Текст книги "Сквозь замочную скважину (СИ)"

Автор книги: Angie Smith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

– Мне уже не о чем жалеть, – просто сказала она, глядя на слегка огорошенного дознавателя. – Можете идти за вторым. Мне больше нечего вам сказать.

Мужчина вновь пронзил её своим пристальным взглядом, после чего откинулся на спинку стула и сказал:

– Знаете, вы – удивительная, Ева. На вашем месте было триста три человека, но ни один из них не глядел на всё происходящее с таким безразличием. Вы словно смотрите фильм, который уже видели.

– Возможно… – отрешённо шепнула Ева.

По правде говоря, она даже не услышала всего того, что ей сказали. Блуждая взглядом по небольшой комнатке, Брэдфорд наткнулась на небольшое пыльное зеркало, висящее на стене. На кой-чёрт оно здесь, Ева даже не задумывалась. В отражении его она смогла увидеть себя – бледную кожу лица, усеянную мелкими царапинами, растрёпанные волосы, сбившиеся в бесформенную копну, пустой взгляд, устремлённый в никуда. Реальность плыла перед глазами, и с громким хлопком закрывающейся за дознавателем двери в голове вспышками замелькали воспоминания.

***

Перед ней была одна сплошная зеркальная стена, отражающая в себе всю эту тесную сырую комнату. Ева не хотела смотреть на собственное отражение, но глаза сами нашли бледную фигуру, восседающую посредине этого мрачного помещения. Вид у неё был отвратительным – в пылу драки с теми двумя амбалами она успела заработать несколько ссадин и один яркий синяк, расцветший на правой скуле. О состоянии одежды Ева даже не думала – помятый, как она сама, деловой костюм теперь больше напоминал дешёвое тряпье, чем деловую форму. Но это всё – лишь мелочи, на которые ей, в сущности, было плевать. Главное – это то, за каким чёртом её приволокли в комнату для допросов. Никаких предположений на этот счёт Ева так и не успела сделать – позади неё громко хлопнула дверь, и в комнату зашёл до боли знакомый мужчина.

Из колонок на стене послышался металлический голос, который вещал: «Запись номер тридцать семь. Допрос агента 0645. Полное имя: Ева Брэдфорд. Начинайте, господа».

Мужчина, зашедший в комнату, уселся напротив Евы, разложив на небольшом столе кое-какие бумаги, после чего сомкнул руки в замок и внимательно взглянул на подопечную.

– Здравствуйте, агент Брэдфорд, – поздоровался он. – Моё кодовое имя «М», и здесь я представляю государственные интересы.

– Ну, конечно, мистер Британское Правительство, – Ева нервно усмехнулась.

Что же ещё мог здесь делать Майкрофт Холмс, как не защищать честь страны?!

– Похоже, вы слышали обо мне, – не без самодовольства отметил он. – Что ж, это всё упрощает. Опустим жеманство. Вас наверняка интересует, почему вы здесь, агент.

– Ещё как.

– Что ж, – он стал перебирать бумаги на столе в поисках чего-то определённо важного, – из всего, что тут есть, меня больше всего интересует это, – Холмс выудил из кипы документов три фото и разложил их на столе перед Евой. – Вам знаком кто-то из этих людей?

Каждого из них Ева знала предельно хорошо. Это были люди Мориарти – двое связных и его верный помощник Моран, который и завербовал её не так давно. Глядя на знакомые лица, Ева ощущала подступающий страх. Она понимала, что за год работы в качестве двойного агента у её начальства поднакопилось немало претензий к ней. И всё это, судя по всему, было подтверждено прямыми или косвенными доказательствами. Кипа бумаг в руках Холмса говорит лишь об одном – под неё копали и уже очень давно.

– Нет, – отвечает Ева тихим размеренным голосом, – впервые их вижу.

– Чудно, – Холмс мерзко ухмыльнулся, склонившись над снимками. – Это, – он указал на мужчину слева, – Лиам Галахер, 48 лет, родился в Глазго. Ярый неонацист, в молодости был осуждён за экстремизм и отсидел пять лет в Паркхерст. По официальным данным – мёртв уже около трёх лет. Сгорел в собственном доме. Однако по сведениям внутренней разведки мистер Галахер сейчас пребывает в Лондоне и работает связным на одного из местных криминальных авторитетов. Второй, – Майкрофт ткнул в снимок справа от Евы, – Жорж Торнтон, 37 лет, ирландец с греческими корнями. В 2008 обвинён в убийстве десяти человек, но в последствии был оправдан и выпущен из-под стражи по решению суда присяжных. Улики, как вы понимаете, были не на его стороне, – сказал он, выуживая из кипы бумаг сканы заключения судмедэксперта с выделенным текстом: «Причина смерти: разрыв сердца в последствии выстрела с близкого расстояния». – Есть причины предполагать, что сейчас мистер Торнтон работает ручным киллером и зарабатывает на хлеб устранением лишних «проблем» для влиятельных клиентов. И последний, – Холмс сделал театральную паузу, своеобразно выделяя, пожалуй, самую яркую личность из этого списка, – мистер Себастьян Моран. Слава этого человека опережает его самого – служил в Афганистане и на дальнем Востоке, заработал репутацию самого жестокого и меткого снайпера во всей Европе. Он – Тигр, как его называли индийские сослуживцы. С 2005 года находится под пристальным вниманием спецслужб Британии, Франции и Германии. По неофициальным данным уже долгое время он работает на одного весьма… непостоянного человека, личность которого совсем недавно стало достоянием общественности. Вы знаете, что объединяет этих людей, Ева?

Встречаясь взглядом с Майкрофтом Холмсом, Брэдфорд стушевалась. Она слушала весь его рассказ, пытаясь удивляться в нужных местах для пущей убедительности. Всё, что он рассказывал, давно уже было ей известно – может, не в таких подробностях, но всё же. Ева знала этих людей. Они работали с ней от имени своего босса, координировали её и помогали не попасться. Себастьян и вовсе практически стал её личным наставником, порой докучая Еве своим излишним вниманием. По виду Холмса было понятно, что её ответы его не интересуют, но Брэдфорд всё же решила продолжать заведённую шарманку.

– Понятия не имею, – сказала она, рассматривая слегка размытый снимок Морана.

– Имя Джеймс Мориарти вам о чём-то говорит? – спросил Холмс без лишних прелюдий.

– Впервые слышу, – ответила Ева.

Она ждала, что Холмс выудит из своих запасов ещё одно фото – так бы она хоть знала в лицо человека, с которым работала всё это время, но он этого не сделал. Майкрофт бегло взглянул на какой-то документ, после чего сказал:

– Отдел по борьбе с терроризмом классифицировал его как опаснейшего из ныне пребывающих в стране преступников. Всё это время, что вы сливали правительственную информацию, мисс Брэдфорд, вы работали на него. Так же, как и эти трое джентльменов.

Он давил на неё. Каждое новое слово Майкрофт говорил с такой мерзкой интонацией, словно поучал провинившегося ребёнка. Прежде Ева никогда не видела, чтобы этот человек выходил за рамки отстранённого пренебрежения, а потому такие резкие речи из уст самой загадочной фигуры британского правительства звучали до жути пугающе.

– Я ничего не слышала о Джеймсе Мориарти, – дрогнувшим голосом ответила она. – И этих троих я уж точно не знаю.

Холмс лишь хмыкнул и убрал со стола фото, отложив их к остальным бумагам. Он смерил Еву коротким взглядом и сказал:

– Что ж, жаль. У вас был шанс выйти отсюда невредимой, но вы им пренебрегли. Всего доброго, мисс Брэдфорд. Надеюсь, разговор с моим коллегой будет более информативным, – он встал из-за стола и прежде, чем уйти, громко произнёс:

– Конец записи.

В отражении зеркальной стены Ева видела, как за Майкрофтом Холмсом закрылась скрипучая дверь. Она осталась одна в этой тесной комнате, и от этого было немного не по себе. Ева взглянула вперёд – туда, где на неё с отчаянием смотрело собственное отражение. Она знала – Он наблюдал за ней всё это время в своём укромном убежище. Он смотрел на то, как в её глазах угасает последняя искра надежды, и скалился, как чёртов хищник. Если Моран был тигром, то Марк Дауэл больше напоминал пантеру – грациозный, гордый и такой же смертельно опасный. Совсем скоро его челюсти сомкнутся на Евиной шее, и спастись от этой хватки не представляется никакой возможности.

***

Гасан вошёл в комнату с громким хлопком двери. Ева всё так же неподвижно сидела на стуле, пялясь на тёмные стены. Она старалась настроиться, пусть и знала, что это совершенно бесполезно. Никто, даже самый отчаянный мазохист, не сможет подготовиться к тому, что её ожидало.

«Настало время для сломанных рёбер и раскалённой арматуры», – подумала Ева, увидев мелькнувшее в зеркале отражение Асада.

Он не стал садиться на стул и заводить жеманные беседы. Гасан Асад по канонам настоящего «плохого копа» подошёл к Еве и уселся на стол прямо напротив неё, нарушая все существующие рамки приличия. Его высокая фигура тенью нависла над Брэдфорд, сверля её проницательным взглядом.

– Саид сказал, ты неплохо держалась, – заговорил он своим хриплым надрывистым баритоном. – Я в тебе не сомневался, Ева. Особенно после тех видео из пыточной MI-6. Можно спросить, каково это – сдерживать крик, когда тебе крошат кости?

Гасан, похоже, упивался собственными словами. Его губы дрогнули в мерзкой усмешке, от которой Еву буквально покоробило.

– Тяжело, – искренне призналась Брэдфорд.

– Меня просили быть с тобой пожёстче. Говорили, что ты не склонна поддаваться психологическому давлению.

– У меня на него иммунитет.

– А это значит, что угрозы и прочая прелюдия сразу мимо. А жаль, – вздохнул Асад. – Я любил эту часть игры.

– Игры? – переспросила с недоумением Брэдфорд.

– Да, Ева, игры. И у неё, к слову, есть свои правила. Интересно узнать? – Ева колебалась всего миг, прежде чем утвердительно кивнуть. – Хорошо. У нас с тобой не так много времени, чтобы развлекаться, а потому предлагаю поставить себе цель и упорно к ней идти. Начнём с простого. Я знаю, Джеймс Мориарти наводил справки касаемо моего отца. У него даже целый архив имелся в Вене, который мы благополучно подорвали, забрав всё, что нас интересует. Но также я в курсе, что есть что-то ещё. Какая-то папка, которую тебе передала Луиза Клеман. Так вот, Ева, меня интересует, что именно было в той папке и как оно касается моего отца.

Слова Гасана повергли Брэдфорд в лёгкий шок. Она даже не подозревала, что этим людям известны такие детали, как папка с документами Луизы Клеман. Нет, подобные разговоры однозначно не входили в её план, а потому Ева сокрушительно признала, что пыток ей не избежать… Она не могла говорить с ними о папке – слишком много всего было там – от беглой подноготной Асада до всех его с Филипом махинаций. Джим бы не позволил Зейду увидеть эти документы. Это было бы слишком опрометчиво.

– Какая ещё папка? – невинно поинтересовалась Ева.

От её слов Гасан удивлённо вскинул брови на лоб. Он словно не верил в то, что услышал.

– Ты серьезно? – поражённо воскликнул Асад, соскакивая со стола. – Что ж, я думал, наш разговор затянется подольше. Но, раз ты настаиваешь, Ева… – он медленно подошёл к ней и угрожающе оскалился.

– Ты ведь ждал этого с Австрии, – сказала Брэдфорд, глядя в его тёмные глаза, горящие от предвкушения. – Так чего тянуть?

– Ты сумасшедшая, – усмехнулся Гасан, хватая Еву за плечо.

Первый выпад пришёлся на солнечное сплетение. Асад заехал коленом прямо под рёбра, и от его удара у Евы сжалась диафрагма. Она пыталась делать вдохи, но воздух словно натыкался на какую-то внутреннюю преграду, так и не попадая в лёгкие. В этот миг Брэдфорд охватила самая настоящая паника. Боль была такой сильной, словно её, Еву, сжали бетонным прессом и держали под давлением в несколько тонн. В глазах на миг потемнело, но пара хлёстких пощёчин отрезвила сознание. Дыхание медленно восстановилось, хотя под рёбрами всё ещё чувствовалась ноющая боль.

Гасан не стал ждать, пока его допрашиваемая оклемается. Он резко схватил Еву за подбородок и заставил смотреть в глаза.

– Ну что, мы стали ближе к цели? Не хочешь пооткровенничать?

– Ни разу, – выдохнула Ева сквозь подступивший приступ кашля.

В ответ на её слова Асад лишь хмыкнул и резко одёрнул руку, отпуская Еву из своей цепкой хватки. Тёмная куртка, которая до этого была на нём, полетела куда-то в сторону. Похоже, она сковывала его движения, раз он так бесцеремонно избавился от неё. Дальше следовали длинные рукава гольфа, которые Асад предусмотрительно закатал. Никакого оружия – огнестрельного или колюще-режущего – он так и не достал, чем крайне удивил Еву. Она уже мысленно готовилась к самым изощрённым пыткам, а тут перед ней предстал банальный садист с пунктиком насчёт рукоприкладства.

– К слову, свой пистолет я оставил подальше, – сказал Асад, приметив лёгкое замешательство со стороны Евы. – Не думаю, что нам он пригодится.

– Считаешь?

– Есть целая уйма способов выбить информацию без лишних игрушек.

Затем следовала серия резких ударов под дых, от которых Ева медленно перестала ощущать нижнюю часть туловища. Где-то там на последних нитках держался её кривенький шов, и Брэдфорд могла чувствовать, как горячее липкое нечто просачивается сквозь её рубашку. Запахло кровью. Воздуха в лёгких почти не осталось, а потому здраво мыслить уже не получалось, но Ева могла поклясться – она уловила безумный оскал на лице Гасана, когда он заметил бурое пятно на её боку.

– Что это, Ева? Не уж то, от моей пули? – он склонился над раной и отодвинул тонкую ткань рубашки. – Рана, похоже, глубокая. – Ева смотрела на Гасана с животным ужасом.

Сквозь мутную пелену она видела, как он копается в кармане штанов и достает оттуда что-то черное. Послышался тихий щелчок. В тусклом свете лампы сверкнуло тонкое лезвие складного ножа. Мгновением позже холодный металл одним движением разрезал несколько стежков на её ране, вызывая приступ невыносимой боли. Ева не кричала – лишь громко натужно дышала, ощущая, как её тело вскрывают, словно консервную банку. Гасан же заворожено смотрел на открытую рану, обводя её края острым лезвием. В какой-то миг, когда холодное дыхание блуждающего зданием ветра коснулось кожи, а где-то рядом послышался тихий звон металла, Ева ощутила на себе взгляд Асада. Она подняла голову, встречаясь с его глазами – пустыми, безразличными к той боли, что она испытывала всё это время.

– Отличное время, чтобы спросить ещё раз, Ева. Что было в той чёртовой папке?

– Я не знаю, – шепнула она.

Её затуманенный взгляд сфокусировался на жутком лезвии, которое теперь почему-то лежало на земле. Гасан же с лицом натурального садиста вцепился в Еву, проводя рукой у краёв раны. Несколько невероятно долгих мгновений – и его палец проникает под кожу, вызывая истошный рык. От резкой боли Ева невольно выгнулась. И это была её фатальная ошибка. Гасана не останавливали сдавленные стоны, ему было плевать на извивания бьющейся в агонии Евы. Он надавливал сильнее, разрывая внутренние ткани и вызывая такую адскую боль, от которой глаза сами закатывались, а тело пробивала дрожь.

– Ну что, Ева, – скалился он, нажимая сильнее на рану, – всё ещё никаких предположений на счёт той папки?

– Н-нет, – прохрипела Ева.

Его палец прошёлся по стенкам раны, слегка царапая оголённые нервные окончания. Боль усилилась, по меньшей мере, раз в сто. Руки за спиной свело судорогой, а перед глазами замелькали разноцветные вспышки, скрывающие собой пугающую реальность. Ева громко задышала. Близился болевой шок.

– Не отключаться! – рыкнул Гасан, давая ей сильную оплеуху.

По тому, что смогла увидеть и ощутить Брэдфорд, – он больше не истязал её рану. Слишком большой была вероятность того, что она, Ева, попросту свалится в обморок от столь сильной боли, а потому Гасан резко отпрянул от неё, вытирая каким-то клочком ткани грязную от крови руку. От того, что он остановил свою садистскую пытку, легче не стало. Разодранная рана болела с новой силой, вызывая короткие судороги. Запах крови врезался в нос, а ощущение реальности постепенно терялось.

Благополучно отключиться ей так и не дали. Вскоре рядом с ней вновь послышались тяжёлые шаги, а лицо встретило серию размашистых джебов. Щёки горели огнём, парочка ярких гематом уже расцветала на скулах, а с уголка губ стекала тонкая струя крови. Голова повисла на шее, как чёртов маятник, болтаясь то в одну, то в другую сторону. Глаза постепенно перестали различать чёткие очертания и яркие цвета. Всё, что могла видеть Ева, – размытые силуэты, которые подобно фантомам выплывали под тусклый свет лампы.

– Хочешь посмотреть на себя? – послышалось где-то позади неё.

Гасан бесцеремонно схватил Еву за подбородок и повернул её голову к зеркалу.

– Как тебе? – шепнул он ей на ухо.

«Взгляни на себя, Ева, ну же!» – рычал когда-то Дауэл, выбивая из неё всю спесь.

На долю мгновения Еве показалось, что в отражении она видит вовсе не младшего Асада, а того самого ирландского садиста, который когда-то проделывал с ней нечто подобное. На себя она смотреть не могла – сильной боли было достаточно, чтобы понять, насколько отвратно она выглядит.

К своей чести, Ева не кричала. За всё это время, что её избивали, как праздничную пиньяту, она сподобилась лишь на сдавленный рык и натужное громкое дыхание.

«Каково это – сдерживать крик, когда тебе крошат кости?»

Мучительно хуево.

Крик – это защитная реакция организма. Он помогает отвлечься от боли, но никак не унимает её, а потому при желании и больших, просто-таки колоссальных усилиях над собой его можно сдержать. Из книжек по криминальной психологии, которые ей приходилось штудировать на практике в министерстве, Ева знала – крики лишь раззадоривают преступников и приближают неизбежную смерть. Раньше она ещё хотела сорвать голос, выкрикивая проклятия в сторону Гасана, умоляя его остановиться и прекратить эту пытку, но сейчас на это не было сил. Ей просто хотелось провалиться в небытие.

На подкорке звучали какие-то фразы, бросаемые Гасаном в её сторону, но Ева их слабо слышала. Она ощущала себя на грани между реальностью и иллюзией. Боль накатывала волнами, поглощая последние капли рассудка, кровь из разодранной раны медленно стекала на пол, образовывая мутную бурую лужу, лицо буквально пульсировало от свежих гематом, а в пересохшем рту был противный металлический привкус. Дышать получалось с трудом.

В какой-то миг над головой послышался шёпот.

– Тебе больно?

Он насмехался. Знал же, что больно, да так, что смерть уже превратилась из страшной перспективы в заветную мечту – Ева бы скорее умерла, чем решилась продолжить эти пытки.

– Боль… но, – тихо сказала она, сплёвывая скопившуюся во рту кровь.

– Тогда почему молчишь?

Ева медленно подняла отяжелевшую голову, встречаясь взглядом со знатно запыхавшимся Гасаном. Видимо, он тоже устал колотить её, как боксёрскую грушу. Об этом говорила выступившая на лбу испарина и пара выбившихся прядей, что лишь дополняли его образ лощённого садиста.

Следующего выпада Ева не ожидала. Гасан по привычке схватил её голову и стал вбивать свои слова сильными кроссами в щёки.

– Ты.

Удар. У Евы вновь темнеет перед глазами.

– Должна.

Ещё один удар. В ушах раздаётся громкий звон, и Ева едва слышит последнее слово.

– Кричать.

Последний удар был смазанным. Он пришёлся по виску, и Брэдфорд казалось, что она уже готова закричать от того, как её мозг больно бьется о стенки черепа. Гасан отступился, так и не получив желаемого, а Ева ощутила, как сковывающая слабость охватывает её.

Безвольное тело склонилось на бок, но Асад одним сильным рывком выпрямил Еву на стуле. От резкого движения голова разболелась ещё больше, и Брэдфорд тихо застонала, прикрывая глаза.

– Больно всё-таки?! – усмехнулся Гасан, отступая от Евы. – Не стоит сдерживаться. Здесь тебя всё равно никто не услышит.

Он размял затёкшую шею и присел на край стола, не отрывая своего взгляда от измученной Евы. В голове Брэдфорд творился форменный кошмар. Тело буквально перешло на автопилот, мозг больше не анализировал всё, что происходило вокруг, – лишь фокусировал её внимание на кое-каких фразах, слетающих с губ Асада. Слабость распространялась телом, охватывая каждую клетку, и Ева не имела сил ей сопротивляться. Боль всё ещё была – она никуда и не девалась, всего лишь притихла, обрела статус перманентной. Ева больше не обращала на неё должного внимания. Сдохнет – так сдохнет. Главное, чтоб побыстрее.

– Давай, всё-таки, поговорим, – отозвался вдруг Гасан. – Пока ты, ну знаешь, ещё в состоянии что-то ответить.

«Давай побеседуем, Ева», – шептал голос Дауэла, эхом раздающийся из глубин затуманенного сознания.

Она так и не сумела поднять голову. Было слишком больно, а потому Ева могла лишь пялиться куда-то в пол и мерно кивать в ответ на любые слова Гасана. Она пыталась прогнать наваждение, что всплывало вместе с накатившими воспоминаниями, но оно, к её большому удивлению, отступило само вместе с до боли знакомым вопросом от Асада.

– Что ты знаешь о той папке, Ева?

– Ни-че-го, – по слогам проговорила Брэдфорд, пялясь на лужу собственной крови.

– Хорошо, – сказал Гасан.

Сбоку послышались быстрые шаги. Асад обошёл Еву и остановился прямо за её спиной. Он медленно наклонился к ней и тихо зашептал своим хриплым голосом:

– Отец когда-то сказал мне, что во всём нужно соблюдать меру. Стоит вовремя остановиться, чтобы твои действия не повлекли ненужные последствия. Он часто говорил мне о грани между пыткой и убийством. Это – тонкая линия, Ева… Настолько тонкая, что её практически не заметишь. Всю жизнь я рос с мыслью о том, что должен смотреть в оба, должен ограничивать себя какими-то иллюзорными чертами, которые нельзя пересекать. Но сейчас здесь у меня лишь одна грань – и пока я её не пересеку – остановиться будет невозможно.

Выдохнув последние слова, он одним точным движением перетянул Евину шею прочной широкой леской и стал неистово душить, перекрывая горло. Ева пыталась сопротивляться, она мечтала, чтобы её руки были свободны, а в теле осталась хоть капля былой энергии. Из последних сил она металась из стороны в сторону, но хватка лишь усиливалась, а воздуха всё больше не хватало. В зеркале на стене было видно её распухшее от гематом лицо, бледнеющее от потери кислорода. Боль казалась невыносимой. Еву держал лишь страх – реальный, вполне естественный страх умереть. Как бы то ни было, ей не хотелось подохнуть здесь и сейчас от рук этого мерзкого психа.

Всё прекратилось с громким хлопком двери. В комнату кто-то вбежал, и, судя по мутным силуэтам, отражающимся в зеркале, это был какой-то мужчина. Он оттащил Гасана назад, крича что-то о порядке. Ева же повалилась с грохотом на землю, утягивая за собой увесистый стул. Как только её голова встретилась с полом, мир вокруг потускнел и медленно погрузился во мрак.

***

Происходящее напоминало наркотический угар – тело обмякло, изображение перед глазами плыло, а голову мотало так, словно Ева пять минут назад побывала в центрифуге. Где-то на периферии звучали громкие голоса, бессвязно бормочущие что-то на до боли знакомом наречии. Из всей сложившейся ситуации Ева смогла понять лишь одну вещь – минутой ранее она очнулась в той самой комнате для допроса, где получила свою дозу какого-то транквилизатора, а теперь её куда-то ведут… а точнее – влачат, как мешок с картошкой. Её плечи крепко сжимали двое рослых мужчин, которые вели её по широкому проходу. На удивление, во время этого променада она держалась на своих двух, пусть и не до конца это осознавала. Почему-то даже после долгих часов в пыточной один на один с Гасаном Асадом у Евы ещё оставались силы, чтобы не распластаться на земле, а медленно, но уверенно шагать вместе с парочкой местных громил.

Вслушиваться в разговор этих двух совсем не хотелось – голова всё так же болела, а мозг отказывался анализировать любую поступающую информацию, требуя тишины. Но, чёрт, как же громко эти двое говорили! Их слова разносились пустынным проходом вместе с гулким эхом шагов и заставляли Еву жмуриться от боли каждый раз, когда над её ухом кто-то бесцеремонно орал.

– Куда её нужно тащить? – спросил один из громил.

– В корпус «А», – ответил второй, посильнее сжимая Евино плечо. – Подселим в камеру к тому «австрийцу».

– И как она на ногах вообще держится после всего? – Ева не видела того парня, но могла поклясться, что сейчас он с глупым выражениям лица пялился на неё, пытаясь понять сложившуюся дилемму.

Что ж, Брэдфорд тоже интересовало, каким образом она ещё способна передвигаться после всего случившегося.

– Саид ей столько адреналина вколол – странно, что она ещё вприпрыжку не бежит к камере, – буркнул второй амбал.

Больше они не говорили, и для Евы это было настоящим подарком судьбы. Тишина помогла немного оклематься, а уж когда свет в коридоре стал чуть менее ярким и глаза постепенно привыкли к нему, она даже смогла видеть то, что происходило вокруг. Её вели теперь уже узким холодным коридором, в котором разило плесенью, а воздух был до того затхлым, что дышать им с каждым новым шагом становилось всё тяжелее.

Тело Ева почувствовала чуть позже – голова по-прежнему взрывалась вспышками боли от каждого резкого движения, отёкшее лицо немного жгло, а в боку на месте разодранной раны теперь покоилась тонкая повязка, которая, впрочем, не спасала от неприятного тянущего чувства, усиливающегося пропорционально нарастающей панике. Ева не понимала, куда, к чёрту, эти двое ведут её. Камера какого-то неизвестного «австрийца» ей ни о чём не говорила, а потому в голову лезли не лучшие мысли. Хотелось залезть в голову этим амбалам и понять, какого чёрта они задумали, но пока Ева не обладала даром телепатии, а потому была готова довольствоваться тем, что уже знает.

В конце концов, после третьего поворота, уводящего вглубь этого запутанного бетонного лабиринта, Брэдфорд сдалась. Она бросила все попытки понять, что с ней собираются сделать и просто меланхолично посматривала по сторонам в поисках чего-нибудь примечательного. Место это, впрочем, само по себе было весьма запоминающимся сооружением. Судя по планировке и наличию камер, это вряд ли был какой-то склад. Полустёртые надписи на венгерском, которые Ева видела ещё в госпитале, наталкивали на мысли о военной базе, но всё это было каким-то слишком уж … старым, что ли. Словно это место здесь со времён Второй мировой, а может и раньше. Единственное, в чём Ева никак не сомневалась, так это в локации. Это была Венгрия на все сто процентов. Иначе, к чему здесь такое обилие местного языка?!

Версия с Венгрией, впрочем, подтвердилась совсем скоро. Буквально через несколько поворотов перед Евой предстали огромные металлические ворота, на которых было написано «A» épület. Kamerák 200-250**». Из тех скудных познаний в венгерском, что имелись у Евы, она поняла, что впереди один из корпусов местной тюрьмы. Въевшаяся ржавчина и напрочь выцвелая краска лишь подтверждали солидный возраст здания.

Как только один из амбалов открыл тяжелую дверь, перед Евой открылся широкий коридор с множеством камер по обе стороны. В большинстве из них царила кромешная тьма, и лишь в одной было видно тусклый свет, проникающий сквозь приоткрытое решётчатое окно. Когда Еву подвели к двери, она буквально оцепенела. В голове проскальзывали самые неприятные и мерзкие картины, которые всплывали вперемешку с воспоминаниями о пытках Гасана. За дверью могло быть что-угодно – электрический стул, разделочный стол… господи, да даже парочка каннибалов уже не удивила бы Брэдфорд.

К счастью Евы, ни одно из её опасений не оправдалось – в камере не оказалось ни ножей, ни раскалённых прутьев, ни чего-то ещё, что могло бы нанести ей вред. Напротив, в сравнении с залитой её собственной кровью пыточной эта тесная комнатка выглядела даже немного уютно. В ней оказалось чуть светлее, чем в коридоре, в углу было брошено какое-то покрывало, а рядом с дверью даже имелось некое подобие туалета. Единственное, что смутило Еву во все этой идиллии, – сидящий у стены мужчина, который был скрыт сумраком тесной камеры.

– Добро пожаловать, сука, – бросил один из амбалов, вталкивая Еву внутрь.

Вслед за ней полетела бутылка воды.

«Ужин», – рыкнул второй головорез, закрывая дверь.

Уже там, в камере, Ева ощутила всю собственную слабость, но сдвинуться с места не решилась. Её все ещё напрягал мужчина в углу комнаты.

– Кто ты? – спросила она с опаской.

Мужчина пошевелился. Он сделал несколько тяжёлых вздохов, после чего, опираясь на стену, встал на ноги. Его черты в тусклом свете казались нечёткими, совсем уж размытыми, но Ева всё же узнала своего нового соседа. Густые светлые волосы, сбившиеся на бок, широкие плечи и большие голубые глаза, – прямо, как у отца, – в которых теперь плескалось отчаяние – всё это было лишь отголосками былой юношеской красоты Генриха Риттера.

Глядя на потрёпанного, исхудавшего парня, Еве слабо верилось, что это именно он ещё каких-то полтора месяца назад улыбался ей со сцены Венской оперы, стоя рядом со своей новой женой.

– Генрих? – позвала его Брэдфорд. – Что ты здесь делаешь?

– Ты… та самая Ева? – прошептал он тихим севшим голосом.

Столь странная реплика в свою сторону насторожила Еву. Генрих едва ли запомнил личность Брэдфорд на свадебном балу, а больше они с ним нигде не пересекались. Из этого исходил вполне логичный вопрос:

– В каком смысле «та самая»?

– Они много говорили о тебе в последнее время. Тебя здесь ждали, Ева, – сказал парень, поднимая с земли брошенную бутылку воды. – Ты садись, – он кивнул на расстеленный на земле плед. – Вижу, ты уже прошла этап приветствия.

– О да, – выдохнула Ева, валясь на твёрдый пол у самой стены. – Если можно это так назвать.

Из-за адреналина боль ощущалась куда слабее – словно приглушённое жжение, распространяющееся по всему телу. Говорить было сложно – правая скула знатно отекла из-за гематомы, от чего её мимика была напрочь скованна. В боку знатно покалывало – ещё чуть-чуть и тонкая повязка, которую ей нацепили на разодранную рану, насквозь промокнет от крови. Ева не могла видеть себя со стороны, но, судя по выражению лица Генриха, выглядела она отвратно.

– Асад на тебе живого места не оставил, – скривился младший Риттер. – Что ты ему такого сделала?

– Слишком много знаю, – ответила Ева, жмурясь от накатившей мигрени.

– Понятно, – послышалось где-то поблизости.

Голова первой ощутила на себе последствия недавнего допроса. Боль нарастала постепенно, словно лёгкая пульсация, которая медленно превратилась в нечто необъятное и буквально ослепляющее. Временами Ева замечала, что от резких вспышек мигрени на миг теряла возможность видеть. Генрих предположил, что у неё сотрясение, но от его слов Еве не стало ни на йоту легче. Лекарств в этом каземате не было, а потому приходилось терпеть всё, крепко сцепив зубы, чтобы не заорать от боли.

После нескольких сильных вспышек стало полегче. Ева даже немного свыклась с сильной пульсацией в голове, которая, порой, вытесняла все возможные мысли и заставляла корчиться и тихо постанывать, умоляя все высшие силы прекратить это мучение. Чуть позже, через час или два – Ева не следила за временем – её отпустило. Тело всё ещё ныло от нарастающей боли, но она больше не казалась чем-то ужасным. Мышцы время от времени сводило судорогой, горло неприятно першило, в боку по-прежнему кололо, а в солнечном сплетении ощущался неприятный жар, но это было лишь жалким подобием того, что творилось с ней в начале этого безумного дня. Подобная боль была больше похожа на рябь, что возникает на воде, когда в неё бросают тяжелый булыжник. Она – всего лишь отголоски реальных мучений, которые пережила Брэдфорд, и с этим вполне можно смириться, если суметь абстрагироваться. Когда-то давно, долгие два года назад, она уже так делала, а значит – сможет и теперь.