Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 72 страниц)

Глава 42

Однажды я сидел на подоконнике в ожидании начала урока по древним рунам и читал новый выпуск «Придиры», который дала мне Луна. Я как раз углубился в особенности развития личинок подъязычных врунчиков, попутно размышляя, что эти создания, судя по всему, умудрились поразить мозги всей верхушки министерства, как вдруг на подоконник рядом со мной запрыгнула Полина.

– Отвлекись-ка на минуточку, – сказала она. Я опустил журнал. Пирса поблизости не наблюдалось, а большинство учеников, ходивших на руны с разных факультетов, еще не вернулись с обеда.

– Ты не забыл, что скоро праздник? – Полина вопросительно подняла бровь. Я в недоумении пожал плечами:

– Какой еще праздник?

– Валентинов день! – воскликнула Полина. – Ну ты даешь, Линг. Совсем обалдел со своей учебой?

– А я-то здесь причем? – удивился я.

Полина смотрела так, как будто решала – то ли пожалеть меня, то ли треснуть по башке.

– Ты пригласил Луну в Хогсмид?

До меня, наконец, дошло.

– Полина, пожалуйста, – взмолился я, – кончай ты это дело! Мы с ней общаемся, болтаем о всякой ерунде, гуляем, когда есть время, журналы вот читаем… – Я показал ей «Придиру». – Но она для меня – просто хороший друг, и я очень надеюсь, что это взаимно, потому что мне сейчас не до амуров, честное слово…

– Тебе всегда не до амуров! – разозлилась Полина. – Сидишь в библиотеке, как… как леший на пне, шуршишь своими книжечками, бумажечками, журнальчиками, и всё тебе по барабану! Смотри, превратишься в конце концов в Снейпа – будешь такой же злобный, закомплексованный и недо… не скажу какой еще!

«Какое счастье, что у меня больше нет окклюменции!», с облегчением подумал я и ответил:

– Как леший на пне – это, конечно, сильный образ, но если я приглашу Луну в Хогсмид, она решит, что я испытываю к ней романтические чувства, а мне бы не хотелось ее обманывать или вселять ложные надежды. И вообще, неужели не понятно: если Темный Лорд вдруг на меня разозлится, то может взяться за людей, с которыми я дружу, типа шантажировать и все такое…

– Да провались ты со своим Темным Лордом! – взорвалась Полина и соскочила с подоконника. Стоящие у двери в кабинет Асвинн ученики испуганно посмотрели в нашу сторону. – Два придурка!

Тряхнув длинными волосами, она унеслась по коридору прочь, оставив за спиной с десяток недоумевающих и напуганных ее словами студентов. Я сделал вид, что ничего особенного не произошло, и снова раскрыл журнал, однако шевелящиеся личинки подъязычных врунчиков, изображенные на иллюстрации к статье, больше не привлекали моего внимания. «Бедняга Пирс, – думал я, – и как он с ней справляется? Она же бешеная! И чем дальше, тем больше…»

Впрочем, это было впервые, когда я действительно обрадовался отсутствию уроков со Снейпом. Услышав рассказ о патронусе, я было решил, что тех положительных эмоций, которые во мне тогда возникли, хватит не то что до зимних каникул, но и до летних, однако в последний месяц снова все изменилось. Меня то и дело охватывала необъяснимая тоска, сжимая сердце и высасывая жизненные силы, как болотная пиявка. Я пытался разобраться, в чем дело, чем вызвано такое странное состояние, однако потерпел полное фиаско. Все вероятные причины в конце концов отметались из-за их несерьезности и слишком краткого негативного воздействия.

Какое-то время мне казалось, что толчком к пробуждению этой тоски явился факт, что Снейп теперь давал уроки окклюменции Поттеру – в первый же день после каникул в одном из коридоров меня перехватила Гермиона и затащила в ближайший пустой класс.

– Послушай, Линг, – нерешительно начала она, – ты, наверное, сейчас рассердишься, но… в общем, Сириус рассказал нам, что вы со Снейпом занимаетесь окклюменцией, и…

– Занимались, – поправил я Гермиону. – А Блэк, оказывается, трепло… Не ожидал, не ожидал.

– Ну вот, я же говорила, – огорчилась Гермиона. – Просто Снейп теперь будет заниматься с Гарри, и мы хотели узнать у тебя, чего ожидать и как вообще это происходит?

– Могу ему только посочувствовать, – ответил я. – У Снейпа жесткий стиль. Ведет себя в чужих мозгах, как у себя дома, копается, роется, что-нибудь выискивает… и конечно, что-нибудь неприятное. Но учитель он хороший, так что если Поттер заинтересован в том, чтобы освоить окклюменцию, он ее освоит.

– А ты знаешь, что на отца Рона напала змея Сам-Знаешь-Кого? – спросила вдруг Гермиона.

Я отрицательно покачал головой.

– Он жив?

– Да, теперь с ним все в порядке… – Гермиона внезапно замолчала, словно передумав продолжать. «Прекрасные манеры у этих гриффиндорцев, – с досадой подумал я. – Зачем тогда было начинать?» Взяв с парты рюкзак, я сказал:

– Ладно, мне пора, у нас сейчас Амбридж, – и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь и вышел в коридор, оставив Гермиону стоять в одиночестве.

Глупо было обижаться на Снейпа – конечно, он не обязан давать столько дополнительных уроков, тем более в области магии, требующей больших затрат как ментальных, так и физических сил, – однако первые несколько дней после того разговора я чувствовал себя так, словно меня предали. Потом это прошло, но, несмотря на все рациональные объяснения, которые я себе мысленно предлагал, неприятный осадок оставался еще долго.

Январское известие о сбежавших из Азкабана Пожирателях Смерти вселило в меня немного оптимизма – казалось, вот сейчас, наконец, что-нибудь да начнется, – однако Пожиратели сбежали, газеты выдали на эту тему порцию горячих новостей, и все опять заглохло. Стараниями Амбридж над Хагридом вновь нависла угроза увольнения, но за пять лет моей учебы это случалось так часто, что я уже перестал беспокоиться – как уволят, так и вернут. Раз в неделю я заглядывал к нему поболтать о том, о сем, постоянно терзаясь искушением завести разговор о великане, что прятался в лесу и лишал тамошних обитателей душевного покоя. Наконец, в один из дней, когда у меня было особенно паршивое и тоскливое настроение, я пришел к нему в берлогу и с ходу заявил:

– Слушай, Хагрид, нам надо поговорить. Только давай начистоту, ладно?

– Да ты садись, – бросил Хагрид, занимавшийся тем временем осмотром сидевших в большой коробке лукотрусов. Я опустился на стул и бросил рюкзак на пол.

– Что, лечить будешь? – спросил я, кивнув на лукотрусов.

– Это молодняк, померз вчерашней ночью, – Хагрид заботливо осматривал существ, тихо шевелящих своими лапками, похожими на тонкие ветви деревьев. – Есть у меня одно средство… Так о чем поговорить-то хотел?

– О твоем великане, – сказал я. Хагрид медленно опустил лукотруса в коробку и поднял голову.

– О каком таком великане? – напряженным голосом спросил он.

– Которого ты притащил для Дамблдора, – ответил я.

– Погоди-ка, – Хагрид помотал головой. – Откуда ты узнал? И что значит – притащил для Дамблдора?

Я смотрел на лесничего, испытывая к нему легкую зависть. Как все может быть просто! Вот мой дом, вот лес, который я люблю, вот разные живые твари, за которыми присматриваю… Мне же казалось, что я сижу в тюрьме, что Хогвартс – это огромный, красивый, спокойный Азкабан с дементорами-преподавателями, из которого я выберусь так не скоро, что мечтать о свободе сейчас бессмысленно и мучительно.

– Змеи рассказали, – ответил я.

– Змеи? – непонимающе переспросил Хагрид. – Как это – рассказа… – Но тут он замолчал, догадавшись. Я смотрел на него в ожидании ответа. – То-то я гляжу, ты с ними возишься, – произнес он через некоторое время, – мясо таскаешь с кухни… А ты, значит, змееуст, – Хагрид вздохнул и снова взял из коробки одного лукотруса. – Ну да, тогда понятно, что ты в курсе лесных дел. Только вот великана этого я привел не для Дамблдора. Это брат мой… сводный.

– Ясно, – сказал я. Моя теория об армии великанов рассыпалась как карточный домик. – И что, он в лесу так и будет куролесить? Кентавры недовольны, змеи жалуются, что он их подземные города разрушает…

– Есть такое дело, – с грустью согласился Хагрид, – но не сюда же его приводить… Он хороший, Линг, вот только диковат немного. Ему время надо, чтобы пообвыкнуть, а я не могу с ним часто бывать – уроки, Амбридж эта…

– Ничего, недолго ей осталось, – сказал я. – Преподаватели защиты все равно дольше года не держатся, так что еще четыре месяца – и прощай, Долорес.

Хагрид ничего не ответил, но во взгляде его читался пессимизм, перекликавшийся с моим собственным настроением. Из-за царившей внутри апатии мне приходилось буквально заставлять себя учиться, поскольку, дай я себе хоть немного поблажки, вернуться в режим постоянной занятости стало бы практически невозможно.

По мере приближения С.О.В. все начинали заметно паниковать – даже Пирс, обычно с легкостью сдававший все экзамены, едва к ним готовясь, заразился всеобщим настроением и огрызался, если его отрывали от учебников в разгар работы, проводя теперь свободное время не с Полиной, а в библиотеке.

Иногда мне удавалось заглянуть в Выручай-комнату, чтобы немного поразмяться с патронусом, однако новых заклинаний я больше не изучал – хватало и тех, что уже есть. С Флитвиком мы перешли к работе со стихией воды, которой я овладевал с трудом, видимо потому, что она была противоположна огню, дававшемуся мне значительно легче. Наводнения, которые я устраивал на втором курсе и которые казались мне тогда верхом собственного мастерства, теперь воспринимались как примитивное, топорное колдовство. Вода была самой сложной для работы стихией, о чем я уже знал из уроков с Макгонагалл, и одной ее капли действительно с избытком хватало, чтобы свести кого-нибудь в могилу. Впрочем, превращением телесных жидкостей в лед мы с Флитвиком не занимались. Подобная магия считалась Темной, и мы ограничивались выделением элемента воды из предметов и динамичным управлением ее объемами в различных состояниях.

– Выделите мне элемент воды, переведите его в твердую форму и создайте из него… ну, например, сферу, – говорил мне Флитвик, указывая на глиняный горшок со старой сухой землей, взятый из теплицы профессора Спраут. Где там можно было найти хоть каплю воды, учитывая, что глина – это тоже земля, да еще и обожженная? Я взмахнул палочкой, произнес экстрагирующее заклинание, но над горшком не возникло ни капли.

– Сосредоточьтесь, – сказал Флитвик. – Повнимательнее, вы не все учли.

Я вгляделся в горшок. Земля, глина… глина, земля… А! Может, там остались корни растения или какие-нибудь червяки с бактериями? Ведь к органическому материалу я еще не обращался…

Я снова махнул палочкой, и спустя несколько секунд над горшком сконденсировался небольшой шарик воды, который я успешно превратил в ледяной, оказавшийся чуть крупнее.

– Трансфигурируйте его… хм-м… в муху. Сумеете?

Потом были пауки, птицы, цветы и один раз почему-то статуя Мерлина («Как вы его себе представляете, Линг – портретное сходство не обязательно»). Благодаря занятиям с Флитвиком мои дела на трансфигурации пошли значительно лучше, и Макгонагалл уже не делала мне столько замечаний. Хотя у меня ничего не выходило с первого раза, к началу мая, когда наши дополнительные уроки ввиду близости экзаменов пришлось прекратить, я обращался с водой гораздо увереннее.

Из-за возобновившихся тренировок в Выручай-комнате я пропустил появление в Хогвартсе нового преподавателя – кентавра Фиренца. Дамблдор пригласил его вместо Трелони, уволенной Амбридж за непрофессионализм. Судя по рассказу Флетчера, видевшего сцену изгнания от начала до конца, Трелони устроила целую драму со слезами, прощаниями и прочей патетикой. Впрочем, Дамблдор не позволил Амбридж выставить ее из замка, и теперь бывшего профессора можно было видеть бродящей по коридорам Хогвартса, словно печальное привидение, внезапно обретшее материальное тело.

– Надо будет как-нибудь к вам заглянуть, – сказал я Пирсу, чрезвычайно довольному таким поворотом дел. – У меня как раз окно. Хоть узнаю, чем астрология кентавров отличается от человеческой.

– Дело не в астрологии, – сразу оживился Пирс. – Дело в масштабах! Трелони говорила про всякую ерунду – кто подвернет ногу, кто сломает шею, – а у кентавров все глобально! Катаклизмы планетарных масштабов, падение империй, приход и уход правителей… В общем, все под впечатлением, особенно девчонки. Даже Паркинсон, а это тебе не что-нибудь.

– Кстати, я вам когда-то говорил, что это случится, – заметил Нотт, лениво листавший свои конспекты по астрономии. – На втором или на третьем курсе, уже не помню…

– Ну, ты известный пророк, – ответил я безо всякой иронии, имея в виду именно то, что сказал. У Нотта была природная способность благодаря своей интуиции точно оценивать людей и вычислять наибольшую вероятность развития каких-либо событий. Дар хоть и не истинно пророческий, но все же полезный.

– Это верно, – ухмыльнулся Нотт. После нашего разговора у теплиц он немного успокоился и больше не бросался на окружающих при каждом удобном случае. С тех пор мы ни разу не затрагивали тему его донесений, и я не знал, продолжает ли он писать своему отцу или нет, однако в моей жизни не происходило ничего, что могло бы заинтересовать Волдеморта или кого бы то ни было еще. – Кстати, как там твой каталог? Продвигается?

– Да хватит уже об этом каталоге! – огрызнулся я. Нотт засмеялся, довольный моей реакцией. Отчего-то история с каталогом стала его любимым способом меня доставать. Возможно, потому, что идея, которую не так давно предложил мне Клайв Пирс, никак не могла уложиться даже у меня в голове.

Незадолго до появления в школе Фиренца, в одно субботнее утро, когда мы только приступили к завтраку, в Большой зал влетело несколько сов, одной из которых оказалась Лета. Она опустилась перед Пирсом и довольно ухнула.

– Привет, привет, – улыбнулся ей Пирс, вынимая из прикрепленного к сове нагрудника письмо. – Так, это тебе, – он кинул мне конверт. – А это мне.

Совсем недавно я посылал Клайву Пирсу несколько своих летних работ и не ожидал столь скорого ответа. Впрочем, это было письмо, а не посылка, так что, вероятно, дело было в чем-то другом. Спрятав свернутый пергамент в рюкзак, я вернулся к еде.

Пирс тем временем отвлекся от завтрака, распечатывая свое письмо. Спустя некоторое время я случайно взглянул на него, и по коже у меня поползли мурашки. Побледневший Пирс уставился на раскрытый лист, который держал перед собой, и медленно поднимался со стула. Глаза его двигались по строчкам письма – наверное, он перечитывал его снова и снова, не в силах поверить написанному. Постепенно все сидящие поблизости от нас замолчали; Малфой, болтавший до этого с Паркинсон, тоже поднял голову и не сводил теперь с Пирса внимательного взгляда.

К нашему столу подлетела Полина.

– Что! – крикнула она и затрясла Пирса за плечо. – Что случилось!

Теперь на нас смотрели даже преподаватели. Пирс пребывал в ступоре, так что Полина выхватила у него из рук пергамент и быстро пробежала глазами текст. Окружающие молчали в ожидании. По мере того, как Полина читала письмо, на лице у нее возникала улыбка, а под конец она начала хохотать.

– Объяснит нам кто-нибудь, что здесь происходит! – воскликнул Нотт. Полина хохотала как сумасшедшая, и ее реакция создавала разительный контраст с ошеломленным Пирсом, до сих пор так и не сумевшим переварить содержание письма.

Наконец, Полина отсмеялась, сунула листок в руки Пирсу, который теперь смотрел на нее едва ли не с обидой, и шлепнула его по спине.

– С тебя причитается, братишка, – сказала она и отправилась к себе за стол.

– Пирс, я тебя убью! – обозлился Нотт, швырнув вилку на стол. – Ты нас до чертиков напугал! Немедленно объясняйся!

– Потом, не здесь, – медленно ответил тот и сел обратно. – Просто я в шоке.

– А мы, по-твоему, не в шоке? – возмутился я. – Ты хоть представляешь, что я за эту минуту себе навоображал?

– Да, это я могу представить, – ответил Пирс. – Зато ты никогда не представишь того, что написано тут… – Он помахал письмом и убрал его в сумку.

Весь день Пирс хмуро отмалчивался. Мы сунулись было к Полине, но та ответила, что не собирается обсуждать дела Пирса за его спиной, и что если он не хочет об этом рассказывать, то и она будет молчать. Однако вечером, когда Нотт пригрозил выпросить у Снейпа сыворотку правды, Пирс раскололся.

– Только не надо ржать, ладно? – сказал он мрачным голосом. Нотт немедленно расплылся в улыбке.

– В общем, у меня родилась сестра.

Мы ошеломленно молчали.

– Поздравляю, – проговорил Флетчер. – Только что в этом особенного? В зале ты вел себя так, будто все было наоборот.

– А то, что я об этом ничего не знал! – воскликнул Пирс. – Никто и словом не обмолвился! То-то они убеждали меня остаться тут на зимние каникулы!..

Нотт задумался:

– Если сейчас конец марта, значит, летом ты еще не мог ничего заметить, тем более что в августе жил у Мазерсов, а осенью и зимой был здесь. Предки решили не травмировать тебя раньше времени, – усмехнулся он.

– Не понимаю, – Пирс покачал головой. – Действительно, что в этом особенного? Наоборот, я бы только обрадовался… То есть я и сейчас рад, но… А теперь они пишут – извини, мол, что не сказали раньше.

– По-моему, все очень просто, – проговорил я, отлично понимая причины такой скрытности. – Учитывая ваших летних гостей, твой отец в такой ответственный момент просто решил обезопасить свою семью. А будь я на его месте, то вообще отправил бы жену с ребенком подальше из этой страны.

– Ты будешь смеяться, но он так и сделал, – ответил Пирс, подняв на меня глаза. – И даже мне не написал, куда они уехали. Теперь ясно, почему…

Больше мы это не обсуждали. Нотт явно чувствовал себя некомфортно, когда речь заходила о деятельности Пожирателей, хотя после той перепалки в поезде Пирс ни разу даже не намекнул на принадлежность его отца к армии Волдеморта. Я, наконец, вспомнил про свое письмо, вынул его из рюкзака, устроился на кровати поудобнее и начал читать.

«Здравствуйте, Линг, – писал мне Клайв Пирс. – Чтобы не отнимать у вас много времени в преддверии важных экзаменов, сразу перейду к делу. Недавно ко мне обратился один мой коллега, который в этом году познакомился с вашим творчеством и приобрел несколько работ. Он хотел увидеть те ваши рисунки и картины, что вы создали ранее, но поскольку большинство из них находится в частных коллекциях, сделать это практически невозможно. Тогда он предложил издать нечто вроде каталога ваших произведений. Поскольку вы плодотворный художник, далеко не все ваши поклонники имеют возможность видеть все, что вы пишете. Эта идея показалась мне интересной и легко осуществимой, поскольку я веду записи, какие картины были проданы и кому. Более чем уверен, что все эти люди предоставят мне возможность использовать приобретенные ими работы для издания каталога. Финансовую сторону этот человек берет на себя. Он не преследует коммерческих целей и намерен выпустить каталог небольшим тиражом, для ограниченного круга ваших почитателей, однако, если каталог будет пользоваться популярностью, желает оставить за собой право допечатать тираж и выставить его в открытую продажу. Если тираж будет допечатываться, вы получите процент от продаж этих дополнительных экземпляров. Чтобы процесс пошел, нам необходимо только ваше согласие. Если у вас есть какие-то собственные условия и пожелания, мы, конечно же, рассмотрим их и учтем. С уважением, Клайв».

– Так-так, – сказал Нотт, усаживаясь на мою кровать. – Что мы здесь имеем? Еще один шок?

– Что? – переспросил я, пытаясь осмыслить открывающиеся передо мной карьерные перспективы.

– Видел бы ты свое лицо, – ответил Нотт. Я бездумно протянул ему письмо, о чем потом не раз пожалел – с тех пор Нотт взял за обыкновение при каждом удобном случае дразнить меня этим злосчастным каталогом.

На следующий день во время урока истории я написал ответ. Было ясно, что единственную выгоду, которую я могу получить с этого предприятия, это реклама – с финансовой точки зрения, у неизвестного мецената были все возможности заработать на этом издании, если оно вдруг действительно кого-то заинтересует, – но поскольку я никогда не хотел становиться профессиональным художником, существующее положение вещей меня вполне устраивало. Я дал свое согласие, попросил прислать мне сверстанный вариант перед тем, как его издавать, и поставил единственное условие – пронумеровать все экземпляры первого издания. Конечно, это была сомнительная страховка от допечатки левых копий, но требовать чего-то большего я, разумеется, не мог.

Весна началась внезапно – снег, пролежавший весь март, растаял за несколько первых дней апреля, обнажив черную, сырую землю. Тепло сменило промозглые ветреные дни, и моя горка скоро превратилась в небольшую кучу льда, стекая широкими ручьями к озеру. Однако нам было не до красот природы – с каждым днем экзамены становились все ближе, а заданий – все больше. Я никак не мог закончить курсовую для Снейпа, набрав столько материала, что оказался попросту не в состоянии его обработать. Черновые записи накапливались, но мне никак не удавалось их систематизировать. Едва ли не каждую ночь мне снились стимулирующие вещества, распределенные по таблицам и графикам, вселяя еще большее отчаяние при пробуждении. Казалось, что к середине мая, когда курсовик надо будет сдавать, я попросту не успею переписать его набело.

Однажды утром, мысленно планируя свой сегодняшний распорядок дел, я направлялся в Большой зал на завтрак, не обращая внимания на то, что творится вокруг, и лишь когда уселся на свое место, с удивлением заметил, что вместо Дамблдора во главе учительского стола восседает Долорес Амбридж. Зрелище это было довольно комичное – коротышка Амбридж почти терялась на фоне величественного кресла с высокой резной спинкой. Преподаватели угрюмо поглощали свои завтраки. Ученики оживленным шепотом переговаривались.

– Что случилось? – спросил я, посмотрев на Нотта. Тот в изумлении поднял брови:

– Ты не читал объявлений?

– Я их даже не видел!

– Он весь в мечтах, – съязвил Пирс.

– Амбридж теперь директор, – сказал Нотт. – А где Дамблдор – неизвестно.

После первого урока мне с трудом удалось отыскать Луну – с гриффиндорцами я решил больше не связываться. Она стояла в одиночестве, прислонившись к подоконнику неподалеку от класса, где Макгонагалл вела трансфигурацию, и отстраненно глядела в окно, за которым спустившиеся с гор низкие серые облака проливались на землю мелким дождем.

– Привет, – сказал я, останавливаясь рядом. Луна посмотрела на меня так, словно мое появление вернуло ее сознание из каких-то далеких, одной ей доступных пространств. Все еще пытаясь сконцентрироваться на окружающей реальности, Луна меланхолично произнесла:

– О, привет… Как дела?

– Дела? – поразился я. – Какие еще дела! Ты знаешь, что произошло?

– Ты имеешь в виду ОД?

– ОД? А причем тут ОД? – насторожился я. – Только не говори мне, что вас засекли!

– Еще вчера, – сказала Луна таким тоном, словно это был общеизвестный факт. – Нас сдала Мариетта… это такая девочка… ты, наверное, ее не знаешь.

– И знать не хочу, – бросил я. – А Дамблдор, с ним что стряслось?

– Ну, Мариетта отнесла наш список Амбридж, и сюда явился Фадж с двумя аврорами… хотя, наверное, это были не настоящие авроры, потому что…

– Луна, пожалуйста, давай без теорий. Просто расскажи, что тебе известно, – попросил я. Луна пожала плечами.

– Как хочешь. В общем, вчера мы занимались – это ты, наверное, знаешь…

Я кивнул – днем монетка действительно нагрелась, сообщая о вечерней тренировке.

– А потом появился Добби – это эльф…

Я снова кивнул – кто такой Добби, объяснять мне было не надо.

– … и сказал, что сюда идет Амбридж. Мы побежали кто куда, но ей удалось схватить Гарри. Фадж обвинил Дамблдора в создании неподконтрольной министерству вооруженной группировки и даже попытался арестовать. Думаю, ты представляешь, что из этого вышло… А Мариетта сейчас в больнице.

– Надеюсь, Гермиона придумала что-нибудь такое… чтобы на всю жизнь, – мстительно проговорил я, имея в виду чары на пергаменте. Луна покачала головой:

– Зря ты так – ведь каждый может совершить ошибку.

Я промолчал, потому что возразить тут было нечего, тем более мне.

После того, как Амбридж заняла директорский пост – но не директорский кабинет, куда горгулья ее так и не пустила, – в замке начался полный бардак. Близнецы Уизли решили, что настало, наконец, время показать все свои фокусы, и наводнили школу множеством волшебных фейерверков разной формы и величины, которые то и дело залетали в классные комнаты, рассыпая вокруг разноцветные искры. Весь день от них некуда было деваться, и этот детский сад бесил меня не меньше, чем факт, что теперь, по милости какой-то дуры, которой ни с того ни с сего взбрело в голову продать своих товарищей, я лишился возможности посещать Выручай-комнату как минимум до лета. Я не испытывал к Амбридж той ненависти, которую, судя по всему, чувствовали к ней гриффиндорцы, и воспринимал ее как неизбежное зло, чье время уже сочтено. Впрочем, мне было любопытно, что она подумала, прочтя список ОД и увидев там мою фамилию – как-никак, в Хогвартсе Амбридж опиралась на слизеринцев, из которых сколотила нечто вроде собственной полиции, куда, к моему удовольствию, не вошел ни Пирс, ни Нотт, ни Флетчер.

Возможность более тесно пообщаться с новым директором возникла у меня сразу же после пасхальных каникул, когда на доске объявлений вывесили расписание собеседований с деканами по поводу выбора будущей профессии.

– Зачем это надо? – спросил я, второй раз читая объявление и пытаясь найти в списке свою фамилию. – Я же не собираюсь уходить после пятого.

– В основном для того, чтобы выбрать предметы, – сказал Нотт. – Например, если ты хочешь стать целителем, то берешь зелья, гербологию и трансфигурацию…

– А если я не знаю, кем хочу стать?

– Никто не знает, Ди, – ответил Нотт. – Думаешь, все тут спят и видят, чтобы в шестнадцать лет отправиться спину гнуть?

– Тогда зачем это надо? – повторил я, ткнув пальцем в объявление.

– Вот и спроси у Снейпа, зачем, – усмехнулся Нотт. – Тем более, ты идешь в первый день… вслед за Крэббом, ха-ха.

В шесть часов вечера я подходил к дверям кабинета Снейпа, так и не придумав, что говорить ему о своих карьерных замыслах. Я не знал, чем хочу заниматься после школы, а те брошюры и буклеты, что были разложены на столе в нашей гостиной, вызвали во мне только отвращение. Поскольку собеседование Крэбба начиналось в пять, я решил, что Снейп уже закончил с ним беседовать, а потому пару раз стукнул в темную дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в кабинет.

Обычный полумрак, всегда царивший во владениях зельевара, сменился на этот раз ярким белым светом. Под потолком парил какой-то сверкающий шар, освещая квадратное помещение и представляя его в непривычном для меня виде. Здесь оказалось гораздо больше предметов, чем представлялось мне ранее. Декан сидел на своем обычном месте, а у его лабораторного стола расположилась Амбридж с неизменным блокнотом на твердом планшете, в который были заправлены какие-то желтоватые бумаги.

– Заходите, заходите, Линг, – проговорила она, увидев меня в дверях. Снейп, откинувшись на спинку стула, перекатывал по столу пустой прозрачный флакончик; на лице его было написано выражение смертной скуки. Судя по всему, беседа с Крэббом оказалась крайне утомительной.

Амбридж выдала традиционную приторную улыбку, всегда вызывавшую во мне двойственное ощущение. С одной стороны, зрелище это было противным и даже противоестественным из-за своей слащавости, а с другой – ее улыбка притягивала именно потому, что была лжива, неестественна и отвратительна. «Как Темная Метка», подумал я, проходя в кабинет и усаживаясь на стул перед Снейпом. Тот на меня даже не посмотрел, рассеянно катая флакончик между пальцами.

– Итак, Линг, – начала Амбридж, – было бы очень интересно услышать, какие у вас планы на будущее.

– Учиться еще два года, – ответил я.

– Ну разумеется, – произнесла Амбридж так, будто всячески желала успокоить мои возможные волнения на этот счет. – Однако два года – не такой уж большой срок, и вы должны хотя бы приблизительно представлять, в каком направлении будете, так сказать, двигаться дальше. Есть у вас какие-нибудь соображения по этому поводу?

– Нет, – честно ответил я. – Поэтому я хочу оставить все предметы, которые изучаю сейчас. Мало ли что пригодится…

Амбридж понимающе кивнула и зашуршала своими бумажками.

– Так-так, посмотрим, – тихонько проговорила она. – Вы изучаете руны… прекрасно… и уход за магическими животными. Как интересно, Линг – я ни разу не видела вас на уроках.

– У меня договоренность с преподавателем, – ответил я. – То, что они проходят сейчас, я уже проходил.

– Проходили, да… – Амбридж для вида снова пошуршала бумажками, а затем неожиданно спросила:

– Вы ведь магглорожденный?

– Это неизвестно, – сказал я. Амбридж удивленно подняла брови.

– Неизвестно? – переспросила она. – Здесь написано, что вы сирота и выросли в маггловском приюте.

– Верно, но это не значит, что я магглорожденный… если, конечно, у вас нет точных данных о моих родителях, – ответил я.

– Волшебники не имеют обыкновения отдавать своих детей в детские дома, – с деланным сочувствием произнесла Амбридж, не желая так легко сдаваться. – В Британии нет приютов для детей волшебников. Не хотелось бы вас разочаровывать, но ваши родители, скорее всего, магглы.

«А я знаю некоторых волшебников, которые тоже воспитывались в приюте», хотелось сказать мне, но я сдержался. Снейп, конечно же, сразу поймет, на кого я тут намекаю, и непременно взбесится, а чего ожидать от Амбридж, учиняющей мне допрос почище волдемортовского, я не знал.

– Поскольку это не доказано, то, о чем вы говорите, домыслы, – вежливо, но твердо ответил я и, не давая ей ввязать себя в продолжение переброски бессмысленными фразами, спросил:

– Только мне не очень понятно: какое отношение чистота моей крови имеет к выбору будущей профессии?

– О, – сказала Амбридж довольным голосом, – никакого отношения. Я просто любопытствую. Впрочем, вы ведь учитесь в Слизерине. Вряд ли вы попали бы на этот факультет, не будь в вас крови волшебников…

«Ха!», подумал я, но, разумеется, промолчал.

– Я бы хотела вернуться к уходу за магическими животными, – продолжила Амбридж. – Насколько я понимаю, летом вы остаетесь здесь и помогаете Хагриду?

Я кивнул.

– Вам за это платят?

– Платят? – переспросил я. – За что именно?

– Ну как же, – сказала Амбридж. – Вы ведь работаете…

– Нет, – ответил я, смутно догадываясь, к чему она клонит. – Я не работаю, я помогаю. Добровольно. Чтобы чем-то себя занять. Хагрид и без меня отлично справляется.

– Ясно, ясно… – слегка разочарованно протянула Амбридж. – Что ж, у меня пока нет вопросов. Возможно, профессор Снейп желает о чем-то с вами поговорить? – Она метнула взгляд в сторону скучающего Снейпа и заскребла пером по бумаге.