355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ann Michaels » Магнолии были свежи (СИ) » Текст книги (страница 13)
Магнолии были свежи (СИ)
  • Текст добавлен: 28 декабря 2021, 22:32

Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"


Автор книги: Ann Michaels



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 68 страниц)

Упоминание о замужестве чуть не перекосило лицо Мадаленны, и ей показалось, что на синее небо опустили колпак, но она проморгалась, и синева снова стала прежней. Что поделать, может, кто-то и говорил, что шестидесятые стали новым десятилетием без предрассудков, но Мадаленна могла поспорить, что они просто никогда не бывали в маленьком английском городке. Но она

любила Портсмут; она не любила тех людей, которые портили ей жизнь, но город здесь был ни при чем. Она хотела сбежать в Лондон, но только на время, чтобы потом вернуться обратно домой, с багажом новых достижений и открытий, которые будет приятно рассматривать при свете камина.

– Видите ли, я считаю, что замужеству еще придет свой черед, к тому же моему избраннику сначала придется познакомиться с моим отцом. – Мадаленна взглянула на Аньезу, и увидела, как та просияла. Она просияла за компанию. – А что насчет выходов в свет, то меня это мало привлекает. Недавно я уже была на одном светском мероприятии, и не могу сказать, что мне понравилось.

– Кстати, насчет Дикси! – воскликнул мистер Гилберт, и Линда с удивлением на него взглянула. – Мисс Стоунбрук, с полной уверенностью могу сказать, что наша с вами подопечная пошла на поправку. Она уже может двигать ногой, и говорят, что она скоро сможет встать.

– Благодарю вас. Сколько я должна за вашу помощь?

– Мисс Стоунбрук, – нахмурился Эйдин. – Если вы желали меня обидеть, то у вас это получилось.

– Я вовсе не…

– Тогда оставьте эту чепуху, и я сделаю вид, что не слышал подобных слов.

– Но я же должна как-то… – Мадаленна запнулась и встала в тупик; мистер Гилберт снова улыбнулся, и сердитого выражения как не бывало, и Мадаленна посмотрела на небо, чтобы согнать смущение со своего лица. – Спасибо, мистер Гилберт.

– Наконец-то! Пришли к соглашению! Спасибо вам, мисс Стоунбрук.

Они отвесили одновременно друг другу поклон, и обе шляпы слетели на землю. Аньеза быстро подняла маленькую «таблетку» своей дочери и повернула ее к себе лицом. Мадаленна не знала, зачем мама это делает, но доверие к ней было полным и необъясним, а потому она спокойно улыбалась ей, пока Аньеза старательно выпускала челку дочери на лоб – так ей шло гораздо больше.

– О чем это вы? – раздался голос Линды, и Аньеза улыбнулась еще загадочнее.

– О, это отдельная история, дорогая, – ответил ей мистер Гилберт. – И с позволения мисс Стоунбрук я ее расскажу.

Мадаленна кивнула, и ровно в полдесятого утра раздался звон колокола. Если она хотела встать первой в ряду хора, ей нужно было поспешить. Она расправила воротник платья, и внезапно ей захотелось сравнить себя и эту красивую женщину. Мадаленна и раньше видела красоту во плоти – ее мама всегда была для нее примером – но у Аньезы был мягкая, средиземноморская привлекательность, а красота Линды била в глаза, ослепляла; наверное, Хильда видела в своих мечтах внучку именно такой. Когда такая женщина входила в комнату, все вставали. Мадаленна усмехнулась, любопытно было бы это – понимать и осознавать не свою «интересную внешность», а красоту во всех ее смыслах. Но Мадаленне из всего этого были доступны только большие, слишком серьезные глаза, немного старящие ее, маленькие для хозяйства руки, шея как у гуся и суровая улыбка. И она была вполне довольна тем, что видела в зеркале. Еще в детстве она поняла, что платья для детей на ней будут смотреться слишком глупо при ее комплекции, и с тех пор носила уменьшенные копии нарядов мамы, и при сравнении с этой женщиной, она вдруг обрадовалась, что на ней было серое строгое платье, а не юбка с пуделями и цветами.

– Прошу прощения, но нам пора на мессу. – Мадаленна вежливо кивнула, и едва не остановилась, когда услышала голос мистера Гилберта.

– А разве вы не…

Но на этот раз его легко толкнула Линда, и он кивнул в ответ, спрятал папку и взял жену под руку. Мадаленна хотела обернуться и посмотреть, куда они сядут, но ее приобняла мама, и пришлось взглянуть на витражи; Аньеза могла читать по ее лицу и то, что было, и чего не было.

– Она очень красивая, правда? – в глазах Аньезы плясали искорки, и Мадаленна постаралась надуться; ей отчего-то тоже хотелось улыбаться.

– Да, она очень красивая. – твердо ответила она.

***

Мадаленна пела выше всех, ее сопрано оказалось как никогда нужно, но слова гимнов ускользали от нее еще сильнее, чем обычно. В этот раз ее вовсе не волновали возвышенные песни, в этот раз она внезапно заметила, как удобно смотреть за публикой, находясь тут, наверху. Наверное, это было плохо, но Мадаленне вдруг понравилось слышать свой голос – такой ровный, раздающийся под высокой крышей, и когда она взяла верхнюю «Си», то с неожиданным удовольствием заметила, что многие оторвались от созерцания и посмотрели на нее, заслушались ее чистым и звонким голосом. Будь она в католической церкви, то тут же одернула бы себя, но тут она никому и ничего была не должна, и каяться было не в чем. Месса закончилась гораздо быстрее на этот раз, хотя обычно ей казалось, что она длится часами. Все начали медленно вставать со своих скамеек, и Мадаленна махнула рукой своей маме – Аньеза всегда уходила первой и не ждала ее, потом они встречались в кондитерской и пили чай с лимонными плюшками и джемом – и раскрыла припасенную книгу. Здесь, под самым потолком, она никому не была нужна, ее никто не искал и не ругал, и она наслаждалась своим часом, когда она могла мечтать, думать и что-то подчеркивать важное и нужное.

Стояла тишина; только солнечные лучи скользили по полутемному помещению, оставляя разноцветные тени на мраморном полу, и откуда-то слышался тихий звон подсвечников. Ей было так хорошо и спокойно, что она почти задремала и очнулась только тогда, когда книга выпала из ее рук и едва не упала вниз, кому-нибудь на голову. Она встрепенулась, и, наклонившись вниз, заметила мистера Гилберта с неизменной папкой в руках – он что-то быстро зарисовывал и мельком поглядывал на стены. Мадаленна вспомнила, что здесь находились лучшие фрески шестнадцатого века, и на одной из них, по легенде, была изображена Анна Болейн с Генрихом 8. Мистер Гилберт выглядел очень серьезным, движения его были отточенными, механическими, словно для него это была обычная работа. Она часто видела художников – Портсмут привлекал многих творцов – и все они мечтательно смотрели в закат, надолго задерживаясь взглядом и на живописных развалинах, и на парящих чайках, но не Эйдин. Он был еще более замкнутым, чем прежде, Мадаленне показалось, что ему в некой степени это даже неприятно; вспомнился разговор про искусство и его подобие, и ей захотелось уйти раньше, чем вопрос снова сорвется прежде того, чем она решит, стоит его задавать или нет. Собрать вещи и тихо спуститься по лестнице было минутным делом, но когда она уже почти прошла ряд лакированных скамеек, ее окликнули.

– Мисс Стоунбрук!

Мадаленна медленно повернулась и мысленно скрестила пальцы, чтобы на этот раз все ограничилось обычной беседой. Мистер Гилберт казался таким обычным, таким будничным и в своей шляпе, и в сумке наперевес, но, определенно, этот человек мог быть преподавателем. Мог возводить стеклянную стену вокруг себя, так, чтобы его студенты знали о своем педагоге все, а о человеке – ничего; голубые глаза могли смотреть не так приветливо, как сейчас, а холодно и требовательно, если эссе получалось плохим, и Мадаленна почувствовала, как со спины ее скрутили в узел – так внезапно ей не захотелось терять расположение этого человека, которого она так долго сторонилась.

– Мистер Гилберт. – она кивнула и сняла с головы шляпу, та все норовила упасть. – Разве вы не ушли со всеми?

– Срисовывал фрески для своих учеников. Похоже? – он протянул ей карандашный набросок, и она едва успела подавить слишком восторженный вздох; этот человек рисовал великолепно. – Достойно скульптура или ремесленника?

В его глазах показалось лукавство, а Мадаленна сурово нахмурила брови. Первый разговор у них и правда не задался, она даже полагала, что после того недоконфликта, никогда не встретит этого человека, однако судьба распорядилась иначе, и не будь она так спокойна и счастлива сегодня, обязательно бы ответила каким-нибудь припасенным ехидством. Но мысль об отце все еще ее грела, и суровость сползла, уступая место улыбке.

– Это вопрос с подвохом, я на такие обычно не отвечаю.

– Вы не ответили точно, и на том спасибо. – он легко смахнул эскизы в сумку и оглянулся. – А вы почему не ушли со всеми?

– Я часто здесь остаюсь. Тихо, спокойно, чего еще можно желать. А там наверху еще можно слышать птиц.

– Кстати говоря, – спохватился Эйдин. – Я слышал ваше пение сегодня и был поражен, у вас удивительно чистый голос.

– Благодарю.

Неожиданно хлопнула входная дверь, и фитили свеч затрепетали, отбрасывая причудливые узоры. Солнце за окном укрылось за серой осенней тучей, и из узкой щели прохода повеяло холодком. Здесь она чувствовала себя спокойно, но не в безопасности, и иррациональное желание сбежать поднялось в ней с внезапной силой.

– Но разве вы, – начал нерешительно мистер Гилберт, но потом смутился и замолчал. – Впрочем, прошу прощения.

– Вы хотели спросить, не католичка ли я? – так же спокойно продолжила Мадаленна. – И если да, то почему я здесь?

– Я был слишком бестактен, извините.

На самом деле она даже была рада этому вопросу. До него ее об этом никто не спрашивал; все принимали это как данность, как еще одно сумасбродное решение Хильды Стоунбрук; все полагали, что они подчиняются воле Бабушке только для того, чтобы позже их имена вписали в правильной последовательности в строчках завещания. Не было смысла объяснять – все что она делает, делает ради отца.

– Вы не были бестактны, не беспокойтесь. Соглашусь, это достаточно откровенный вопрос, но… – закончит она не успела, как ее перебили с умоляющим видом.

– Предлагаю откровенность за откровенность. Я полагаю, что спросил вас о чем-то личном, и вы с чистой совестью можете сделать то же самое.

Не знай Мадаленна, что увидит этого человека через несколько дней в амфитеатре аудитории, то не удержалась и выспросила бы что-нибудь еще про искусство и его работу; как он мыслит, что для него пошлость, а что нет, но стеклянная стена уже слегка поблескивала осколками на солнце, и она молча кивнула, зарекаясь, что не спросит ничего лишнего.

– Вы правы, я католичка; так меня воспитала мама, этому не противился мой отец, но хожу я сюда ради моей бабушки. Это ее просьба.

– Достаточно странная просьба. – пробормотал мистер Гилберт, пропуская ее из-за длинного ряда скамеек.

Они медленно вышли к светлому коридору и неспеша шли по направлению к выходу. Кто сделал первый шаг было непонятно, но они оба приняли это и не прерывали размеренного ритма.

– Для Бабушки нет ничего странного.

– Однако религия – это личное дело каждого человека, не так ли?

На улице стало еще теплее, хотя солнце светили из-за тучи не так ярко. Многие уже ушли в город, и теперь гуляли по центральным улицам, сидели в гостях и беседовали о новых планах, собраниях. Где-то обсуждались новые слухи под тихий шум чайника, где-то на верандном столе выставляли печенье и гремели чашками; воскресенье всегда было спокойным – город готовился к тому, чтобы вдохнуть поглубже и нырнуть в новую неделю.

– Ваш речи дышат опасной свободой, сэр.

– И все же свобода есть свобода, она должна быть у каждого, или вы со мной не согласны?

Мадаленна колебалась; рассказать одно, согласиться с одним – и дальше все пойдет кувырком. Она бы с большим облегчением рассказала бы ему все, теперь она была готова на это пойти; в ее окружении не было никого, кроме мистера Смитона, кто мог бы так хорошо ее понять, но такая внезапная перемена и желание довериться все равно ее пугали, и пока они взбирались на холм, Мадаленна успела запыхаться – то ли от нагрузки, то ли волнения.

– В мире многое должно быть, и чего нет, или вы со мной не согласны?

Это была попытка оттянуть ответ, и Эйдин это понял, однако ничего не возразил, только усмехнулся и подкинул шляпу в воздух. Он ждал, и Мадаленна знала, еще несколько минут, и он переменит тему. Приятно было понимать, что есть тот, кто может чувствовать другого, кто не будет с жадным любопытством раскапывать чужие секреты и лезть туда, куда его не приглашали. И Мадаленна вполне была готова пойти на это, но то, что лежало долго на ее шее камнем, вдруг сорвалось и с грохотом покатилось.

– Представьте себе одного молодого человека, сэр. – внезапно нарушила тишину Мадаленна, и мистер Гилберт пристально на нее взглянул. – Очень красивого, доброго, из порядочной семьи. Он закончил Оксфорд, и планы его родителей, точнее, матери, такие серьезные, что они даже пугают молодого человека. И вот, он, тихий и порядочный, решает уехать после окончания университета подальше от своей деспотичной матери, хотя бы на немного сбежать от ее любви и контроля. Он сбегает на прекрасный итальянский остров и встречает там девушку, совсем юную, прекрасную, светлую и чистую. Они влюбляются друг в друга и тайком женятся. И молодой человек не находит ничего лучше, чем привести свою красавицу – жену в свой дом, в холодную Англию, к холодной матери и к теплому отцу, который погибает среди мрамора и золота. Он надеется, что мать хотя бы смирится с его выбором, но этого не происходит, и бедная красавица – жена чахнет в этом доме. А потом рождается девочка, милая. Новоиспеченная бабушка могла бы еще смириться с ребенком, будь это наследник, но девочка… Какой прок от девочек в доме, особенно, если у девочки слишком маленькие руки? – Мадаленна замолчала и посмотрела вдаль; там, около горизонта стоял красный маяк, ей казалось, что пока он там стоит, будет стоять и земля. – Потом молодой человек уезжает, далеко, туда, куда корабли ходят месяцами. И девушка остается вместе со своей дочерью в этом доме. Начинается война, потом умирает отец молодого человека, а с бабушкой случается первый удар, и тогда ее деспотизм становится таким, что маме и девочке хочется бежать со всех ног. Но бежать некуда, потому что некоторые обещания держат хуже кандалов. – она чувствовала, что на нее пристально смотрят, но глядела только на маяк. – Все доктора говорили, что бабушке нужен только покой, иначе еще один удар может быть последним. И тогда девочка сжимает посильнее свои руки и ждет каждый месяц, когда приедет ее отец, и тогда станет все хорошо. Девочка прижимается к маме, становится прислугой у бабушки и все ждет, когда из-за горизонта появится любимый корабль. Так проходит с десяток лет, девочка растет, и корабль приплывает все реже и реже, а ей все чаще хочется сбежать от ужасных обвинений, в которых нет ни доли правды. Девочка поступает в университет и надеется, что обретет долгожданную независимость, она устраивается на работу, потому что все деньги, что присылает отец, грозная бабушка отбирает в качестве компенсации. Она изо всех сил желает сбежать в Лондон, начать жить там, но и тогда ее мечты рушатся, потому что наивной девочке не сказали, что бабушка может начать отыгрываться на матери. И вот, постепенно девочка прирастает к должности экономки, становится уже девушкой, и каждый день становится удивительно похожим на другой. Бедная ее мама грустнеет день за днем, а бабушка будто набирается от этого сил.

Ей всегда думалось, что она обязательно расплачется, если скажет хоть слово о своей жизни, но ее разговор тек плавно, а голос был таким бесстрастным, что она почти видела себя со стороны – вечный мечтатель, который старается верить во все хорошее, потом разочаровывается, падает и при этом не устает верить в оптимистичный конец, так, что становится тошно от самого себя. Прагматизм Хильды и сентиментальность Аньезы давали странные плоды.

– Занимательная история. – она пнула одинокий камень и пошла дальше по склону.

Мистер Гилберт молчал. Она ждала чего угодно, но знала, что не выдержит и одного жалостливого взгляда или слова. В жалости всегда было что-то неприятное, до человека будто бы нисходили, давали ему право побыть несчастным, чтобы потом раздуть из его груза печали и тоски удивительную сплетню; сплетня бы кочевала из одного угла в угол, пока бы не разрослась до таких размеров, что бедный человек не узнал бы в этой истории себя. Но мистер Гилберт молчал и шел следои; вероятно, он плохо знал этот город и боялся потеряться.

– Она очень сильная. – он остановился, и ей пришлось застыть на месте.

– Кто, бабушка? Согласна.

– Нет. – шаги на мягкой земле раздавались приглушенно; подул ветер, и еловый одеколон осел на траву. – Эта девочка. Хотя, наверное, она уже девушка. Она очень сильная, и она ни в чем не виновата. Возможно, она слишком рано повзрослела, но жизнь для нее еще приготовит свои подарки, клянусь вам.

В его глазах не было жалости. Он понимал ее. Он слышал и слушал ее. Он не считал ее тем, кто вечно жалуется, и, расплачься она прямо сейчас, в кармане наверняка нашелся бы платок. Белый, отглаженный, пахнущий душистым порошком. Теплая волна грозила превратиться в комок, и Мадаленна сурово кивнула и постаралась улыбнуться.

– Я ей обязательно передам, сэр.

– Надеюсь. – он улыбнулся и стряхнул с шляпы упавший лист. – Теперь ваша очередь спрашивать.

– Вы были на войне?

– Да, был. Ушел добровольцем как только заговорили о призыве. За два года я как раз женился на Линде, и ровно в сорок первом родилась Джейн.

– У вас очень красивая жена.

– Благодарю, – улыбнулся Эйдин. – Полагаю, тут мы с вами спорить не будем. Так вот, сразу после этого я записался в пехоту и ушел служить до сорок третьего.

– Что случилось в сорок третьем? – поинтересовалась Мадаленна; центральные улицы приближались все быстрее, и ей захотелось замедлить шаг.

– Меня ранили в ногу. – мистер Гилберт усмехнулся. – Причем, в мою самую любимую, правую. Пришлось демобилизоваться, и тогда закончилась моя бравая служба. К счастью, Джейн мало что помнит из войны. А вы?

– Помню, но очень обрывочно. – посерьезнела Мадаленна; она все еще просыпалась по ночам от того, что ей слышались взрывы на улице. – Помню, что сначала было очень темно, а потом на небе появлялись искры. Помню, что сильно гремело. У меня всегда были слабые уши, даже летом я носила шапки, и мама все боялась, как бы я не лишилась слуха.

– Почему вы не уехали?

– Мама работала медсестрой, и мы все время ждали отца. Он служил на флоте. Помню еще целую коробку шоколада, которую маме подарили в госпитале, когда война закончилась. Она всю отдала ее мне, а я спрятала ее под кровать и только смотрела, чтобы конфеты не заканчивались.

Дорога пошла под горку, и она едва ли не бежала, ноги сами несли ее, а может быть ей просто хотелось убежать от воспоминаний, но всякий раз, когда она оборачивалась, ей встречалась теплая улыбка. Да, такой человек не мог быть один, пронеслось в голове у Мадаленны; он должен нести счастье кому-то определенному.

– А я всю войну продумал. – отозвался Эйдин.

– О чем?

– О том, что я буду делать, когда вернусь домой. Я и раньше работал преподавателем, защитил несколько степеней, и все думал, что в политику не сунусь ни за что, – разговор становился слишком личным, но, как бы Мадаленна не хотела, она не могла не слушать. – А потом, раз, и вместо кафедры у тебя снаряды, и ты больше не говоришь о празднике жизни Рафаэля, а видишь смерть и кровь. – он остановился и внимательно взглянул на Мадаленну; взгляд отводить было нельзя. – После такого преподавать сложно, особенно, когда больше не веришь в то, что делаешь.

– Но разве вы…

– Это последний год. – он кратко оборвал ее и примял траву. – В этом больше нет смысла.

Ее слова для него могли ничего не значить; она сама могла быть просто знакомой мистера Смитона, которая уже порядком надоела своими принципами и своей угрюмостью, но принцип «откровение за откровение» все еще действовал, и она решилась. Кто знал, что пережил этот человек; Аньеза часто говорила о том, что война ломала людей, и Мадаленна сама представить не могла, каково это вернуться после такого обратно в мирный дом. Она понимала, что ее опыт против его не стоит ничего, но все равно слова складывались во фразы, а те, в свою очередь, сложились в крик о помощи. Может быть, это был обычный эгоизм, но она не могла позволить себе потерять того, кто смог в дальнейшем стать ее путеводным, ее наставником. Такой человек мог спасти всех, кто не пришел бы к нему, но и сам он бы отыскал спасение только в своих учениках. Его кипучая энергия должна была найти выход, иначе он мог погибнуть. Теплая волна разливалась в ней, и она сильнее сомкнула брови на переносице.

– Для вас?

– А мы говорим про кого-то еще?

– Я говорю про человека, который видел в этой жизни все, – она отвернулась, чтобы не сбиться и не наговорить лишнего. – Я говорю о преподавателе, который побывал не только в теплых классах, а там, где была смерть. Я говорю о мудром, спокойном, рассудительном человеке, которому о стольком надо рассказать тем, кто еще в этой жизни не видел ничего. О человеке, который может найти подход к любому, даже к самому замкнутому, угрюмому студенту, – тут ее дыхание перехватило, и она закашлялась.

– Благодарю, со мной все хорошо. Мистер Гилберт, – она впервые назвала его по фамилии, и он с удивлением взглянул на нее, будто никогда не слышал своего имени.– Сэр, вы нужны своим ученикам; старым и новым. Им нужно, чтобы вы рассказали…

– О самой большой фальшивке этого мира? – он улыбался, но странно; в глазах было что-то темное, потерянное. – Наврать? Рассказать о том, во что сам не веришь?

– Если очень долго врать, вранье может стать правдой. – твердо проговорила Мадаленна. – Знаете, сэр, я вам недосказала историю про ту девочку. Она почти купила билет на корабль, собрала свой скарб и ушла из дома. А потом, в саду, на груде лопат и мусора обнаружила копию Тернера. Картину кто-то выкинул, она была не нужна, ее хозяина больше не было. Рыбаки спускались на берег, к небольшому дому. Это был их дом – там было тепло, хорошо и уютно, и вот тогда маленькая девочка решила, что она ни за что не уедет, пока не обретет свой дом там, где ее оставил отец. Разве это фальшивка?

Она повернулась к нему, но его лицо было непроницаемым. Она обидела его, набатом прокричало у нее в голове, и около груди защемило от того, что она могла обидеть этого человека. Теперь впереди шел он, а она едва поспевала следом. Синий костюм удалялся все быстрее и быстрее, особенно, когда застыла и старалась понять, когда он растворится так, что будет видна одна черная точка. Мадаленна хотела уже свернуть в другую сторону, когда Эйдин остановился и крикнул:

– Мисс Стоунбрук! Я один не доберусь!

Она молча подошла к нему, и снова шла первой. Швырк-швырк, шуршала галька; тихо постукивали каблуки ее туфель, а со спины слышались размеренные шаги. Кто знал, обижается ли он на нее, или нет, Мадаленна ничего не могла сказать, и, единственное, что ее растраивало – ее это не могло не волновать как прежде. Даже если она его не обидела сейчас, то нанесет этот удар, как только он заметит фамилию «Стоунбрук» в списке студентов. Это будет интересная пытка, видеть постепенно удивление, потом гнев, а потом разочарование. Она снова оказалась права; люди всегда уходили из ее жизни.

– Мисс Стоунбрук! – раздалось сзади нее. – Вы слишком быстро ходите.

– Прошу прощения. – они уже были на главной улице, и откуда-то слышалась музыка. – Сэр, я не хотела вас обидеть, поверьте…

– Мисс Стоунбрук, – мягко прервал ее Эйдин. – Вы меня нисколько не обидели, и я очень рад нашей беседе. – он протянул ей руку, и она твердо ее пожала. – Хорошее пожатие, особенно, для таких маленьких рук.

– Благодарю.

Рукав поднялся выше, и ожог ярко выделился на побледневшей коже. Мадаленна хотела отдёрнуть руку, но та все еще была в пожатии. Мистер Гилберт быстро посмотрел на нее, и осторожно опустил ткань на поврежденное место.

– Вы поранились?

– Это пустяки. Просто ожог.

– Как вы умудрились?

– Нечаянно опрокинула на себя чан с кипятком.

Эйдин хотел что-то сказать, но суровое выражение лица Мадаленны все сказало за нее, и он молча покачал головой.

– Не хочу показаться назойливым, – его улыбка стала теплее, и Мадаленна не удержалась от усмешки. – Но я буду рад быть вам хорошим знакомым.

– Я согласна. – негромко согласилась Мадаленна; пусть несколько дней в ее жизни будет отведено хорошему знакомому.

– Замечательно. Вам налево?

– Нет, прямо.

– Тогда, до скорой встречи, мисс Стоунбрук.

– Всего хорошего, мистер Гилберт. – она уже хотела повернуться и уйти, как невысказанный вопрос заставил ее застыть на месте. – Мистер Гилберт!

Эйдин повернулся и посмотрел на нее.

– Да?

– Мистер Гилберт, могу я задать вам вопрос?

Он подошел поближе. С какой-то стороны это было даже забавно; то, как то человек, который был одно время ей даже неприятен, стал внезапно тем, кого она не хотела терять. Долгими ночами, когда Мадаленна была маленькой, она просила послать ей хорошего друга, понимающего, доброго, умного и гораздо старше ее, потому что еще тогда она понимала, что рассказывать о своей жизни детям нельзя. Было бы слишком стыдно говорить, что Бабушка считает свою внучку убийцей; было бы слишком стыдно говорить, что ее семья совсем другая, там нет тепла и любви, а только холодный мрамор. И теперь, когда взрослая Мадаленна почти совсем разуверилась во всем человеческом, ее вдруг услышали и послали того, кто верил ей, кто слушал ее; взрослая Мадаленна вдруг поняла, почему она стронилась этого мистера Гилберта – он понимал ее, а она никому не позволяа этого, потому что там, в глубине души, хранились такие страшные секреты, от которых слова застывали на губах.

– Конечно. Что успело произойти за время нашего прощания? – он смеялся, а Мадаленна была готова упасть в обморок от волнения прямо на камни.

– Я хотела спросить. Что делать человеку, который знает кое-что про себя, что может разочаровать, нет… – она путалась в словах, но Эйдин спокойно ждал, словно никуда не спешил. – Не разочаровать, но заставить заподозрить себя в чем-то плохом, хотя несколько дней это плохим и не казалось.

– Вот как? И что же на кону?

– Дружба. – без запинки ответила Мадаленна. – Это слишком эгоистично?

– Все люди по-своему эгоистичны, мисс Стоунбрук, – задумчиво проговорил мистер Гилберт. – Тут важнее причина, по которой этот человек не хочет рассказывать об этом.

– Он не хочет ранить чувства другого. Не хочет, чтобы тот расстраивался.

– Цель благородная. – он снова улыбнулся, и Мадаленне стало немного легче. – Тогда, полагаю, что все должно разрешиться в пользу этого человека.

Ветер, дувший с набережной, усилился, и до Мадаленны дошел запах морских водорослей. Вода цвела, становилась зеленой, как в сказках про русалок, и по ее спине снова прополз холод – вон он, последний аромат этого лета – зеленые водоросли, такие неприятные, когда нога наступала на них под водой, и все же без них она не могла представить ни одного лета. Их выбрасывало на поверхность, и они сохли на желтом песке, становясь похожими на листья. В детстве мама говорила ей, что это ветки деревьев Подводного царства, и Мадаленна верила.

– Вы уверены?

– Ни в чем никогда нельзя быть уверенным до конца, но чистые намерения всегда дают чистый результат. Это непреложный закон Вселенной.

Ей оставалось только кивнуть и надеяться. В случае чего, ей хватит силы и храбрости напомнить мистеру Гилберту его собственные слова; она сможет. Он церемонно снял шляпу, улыбнулся, и его фигура становилась все меньше, пока не превратилась в едва различимую точку. Его наверняка где-то ждали, и он, наверное, разучил почти весь город, но ее тоже ждали. И от того, что она кому-то нужна, стало очень хорошо. Аньеза ее ждала, и Мадаленна почти бегом пустилась прямо по улице, где еще слабо пахло еловым одеколоном. Последний день лета выдался отличным.

========== Глава 9 ==========

Комментарий к Глава 9

буду очень рада вашим комментариям).

Время близилось к утру, а Мадаленна еще и не ложилась – как была в старом сарафане, так и сидела, низко склонившись над серыми листами. Строчки бегали из стороны в сторону, но все никак не хотели дописываться, и ей пришлось признать, что она встала в ступор. Новый, первый учебный день должен был начаться через несколько часов, через три с половиной часа должен был прибыть ее автобус, который довез бы ее до Портсмута, а там и до Лондона, а сна так и не было. Да она все равно бы и не заснула. Сентябрь приходил всегда с холодным осенним ветром, в котором всегда чувствовалось что-то сырое и железное, листва падала все чаще и чаще, и окно ей разрешали открывать все реже и реже – Хильда редко позволяла Полли убираться в комнатах ее внучки – и в такие ночи Мадаленна любила свернуться под одеялом, прислушаться к вою ветра и представить себя небольшой мышью-полевкой, которой хорошо и удобно в своей норе, где ее ничто не побеспокоит. Но этот сентябрь начинался по-другому, и образ мистера Гилберта неотступно вставал перед ее глазами, стоило ей лечь в кровать и накрыться с головой пледом. Она должна была написать эссе и не написала. Она обещала себе каждый день, что возьмется за ручку и легко настрочит пять листов о важности старой культуры и не сделала этого. Каждую ночь к ней приходили кошмары в лице строго декана, который возвещал ее о том, что она потеряла стипендию из-за плохих оценок, и Мадаленна ворочалась на горячих подушках, пытаясь понять – это сон или реальность. В эту ночь кошмары снова ее одолели, и сонная, недовольная, она подумала, что те видения с фатой и алтарем были не так уж и плохи. Разумеется, срок сдачи эссе можно было отсрочить, сдать позже и не потерять при этом ни одного балла. Но ведь она была Мадаленной Стоунбрук – отличницей, сдававшей все вовремя и до срока; ей гордились и строгий мистер Лойтон, и консервативный мистер Флинн. Она не могла взять и подвести замечательных преподавателей, не могла она и упасть в грязь лицом и перед мистер Гилбертом. Мадаленна волновалась, и это волнение подняло ее из кровати и погнало к письменному столу в двенадцать ночи. Сложно было представить его реакцию, когда бы он увидел ее, сидящую за партой; он наверняка бы решил, что все это время водила его за нос, и от этих мыслей ей становилось не по себе. Ей вовсе этого не хотелось бы. С какого момента мистер Гилберт стал таким значимым; на этот вопрос она сама затруднялась ответить. Возможно, тогда, когда бросился на защиту бедной лошади. Или тогда, когда помог и довез ее до дома, а не кивнул вежливо головой и уехал. Или тогда, когда отвечал на все ее вопросы и улыбался в ответ на ее суровость и угрюмость. Мадаленна не знала, не была уверена. Она знала точно то, что ей было важно его мнение; что она его уважала, и ей было бы неприятно, если бы в его взгляде прочиталось разочарование и презрение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю