Текст книги "Сквозь замочную скважину (СИ)"

Автор книги: Angie Smith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 61 страниц)

– Как вы узнали? – вопрос был лишь попыткой сдержать в себе напряжение. Ева не знала, чего сейчас ожидать от Трумана: пули в лоб или ещё одного откровенного диалога. Выхода у неё не было, а потому пришлось продолжить эту зашедшую в тупик беседу.

– Я узнал его стиль: у человека проблемы, да притом такие, что хоть в петлю, и тут вдруг, накануне какой-то поездки, он просто умирает – ни свидетелей, ни следов убийцы, лишь литры крови и подставное тело, обезображенное до неузнаваемости. Но, спустя какое-то время, этот человек вновь появляется где-то на другом конце света с новой фамилией и историей. Ева Брэдфорд, я знаю тебя куда лучше, чем ты могла полагать.

– Люблю, когда мне так говорят, – фарс, каким бы откровенным он не был, хорошо скрывал искренние эмоции. Как бы Ева не волновалась, она понимала, что ей нельзя сейчас терять марку. – Это значит, что вы ни черта обо мне не знаете, Ларс. То, что я мертва, не секрет, да и если логически подумать, то можно легко понять, как и при каких обстоятельствах я «умерла». Вот только вы забываете, что между мной и теми, кто заказывает у Мориарти смерть, чтобы свалить из страны из-за долгов или назойливых бывших, есть одна большая разница. Я умирать не хотела.

– Ну да, тебя ведь подставили в МI-6, вроде как, – нарочито низким тоном произнёс Ларс, совершенно не скрывая издёвки. – Ты не виновата, все сволочи, а ты одна святая и всё в таком духе.

– Да никто меня не подставлял. Просто в МI-6, наконец, начали думать головой, а не одним местом. То, что эти ребята копают под меня, было известно о-очень давно. Они копали под всех, кто побывал в пыточной и вышел оттуда. К сожалению, я оказалась в числе этих «счастливчиков». Мою халтурку на стороне весьма быстро вычислили, и уж тогда – или фиктивная смерть (чего я никак не хотела) или настоящая. Вот и всё.

– Скажи-ка мне Ева, а почему ты осталась с ним? Почему ты сейчас не где-то на Сейшелах живешь новой жизнью и вкушаешь прелести свободы, а здесь копошишься в этом чертовски противном дерьме?

– Я же говорила вам, что не хотела подстраивать смерть. Жить изгоем у черта на куличках? Уж увольте, лучше подохнуть в подвалах МI-6, чем доживать остаток дней, как кусок дерьма. Был вариант укатить со страны, но я слишком люблю Британию, а потому осталась там и продолжила работать на человека, который меня фактически угробил.

– Трудоголизм – убийственная вещь, – протянул Труман, отпивая из своего бокала.

– Это не трудоголизм. Мне просто незачем больше жить, кроме этой чёртовой работы. Поверьте, я сама не в восторге от этого.

– Ты называешь работой убийство людей в угоду желаниям такого психа, как Мориарти?

– Я не всегда убиваю людей. Но вам ведь это не так важно. А теперь позвольте мне спросить вас кое-что, Ларс, – Ева сделала небольшую паузу. – Почему вы хотите убить себя?

В глазах Трумана было полнейшее безразличие. Он не показал ни единой лишней эмоции, лишь легко усмехнулся и отпил из своего бокала, не отрывая взгляда от Евы. Ощущение напряженности давило на Брэдфорд, она ощущала, что Труману не по душе её любознательность и прямолинейность, хоть он и не подавал виду.

– Потому же, почему и ты желала себе смерти когда-то, – ответил спокойным, размеренным тоном Ларс. – Мне просто не за чем больше жить: моя дочь давно мертва, а другой семьи у меня нет, работа утомила, а люди просто достали. Всё откровенно и искренне заебало. Какая-то инфернальная пустота, которую нечем заполнить. Ах, и ещё я тут деньги свои теряю: мои швейцарские счета взламывают, как самые дешёвые дверные замки, и опустошают. И угадай, чьих это рук дело? Твой босс сейчас, кажется, решил наведаться в Швейцарию? Интересно, зачем ему ты. В качестве приманки? Нет, ты, скорее, отвлекающий маневр. Ну конечно! А Джеймс Мориарти всё не меняется.

Ева с отвращением и злобой осознавала, что Труман прав, и ей чертовски хотелось заехать Мориарти как можно сильнее по лицу. Ему не нужны были счета Трумана, Джеймсу Мориарти необходимо было переключить внимание Ларса, и он подкинул ему Еву, как пушечное мясо. Тут же вспомнились слова Морана в аэропорту о том, что она тут, в сущности, лишь красивый придаток или приманка для таких психов, как Ларс. Пушечное мясо высокой пробы.

«Как мило, он в который раз использовал меня», – мысленно упрекнула себя Ева.

– И что дальше? – этот вопрос крутился в её голове последние несколько минут пламенной тирады Трумана.

– Сперва десерт, а потом я кое-что тебе покажу.

Всё то время, что они с Труманом оставались за столом, Ева мельком осматривала комнату и прикидывала возможные пути отступления. Этот дом был типичной эклектической постройкой с в меру вычурным фасадом и богатым убранством. Учитывая специфику расположения, выход в нём всего один. Весь первый этаж Ева успела осмотреть за время их с Ларсом небольшого променада. Там не было ни дверей, ни даже ширм – все выходы были арочного типа, что упрощало побег из этого очага безумия. Ева не была уверена, что входило в планы Ларса, но она хотела быть готовой к худшему, а потому продолжала размышлять о том, насколько реальным и безопасным будет побег.

Когда тишину столовой нарушил звук отодвигающегося стула, Ева оторвала взгляд от тарелки с десертом и взглянула на Трумана. Тот уже стоял на своих двух и учтиво ждал Еву.

– Я обещал показать тебе кое-что.

– Да, конечно, – вздохнула Ева, вставая из-за стола.

– Иди за мной.

Они прошли несколько поворотов узкого прохода, пока не вышли к лестнице. Поднявшись на второй этаж, Ларс повёл Еву через длинный коридор. На серых стенах отбивались две дребезжащие тени – они то мелькали, то пропадали во тьме колонн. Под ногами скрипел паркет, и Ева ощущала себя героиней старой сказки, которая вот-вот поплатиться за свое любопытство забредать в не те места в совершенно неподходящее время. Когда они с Ларсом дошли до предпоследней двери, он резко остановился и принялся искать что-то в карманах брюк. Когда до Евы донёсся тихий звон, в свете мелькнула связка ключей. Щелкнул замок, заскрипела дверь, и пред Евой предстала окутанная мраком комната. Вскоре её озарил слабый свет одинокой лампы, что свисала с потолка. Комната была похожа на небольшую коробку песочного цвета. Её пространство было заставлено коробками, книгами и разобранной мебелью. Некоторые предметы оказались накрыты белыми ширмами, и, судя по очертаниям, это были картины.

– Здесь всё, что осталось от моего канадского поместья, – сказал Ларс, обводя взглядом комнату.

Вскоре Ева заметила, что на некоторых коробках есть надписи, и большинство из них гласило: «Модеста». Это были вещи его покойной дочери. Из коробок проглядывали пустые холсты, деревянные палитры и стопки бумаг с набросками. Это всё напоминало Еве один крохотный уголок скорби, от которого ей было немного не по себе.

– Но это ещё не всё, – говорил Труман, перебирая вещи в одной из коробок. – Есть ещё кое-что, чего я так и не смог понять, – в какой-то момент Ларс выудил из кипы вещей большой альбом в кожаном переплёте и облегченно выдохнул. – Вот он, – сказал он, оборачиваясь к Брэдфорд. – Понимаешь ли, Ева, я не привык мешать работу с семьей. И потому я пытался закрывать свою личную жизнь и ограждал дочь от всех эти светских кулуаров. О канадской усадьбе знали немногие: только я, мой юрист и гувернантки, которых я нанимал для ухода за Модестой. После смерти дочери я не заглядывал в канадский дом. Мой секретарь занимался его продажей, а рабочие должны были вычистить там всё и привести его в порядок. Я попросил их переслать все вещи сюда перед тем, как там должны были сделать ремонт. Этот альбом я нашёл, когда разбирал старые рисунки Модесты. Взгляни на него.

Ева взяла в руки увесистый альбом и стала просматривать его. Там были, по большей части, зарисовки, сделанные углём или карандашом. Иногда на страницах мелькали пейзажи и рисунки дома с разных ракурсов. Но, примерно, на середине перед Евой предстал портрет – практический идеальный, если говорить о точности и детализации. И она точно знала человека, который смотрел на неё с рисунка своими угольно-чёрными глазами. Чем дальше Ева пролистывала альбом, тем чаще она замечала изображение одного и того же мужчины: в анфас и в профиль, издалека и вблизи, цветное и черно-белое.

– Это… – ей не хватило духу договорить.

– Это он, Ева. Джеймс Мориарти.

– Он убил её?

– Думаю, да. Спроси у него при удобном случае.

– Вы так просто об этом говорите, – негодовала Ева. – Словно вам все равно. Вы просто… Решили прикончить себя и оставить в живых человека, что убил вашу дочь?

– Месть Джеймсу Мориарти – больше не моя проблема. Теперь об этом есть кому позаботиться.

– О чём вы?

– Не я один желаю ему смерти. Ева, у нас осталось не так много времени, но я всё же должен тебе кое-что сказать. У Мориарти, безусловно, много секретов, но есть один, от которого он никогда не сможет избавиться. Его скелет в шкафу очень и очень опасен. А особенно сейчас. Я советую тебе убираться от Мориарти как можно подальше прямо сейчас. А лучше прикончи его и живи спокойной жизнью.

– Что это за секрет, Ларс?

– Тот, кто говорит стихами.

– Он… тот человек охотится за Мориарти?

– Он его ищет. И, не дай бог, тебе оказаться возле Мориарти, когда он его найдёт.

– Скажите имя этого человека! – Ева была в ярости. Она хотела знать больше, но Труман едва ли собирался ей что-то рассказывать. Он говорил общими фразами и не объяснял ни черта.

– Не могу, – Труман отрицательно замотал головой.

– Но почему? Вам нечего терять.

– Слишком большой риск. Я хочу смерти Мориарти, но этого едва ли хочешь ты.

– Я не… – Ева хотела возразить, но Труман не стал её слушать. Его словно не интересовал этот разговор. Мысленно он был далёк от Евы и её проблем.

– Ева, забудь сейчас о том человеке. Мне нужна твоя помощь.

– Какая помощь? – спросила всё ещё взбудораженная Ева.

– Возьми со стола пистолет.

– Что?.. – она обернулась к столу, на который ей указал Труман, и увидела там Магнум с полной обоймой. – Нет. Нет, Ларс, даже не…

– Я сказал: «Возьми пистолет!», – взревел Труман, и она подчинилась ему. – Если ты не убьёшь меня, то я сделаю это сам. И остатки моих денег разгребут по своим норам подонки из совета директоров. Таково завещание. Дурацкий пункт о самоубийствах, что аннулирует всё. Просто направь ствол на меня и выстрели. Весь квартал пуст. Я ручаюсь за то, что никто не вызовет полицию.

– Я не могу это сделать, Ларс, – Ева смотрела на пистолет, и к ней постепенно приходило осознание слов Джеймса. Труману нужен был убийца, но Ева не была готова им стать.

– Можешь, – настаивал Труман.

– Вы хоть понимаете, о чём просите? – кричала она. – Думаете, это так просто: нажать на курок и лишить кого-то жизни?

– Не смотри на это с такой стороны, – ответы Трумана – спокойные и тихие – сильно резонировали с той бурей эмоций, что бушевала внутри Евы. – Ты не убиваешь, лишь избавляешь меня от проблем и страданий. Мне плохо, Ева, и у меня совершенно не осталось времени.

– Наймите кого-нибудь. Я не смогу это сделать.

Она уже хотела отложить пистолет, но её остановил тихий, уставший голос Трумана. В нём была слышна боль – столь же искренняя, как и желание Ларса умереть.

– Ева, взгляни на тот альбом, – и она взглянула. –Ты видишь, насколько, оказывается, просто убивать людей. Для некоторых достаточно лишь повода и задетых амбиций, и они готовы лишить кого-то жизни. Здесь же всё по-другому. Ты не убиваешь, ты освобождаешь меня от проблем. Я хочу помочь тем детям, что мечтают о Париже или Венеции, но видят лишь стены медицинских палат, но теперь у меня почти не осталось шансов это сделать. Завтра заседание совета директоров: меня признают недееспособным и лишат всего. Подумай, чем смерть хуже того, что меня ждёт.

– Боже, хватит! – закричала Ева, ощущая, как грудь сдавливает от боли. – Хватит говорить!

– Прошу, Ева.

– Почему я? – спросила она, всё ещё держа в руках пистолет.

– Считай это глупым стечением обстоятельств.

– Я вас убить должна! – отчаянно бросила Ева, пытаясь достучаться до Трумана. – Какое, нахрен, стечение обстоятельств?!

Внезапно Ева ощутила мощный удар в скулу, отчего на миг потеряла равновесие и повалилась на кипу разобранной мебели. Лицо жгло от удара, а голова гудела от столкновения с деревянной столешницей. Ева весьма быстро поднялась на ноги и поражённо смотрела на Ларса. С её лба стекала тонкая струйка крови, и Брэдфорд ощущала, как горячая капля дюйм за дюймом движется вниз по её лицу. Пистолет так и остался в её руках, и она, как можно крепче, его сжала.

– Какого чёрта? – Ева прижала ладонь ко лбу, пытаясь остановить кровь.

– Стреляй, Ева! – кричал Труман, приближаясь к ней.

– А то, что? Прикончите меня?

– Вполне возможно, – он сказал это без единой нотки сарказма или неуверенности. Труман на все сто процентов был готов её убить.

– Идите к дьяволу, Ларс.

– Только с твоей помощью.

И вновь голова Евы встретилась с чужим кулаком, но на этот раз удар был куда слабее, ведь она успела сгруппироваться и, в конечном счёте, умудрилась устоять на ногах. Следующий удар и вовсе прошёл мимо неё так же, как и несколько других. Ева не отвечала, но и не позволяла себя ударить. Она крепко сжимала в руках пистолет и готовилась к тому, что такие догонялки придётся прекратить или мощным джебом в челюсть или пулей. Труман бил весьма сильно и ловко, он не давал Еве даже доли секунды на то, чтобы продумать реакцию. Когда её спина встретилась со стеной, а сама Брэдфорд была зажата Ларсом, Труман смотрел ей в лицо с искренней злостью и говорил так яростно, словно спорил с самим богом:

– Стреляй или ты отсюда не выйдешь. Даже если сбежишь – выход всего один, и тебе его не открыть, – на этих словах Труман крепко сжал плечи Евы и со всей возможной силы швырнул её на гору коробок.

Брэдфорд смотрела на безумца, что возвышался над ней, и даже не пыталась внять его словам. Она поняла: Ларс сошёл с ума и готов себя убить во что бы то ни стало. Холодный пот стекал по лицу, минуя кровавые царапины и пульсирующие гематомы. Ева начала внутренний отсчёт – не для пафоса, а для себя, чтобы быть готовой, чтобы выстрелить максимально точно. Она больше не слушала то, что там кричал Труман. Сквозь пелену из пота и проступающих слёз она взглянула на него и, выставив перед собой пистолет, нажала на курок. Ева закрыла глаза и отбросила пистолет в тот момент, когда тело Трумана повалилось на пол. Она попала в голову.

У Евы не было времени, чтобы приходить в себя, а потому она стерла с лица кровавые подтёки, попыталась унять бушующие нервы и, не глядя на лежащее на полу тело, направилась к выходу. По пути она забрала альбом в кожаном переплёте и с чувством абсолютного морального опустошения покинула дом Трумана. Только сидя в машине, она ощутила, как дрожат руки, а сердце отбивает барабанный ритм, разгоняя по телу кровь. На её костяшках остались следы драки, а лицо превратилось в кроваво-красное полотно, на котором художник-садист творил свое искусство. Кровь со временем подсохла, отчего лицо на ощупь стало казаться наждачной бумагой. От Евы пахло металлом и потом. Она ехала и чувствовала, как этот мерзкий смрад въедается в неё, проникает под кожу и оседает там навсегда. Правая рука дрожала в треморе, а глаза то и дело метались к лежащему на сиденье пистолету.

Когда машина остановилась на скалистом перевале у самого моря, Ева резко выскочила, прихватив с собой пистолет. Она стояла на краю обрыва и смотрела вдаль, на горизонт. На часах была полночь. Огни Монако дребезжали на морской глади, а запоздалые корабли своим тихим гулом разрезали мёртвую тишину пригорода. Ветер обдувал сухое наждачное лицо, умытое кровью, и Ева думала о том, что её принципам пришёл конец. Она замахнулась, как можно сильнее, и бросила пистолет в глубокие морские воды.

До дома оставалось всего ничего, и Брэдфорд искренне надеялась, что сейчас там нет никого. Ей необходимо несколько часов уединения. Всё равно, что она сможет за это время здорово сойти с ума, плевать, что ей однозначно нужна первая медицинская помощь.

Ева припарковала машину у дома и побрела на негнущихся ногах ко входу. Первое, что она заметила – это горящий свет в одном из окон. Это был её кабинет, тот самый, с видом на море. Она машинально проверила дверную ручку и та легко поддалась, открывая дверь. Уже за порогом Ева поняла, кто именно решил проведать её в такое позднее время: тёмное пальто на вешалке у входа и запах лёгкого безумия, что витал в воздухе вместе с мужскими духами. Возможно, это всего лишь галлюцинации после неслабого сотрясения, а, может, и нет – для Евы сейчас вымысел и реальность сплелись воедино, словно нити одного большого полотна. Она бы ни за что не сказала, сон это или реальность, разве что боль, она была реальной, и только она давала понять, что Ева пока ещё жива. В горле пересохло, а привкус крови вызывал рвотные позывы. От этого Еве становилось ещё более противно.

Вспышка боли заставила Брэдфорд опереться о стену и тихо сползти вниз по ней, сев на холодный пол.

– Джеймс, – тихо позвала она в надежде, что её будет слышно. – Джеймс! – уже громче, но этого явно было недостаточно.

Ева тихо опустила голову на колени и обхватила её ладонями. Она пыталась собрать остаток сил, чтобы окрикнуть Мориарти, когда услышала приближающиеся шаги по винтовой лестнице. Она подняла голову куда проще, чем полагала, и опёрлась о стену в ожидании Мориарти.

– Что с тобой? – вопрос прозвучал практически безразлично, и был задан, скорее всего, для проформы, нежели из интереса и большого беспокойства.

– Встретилась с чужим безумием, – Ева обернулась к Мориарти и взглянула на него с безумной улыбкой на лице. – Ты этого хотел, отправляя меня к нему? Ты хотел, чтобы я убила его?

– Я мыслю куда шире, чем ты и Труман, а потому – да, безусловно. И ты справилась со своим заданием на «отлично».

– Он меня чуть не прикончил.

– Небольшая встряска помогла осознать тебе всю специфику своей работы.

– Правда?! – Ева не понимала, откуда в ней силы на крик, но останавливаться она не собиралась. – Слушай, я получала и похуже. В конце концов, я прошла допрос с Дауэлом. Но даже после такого у меня язык не повернётся назвать то, что было с Труманом, «небольшой встряской», – Ева словно сорвала клапан и говорила абсолютно всё, что накипело в ней за эти дни. Она чувствовала, как мозг пульсирует внутри её головы от каждого нового крика, но, черт подери, ей стоило выговориться. – Скажи, Джеймс, а убийство Модесты тоже было для тебя «небольшой встряской»?

– Оу, как мило, что Труман ещё вспоминал о моих былых заслугах, – усмехнулся Мориарти.

– Вот, – она бросила ему под ноги альбом. – Художества Модесты Труман. Угадай, чей портрет там мелькает чаще всего? Ты же понимал, что нравился той девчонке? Ты понимал, ещё как. И даже это не повлияло на твоё желание убить её?

– Похоже, у тебя сотрясение, Ева, – Джеймс присел рядом с ней и взглянул на её раны.

– Не трогай меня, – Ева отдёрнула его руку и попыталась отодвинуться, но боль в голове не позволила ей это сделать.

– Ты сама хотела, чтобы я помог тебе.

– Я…

– Что, Ева? Только не говори, что лучше сдохнешь здесь, чем примешь мою помощь?! Это, как минимум, глупо, – Джеймс протянул ей руку, и Ева, оценив свои возможности в передвижении, приняла его жест.

Он поднял её на ноги и помог взобраться по лестнице. Ева лишь крепко вцепилась в руку Джеймса и думала о том, что от вспышек боли она едва ли не слепнет. На втором этаже было куда светлее: там горели люстры, и их свет больно ранил сетчатку. Они прошли коридор куда быстрее, чем стоило, ведь уже в комнате Ева ощутила, как от резких движений её голова взрывается адской болью. Джеймс положил её на ковать, и, когда он уже стоял у порога, Ева окрикнула его.

– Я убила его, Мориарти. Я убила опять. Почему ты заставляешь меня это делать?

– Потому что это – твоя работа, – спокойно ответил Джеймс.

– Убивать твоих врагов?

– Помогать мне. Ты себя сильно недооцениваешь, считая обычной приманкой или пушечным мясом, Ева. Ты мне полезна.

– Да, – усмехнулась Ева. – Как приманка или пушечное мясо.

– Как та, кто будет исполнять мои приказы беспрекословно и точно, – возразил Джеймс. – Всё-таки есть что-то полезное в МI-6, они научили тебя подчиняться. А теперь замолчи и попытайся уснуть. Мне ещё предстоит придумать, что делать дальше.

Ева нашла в себе ещё много слов, которые бы хотела сказать Мориарти в тот момент, но боль ослабила её, а потому она почти мгновенно отключилась и забылась в глубоком крепком сне.

***

Дни после смерти Трумана были для Евы чем-то сродни периоду реабилитации. Она пила тонны болеутоляющих, училась ходить максимально плавно и без резких движений, а также отказалась от ранних подъемов. Теперь она спала до неприличия долго, но всё же пыталась вставать до 8 часов утра, чтобы успеть приготовить утренний кофе и обсудить с вечно занятым Джеймсом их планы. Её обида прошла с моментом осознания простой истины: Мориарти был прав. Это всё – её работа, на которую она без раздумий подписалась. Истерить и теряться в сомнениях глупо, когда ничего уже невозможно вернуть обратно. Но это была лишь часть проблемы. С другой стороны, был сам Мориарти и его призрачный враг, что посылает Еве записки. Он был «Тем, кто говорит стихами» – человеком, о котором рассказывал Труман. Одному лишь Богу (и, вероятно, Мориарти) известна его личность.

В тот день, когда Еве окончательно полегчало, она решилась отыскать в своих вещах те самые короткие записки, что она находила вот уже второй раз. Когда Мориарти спустился за кофе, она поставила их перед ним.

– Нужно кое-что обсудить.

– Что это? – спросил Джеймс, глядя на клочки полупрозрачной бумаги. – Откуда это у тебя?

– Первую мне подбросили в Париже, когда я говорила с Луизой, а вторую я нашла на художественной выставке в Монте-Карло. Я не показывала это тебе, потому что полагала, что это какая-то случайность или ничего не значащий бред. Но мне кажется, что это похоже на какой-то шифр. Я поняла это, когда Труман сказал мне о твоём «секрете» – о человеке, который прямо сейчас ищет тебя. Он назвал его «Тем, кто говорит стихами».

На последней фразе Джеймс, что до этого был всецело поглощён изучением странных посланий, резко перевел свой взгляд на Еву.

– Повтори.

– Что?

– Повтори, как он назвал его.

– «Тот, кто говорит стихами», – растерянно повторила Ева. – Кто он, Джеймс?

Мориарти ещё какое-то время рассматривал клочки бумаги, перебирая их в руках, после чего, наконец, ответил:

– Необходимое зло. Большего тебе знать не надо. Мне нужно позвонить, а ты пока собирай вещи. Мы летим в Рим вечерним рейсом.

========== Глава 4. Рим ==========

Блики света мелькали на бесконечно большом панорамном окне. Ева стояла у стекла и смотрела из окна на утреннюю Женеву. Ей казалось, что она уже помнит каждый миллиметр того вида, что открывался с этой стороны зала. Их вылет задержался на целых двенадцать часов из-за сильного снегопада, и Ева предпочитала скоротать это время за чем-то более спокойным и статичным, чем общение с раздражённым Мориарти. Волшебное зрелище за окном напоминало ей о славных временах на севере Англии, в доме её дяди, где она проводила зиму. Мокрый снег стелился густым белым маревом, и, почти точно, на следующий день он должен был растаять. Еве нравились те дни вдали от суровой школы и домашних забот – колорит английской глубинки с её небольшими каменными городишками и мощёными улочками, дух зимы и приближающегося Рождества. Всё это растворилось во времени – дядя улетел в Австралию, городишка обветшал, а Ева выросла, и волшебство внешнего мира больше не прельщало её. Хотя ей всё ещё нравилось смотреть на то, как снег окутывает белой мглой округу и тянет мысли в далёкое прошлое. В отражении окна Ева время от времени созерцала бегущих на посадку пассажиров и безрадостных работников аэропорта. Никто из них не останавливался и не мог заметить её силуэт на фоне бушующего снегопада.

– Долго ещё? – спросила Ева, увидев в отражении приближающегося Мориарти.

– Самолёт готов.

– А что с погодой?

– Диспетчер дал разрешение на вылет.

– Не без твоего содействия, конечно, – усмехнулась Ева.

Погода не улучшилась ни на йоту, и половина частных рейсов всё ещё была отменена или переведена в режим ожидания. Никого не беспокоили чужие тяготы, и Ева это понимала так же хорошо, как и Джеймс. То, что Мориарти решил рискнуть и надавил на руководство аэропорта, чтобы вылететь в срок, было неоспоримым фактом. Еву это нисколько не удивляло. Единственное, что её волновало всё то время, это то, каким ветром их с Мориарти занесло в Женеву. Она спрашивала Джеймса об этом, кажется, бессчётное количество раз, и ответ всегда был одним и тем же. Это казалось похожим на изощрённую пытку: оставить человека в неведении и заставить его ждать двенадцать часов без единого объяснения происходящего.

– У нас нет больше времени.

– Так почему мы делали такой крюк и летели через Женеву? – она спросила это без единой надежды на то, что Джеймс ответит хоть немного конкретнее. Нет, Мориарти превосходно умел гнуть свою линию, и Ева это знала. Куда более важным был исход, который тянет за собой этот вопрос.

– Я уже говорил – стоит быть осторожней. Особенно с учётом последних новостей.

– Ты же знаешь, кто за нами следит? – вопрос был риторическим. – Знаешь, конечно! Иначе бы не устраивал всё это.

– А ты в который раз задаешь глупые вопросы.

– Можешь считать это моим последним глупым вопросом. Просто скажи, Джеймс, кто тот человек?

– Почему ты думаешь, что это один человек.

– Да ни черта я не думаю! – Ева произнесла это куда громче, чем рассчитывала, отчего несколько человек поблизости удивлённо покосились на неё. Глаза болели от яркого света в зале. Ева на миг зажмурилась и громко вздохнула. – Я просто предполагаю, исходя из того, что я уже знаю. А знаю я одно большое «ни хрена».

– Прошу, заткнись, Ева, – устало попросил Джеймс.

– Нет, тебе придётся рассказать мне о нём…

– Ты будешь знать столько, сколько тебе положено знать, – даже сквозь изнеможённость было слышно то лютое раздражение, что копилось в Мориарти во время споров с Евой. – Не больше и не меньше. Кажется, я давно не напоминал тебе об условиях нашей сделки.

– Я их прекрасно знаю.

– Тогда замолчи и дай мне несколько часов тишины.

– Да… – Ева хотела возразить, но сумела подавить в себе волну негодования, – хорошо.

– Чудно, а теперь пойдём. Самолёт уже на взлётной полосе.

Они прошли несколько этажей, минуя толпы негодующих пассажиров и несколько постов охраны. Ева лишь сжимала в руке свой поддельный паспорт и размышляла о том, что ей всё тяжелее общаться с Мориарти. Это бы не являлось столь большой проблемой, если бы ей не нужно было провести с ним ещё, как минимум, полгода, в то время, как над их головами дамокловым мечом нависла настоящая угроза. Джима не беспокоили Евины нервы, а потому он молча бросал на неё скептические взгляды с немым подтекстом: «Да успокойся ты уже!».

Миновав паспортный контроль, Ева едва ли не сразу ощутила дуновение холодного восточного ветра. Трап находился в нескольких десятках ярдов от выхода, и в любой другой день это было пустяковым расстоянием, но только не тогда, когда ранняя зима разошлась не на шутку, одарив Женеву самым сильным снегопадом за последние несколько лет. Ева вошла в тёплый салон джета с мокрыми от снега волосами, прикрываясь воротником пальто. Сейчас как никогда уместно звучали бы слова Морана о том, что для человека её профессии длинная шевелюра – приговор к постоянному неудобству. Если тогда, два года назад, эти слова Еву не на шутку рассмешили, то сейчас она всерьез задумалась о том, чтобы обкорнать тот остаток женственности к отметке «каре» и забыть об этой небольшой проблеме.

Полёт проходил куда спокойнее, чем предполагала Ева. Джеймс углубился в чтение новостных сводок, порой делая некоторые заметки в своем блокноте. Время от времени Ева тоже заглядывала в свой смартфон в надежде найти что-то по Труману или Клеманам – про себя она называла это порывами совести, но в мыслях Евы было лишь эгоистическое желание утолить свой интерес. Всё это время в наушниках женщина-диктор манерно читала «Грозовой перевал», что обеспечивало для Евы абсолютное отдаление от внешнего мира. Такое блаженное умиротворение длилось добрых полчаса, Брэдфорд успела расслабиться и отвлечь себя от праздных размышлений. Под размашистое описание долины наушники слетели на землю одним рывком – в тот самый миг, когда Джеймс решил ненавязчиво и весьма культурно, как для человека подобного характера и манер, привлечь внимание своей спутницы.

– Что случилось? – спросила Ева, откладывая в сторону сотовый.

– У нас не будет времени побеседовать в Риме. Если только ты не решишь отказаться от сна, конечно.

– Введешь меня в курс дела?

– Не совсем. Твоя помощь в Риме мне практически не понадобится. Общаться с религиозными фанатиками – не твоя прерогатива.

– Не знаю, – пожала плечами Ева, – звучит, как что-то интересное. Что за фанатики? Это какая-то секта?

– Я бы сказал, это влиятельная и не в меру пафосная секта.

От слов Мориарти Ева едва не засмеялась. Из уст любого другого человека подобное сочетание слов звучит не просто странно, а, как минимум, дико. Но Джеймс Мориарти всегда «умел» находить партнёров по бизнесу, особенно среди маниакальных фриков и больных фанатиков. От одного слова «секта» у Евы рождались нездоровые ассоциации, связанные со старыми новостными сводками о массовых самоубийствах в Штатах, о которых им изредка рассказывали в воскресной школе. Тогда ей казалось, что психи с библией наперевес и неплохими познаниями в психологии – самое страшное, что могло породить это общество. И только в далёком будущем, когда ей довелось видеть своими глазами сердце афганской войны и её глубокое подполье, Ева осознала, что сектанты с библией куда лучше, чем сектанты с АК-47 и тройкой ручных гранат в кармане. Примерно в то самое время она точно определилась в своих взглядах на религию и мир в целом.

– Тотальная маниакальная жажда власти, алчность, порывы к просветительству и всё в таком духе? – простой набор из клише, которые лезли ей в голову параллельно с картинами войны, казался Еве вполне уместным по отношению к тем людям, с которыми им с Джеймсом предстоит встретиться.

– Власть у них уже есть, а всё остальное – практически верно, – ответил Мориарти.

– Зачем тебе работать с этими людьми?

– А зачем я нанимал тебя? – вопрос, что задал Мориарти, казался столь же простым, если его рассматривать на поверхности, сколь же сложным он был в своей основе. Ева давно определилась с ответом на него, ещё в то время, когда она сидела в своём кабинете в МІ-6 и пыталась незаметно копировать информацию по первому поручению Морана.