Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 72 страниц)

Глава 60

– Мистер Ди, прошу вас задержаться.

Только что закончился урок трансфигурации. Еще не угомонившись после спора о моральной ответственности колдуна за сотворенных им живых существ (или условно живых, как продолжал считать я), семикурсники покидали аудиторию; некоторые на ходу продолжали обсуждать горячую тему. Не знаю, всегда ли Макгонагалл вела занятия седьмых курсов по этой системе или в новых условиях проявила находчивость, но профессор умудрялась строить свои семинары так, что к разговору подключались даже молчаливые подопечные профессора Спраут и временно забывавший свои душевные терзания Малфой. Цензуры не было. Если кому-то хотелось высказать оригинальную мысль о том, что живые существа чистокровного колдуна получаются особенно живыми по сравнению с произведением мага-грязнокровки, он так и говорил. На что ему начинал активно возражать Гриффиндор, требуя доказательств. Представленные доказательства тут же ставились под сомнение. И так далее.

Я как мог избегал полемики. Если мне и было интересно с кем-то поспорить, то только с Макгонагалл, а она не выражала своей точки зрения, ограничиваясь управлением дискуссией. Флитвик бы одобрил такой подход. Но иногда профессор все же просила кого-нибудь высказаться, в том числе и меня:

– А что на это скажет мистер Ди? Вы продолжаете настаивать, что сотворенные из неживых предметов существа являются големами?

Не то чтобы я сильно настаивал… просто откуда вдруг у бывшей парты (железной бочки, стула, деревянного ящика) возьмется душа, обитавшая в любом нормально рожденном живом организме? Или давайте тогда признаем, что душой наделен любой природный или рукотворный предмет.

– Насколько мне известно, вы увлекаетесь тибетской магией. – Еще бы ей это не было известно! – Однако с точки зрения буддизма, души не существует…

Но разве нельзя увлекаться тибетской магией и не быть буддистом?

В общем, философия трансфигурации оказалась неожиданно интересной почти для всех. Радовало и то, что Макгонагалл, в отличие от подлизы Слагхорна, вела себя ровно со всеми нами, независимо от факультета и положения в школьной иерархии. Услышав ее приглашение задержаться, я был почти уверен, что разговор окажется связан с моими должностными обязанностями, и не ошибся.

– Присядьте, мистер Ди, – Макгонагалл указала на переднюю парту и сама села напротив. Последние выходившие ученики закрыли за собой дверь, и мы остались одни. – Я хочу поговорить с вами как со старшим префектом, в числе прочих несущим ответственность за то, что происходит в школе. Речь о вашем однокурснике, мистере Флетчере.

По мне, так дальше можно было не продолжать, однако Макгонагалл решила на всякий случай просветить меня по полной программе.

– Мистер Флетчер принимает ставки на все, на что только можно поставить, от собачьих бегов и квиддича и до завтрашней погоды. Он не гнушается брать деньги у младших курсов, ссужает в долг под проценты и принимает в качестве ставок не только кнаты и сикли, но и услуги. Проигравшие пишут победителям контрольные, делают домашние работы, совершают по их прихоти какие-то глупые, нелепые поступки! Я говорила с Горацием… – Макгонагалл помедлила, – но с тех пор ничего не изменилось. Надеюсь, мистер Ди, вы понимаете всю серьезность ситуации. Прежде всего, дети не должны играть в азартные игры, тем более на деньги своих родителей. Студенты, чьи домашние задания выполняют проигравшие, ничему не учатся, и это заметно уже сейчас, хотя только конец октября. Если Гораций не может или не желает принимать ответственность за ученика вверенного ему факультета, в дело пора вмешиваться вам. В любом случае, этому безобразию следует положить конец.

Нельзя сказать, что меня сильно волновало содержимое чужих кошельков или нелепые поступки, на которые кто-то по своей дурости подписывался, но с точки зрения интересов школы Макгонагалл была права.

– В принципе, мне все понятно, – ответил я. – Если существует правило, по которому азартные игры и букмекерство в Хогвартсе запрещены, проблема решается легко и быстро. Если же подобного правила нет, формально я не могу приказывать Флетчеру.

– Существуй такое правило, я бы к вам не обращалась, – недовольно сказала Макгонагалл. – В прошлые века к азартным играм в этих стенах относились не слишком строго, а в новое время интерес сам собой утих. Правила Хогвартса серьезно не менялись как минимум два столетия – у нас не было насущной необходимости вносить туда поправки. Разве что… – она чуть выпрямилась, – разве что при Дамблдоре отменили телесные наказания.

«При Снейпе тоже вроде особо не наказывают», подумал я. Со времени нашей встречи Лонгботтом больше не попадал в тюрьму, и за целый месяц я видел там лишь одного сидельца – пятикурсника из Хаффлпаффа, но не стал спрашивать, почему он туда загремел.

– Что ж, мистер Ди, – Макгонагалл поднялась; я тоже встал. – Постарайтесь решить эту проблему. Никто не ждет от вас мгновенного результата, но беспокоюсь о положении дел не я одна.

После обеда я поймал Флетчера у дверей школы, когда он отправлялся на занятия по уходу за магическими существами.

– Отойдем на пару слов.

Мы остановились у ближайшего окна, и я без предисловий перешел к делу.

– В общем так, Ник. У тебя есть неделя, чтобы закончить свой бизнес, вернуть деньги и отменить все пари. Не знаю, говорил с тобой Слагхорн или нет, но преподы из-за твоего увлечения на ушах стоят, да и некоторые родители начинают интересоваться, почему это карманные расходы их детей так резко возросли.

– Думаешь, я совсем дурак и не узнавал, можно в школе такими вещами заниматься или нет? – с невинным видом спросил Флетчер. – Я ведь не нарушаю никаких правил.

– Если не перестанешь, то через неделю начнешь нарушать.

– Специально для меня состряпаете? Я польщен…

– Слушай, мне плевать, чем ты занимаешься, до тех пор, пока нет пострадавших, – сказал я. – А поскольку я знаю, к чему обычно приводят азартные игры, то рано или поздно пострадавшие будут. И если понадобится правило специально для тебя – будь спокоен, состряпаем в лучшем виде.

Флетчер помолчал.

– С тобой говорил Кэрроу?

– Макгонагалл.

Флетчер фыркнул:

– Макгонагалл! Да кто она теперь есть-то?

– Преподаватель, – ответил я, – и не думай, что Снейп не будет ее слушать.

– Тогда почему она с тобой говорила, а не сразу с ним… или хотя бы с Кэрроу?

Вопрос был резонным, но мне казалось, что я знаю на него ответ.

– Наверное, потому, что я – меньшее зло по сравнению с директором и знакомое – по сравнению с Кэрроу. К тому же, в отличие от нее, мне нет необходимости переступать через свою гордость, чтобы обратиться к любому из них. Так что используй эту неделю с умом, а потом найди себе другое хобби.

– Я подумаю, – криво усмехнулся Флетчер и отправился на урок к Хагриду.

Через пару дней во время ужина ко мне подошел Кэрроу.

– Доешь – приходи в библиотеку, – сказал он, хлопнув меня по плечу.

Сперва я решил, что мне послышалось.

– Куда?

– Оглох никак? – Кэрроу поднял бровь. – В библиотеку, Ди. Книжки читать будем.

Когда Кэрроу ушел, Нотт начал тихо смеяться, а Пирс взглянул на меня с укоризной.

– Почтительности в тебе, префект, ни на грош, – покачал он головой. – Нет чтобы сказать начальству приятное – конечно, профессор, сей момент, даже доедать не буду, – а он – куда да чего… Еще бы прямым текстом выдал: удивляюсь, мол, что вы и слово-то такое знаете – библиотека, а уж что там делают и подавно.

– Очень смешно, – пробурчал я.

– А ты посади нас в тюрьму, – нахально заявил Нотт. – За причиненный моральный ущерб.

– Идите к черту! – я встал и под хохот своих товарищей начал пихать в рюкзак лежавшие на тарелке яблоки и мандарины. – Лучше по дороге поем, чем слушать ваш дурацкий треп…

Поднимаясь в библиотеку, я невольно задумался о том, почему меня вечно притягивает всякая гадость вроде снейповой коллекции тварей, Темной Метки, улыбки Амбридж или, например, Амикуса Кэрроу. Конечно, такие как он всегда умели расположить к себе ничего не подозревающую жертву и быстро находили с подростками общий язык – я знал ему подобных еще по уличному детству и ничего хорошего от них не ждал. Но вопреки здравому смыслу я не мог не признать, что общаться с Кэрроу было легко и иногда даже весело. Кэрроу бывал груб, но, в отличие от сестры, не злопамятен и тут же выбрасывал из головы все то неприятное, что слышал на своих уроках от непокорных студентов, в следующий раз говоря с возмутителями спокойствия так, будто ничего не случилось.

К тому же, в больнице он зря сетовал мне на «остолопов». Энциклопедическими знаниями заместитель директора не обладал, истории заклятий не знал, теории вообще не касался, однако, несмотря на все это, умел завладеть вниманием аудитории не хуже Снейпа. Он был практик, объяснявший работу с любым самым сложным заклинанием так, что оно начинало получаться даже у Крэбба с Лонгботтомом, наших традиционных неудачников по защите. Кэрроу представлял свои объяснения настолько терпеливо и подробно, словно имел дело не с семикурсниками, а с умственно отсталыми шестилетками.

– Вот так встань, вытяни руку – смотри на меня, Лаванда, – и ме-е-едленно поворачивай ее вслед за моей… ага… правильно… И залп!

Лаванда Браун повторяла за Кэрроу все нужные движения, однако из его палочки стремительно вылетала молния, врезалась в большой костяной шар на подставке и мгновенно оплетала его сверкающими тонкими нитями, подобными паутине, а из ее палочки появлялось круглое сероватое облако, которое неспешно устремлялось к своей цели, но быстро рассеивалось под действием сквозняка.

– Господь всемогущий, Лаванда!.. – качал головой Кэрроу. – Считай, что тебя съели, детка. Живого наклави я вам, конечно, не достану… может, мне боггарта притащить, чтобы вы немного собрались? А лучше инфернала! – вдруг осеняло его. – Заодно поучитесь их создавать…

– Мы уже учимся говорить с мертвецами, – недовольно замечал Майкл Корнер. – Из нас тут что, некромантов хотят сделать?

Кэрроу смеялся:

– Вы такие серьезные, совсем шуток не понимаете! Давай еще раз, – оборачивался он к Лаванде, заметно напуганной мыслью об испытании заклинания против наклави и других морских чудовищ на инферналах. – Повторяй все мои движения и не забывай о заклятье!

Сейчас Кэрроу вместе с мадам Пинс ждали меня в читальном зале у стола, на котором лежало несколько пачек книг, завернутых в плотную коричневую бумагу.

– Значит так, – сказал Кэрроу, как только я остановился рядом и бросил свой рюкзак на ближайший стул. – Вот эти… – он опустил руку на четыре пачки прямо перед ним, – раздашь завтра старостам факультетов, пусть выложат в гостиных на видном месте. Вечером приду, сам проверю. А вот эти… – он указал на две пачки побольше, – оформишь прямо сейчас и поставишь пару экземпляров на смотровой стенд, чтобы издалека заметно было.

«Там что, биография Волдеморта?», подумал я. Кэрроу направился к выходу, но у дверей обернулся:

– И сам не забудь взять! В ваш подвал тоже загляну.

Оставшись вдвоем с мадам Пинс, я вскрыл первую из предназначенных факультетам пачек и невольно усмехнулся. На ярко-розовой обложке небольшой брошюры изображался цветок, стебель которого оплетал зеленый клыкастый сорняк, готовый задушить и сожрать благородное растение. Выше рисунка стояла надпись: «Грязнокровки, и чем они опасны для мирного чистокровного сообщества». Судя по избранной автором цветовой гамме, передо мной вполне могло быть детище Долорес Амбридж.

– Их нужно оформлять?

Мадам Пинс отрицательно покачала головой. Вытащив из открытой пачки пять экземпляров, я предложил мадам Пинс все же оформить их и оставить в библиотеке, что называется, «для истории». Запихнув оставшиеся брошюры в рюкзак, я принялся распечатывать пачку тех книг, что следовало выставить на стенд. Добравшись до обложек, я на секунду остолбенел: с них на меня смотрел Альбус Дамблдор собственной персоной, бородатый, в шляпе и с улыбкой на губах. Над шляпой было написано название книги: «Жизнь и жуть Альбуса Дамблдора». Внизу – имя автора: Рита Скитер.

Усевшись за парту и получив от мадам Пинс формуляры, я принялся наклеивать их на «Жизнь и жуть…», воодушевленный мыслью о том, что наконец-то у меня появился шанс поподробнее разузнать об Аберфорте. Поставив два экземпляра на стенд и сложив остальные на полку за спиной мадам Пинс, листавшей уже оформленную брошюру об опасности, исходящей от грязнокровок, я попросил:

– Запишите мне пожалуйста, – и протянул ей одну из биографий Дамблдора.

– Вы действительно хотите это? – с выражением откровенной брезгливости мадам Пинс приоткрыла книгу и пролистала несколько страниц. – Летом в «Пророке» публиковались главы… Скитер не умеет писать объективно и очень любит дешевые сенсации.

– Ну там ведь есть хоть какая-то правда, – возразил я.

– Какая-то есть, – мадам Пинс вздохнула и начала заполнять мой формуляр. – Будьте так добры, Линг, положите их мне под стол… – она указала на три запечатанные пачки с брошюрами, предназначенными для Равенкло, Хаффлпаффа и Гриффиндора. – Что за пакость…

Я пролевитировал пачки, слегка удивленный ее последними словами, произнесенными в присутствии человека, формально являвшегося Пожирателем Смерти, однако ничего не сказал, забрал книжку про Дамблдора и обещал придти утром за остальными экземплярами «Грязнокровок…» вместе со старостами.

Добравшись до гостиной Слизерина, я вывалил брошюры на стол, и пока немногочисленные присутствовавшие с любопытством рассматривали министерскую агитку, подошел к Балстроуд, в одиночестве сидевшей у камина спиной ко входу.

– Слушай, собери мне завтра утром старост седьмых курсов… – начал я и осекся. По лицу Миллисент текли слезы; она даже не пыталась их скрыть, уставившись невидящими глазами в огонь и не обращая на меня никакого внимания. Представить плачущую Балстроуд было невозможно, как невозможно было представить Дамблдора, идущего под руку с Темным Лордом и ведущим мирную беседу о пользе зеленого чая. Мне стало не по себе от мысли, что именно могло вызвать в нашей непробиваемой злюке такие эмоции.

– Миллисент, что случилось? – я опустился в кресло рядом с ней.

– Кот… – сдавленным голосом прошептала она. – Мой кот…

– Что твой кот?

– Кажется, он умирает, – Балстроуд провела ладонями по щекам, вытирая слезы.

– Отнеси его к мадам Помфри.

– Я носила, она сказала, что не лечит животных.

– Тогда к Хагриду!

– Я пошла, а там Филч… запирал двери и отказался выпускать.

– Твой кот случайно не ухаживал за миссис Норрис? – попытался я немного разрядить обстановку, но получилось неудачно: Миллисент снова расплакалась, закрыв лицо руками.

– Ладно, тащи сюда своего кота, пойдем к Хагриду вместе, – сказал я. Балстроуд подняла голову:

– Ты сможешь открыть дверь?

Я кивнул. Миллисент вскочила и бросилась в спальню, а я пошел к выходу из гостиной, оставив рюкзак в кресле. Часть розовых книжек уже растащили; кто-то листал их прямо здесь, на диване, кто-то забрал с собой. Балстроуд вернулась через минуту с взъерошенным черным котом на руках. Кот лежал без сознания: его длинная шерсть свалялась, голова запрокинулась, рот раскрылся, дыхание было быстрым и неглубоким. Он действительно тяжело болел.

Запертые двери Хогвартса подчинились мне без возражений. В здание ворвался ночной морозный воздух и запах приближающейся зимы. Мы скорее направились к берлоге Хагрида, чьи окна горели уютным желтым светом. Нам повезло, что Хагрид оказался дома, а не где-нибудь в лесу или в теплицах профессора Спраут. Поднявшись на крыльцо, я громко постучал в дверь:

– Хагрид, открой, это Линг! У нас кот умирает!

Долго ждать не пришлось – Хагрид отпер засов и молча пустил нас внутрь. Забрав у Миллисент кота, он положил его на стол и принялся осматривать.

– Давно это с ним? – спросил он. – Чего раньше не несла?

– Он только сегодня такой стал, – ответила Балстроуд, утирая слезы платком. – Я вернулась с ужина, а он лежит…

– Значит, раньше здоров был? – Хагрид перевернул кота на спину и осторожно начал ощупывать живот.

– Здоров.

Лесничий выпрямился.

– Что? – в голосе Балстроуд послышалось отчаяние.

– Дай-ка вон ту бутылку, – Хагрид указал мне на высокую коричневую бутыль, одиноко стоявшую на полке рядом с пакетом сушеных яблок. Найдя маленькую плошку, Хагрид плеснул в нее из бутыли немного прозрачной маслянистой жидкости, разбавил водой и сказал:

– Теперь берите кота и пошире откройте ему рот.

Пока я держал бесчувственного кота за шкирку, а Миллисент аккуратно тянула вниз его нижнюю челюсть, Хагрид влил ему в горло наведенное зелье и махнул рукой, чтобы мы отпускали. Некоторое время кот продолжал неподвижно лежать, потом распахнул глаза, с трудом поднялся на ноги и издал такой отчаянный рев, что Клык, сидевший у ног Хагрида, с интересом наблюдая за происходящим, невольно попятился к стене. Хагрид живо схватил с полки алюминиевую миску и сунул коту под нос. После недолгой внутренней борьбы несчастное животное вырвало какой-то зеленой дрянью, а еще через секунду в миске оказалось нечто большое, круглое и черное. Миллисент окаменела от ужаса; Хагрид же напротив выглядел довольным.

– Мышиный орех! – сказал он, демонстрируя нам содержимое миски. – Вкусный, но ядовитый. По теплицам, небось, шастает, – он кивнул на кота, который снова улегся на стол, но сознания больше не терял, посматривая желтыми глазищами на испуганную хозяйку. Миллисент ответила:

– Он везде шастает, за ним не уследишь.

– Ничего, теперь умнее будет, – проворчал Хагрид, почесав кота за ухом. – Оставь его тут на пару дней, я его еще подлечу, а потом можешь забирать.

– Ты гений, – сказал я, а Миллисент добавила:

– Спасибо, профессор.

Хагрид засмущался, выплеснул кошачью рвоту вместе с орехом в пылающий камин и бросил миску в ведро с грязной посудой.

– Ладно, давайте-ка отсюда, а то вон ночь на дворе, вам попадет, если застукают, – проговорил он, открывая перед нами дверь.

Снова оказавшись на холоде, мы поплотнее закутались в мантии и заторопились в замок. Большую часть пути мы молчали, а когда миновали озеро и вышли на каменную дорожку, ведущую к ступеням школы, Балстроуд негромко спросила:

– Так что ты говорил насчет старост?

Я кратко рассказал о присланных брошюрах и о том, что Кэрроу потребовал с ними сделать.

– Похоже, тебе это не слишком нравится, – заметила Миллисент.

– Мне все равно, – ответил я. Балстроуд усмехнулась:

– Не волнуйся, я никому не скажу.

Мы прошли еще несколько метров, прежде чем меня осенило:

– Так это ты стукнула на Малфоя?!

Миллисент остановилась.

– И что? Пожалел бедняжку?

– Нет, но…

– Это маленькая месть, – объяснила Миллисент. – Хватит ему о людей ноги вытирать.

– Маленькая? – поразился я. – Да ты его за уши над огнем подвесила!

– Он сам себя подвесил, – парировала Балстроуд. – Держал бы лучше рот на замке.

Мы замолчали, все так же стоя друг против друга. Хогвартс погружался в темноту; огни в нем постепенно гасли, и сейчас на той стороне, что выходила к Запретному лесу, освещенными оставалось не более десятка окон.

– Ведьма, – наконец, проговорил я, не спуская с Миллисент глаз. – Опасная и коварная.

– Мышиный орех, – ответила она, слегка улыбаясь.

«Ну же, – в нетерпении подумал я, больше не чувствуя ночного холода, – решай!»

Балстроуд развернулась и направилась к входным дверям; я последовал за ней. Осторожно приоткрыв тяжелую створку, мы проскользнули внутрь. Ветер с улицы едва не задул пламя ближайших факелов, навстречу нам метнулись тени, однако просторный холл был пуст. Я коснулся палочкой дверей, и мощные засовы пришли в движение, запирая школу на ночь.

– Идем. – Балстроуд начала спускаться в подвалы, но добравшись до главного коридора, свернула не к слизеринской гостиной, а к бассейну.

Едва ли не единственной привилегией, сопутствующей моей должности, являлся допуск в ванную комнату, предназначенную исключительно для старост факультета. Весь сентябрь я не заглядывал в нее из-за плохо заживающих шрамов и попал туда впервые лишь в середине октября.

В ванной комнате слизеринских старост не оказалось никаких ванн – здесь располагался самый настоящий бассейн, пусть и не олимпийских размеров. Можно только догадываться, почему ни один директор Хогвартса, включая Дамблдора, не выстроил бассейн для всех учеников школы, ограничив спортивные занятия квиддичем и полетами на метлах под руководством тренера Хуч – ведь даже в интернате нас регулярно возили на уроки плавания, проходившие в местном спортивном центре. Выбрав для посещения ванной комнаты вечер четверга, я менял пароль, чтобы никому не вздумалось ко мне присоединиться, и проводил прекрасный час, плавая от бортика к бортику или просто лежа в воде и глядя в потолок – уменьшенную копию потолка Большого зала с его звездным небом.

Сейчас здесь было тихо и почти темно, лишь зелено-голубая плитка бассейна светилась мягким светом, и в прозрачной воде виднелось дно, выложенное разноцветной мозаикой, изображающей причудливых морских существ. Закрыв за собой дверь, я на секунду оробел – что, черт возьми, полагается теперь делать? – однако Балстроуд спокойно начала расстегивать пуговицы мантии, и я молча последовал ее примеру.

Она чувствовала себя совершенно свободно, нисколько меня не стесняясь, и в конце концов я тоже перестал смущаться. Мы расстелили одежду на полу, положив наверх толстые свитера, и Миллисент уселась на них, скрестив ноги и приглашая меня садиться напротив.

– Есть только одно правило, – негромко и серьезно произнесла она, глядя на меня в полутьме бассейна. – В этой партии веду я, а ты слушаешься. Договорились?

Ну кто в такой ситуации смог бы ответить «нет»? Я кивнул, и Балстроуд потянулась вперед, взяв меня за левую руку.

– Давно хотела посмотреть… До нее можно дотронуться?

– Дотронься, – ответил я. Миллисент провела по Метке пальцами, потом коснулась шрамов на груди.

– Это от оборотня?

– Издеваешься? – Я едва не разозлился: мы что сюда, шутки шутить пришли?

– Не торопись, – сказала Балстроуд. – Просто соблюдай правило, и ты не пожалеешь.

Я стучал в запертую дверь берлоги Хагрида, а рядом стояла Миллисент, протягивая мне истошно орущего черного кота. Хагрид упорно не открывал, хотя мы знали, что он дома; кот вопил, внутри оглушительно лаял Клык, но постепенно сновидение отступало, возвращая меня в реальность, где, впрочем, присутствовали некоторые его элементы.

– Кто там? – хриплым со сна голосом крикнул Пирс, отрывая голову от подушки и приподнимаясь на локте. За дверью что-то пропищали и продолжили стучать.

– Открой им, – буркнул Флетчер, – иначе не уймутся.

Пирс направил палочку на дверь, та распахнулась, и нашему взору предстали два чрезвычайно довольных собой первокурсника.

– Профессор Кэрроу велел передать, – звонко крикнул один из них, – что если через пять минут Линг Ди не явится в кабинет директора, то окажется в клетке с троллями!

– Ты чего, он сказал – в карцере! – Сосед пнул его в бок, но гонец начал хихикать, и через секунду оба они пулей умчались по коридору. Пирс снова махнул палочкой, и дверь с грохотом захлопнулась. Некоторое время все молчали.

– Что-то случилось, – констатировал Нотт.

– Похоже, да, – ответил Пирс.

– Если это розыгрыш, я запомнил их лица, – угрожающе пробормотал я, садясь на кровати и пытаясь сообразить, куда подевал джинсы. Глаза закрывались сами собой: я совершенно не выспался.

– Если это не розыгрыш, тебе лучше поспешить, – заметил Пирс. Я и сам это понимал, но чувствовал себя настолько разбитым, что едва сумел правильно застегнуть рубашку, после чего снова опустился на кровать, силясь окончательно проснуться.

Пять минут давно прошло, когда я, наконец, начал долгий подъем по лестницам к кабинету Снейпа. После умывания я немного приободрился и теперь размышлял, что из моих воспоминаний правда, а что принадлежит фантазии и сну. Кот и Хагрид определенно были, и мышиный орех тоже, но Балстроуд и бассейн… Для реальности это казалось чересчур фантастичным, а для фантазии помнилось слишком детально. Однако в моих фантазиях никогда не фигурировала Миллисент. «Значит, все правда», сделал я вывод и замер посреди пролета, осмысливая случившееся и напрочь позабыв о том, что меня ждут наверху.

– Он стоит! – услышал я возмущенный вопль, поднял голову и встретился глазами с разъяренным Кэрроу, спешащим по лестнице мне навстречу. – Ты что, совсем рехнулся? Живо за мной! – он схватил меня за руку и потащил на последний этаж. – Завтрак кончился, уроки в полном разгаре, а ты дрыхнешь?

– У нас нет первой пары… – попытался оправдаться я, но Кэрроу ничего не хотел слушать.

– А как ты выглядишь! – продолжал он. – На голове – воронье гнездо, рубашка не заправлена, где мантия – непонятно…

– Там что, он? – поразился я.

– Если б там был он, – зашипел Кэрроу, глядя на меня как на безнадежного идиота, – ты узнал бы об этом первым и, будь уверен, не валялся бы в постели до полудня… Аконит! – рявкнул замдиректора, когда мы оказались перед горгульей, и та поскорее отпрыгнула в сторону. Все в том же темпе меня погнали по лестнице-эскалатору и втолкнули в кабинет.

Как выяснилось, насчет разгара уроков Кэрроу сильно преувеличивал. Сейчас у Снейпа сидели деканы всех факультетов, а также Алекто, занимавшая кресло у стола; деканы довольствовались наколдованными стульями. Кэрроу пихнул меня к пустому стулу рядом с камином, а сам застыл у дверей, словно часовой. Все молча смотрели, как я прохожу на свое место, после чего директор продолжил говорить, обращаясь к профессорам.

– …и смею надеяться, что вы, Минерва, и вы, Филиус, объясните своим студентам, как воровство принадлежащих школе древних реликвий может отразиться не только на их будущем, но и на настоящем их родителей и родственников.

Ни Макгонагалл, ни Флитвик не издали ни звука, что указывало на серьезность ситуации – при других обстоятельствах Макгонагалл не преминула бы продемонстрировать свое возмущение нечистыми приемчиками новой власти.

– Также я ожидаю от вас адекватного наказания виновных, – произнес Снейп. – Со своей стороны…

Тут Макгонагалл не выдержала.

– Северус, дети и так провели в камере всю ночь!..

Эта фраза вызвала у Снейпа мгновенную реакцию.

– Дети, Минерва? – перебил он ее, нехорошо прищурившись. К моему удивлению, Макгонагалл смешалась, не стала продолжать и опустила глаза. «Личные разборки, – решил я. – Старый разговор». Снейп, кажется, удовлетворился ее молчанием и закончил фразу:

– Со своей стороны я снимаю их с уроков и до вечера направляю на работы к Хагриду в Запретный лес.

– Считай, что их пожалели, – насмешливо вставила Алекто, глядя на Макгонагалл. Та лишь плотнее сжала губы. Мне и думать не хотелось, что она сейчас чувствует.

– Собрание закончено, – объявил Снейп. – Все свободны, кроме старшего префекта.

Преподаватели расходились в молчании. Пока они пробирались к выходу, я мельком оглядел кабинет. С прошлой зимы здесь многое изменилось. Исчезли почти все причудливые механизмы и другие блестящие побрякушки, которые так любил Дамблдор; вместо шестка Фоукса стоял черный металлический канделябр в виде копья на трех ножках. Из его древка вырастали переплетенные между собой ветви с острыми концами, на которые были насажены слегка оплывшие свечи. За спиной Снейпа висел портрет Дамблдора: покойный директор пытался убедить присутствующих, будто его сморил сон. Мне стало неуютно от того, что говорить со Снейпом – впервые со времени визита к Волдеморту, – придется именно здесь.

Через минуту кабинет опустел. Махнув палочкой, Снейп убрал все лишние стулья и поднялся. Мне представлялось, что сейчас я услышу выговор за свой неопрятный вид и опоздание, однако директор решил не тратить время попусту.

– У вас достаточно информации, чтобы сделать общие выводы, – сказал он, останавливаясь напротив. – Я слушаю.

– Кто-то что-то украл, – ответил я. Снейп недовольно покачал головой, и я поправился:

– Этой ночью студенты Гриффиндора и Равенкло попытались украсть принадлежащий школе древний артефакт, но их поймали и посадили в камеру.

– Верно, – сказал Снейп. – Сейчас вы спуститесь к этим идиотам. Пусть поедят, переоденутся. Мою записку отдадите Хагриду. В семь вечера встретите их и проводите к Кэрроу – он вернет палочки. Ясно?

– Да, сэр, – ответил я и не удержался от вопроса:

– А что именно они собирались украсть?

Снейп хоть и обещал написать записку, но с места пока не двигался.

– Меч Годрика Гриффиндора, – проговорил он, не сводя с меня глаз. Я похолодел. – Есть соображения, зачем он мог кому-то понадобиться?

Соображения, разумеется, были, но как о них рассказать, если по рукам и ногам связан обещаниями?

– Северус… – я вздрогнул, услышав из глубин кабинета знакомый голос. Снейп резко поднял голову, несколько секунд смотрел на проснувшегося Дамблдора, после чего вернулся за стол и начал писать свою записку. Я тоже взглянул на портрет, однако тот, добившись своего, уже закрыл глаза.

Через минуту Снейп протянул мне сложенный вдвое листок бумаги. Было ясно, что на этом наша беседа окончена. Я сунул записку в карман, покинул кабинет и отправился обратно на первый этаж.

Мне вспоминались слова Дамблдора, сказанные почти год назад. Он говорил, что все занятые в операции люди не могут располагать одинаковым объемом сведений, и хотя директор назвал меня одним из самых информированных ее участников, что я, по большому счету, вообще о ней знал?

Положив руку на широкие перила, я медленно спускался по лестнице, на время забыв о сидящих в подземелье пленниках. Существование крестражей не было тайной как минимум для меня и Поттера. Возможно, в ту последнюю ночь им с Дамблдором удалось добыть еще один – правда, неизвестно, что произошло потом, был ли он разрушен или до сих пор оставался цел… Со времени уничтожения мной кольца Дамблдор больше не заговаривал о крестражах, из чего следовал простой вывод: они не являлись моей задачей.

Но кому и зачем мог понадобиться меч? Неужели Поттер связался с Отрядом Дамблдора и попросил их каким-то образом передать ему оружие? Значит ли это, что он занимался поисками оставшихся крестражей? Монета молчала; последнее время члены ОД не пользовались для переговоров галеонами. Что ж, скоро я узнаю, в чем тут дело – достаточно будет расспросить провинившихся.

– Вы только посмотрите, кто пришел! – воскликнула Джинни Уизли, когда я, наконец, добрался до подземелья и встал посредине прохода, мрачно разглядывая похитителей. – Сам король троллей!

– Тебя я ожидал увидеть, – со злостью сказал я Лонгботтому, касаясь палочкой передней решетки, которая немедленно начала подниматься, исчезая в потолке. – И тебе не удивлен, – продолжил я, дотронувшись до камеры напротив, где ночевала Джинни. – Но ты, Луна!.. Ты же разумный человек, не чета этим балбесам! Какого черта вам вообще понадобилась эта железяка?