Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 72 страниц)

– Я бы и не смог, – ответил я. – Это для меня как дышать.

Возвращаясь к себе, я испытывал странную отрешенность и усталость. Мне хотелось поскорее добраться до постели и лечь спать. Однако скоро наступало время ужина, и я решил, памятуя о словах Дамблдора, сказанных в библиотеке, не пропускать его, а уж потом лечь и отоспаться, тем более что завтра наступал последний день каникул, и вечером приезжали мои соседи.

Глава 10

Начались занятия. Домашних заданий становилось все больше и больше, словно экзамены начинались не через несколько месяцев, а в феврале. С замиранием сердца я представлял, сколько же мне предстоит выучить по истории, чтобы сдать хотя бы на «удовлетворительно». Астрономию я регулярно списывал у Пирса, которому, кажется, все давалось легко – он получал высшие баллы почти у всех преподавателей, особенно для этого не напрягаясь.

– Зачем мне стараться, – сказал он как-то раз, когда я прямо перед уроком лихорадочно переписывал у него характеристики Плутона. – Я же не собираюсь в аврорат или еще куда-нибудь в этом роде.

– Куда ты не собираешься? – я оторвал глаза от пергамента.

– В аврорат. Это такая магическая спецслужба, – смешанная семья Пирса не изолировала его от магглов, и он одинаково хорошо чувствовал себя и в магическом, и в немагическом мире. – Ищут темных волшебников, – он усмехнулся, – ну или всякие темные делишки расследуют. Моего отца они даже приглашали к себе работать, только он отказался.

– Почему?

– Он ответил, что ему хватило сотрудничества с отделом тайн и что больше в министерские игры он играть не собирается.

Макгонагалл наконец-то оценила мои мучения на каникулах, поставив высший балл за описание работы с заклинаниями, но не торопилась проходить новый материал – мы шли только на пару уроков впереди остальных. Она все чаще задавала мне аналитические сочинения, которые, впрочем, не исключали копания в книгах, иногда в таких, где я едва понимал половину слов и был вынужден прибегать к помощи словарей. С Флитвиком все шло гораздо проще – мы благополучно закончили учебник для первого курса и с марта начали работать над темами второго.

– Ваша палочка, – сказал он как-то раз, – словно предназначена для чар! Вы не позволите на нее взглянуть?

Я протянул ему палочку Левиафана. Флитвик повертел ее в руках, приложил к уху, сделал ею несколько движений и вдруг резко выбросил кисть вперед, указав на закрытую дверь. К моему удивлению, из палочки вырвался зеленовато-желтый клуб дыма, который быстро приобрел форму изящной светлой змеи. Змея проплыла по воздуху до двери и рассеялась в воздухе прежде, чем я успел рассмотреть ее в деталях. Флитвик повернулся и посмотрел на меня уже безо всякой обычной для него улыбки.

– Надо же, – сказал он. – Я должен был догадаться, что Олливандер даст вам что-нибудь особенное, в вашем стиле.

– В моем стиле? – не понял я.

– Кровь, – сказал профессор, возвращая мне палочку. – Кровь рода играет важную роль в выборе катализатора волшебной энергии – то есть, собственно говоря, палочки. Ведь ваша семья приехала из Азии?

– У меня нет семьи, – я пожал плечами. Флитвик поднял бровь:

– Вот как… интересно.

– Я только знаю, что я наполовину китаец, – добавил я. – Мне так сами китайцы сказали.

Это было правдой. Когда-то судьба занесла меня в китайский квартал, где мы с моими тогдашними приятелями выполняли кое-какую работу. Там знающие люди и определили, что я полукровка.

– Что ж, – ответил Флитвик. – Кровь вашего китайского родителя оказалась сильнее, поэтому вам так подошла эта палочка.

– А что это за заклинание, откуда взялась змея? – спросил я.

– Это заклинание, раскрывающее сущность, его изобрели специально для определения строения некоторых магических предметов, в том числе и палочек. Разве Олливандер вам не объяснил, что у нее за сердцевина?

Я покачал головой – было бы глупо рассказывать ему о чешуе Левиафана: еще в начале учебного года я прочитал в справочнике, что это мифический демон, который, даже если и существовал в одном из нижних миров, то вряд ли мог поделиться своей чешуей, поскольку в нашем мире она была бы нематериальна. Однако мне нравилось, что у моей палочки есть имя, и я продолжал думать о ней как о палочке Левиафана.

– Шкурка белого василиска, – объяснил Флитвик. – Очень сильный артефакт. Из василисков сильнее только королевский, обитающий в Индии, но такие палочки наперечет, да и шкурка их с деревом не сочетается – обычно его заменяет кость. Вряд ли одна из них смогла бы добраться до Европы незамеченной. А дерево…

– Японская горная сосна, – быстро ответил я. Флитвик, наконец, улыбнулся:

– Да, это дерево… вообще сосны… мощный накопитель. Советую вам почитать на досуге какую-нибудь книгу о волшебных палочках – это искусство, знаете ли, вам как художнику должно быть близко.

Но, к сожалению, у меня не было времени на чтение ради собственного удовольствия. Недели стремительно неслись вперед, приближалась весна, а за ней – экзамены, и я едва находил время навещать Хагрида.

Как-то раз в субботу утром я постучался в его берлогу, но Хагрид не торопился открывать.

– Это кто там? – спросил он из-за двери.

– Хагрид! – возмущенно крикнул я. – Что за вопрос?

Хагрид приоткрыл дверь, огляделся по сторонам и сказал:

– Ладно, проходи.

Я вошел в дом и остолбенел. Перед очагом с пылающим в нем огнем сидел, раскинув крылья, настоящий дракон. Он был маленьким, но уже зубастым и бросал вокруг себя хищные взгляды. Клык жался к ногам Хагрида, а у него самого на лице расплывалась широченная улыбка.

– Хагрид! – потрясенно выдохнул я. – Откуда у тебя дракон?

– Вылупился. Только никому не говори, – сказал Хагрид, усаживая меня за стол. – Это вроде как незаконно.

– Я его нарисую, – я быстро вытащил уголь и лист бумаги, переставил стул так, чтобы дракон был хорошо виден, и принялся делать набросок. Дракон не собирался мне позировать – он задирал голову, шипел, скалился на Клыка и прыгал по всему помещению.

– Норвежский шипохвост, – мечтательно рассказывал тем временем Хагрид. – Назвал его Норбертом. Как тебе, а?

– Отлично, – ответил я, пытаясь зарисовать кожистое крыло, пока Норберт замер у ноги Хагрида, размышляя, сейчас его укусить или немного подождать. – У тебя тут очень жарко.

– Так они ж тепло любят.

– А зачем вот эти бутылки валяются?

– Это из-под бренди, он его пьет.

– Пьет бренди? – я рассмеялся.

– С куриной кровью.

– Ого, – я покачал головой и взял новый лист. – Весело живете.

– Вот и я о том же! – Хагрид, кажется, принял мои слова всерьез.

– Только что ты будешь делать с ним через месяц, когда он в твою берлогу перестанет помещаться? – спросил я. Это погрузило Хагрида в недолгие размышления.

– Придумаю что-нибудь, – наконец, ответил он, махнув рукой. – Только не хватало, чтобы и ты меня уговаривал от него избавиться.

– Я не уговариваю, – сказал я. – Пускай себе живет.

Но через пару недель Хагрид не разрешил мне войти в дом.

– Вырос, – кратко объяснил он, встретив меня на крыльце.

– Можно хоть одним глазком? – спросил я. – Я на себя заклинание наложу, он мне ничего не сделает.

– Ишь какой умный, – Хагрид окинул меня взглядом с ног до головы. – Нельзя, Линг. Я за тебя отвечаю. К тому же… – он вдруг шмыгнул носом, – его… он… в общем, мы с ним должны расстаться.

– Расстаться? Ты его выпускаешь?

– Вроде того, – Хагрид тяжело вздохнул. – Возвращайся-ка ты лучше в замок. Зайди на неделе, я тебе все расскажу.

Но на неделе у меня не было времени не то что зайти к Хагриду, но даже толком порисовать. Я придумал несколько композиций с участием Норберта, однако воплощение их в жизнь откладывалось на неопределенный срок. Со Слизерина за что-то сняли двадцать баллов, а с Гриффиндора – все сто пятьдесят. Флетчер радовался, что у нас появился шанс завоевать кубок, а Нотту было интересно, что же такое произошло. В конце концов ему удалось разузнать, что «этот кретин Малфой купился на байки гриффиндорцев о каком-то драконе и поперся в башню их ловить». Я мысленно порадовался, что никто не видел моих эскизов Норберта, иначе Нотт наверняка бы понял, что это были не просто байки, а делиться секретами Хагрида мне ни с кем не хотелось.

Экзамены становились все ближе, и я, наконец, приступил к чтению истории. Как ни странно, трое преподавателей, весь год нагружавших меня выше крыши, значительно облегчили мою предэкзаменационную жизнь: Флитвик задавал только практические задания, которые, впрочем, были не так уж просты, так что все равно приходилось лезть в книги, а темы работ для Макгонагалл утратили объемистость, став более конкретными и сжатыми, что несказанно упрощало мою задачу.

Наши зимние лабораторные со Снейпом произвели на мое понимание зельеварения удивительный эффект. В те занятия он выставлял передо мной множество препаратов и просил во-первых определить их, дав максимально полную характеристику, во-вторых объяснить, какие из них сочетаются, а какие нет и почему, а в-третьих, выбрать те, что использовались для какого-либо зелья и сварить его. Это была не та предсказуемая работа, которой мы занимались на уроке. Постепенно я учился смотреть на ингредиенты не как на застывшие вещества, нужные для какого-то конкретного настоя, но как на гибкое сочетание свойств и качеств, позволяющее в некоторых случаях широкое поле для экспериментов, замен и необычных эффектов. Впрочем, мы не забегали вперед, и я изучал те же самые зелья, что и остальные ученики. Единственным изменением было то, что Снейп перестал давать мне дополнительные письменные задания.

– Такое впечатление, что ты этим недоволен, – сказал мне как-то раз Нотт, когда мы ужинали в Большом зале.

– С одной стороны это хорошо, – ответил я, косясь на Снейпа за учительским столом. – Свободного времени больше, хоть историю почитаю. А с другой – я уже привык.

– Отвыкай. Если завалишь историю, будешь все лето с ней мучаться.

– Этого мне еще не хватало, – сказал я и вдруг подумал – а где, собственно, я буду проводить лето? Неужели меня вернут в интернат? Или переведут в какое-нибудь специальное заведение для волшебников-сирот? Подобный вопрос еще ни разу не приходил мне в голову, и я решил поразмышлять над ним сразу после экзаменов, которые стремительно и неуклонно приближались.

Однажды вечером я пораньше вернулся из библиотеки, бросил рюкзак на кровать и собирался, наконец, воплотить в реальность свой сюжет про дракона, благо в комнате кроме меня никого не было, как вдруг увидел, что папка с моими рисунками исчезла. На полке лежали только чистые листы и несколько эскизов под ними. К счастью, среди них были наброски Норберта.

«Ворьё! – злился я, ожесточенно водя углем по листу. – Малфой, тварь белобрысая, наверняка он спер! Или Гойл с Крэббом по его приказу. Если они уничтожили рисунки, я их прокляну! Специально залезу в Закрытую секцию и найду какое-нибудь такое проклятие, что начинает действовать лишь через много лет. Хрен они меня вычислят. Год работы псу под хвост!» Дракон на моем листе скалил на зрителя зубы. Какая банальность! Я отшвырнул лист и взял другой. По мере того, как мой гнев утихал, в сознание проникали другие мысли. А почему, собственно, я решил, что вор – Малфой? Только потому, что это очевидно. Первое, что пришло в голову. Надо сказать, слишком просто и предсказуемо. Я и должен был подумать на него. Наши отношения выстраивались не лучшим образом, но его плоские шутки и замечания меня не трогали, и я считал ниже своего достоинства на них реагировать. В конце концов, видя такое равнодушие, Малфой почти перестал обращать на меня внимание, сосредоточившись на более чувствительных гриффиндорцах. Но кто мог стащить их, если не Малфой?

Я убрал очередного дракона, и как раз вовремя – в комнату ввалились трое моих соседей, что-то шумно обсуждая. Я не стал ничего у них спрашивать и ни о чем рассказывать. Если понадобится, я залезу в голову каждому, чтобы только узнать, у кого внутри такая гниль развелась. Однако никаких подозрительных взглядов в мой адрес я не заметил и решил подумать об этом с утра. Впрочем, это было легче решить, чем сделать. Полночи я провозился в постели, вспоминая рисунки, которые у меня украли. В основном это были эскизы, но некоторых мне было жаль. Последний портрет Пирса получился очень удачным. Снейп на вершине башни, молодой Дамблдор с мечом. Несколько пожилых эльфов-поваров, которых я зарисовал в минуты отдыха. В общем, было что терять. В конце концов я все же уснул и всю ночь видел тревожные сны, где были дороги в сером тумане и нечто, таившееся в придорожной темноте.

Был последний перед экзаменами урок гербологии. Профессор Спраут в очередной раз объясняла, что нас ожидает в практической части (пересадка крайне привередливого червячного шлюпса, который демонстративно покидает горшок, если смесь земли ему не подходит). В конце урока в оранжерею заглянула Мишель Велли, наша староста с пятого курса:

– Простите, профессор Спраут, мне нужен Линг Ди, его вызывает профессор Снейп.

В меня закралось нехорошее предчувствие, и чем ближе я подходил к кабинету декана, тем сильнее оно становилось.

– Зачем я ему понадобился? – спросил я Мишель, которая провожала меня до подземелья. Она пожала плечами:

– Тебе лучше знать.

Что верно, то верно. Остаток пути я старался обрести внутреннее спокойствие и «охладить сознание», как было написано в книге с упражнениями по окклюменции. В таком состоянии мысли текли медленно, а в идеале вообще застывали, что утихомиривало эмоции и влекло за собой значительно более мягкие реакции на любые внешние раздражители.

Я постучал и через секунду открыл дверь. Снейп сидел за столом, на котором стояло несколько больших банок с препаратами и лежала стопка книг.

– Здравствуйте, – сказал я, закрывая за собой дверь и приближаясь к столу. Снейп не поднял головы. Он рассматривал что-то, лежащее перед ним за книгами, и я совершенно не удивился, увидев, что это папка с моими рисунками. Ко времени, когда я пришел, Снейп пролистал их почти до самого конца.

Наконец, он изучил последний рисунок и поднял на меня глаза. Я стоял и ждал, что же будет дальше. Кажется, у меня действительно получилось охладить сознание. Не представляю, что бы я чувствовал, не займись я зимой этой практикой. Неожиданно Снейп закрыл папку и молча протянул ее мне. Колеблясь и едва веря в происходящее, я взял ее и сунул подмышку. Прошло еще несколько секунд.

– Ну что вы застыли! – раздраженно проговорил Снейп. – Свободны! – Он махнул рукой в сторону двери. Я вылетел из кабинета и помчался в спальню, с трудом осознавая, что работы вернулись ко мне в целости и сохранности. Я был так рад, что даже не стал размышлять над тем, кто принес их Снейпу, желая, видимо, как-то мне насолить. Малфой это или не Малфой – какая теперь разница! Впрочем, думал я чуть позже, неплохо было бы научиться накладывать на свои вещи охранное заклинание или нечто такое, что оставляло бы след на тех, кто к ним прикасался.

Подошло время экзаменов. Трансфигурацию, зелья и чары я сдал без проблем, но едва не завалил астрономию, в последний момент вспомнив какие-то спутники Юпитера и ответив таким образом больше, чем на половину вопросов. Квиррелл выглядел еще более нервным, чем обычно, но те заклинания, которым он учил нас, были настолько элементарны, что я даже не повторял их перед экзаменом. История стояла последним испытанием. После нее до объявления результатов нас ожидала свободная неделя. Мне хотелось подойти к Снейпу и спросить, где я буду жить летом – как декан Слизерина, он был обязан знать такие вещи. Однако последнее время Снейп ходил буквально озверевший, а отрывать его от проверки экзаменационных работ было бы верхом безумия. Впервые за долгие месяцы я наслаждался покоем, целыми днями рисовал, читал книгу о производстве волшебных палочек и их магических составляющих или смотрел, как Пирс бесстрашно плавает в озере, уворачиваясь от щупальцев гигантского кальмара, то и дело поднимавшихся из воды.

– Думаю, мы должны взять кубок, – сказал Флетчер, валяясь под деревом на берегу. – В этом году вы с Пирсом заработали тьму очков, а с Гриффиндора тьму сняли.

– И что тебе с этого? – спросил я.

– Ну вот, опять завел свою песню, – Нотт покачал головой. – Это же такие соревнования.

– Зачем они, эти соревнования? Из-за них все только ругаются. Какое-то нездоровое соперничество.

– У тебя совсем нет спортивного духа, – Нотт поджал губы. – Умные люди придумали четыре дома – наверное, не зря, а?

– Наверное, – ответил я. – Но посмотри на Флетчера. Он так надеялся попасть в Равенкло, а попал в Слизерин с его замечательной репутацией. И теперь все родственники смотрят на него как на потерянную душу. Как будто учиться здесь – это позор какой-то. А если бы не было этих распределений по уму, смелости и всему остальному, не было бы и переживаний.

– Это правда, – сказал Флетчер.

– О чем ругаетесь? – спросил вылезший из воды Пирс.

– Мы не ругаемся, – ответил Нотт. – Ди опять за свое, ему не нравится, что в Хогвартсе распределяют по домам и начисляют очки.

– А, – Пирс кивнул. – Ты прямо как мой отец, он тоже не понимает всей этой системы.

– Значит, я не одинок, – ухмыльнулся я.

– Твой отец был в Слизерине? – спросил Нотт Пирса. Тот уже вытерся рубашкой и надевал брюки.

– Не-а, он учился в Дурмштранге. Там нет домов. Там все вместе.

– Ого, – с некоторым уважением в голосе произнес Нотт, а я тут же поинтересовался:

– Что это за Дурмштранг?

– Такая магическая школа, – ответил Нотт. – Там изучают темные искусства.

– На самом деле там изучают все, – сказал Пирс. – Ну и темные искусства заодно. А что в этом такого?

– Да ничего, – сказал Нотт. – Наоборот круто.

Флетчер, судя по выражению лица, не разделял подобных настроений. Это было неудивительно – до падения Волдеморта едва ли не каждая семья волшебников Британии (и не только Британии) пострадала от войны с ним и его Пожирателями. Темные искусства прочно ассоциировались со смертью и страданиями. Даже годы мира не могли стереть из памяти людей все, что им пришлось тогда вытерпеть. Чем больше я знакомился с магическим миром, тем сильнее он напоминал мне мир магглов в своих самых негативных аспектах.

Я дочитал книгу о волшебных палочках и взял «Великие мастера тибетских магических школ». Ее страницы открыли мне совершенно иной мир. Другая магия, иные принципы, отличная от европейской система организации обучения. Читая жизнеописания тибетских учителей, я видел перед собой обширные безлюдные равнины, величественные неприступные горы, волшебные озера, не пускавшие к себе путников, прячущиеся в горах монастыри, путешествующих монахов, за неприглядной наружностью которых скрывалась невероятная магическая сила. Я читал ее даже в столовой, что категорически запрещалось правилами.

Как-то раз я засиделся за полночь. Мои соседи уже спали, бодрствовал один лишь я. Я дочитал жизнеописания тибетских магов и собирался еще немного полистать ее перед тем, как сдать перед каникулами. Но глаза слипались, я отложил книгу и потушил свечи. Лежа в темноте, я грезил о пустынных безлесных равнинах, одиноких святилищах в горах, где концентрируется магическая сила, представлял, как по небу скользят почтовые грифы, разносящие детям письма о принятии в тот или иной монастырь… и мои фантазии незаметно перетекли в сновидения, скользившие в сознании, как большие плоские рыбы в глубине хогвартского озера.

Наутро все мы узнали, что Гарри Поттер убил профессора Квиррелла.

– Я не верю! – яростно шептал за завтраком Нотт, поглядывая на стол гриффиндорцев. – Поттер не знает, с какой стороны за палочку браться! Чтобы убить, надо знать специальное заклятие, а оно только для сильных волшебников!

– Чтобы убить, не нужно знать заклятий, – ответил я. – Достаточно иметь под рукой пистолет.

Пирс хмыкнул.

– Пистолеты, ножи и иные маггловские приспособления мы по понятным причинам отметаем. Остается магия.

– Наверное, у него какая-то особая магия, – сказал Флетчер. – Не просто же так он смог победить Сами-Знаете-Кого.

– Он не победил Сам-Знаешь-Кого, – возразил я. – Волдеморт выстрелил в него, а заклинание срикошетило.

– Это все равно что победил, – Флетчер поежился, когда я произнес имя темного колдуна; Нотт и Пирс остались равнодушны. – Я бы посмотрел, как от тебя срикошетит смертельное заклятье.

С этим было не поспорить.

Картина прояснилась только на следующий день. Нам было сказано, что Квиррелл пытался похитить из подземелий Хогвартса сильный и редкий магический артефакт, что гриффиндорцы раскусили коварный план профессора и совместными усилиями пресекли наглое воровство, однако Гарри Поттер не имеет к смерти незадачливого вора никакого отношения, поскольку Квиррелл погиб в результате собственной неосторожности при обращении с опасным артефактом.

– Они что, за идиотов нас считают? – возмутился я, когда мы уселись под нашим любимым деревом у озера. На этот раз Пирс не спешил лезть в воду.

– А что тебе не нравится? – спросил Нотт.

– Слушай, вся эта история шита белыми нитками. Три каких-то первокурсника вычислили вора и прошли все ловушки, а десяток опытных преподавателей его вот так легко просмотрели? Дамблдор его просмотрел? Не верю я, быть такого не может.

– Гриффиндорцы знают больше нашего, – заметил Пирс, наблюдая за стайкой старшеклассниц, оживленно обсуждавших что-то на пристани.

– У тебя есть знакомые гриффиндорцы? То-то и оно, – Нотт вздохнул. – Ладно. Забьем на все это. Может, искупаемся?

На следующий день в коридоре меня остановил Снейп.

– Зайдите ко мне сегодня в пять, – сказал он. Решив, что это удачный момент разузнать у него, куда я отправлюсь летом, я в приподнятом настроении пообедал, сходил в библиотеку сдать книгу о тибетских магах и направился в подземелье к декану.

– Садитесь, – сказал мне Снейп, кивнув головой на стул перед его столом. – Записывайте.

– Но я ничего с собой не взял, – удивился я. Снейп вытащил откуда-то лист пергамента и шлепнул его передо мной.

– А перо…

– Вот вам перо. Пишите. Первое: зелье ночного видения. Второе: благодатный настой ведьмы из Маррика. Третье: разрывающий настой Марса.

– Разрывающий настой Марса? – это название я встречал в пособии для третьего курса. Снейп посмотрел на меня так, что я поскорее опустил глаза и зацарапал пером.

– Поскольку директор принял решение оставить вас на лето в Хогвартсе, – начал Снейп, – я жду от вас исполнения трех этих составов к сентябрю. Ингредиенты будут лежать на столе в лаборатории. Составы хранятся недолго, так что извольте наложить на флаконы консервирующее заклятье.

О таком заклятье я слышал впервые.

– В сентябре я проверю вашу работу. Смею надеяться, – с легкой угрозой произнес он, – что к тому времени составы не прокиснут и не забродят, иначе будете каждую субботу потрошить здесь всякую живность. Ясно?

– Да, сэр, – ответил я, не зная, радоваться мне или печалиться. – Сэр, значит, в Лондон я этим летом не попаду?

– Спешите вернуться в интернат? – поинтересовался Снейп, взглянув на меня из-за длинных черных прядей.

– Нет конечно. Просто там… много интересного, есть на что посмотреть, – я подумал о выставках и музеях, в которые мог бы зайти, появись у меня возможность провести в гостинице у Косого переулка хотя бы три-четыре дня.

– Все, что вам нужно, находится здесь, – жестко ответил Снейп. – Кстати, пользуясь случаем и предваряя завтрашние результаты экзаменов, должен вам сообщить, что я недоволен вашей экзаменационной работой. И скажите спасибо, что я не задаю вам ее переделывать.

– Спасибо, – уныло проговорил я. Вот так сюрприз – мне казалось, что на экзамене я все сделал правильно.

– Идите же! – слегка раздраженно сказал Снейп. Я поднялся и вышел из кабинета, автоматически сворачивая пергамент. Учитывая непростые темы работ, полученные от Макгонагалл и Флитвика, а также домашние задания по остальным предметам, мои каникулы ничем не будут отличаться от учебных семестров.

Утром следующего дня мы получили результаты экзаменов. Макгонагалл, Флитвик и покойный Квиррелл поставили мне «превосходно», Снейп и Спраут – «выше ожидаемого», Синистра и Биннс – «удовлетворительно». Что ж, подумал я, глядя на резкую диагональную подпись Снейпа, все могло быть и хуже.

Пирс оказался едва ли не круглым отличником и только по истории магии получил «выше ожидаемого». Нотт был доволен тем, что Макгонагалл поставила ему «удовлетворительно», поскольку с трансфигурацией у него были примерно такие же отношения, как у меня с историей. Флетчер, поглядев в свой аттестат, мрачно сказал:

– Что ж, теперь ясно, почему я не в Равенкло.

Днем, перед прощальным праздником, я заглянул к Хагриду и сообщил ему отчасти радостную новость.

– Представляешь, Дамблдор разрешил остаться мне в Хогвартсе! – воскликнул я, завидев его на лавке позади огорода. Хагрид, месивший в здоровенной бочке какой-то убийственно пахнущий состав, поднял голову и улыбнулся.

– Ага, – сказал он, – я уже знаю. Наказано за тобой присматривать. Будешь мне помогать с животными.

– Помогать?! – я ушам своим не поверил. – Значит, я смогу ходить в лес?

– Только со мной, – строгим голосом ответил Хагрид, вращая руку в гадостной жиже. – Покажу тебе фестралов.

– Ура! – завопил я и подскочил вверх. – Фестралы! Фестралы!

– Вот, кормежку для них готовлю, – между тем, продолжал Хагрид, и я тут же перестал прыгать и кричать.

– Они что, едят эту тухлятину?

– Много ты понимаешь, – Хагрид улыбнулся. – Это не тухлятина, а лакомство. Тут не только кишки…

– Мама родная, – потрясенно произнес я. – Кишки.

– … тут молотые кости, мозги, печенка, витаминчики кой-какие. Вот постоит пару дней на солнышке…

– Фу!

– Можешь не ходить, – пожал плечами Хагрид.

– Я пойду, пойду! А когда?

– Давай посмотрим, – Хагрид положил локоть на край бочки, и с широкой ладони, которой он мешал лакомство для фестралов, ему на штаны закапала темно-коричневая жидкость. – Сегодня праздник, завтра все разъезжаются… ну, во вторник, значится, и пойдем.

Вечером мы отправились в Большой зал.

– Я так и знал, – расцвел Флетчер, увидев над учительским столом слизеринское полотнище с огромной змеей.

– Ты же едва не рыдал, когда шляпа распределила тебя к нам, – напомнил я ему, хотя тоже испытал нечто похожее на гордость, идя под зелено-серебристыми цветами нашего герба. Мы уселись на свои места и стали ждать начала церемонии.

– Поттер, Поттер! – вскоре зашептали в зале, и все привстали, чтобы посмотреть на Гарри Поттера, в одиночестве идущего к своему столу. Мы с Пирсом обменялись многозначительными взглядами.

Наконец, в зал вошел Дамблдор. Все мгновенно стихли.

Поздравив нас с окончанием очередного учебного года и пожелав как следует отдохнуть в летние каникулы, директор приступил к оглашению результатов подсчета баллов четырех домов. Слизерин оказался на первом месте, за ним шел Равенкло, Хаффлпафф и замыкал четверку Гриффиндор. «Давайте теперь есть», подумал я, но оказалось, что это было еще не все.

– Нужно, однако, принять во внимание последние события, – сказал Дамблдор и прокашлялся. – Вот несколько баллов, полученных в последнюю минуту…

И чем дальше мы слушали финальную речь директора, тем шире открывались наши рты. Даже Пирс выглядел потрясенным. Когда Дамблдор провозгласил, что награждает десятью баллами Лонгботтома, я не выдержал и крикнул:

– Это нечестно!

Но мои слова потонули в восторженном реве трех остальных домов, праздновавших падение Слизерина. Ошеломленно смотрел я на то, как нашу змею сменяет лев, а зеленый цвет превращается в алый. Пирс что-то прошептал, но мы его не услышали. Флетчер качал головой, словно не веря собственным глазам. Один Нотт сидел с кривой усмешкой на губах.

– Ну что, – сказал он мне, – почувствовал спортивный дух?

– Это не спортивный дух! – возразил я. – Он даже очки вычислил, чтобы Гриффиндор нас обогнал!

– А кто тебе сказал, что в спорте все должно быть честно? – Нотт протянул руку и начал накладывать себе в тарелку горячие картофелины. – Это игра, Ди, и каждый хочет в нее выиграть.

Я промолчал. Нотт был прав.

Дамблдор за столом оживленно беседовал с Флитвиком. Макгонагалл с довольным видом ела салат. Профессор Синистра и очкастая прорицательница Трелони, выползшая для разнообразия из своей башни, что-то обсуждали с сосредоточенными выражениями на лицах. Снейп уныло ковырялся вилкой в тарелке. Да ну вас всех к Мерлину, подумал я и придвинул к себе яблочный пирог.