Текст книги "Сквозь замочную скважину (СИ)"

Автор книги: Angie Smith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 61 страниц)

Камилла сказала, что ей стоит оставаться в постели ещё минимум неделю, но у Евы не было столько времени. Всё, о чём она могла думать, – это Прага. Ей нужно туда, и она сделает всё, чтобы достичь своей цели. После каждой попытки подняться Ева со стоном валилась на постель, надеясь, что швы на ране не разошлись благодаря её отчаянным стараниям. Однако, чем больше она пыталась, тем меньше ощущала боль. В конечном итоге, спустя долгие пять суток борьбы с собственным телом, Ева сумела встать на ноги.

– Чёрт, – выдохнула она с совершенно безумной улыбкой. Живот сдавливал спазм, а мир перед глазами тускнел, но она была счастлива.

Глупая радость держалась недолго, до того самого момента, когда Ева решилась сделать свои первые за последнюю неделю шаги. Не пройдя и трёх ярдов, она ощутила, как ноги подкашиваются, и тело тянет вниз. Боль становилась поистине невыносимой, но Ева пыталась держаться. Ей казалось, что, чем дольше она простоит на ногах, тем ближе окажется к своей призрачной цели. Её хватило на две минуты, после чего ноги окончательно ослабли и перестали держать. Ева упала на колени в тот самый момент, когда в комнату вошла Камилла.

– Что вы делаете? – воскликнула она, ставя на ближайшую полку поднос с едой. – Вам нельзя вставать.

Камилла подошла к согнутой в три погибели Еве и присела рядом, судорожно осматривая её раны.

– Мне нужно уходить отсюда, – прошипела натужно Брэдфорд, хватаясь за живот. – И как можно скорее.

– Вы умрёте от болевого шока, если сейчас уйдёте.

– Дай руку, – она ухватилась за Камиллу и вместе с ней медленно поднялась на ноги. – Видишь, со мной всё в порядке.

– Вы – ребёнок, Ева, – упрекнула её Камилла. – Пошли в постель. Я принесла вам обед и немного жаропонижающего, но, судя по всему, мне стоит вернуться за обезболивающим. Oh, Gott! – воскликнула она, приложив руку к Евиному лбу. – Вы горите!

Как только Ева легла на кровать, Камилла побежала к коробке с лекарствами и, поискав там жаропонижающее, всучила его ей. Первое время Брэдфорд отмахивалась от такой заботы, утверждая, что с ней всё в порядке, но, когда мир перед глазами превратился в один сплошной градиент, а по телу словно прошлись отбойным молотком – такой сильной была боль, она всё же приняла пилюли.

– Зачем вы всё это делаете? – тихо спросила Камилла, садясь на стул рядом с койкой. – Зачем доводите себя до такого?

– Ты не понимаешь, – сказала Ева, отдавая ей стакан с водой. – Меня ждёт…

– Кто вас ждёт, Ева?

Это был, пожалуй, самый правильный вопрос, который так и не решалась задать себе Ева. Вариантов ответа было немного – или «никто» или…

– Мой муж, – ответила Брэдфорд.

Камилла лишь пожала плечами, мол, и почему тогда он за вами не приедет. Ева видела в её глазах скепсис. Даже эта, далёкая от тягот её жизни девушка осознавала всю наивность подобного заявления, что уж говорить о самой Брэдфорд. Однако по какой-то неведомой причине Ева была уверена – он не уехал оттуда и не оставил её без единой надежды на спасение. Ей всего лишь нужно выбраться из этого горного пекла и преодолеть несколько сотен миль пути по прямой трассе. А потом, уже в Праге – вдали от погонь и опасности – она решит, как поступить дальше. И Джеймс ей в этом поможет.

Спустя несколько минут, когда Ева таки приняла все нужные лекарства и клятвенно пообещала съесть свой обед, Камилла ушла, напоследок бросив:

– Ваш муж, наверняка, хочет видеть вас живой. Поэтому не делайте глупостей.

***

Ей понадобилось ещё два дня, чтобы научиться преодолевать расстояние до двери. Ни предостережения Камиллы, ни адская боль не останавливали Брэдфорд в стремлении поскорее вернуться в строй, поэтому Ева продолжала свои импровизированные тренировки и после каждой новой «вершины» с ещё большим энтузиазмом рвалась вперёд. Вскоре, она смогла выйти за дверь, после чего открыла для себя множество новых фактов о месте, в котором обитала последние несколько недель.

Во-первых, дом, в котором она оказалась, был достаточно большим для лесной лачуги. В нём было два этажа, несколько спален и, судя по всему, достаточно тонкие стены, поскольку любой шорох или скрип, доносящийся из другого конца здания, эхом долетал до слуха Евы. Из окна длинного коридора Брэдфорд смогла разглядеть часть заднего двора, на котором располагался гараж для машины Байера и навес, до отвала забитый дровами. За невысоким каменным забором, что ограждал двор, тянулась широкая полоса леса. Где-то там, среди укрытых снегом сосен, была припрятана её машина. А чуть дальше на север располагалась та самая военная база, на которой они с Мориарти попрощались с Асадом, Клеманом и их ручной собачонкой – Алексом Риттером.

Вторым, что для себя прояснила Ева, была та самая музыка, а точнее – радио-спектакли и мюзиклы, которые доносились до неё, казалось бы, из соседней комнаты. На самом деле, её источник находился гораздо дальше – практически на другом конце коридора, но, благодаря хорошей акустике, Ева могла слышать её так отчётливо, словно сидела у того самого старого проигрывателя. Ей безумно хотелось узнать, что же за шум скрывает эта уже осточертевшая ей трель, но Брэдфорд не стала проверять. От части потому, что не хотела нарушать покой Байера, но, по большей мере, потому, что ей уже было откровенно плевать на то, что здесь происходит. Главное сейчас – убраться отсюда в относительном здравии и поскорее забыть об этом месте.

Следующей целью после двери собственной коморки для Евы стала лестница. Не сказать, что она не осознавала всей опасности от такой прогулки, но ей стоило двигаться дальше, а без здравого риска все её потуги и гроша ломаного не стоят. Решиться на это было сложно, однако в один из дней, когда коридор оказался пуст, а спектакль «Человек снаружи» шёл на поистине оглушающей громкости, Ева таки ступила на первую из двадцати высоких деревянных ступеней. Она вцепилась здоровой рукой в широкие перила и стала медленно спускаться. Ступень за ступенью, шаг за шагом Ева приближалась к первому этажу. На лбу выступила испарина, а живот, как назло, скрутило спазмом. Всё происходящее вдруг стало казаться каким-то до безумия реалистичным сном. Ева не могла понять, где она – там, на лестнице, или в глубине своих мечтаний, где ей было совсем не страшно упасть с высоты. Ещё немного – и она окончательно утратит связь с реальностью, проваливаясь куда-то вниз.

Худшее, что могло произойти, это один неверный шаг. Ева оступилась. Она почти не заметила, как нога соскользнула со ступени, и тело оказалось в шаге от того, чтобы встретиться с землёй. К счастью Евы, она успела ухватиться за перила и избежать худшей участи. Швы заболели от резких движений, из-за чего Еве пришлось медленно осесть на холодные ступени, прислонив голову к деревянным балкам, что спасли её от перелома хребта.

– Уже уходите? – послышался голос где-то позади неё. Спустя миг, перед Евой появился Байер.

С лёгкой усмешкой он взглянул на запыхавшуюся Брэдфорд, после чего облокотился на перила и заговорил:

– Ну и что вы затеяли? Решили поломать оставшиеся целые кости?

По правде говоря, не такой реакции ожидала Ева. В последнее время Ганс казался ещё более закрытым, чем поначалу. При их коротких встречах он предпочитал говорить лишь о состоянии Евы и её возможных перспективах. Остальные темы были под негласным табу. Сейчас же он даже не упрекал, скорее – пытался образумить в лёгкой саркастичной манере.

– Мне нужно встать на ноги, – сказала Ева, глядя на Ганса исподлобья. – Быстрее.

– Да, точно, – протянул Байер, понимающе кивая. – Вы ведь спешите в Прагу, кажется. К вашему мужу. Почему бы тогда ему не приехать сюда за вами?

– Он не знает, где я.

– Как так? – Байер с непониманием покосился на Еву.

– Я… – она сделала небольшую паузу, пытаясь унять накатившую головную боль, – я сбежала. Думала, так будет лучше для нас двоих.

– Ясно.

Ева ощущала, что говорит лишнее. Этому человеку вовсе не обязательно знать о её личных проблемах. Судьба Евы Брэдфорд – только её забота. Так было, есть и будет. С семи лет её отучили от отцовской заботы, сослав в интернат для богатеньких отпрысков на целых десять лет. Там, за пятьдесят миль от дома, в компании своих извращённых, избалованных излишней заботой соседок, Ева впервые поняла, насколько важно быть сильной и не надеяться на чью-то помощь.

Сейчас, глядя на Байера, – уставшего от своих собственных проблем и забот о ней, Брэдфорд понимала, что весь этот спектакль с больной искалеченной Евой Доуз пора заканчивать.

– Слушайте, я знаю, что создаю вам много проблем… – заговорила было она, но Ганс её перебил.

– Вставайте, Ева, – сказал он, протягивая ей руку.

– Что?

Ева не совсем понимала, что он хотел от неё. Она с недоверием смотрела на Байера, нависшего над ней, словно грозовая туча, и пыталась осмыслить суть его просьбы.

– Давайте руку. Я покажу вам дом. Ну, по крайней мере, его часть. Пойдёмте.

Несколько секунд ушло на то, чтобы обмозговать столь неожиданное предложение, после чего Ева всё же приняла жест Байера и медленно поднялась на ноги, стараясь сохранять равновесие и не зацепить поломанную руку. Спускаться вниз с посторонней помощью оказалось намного легче, быстрее и, что самое главное, безопаснее. Пока они шли по лестнице, Ганс крепко держал Еву за руку, параллельно рассказывая о том, как ему повезло сохранить этот чудный дом конца 19 века в целости и сохранности.

Ева не знала, куда они идут, но была уверена, что у их променада есть одна чёткая цель, известная одному лишь Байеру. Вместе с Гансом они медленно миновали небольшой парадный холл и широкую гостиную, что соединялись одной высокой аркой. Под ногами скрипели старые половицы, усердно отдраенные и натёртые воском благодаря Камилле. По словам Байера, на этой девушке нынче держится вся их скромная усадьба.

– Если бы не Камилла, – говорил Ганс, – едва ли я бы справился с этим домом.

Байер не спрашивал, тяжело ли Еве, больно ли ей и стоит ли им замедлить шаг. Он словно ощущал тот самый нужный темп, с которым Ева могла преодолевать путь без риска для своего здоровья. Брэдфорд импонировала личность Байера. Он не был на все сто процентов искренен, но, в силу своей профессии, хорошо понимал натуру Евы и не упрекал её за рвение поскорее покинуть его дом.

За время их небольшой прогулки Брэдфорд успела увидеть практически весь первый этаж дома и услышать немного о его истории. Эта охотничья усадьба раньше принадлежала каким-то потомственным австрийским аристократам, которые уже лет двадцать, как эмигрировали в Штаты. Дом за ненадобностью был продан по бросовой цене. Для них он оказался обузой, а для Байера – настоящей находкой. Вдали от шумного города, в самом сердце Альп, эта маленькая частица прошлого стала для него хорошим убежищем. Здесь удобно проводить личные практики и включать на полную катушку проигрыватель, чтобы сконцентрироваться за написанием очередной научной статьи. Не сказать, что дом произвёл на Еву какое-то особое впечатление, – она не разделяла любви к этим краям, а после всего, что произошло, её и вовсе не тянуло в какой-то отчуждённый уголок мира. Хотелось спокойствия, но никак не одиночества.

В конце длинного коридора, который, словно нить, пронизывал весь этаж, оказалась просторная кухня, на которой нашлась запыхавшаяся Камилла. Она как раз разожгла небольшую металлическую топку и закончила с обедом, когда к ней наведались Ганс и Ева. Горничная хотела было начать нравоучительную проповедь по поводу евиного состояния, но Байер вовремя её осадил и попросил подать на стол обед для них с миссис Доуз.

Они с Гансом сели по разные стороны небольшого кухонного стола и принялись за овощное рагу, приготовленное Камиллой. Боль измотала Еву, и она ощущала поистине дикий голод, а потому даже столь незамысловатое блюдо сейчас было для неё произведением кулинарного искусства. Байер же чаще прикладывался к чашке с чаем, нежели к уже остывшему рагу. Гораздо больше времени он тратил на то, чтобы украдкой проследить за Евой, – за характером её движений, специфической мимикой и непроизвольными жестами, которые зачастую выдавали истинную человеческую натуру.

– А я ведь не спросил у вас главного, Ева, – заговорил вдруг Ганс в момент, когда Камилла покинула кухню, и они остались одни.

– Чего?

– Кто вы?

– Я? – переспросила она. – Я – Ева Доуз, британка, питаю слабость к шпионским боевикам и ужасно вожу в гололёд.

Пока Ева произносила свою нехитрую тираду, она пробегалась глазами по кухне, улавливая все мелочи здешней обстановки. От одного конца комнаты к другому тянулись ряды полок, заполненных отмытой до блеска посудой. У окна примостилась металлическая раковина с ржавым протекающим краном, а рядом с ней, отделяя мойку от разогретой деревянной топки, взгромоздилась пара сервантов. На миг Ева застыла. Она смотрела на отражение в витрине и не верила своим глазам. Позади неё, в пяти ярдах, стояла какая-то неизвестная женщина. В отражении виднелся её худощавый силуэт с пышными кудрявыми волосами. Лица не было видно.

– Забавно, – усмехнулся Байер. – Но мне хотелось бы услышать нечто более… точное.

– Ну… – Ева вновь взглянула на отражение в серванте и увидела там мелькнувший силуэт, – я бы могла выложить вам всё, но мне гораздо интереснее, что обо мне скажете вы, Ганс.

Она не стала паниковать или говорить Гансу о своей находке. Он, наверняка, и сам всё прекрасно видел и искренне надеялся, что повёрнутая спиной к выходу Ева не заметит маячащую на фоне женскую фигуру. Брэдфорд же хотела, чтобы эта женщина подошла ближе. Ей нужно было видеть её лицо, чтобы проверить свои предположения.

Тем временем Байер продолжал их беседу, одаривая Еву своими смелыми предположениями на её счёт:

– Ваше происхождение легко выдает специфический акцент. Британия, графство Корнуолл, если я не ошибаюсь. У вас нервная работа, вы привыкли к постоянным стрессам, что нынче – огромный плюс для вас. Ваша настороженность позволяет мне предполагать, что жизнь вас не балует. Вы можете быть или заурядным офисным планктоном или преступницей, и что-то мне подсказывает, что второй вариант к вам гораздо ближе. Я уверен, что в своей жизни вы многое потеряли, но у вас есть цель, которая помогает вам забывать о былых проблемах. Вы подавляете в себе все страхи, потому что думаете, что они делают вас уязвимой.

– Вау, – без особого энтузиазма воскликнула Ева. – Медиумом подрабатываете? Гадаете на картах?

Она всё смотрела на отражение в витрине, которое показывало приближающуюся к ней фигуру. Медленной поступью она шагала от смежной комнаты навстречу Еве. Богомерзкая трель старенького проигрывателя не долетала до этой части дома, от чего каждый шаг этой худощавой фигуры по старому паркету был отдавался тихим скрипом.

– В каком-то смысле, то, чем я занимаюсь, можно назвать гаданием, – наигранно усмехнулся Ганс. Ева видела – он уже давно не смотрел ей в глаза. Взгляд Байера был устремлён к той самой фигуре, что отражалась в витрине нечётким тёмным силуэтом. – Вот только гадаю я не по руке, а по вашим реакциям. Но всё, на что я способен, – это общий набросок. А для того, чтобы я вам доверял, мне нужен чёткий детализированный портрет. И начать, я думаю, стоит с имени, – он медленно перевёл взгляд на Еву. – Или, скорее, с фамилии.

Он играл с ней. Хотел отвлечь, но получалось плохо. Байер думал, что Ева совсем уж слепая, если не замечает стоящего позади человека, и это было ей на руку.

– Чем вам не угодила фамилия «Доуз»? – с долей досады спросила Брэдфорд.

– Фальшивка, – отмахнулся Байер. – Пусть и хорошая. Может быть, вы взяли её от знакомого или кумира, но она вам чужда.

Слова Ганса не сильно заботили Еву. Это было очевидным исходом для столь проницательного человека, как он. Ему несложно уличить обман. Да и сам он, судя по всему, имел парочку скелетов в шкафу, которые волновали Еву гораздо больше, нежели вскрывшаяся правда о её происхождении.

Когда Брэдфорд вновь взглянула на отражение в серванте, силуэт исчез за стеной. Было видно лишь подол платья, что проглядывал из дверного проема. На миг Еве даже показалось, что всё это – лишь игра её воображения, но затем она взглянула на Байера – встревоженного и напряжённого – и поняла, что не сошла с ума.

– Зачем вам знать, кто я, Ганс? – она склонила голову на бок, неотрывно наблюдая за реакцией Байера.

– Чтобы быть уверенным, что я не совершил ошибку, спасая беглую преступницу на заснеженной трассе две недели назад.

– Ну, хорошо, – вздохнула Ева, откидываясь на спинку стула. – Меня зовут Ева Брэдфорд. И я не преступница в том смысле, в котором употребляют это слово большинство людей. Я – координатор, помогаю людям достичь цели кратчайшим путём. Хорошо разбираюсь в топографии на местности и картах. Я действительно из Британии, из Корнуолла, но мне там больше нет места, а потому сейчас я здесь – убегаю от проблем и стараюсь сохранить жизнь единственному человеку, который ещё важен для меня.

– Этот человек – ваш муж, насколько я понимаю? – уточнил Байер.

– Да.

– Что ж, хорошо… – задумчиво протянул Ганс, уставившись на то место, где пряталась та самая женщина. – Теперь всё стало немного понятнее.

– Но у меня тоже есть пара вопросов к вам, – громко воскликнула Ева, вновь обращая на себя внимание.

– Прошу, – кивнул Ганс. – Спрашивайте, Ева.

– Женщина за моей спиной – кто она?

Выражение лица Байера менялось с невероятной скоростью. Лёгкая отрешенность сменилась искренним удивлением, которое было совсем не к лицу мужчине вроде Ганса.

– Как вы…

– Я заметила её в отражении серванта несколько минут назад.

– Она не должна вас беспокоить.

– Но она беспокоит меня, – Ева резко обернулась и тут же встретилась взглядом с выглядывающей из-за двери женщиной. – Wer sind Sie, Frau?[4]

Силуэт обрёл чёткие контуры. Теперь перед Евой стояла не просто молчаливая фигура. Это была женщина – молодая, истощённая барышня с пустым взглядом серых глаз и копной густых русых кудрей, спадающих редкими прядями на её бледное лицо. В своём большом мешковатом платье, которое скорее напоминало викторианскую ночную рубашку, она была похожа на призрак. Ева смотрела на неё и смутно узнавала эти черты. Всё это она уже однажды видела – несколько недель назад на заснеженной горной дороге, когда на её пути появилась живая преграда в лице бойкой девушки, которой было плевать на мчащуюся навстречу машину.

Внимание Евы явно не понравилось ей, а потому барышня вышла из своего убежища и с искренней злобой воззрела на временную обитательницу их дома.

– Nein, Greta! Steh dort! [5] – громко сказал Ганс, выставив перед собой руку.

Но Грета едва ли услышала его просьбу. Она медленно направилась в сторону Евы, слегка пошатываясь при каждом новом шаге. Зрелище было поистине жутким. Ева привстала со своего места, ожидая худшего исхода. Барышня явно была не в своём уме. Она смотрела на Брэдфорд так, словно та была её главным врагом, словно само её существование – это одна большая ошибка, которую стоит исправить. Лишь вблизи Ева смогла разглядеть, что в руке у девушки сверкал острым лезвием кухонный нож.

Ганс не успел перехватить её. Грета в два широких шага преодолела оставшееся расстояние и со всей силы навалилась на Еву, прижимая её к кухонному столу. Шеи Брэдфорд коснулось холодное лезвие, а живот вновь стянуло спазмом. Она ощущала, что совершила непростительную ошибку, задев эту девушку.

– Was machst du hier? – шипела Грета, прижимая лезвие к шее. – Willst du mich toten?[6]

Где-то на фоне кричал Ганс. Он пытался успокоить Грету и осадить её порыв гнева. Однако все его слова отскакивали от девушки, словно мячи для сквоша, брошенные в громадную бетонную стену. Ева пыталась оттолкнуть Грету. Её здоровая рука упиралась в грудь девушки, однако холодное лезвие, касающееся шеи в опасной близости от сонной артерии, парализовало её. Ева понимала – один неверный шаг с её стороны, и эта безумная девушка прикончит её быстрее, чем Ганс успеет хоть что-либо ей сказать.

– Я не… – Ева тяжело сглотнула, – не хочу вас убивать. Скажите ей, что я не хочу причинять ей вреда! – крикнула она Байеру.

Ганс оказался рядом в тот самый момент, когда нож едва успел войти в шею. Он схватил Грету и оттолкнул назад, выбивая из рук холодное оружие. Пара капель крови окропила Евину футболку, а неглубокий порез немного жег, но это было мелочью в сравнении с возможными последствиями. Ганс оттащил Грету к соседнему стулу и усадил на него, шепча что-то бессвязное на немецком. Он не казался злым – скорее напуганным от того, что случилось (или могло случиться).

Байер сел рядом, обняв Грету, и стал методично нашёптывать ей что-то о безопасности и о том, что она уже может не бояться. Ева же с недоумением взирала на всю эту картину, прижимая к ране найденное неподалёку кухонное полотенце. Она боялась что-то сказать, не желая нарушить такую спокойную идиллию. В висках стучала кровь, а шею жгло от пореза, но Ева практически не ощущала боли. Она была в полнейшем шоке – настолько сильном, что даже не заметила, как из соседней комнаты к ним прибежала горничная.

– Камилла! – рыкнул ей Байер, выпуская из своих объятий Грету. – Где тебя черти носят?!

– Простите, я сейчас… – засуетилась Камилла, подбегая к Грете. – Пойдём, дорогая. Пойдём, всё хорошо, – она взяла за руку всё ещё немного раздражённую Грету и повела её к выходу, мерно поглаживая по спине. – Я уже постелила тебе чистую простыню. Пойдём, включим «Волшебника страны Оз» и примем лекарство.

Ганс остановил её у двери, шепнув на ухо:

– Дай ей вечернюю дозу. И проследи, чтобы она съела обед.

Затем, когда за Камиллой закрылась дверь, он устало повалился на свободный стул и потёр переносицу. Подобные случаи были для него, определённо, не в новинку. Ганс, как ни в чём не бывало, допил свой уже давно остывший чай, после чего внимательно взглянул на Еву.

– Полагаю, у вас много вопросов, – сказал он без доли усмешки.

В ответ Ева лишь безмолвно кивнула. Она ждала неохотного рассказа на три предложения, но в ответ получила вполне себе внятную и логичную историю, в которой было место тому самому человеческому альтруизму вперемешку с искренним эгоизмом. И эта странная комбинация противоречивых чувств вмещалась в одном единственном человеке, имя которого – Ганс Байер.

Он рассказал ей, если не всё, то, пожалуй, многое. Что-то, вероятнее всего, приукрасил, что-то – и вовсе не упомянул. Но рассказ Байера, который происходил параллельно с его медицинским осмотром раненной шеи, звучал правдиво, и Ева предпочла поверить ему.

– С Гретой всегда было сложно, – говорил Ганс, накладывая на рану тонкую повязку. – В лечебнице её не могла вытерпеть ни одна медсестра, а большинство врачей просто не понимали всю сложность её диагноза, назначая целые тонны седативных.

– Что с ней? – поинтересовалась Ева, ощупывая очередной клочок бинта на своём теле.

– У Греты импульсивное расстройство личности. Синдром Туретта в острой форме. Суд Линца признал её опасной для общества после того, как у неё случился приступ прямо посреди парка, где она любила гулять. Тогда она чуть не убила ребёнка, который закинул фрисби на её лавку. После этого Грета попала в психиатрическую лечебницу, где её встретил я. Она была не первым человеком с подобным диагнозом, которого мне довелось лечить, но её реакции были… необычными. Агрессия, появляющаяся при приступах, всегда имела точный вектор. Она не была бесконтрольной и не касалась всех, скорее, человека, который стал её катализатором. Но так же были и люди, которых она практически никогда не задевала. Грета питала к ним особую привязанность и старалась оберегать… весьма специфическими методами. Среди этих людей были я и её соседка по комнате, Инге. К сожалению, девочка не выдержала всего, что с ней произошло до лечебницы, и, спустя несколько месяцев, после знакомства с Гретой Инге вскрыла себе вены. После этого у Греты пропал сон. Её приступы участились и стали ещё более жестокими и опасными, как для окружающих, так и для неё самой. Тогда я принял решение изменить лечение. Я забрал Грету из больницы и перевёз её сюда – в место, где она бы не смогла больше никому навредить. Мы научились справляться с гневом посредством внешних факторов. Грета всегда любила музыку, поэтому я привёз ей свою коллекцию радио-спектаклей. Они отвлекали её от агрессии и помогали сконцентрировать внимание на чем-то отличном от злости. С работы в лечебнице пришлось уволиться, и я занялся частной практикой, чтобы хватало денег на лекарства. Затем появилась Камилла, и всё стало гораздо проще. Мне больше не нужно было сутками напролёт сидеть у постели Греты, чтобы не дать ей разнести здесь всё. Я смог заняться мелким бизнесом, чередуя его со своими практиками, и всё шло довольно неплохо…

– Пока вам не повстречалась я, – закончила за него Брэдфорд с безрадостной улыбкой.

Всё время этого краткого, но информативного рассказа Ева следила за тем, как одна за другой эмоции сменяются на лице Ганса – от тревоги, с которой он рассказывал о своих больничных буднях в Линце, до неизмеримой теплоты, что разливалась в нём после упоминания Греты. Он прикипел к этой девушке гораздо сильнее, чем должен был, и, похоже, ему было откровенно всё равно на сей факт. Единственное, что, похоже, беспокоило Байера, – его новая гостья и проблемы, которые свалились на него с её появлением.

– Вы мне не обуза, Ева, – вздохнул Ганс, потирая вспотевшую шею. – Я не привык бросать потерянных людей, особенно, если они попадают в передряги по моей вине. Ведь это я тогда забыл закрыть входную дверь, когда ходил за дровами для камина. Грета всегда отличалась свободолюбивым нравом. Да я её и не осуждаю – мать предпочитала не обращать внимания на её болезнь, а, когда приступы были особо бурными, она попросту запирала Грету в пустой комнате – без окон и мебели, – пока та не успокоится. После такого «чудного» детства сложно не полюбить свободу. Вот она и выбежала при первой подвернувшейся возможности.

– Почему она бросилась под машину? – спросила Ева. Суицидальные наклонности Греты всё ещё не давали ей покоя.

– Не знаю, – пожал плечами Байер. – Может, подумала, что это Инге за ней приехала. Она до сих пор не верит в то, что её подруга мертва.

Слова Байера, сказанные абсолютно серьёзным тоном, привели Еву в замешательство. Она всё смотрела на Ганса и пыталась осознать масштабы бреда, в котором она погрязла по самые уши.

– Чёрт, какое-то безумие… – выдохнула Брэдфорд, потирая уставшее лицо.

– Добро пожаловать в мой мир, Ева.

«Мой мир…», – вторило её сознание. Этот мир был ей чужд, он казался инородным, неправильным, безумным, сюрреалистичным, наполненным самыми причудливыми образами, с которыми Еве никогда бы не хотелось встретиться вновь. Ей было стыдно признаться, ведь этот мужчина спас её от мучительной смерти, но Ганс не вызывал в ней ни малейшего сожаления. В конце концов, он сам выбрал эту жизнь, сам построил этот нелепый и дивный мир в сердце австрийских Альп. Ева была ему благодарна за своё спасение, но не более.

– Почему вы не рассказали о ней? – вопрос был закономерным, а ответ на него – вполне себе очевидным.

– По той же причине, по которой вы скрыли от меня свою личность. Я беспокоился за неё, не хотел, чтобы кто-то навредил ей. И ещё, по правде говоря, я не сильно доверял вам.

Ева усмехнулась. Она, как никто, понимала сейчас Ганса в его стремлении сберечь то единственное, что ещё имело для него смысл. Эта иррациональная забота была тем, что их объединяло и позволяло Еве понять этого человека немного лучше. Таким, как они, присуще нездоровое беспокойство о близких, которое, в конечном итоге, приводит их на распутье между правдой и ложью. И выбор нужного пути никогда не бывает простым.

Они просидели в кухне ещё с полчаса, пока музыка наверху не утихла и к ним не спустилась уставшая Камилла. Она молча проводила Еву в её комнату, где её уже ждала очередная порция обезболивающих, чистая постель и пара книг, которые ей передал Ганс.

Вечером обстановка в доме была необычайно тихой. Из-за стены больше не доносились хриплые песнопения голливудских дикторов, не скрипели двери, не раздавались громкие шаги Камиллы, бегающей от одного конца коридора к другому в попытке отдраить до блеска старый деревянный пол. Ганс погрузился в работу, а Грета, скорее всего, спала, получив внеплановую дозу успокоительного. Всё словно застыло в статичном тягучем спокойствии. Читая первый том Канта, Ева всё больше понимала, что не может сосредоточиться. Тишина, столь желанная всё это время, теперь казалась ей совершенно неправильной, неподходящей для этого сумбурного странного места. Она привыкла к постоянному шуму, привыкла к помехам в виде хриплой трели проигрывателя или громких разговоров за стенкой, которые отвлекали её, ограждая от тревожных мыслей. Теперь она осталась один на один со своими кошмарами, всплывающими нуарными картинами во встревоженном сознании.

***

Ей больше не снились привычные страшные сны с монстрами, прячущимися под кроватью. Теперь её главный кошмар таился гораздо глубже – там, где жизнь встречается со смертью. Где-то на изломе дня и ночи, бытия и небытия, в мире иллюзий и фантомов крылся её главный страх. Он не являлся злобным подлунным чудищем, не прятался во тьме, нет, он сиял, словно огранённый бриллиант. Это был свет, яркий свет на конце самой глубокой замочной скважины. И Еву тянуло к нему вместе с дыханием ветра, словно она была крохотной пылинкой, которую смахнули со стола жизни.

Страшнее всего было то, что ей хотелось его коснуться. Она желала не чувствовать боли, хотела спокойного, размеренного существования в каком-то тихом укромном уголке их безграничной вселенной, где ей больше не нужно будет прикрываться сотней фальшивых личностей, где она будет собой – Евой Брэдфорд, – счастливой, миролюбивой девушкой, которая больше никогда не познает ужас войны.

Её сны были странными, в них Ева никогда не ощущала себя – ни тела, ни мыслей. Она могла лишь прислушиваться к тому, что шепчет ей темнота замочной скважины, могла видеть картины из прошлого, переживать фантомную боль, приходящую с сожалением о совершённых ошибках. Всё это заставляло стремиться к свету, минуя зловещую, пугающую тьму. И лишь голос – далёкий, почти нереальный, доносящийся до неё отголосками воспоминаний, заставлял остановиться. Он кричал ей: «Постарайся не умереть», он просил оставаться в сознании, потому что по каким-то невероятным причинам все её былые ошибки, все промахи и неудачи не имели для него никакого значения.

Чем ближе она подлетала к свету, тем тише звучал этот голос. Цепкая хватка тьмы ослабевала, все фантомные боли и чувства исчезали, а воспоминания меркли в бликах яркого белого света. Каждый звук, будь то бесконечно повторяющийся щелчок затвора на её пистолете, крик сгорающего в ядовитом пламени человека или едва слышный голос, что возвращал её к жизни, поглощала тишина. Лишь коснувшись света, Ева понимала – это вовсе не спасение. Она не летела к вратам рая, а на другом конце её не ждал желанный мир. Всё, что было по ту сторону света, – огонь, боль и вечное прозябание во мраке. Эта замочная скважина была её Зеленой милей на пути к тому, к чему она бессознательно стремилась, убивая сотни людей по приказу МІ-6, подвергая опасности близких, меняя чёртовы лекарства для Клемана, стреляя в потерянного для этого мира Трумана, наблюдая за сгорающим под куполом собора святого Петра мужчиной, шагая по разрушенному взрывом заводу и смотря в глаза чистой, концентрированной ненависти в лице Зейда Асада.