Текст книги "Сквозь замочную скважину (СИ)"

Автор книги: Angie Smith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 61 страниц)

– Правда? – Джим покосился на Эрнста, отступая от сейфа. – Это похоже на ничего?

– Я не…

– Ты знаешь пароль, – не вопрос – утверждение. – Лучше скажи сразу, иначе это, – Джим раскрыл клинок, направляя его лезвие к Эрнсту, – окажется в твоей ноге,

– Ноль, восемь, ноль, пять, четыре, пять[5].

– Дата капитуляции Германии? – Мориарти скептически хмыкнул, вводя полученный пароль. – Можно было догадаться, что это будет что-то, связанное с войной.

Внутри сейфа творился тотальный хаос – кипа различных бумаг была засунута туда без единого намёка на какую-либо закономерность в их сортировке. Там имелись стопки с акциями нескольких оружейных компаний, визитки, старые пригласительные, дарственные, распечатки с банковых счетов и целая гора нераскрытых писем, адресованных Зейду Хасану. Часть из них была сущей макулатурой, присылаемой от партнёров Асада, дабы напомнить о своём существовании, но некоторые имели одного конкретного отправителя.

– Кто такая Ханна Асад? – спросил Джеймс, просматривая несколько нераскрытых конвертов.

Фамилия этой женщины его уже впечатлила, но вот её личность оставалась для Джеймса загадкой. Ни в одном отчёте ЦРУ или Интерпола не числилось похожее имя, а эти парни имели досье на всех приближённых к Асаду.

Ответ же оказался куда более тривиальным, чем можно было предположить.

– Его мать, – сказал Грубер.

– Как я могу её найти?

– Не… – хотел было воскликнуть Эрнст, но быстро осёкся, завидев лезвие кинжала, направленное точно ему в глаз. – Там на письмах должен быть обратный адрес.

На обороте конвертов действительно значилось конкретное место отправки письма. Все письма пришли из города под названием Вайтерштадт, что находился в двадцати милях на юг от Франкфурта. Судя по данным электронной карты, из Хайдельберга туда можно было добраться лишь просёлочными дорогами, что заняло бы, по меньшей мере, несколько часов. Путешествие немецкой провинцией не входило в планы Мориарти, но пока это была его единственная зацепка, и он решил ухватиться за неё.

– Что ты знаешь о ней? – спросил Джеймс, отложив письма во внутренний карман пиджака.

– Ничего, клянусь, – уверял Грубер, с ужасом косясь на острое лезвие клинка. – Я всего лишь оплачиваю некоторые её счета и принимаю письма. Контактирую с её горничной, Тиной. Вот и всё…

Джеймсу ещё было о чём спросить у Эрнста – он так и не понял, о каких деньгах говорил Грубер и почему здесь накопилась целая куча нераскрытых писем от матери Асада, но ему, увы, так и не удалось этого сделать. За спиной Джеймса послышался громкий скрип, после чего в тишине кабинета раздался щелчок металлического затвора Магнума.

– Отойди от него с поднятыми руками, – приказал столь знакомый женский голос.

Джеймс медленно обернулся, повинуясь её приказу, и пока Аделаида пялилась на своего избитого босса, успел одним ловким движением спрятать кинжал внутрь рукава. Каким бы не был исход этой встречи, он не хотел оставаться совсем безоружным.

Сидящий позади Грубер прошептал что-то на подобии «ну, слава богу!», завидев на горизонте свою подопечную, которая в очередной раз пришла ему на помощь в самый подходящий момент.

– Так и знала, что ты окажешься не обычной шлюхой, – сказала Аделаида, подходя ближе к Мориарти. Её рука крепко сжимала Магнум, держа Джеймса на мушке без единой возможности на сопротивление.

Когда дуло пистолета застыло в нескольких дюймах от его лица, Мориарти понял, что она не настроена на долгие беседы. Под довольное бормотание Грубера о справедливости Джеймс выудил из рукава клинок и, перехватив руку Аделаиды, одним молниеносным движением вогнал его ей точно под рёбра. В комнате послышался истошный рык боли. Кровь хлынула из раны густой бурой струёй, окропляя пол своими тёмными каплями. Аделаида скорчилась и медленно попятилась назад, прижимая ладонь к открытой ране. Пистолет выскользнул из её рук, со звоном падая на пол. Их взгляды пересеклись. Хватило мгновения для того, чтобы понять намерения друг друга. Джеймс хотел было потянуться за оружием, но раненная Аделаида нашла в себе силы выпрямиться и пнуть пистолет куда-то в дальний угол комнаты – туда, где его уже никто не станет искать.

Второй выпад Мориарти был менее удачным. Рана ослабила Аделаиду, но отнюдь не убавила той злости, с которой она вцепилась в предплечья Джеймса, дабы выбить у него из рук клинок. Ею двигало отчаяние, которое затмевало любые проявления боли. Толчок – и их дикий смертельный танец заканчивается на небольшом журнальном столике. Мориарти был зажат навалившейся сверху Аделаидой, а автоматический клинок, невероятным образом оказавшийся в её руках, обнаружился приставленным к его шее.

– Ещё в клубе мечтала вырезать твой чёртов язык, – прошипела она ему в лицо с мерзкой кровавой ухмылкой.

Понадобился один точный удар под дых, чтобы вызвать очередной истошный рык и сбить эту строптивую девушку с себя, сменив позиции в их борьбе. Аделаида попятилась назад, упираясь спиной в книжный стеллаж рядом с камином. Она едва стояла на ногах, и Джеймсу бы не составило труда сейчас забить её до смерти, но нечто в этой девушке всё ещё держало её в сознании, давая силы сражаться дальше. Возможно, это был адреналин, а, может, обычное упрямство, но факт оставался фактом – завидев, как Джеймс подходит ближе, Аделаида выхватила стоявшую у камина кочергу и выставила её перед собой в попытке оборониться. Со стороны она напоминала загнанного в угол зверя и от того казалась ещё более опасной.

Оружия под руками не было – Магнум лежал в противоположном углу комнаты, а клинок завалился куда-то под диван, поэтому Мориарти пришлось уповать на свои отменные рефлексы. От первого выпада Аделаиды он сумел увернуться, второй же едва не обеспечил ему колумбийский галстук на шее. Девушка была строптива и достаточно сильна, учитывая её состояние. Мориарти приходилось уворачиваться от её ударов до того, как их амплитуда и частота стали медленно уменьшаться, а сама Аделаида, похоже, окончательно выдохлась. Рискнув, он сделал шаг вперёд, перехватывая её ладонь и с силой впечатывая её в стеллаж. Кочерга с грохотом повалилась на пол. Аделаида оказалась прижата к книжной полке, извиваясь, что есть мочи, чтобы ослабить хватку.

– Наигралась? – спросил ехидно Мориарти, ощущая, как его лица касается её тяжёлое сбитое дыхание.

– Нет! – рыкнула Аделаида, делая лёгкий замах и со всей имеющейся силой впечатываясь головой в его нос.

Лёгкое головокружение заставило Джима отступить на шаг назад. Признаться честно, он не ожидал такой решительности от этой девушки. Стирая небольшую струю крови, что стекала по его губам, Мориарти довольно оскалился. Его не задела попытка Аделаиды сломать ему переносицу, даже больше – это отчаянное желание выжить и, в конечном итоге, насадить Джеймса на эту чёртову кочергу по-своему восхищало. За свою жизнь Мориарти довелось убивать многих жестоких людей – убийц, маньяков, террористов, политиков. И практически каждый из них сдавался перед лицом смерти. Многие начинали умолять, рыдали, предлагали деньги, власть, неприкосновенность и протекторат до конца его жизни – пустые, в сущности, вещи, которые никогда бы не перекрыли цену их смерти. Аделаида не была из их числа.

Она била наотмашь, даже умудрилась рассечь Джеймсу бровь, но совсем скоро вновь была намертво прижата к стеллажу, и на этот раз Мориарти не собирался отпускать её так просто. Он, что есть сил, наносил удар за ударом, ощущая, как под его кулаками хрустят чужие кости. Пара кроссов в щёки, чёткий джеб в подбородок, несколько сильных хуков в нос – и от лица Аделаиды осталось кровавое месиво. Скулы покрывали многочисленные синяки, под правым глазом образовывалась гематома, а из разбитой губы сочилась тёплая кровь. В конце концов, когда последние силы покинули девушку, Джеймс отбросил её на землю и поднял с пола лежащую рядом кочергу.

Он слышал громкое дыхание Грубера, который за время их «милой беседы» с Аделаидой не проронил и слова, слышал стоны боли, что издавала лежащая на земле девушка, слышал собственное учащенное сердцебиение. И все эти звуки в сочетании с лёгким треском горящего камина создавали настолько идеальную симфонию, что нарушать её было бы преступлением. Но Мориарти всё же решился на это. В его мыслях не было и доли сомнений, когда он поднёс заострённую кочергу над Аделаидой и с силой воткнул её точно в сердце.

Тихий стон слетел с её губ – и эта бойкая девушка испустила свой последний вздох.

Отряхнув весьма потрёпанную одежду, Джеймс решил вернуться к тому, на чём остановился, пока не заявилась Аделаида. Он прошёлся вдоль кабинета и нашёл потерянный в пылу драки Магнум. Проверив наличие патронов, Джеймс без единого слова шагнул к оцепеневшему Груберу.

– Ты убил её… – прошептал он дрогнувшим голосом.

– Да.

– Ты…

– У меня к тебе последний вопрос, – перебил его Мориарти. – Сегодня она, – он указал на тело Аделаиды, – должна была разобраться с каким-то парнем. Я почти уверен, что его имя Норман Осборн. Где он и что с ним сейчас?

Груберу понадобилось несколько секунд, чтобы осознать смысл заданного вопроса, и, как только его последний диалог с Аделаидой таки всплыл в памяти, лицо Эрнста вытянулось от удивления.

– Так это ты его подослал?! – выдохнул он.

– Я спросил: где этот парень? – прошипел Мориарти, занося над его лбом заряженный Магнум.

– Он мёртв. Закопан возле местной свалки. Не веришь – возьми мой телефон, – Эрнст указал на карман штанов, где покоился его сотовый. – Там фото…

– Я понял, – оборвал его Мориарти. – Достаточно.

Он взвёл курок, глядя в глаза испуганного Грубера. Сердце забилось в обычном ритме. В мыслях было спокойно, и лишь где-то в глубине его прогнившего подсознания он слышал голос полумёртвой совести, что без конца твердил: «Это твоя вина». Прежде, чем на него посыпались осточертевшие предсмертные мольбы, Джим выстрелил.

Порочный купол треснул.

***

Он не забрал из дома Асада что-то экстраординарное, обойдясь стопкой писем от его матери, сотовым Грубера, с которого он написал сообщение горничной Ханны о скором приезде «своего ассистента», и бутылкой виски, что должна была заглушить боль. Впрочем, Джеймс так и не сделал ни глотка, прежде чем выбросить её на выезде из города – бурлящий в крови адреналин гнал его вперёд, а алкоголь, пусть даже хороший, лишь выбил бы его из колеи. Прежде чем покинуть Хайдельберг, он сменил машину Грубера на собственную, которую предусмотрительно оставил на парковке у черты города ещё перед тем, как наведаться в Грандж.

Дорога к Вайтерштадту – месту, где, предположительно, он мог найти мать Асада – оказалась долгой. Ночная трасса в этом месте освещалась плохо, ехать с каждой милей становилось всё труднее, особенно с учётом того, что часом ранее у него едва ли не случилось сотрясение. Голова раскалывалась, взгляд медленно терял фокусировку, и Джим едва мог различать что-то, кроме отблесков фар встречных машин. Он устал, ох, он слишком устал за этот месяц. И этот чёртов город выпил последние капли его сил. Работа злодея-консультанта трудна во многих аспектах: тебе нужно всегда быть на десяток шагов впереди тех, с кем имеешь дело – будь то союзники или враги; нужно привыкнуть к тому, что нельзя никому доверять до конца; нужно быть не просто сильным – непоколебимым – и запретить себе думать о таких мелочах, как усталость; но самое главное – необходимо всегда, во что бы то ни стало, быть на чеку.

Его глаза закрылись на миг, и, когда он открыл их вновь, ему казалось, что прошла всего секунда, а потому Джеймс не понимал, как тот бетонный отбойник появился на его пути. Он вывернул руль в последний момент и, видит бог, уже готов был встретиться со смертью. Но удача не покидала Джеймса Мориарти. После всех скитаний, после всей череды ошибок и горы трупов, венчавших каждый его неверный шаг, она была единственным, что осталось у него в напоминание о тех славных временах, когда ему удавалось играть со всем британским правительством и оставаться неприкасаемым.

Мориарти не стал лишний раз испытывать судьбу, а потому, приметив ближайшую заправку, замедлил ход. Он взял себе немного кофе – мерзкого, но отрезвляющего – и нечто на подобии аспирина для того, чтобы окончательно избавиться от раздражающей головной боли. В комбинации со стойким запахом антисептика, которым Джим обработал свежие раны на лице, эти две вещи сработали прекрасно. Мориарти больше не чувствовал себя пропущенным через дробилку и даже сподобился исследовать те письма, что он забрал из дома Асада.

Все до единого они были пронизаны странным чувством отчаяния. Женщина, что писала их, не торопилась – она тщательно подбирала каждое слово, выстраивая предложения в весьма занимательный, обделённый сантиментами текст. Она редко писала о себе, чаще справлялась о здоровье Зейда и благополучии внуков; иногда упоминала работу Асада, сетуя на его постоянную занятость и нежелание её навестить. Во всей этой кипе мыслей, сдобренной неплохим слогом, были свои паттерны. Хана никогда не писала обращение, словно бы это письмо могло предназначаться, кому угодно из тех, кто решится его прочесть. В какой-то момент Джеймсу даже показалось, что все эти слова были адресованы вовсе не Асаду, а ему самому. К тому же, Ханна отбрасывала любое фамильярство в своих письмах – она писала кратко и чётко. Казалось бы, все эти тексты сочинял не человек – бездушная машина, которая не испытывает никаких эмоций.

И лишь единственное письмо – одно из последних, пришедших на адрес Зейда, пошатнуло мысль о полном безразличии Ханны Асад. В конверте не было ничего, кроме старого, пожелтевшего снимка. На нём запечатлены трое – низкая темноволосая женщина в старом, изношенном платье, чьи изящные черты лица резко контрастировали с её убогим нарядом, высокий, крепко сложенный мужчина в армейской форме и тощий мальчик лет пяти. Все они до единого широко улыбались. На обороте фото была надпись: «Вит, 1972, проводы папы». У Джеймса не было никаких сомнений о том, что за личности изображены на снимке.

Открывая последний конверт, Мориарти не питал особых надежд на то, что найдёт там нечто стоящее. Стандартное начало не предвещало ничего интересного, и Джеймс едва не смял исписанный плотный лист, когда заметил нечто весьма интересное.

«Месяц назад, когда мы с тобой пили чай на веранде, ты обещал навестить могилу отца…»

Несколько невзначай брошенных слов могли быть чем-то совершенно не существенным для самой Ханны – обычная констатация факта, не более того. Но Мориарти узрел в них то, что его весьма заинтересовало. Незадолго до начала своей борьбы за власть на этом континенте, Асад наведывался к своей матери. Вполне возможно, их разговор мог быть обычной формальностью, но странная догадка, внезапно мелькнувшая в мыслях, не давала Джеймсу забыть эту цитату из письма до того самого момента, как он решил покинуть заправку.

Над горизонтом вздымался рассвет, когда Мориарти вновь двинулся в путь. Всё то время, что он ехал к Вайтерштадту, петляя от одной просёлочной дороги к другой, из головы никак не уходили мысли о письмах Ханны. Он мог предположить, что где-то глубоко под телами всех тех людей, что прикончил Асад, укрытый слоем из жажды и злости кроется какой-то секрет – основа его существования, начало и конец всего, великая слабость, что однажды сломает его. Но Джим даже подумать не мог, что всё будет настолько тривиально. Семья – вот, что загонит Зейда в могилу, и то старое фото было тому доказательством.

В какой-то мере, это даже прозаично. Он назвал свою шайку «Эла-Илат», что в сущности своей то же самое[6], словно бросая вызов, оставляя невидимую подсказку к его далёкому прошлому, в котором ещё не было рек крови и попыток взобраться на пик властной пирамиды. Что ж, возможно, Джеймс будет последним человеком, который разгадал этот секрет.

Дом, который был отмечен, как адрес отправителя на письме, оказался на окраине этого крохотного немецкого городка. Он располагался у излучины мелководной реки, что протекала через весь Вайтерштадт, – вдали от шума центральных улиц и лишних глаз, что могли ненароком заметить мать одного из опаснейших террористов Европы. Этот дом был не настолько громадным, как усадьба Асада, и явно не обладал таким вычурным дизайном. Выглядел он весьма просто и сдержанно, что, впрочем, вполне подходило личности его хозяйки.

На часах было десять утра, когда Джеймс ступил на крыльцо дома Ханны Асад. Дверь ему отрыла учтивая женщина за пятьдесят в классической чёрной униформе. Она представилась Тиной и, опережая вопрос Джеймса, ответила, что получила сообщение от герра Грубера. Без лишних расспросов эта женщина провела Мориарти вглубь дома – в комнату отдыха, где сейчас пребывала Ханна.

– К вам гость, госпожа Ханна, – сказала она, стоя на пороге просторной застеклённой веранды рядом с Джеймсом.

Седовласая женщина, сидящая спиной к двери в своём инвалидном кресле, лишь приподняла руку, указав на диван рядом с ней, и громко произнесла:

– Пусть проходит. Можешь быть свободна, Тина… – она на миг умолкла, но потом вновь окрикнула свою горничную. – И не забудь про белье.

– Разумеется, – тихо ответила Тина, после чего смиренно удалилась, оставляя их с Ханной одних.

– Проходите, – обратилась она к застывшему у закрытой двери Джеймсу.

Мориарти без единой заминки пересёк комнату и присел на предложенное ему место, встречаясь взглядом с Ханной. Время не щадило её – этой женщине было уже далеко за семьдесят, её некогда юное утончённое лицо теперь пересекали грубые морщины, длинные чёрные волосы поседели, а тёмно-карие глаза утратили былой блеск. Закат жизни для этой женщины медленно переходил в долгую, беспробудную ночь.

– Так вы человек Грубера? – спросила она своим хриплым голосом.

– В какой-то мере… – Мориарти сделал небольшую паузу, пытаясь подобрать достаточно нейтральную формулировку к их с Грубером связи. – Я знаком с Эрнстом. По деловым причинам. Будучи у него дома вчера я наткнулся на нечто крайне занимательное, нечто, что я не собираюсь использовать в каких-либо целях, но хотел бы отдать вам в качестве небольшой платы.

Слова Мориарти заставили Ханну вскинуть брови на лоб и, казалось бы, невольно сцепить руки в замок. Она нервничала. Лёгкий тремор рук – предвестник старого доброго Паркенсона – усиливался от переизбытка эмоций, а потому приходилось держать себя в руках.

– Вы уже заинтересовали меня, – сказала Ханна. – Что вам нужно… – она на миг одёрнула себя, сведя тонкие брови на переносице. – Простите, как вас зовут?

– Меня зовут Джеймс, миссис Асад. Джеймс Мориарти.

Правда была выбрана непреднамеренно – Джеймс просто устал от десятков псевдонимов, а его любимый и самый давний теперь имел отпечаток Грубера на себе. Каким же было удивление Мориарти, когда, вместо учтивого кивка в ответ от Ханны, он получил слегка надломленную улыбку.

– А я-то уж думала вы не придёте, – сказала она с облегчением.

Джеймс усмехнулся. Признаться, он не ожидал, что его слава достигнет столь далёких закоулков мира, но, с другой стороны, это весьма упрощало диалог. Не стоило лишний раз врать и изворачиваться, пытаясь найти нужные точки, на которые стоит давить, чтобы Ханна была посговорчивее. Разговор может сложиться куда проще, если оба человека предельно честны друг с другом.

– Так Зейд рассказывал обо мне? – предположил Джеймс.

– Зейд? – Ханна тихо хохотнула. – Нет, я говорила со своей внучкой, Инас. Она рассказала, что у Зейда появилась новая мишень. Говорила, вы тот ещё ублюдок.

«И с её словами сложно поспорить», – усмехнулся собственным мыслям Джеймс. Он наблюдал за разговорившейся Ханной и ненароком замечал, как что-то до боли знакомое мелькает в её повадках – нечто, отдалённо похожее на превосходство. В моменты, когда она одаривала его пристальным взглядом, Джеймс практически мог видеть отражение самого Асада в её карих глазах.

– И почему вы решили, что я могу к вам добраться? – поинтересовался Мориарти.

– О, Джеймс, ну я же не мумия, – ответила с улыбкой Ханна. – Я знаю, что такое «Google». Я читала о вас много странного, если можно так выразиться. Те вещи, что вы делали в Лондоне, они… ужасают. Убийства, взрывы, взлом государственной тюрьмы – сколько же всего вы там натворили! Но было кое-что, что меня заинтересовало. Вы пустили себе пулю в лоб на глазах у того детектива, а затем, как по волшебству, воскресли в самом центре террористического заговора. Скольким людям на вашем веку удавалось это проделать? Я знаю лишь двоих таких счастливчиков, и это – вы и мой сын.

От подобного сравнения Мориарти лишь сжал челюсть, сдерживая бурлящее внутри отвращение. Он никогда не признал бы своего сходства с человеком вроде Асада, только не с ним, и лишь ради приличия продолжил этот разговор резонным вопросом:

– Думаете, мы похожи?

Ханна лишь пожала плечами, отводя взгляд к большому панорамному окну, за которым открывался прекрасный вид на широкий речной берег.

– Не знаю. Вы оба по-своему безумны, оба пугающе умны и расчётливы. Но Зейд… – она отрицательно замотала головой. – Он всегда был немного другим. В нём есть кое-что, что, как я надеялась, осталось в том месте, которое мы когда-то покинули. Он любит войну. И его можно понять, ведь всю свою жизнь он не видел ничего, кроме толп перебежчиков и пьяных дезертиров, что ошивались нашим родным городом, вербуя таких же молодых и крепких парней, как он, на участь в той чёртовой войне. Он засыпал под звук разрывающихся снарядов и просыпался в огне артобстрела. В этом нет ничего нормального, Джеймс.

Слушая рассказ Ханны, Мориарти невольно улавливал сквозящее отчаяние, которым были пропитаны её речи. Она не была похожа на любящую мать, ведь ни в одном её слове, ни в одном отрешенном взгляде не было и доли заботы.

– Вы его ненавидите, не так ли? – спросил Джеймс.

Ханна одарила его слегка сконфуженным взглядом, в котором, впрочем, можно было разглядеть нотки солидарности.

– Откуда такие предположения? – поинтересовалась она.

– Я взял на себя смелость прочитать ваши письма.

Джеймс выудил из кармана пиджака сложенные вдвое конверты, которые он забрал из дома Асада, и передал их Ханне. Перебирая дрожащими руками написанные когда-то письма, она выдохнула с досадой:

– Он всё равно бы их никогда не прочёл.

Её слова ввели Джеймса в лёгкое замешательства. Ему всегда было сложно мириться с человеческой сентиментальностью, особенно, когда дело касается чего-то столь же шаткого и нестабильного, как отношения внутри семьи. Закономерный вопрос вырвался совершенно невольно:

– Тогда зачем вы их писали?

– А зачем ещё нужны родители? – пожала плечами Ханна. – Я верила, что смогу напомнить ему, думала, что способна что-то изменить. Но уже слишком поздно.

– Легче просто убить, – предположил Мориарти.

– На ваше усмотрение, – безразлично бросила она.

В комнате воцарилось молчание. Пока они переговаривались, в дверь вошла Тина, держа в руках поднос с чаем. Джеймс учтиво принял чашку, хоть и не намеревался ничего пробовать в этом доме. Пока горничная возилась с Ханной, устанавливая для неё съемную подставку, дабы ей не пришлось подолгу держать чашку на весу, он медленно блуждал взглядом по просторной веранде, пытаясь обнаружить хоть какой-то след Асада в этом доме. К его великому счастью (или к сожалению, это уж как посмотреть), ничего подобного он так и не нашёл.

– Расскажите мне о Зейде, миссис Асад, – попросил Джеймс, дождавшись, когда Тина покинет веранду.

– Хотите услышать о его слабостях?

– Ну, часть из них мне уже известна. Но хотелось бы узнать что-то новое.

Просьба Мориарти явно не пришлась по душе Ханне. Она поджала губы и сокрушительно вздохнула, отставляя в сторону чашку с чаем. И пусть на лице этой женщины отпечаталось безразличие, её дерганые жесты выдавали всё то напряжение, которое она так отчаянно пыталась скрыть.

– Что ж, хорошо, – вздохнула Ханна, начиная свой рассказ. – Как я уже говорила, Зейд вырос в ужасающем окружении. Во многом это была моя вина. Мы с его отцом так и не решились покинуть страну, в которой родились, как сделали многие наши знакомые. Но городок, в котором мы жили… – она на миг призадумалась. – Вит, кажется. Он находился в сорока милях на юг от Пальмиры и был неплохим, на самом деле… – Ханна повела бровями. – По крайней мере, казался таковым для меня в мои тридцать. Но это однозначно было ужасное место для ребёнка. Видите ли, Джеймс, я не помню, когда это началось, но, наверное, ближе к тринадцати я начала замечать в Зейде странные метаморфозы. Я скидывала всё на трудный возраст и отсутствие мужской руки – мой муж рано ушёл в армию и, к сожалению, так и не вернулся оттуда.

Прошлое Асада – его детство и юность – было тем, что он скрывал ото всех, включая спецслужбы и даже самых приближённых к нему людей. И уже только поэтому рассказ Ханны многого стоил.

– О каких изменениях идёт речь? – спросил с нескрываемым интересом Джеймс.

– Он… – Ханна оборвала себя на полуслове. – Знаете, о таких, как Зейд, в цивилизованном обществе говорят «связался с плохой компанией». Он якшался с местной шайкой экстремистов, наслушался сказок о справедливости и создал для себя какие-то странные моральные законы, которых он старался придерживаться.

– Законы?

– На подобии заповедей, – пояснила Ханна. – Не лги, не предавай, не бойся перед лицом смерти. Он исписал ими всю стену нашего сарая, и каждый день закрывался там, говоря, что готовится стать сильным. Я поняла, что всё покатилось в бездну, когда он на моих глазах забил до смерти свою собаку за то, что тот укусил его. Он медленно превращался в монстра, верил в дурацкие легенды, что ему рассказывали по пьяни местные чудаки. Последнее, что я помню из его юности, – ночь перед тем, как он ушёл в армию. Мы сидели за столом в нашей тесной кухне и просто говорили – мне кажется, мы никогда прежде или после этого не общались столь открыто. В ту ночь он рассказал, почему хочет пойти на войну. Он поведал мне одну старую местную легенду.

Рассказ Ханны всё больше напоминал исповедь нерадивого родителя, что утратил контроль над собственным чадом. Но Джеймсу было плевать на её внутренние переживания. Он не обременял себя чувством такта, когда спрашивал у явно раздосадованной всеми нахлынувшими воспоминаниями Ханны:

– Что это за легенда?

И Ханна ответила. Она всё смотрела куда-то вдаль, туда, где мелководная река делала резкий поворот и уплывала вдаль, прямиком к горизонту, и рассказывала свою странную, но притягательную историю.

– В поселке, где мы жили, среди суеверных стариков и любопытных детей ходила легенда о Жнеце – кровожадном духе пустыни, чья печать смерти возлегла на наши земли. Он был покровителем войны или чем-то похожим. Вит был переполнен переселенцами с Востока – Непал, Индия, Монголия и еще с десяток стран. Все они были людьми специфическими и не отличались особой образованностью. Но образ того Жнеца не давал Зейду покоя. Он словно чувствовал своё единение с ним – существом, что сеет смерть и разруху, переманивая людей на свою сторону. Вся эта чепуха была, очевидно, очередной вариацией библейской притчи о запретном плоде. Зейду же она запала в душу покрепче рассказов от дезертиров, с которыми он якшался.

Жизнь Асада с самой юности знаменовалась смертью – он убивал под влиянием своих дружков-экстремистов, вступил в армию, чтобы почувствовать свою власть с оружием наперевес, и вот, теперь он тот, кто он есть, серийный убийца, террорист, жестокое дитя собственноручно созданной системы. Осталось узнать, насколько гнилой была его юная душа, как глубоко он погряз в этой трясине.

– Скольких он тогда убил? – спросил Мориарти.

– Сам? – уточнила Хана. Джеймс утвердительно кивнул. – Не больше полусотни. Он делал пометки в своих записях. Я уж было думала, он опять уверовал, что его покойный отец вернётся, – вот и считает дни. А он считал трупы.

От её слов в памяти Джеймса всплыли ещё свежие картины прошлого месяца – окровавленный номер убитого Людвига Нассау, «ВОЙНА», мёртвый Папа, усеянный трупами дом в самом сердце Альп – всё это было следами деяний одного единственного человека, который уже давно перестал считать трупы.

– Что было после войны? – продолжил расспрос Мориарти.

– Вернувшись с поля боя, мой сын впервые познал усладу денег, – голос Ханны переменился, он стал звучать куда более резко, словно одно лишь упоминание этих событий казалось ей мерзкой ошибкой. – И после этого он стал совершенно другим человеком. Зейд промышлял торговлей оружия и был на короткой ноге у нарастающего восстания. И если раньше у него были хоть какие-то принципы, то теперь остался лишь сухой расчёт. Хотите знать, какая же наибольшая слабость моего сына? Могу сказать точно, что важнее его чрезмерных амбиций для Зейда только собственный кошелёк.

Что ж, Мориарти не был удивлён её заявлению. Он прекрасно понимал, что без своих денег Асад не больше, чем псих, умеющий хорошо пудрить мозги, – тот самый псих, что когда-то впервые приехал в Хайдельберг, не имея за душой ничего, кроме безумной жажды власти.

«Я спекулянт, – сказал ему однажды Зейд. – И вся моя власть заключается в горстке бумажек».

– И как же мне лучше всего по нему ударить? – поинтересовался Джеймс.

– Вам этого и не придётся делать, – Ханна поднесла трясущуюся в треморе руку к чашке с чаем, но тут же одёрнула себя. «Это определённо Паркинсон», – подумал Мориарти. – Понимаете, Джеймс, мой сын – крайне видная фигура, он никак не мог записывать все свои многочисленные активы на себя. Часть из них, конечно, официально принадлежит ему, но большинство находятся в моём распоряжении.

Он мог выбрать любого человека из своего окружения, мог распихать деньги по десяткам швейцарских счетов, но от чего-то Зейд предпочёл в качестве поручителя свою собственную мать – женщину, которая уже годами не питает к нему ничего, кроме раздражения. Глядя на Ханну, сжимающую в кулаки трясущиеся ладони, Джеймс смог выдать всего один вопрос:

– Зачем он это сделал?

– Чтобы привязать меня к себе, – ответила без единой эмоции Ханна. – Я не хотела покидать свою родную страну, Джеймс. Не хотела убегать, как помойная крыса. Но мне пришлось, иначе я бы просто не выжила. В Германии мне больше не хотелось притворяться любящей матерью для Зейда. Я желала… – она тяжело вздохнула, – спокойствия. Но он так и не дал мне его. Наш контракт был составлен достаточно чётко, отнимая у меня любую свободу слова или действий, запрещая всякие шаги, что могли бы каким-либо образом дискредитировать личность Зейда. Для того, чтобы обеспечить себе жизнь, мне позволили внести туда всего один пункт. Если до окончания действия контракта я буду мертва, все деньги, что имеются на моих счетах, перейдут в распоряжение избранным благотворительным фондам. И у Зейда больше не будет к ним доступа.