Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 68 страниц)

– У мамы отличный вкус. – твердо ответила Мадаленна и не отвернулась, когда Хильда сердито сверкнула на нее глазами.

– Мы сейчас говорим не об этом, не сбивай меня! Что с французским поваром?

– Он приедет ровно в двенадцать, чтобы все успеть.

– Почему не в десять?

– Потому что его рабочий день начинается в одиннадцать, и он не намерен его менять.

– Ох, – Хильда тяжело села в кресло и поманила Полли. – Как же тяжело, когда все лентяи. Ладно, что со списком подарков?

– Я написала магазину «Бэдфорд», и они пришлют несколько статуэток вашего герба.

– А… – но Мадаленна перебила бабушку и протянула счет.

– Все вышло ровно на пятьсот семьдесят фунтов. Я проследила.

– Проследила, как же. – проворчала Хильда и вырвала бумажку из рук Мадаленны. – Ну-ка, дай я проверю.

Часы медленно пробили семь утра, и Мадаленна незаметно повернулась к двери. Хильда все еще изучала счет, но ее внучка знала, что та только делает вид, и на самом деле просто смотрит на пустые цифры. Хильде нравилось нервировать Мадаленну, особенно перед уходом в университет, для нее это было особенное хобби.

– Бабушка, я должна идти. Что-то еще?

– Нет, ладно, – проворчала Хильда, но когда Мадаленна подошла к двери, вдруг ее окликнула. – Стой, я забыла тебе сказать. У нас будет еще пара новых гостей.

– Кто?

– Мистер Бинтсон из университета Лакшадоу, мистер и миссис Форней из Лондонской академии, – Хильда медленно перебирала карточки. – И мистер и миссис Гилберт. Я решила, что в этот раз стоит добавить академичности…

– Нет. – вырвалось у Мадаленны, и Бабушка оторопело посмотрела на нее.

– Что значит «нет»?

– Бабушка, не надо было приглашать мистера Гилберта.

– О, конечно! – саркастично рассмеялась Хильда. – Я-то все думала, что я забыла сделать! А оказывается, спросить тебя! Я уже отослала ему приглашение, и это не твое дело.

– Но он мой преподаватель!

– И что? – фыркнула бабушка. – Мне что из-за этого отменять половину приглашений? Да половина твоих профессоров была бы счастлива побывать здесь!

Мадаленне было наплевать на всех остальных профессоров, ей было все равно, кто еще придет на этот прием, самым главным было, чтобы на него не пришел мистер Гилберт. Мадаленна жила в мире пошлости, где ей приходилось краснеть за каждое слово Бабушки, за регулярные колкости и грубости, и это постепенно вошло в привычку. Но она не хотела, чтобы тот человек, который поверил в нее, вдруг увидел ее в подобной обстановке. Ей было стыдно, и она уже почти что чувствовала на себе недоуменный взгляд преподавателя, когда Хильда скажет нечто такое, отчего захочется провалиться в подвал дома и не выходить оттуда никогда. Только не он; она могла вытерпеть присутствие любого человека, но только не его – такого умного, мудрого и чистого.

– И если ты, Мэдди, бог невесть что о себе возомнила, то я тебе напомню о твоих правах в этом доме!..

– Что происходит? – из гостиной вышла Аньеза со счетами в руках. Она сняла очки и встревоженно посмотрела на дочь и Хильду. – Что-то случилось?

– Да, случилось! – сварливо ответила Бабушка. – Твоя полоумная дочь решила, что она может распоряжаться имуществом и домом! Решила мне указывать, кого приглашать, а кого – нет! – старуха не унималась, и гнев придавал ей еще больше сил. – Это все твое воспитание, Аньеза! Это все дурацкая итальянская кровь!..

Мадаленна еще стояла около двери, но когда услышала слова про свою кровь, резко развернулась и вышла наружу, хлопнув дверью. Кровь пульсировала у нее в висках, и на какое-то время ей показалось, что она упадет в обморок. Ее приятельницы из университета часто рассказывали, что так они знакомились с молодыми людьми: притворялись без чувств, а потом томно вздыхали и ждали, когда их отпоят бренди. Это была отвратительная игра, и Мадаленна в ней участия не принимала. Она никогда не падала в обмороки, не упадет и сейчас. Внутри дома послышался какой-то шум, и через секунду на крыльце появилась Аньеза с сумкой в руках.

– Ты забыла. – она протянула сумку дочери, и та небрежно перекинула ее через плечо.

– Что, очередной припадок?

– Нет, на этот раз обошлось. – усмехнулась Аньеза. – Слишком мало зрителей, Полли была на кухне, а Фарбер в сарае. Что случилось?

– Она пригласила мистера Гилберта на прием. – хмуро отозвалась Мадаленна и посильнее закуталась в пальто – бабье лето подошло к концу, и стало холодать.

– О, – Аньеза замолчала и дернула нитку на кардигане. – И он принял приглашение?

– Наверное. Оно только сегодня к нему должно было прийти.

– Тогда что такого, если он навестит нас?

– Стыд.

– За что тебе стыдно, дорогая? – изумленно спросила Аньеза. – У нас все вполне…

– Мама! – с отчаянием воскликнула Мадаленна. – Это не так! Что хорошего в том, что мы живем в том доме, где мы должны отрабатывать право находиться под крышей? Где нас с тобой не любят, а мы мечтаем только о том, чтобы сбежать?

– Мадаленна…

– И разве ты не знаешь эти приемы? Сначала кто-то отпустит шутку про то, что отец уже год не появляется дома, потом станут обсуждать меня и тебя, а потом выйдет Бабушка, и вот тогда идиллия станет окончательной! Он другой, и он не может прийти сюда.

– Мадаленна, – после долгого молчания спросила Аньеза. – Почему тебе так важно, что он о тебе подумает?

Мадаленна внимательно посмотрела на маму, но ее взгляд был непроницаемым, и в зеленых глазах была тщательно замаскированная пустота. Иногда ей было бы легче, если мама догадывалась обо всем тихо и молча, а не выводила ее на откровенную беседу. Она туже перевязала пальто и перевесила сумку.

– Потому что он один из немногих достойных людей, которых я знаю. И я не хочу опозориться.

Она поцеловала Аньезу в щеку, и, не дожидаясь ответа, пошла к городу. Знакомая, ироничная улыбка мелькнула перед глазами еще один раз и растаяла, когда она с силой потерла глаза. Другой причины не было.

***

Все занятие Мадаленна просидела рассеянно. Она слышала, что мистер Гилберт говорил что-то про Рафаэля Санти, даже один раз ответила на его вопрос, но все это ускользало от ее внимания. Она была запрограммированной машиной, которая выдавала ответ на интересующий ее вопрос, но сама никакого интереса не проявляла. Эффи несколько раз вскакивала со своего места и просила повторить, но и тогда Мадаленна машинально писала что-то в тетрадь, а потом закрывала ее и смотрела в окно. Если бы она проявила немного участия к занятию, она бы заметила настороженные взгляды профессора, но когда Дафни толкнула ее локтем, Мадаленна только мотнула головой и что-то прошептала в ответ. Единственной целью пребывания в этой аудитории было уговорить мистера Гилберта не приходить к ним на прием. Поступок был детским, иррациональным, даже в какой-то степени невежливым, но другого выхода не было. Людей всегда судили по их семье, и если знакомством с Аньезой она могла гордиться, то перспектива общения Эйдина с Бабушкой приводило в ужас. Сначала Мадаленна надеялась, что он и вовсе не получил приглашения, но когда из его портфеля выпал знакомый белый конверт с аляпистой монограммой в центре, она сурово свела брови и решила действовать.

План был простым – надо было поймать Эйдина где-то между второй и третьей парой и объяснить ему ситуацию. Только вот что конкретно она собиралась ему сказать, Мадаленна не знала. Все занятие она просчитывала различные ходы, и все они вели к капитуляции. Не было ни одной простой и понятной причины, почему Эйдину не стоило быть у них дома. Значит, придется импровизировать, вздохнула Мадаленна, и когда прозвенел звонок, начала неспешно собираться, чтобы успеть ровно к тому моменту, когда он завернет к второй арке. Эффи снова о чем-то его спрашивала и улыбалась, и Мадаленну это злило. Ее бывшая приятельница тратила драгоценное время на пустые распросы о том, что они уже проходили, и Мадаленна заметила, как время от времени мистер Гилберт поглядывал на дверь. В конце концов Доусен все же сдалась, и Мадаленна осталась в аудитории одна. Немного подождав, она быстро вышла за дверь и успела увидеть, как Эйдин завернул за угол. Она не собиралась бежать за ним, это было бы слишком, но он шел куда быстрее ее, и когда она почти поравнялась с ним, Мадаленна не удержалась и устало фыркнула. Мистер Гилберт обернулся.

– Мисс Стоунбрук… – он был явно удивлен. – Что-то случилось?

– Сэр, – Мадаленна старалась начать немного издалека, но Гилберт ее опередил.

– Вы совсем не слушали сегодня. Неужели лекция была настолько неинтересной?

Мадаленна непонимающе посмотрела на мистера Гилберта, но в его глазах не было недовольства, наоборот, он улыбался, и ей стало отчего-то стыдно. Она пристально посмотрела на стену; в голове крутились отдельные слова, которые никак не хотели складываться в слова, и Мадаленна недовольно выругалась про себя. Мало ей объяснений, почему ему не стоит приходить на прием, так придется придумывать достойную причину ее невнимательности. Она ждала, когда мистер Гилберт еще что-то скажет, но он улыбался и молчал.

– Сэр, я слушала вашу лекцию.

– Вот как? – он почти смеялся.

– Насколько я помню, я ответила на несколько вопросов.

– Да, тут вы полностью правы, и ответили абсолютно верно. Но ваши мысли были заняты чем-то совершенно другим. Впрочем, – спохватился он. – Возможно это меня не касается. У вас был какой-то вопрос ко мне, мисс Стоунбрук? – он выглянул в окно и посмотрел на часы. Видимо, он куда-то спешил, и Мадаленна решила действовать напрямик.

– Просьба.

– Что-то случилось?

Мадаленна кивнула.

– Мистер Гилберт, моя бабушка, миссис Хильда Стоунбрук, прислала вам приглашение на прием. Пожалуйста, не принимайте его.

Эйдин изумленно посмотрел на нее и выудил из кармана пиджака немного помятый конверт. Он протянул его ей, и Мадаленна едва не отпрянула от него. В этих четырех строчках заключался ее стыд и позор.

– Но почему? – во двор въехала черная машина, и Мадаленне показалось, что она уже где-то слышала этот переливчатый смех. – Что-то произошло?

– Сэр, я не могу вам объяснить всего. – разумеется, она отлично помнила этот смех – Линда Гилберт; у кого еще могли быть такие смоляные кудри и серебристый голос. – Но я прошу вас ради вас же самого, не приходите на это прием.

– Эйдин! – заливисто крикнула Линда, и несколько студентов обернулись в ее сторону. Мадаленне почему-то не хотелось видеть прекрасную жену мистера Гилберта.

– До свидания, сэр. Я не буду вас задерживать.

Мадаленна уже хотела уйти, когда Эйдин ее окликнул, и ей пришлось остановиться. Она чувствовала знакомые цветочные духи, и от них у нее начинала кружиться голова. Надо было уйти отсюда, прежде чем на священные плиты ступит та, которая ослепляла все своей красотой.

– Мисс Стоунбрук, если действительно что-то произошло, и я чем-то могу помочь, вы можете рассказать мне.

Эйдин глядел на нее очень серьезно, и во взгляде было такое понимание, что Мадаленне захотелось разрыдаться от того, как ей не хотелось, чтобы этот человек сталкивался с грубостью и безнравственностью Бабушки. Но Линда приближалась все быстрее, и время на эмоции не было. Мадаленна с силой сжала глаза, и лишь сказала:

– Я не смею вас больше задерживать, сэр.

***

– Милая! – воскликнул Эйдин. – Можешь помочь с галстуком?

Он стоял посреди их спальни, почти одетый, и только шелковая удавка никак не хотела завязываться аккуратным узлом. Эйдин попробовал засунуть конец в маленькую петлю, но попытка не увенчалась успехом, и он тихо выругался. Он все-таки шел на этот прием. Почему, сказать он не мог даже самому себе. Гилберт и так не жаловал великосветские встречи, где все разговаривали о том, сколько внебрачных детей появилось у очередного герцога или о размерах нового кадиллака, так еще и мисс Стоунбрук настойчиво попросила его не приходить. Он отчетливо помнил отчаяние, сквозившее в ее взгляде, и Эйдин сам не заметил, как чуть не взял ее за руку. Она была почти готова все ему рассказать, но потом появился его сверкающий ангел, и Мадаленна ускользнула. Светский прием и мисс Стоунбрук. Эйдин задумчиво замер около зеркала и принялся медленно натягивать жилетку. Как ни странно, но он не мог представить эту девушку в мраморной клетке, обрамленной золотом и бриллиантами. Ей это не шло. Странная, для северной Англии, внешность располагала к древним сказаниям о феях или лесных душах, которые не принимали никого в свои круги. И вместе с этим, она была наследницей рода Стоунбрук, о котором он так часто слышал, но не мог и подумать, что она принадлежала к этой взбалмошной семье. Ее мать и она были оторваны от света и его ценностей. Несомненно, в ее лице угадывались итальянские черты – смелые, точные, но при этом строгие мазки венецианского мастера – но только тогда, когда она улыбалась. А такое на время их знакомства было так редко, что он мог едва вспомнить, как выглядело ее лицо, озаренное улыбкой. Что-то наполненное светом, но больше ничего.

«Оно и к лучшему.» – одернул себя Эйдин и снова позвал жену.

Линда появилась в проеме в черном шелковом платье, смело декольтированном, но с ее фигурой она могла себе позволить носить что угодно.

– Что случилось? Неужели опять безжалостный галстук победил? – она нежно коснулась его щеки рукой и приподняла его за подбородок. – Ну-ка, ведь очень просто, как ты все не запомнишь? – она ловко пропустила узел, и галстук затянулся идеально. – Вот что бы ты делал без меня?

– Полагаю, умер от удушья или пошел бы без рубашки.

Линда рассмеялась и быстро поцеловала его в щеку, но стоило ей отойти, как Эйдин поймал ее за руку, притянул к себе и поцеловал, как уже давно мечтал. Они все еще были влюблены друг в друга, и он почувствовал все то же желание, которое горело в нем с той поры, как только он увидел Линду.

– О, нет, – улыбнулась миссис Гилберт и отпрянула. – Этим ты меня не обманешь! И даже не смей!

– Ты точно не пойдешь на прием? – он сделал вид, что ничего не было. Линда обняла его со спины, и он присмотрелся к их отражению.

– На этот нет. Ты же знаешь, что я терпеть не могу вздорных старух. Так и хочется что-нибудь ляпнуть от души.

– Там будет не только она, но и весь наш бомонд.

– И твоя студентка мисс Стоунбрук? – лукаво прищурилась Линда. – Она очень миленькая.

– Она очень умная. – отпарировал Эйдин. – И иногда ставит меня в тупик.

– Даже так? Мне стоит начинать волноваться?

Гилбертусмехнулся и быстро поцеловал Линду в шею. Ему казалось, что она была далека от него, точно так же, как и все люди. Только ведь Линда была не все, и ему все чудилось, что в последнее время он пытался дотянуться до хвоста ускользающей кометы.

– Эйдин!

– У тебя один бриллиантик потускнел. Я его протел. И тебе никогда не надо волноваться.

– Разумеется. – нахмурилась Линда и внезапно прижала его руку к своей щеке. – Ты правда не обидишься, если я с тобой не пойду?

– Нет.

– Точно-точно?

– Ты прямо как Джейн. Точно-точно. Кстати, – спохватился Эйдин. – Тебе нужно взять ее с собой на прием. Ты же к Батлерам? Так вот, возьми ее, пока она снова не удрала на очередную вечеринку.

– О, Господи, – смех Линды звонко рассыпался колокольчиками. – Вспомни себя в ее годы, сколько раз ты сбегал на вечеринки, а Джеймс тебя возвращал?

Упоминание о брате потушило улыбку Гилберта, и Линда виновато покосилась в сторону.

– Прости. Я не хотела.

– Ничего. Не век же мне о нем не упоминать. Так ты возьмешь Джейн?

– Да, конечно. – рассеянно отозвалась Линда. – Разумеется.

– Взять Джейн куда? – в проеме комнаты показалась их дочь и поцеловала отца в щеку. – Привет, пап. Мама, ты выглядишь сногсшибательно!

– О, милая, опять эти словечки!

– Ой, да ничего такого! Так, куда меня взять?

– На прием к Батлерам. Они как раз хотели познакомить тебя с их сыном Питером.

Джейн испустила усталый вздох, и Эйдин покосился в ее сторону – ни дать, ни взять – утомленный успехом светский львенок. Когда она смогла вырасти такой, он не мог понять, и часто он думал, что упустил нечто важное в ее воспитании.

– Если не хочешь к Батлерам, можешь поехать на прием к Стоунбрукам. – отозвался он из ванной. – Поговорим об искусстве.

– Нет! – воскликнула Джейн. – Только не к ним. Меня пугает эта старуха.

– Как, ты их знаешь?

– Их все знают. – равнодушно пожала плечами Джейн. – А с ее внучкой я как-то встречалась на конференции. Она вещала что-то очень заумное.

Родители переглянулись, но ничего не сказали.

– Кстати, пап, тебя в кабинете ждет мистер Разерфорд.

– Спасибо. – Эйдин быстро снял с вешалки пальто и уже хотел выйти из комнаты, как остановился и внимательно посмотрел на Джейн. – Она не зануда, Джейн. Эта девушка, Мадаленна… Ее ждет хорошее будущее. Я бы очень хотел, чтобы ты дружила с ней, а не со своими приятелями.

Гилберт быстро спускался по лестнице. С чего он так вышел из себя? И зачем он идет на это прием? Слишком много вопросов, слишком мало ответов. Возможно… Возможно ему хотелось поддержать своего доброго знакомого. Мадаленна не стала бы его отговаривать без какой-то особой причины, она была очень строга и холодна, но вежлива. Неизменно вежлива. Здесь крылось что-то другое, и этим другим наверняка была старуха Стоунбрук. Он быстро оправил пиджак и вошел в кабинет.

– Здравствуй, Сэмми.

– Здравствуй, Эйдин.

Они пожали друг другу руки, и Сомерсет встал из кресла. Он тоже был в черном сюртуке и белой манишке, и Эйдину они напомнили двух пингвинов.

– Ну как, ты готов к приему?

– Спрашиваешь, будто на войну идем. – усмехнулся Гилберт и вытащил графин с бурбоном. – Аданте?

– Не откажусь. Знаешь ли, мой дорогой, – крякнул Сомерсет. – Эти приемы хуже битвы, а у таких женщин, как эта миссис Стоунбрук так вообще… – он махнул рукой и залпом выпил содержимое стакана. – Не понимаю, как Мадаленна столько лет ее терпит.

– Она что-то рассказывала о семье? – нахмуренно спросил Эйдин.

– Нет, что ты! Мадаленна – самая скрытная из всех студентов. Иногда остановишься, и слышишь – все болтают и болтают, а эта только молчит и кивает. Все и так известно в свете. Хотя о них меньше всего. Да и потом, она же наполовину итальянка, а ты же знаешь, какой там культ семьи.

– Да, да. Знаю. – задумчиво ответил Гилберт. – Но она отличница.

– Это да. Лучшая в группе. Хотя, – Разерфорд перешёл на шепот. – Не представляю, как она еще держится. Представляешь…

– Не представляю и представлять не хочу. – отмахнулся Эйдин; он не мог слушать сплетни про мисс Стоунбрук – ее улыбка представилась слишком ясно, и ему показалось, что он совершит самое страшное вероломство. – Я знаю, что она старательна, трудолюбива и талантлива – есть из чего выковывать металл.

– Так кто спорит? – развел руками Сомерсет. – Но ставить высокую стипендию единственным условием для учебы… Как это возможно?

– То есть? – резко повернулся Эйдин. – Как это?

– А вот так. – Разверфорд с шумом поставил стакан на стол. – Эта ведьма, по слухам, сказала, что Мадаленна может учиться, если только будет получать самую высокую стипендию. А если хоть пенс потеряет, сразу вылетит. Представляешь?

– То есть…

– Так и есть. Либо она приносит деньги в семью, либо, пожалуйста, – Разерфорд махнул рукой. – на вольные хлеба.

Эйдин помотал головой. Он знал, что на свете есть подобные случаи, но наивно полагал, что если он сам воспитывает своего ребенка в любви и тепле, так происходит и в других семьях. Мадаленна Стоунбрук, нет, она не могла стать подругой для его Джейн. Он бы не смог вынести этого стыда. Может, он тоже плохой отец, но чего стоит пустая болтовня против долгих лет борьбы за право носить свою фамилию.

– Это она сама тебе рассказала? – мрачность в его голосе стала слишком заметной.

– Что ты! Нет, конечно. Просто знаю.

– Да откуда ты можешь это знать? – рассердился Эйдин. – Как ты мог лезть в ее личную жизнь?

– Успокойся, рыцарь! Если ты не бываешь в свете, еще не значит, что сплетен нет.

– Ты – преподаватель в первую очередь! Ты должен быть выше этого!

Гилберту захотелось разбить стакан о стол. Смысл сказанного не сразу дошел до него, но когда он все же понял, у него проснулось странное отвращение к себе. Нашел место, где распинаться о принципах, в которые он сам же и не верил. Напыщенный идиот – вот он кто. А мисс Стоунбрук ничего не сказала. Только вытащила еще одно эссе и протянула с виноватым видом. В чем она была виновата, эта гордая девушка, которая была вынуждена постоянно биться головой оземь, чтобы выжить? И как он после всех тех бесед, после того последнего разговора смог не понять, что это вынужденный поступок? Разумеется, их ограждала формальная стена, и что еще могло быть в стенах университета? Но там, в их доме наконец могли встретиться два добрых знакомых и поговорить. Гилберт вылил бурбон за окно и буквально вытолкнул Разерфорда за дверь.

– Ну, что ты стоишь? Поехали быстрее, разве ты не знаешь, что опаздывать – некрасиво?

***

– Мадаленна! Дорогая! – послышался голос Аньезы снизу.

– Я тут!

Мама поднималась к ней в комнату, и она слышала, как старые деревянные ступеньки скрипели под ее каждым шагом. Мадаленна сидела перед туалетным столиком, и битый час смотрела в свое отражение. Ей всегда нравилось наблюдать за тем, как в зеркальном мире все двигалось вслед за ней, и при этом оставалось какое-то ощущение потустороннего. Ее отражение жило собственной жизнью, не было зависимо от чьего-то мнения, и Мадаленна помнила, как в детстве задавалась вопросом, куда же оно девается, когда она отходит от зеркала. Не могло оно просто взять и исчезнуть. Но то было в детстве, а сейчас она смотрелась в зеркало редко, но всегда с удовольствием. Мадаленна была довольна своей внешностью; ей нравилась и белая кожа, доставшаяся от Аньезы, и большие, слегка навыкате глаза, доставшиеся от Эдварда, и прямой нос – это была черта дедушки. Возможно, рот был слишком миниатюрным, да и ростом она могла выйти повыше, и талия могла быть поуже, но все это не имело для нее никакого значения, и долго по этому поводу Мадаленна не горевала.

Она еще раз довольно присмотрелась к отражению, а потом настороженно к тюбикам около зеркала. В университете все ее однокурсницы уже вполне удачно справлялись с макияжем, и только одна она никак не могла осилить ни подводку, ни тушь. Мадаленна вполне умело пользовалась прозрачными помадами, даже с ярко-красной умела справляться, но вот ресницы она красить не умела, а когда пыталась подвести веко, чуть не попала себе в глаз. Аньеза говорила, что при ее внешности макияж был ей и не нужен, но вот Бабушка, на удивление, была другого мнения. Много лет, пока Мадаленне не исполнилось восемнадцать, она ругала всех ее приятельниц за «чудовищную краску на лице», но когда ее внучка стала взрослой, по ее мнению, девушкой, тогда приоритеты вдруг поменялись, и в одни день Хильда вручила изумленной Мадаленне шкатулку с банками и тюбиками, даже толком не объяснив, что и как нужно делать. Шкатулка наполовину так и стояла нетронутой, но по словам Хильды, тени и подводка долго не портились, и каждый год Бабушка заставляла Мадаленну краситься на прием.

– Ого! – воскликнула мама. – И как успехи?

Мадаленна состроила рожицу, и мама рассмеялась.

– Я не знаю, нужна ли мне пудра. – задумчиво произнесла Мадаленна, пытаясь найти среди всех банок нужную.

– Для лица нет, а для шеи нужна.

– Зачем для шеи пудра, – отмахнулась Мадаленна. – Все равно черное платье доходит до горла.

– Черное – да. – загадочно улыбнулась Аньеза, и только тогда Мадаленна увидела, что в руках у мамы был какой-то сверток. – Но для нового платья она тебе потребуется.

– Что значит новое платье?

– Вот! – ликующе воскликнула Аньеза и потрясла свертком.

Мадаленна непонимающе уставилась на серую бумагу и попыталась до нее дотронуться, но Аньеза погрозила пальцем и указала на стул.

– Сначала – прическа, и только потом платье.

– Ага. – язвительно протянула Мадаленна. – И что тогда будет с прической? Я ведь ее всю растреплю! Да и потом, зачем новое платье на прием? По мне вполне и черное сойдет.

– Так, – Аньеза усадила ее на стул и расплела косу. – Будь добра, не спорь с матерью и не закатывай глаза! Чтоб ты знала, не все платья надо натягивать через голову. – Мадаленна улыбнулась и хотела пожать плечами, но в тот же момент Аньеза легко стукнула по плечам расческу. – И потом, твое старое черное едва доходит тебе до икр, а вечернее либо должно быть в пол, либо до голени, но никак не старым и детским.

– Есть, мэм. – отсалютовала Мадаленна и заерзала на кресле: у нее уже затекла шея. – Только особо ничего не сооружай на голове, а то весь вечер буду ходить словно торт на свадьбе Бабушки.

– Ты не была на свадьбе.

– К несчастью, фотоаппарат тогда уже изобрели.

Они рассмеялись, и Аньеза с гордостью взглянула на длинные рыжие локоны Мадаленны; они струились по спине, изгибаясь волнами, и для прически ничего не нужно было придумывать – можно было все оставить так, и она выглядела бы словно средневековая принцесса. Задумчиво покрутив расческу, миссис Стоунбрук решительно отделила две пряди и скрепила их на затылке черепаховым гребнем – его Мадаленне подарила ее бабушка, мать Аньезы, завещав носить в самые счастливые моменты, и Аньеза решила, что он должен приносить удачу.

– Voila! – воскликнула Аньеза, и Мадаленна улыбнулась своему отражению. – А теперь платье.

Мадаленна бережно развернула протянутую упаковку и перед тем, как отогнуть последний лист мягкой бумаги, замерла. Ей хотелось на немного оттянуть момент, чтобы еще чуть-чуть попредставлять то, как на ее руки ляжет приятная ткань, а потом обовьет ее со всех сторон. Мадаленна прикрыла глаза и почувствовала знакомый запах – «Chanel No5». Этими духами Аньеза душилась очень-очень редко, всегда берегла, как довоенный подарок Эдварда. Не могло быть, чтобы… Мадаленна захлопала в ладоши и ринулась обнимать маму; это было оно – самое красивое платье из всех, о которых она могла только мечтать. Она часто его видела его в платяном шкафу мамы, но сама Аньеза надевала его очень редко. В памяти Мадаленны хорошо отпечатался один из беззаботных вечеров, когда ей было шесть – родители собирались в Оперу, и мама выходила из своего будуара в облаке пудры и тусклого света от турмалинового гарнитура, отец ждал ее около дверей в неизменном смокинге, а сама Мадаленна сидела на коленях бабушки Марии и восторженно смотрела на родителей. И теперь, это платье цвета серого жемчуга было ее. Оно стало пышнее, но в этом была виновата нижняя юбка, и по моде слегка приподнято над туфлями, так, чтобы был виден только аккуратное начало и небольшой каблук, но старое венецианское кружево на воротнике и отделка из песца на рукавах были на своих местах. У Мадаленны даже закружилась голова от такой роскоши. И как она могла его забрать себе?

– Мама, – она обняла Аньезу. – Оно чудесное. Оно восхитительное. Но я не могу.

– Что? Это еще почему?

– Оно слишком роскошное, – Мадаленна запнулась и погладила мамин рукав. – И оно твое.

– Чепуха! – фыркнула Аньеза и мягко подтолкнула дочь к шифоньеру. – Даже не думай! Слышала про преемственность? Так что, теперь оно твое.

Мадаленну долго уговаривать не пришлось, и, подумав, что она еще успеет подумать о том, что надо было отдать его обратно, она скрылась за ширмой. Нежный шелк приятно обвивал ее с ног до головы, и она потерлась щекой о мягкий мех. Отражение в зеркале удивленно взглянуло на свою подругу, изумленно моргнуло, а потом расплылось в довольной улыбке; она действительно выглядела прекрасно.

– А что ты наденешь? – крикнула Мадаленна, стараясь справиться с пуговицами на спине.

– Темно-зеленое бархатное. Ну то, помнишь, что сшила миссис Бэсфорд три года назад. У него еще такие милые бусины на подоле. Кстати, – откашлялась Аньеза после молчания. – Что насчет твоего профессора? Он придет?

За ширмой воцарилось молчание, нарушаемое только сопением. Мадаленна старалась изо всех сил сделать вид, что она застегивает пуговицы, но Аньеза знала, что так она всегда старалась скрыть свое смущение. Наконец она вышла на свет, и миссис Стоунбрук заметила, что щеки Мадаленны немного порозовели.

– Я не знаю. – она развела руками и принялась теребить рукав. – Я попросила его не приходить, но ничего объяснить не успела – приехала его жена. Я просто сбежала.

– Представляю, – рассмеялась Аньеза. – Бедный мистер Гилберт.

– Не думаю, что он бедный. – проворчала Мадаленна. – Полагаю, что он ничего не понял. Хотя, если бы мне тоже так что-нибудь объяснили, я бы не только ничего не поняла, но еще и обиделась.

Аньеза ничего не сказала, промолчала, улыбнулась и поправила брошку на поясе. Мадаленна как раз хотела проводить маму в комнату и заняться ее платьем, когда дверь распахнулась, и на пороге отказалась взволнованная Полли.

– Мадам Аньеза, старая мадам хотела видеть мисс Мадаленну.

– А это не может подождать?

– Мисс Мадаленна, вы же знаете, какой становится старая мадам перед приемами!

– Хорошо, хорошо, мы сейчас спустимся, – примирительно улыбнулась Аньеза и накинула на себя халат. – Пойдем, иначе крику будет на весь дом.

Бабушка стояла в украшенном холле, мимо сновали официанты, и бедный Фарбер крутился волчком, пытаясь руководить процессом и укрываться от вездесущего взгляда Хильды. Старая миссис Стоунбрук была в старомодном бордовом платье из панбархата, и на всем наряде не было места, где не висели бы гроздьи бриллиантов. Даже в волосах были повсюду разбросаны мелкие шпильки, усеянные блестящими камнями.

– Как же можно так долго копаться! – проворчала бабушка, и, увидев Аньезу в халате, схватилась за сердце. – Как? Ты еще не одета? Аньеза, ты намерена меня опозорить?

– Не беспокойтесь, Бабушка, я помогала Мадаленне одеться, со своим нарядом я быстро справлюсь.

– Да? – недоверчиво протянула Хильда и придирчиво посмотрела на внучку. – Ну-ка, повернись. Ну же, быстрее! – старуха медленно обошла ее кругом и недовольно вскинула брови – говорить было нечего, платье было великолепным. – По-моему, оно тебя бледнит, и шея стала как у гуся, но это на совести твоей матери. Позвала я тебя не за этим. Грета!

Горничная вздрогнула, ринулась в соседний зал и в ту же минуту держала в своих руках бархатную коробку. «Подарок», – промелькнула у Мадаленны сумасшедшая мысль, но этого не могло быть. Бабушка никогда ничего ей не дарила. Тем не менее, коробка явно предназначалась ей, да и на губах у Аньезы снова играла та же загадочная улыбка.

– Твой отец хотел, чтобы ты не носила дорогие украшения до двадцати лет. – мрачно начала Бабушка. – И взял с меня обещание, что когда тебе исполнится ровно двадцать, ты выйдешь в свет в особом гарнитуре. Было бы еще замечательно, если бы он поручил выбор украшений мне, но нет, он решил, что твоя мать будет лучшим советчиком. – Мадаленна посмотрела на Аньезу: та сияла. – Не знаю, что она могла выбрать, да еще и десять лет назад, но… В общем, открой коробку, Мэдди. Ну же, быстрее! Только ничего не разбей, ты же всегда такая неуклюжая.