Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 68 страниц)

Она рывком поднялась с постели и подобрала цветок – еще одно напоминание о любимом садовнике, на которое она сможет посмотреть немного позже. Надо было собираться в университет, тем более, что дорога из Стоунбрукмэнора до Гринвичского университета была гораздо длиннее, чем от бульвара Торрингтон. Мадаленна постаралась ужаснуться возможности опоздать, но не почувствовала никакого страха из-за этого. Просто пожала плечами и стала натягивать на себя одежду из чемодана. Пиджак был немного мятым, и юбка собралась в складку, но ее это нисколько не тронуло, и она стряхнула с блузки пыль. «Мистеру Смитону не понравилась бы подобная неряшливость, » – внезапно мелькнула мысль, и она с раздражением посмотрела на свое отражение. Надо было привыкать жить с осознанием того, что ее будет некому больше ругать и мягко отчитывать за то, что она не носит красивую одежду. Однако мысль никуда не исчезла, а, наоборот, появилось ощущение, что если Мадаленна выйдет так из комнаты, на пороге ей преградит путь призрак садовника и строго накажет переодеться. «Если бы так, » – усмехнулась она и посмотрела в окно. Захотелось расплакаться. В глазах снова защипало, и Мадаленна закинула голову назад, чтобы слезы хоть на немного, да исчезли. Она потрясла головой и вышла из комнаты, пытаясь вспомнить, в какой из комнат лежит утюг. Она зашла в спальни нескольких горничных, но нигде не было ни утюга, ни гладильной доски.

– Мадаленна! – вдруг послышался голоса мамы снизу; Мадаленна замерла. – Ты уже встала?

– Да, – помолчав, ответила она. – Я собираюсь.

– Спускайся вниз, каша стынет.

Казалось, все было как обычно. Не хватало только крика Хильды, ее вечного бурчания и страдальческого взгляда Фарбера с его вечной фразой: «Да, мадам.» Как так получилось, что теперь Мадаленне думалось – именно тогда, в те дни, она и была абсолютно счастливой? Рядом с ней была ее мама, она надеялась, что вернется отец, был жив мистер Смитон, и она только познакомилась со странным джентльменом, чьи убеждения были слишком непохожими на ее? Она снова застыла у двери в комнату и поймала себя на том, что смотрит на синюю занавеску. Надо было собираться; если не выйдет из дома через пятнадцать минут, в университет можно было не идти совсем.

– Я пытаюсь найти утюг. – крикнула она, не надеясь, что ей ответят.

– Посмотри в комнате Мэри, – после паузы ответила Аньеза. – Это четвертая дверь справа.

Мадаленна вошла в нужную комнату и действительно увидела черный утюг, стоявший на гладильной доске. Весь персонал был отослан обратно в Лондон, и теперь все комнаты простаивали без дела. Мадаленна постаралась представить, какой счет можно было выписать за то, что в закрытых комнатах жглось электричество, но и трехзначная цифра не привела ее в ужас. Быстро погладив одежду прямо в комнате прислуги, она оправила на себе воротник и посмотрелась в зеркало. Это был один из костюмов, который ей очень нравился; сшитый из шотландки в сочетании с белой блузкой, он смотрелся замечательно, но Мадаленна в зеркале видела только осунувшуюся девушку и не могла сказать, идет ей этот цвет или нет. Она быстро спустилась по лестнице и прислушалась к тишине в столовой – было слышно только то, как мама переворачивала страницы газеты. Мадаленна никогда не видела этот особняк таким одиноким.

Она перешагнула последнюю ступеньку и уже хотела сесть за стол, как вдруг из кухни послышалось знакомый топот ног, и Мадаленна ухватилась за перилла. Сейчас она была бы рада любому слуге из прошлой жизни, даже Фарбера бы расцеловала. Она присматривалась к тени, которая аккуратно несла на вытянутых руках чан с кашей, и когда на свет появился знакомый фартук, то не удержалась и воскликнула:

– Полли!

Пожилая горничная повернулась, и в ту же минуту Мадаленна оказалась в теплых объятиях Полли, которую знала с детства. Она все так же пахла корицей, черным чаем и тестом, объятия эти были такими родными и теплыми, и она почувствовала, как по щекам опять чуть не затекли слезы. Нельзя все время плакать, нельзя становиться такой слабой. Мадаленна выпрямилась и вытерла нос платком.

– Моя дорогая, – приговаривала горничная. – Все будет хорошо, вот увидите!

– Но как вы оказались здесь, Полли? – сквозь слезы рассмеялась Мадаленна.

– А мадам Стоунбрук сказала, что вы здесь совсем одна, – горничная кивнула в сторону Аньезы. – Вот я и приехала.

– Спасибо, мама. – тихо сказала Мадаленна, и та только покачала головой. – Полли, я очень рада, что вы здесь.

– А я как рада! Садитесь, мисс, я вам принесу чай, такой крепкий, как вы любите.

Полли еще раз обняла ее, улыбнулась и исчезла в кухне. Мадаленна откинула салфетку и присела за стол. Она не знала, о чем говорить с матерью, и подобное было в первый раз. Обычно Аньеза не затягивала конфликтов, сразу улыбалась и предлагала мириться, но в этот раз, даже несмотря на возвращение Полли, мама молчала и перелистывала газету. Может быть, она ждала извинений, но за что нужно было извиняться? Мадаленна не сказала ничего грубого, никак ее не обидела, если, конечно, не считать страшной обидой то, что она стала встречаться с женатым мужчиной. Разумеется, Аньеза могла на это злиться, могла не понимать, как Мадаленна вообще докатилась до подобной жизни, но правда была в том, что ее дочь приняла самостоятельное решение и не собиралась его менять.

Есть не хотелось, и Мадаленна, поблагодарив Полли, налила себе большую чашку чая. Пока тот стыл, она тоже развернула газету и принялась читать новости. На заметке о «Портсмутских потерях», блюдце под ее рукой задрожало, и она резко сложила страницу пополам. Комната снова поплыла мимо нее в сторону, и Мадаленна принялась думать о другом. Цветы. Нет, о цветах она пока и вспоминать не могла. Италия. Мадаленна было улыбнулась, но под зорким взглядом Аньезы, улыбка сразу пропала, и она нацепила на себя строгое выражение. Учеба, университет. Вот об этом она думать могла и должна была. После поездки в Италию ей нужно было написать несколько отчетов, да и потом уже совсем скоро наступал конец семестра, и надо было сдавать курсовую работу, которая у нее застыла ровно посередине.

– Как Италия? – нарушила тишину Аньеза. – Ты ведь была в Сиене?

Мадаленне показалось, что голос мамы потеплел, когда она заговорила о своей родине, но проницательность из взгляда никуда не ушла, и она решила молча держать оборону. Ей было неприятно, когда мама за ней следила, как кошка за мышью.

– Да. Все так же. Сиена, кажется, совсем не меняется.

– А дом Марии? – во взгляде проступила тревога. – За ним следят?

– О, да. – Мадаленна улыбнулась, когда вспомнила, как Витталио с вилами отстаивал поместье Марии. – Там есть один человек, Витталио, он смотрит за домом и не пускает кого попало.

– Витталио, – пробормотала Аньеза, а потом просияла. – Витталио Викаре?

Мадаленна кивнула.

– Я его помню! – воскликнула мама. – Разумеется, помню! Такой хороший мужчина, он всегда меня угощал персиками, когда я была маленькая… Ты с ним познакомилась, так ведь?

– Даже была на свадьбе его дочери.

– У Апполонии? – удивилась Аньеза. – Она уже вышла замуж? Так рано, – протянула она, видимо, позабыв, что сама вышла замуж в двадцать лет. – И как прошла свадьба?

Мадаленна не смогла не улыбнуться, когда вспомнила церемонию у белого алтаря, красивую невесту и волнующегося жениха и клятвы, произнесенные очень тихо, и, оказавшиеся очень крепкими. Может быть, и не стоило уезжать из Сиены; может нужно было остаться там навсегда? Она сжала в руках чашку и кивнула матери. Не было смысла предаваться пустым мечтам и думать о том, что могло бы быть и не случилось. В конце концов, она могла быть счастливой и сейчас. Если не сейчас, то хотя бы через несколько лет.

– Очень хорошо. Все очень мило, красиво, по-итальянски. Оказывается, жених и невеста были знакомы еще с детства, и бабушка разрешила провести церемонию прямо в доме.

– Мария? – недоверчиво поглядела на нее мама. – Свадьба была в ее доме?

– Да. Но не волнуйся, – Мадаленна решила, что нужно хоть как-то успокоить Аньезу; она и не полагала, что мама может не одобрить эту идею. – Они справили все очень аккуратно.

– Впрочем, я не удивлена, – Аньеза поставила чашку на стол и поправила прическу. – Твоя бабушка была очень щедрой, всегда старалась отдать все, что у нее было. Ты была тем не одна, – неуверенно спросила она у дочери. – Тебя кто-то сопровождал?

– Да.

– Тебе не кажется, что это не совсем, – начала мама, но Мадаленна прервала ее.

– Мама, вспомни сама, что ты сказала мне перед отъездом? «Работай, учись, люби, наконец.» Разве не так?

– И не повторяй моих ошибок. – добавила Аньеза. – Я говорила тебе, что подобные отношения до хорошего не доведут.

– Но разве ты не была хоть сколько-то счастлива с отцом? – не выдержала Мадаленна. – Ты же любила его, а он любил тебя!

– И сейчас я думаю, что наши чувства не стоили подобной жертвы. – негромко проговорила мама и иронично улыбнулась, посмотрев на дочь. – Понимаешь, дорогая, в браке самое главное не любовь, а удобство характеров. Если люди не могут уступить друг другу, подстроиться друг под друга, браку конец.

– Значит, все? – выдавила Мадаленна. – Вы расходитесь?

Аньеза хотела что-то сказать, но в эту минуту зазвонил телефон, и Мадаленна вздрогнула. По привычке она подумала, что это звонят из очередного общества Бабушки, потом мысль метнулась к мистеру Смитону, и внутри снова отозвалась боль. Хильда была в санатории, а мистер Смитон мертв. Надо было почаще себе это напоминать, может тогда она сможет выплакать все слезы и станет смотреть на факты не так ранимо. «Я остановлюсь в гостинице, » – внезапно вспомнились вчерашние слова, и Мадаленна метнулась к телефону. Она вчера не позвонила мистеру Гилберту, не посчитала это нужным, неужели он так за нее и правда волновался, что решил узнать, как она себя чувствует? Аньеза подозрительно посмотрела на нее, однако Мадаленна и так знала, что матери все было известно. Главное, не выдать себя ничем – ни голосом, ни улыбкой.

– Я отвечу, это, наверное, из университета. – она взяла трубку и откашлялась, чтобы голос не сипел.

– Алло, я слушаю.

– Здравствуй, – она отвернулась от Аньезы, когда услышала родной голос. – Надеюсь, я не побеспокоил?

– Нет. – говорить можно было только отрывисто, потому что мама налила вторую чашку чая и не собиралась покидать столовую.

– Все хорошо? Как ты себя чувствуешь?

– Да, все хорошо.

– Неудобно говорить? – догадался Гилберт, и Мадаленна дернула провод.

– Да.

– Тогда до встречи в университете.

– Да, хорошо.

Она уже хотела повесить трубку, как Эйдин снова заговорил, и Мадаленна постаралась спокойно посмотреть на Аньезу. С самого детства она могла врать в лицо кому угодно, но только не маме. Глядя ей в глаза, сразу начинала глупо улыбаться, и ее ложь раскрывалась моментально. К счастью, сейчас ее зрение не отличалось такой четкостью, и Аньезу она видела слегка расплывчато, а потому сдержать свою улыбку было гораздо легче.

– Может быть, мне подвезти тебя? Я могу остановиться так, что будет незаметно.

– Лучше не стоит. Спасибо.

Мадаленна положила трубку первой и повернулась обратно к телефону. Сердце бешено стучало, и она снова слышала его стук в своих ушах. Так нельзя. Им придётся встречаться на территории университета еще как минимум год, а если она пойдет и в магистратуру, так вообще придется видеть его каждый день. Мадаленна не так много слышала о браках профессоров со студентками, но точно знала, что университетская братия этого не одобряла. Что, если Эйдину придется уволиться, и как тогда он сможет жить? И разговор шел не о средствах; она видела, как он начал снова жить бок о бок с искусством, что было бы, если эту чудесную дверь, которую перед ним открыли, вдруг захлопнули? И что случилось бы с ней, учитывая, что в этом была и ее вина? Мадаленна тяжело вздохнула и повернулась к столу; надо было выходить, если она не хотела опоздать. Не зря Скарлетт ОХара жила по принципу: «Я подумаю об этом завтра.» Она и правда сможет подумать об этом завтра, но только не сейчас. Мадаленна сняла со стула пиджак и натянула его на себя под пристальным взглядом Аньезы.

– Кто звонил?

– Научный руководитель.

Мадаленна не соврала. Она была уже у двери, когда мама поднялась со своего места и подошла к ней. Аньеза долго смотрела на нее, но она не отвела взгляда. Начиналась ее жизнь, со всеми правильными и неправильными решениями, и все ошибки, которые она была готова совершить, были тоже только ее.

– Ты ведь понимаешь, к чему все это ведет? – спросила Аньеза, поправляя складки на пиджаке. – Ты осознаешь, что назад пути, возможно, уже и не будет?

– Я понимаю. – она деликатно отодвинулась от поддерживающей руки и прямо поглядела на маму. – Но это мое решение, а разве ты когда-то могла упрекнуть меня в том, что поступала легкомысленно?

– Нет, – мама медленно покачала головой. – И от этого ситуация еще хуже.

– Может, – Мадаленна пожала плечами. – Но своего решения я менять не хочу. Это мое счастье.

– А что насчет его счастья? – долетело до нее, когда Мадаленна закрыла дверь.

Она вышла на знакомое крыльцо и успела подумать, что обязательно надо спросить совета у мистера Смитона – как ей поступить? Но теперь она была одна, начиналась ее самостоятельная жизнь. Она справится. Если ей выпали эти испытания, она справится. Мадаленна глубоко вздохнула и пошла к дороге, стараясь не смотреть на поле.

***

Мадаленна вышла из автобуса на знакомой остановке и осмотрелась. Лондон сильно изменился за то время, пока ее не было. Прошел всего месяц, но весна все-таки добралась и до столицы, медленно наполняя ее запахом новой травы, дождя и цветов из Ботанического сада. Она всегда срывала по пути несколько веток и отдавала потом мистеру Смитону, но в этот раз прошла мимо деревьев и вошла в студенческий сад. Мадаленна уже успела отвыкнуть от этой учебной суматохи, и она с трудом пыталась представить, как будет постепенно входить в учебный ритм. В Италии она тоже училась, постоянно писала какие-то лекции, ходила на выставки и слушала доклады, но там все было по-другому. Чувствовалась особая легкость, будто ей приходилось не ходить по земле, а перелетать с одного любимого места на другое. Тут Мадаленна почувствовала, как сама тяжесть города упала ей на плечи, и она будто бы сникла. Но нельзя было предаваться одному унынию, строго сказала она себе и расправила плечи. Утешение всегда приходило в забытье, а какое забытье было лучше учебы и работы? Надо было снова обзвонить своих учеников, назначить новые даты занятий и заняться курсовой. Год назад Мадаленна думала, что будет писать свое исследование по Тёрнеру прямо в теплицах, около магнолий и кипарисов, но случилось то, что случилось.

Она тряхнула головой и присела на скамейку. Надо было дать время свыкнуться с тем, что какая-то часть ушла вместе с мистером Смитон насовсем. Ушло ее беззаботное детство, в котором она могла жить беззаботно, надеясь, что добрый Волшебник разрешит все ее неудачи и поможет своим советом. Ведь, если так подумать, Филип и тут успел оставить свой последний урок – полагаться только на себя. Она так часто говорила, что самостоятельная, что ни от кого не зависит, а стоило родному человеку покинуть ее, как внутри что-то сломалось, и Мадаленна старалась нащупать металлический стержень, который держал ее столько лет и молилась, чтобы этим стержнем не оказался садовник. Иначе ее положение было плачевным. И ведь он не оставил ни письма, ни записки, ни секретного послания; нет, он ушел так, словно вышел из дома за продуктами, забыв ее предупредить. Сначала она злилась на него, потом тосковала, а потом поняла – если бы нашла хоть одно последнее письмо, написанное его рукой, сломалась окончательно.

Вокруг проходили студенты, и Мадаленна зачерпнула пригоршню воды из фонтана, стоявшего около скамьи. Надо было брать себя в руки и заниматься учебой, работой, чем угодно, только не давать себе пускаться в упаднические мысли. Мистер Смитон умер, но ей нужно было жить, потому что рядом с ней были еще любимые и родные, и она не имела права запираться в темной комнате и лить слезы – от этого никому легче не стало бы. Мадаленна посмотрела на знакомое желтое здание университета и улыбнулась – она никогда не думала, что то так сильно напоминает одно из итальянских палаццо: такие же светлые стены, такие же вытянутые окна и разноцветные витражи. Весенне солнце выглянуло из-за тучи, и она встала с места. Надо было найти Дафни, расспросить, что они успели пройти за это время; ей ни в коем случае нельзя было отставать от программы.

Мадаленна прошла в открытую галерею и встала около расписания, старательно рассматривая лекции на неделю назад. Мистера Гилберта нигде не было видно, и она несколько раз напомнила себе, что здесь была не Италия, даже не Портсмут и здороваться надо было без рукопожатий и желательно без улыбок. Это было даже интересно, напоминало какую-то занимательную игру – притворяться, будто они знают друг друга только как профессор и студент. Вчерашний поцелуй вспомнился очень не ко времени, и Мадаленна не успела спрятать смущенную улыбку – та теперь появлялась каждый раз, когда она вспоминала об Эйдине. Что могло ждать их дальше знали только Небеса, но она попыталась выкинуть из памяти слова Аньезы и повторила про себя, что все будет хорошо. Мадаленна взяла в руки программку, сообщавшую, что сегодняшним вечером состоится университетский вечер, посвященный обмену студентов, когда почувствовала, как кто-то ее окликнул. Она повернулась. Это был Марк, но вот Дафни рядом с ним не было, и Мадаленна подумала, не успели ли они рассориться. Но Дженсен был слишком довольным.

– Здравствуй, Мадаленна. – он улыбнулся и пожал ей руку. – Слышал, ты вернулась из Италии?

– Как видишь, – она улыбнулась ему в ответ. – Что было в университете?

– Ничего интересного, – отмахнулся он и посмотрел на программку. – Ты ведь будешь на вечере? Я как раз хотел послушать, как Гилберт рассказывает о Ломбардии и пинакотеке, а то в последнее время у нас были не лекции, а не пойми что.

– Но ведь мистер Лассинг тоже неплохой преподаватель. – она старалась не глядеть по сторонам, пытаясь высмотреть знакомый силуэт.

– Ага, а рак тоже рыба, – саркастично рассмеялся Марк. – Нет, может мистер Лассинг и неплохой преподаватель, только вот Дафни все лекции у него проспала.

– Кстати, где она?

– По-моему, в правом крыле, – оглянулся Дженсен. – Она вроде бы не сдала какое-то эссе, вот теперь пытается задним числом его досдать.

– Она надеялась, что ты поможешь отвлечь преподавателя, – в шутку укорила его Мадаленна. – А не будешь вести светские разговоры.

– А я уже, – подмигнул Марк, и они оба рассмеялись. – О, вот и Гилберт!

Мадаленна повернулась не сразу. Какое-то время она тщательно встряхивала пальто от пыли, потом разгладила складки на юбке и посмотрела в свое отражение – не покраснели ли у нее щеки? Мистер Гилберт стоял около двери деканата и о чем-то беседовал с одним из студентов ее группы. Молодой человек в роговых очках что-то горячо доказывал ему, а Эйдин внимательно слушал и не перебивал. Может быть, ее поведение и было не слишком осмотрительным, но Мадаленна не могла перестать любоваться Гилбертом. Ничто не шло ему так, как университет и любимая работа; что-то особенное загоралось в нем, когда он занимался любимым делом. И этого он мог лишиться только из-за нее самой, послышался неприятный голосок внутри, и она шикнула на него.

– Поймите, сэр, – говорил молодой человек. – Я не могу просто сослаться на то, что мистер Диквелл дал мне это издание и сказал, что там проверенная информация! Только в прошлом году в «Таймсе» опубликовали статью о том, что издательство «Магнус» фальсифицирует данные!

– Я понимаю, мистер Аберкромби, но дело в том, что других данных у нас нет. Придется менять тему. – Эйдин посмотрел на часы, и Мадаленна, сама не зная зачем, спряталась за фикусом; она снова ничего не слышала, кроме стука своего сердца. – Хотя… Вот что, зайдите ко мне завтра, у меня было несколько нужных статей, думаю, что-нибудь да подберем.

– Спасибо, сэр!

Мадаленна думала, что он пройдет мимо них, но Марк вышел из-за угла и встал прямо перед профессором. Ей тоже следовало выйти из своего укрытия, но она предпочитала смотреть на растение и усердно думать, почему у него такие сухие листья. Ее поведение начинало пугать ее саму.

– Мистер Гилберт! Здравствуйте! – Марк широко улыбнулся и усиленно затряс руку профессора. – Я так рад, что вы вернулись!

– Мистер Дженсен, – Гилберт улыбнулся. – Рад, что мне рады. Как мистер Лассинг? Вы его не мучили?

– Ну… – Марк пытался подобрать нужные слова. – Он неплохо читал нам материал, но ваша подача нравится нам куда больше.

– Это все из-за недостатка опыта, поверьте, скоро мистер Лассинг будет отличным преподавателем. Мисс Стоунбрук!

Мадаленна дернулась и ухватила цветок за ветку. Тот опасно наклонился, но она предпочла бы, чтобы тот упал, тогда ей не пришлось бы встречаться лицом к лицу с Гилбертом. Ей почему-то казалось, что встреча в университете будет очень простой – они раскланяются, произнесут приветственные слова, и она равнодушно-спокойно примется записывать лекцию. Во-первых, Мадаленна покраснела, что с ней случалось очень редко. Во-вторых, она закашлялась. В-третьих, она была готова смотреть куда угодно, но только не на Эйдина. Если все будет продолжаться таким образом, то самым логичным будет перейти на агрономический факультет.

– Здравствуйте, мистер Гилберт. – она протянула ему руку, но когда почувствовала знакомое прикосновение, чуть ее не отдернула. – Извините, я вас не видела.

– Я заметил, – он улыбнулся. – Вы были заняты цветком. Кстати, занятный экземпляр!

– Это фикус. – уточнила Мадаленна. – Сухой, между прочим. Вот тут, – она дернула лист и нечаянно оторвала его. – Совсем желтые листья, это никуда не годится.

– Какой кошмар. – она могла поклясться, что он удерживался, чтобы не засмеяться. – Надо будет передать Ботаническому саду, что они не следят за своими цветами.

– Передайте, – кивнула она, сердито смотря в сторону. – У меня есть один знакомый, замечательный садовод…

Мадаленна осеклась, когда поняла, что снова заговорила о мистере Смитоне, как о живом человеке. Сколько должно было пройти дней, месяцев, лет, чтобы понять – теперь его больше не было рядом? Все снова задернулось белой пеленой, и она почувствовала легкое касание. Эйдин осторожно взял из ее рук программку и на немного задержал свою руку в ее. Во взгляде было столько заботы, столько волнения, что Мадаленна почувствовала, как внутри снова стало очень тепло.

– Мистер Гилберт, – затормошил его Марк. – Вы же будете сегодня на вечере? Очень интересно было бы послушать вас о Милане!

– Да, конечно, – Гилберт сложил программку пополам и отдал ее Мадаленне. – Полагаю, мисс Стоунбрук тоже там будет.

– Я постараюсь, сэр.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы пришли, – он внимательно на нее посмотрел, и Мадаленна снова поглядела на фикус. – Думаю, это будет любопытно сравнить впечатления преподавателей и студентов. Как вы думаете?

– Замечательная идея. – буркнула Мадаленна и посильнее сжала в руках пальто. – Извините, сэр, скоро начинается лекция, а я еще совсем к ней не готова.

– Конечно.

Ей следовало успокоиться и держать себя в руках. Мадаленна шла по коридору, не оборачиваясь и не прислушиваясь к знакомому голосу. Речь шла не только о ее чувствах, но и положении Гилберта. Если заметят ее влюбленность, единственное, что она получит – насмешки и возможность на какое-то время стать анекдотом для всего университета, но если кто-то поставит под сомнение профессионализм Гилберта, то его лишат всех званий, и тогда жизнь в Лондоне станет нетерпимой. Мадаленна вдруг застыла на месте. А что если это и был выход – уехать подальше от всей толпы, от всего света; уехать куда-нибудь далеко, в ту же Ирландию и жить там, не заботясь о том, что скажут другие? Она улыбнулась, когда представила неторопливую жизнь с любимым человеком без необходимости все время оправдываться и стараться скрывать свои чувства. Но это было ее желание, а что насчет желания Эйдина? Он же совсем недавно снова увлекся делом своей жизни, он снова нашел смысл в своей работе, как она могла лишить его всего этого? И стал бы он любить ее так же, как любил сейчас, если бы всем пожертвовал ради нее. «Жертвы романтичны только в книгах и кино, в жизни им приходится платить тем, ради кого они совершаются.» – голос матери прозвучал так рядом с ней, что Мадаленна обернулась. Вокруг ходили студенты, и никому дела не было до ее чувств; это успокоило. Она не станет думать об этом сейчас, она сойдет с ума, если будет думать об этом.

Она подошла к двери кабинета, как ее снова окликнули, и она чуть не потянула ручку двери на себя и не исчезла в аудитории. Ей не хотелось ни с кем говорить, не хотелось никого видеть, привычная тревожность снова вернулась к ней, когда Мадаленна вспомнила о той квартире в Лондоне, в которой жил мистер Смитон. Как странно – совсем недавно они справляли там его новоселье, а умирать он уехал в родные теплицы. Она быстро вытерла глаза и повернулась. Перед ней стоял улыбающийся мистер Разерфорд, и она растянула губы в уважительной улыбке.

– Здравствуйте, мисс Стоунбрук. Рад снова вас видеть, как ваше путешествие?

– Спасибо, сэр. – она пожала руку. – Мне очень понравилось, я давно не была в Италии.

– А как вам пинакотека? – к Разерфорду кто-то подошел из студентов, но тот нетерпеливо махнул рукой. – Видели «Тайную вечерю»?

– Да, сэр, видела и была поражена ее великолепием.

– А что вы хотели, великое полотно великого мастера. Впрочем, – профессор нахмурился. – Я был удивлен, когда увидел вас. Ваш отец сказал, что вы, наверное, несколько дней не появитесь в университете.

– Вот как?

Мадаленна попыталась представить, почему отец решил оповестить деканат о ее отсутствии, не посоветовавшись с ней, но не могла. Может быть, родители решили сообщить ей какую-то еще очень приятную новость?

– Ваш отец сообщил, что вы переживаете смерть своего близкого родственника, – просто ответил Лойтон, не заметив, как изменилась в лице Мадаленна. – Он сказал, что вы можете быть еще слишком утомлены для учебы.

Это было тяжело – слышать, как кто-то другой говорил о мистере Смитоне таким равнодушным тоном. Говорили, что окончательно теряешь человека, когда слышишь звук забивания гвоздей, но на самом деле это происходило, когда о смерти говорил посторонний. Обычный факт; сколько людей умирало в Лондоне, и ничего не происходило, все оставались сильными, но она не могла слышать это ужасное слово от другого. Мадаленна почувствовала, как тревога собралась внутри нее в комок и подавила в себе желание сбежать с места. Она кивнула.

– Да, сэр. Я потеряла своего близкого, мистера Филипа Смитона. Но, поверьте, учеба для меня – лучшее утешение.

– О, мне очень жаль, мисс Стоунбрук, – Разерфорд принял извиняющийся вид. – Я уверен, что он был хорошим человеком, и понимаю, как вам тяжело…

– Хватит, – послышался за ее спиной жесткий голос. – Хватит, Сомерсет. Не думаю, что от твоих утешений мисс Стоунбрук стало легче. Люди умирают, и это нужно принимать спокойно без подобных вежливостей

– Гилберт! – воскликнул профессор, и Мадаленна услышала неприкрытое облегчение. – Так ты тоже уже приехал?

– А ты надеялся, что я остался в Италии навсегда? – усмехнулся Гилберт, и в его глазах что-то вспыхнуло. – Хотя, честно говоря, я бы и не возражал.

Мадаленна отвернулась.

– Мисс Стоунбрук, – обратился к ней Гилберт. – Пожалуйста, идите в аудиторию, все соболезнования мистера Разерфорда я приму на себя.

– Эйдин, – возмущенно зашептал профессор, но Гилберт уже повел в его противоположную сторону.

Она резко открыла дверь и вошла в кабинет. Там уже все сидели на своих местах, шумно переговариваясь, и ее сразу окружила громкая толпа, что-то выкрикивающая, выспрашивающая, и Мадаленна растерянно оглянулась в поисках Дафни. Тревога подступила к самому горлу, и прижала к себе сумку. Чего хотели все эти люди, почему они все так кричали? Возможно, стоило закрыть глаза, и тогда они все бы пропали? Мадаленна чуть не упала, когда ее выдернула из центра чья-то рука, и она оказалась около Дафни. Ее подруга шикнула на всех и усадила рядом с собой.

– Совсем с ума посходили, – проворчала она, укладывая сумку Мадаленны рядом с собой. – Будто никогда в другой стране не были. Успокойся, Мадаленна, быть жертвой давки тебе не грозит.

– Спасибо, Дафни, – улыбнулась Мадаленна и на секунду закрыла глаза; у нее же где-то еще был подарок. – Кстати, – она открыла карман сумки и вытащила оттуда фигурку миниатюрного земляничного дерева. – Это тебе.

– Какая прелесть! – просияла подруга. – Это ведь муранское стекло?

– Да, а дерево – символ Италии. Нравится?

– Очень! – Дафни обняла ее и спрятала фигурку в сумке. – А как тебе поездка? Было интересно?

– Да, – нельзя было думать о том, чем поездка закончилась. – Я все боялась, что меня не поймут итальянцы, но как начала болтать, меня уже нельзя было остановить.

– А как… мистер Гилберт? – Дафни покосилась в сторону Эффи; та мельком посмотрела на Мадаленну, и они обменялись неуверенными улыбками. – Ты слушала его выступление? А то тут нам его не хватало.

– Марк сказал мне, что ты спала на лекциях у Лассинга, – рассмеялась Мадаленна, и ее подруга возмущенно посмотрела в сторону Дженсена, который что-то увлечённо рассказывал Аберкромби. – Дафни, смени гнев на милость, у Лассинга, думаю, вообще все спали.

– Ты не представляешь, каким он был нудным! – воскликнула Кру. – Целый час говорить о Веронезе так, чтобы его никто не понял – это надо уметь. Другое дело – мистер Гилберт…

Дафни загадочно посмотрела на Мадаленну, и та позволила себе улыбнуться. Мистер Гилберт действительно был отличным преподавателем, об этом знали все, и она с удовольствием вспоминала его доклад про фламандское искусство.

– У него было очень интересное выступление. Я, правда, успела только на середину, но мне очень понравилось. Знаешь, – она поерзала на скамье и устроилась поудобнее. – Он говорил про Брейгеля, про его работы, и так интересно! Я читала про этот период, но того, что он рассказывал, не слышала никогда!

– Правильно говорят, что у него самая большая библиотека в Лондоне, – рассудительно заметила Дафни.

Мадаленна хотела продолжить, но дверь в аудиторию хлопнула, и она услышала радостное жужжание. Наверное, для преподавателя это было самой большой наградой – подобная любовь учеников. Гилберт улыбнулся всем студентам и жестом попросил всех садиться. Мадаленна порадовалась, что Дафни в этот раз села не на первый ряд, а подальше – ее улыбка стала слишком широкой. Она раскрыла большую папку под названием «Позднее Возрождение» и отгородилась ей от всех взглядов.