Текст книги "Сквозь замочную скважину (СИ)"

Автор книги: Angie Smith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 61 страниц)

– Кто это? – спросил Моран, указывая на фото.

– Местные филантропы, – ответил Мориарти, откладывая фото обратно в шкаф. – Те, у кого Он отобрал это поместье.

– Зачем хранить всё это? – со смесью отвращения и искреннего непонимания поинтересовался Себастьян.

– Марк всегда любил трофеи, венчающие его победы. Он даже пытался превратить тебя в один из них.

Они расположились на креслах у широкого окна, из которого сейчас была видна лишь тонкая полоса международной трассы, подсвечиваемая стройным рядом дорожных фонарей. Джеймс пил двадцатилетний бурбон, а Себастьян курил свою, возможно, действительно последнюю сигарету.

– Ева говорит, он чуть не убил её на Сицилии, – отозвался Моран после пары затяжек.

– В случае с Марком можно сказать, что ей повезло.

Себастьян замер с сигаретой в руке, глядя на Мориарти, который словно стал ещё более напряжённым при упоминании Дауэла. Он мало что знал об их общем прошлом – Моран никогда не вдавался в детали, даже когда Мориарти однажды среди ночи набрал его номер и тоном, что не терпит возражений, попросил прикончить того консерватора Броуди, что когда-то давно хотел подставить Дауэла и отправить на пару десятков лет в Пентонвиль. Он просто делал, созидая, как прежде крепкий союз трещит по швам благодаря браваде Дауэла и упрямству самого Мориарти.

И вот теперь, когда с момента окончания их с Джеймсом сотрудничества прошло больше восьми лет, ему столь странно было наблюдать, как Марк с переменным постоянством мелькает в их жизни, зачастую делая это без какой-либо личной выгоды. Моран знал, тема семьи если не табуирована, то весьма неприятна для Джеймса, из-за чего у него давно уже возник резонный вопрос:

– Она ведь не знает, кто он на самом деле?

– Нет, – без промедлений ответил Джеймс.

– И ты не спешишь ей рассказывать.

– Не вижу в этом никакой надобности, – сказал Джеймс, отпив немного бурбона из своего стакана. – Ева – смышленая, но уж больно сентиментальная личность. Она живёт крайностями, и в этом её главная слабость. Чем меньше она знает, тем проще нам с ней работать.

Эта мантра была знакома Себастьяну ещё с момента начала их с Мориарти сотрудничества. Своеобразная вариация на тему «меньше знаешь – крепче спишь» была лишь частью его сомнительной идеологии – важной частью, стоит сказать. И это вполне понятно. Джеймс никогда не отличался чрезмерной открытостью, особенно, когда дело касалось работы. Но сейчас Моран был уверен – его привычные выпады ничто иное, как банальное оправдание, завёрнутое в не самую заурядную упаковку.

– И поэтому ты врёшь? – переспросил Себастьян. – Не хочешь спугнуть её правдой?

– Мне нужен рассудительный спутник.

– Чушь, – возразил Моран.

Мориарти взглянул на него с легким замешательством.

– Что?

Себастьян лишь нервно хмыкнул и потушил свою недокуренную сигарету о небольшую античную вазу, которую ему было совсем не жаль.

– Тебе никогда не нужны были спутники в этой дурацкой поездке, – продолжил Моран. – Ещё тогда, в Британии, я спрашивал себя – на кой-чёрт ты затеял этот цирк с отбором. Зачем было так утруждаться, подбирая нужную кандидатуру на роль того, кто будет обычным пушечным мясом? Но ответ был слишком простым, чтобы осознать его, – он сделал небольшую паузу, рассматривая странный узор на деревянном столе, что разделял их. – Тебе просто скучно. Одиночество настигает лучших из нас, и даже человек вроде тебя не сможет его избежать.

Молчание, с которым Мориарти вслушивался в его слова, казалось непривычным, словно ему и вправду не было, что сказать. Моран знал, его слова в своём большинстве прошли мимо этого упрямого идиота, но у него было слишком мало времени, чтобы истратить его на бессмысленное молчание.

– Ждёшь откровений? – с издёвкой осведомился Джеймс после того, как Себастьян умолк.

– Не думаю, что ты на них способен, – Моран усмехнулся. – Я просто хочу, чтобы ты перестал смотреть на всё происходящее с высоты своего эго и принял очевидный факт.

– Какой же?

– Ты привязался к Еве, – эта простая фраза была чем-то большим, чем констатацией факта, – для Себастьяна она означала собственное ментальное поражение. – Не знаю, насколько сильно и долго ли это продлится, но пока ты не нашёл себе новое безумие, пообещай заботиться о ней.

Мориарти, с подозрительным прищуром наблюдавший за ним всё это время, вдруг вздёрнул бровь и спросил своим язвительным тоном:

– Что это, Себастьян? Прощальная речь?

– Напутствие, – просто ответил Моран. – На случай, если нам не удастся завтра поговорить.

И, не смотря на игривый тон беседы, они оба понимали, что это было сказано всерьёз.

***

Тучи сгущались над Женевским озером. Гасан уже вторые сутки пересекал бескрайние просторы швейцарской провинции, время от времени останавливаясь, чтобы пополнить запасы антибиотиков и отоспаться после тяжелой дороги. Машина, которую он раздобыл у тех венгерских парней, чьи тела сейчас мерно разлагались в лесной чаще у подножья моста Мегьери, пока не подводила. Старая малолитражка ехала вдоль прибережной трассы на скорости куда выше положенной. Всё шло по наспех скроенному плану. Сперва было несколько дней на восстановление сил в Венгрии, что растянулись едва ли не на неделю. Затем Австрия, которая далась ему тяжелее, чем предполагалось, – каждый день там приходилось делать длительные привалы, запивая пульсирующую боль ударной дозой антибиотиков. Сейчас же, спустя двое суток, что он провёл на трассе Е62, оставалась всего пара часов, до того, как Гасан пересечёт черту Женевы.

Проезжая мимо побережья здешнего озера, Асад мельком поглядывал в сторону тех посёлков, что раскинулись на его скалистых берегах. Он знал, где-то там, в паре миль от него, в своей вилле сидит Зейд Асад, который когда-то давно стал отцом для него – молодого парня, что слишком рано потерял своих родителей. Глядя на водную гладь, Гасан думал о детстве. В памяти непрерывным потоком сменялись картины из прошлого:

Вот он – маленький мальчик, лет восьми, не больше, бегущий навстречу отцу – настоящему отцу, что только-только вернулся со службы у Асада. Наиль Имам – так его звали. Гасан помнил это имя так же хорошо, как он помнил большие тёплые ладони, что крепко обнимали его, и тихий, вечно спокойный голос, которым папа рассказывал ему давние легенды о предках. Для мальчика отец был всем миром – величайшим мудрецом и храбрым воином, защитником и иконой, чем-то большим, чем сам бог, в которого Гасан никогда на самом деле не верил.

И вот на улице темнеет. Отец собирает их с матерью за столом и заводит долгие беседы о его, Гасана, будущем. Он говорит, что хорошо бы отдать его в приличную школу, туда, где ещё не бомбили, туда, где спокойно. А потом – армия, ну конечно. Ведь нельзя стоять в стороне, когда страна погибает под гнётом чьих-то амбиций. Мать всё кивала, а Гасан думал, как бы поскорее ему выбраться из кухни, а затем – на улицу и прямо до садов, где его должна ждать Инас с её новым другом – щенком ретривера по имени Джек.

Под конец ужина отец, как обычно, потрепал его по голове и приказал слушать мать, иначе это ну совсем не годится. Он всегда пытался быть строгим, иной раз даже крикнуть мог, но никогда не смел даже замахнуться ни на него, ни уж тем более на маму. Наиль Имам хотел воспитать сына достойным человеком, вечно указывая на своего босса («Брата, Гасан») и приговаривая: «Смотри на господина Асада и учись у него тому, чему я сам не могу тебя научить. Он – достойный человек».

Знал бы отец, что этот достойный человек однажды сведёт его в могилу.

Гасан резко свернул на одном из перекрёстков, чем едва не поспособствовал, как минимум, трём авариям. Позади слышались завывания клаксонов, рёв моторов и сдержанный немецкий мат, но ему уже было плевать. Гасан мчал вдоль побережья, минуя Лозанну, а вся какофония из громких звуков смешалась в уме с горькими воспоминаниями и превратилась в хлопок выстрела. В глазах на миг потемнело от воспоминаний.

Это был его десятый день рождения. Мама обещала приготовить его любимую курму из утки[2] и сладкий фирни[3] на десерт. Целый день она возилась на кухне, пока папа был на работе, а сам Гасан носился по двору в поисках ключей от отцовского мотоцикла, который совсем скоро («Когда ты будешь хотя бы до педалей доставать») станет его. Сегодня он мог не обходить курей, мог не подкрашивать ограду и даже не носил воду из источника. В этот день Гасану можно и нужно быть тем, кем он, в сущности, и являлся, – ребёнком.

Вечером, когда стол уже был накрыт, а по кухне разносились ароматы тимьяна и кардамона, которые мама добавила к утке, Гасан, как и в любой другой день, сидел на подоконнике и ждал отца, задорно болтая своими по-детски короткими ногами. Тьма уже поглотила пригород Кабула, и Гасан смиренно ждал, рассматривая мерцающие огни, что то вспыхивали, то гасли где-то поблизости города. Они напоминали ему фейерверки из книжек, которые ему показывала Инас.

Затем перед их домом остановилась машина. Он помнит ужас, что отпечатался на лице отца, когда он вбежал в дом и приказал матери собирать вещи. На город должны были сбросить бомбы. Огни вдалеке оказались вовсе не фейерверками – это были залпы из пулемёта, что сейчас решетили здание военного комиссариата. Маленький Гасан смотрел на своих испуганных родителей и не мог понять, что же будет с ними дальше. Он нервно поглядывал на мерцающие вдали огни и едва не упустил того мгновения, когда отец остановился, бросив на пол сумку с вещами, и присел рядом с Гасаном.

– Беги в машину к Саиду, – приказал он. – Там безопасно. Мы скоро придём.

Уже сидя в салоне джипа, он слышал звуки выстрелов, что прогремели где-то поблизости. Хлопок – и отец валится на землю. Ещё один хлопок – и напуганная мама падает замертво рядом с ним. Гасан плачет, он кричит Саиду, чтобы тот выпустил его из машины, чтобы позволил вернуться к родителям, но тот лишь закрывает двери за замок и трогает, увозя его к Зейду Асаду – туда, где никогда не бывает безопасно.

Рёв мотора набатом звучит в мыслях, и Гасан сильнее сжимает руль. Он выпивает ещё две таблетки новокаина, пока минует Ньон – последний большой город на пути к Женеве. Легче не становится. Тело привыкло. Останавливаясь в пробке рядом с Коппе, Гасан падает лицом на руки, что сжимали руль, и крепко зажмуривает глаза. В бардачке лежит армейский Глок, и на миг он ощущает непреодолимое желание поднести его холодное дуло к виску и закончить эту пытку.

Но звуки выстрелов не отпускали его, и Гасан вспомнил Её – девушку, что отняла у него самого дорого человека в этом грязном жестоком мире. Ева Брэдфорд сейчас, наверняка, счастливо коротает дни до саммита, надеясь на то, что всё пройдёт так, как ей того надо. Её дружок Себастьян Моран, о котором он разузнал не так давно, тоже там. Гасан убьет их всех – вздёрнет на ближайшем столбе, как это когда-то делал со своими врагами Асад. И уже только ради этого прекрасного зрелища умирающей в агонии Евы Брэдфорд стоит пожить ещё несколько часов.

***

Утро перед саммитом выдалось пасмурным и на удивление ветреным. Весь шарм французской провинции поник под давлением тяжелых дождевых туч, что широкой полосой рассекали небо над швейцарской границей. Женева, опоясанная со всех сторон альпийскими склонами, нашла своё место на небольшой равнине у самого берега одноимённого озера. Низкие дома в традиционном швейцарском стиле, с лёгкими нотками французского изыска, что были видны с холма на въезде в город, разделяли ровные, словно под линейку улицы, а вдали, прямо у берега, из воды вырастал неимоверной высоты фонтан – местная визитная карточка. Себастьян бывал в Женеве, но никогда прежде не находил её столь угрожающе прекрасной, как сейчас – в это пасмурное весеннее утро, когда солнечный свет преодолевал преграду из грозовых туч и редкими лучами освещал округу.

На въезде были пробки – без этого не обходилось ни одно важное политическое событие в Европе. Моран медленно тащился вперёд, минуя десятки светящихся знаков с очевидными словами «Stau-Embouteillage– Ingorgo»[4], которые означали лишь одно: в ближайший час им не выбраться из этого столпотворения машин. Ева ехала позади – через три машины, если быть уж до конца точным. Идея разделиться принадлежала ей и имела под собой весьма веский аргумент. Асад вполне вероятно мониторил трафик вблизи Женевы, и, если его люди вычислят кого-то одного из них, у второго ещё останутся шансы выбраться. Мориарти назвал это решение рассудительным, а Моран без лишних слов согласился, поставив лишь одно условие, – он будет впереди.

Ещё одним предложением Евы было настроить оборудование перед отъездом, а потому теперь Себастьян постоянно тянулся к уху и поправлял небольшой наушник, который то и дело отвлекал его своим тихим жужжанием.

«Что там у тебя?» – спросил до боли знакомый голос в динамике, когда машины впереди стали ускоряться.

– Проезд открыли, – ответил Моран, трогаясь с места.

На самом въезде его настигла странная, иррациональная паранойя. Себастьян всё глядел по сторонам, присматриваясь к полицейским, которые регулировали движение скопившегося потока машин. Каждый из них мог оказаться тем самым человеком Асада, который при первом взгляде на него или Еву выудит спрятанный за поясом пистолет и без промедления выстрелит.

К счастью для них с Брэдфорд, всё прошло как никогда гладко. Миновав последний пост полиции, Себастьян выдохнул с облегчением и, глянув на электронную карту, сказал:

– Нам направо.

«Я помню», – ответила Ева.

В зеркале заднего вида он заметил её серую Ауди, сворачивающую за ним в один из узких проулков. Здания, что находились здесь, были в аварийном состоянии и подлежали сносу, исходя из того, что говорится на официальном сайте женевской мэрии, а потому единогласно было решено разместить Еву со всем её оборудованием здесь – в квартале от посольства.

Оставив машину на обочине прямо напротив входа, Моран вышел из салона и подошёл к Еве, что как раз припарковалась в соседнем проулке. На плече у неё болталась сумка с ноутбуком и какими-то передатчиками, которые им, по просьбе Брэдфорд, прислал Дауэл. Моран никогда не вникал в детали Евиной части плана, он, в любом случае, ни черта не смыслил в этих шпионских приспособлениях и длинных терминах, что буквально знаменовали всё её существование последние несколько лет. У них с Брэдфорд всегда были разные спектры обязанностей – она занималась технической частью работы, делала расчёты, изучала локацию и прорабатывала план, в то время как Моран занимался воплощением всех этих, временами, запутанных идей в жизнь – искал людей, деньги, оборудование и, порой, (как в деле с Женевой) сам становился частью этого налаженного процесса. Сейчас же его участь во всём подготовительном процессе операции сократилась к помощи с установкой оборудования. Он вызвался донести все Евины приспособления к небольшой пустынной комнате на третьем и последнем этаже заброшенного дома и даже услужливо разложил найденные в поместье небольшие стол со стулом, за которыми будет работать Брэдфорд.

– Сколько у нас времени? – спросил Себастьян, глядя из окна на здание британского посольства.

– Час до начала саммита, – ответила Ева. – Он уже должен быть там. Я заведу таймер, чтобы не потеряться во времени.

– Мне тоже стоит? – уточнил Моран.

– Не нужно. Будет только отвлекать.

Себастьян всё бродил вдоль пустынной комнаты, вслушиваясь в эхо собственных шагов, и мельком поглядывал на Еву, что уже в сотый раз, наверное, проверила соединения на всех приборах, коих было не так уж и много – всего-то ноутбук с зарядкой и портативный передатчик, что отдалённо напоминал заурядный роутер.

– У тебя всё готово? – спросил Моран, подходя к Брэдфорд.

– Да. Все камеры подключены, – бросила она, не отрываясь от монитора.

Ева всё вводила какие-то данные, проводила калибровку сигнала, возилась с настройками адаптера и, казалось бы, даже не замечала того пристального взгляда, с которым на неё смотрел Моран. Странно, но только сейчас, на пороге этой безумной миссии, он осознал, насколько сильно соскучился по Еве за прошедшие полгода. В эти ускользающие мгновения спокойствия он словно заново взглянул на неё – девушку, которую ему когда-то давно довелось спасти. Она больше не нуждалась в его защите, эта самоуверенная и упрямая барышня. За месяцы в компании Мориарти она научилась убивать, смогла постичь, что такое смерть во всех её проявлениях, и обрела самую надёжную защиту от любых проблем.

Настало время отпустить её.

– Что-то не так? – донеслось до него откуда-то снизу, и Моран резко одёрнул себя, взглянув в ту сторону, откуда исходил голос.

– Нет, всё… – он прочистил горло. – Всё в порядке. Я пойду, наверное.

– Удачи, Себастьян, – сказала Ева.

Он лишь наспех кивнул и молча покинул пустынную комнату. Уже выходя на улицу, Моран услышал тихое шипение у себя в наушнике, после чего там раздался голос Брэдфорд:

«Как слышишь меня?»

– Отлично, – бросил Моран, шагая через дорогу. – Вхожу в здание.

Пропуск, что передал ему Дауэл, позволил Себастьяну без проблем пройти пост охраны, который располагался прямо у входа в посольство. Без лишних вопросов его впустили вовнутрь, после чего позади послышался громкий щелчок двери. Ловушка захлопнулась. Настало время действовать.

Само здание посольства представляло собой довольно большое двухэтажное сооружение общей площадью чуть более тысячи квадратных метров. На первом этаже располагались приёмные кабинеты, миграционный центр и техническое помещение. Второй этаж занимали кабинеты посла, его заместителей и некоторых других работников посольства. Уборные и подсобные помещения находились в дальних частях каждого из этажей. Всё это Моран помнил так, словно перед ним сейчас был чертёж посольства.

Войдя через парадную, Себастьян осмотрелся. В здании было многолюдно: десятки местных клерков перебегали из одного кабинета в другой, носясь со стопками бумаг, уборщики намывали пол, ворча себе под нос что-то на ретроманском[4], несколько охранников, стоявших у входа в миграционный центр, о чём-то тихо переговаривались, а большой настенный телевизор в прямом эфире транслировал новости о предстоящем саммите. Все эти звуки сливались в единую симфонию хаоса, в которой выцепить что-то примечательное было практически невозможно.

Тем временем, драгоценное время сплывало, а где-то рядом бродил настоящий смертник, готовый подорвать всё это здание к чертям. Моран поторопился. Он брёл вдоль коридоров по давно намеченной схеме – сначала наиболее людные места, вроде миграционного центра и приёмных. Даже самой подозрительной личности поразительно легко потеряться в толпе, а потому сперва стоит заглянуть туда.

«Есть что-то?» – спросила Ева, когда он рассматривал толпу арабов, что громко спорили о чём-то в очереди к оператору.

– Нет, – ответил тихо Моран, выходя из миграционного центра.

Покрутившись у входа в приёмные, он тоже не увидел никого хоть сколько то подозрительного, а потому со вздохом рапортовал, что направляется на второй этаж – туда, где сейчас заседал посол.

«Сорок минут до саммита, – отозвалась Ева сквозь лёгкое шипение. – Тебе нужно ускориться».

– Понял, – сказал Себ, сворачивая к лестнице.

На втором этаже оказалось тихо – даже слишком тихо для такого времени. Все работники сидели в своих кабинетах, ограждённых стеклянными стенами, и предавались привычной рутине. Моран дошёл до двери с надписью «Посол Соединённого Королевства» и осторожно заглянул внутрь через прозрачную перегородку. Не заметив ничего необычного, он ещё какое-то время постоял рядом, чтобы удостовериться, что никто подозрительный не возникнет на горизонте, после чего направился к кладовке, где хранился различный бытовой хлам. Внутри оказалось пусто – никого и ничего, кроме болтающегося под потолком плафона и пары припёртых в углу швабр там не было.

«Спускайся на первый этаж и проверь ещё раз миграционный центр, – сказала вдруг Ева. – Мне кажется, я видела там кого-то подозрительного».

– Опиши его, – шепнул Моран, шагая по лестнице.

«Мужчина, темноволосый, рост примерно 6.2[5], одет в синюю куртку. На голову накинул капюшон».

– Лицо, – попросил тихо Моран, стараясь вызывать как можно меньше подозрений.

«Не вижу, – ответила Ева. – Себ, он выходит из очереди, идёт в сторону коридора».

– Иду, – бросил Моран, переходя на бег.

Мчаться в толпе людей, норовящих столкнуться с тобой, не так-то просто. Морану приходилось расталкивать работников посольства и простых посетителей, уворачиваться от чьих-то резких выпадов и стараться уловить взглядом того подозрительного мужчину, которого заметила Ева.

«К уборной», – буквально кричала в наушник Ева.

И Моран без раздумий свернул вправо, едва не сталкиваясь с какой-то дамочкой из миграционного центра. Пробираясь сквозь толпы неспешных посетителей, что ждали своей очереди, мирно попивая кофе и ведя размеренные беседы на самых разных языках, Моран на миг подумал, что потерял след, как вдруг его взгляд наткнулся на высокую фигуру, стоящую в конце коридора. Мужчина, что смотрел на него, был напуган. Он кутался в синюю болоньевую куртку своими дрожащими руками, и с каким-то почти детским испугом глядел на то, что происходит вокруг. В какой-то миг, увернувшись от идущей по коридору дамочки, он нечаянно обнажил пояс, где в свете ярких потолочных ламп промелькнуло сияющее основание бомбы.

– Нашёл, – выдохнул Моран, делая несколько медленных шагов вперёд.

Мужчину перед ним едва ли не трясло. Он не мог и минуты простоять на месте – всё переступал с ноги на ногу и нервно смотрел по сторонам. Моран хотел воспользоваться его замешательством. Он шёл осторожно, словно ступал на минное поле, то и дело поглядывая на свою цель.

Люди вокруг всё не прекращали свои долгие беседы, где-то вдали старшая работница громко отчитывала свою подопечную за то, что та потеряла стопку с документами, в телевизоре всё не умолкали разговоры о предстоящем саммите, а часы мерно отсчитывали уплывающие мгновения спокойствия.

Мужчина в синей куртке замер.

Моран остановился, не смея ступить и шагу. Он пронзал взглядом свою цель, ощущая, как время резко замедлило свой ход. Рука потянулась к пистолету, но так и не успела закончить это простое механическое движение. Мужчина в синей куртке вдруг резко сорвался с места и ринулся к уборным.

И вновь ему приходилось бежать в толпе людей. И вновь цель, которую он только-только приметил, ускользала от него. Моран больше не заботился о том, чтобы быть учтивым. Он перестал извиняться за то, что бесцеремонно расталкивал всех на своём пути, впредь он даже не утруждался взглянуть на того, кого он нечаянно задел, пробираясь сквозь столпотворение из разношёрстных мигрантов. Ему было не до этого. Единственное, что заботило Себастьяна в тот момент, – это псих в синей куртке, который держал руку на спусковом рычаге.

– Код деактивации бомбы! – рыкнул Моран в наушник, но его слова, похоже, так и не дошли до Евы, потерявшись где-то среди белого шума.

«Что ты говоришь?» – переспросила она.

– Код деактивации, – повторил с раздражением Моран.

«Пятьсот одиннадцать», – ответила практически мгновенно Ева.

Это казалось каким-то смертельным бегом с препятствиями – миновать все эти повороты многолюдных коридоров, перепрыгивать через тележки с бытовой химией, что таскали за собой уборщики, и расчищать себе путь в погоне за безумцем в синей куртке. Морану оставалось преодолеть каких-то десять ярдов, когда мужчина сделал последний рывок и вошёл в мужскую уборную. Моран ускорился и уже готов был снести с петель эту чёртову дверь, как вдруг услышал приглушённый щелчок. «Глушитель», – подумал он.

«Себ, ты здесь? – спросила Ева. – Что там происходит? Почему ты стоишь на месте?»

– В туалете же нет камер?

«Нет, – ответила Брэдфорд. – А что…»

– Я вхожу, – перебил он её и без усилий отворил дверь уборной.

Внутри оказалось тихо. Никакого шума или суматохи – всё это осталось в многолюдных коридорах посольства. Здесь же, на сыром полу уборной Моран нашёл лишь бездыханное тело того мужчины, за которым он гнался. Из его затылка густой струёй вытекала кровь, оставляя багровые разводы на сияюще белом кафеле. Безжизненные глаза молодого парня устремились в бездну. Куртка на нём была расстегнута, и Себастьян мог констатировать наиболее ужасный факт – на парне не было пояса со взрывчаткой.

Позади послышался тихий скрип, что заставил Морана резко развернуться. Дверь медленно захлопнулась, открывая перед Себом прислонившегося к стене Гасана Асада. В одной его руке покоился армейский Глок с самодельным глушителем, а в другой сияла своим отполированным корпусом бомба.

– Здравствуй, Себастьян, – заговорил Асад своим низким хриплым голосом.

Вид у него был ужасен – глаза покраснели, словно у заядлого наркомана, руки подёргивало в лёгком треморе, а крепкое тело вдруг, словно ссохлось от невыносимой боли, и здесь, в ярком свете ламп было видно каждую его выступающую кость. Гасан Асад стал похож на избитого пса, что готов был разодрать в клочья любого, кто встанет у него на пути.

– Лучше отдай её, Гасан, – сказал Себастьян, выставляя перед собой Браунинг.

«Господи», – отчаянно вздохнула Ева, но Моран слабо слышал её.

– С чего бы мне вдруг отдавать её?! – Гасан с ядовитой усмешкой покосился на бомбу.

– Зачем она тебе?

– Хочу закончить начатое.

Моран с непониманием покосился на Гасана, ожидая хоть каких-то объяснений. Ему нужно было что-то, за что он мог уцепиться, – фраза, слово, эмоция – что угодно. Но сейчас, глядя на Гасана, Себастьян не видел ничего кроме бездны чистого безумия, которая всё глубже затягивала его, отдаляя от реальности.

– А знаешь, – сказал Асад, взводя курок. – К черту.

Прогремел выстрел. Моран ощутил жжение в бедре, куда едва не попала пуля. К его счастью он успел увернуться и заработал всего лишь глубокую царапину, но даже этого хватило, чтобы на миг выбить его из колеи. Он не заметил, как ошалевший Асад приблизился к нему, скорчившемуся от резкого приступа боли, и с силой зарядил прикладом в висок.

– Ты слышишь выстрелы, Себастьян? – кричал он, замахиваясь ещё раз.

Второй удар должен был прийтись на челюсть, но Моран вовремя опомнился и с силой вцепился Асаду в руку, одним сильным движением отталкивая его от себя. Резкие выпады вызвали приступ поистине адской головной боли. В глазах потемнело, и Моран через силу пытался вернуть фокус тому, что он видит. Уши заложило, а тело словно не слушалось его. Схватившись за раковину, Себастьян встал крепко на ноги и без промедлений наотмашь выстрелил, попадая Асаду в руку. Послышался громкий истерический крик. Гасан зажал кровоточащую рану, казалось бы, не обращая внимания на выпавший из рук пояс, что отлетел к дальней стене.

– Твою мать, – крикнул он, глядя на стекающую на пол кровь.

Асад попытался выстрелить ещё раз, и на этот раз Моран не стал медлить с реакцией. Он увернулся от пролетевшей мимо его головы пули, что попала в висящее позади зеркало, и со всей силой навалился на Гасана, вталкивая его в одну из туалетных кабинок. Припечатав Асада к стене, он выбил из его рук оружие и стал проходиться кулаками по его лицу, не испытывая ни малейшей жалости к тому существу, что сейчас извивалось в его руках. Он наносил удар за ударом, ощущая, как под руками крошатся кости, бил с такой силой, словно перед ним вовсе не человек – животное, не имеющие никаких представлений о морали. В памяти Морана всплывали кадры из допроса номер 308, и он хотел, он искренне жаждал, чтобы Асад испытал всё то, что перенесла Ева во время той пытки.

Где-то на периферии голос Брэдфорд уже давно сорвался на крик и пытался привести его в сознание, но Себастьян не слышал его. В его висках пульсировала боль, по венам разносился адреналин, а в голове не осталось ни единой связанной мысли. Всё, что видел Моран, – лицо психопата, который вопреки всем пыткам ни на миг не переставал пугающе улыбаться.

Спустя какое-то время, когда приступ всепоглощающей ярости прошёл, а на лице Гасана прибавился с десяток новых гематом и ссадин, Моран остановился. Он схватил Асада за шею и с силой потащил на себя, вытаскивая из кабинки. Пистолет его давно покоился где-то на полу, а сам Гасан, как истинный безумец, скалился, обнажая окровавленные зубы.

– Ты слышишь звуки выстрелов, Себастьян? – спросил он вдруг, чем вызвал у Морана мимолётное замешательство.

Миг – и он чувствует, как что-то острое пронзает его грудь в том месте, где в бешеном ритме заходилось сердце. Моран смотрит на руку Асада и видит в ней карманный нож – точно такой же, как тот, которым он однажды пытал Еву. Себастьян пятится назад, чувствуя, как постепенно ему перестаёт хватать воздуха. Кровь заполняет лёгкие, а глаза больше не улавливают действительность.

Второй удар пришёлся на солнечное сплетение. Нож пронзал кожу, рассекая тонкие стенки тканей, и Себастьян чувствовал, как окончательно теряет координацию. Он схватил Асада за руку, что сжимала рукоять, и со всей оставшейся силой оттолкнул в сторону. Клинок провернулся в теле и с лёгкостью вышел, обнажая кровавое лезвие. Себастьян больше не мог держаться на ногах.

Он зашагал назад – к небольшому решётчатому окну – и, когда его взгляд упёрся в очертания металлического пояса, Моран позволил себе медленно осесть на пол. Асад ещё говорил что-то о справедливости и о причудах судьбы, размахивая окровавленным лезвием, но Себастьян не слышал его. Он осторожно подтянул к себе пояс, стараясь не издавать громких звуков, и дрожащими руками набрал заветную комбинацию.

Пуск.

Асад умолк. Подняв лежащий у раковины пистолет, он довольно взглянул на Морана. Уходящие силы позволяли Себу рассмотреть очертания человека, стоящего напротив, но он слабо понимал, кто это на самом деле. В груди больно сжималось сердце, а последние капли воздуха утонули в кровавом кашле.

– Это тебе больше не понадобится, – сказал Гасан, отодвигая ногой пояс.

Моран не знал, что происходит вокруг, – он больше не видел ничего, кроме кромешной тьмы, что захватывала его в свои цепкие объятия. Стало холодно. Из окна подул лёгкий весенний ветер, и Себастьян вдруг ощутил что-то металлическое, упирающееся в его лоб.

– Последнее слово? – спросил хриплый голос, исходящий откуда-то сверху.

– Б-беги, – прорычал из последних сил Моран, прежде чем раздался тихий щелчок.

Тьма поглотила его без остатка.

Комментарий к Глава 4. Себастьян: Женева

[1] Segítségre van szüksége?(венг.) – “Нужна помощь?”

[2] Курма – традиционное блюдо афганской кухни, жаренное мясо птицы с луком и помидорами

[3] Фирми – молочный пудинг с фисташками

[4] Слова на дорожных знаках означают “Пробка!”. Традиционно в Швейцарии все дорожные знаки выполнены на трёх государственных языках – немецком, французском и итальянском. Кроме этого к государственным языкам относиться ретроманский, распространённых в отдельных районах страны.