Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 72 страниц)

Глава 58

В полутемном зале «Кабаньей головы» было всего три человека – неторопливо протиравший стойку Аберфорт и двое мужчин в дальнем углу, перед которыми стояли большие кружки пива. Когда я вошел, оба они бросили в мою сторону быстрый взгляд и вновь вернулись к своей тихой беседе.

Откровенно говоря, я рассчитывал, что в баре вообще не окажется посетителей: погода стояла холодная, дождливая, и на улицах Хогсмида не было видно даже патрульных. Почти все студенты остались в школе – в деревню отправились лишь самые отчаянные.

Усевшись на высокий табурет, я положил рядом рюкзак и посмотрел на Аберфорта, который перестал возить полотенцем по столешнице, набросил его на плечо и принял свою излюбленную позу: оперся руками о стойку и слегка склонил голову, глядя так, словно мое появление отвлекло его от чрезвычайно важного дела.

– Что будешь? – наконец, спросил он.

– Налей чего-нибудь горячего, – сказал я. Аберфорт не пошевелился.

– Это, например, чего? – продолжил он.

Я немного удивился.

– Ну, например, чаю…

Бармен в молчании смотрел на меня, и я, не понимая его странной реакции, быстро перебрал в голове вероятные причины такого поведения. Может, он решил, что это не я, а кто-то на оборотном зелье? Если б не те двое в углу, я бы вызвал патронуса для подтверждения своей личности… Впрочем, что мне эта парочка – я и так могу его показать.

Но едва я успел об этом подумать, как Аберфорт развернулся и исчез в задней комнате, где тут же зашумел чайник; спустя минуту он возвратился обратно и поставил передо мной большую чашку, до краев наполненную почти черным напитком, от которого поднимался сероватый пар.

– Спасибо, – я придвинул чашку поближе и обхватил ее ладонями, чтобы поскорее согреться.

– Есть не хочешь? – тем временем поинтересовался Аберфорт. Я в недоумении поднял глаза.

– Да я недавно завтракал…

– А то могу поджарить тебе говядинки, – негромко проговорил бармен, приблизив ко мне бородатое лицо. – Или предпочитаешь сырую?

– Что?! – возмутился я, в первую секунду отнесясь к его словам с полной серьезностью и лишь потом заметив, как он улыбается и хмыкает, глядя на мою реакцию. – Ну конечно, давай, издевайся, – я оскорбленно покачал головой. – Зря я надеялся, что сюда эта сплетня не доберется. Осталось только написать о ней в «Пророке», чтобы все были в курсе.

– Откуда же мне знать, что с тобой происходит, – иронически сказал Аберфорт, выпрямившись. – Ты вон весь октябрь не появляешься, а слухи ходят разные.

– Я не появляюсь, потому что у меня куча дел! – продолжал я с обидой в голосе. – Тролли эти просто задолбали, как и ваши чокнутые гриффиндорцы…

Аберфорт начал тихо смеяться.

– И ничего смешного тут нет! – вполне искренне рассердился я. – Хватит! Кончай ржать!

– Ладно, ладно, не горячись, – миролюбиво ответил Аберфорт. – Просто я подумал, что если тебя и впрямь оборотень цапнул… – он снова начал улыбаться и, чтобы больше не раздражать меня своим весельем, стащил с плеча полотенце и отправился драить дальний конец стойки. Я остался наедине с чашкой, чай в которой уже успел слегка остыть.

Не знаю, кто первым пустил слух, будто в лесу на меня напал оборотень. Может, это был Кэрроу, решивший пошутить и посмотреть, что будет, а может, Трелони, искренне считавшая, что так оборотни отомстили мне за смерть Фенрира, а потому всегда провожавшая меня в коридорах сочувственным взглядом. Трудно было винить преподавателей за такие подозрения: они пребывали в неизвестности и неопределенности – ни Снейп, ни Кэрроу не рассказали им о патронусе, решив, по-видимому, что профессоров это дело не касается, а слова мадам Помфри, знавшей чуть больше, убедили явно не всех. Флитвик, разумеется, был в курсе – весь сентябрь и половину октября мы уделяли дрессировке ставшего крайне агрессивным патронуса минимум полчаса субботних занятий, – но Снейп (а потом и я) просил его не распространяться о том, что на самом деле случилось в лесу.

Впрочем, существовала вероятность, что такую сплетню запустил я сам, или, как минимум, способствовал ее возникновению.

Мне было о чем поразмышлять перед тем, как покинуть больницу. До сих пор я никогда не занимал положение руководителя и никем не управлял – по крайней мере, открыто. В детстве я не был заводилой; хотя с моим мнением считались, особенно на улице, когда требовалось понять, кто и что затевает, я не пытался подчинить себе окружающих. Но сейчас, несмотря на отсутствие опыта, опасений я не испытывал. За моей спиной стоял даже не Кэрроу – незримую поддержку Темного Лорда я в буквальном смысле ощущал внутри себя.

Снейп был совершенно прав, когда говорил, что сложное заклинание Метки вызовет изменения, однако они появились не на пустом месте. То ли чары Темного Лорда пробудили во мне доселе скрытые черты, то ли к жизни их вызвала ситуация, в которую он – а точнее, Дамблдор, – меня поставил, но постепенно я согласился с тем, что, пожалуй, совсем не против попробовать себя в роли того, кого отныне обязан слушаться любой ученик и староста Хогвартса.

Было два часа дня, когда мадам Помфри удалилась обедать, а я сидел на кровати, с минуты на минуту ожидая эльфа с кухни, как вдруг дверь приоткрылась, и в больницу, к моему большому удивлению, заглянула Миллисент Балстроуд.

– Гостей принимаешь? – спросила она.

– Заходи, – я пожал плечами. Миллисент закрыла за собой дверь, быстро прошла между кроватями и с решительным видом уселась напротив. Несколько секунд она молчала, словно собираясь с духом, а потом сказала:

– Тебя когда выписывают?

– Сегодня, перед ужином, – ответил я, все еще не понимая, что ей от меня понадобилось.

Лицо Миллисент приобрело выражение недоверия.

– Перед ужином? А выглядишь ты страшновато.

«Ты тоже», едва не брякнул я – назвать Миллисент красавицей ни у кого бы язык не повернулся, – но вовремя сдержал себя и проговорил:

– Может, перейдем к делу? А то сейчас вернется Помфри и выставит тебя за дверь.

– Это и есть дело, – ответила Миллисент. Она испытывала явную неловкость: прежде мы никогда не общались, и хотя Балстроуд все эти годы пыталась дружить с Панси Паркинсон и ее компанией, я полагал, что если кто-то из них и был ей под стать, то только парочка малфоевских шестерок.

– Ты теперь старший префект, – сказала она, – и… – тут Миллисент замялась. «И Пожиратель», мысленно закончил я, поняв, наконец, в каком направлении будет разворачиваться беседа. – В общем, чем быстрее тебя выпишут, тем будет лучше.

– Только не говори мне, что ты не справляешься, – произнес я: начиная с пятого курса, Балстроуд была неизменной старостой наших девочек. – В прошлом году ты даже семикурсниц строила так, что они при виде тебя по стенкам жались, как первогодки.

– То было в прошлом, – уныло заметила Миллисент. – В этом все по-другому. Ты просто не понимаешь ситуации… – она снова замолчала.

– Да тут и понимать нечего, – я усмехнулся. – Слизерин решил, что ему все дозволено, а ты не можешь наказывать своих, чтобы не испортить отношений.

Балстроуд вскинула голову.

– Легко тебе говорить! – резко сказала она. – Не обижайся, Линг, но ты в нашем мире чужой, и дело здесь совсем не в чистоте крови! Будь ты хоть трижды чистокровным, у тебя нет истории, какая есть у любого из нас! Волшебников мало, и все мы так или иначе знакомы. Наши родители здесь учились, а до них – их родители; мы с детства если не видели друг друга, то по крайней мере слышали имена, фамилии, какие-то случаи из жизни, видели фотки в газетах, встречались на праздниках… Любой полукровка знает свое дерево по линии родственника-волшебника, а о чистокровных я вообще молчу – у них родословная во всех деталях расписана. Но вот ты – кто ты такой? Был бы ты простым грязнокровкой, с папой-мамой магглами… это, по крайней мере, понятная, знакомая категория, и каждый из нас сам решает, как к ней относиться.

Миллисент перевела дыхание. Я молчал, удивленный и заинтересованный ее монологом.

– Все это я говорю к тому, – продолжала она уже спокойнее, – что некоторые вещи кажутся тебе само собой разумеющимися. Ты ничем не рискуешь, ведя себя так, как тебе вздумается. Но мы-то рискуем! Наше поведение вписывается в историю семьи и влияет на всех наших родственников, настоящих и будущих, тем более сейчас, в такое время. А ты пришел со стороны и до сих пор оцениваешь наш мир снаружи, как будто сам ему не принадлежишь. Ты человек ниоткуда, без корней, и начинаешь с нуля, а потому не понимаешь, что «испортить отношения» – то, о чем ты с таким пренебрежением сейчас говорил, – может действительно вести к серьезным последствиям.

– Ты тоже не обижайся, – сказал я, когда Миллисент умолкла, – но для себя ты, видимо, уже давно решила, как относиться к грязнокровкам. Стоит только вспомнить Инспекционную дружину, когда ты в кабинете Амбридж едва не задушила Гермиону…

Балстроуд фыркнула, демонстративно заведя глаза к потолку.

– И хотя ты боишься вписать в историю своей семьи справедливые наказания для учеников собственного факультета, – продолжал я, – ты совсем не против вписать в нее все эти подзатыльники и пинки, которые раздаешь направо и налево младшим курсам.

– Большое дело – подзатыльник! – усмехнулась Миллисент.

– То, что тебя колотят дома, не наделяет тебя моральным правом бить других.

Последние слова этой фразы я произнес, глядя на Балстроуд снизу вверх – она вскочила с кровати и теперь возвышалась надо мной, разозленная и испуганная одновременно.

– Ты что несешь! – рявкнула она. – Что ты вообще знаешь! Никто меня не колотит!

– Не обманывай обманщика, – ответил я, не спуская с нее глаз. – И сядь на место.

Но поскольку Балстроуд продолжала стоять, я, вопреки желанию, все-таки закончил свою мысль:

– С высокой долей вероятности те, кого бьют в детстве, потом начинают бить других, а те, кого унижают, сами начинают унижать. Родителей у меня действительно нет, так что я, по счастью, избежал их влияния, но в свое время достаточно насмотрелся на людей, чьи предки распускали руки. Ты – классический пример жертвы семейного рукоприкладства, и не стоит тратить время и силы на возражения. Лучше сядь и послушай, что тебе скажет старший префект.

Последние слова возымели, наконец, желаемое действие, и Миллисент опустилась обратно, глядя на меня насуплено и зло. Я и сам был не рад, что скатился в разговоре до обсуждения подобных деталей личной жизни, а потому скорее перешел к другим, гораздо более актуальным темам.

– Перед ужином меня выписывают, – повторил я на всякий случай. – Часам к девяти собери в гостиной всех наших старост. Седьмой и шестой курс тоже могут остаться, если захотят; остальных – в комнаты. Надеюсь, с этим ты справишься?

– Справлюсь, – буркнула Миллисент.

– Никого не уговаривай и не проси, – добавил я. – Просто ставь перед фактом.

– Да все придут, – сказала Балстроуд. – Только имей в виду, что некоторые не слишком довольны твоим назначением.

– Малфой, – усмехнулся я. – Уж кому-кому, а ему бы помалкивать. Ладно, разберусь… Есть еще что-то, что я должен знать?

– Вроде нет. – Поняв, что разговор закончен, Балстроуд поднялась и вышла в проход. – Кстати, – у двери она вдруг обернулась и посмотрела на меня. – Что вообще с тобой приключилось? Почему в больнице-то оказался?

– Сходил в Запретный лес.

– В Запретный лес, – негромко повторила Балстроуд. – Ну и?

– Ну и встретил страшное чудище. Слушай, ты вот уже обедала, а я эльфа жду, который не желает появляться, пока у меня посетители…

– Ладно, ладно, – Миллисент, наконец, оставила меня в одиночестве, и лишь позже я сообразил, какой вклад внес этими неосторожными словами в слухи о напавшем на меня оборотне, который будто бы решил отомстить за недавнюю смерть своего собрата.

Аберфорт, наконец, перестал делать вид, что стремится до блеска начистить противоположный конец стойки, и вернулся ко мне. К тому времени я выпил почти половину чашки и собирался поинтересоваться, как там поживают мои картины, и не причитается ли мне пара-тройка лишних галеонов.

– Ну так чем же тебе досадили тролли? – спросил Аберфорт, снова повесив полотенце на плечо. – Про гриффиндорцев не спрашиваю – можно догадаться…

Я поставил чашку на блюдце и взглянул на бармена.

– Да все нормально. Они не сильно досаждают – просто время жалко, которое на них уходит.

– Время, – усмехнулся Аберфорт. – Время, которое ты потратил бы на книжки да на учебники.

Я пожал плечами.

– Парень, тебе семнадцать лет! – Аберфорт снова склонился надо мной, глядя едва ли не с осуждением. – Тебе семнадцать, – повторил он, – а в голове у тебя одна макулатура!

– Неправда, – возразил я, но Аберфорт только махнул рукой.

– Ты мне что-нибудь принес? Что-нибудь новенькое?

– Нет.

– Вот видишь! Даже рисовать перестал…

– Это седьмой курс! – Меньше всего мне хотелось выслушивать от Аберфорта лекции о правильном образе жизни. – У нас летом выпускные экзамены! И я не обязан рисовать – я рисую, когда хочу!

Входная дверь хлопнула – двое мужчин, сидевших в дальнем углу, покинули бар. Аберфорт на удивление быстро вытащил палочку, махнул ею в направлении опустевшего стола, и к нам подлетели две пивные кружки. Забрав их, он удалился в заднюю комнату. Я вновь остался один, слегка раздосадованный своей реакцией на его слова, тем более что они были вполне справедливыми, а я попал в положение оправдывающегося, самое невыгодное из всех возможных и заведомо проигрышное – ведь тот, кто оправдывается, тем самым признает справедливость слов собеседника.

Перед самым ужином мадам Помфри в очередной раз смазала мне шрамы синей мазью, дала выпить лекарство, напомнила, что в течение недели я обязан появляться у нее дважды в день, вернула, наконец, палочку и проводила до выхода из больницы.

К рекомендациям врача я отнесся с полной ответственностью, все еще чувствуя себя не слишком хорошо. Мазь помогала, но довольно медленно, а действие укрепляющих зелий, которыми поила меня мадам Помфри, прекращалось всего через несколько часов, после чего я начинал испытывать усталость и хотел спать. Вряд ли дело было серьезным, иначе в лечение вмешался бы Снейп; к тому же я понимал, что неделя в больничной постели – непозволительная роскошь, и мне следовало, как совершенно справедливо выразился Кэрроу, явиться на боевой пост.

Спускаясь из больницы на первый этаж, я обратил внимание, что ученики в коридорах смотрят на меня с опаской и едва ли не шарахаются в стороны, когда я оказываюсь поблизости. У дверей в Большой зал я столкнулся с выходящим оттуда Слагхорном, который при виде меня аж подпрыгнул и схватился за грудь.

– Ох, Линг! – проговорил он, отдышавшись. – Как ты меня напугал!

Несомненно, наш декан был склонен к драматизации, но не я успел спросить, что же нагнало на него такого страху, как Слагхорн вцепился мне в локоть и отвел подальше от двери.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – озабоченно поинтересовался он, заглядывая мне в лицо.

– Спасибо, вроде нормально, – ответил я.

– Да-да-да, – все с той же тревогой проговорил Слагхорн, быстро кивая головой. – И ты, значит, с завтрашнего дня приступаешь к учебе?

– Приступаю.

– Что ж, это замечательно… – На лице Слагхорна появилось выражение, которое иначе как отчаянием не назовешь.

– Но мне придется иногда посещать мадам Помфри, – добавил я на всякий случай.

– Иногда! – воскликнул Слагхорн и мигом выпустил мою руку. – Конечно, конечно, Линг! Непременно!

Он развернулся и заторопился к лестнице, оставив меня в недоумении, которое лишь усилилось, когда я вошел в Большой зал. Направляясь к своему месту, я буквально кожей чувствовал взгляды сидящих за столами учеников, а посмотрев на преподавателей, убедился, что мое появление привлекло к себе внимание не одних только студентов. Делая вид, будто мне все равно, я, тем не менее, испытал огромное облегчение, найдя Нотта, в одиночестве доедавшего свой ужин.

– Привет, – сказал я, опускаясь на лавку напротив. – А где Пирс?

Нотт неторопливо отложил вилку и выжидающе посмотрел на меня.

– Что? – спросил я.

Нотт молчал.

– Да в чем дело-то! – воскликнул я.

– Мы вот тут думаем, – медленно начал Нотт, – как лучше: дружить с тобой или, может, стороной обходить, как все они? – Он кивнул в направлении соседнего стола, за которым сидело несколько учеников с младших курсов, старательно ковырявшихся у себя в тарелках, не поднимая друг на друга глаз. – Конечно, мы вроде как сто лет знакомы… – Нотт пожал плечами, – но кто знает, что теперь у тебя на уме?

– Ах вот как, – язвительно протянул я. – Вы думаете… Ну думайте, думайте. Только имейте в виду: мне совсем не нужно, чтобы вы с Пирсом превращались в Крэбба и Гойла. Толпа восторженных шестерок – не мой стиль.

Нотт непонимающе нахмурился.

– Восторженных шестерок? – переспросил он. – Да тобой никто не восторгается – оглянись, тебя все боятся!

– Действительно, я же такой страшный! Вон даже Слагхорн деру дал – может, испугался, что я и его заставлю клетки чистить?

– Какие еще клетки! – Нотт покачал головой. – Все знают, что с тобой произошло, и их можно понять. Уж извини за прямоту, но если б не твоя Метка, родители бы закидали Хогвартс письмами с требованием убрать тебя отсюда. А некоторые, может, еще закидают…

На этом этапе до меня начало доходить, что мы, судя по всему, говорим о разных вещах.

– Погоди, – сказал я, – давай разберемся. Почему родители захотят убрать меня отсюда? Официально я полукровка, префектом меня назначил Снейп…

– Ты совсем ничего не соображаешь? – вытаращил глаза Нотт. – Причем здесь полукровка и префект? – Он придвинулся к столу и тихо произнес:

– Речь об оборотне, который на тебя напал.

– Да это было сто лет назад! – удивился я. – С чего вдруг им не дает покоя какой-то дохлый оборотень?

– Издеваешься? – Нотт начал злиться. – Отрицаешь? Конечно, давай, отрицай. Вот только послезавтра наступает полнолуние, и мне непонятно, почему тебя выписали сейчас, а не после того, как оно закончится. Может, чтобы ты всех вокруг перекусал?

Ситуация оказалась совершенно нелепой, и при других обстоятельствах я бы над ней только посмеялся, но пока что мне было не до смеха.

– Откуда ты узнал, что в Запретном лесу на меня напал оборотень? – спросил я. Нотт молчал. – Ладно, неважно. Тогда ответь на собственный вопрос – почему меня выписали сейчас, а не после полнолуния? Неужели ты серьезно считаешь, что если это действительно был оборотень, Кэрроу со Снейпом вот так легко выпустили бы меня к ученикам? Думаешь, им жить надоело?

Нотт продолжал молчать.

– Никакой оборотень меня не кусал, – закончил я. – К тому же, будь это так, я бы не стал отрицать. Я бы сказал правду.

Взяв кусок хлеба и вооружившись вилкой, я придвинул к себе тарелку с картошкой и салатом и начал есть. Все это время Нотт ничего не говорил, думая, возможно, что я обиделся на него за слова о дружбе. Однако я не обижался. История с нападением оборотня казалась несуразной только мне – с точки зрения тех, кто понятия не имел, что со мной стряслось, она выглядела вполне логичной. Конечно, через пару полнолуний все поймут, что я в порядке, но до тех пор… Тут я все же начал улыбаться, представив, как выгодно можно использовать такую ситуацию, и наблюдавший за мной Нотт подал голос.

– Полина сказала то же самое, – проговорил он. – Что они бы тебя не выпустили.

– Полина – умная девушка, – согласился я, цепляя на вилку кусок огурца.

– Они с Луной даже к Снейпу ходили, – добавил Нотт. – Спрашивали, чем ты болеешь.

– Ого, – я покачал головой. – И он наверняка их послал.

– Вроде того. Ответил, что говорить ты пока не разучился и сам в состоянии объяснить, как угодил на больничную койку. – Нотт помедлил. – Ну и как же?

– Разве будет интересно, если я скажу? – Я вопросительно взглянул на Нотта. – Пусть поработает коллективная фантазия.

– Действительно, ты ведь теперь старший префект и должен мыслить стратегически, – с легкой усмешкой произнес Нотт, поднимаясь. – Что ж, послушаем, чем ты будешь пугать нас сегодня в девять.

Некоторое время я смотрел ему вслед, а потом вернулся к ужину.

Пугать… Когда-то, на своей первой встрече с Темным Лордом, я внутренне согласился, что уважение – это хорошо, но страх – лучше. Однако сейчас, спустя несколько лет, я понимал, что страх обычно непродолжителен и в конечном итоге приводит к бунту, тогда как уважение в управлении людьми значительно более плодотворно и эффективно. Мне предстояло правильно рассчитать реакцию как своих однокурсников, так и всех остальных факультетов, причем реакцию и в ближайшей, и в долговременной перспективе. Основные цели были поставлены мне Волдемортом и Дамблдором, но как это ни парадоксально, методы их достижения не противоречили друг другу, что значительно облегчало мою задачу и позволяло свести риски к минимуму.

Подобно любому политику, считающему, что его власть укрепилась навсегда, Волдеморт решил воспитывать новую смену своим прежним кадрам, которые он пренебрежительно именовал трусливыми слугами, марионетками и льстецами. На чью поддержку он мог рассчитывать, нагнетая страх среди волшебного сообщества? Только на поддержку чистокровных, и то не всех. Начни я вести себя как Кэрроу, реши поощрять или по крайней мере не мешать слизеринцам отрываться, я бы совершил грубейшую тактическую ошибку.

Но существовал еще один фактор, пренебрегать которым я не желал ни при каких обстоятельствах – свое собственное развитие, хотя делать политическую карьеру при Волдеморте и практиковать интересующие меня учения казалось взаимоисключающими целями.

Когда я покинул Большой зал, часы в холле показывали всего половину восьмого, и чтобы скоротать время с максимальной пользой, я решил заглянуть в библиотеку. Народу там было немного – в основном четвертые и пятые курсы, – но, к моей радости, неподалеку от стола мадам Пинс сидела Полина, обложившись учебниками и конспектами лекций.

– Говорят, ты ходила к Снейпу, – сказал я, останавливаясь у ее столика. Полина подняла голову и ответила:

– Давай не здесь.

Мы вышли из библиотеки и завернули в один из ближайших коридоров. Усевшись по привычке на широкий подоконник, Полина критически осмотрела меня и произнесла:

– Насчет Метки – это правда?

– А ты как думаешь?

– Покажи, – потребовала Полина.

– Может, и показывать-то нечего, – я усмехнулся. Полина помолчала.

– Ты ведь не оборотень, – наконец, сказала она, – иначе тебя бы не выписали.

Я пожал плечами.

– Зачем тогда вы ходили к Снейпу, если и так все ясно?

– К Снейпу мы ходили еще до того, как Балстроуд всех на уши поставила с этим вашим междусобойчиком, и он, разумеется, ничего нам не сказал, – Полина поудобнее устроилась на подоконнике. – Жаль, что ты пропустил его речь – ее стоило послушать, хотя для тебя там вряд ли было что-то новое.

– И о чем он говорил? – поинтересовался я.

– О новых правилах, о троллях в подвале, о карцере, цепях… в общем, младших напугал, старших разозлил. Все только это и обсуждают – превратил, мол, школу в концлагерь. – Полина фыркнула. – Как будто они знают, что такое концлагерь!

– А Слизерин? – спросил я.

– Так ты для этого их собираешь? – зловеще улыбнулась Полина. – Ничего у тебя не выйдет. Слизерин услышал сигнал к действию. Точнее, он слышал его весь последний месяц, если ты понимаешь, о чем я – а ты, конечно же, понимаешь. Наконец-то все эти детки гонимых борцов за чистоту крови почувствовали себя хозяевами положения. Наконец-то можно больше не притворяться, что души не чаешь в магглорожденных… то есть, конечно же, в грязнокровках – долой унизительную политкорректность, будем называть вещи своими именами! – Она подняла в воздух сжатый кулак. – И чем ты хочешь их стращать? Троллями? Ха! Evanesco знает даже идиот Крэбб. Цепями и карцером? Кэрроу не посадит их на цепь. Пойдешь к Снейпу? Он не станет ссориться с их родителями. – Полина сделала паузу. – Ты для них не авторитет, никто не будет тебя слушать, и, честно говоря, мне совершенно непонятно, почему старшим префектом назначили именно тебя.

– А вот Балстроуд поняла, – я снова усмехнулся. Полина вопросительно изогнула бровь, но в этот момент в дальнем конце коридора кто-то появился, и я молчал до тех пор, пока мы вновь не остались одни.

– Дело, в конце концов, совсем не в них, – проговорил я, отступая от подоконника и давая понять, что нам пора возвращаться в библиотеку. – Они могут меня не слушать – впрочем, себе на беду. Меня должны слушать вы.

– Что? – Полина не скрывала своего удивления. Она соскочила с подоконника, и мы медленно направились к дверям в читальный зал. – С чего бы это?

Я остановился, огляделся по сторонам и засучил левый рукав.

– Хочешь такую?

Полина отшатнулась. Даже в неровном свете факелов было видно, как она побледнела, переводя взгляд с Метки на меня и обратно. Такая реакция показалась мне странной – неужели она считала, что и это были пустые разговоры, как болтовня об укусившем меня оборотне? Наверняка Нотт узнал о моем визите к Волдеморту еще в августе и все рассказал Пирсу – здесь, в Хогвартсе, или раньше, в письме. Полина не поверила? Сомневалась?

Я опустил рукав.

– Вижу, что не хочешь.

Полина отрицательно качнула головой, и я сказал:

– А должна захотеть.

В слизеринской гостиной меня встретил ярко полыхающий камин; на диванах у стен, где было потемнее, сидели старшекурсники; старосты во главе с Балстроуд расположились за столом. Когда в начале десятого я спустился из библиотеки в подвал, мой настрой был далеко не таким оптимистичным, как утром. Сидя в читальном зале над журналом по зельеварению и пытаясь разобраться в статье о недавно изобретенном препарате, который называли первым шагом на пути к созданию вакцины против трансформации, я не мог выкинуть из головы мысль о приближающейся встрече со своими однокурсниками, все отчетливее понимая, что не знаю, как с ними говорить.

Тролли, на которых я рассчитывал, казались мне теперь пустой забавой. Разве смогут они удержать кого-нибудь, кроме первых курсов? Нет, да и тех ненадолго. У меня не было реальных рычагов управления – мне нечем было угрожать и нечего предложить. С чего вдруг они станут соблюдать правила, если действительно пришло их время, время их родителей, время, в которое им можно больше, чем остальным? Пусть в Хогвартсе теперь не учились магглорожденные, но ведь оставались им сочувствующие, полукровки, факультеты-соперники… друзья Поттера, в конце концов!

При мысли о гриффиндорцах мне стало совсем нехорошо. Последние полчаса я рассеянно листал журнал, понимая, что легче снова встретиться с одичавшим патронусом, нежели спуститься в подвал к нашим старостам. В девять мадам Пинс выставила меня из библиотеки, и я, злясь на свою беспомощность и пытаясь настроиться на предстоящую беседу, отправился вниз.

– А ну цыц! – крикнула Балстроуд, когда я только вошел и собрался садиться за стол. Болтавшие до этого старосты смолкли; на диванах раздались смешки. «Замечательно, – с досадой подумал я, глянув на Миллисент. – Теперь и у меня свой Крэбб и Гойл появился. Не надо было говорить ей про подзатыльники».

Поскольку я так и не придумал, как правильно себя вести, мне оставалось лишь сделать то, ради чего все это затевалось. Старосты молчали, на диванах больше никто не смеялся.

– Кэрроу говорил, что в один из первых дней соберет старост и деканов, чтобы подробно объяснить новые правила, – произнес я. – Собрание было или нет?

– Было, вчера вечером, – ответил кто-то.

– О чем он рассказывал? – Я кивнул старосте с шестого курса, сидящему по левую сторону от меня. Тот пожал плечами.

– О том же, о чем и Снейп на вступительной речи… Мы думали, ты все это и так знаешь.

– Просто хочу убедиться, что вы его поняли, – сказал я. – И что вы правильно понимаете то положение, которое теперь занимает Слизерин среди остальных факультетов.

Старосты молчали, но мне на выручку пришел проницательный Пирс.

– И что же это за положение такое? – с иронией спросил он откуда-то из темноты.

– Можно, конечно, потешить ваше самолюбие, сказав, что оно выгодное, но это была бы ложь, – ответил я, обращаясь, разумеется, не к Пирсу, а к тем, кто именно так и считал. – В предыдущие годы порядки здесь были вольными, и никаких наказаний, кроме снятия очков да протирания кубков в кладовой Филча, по сути не существовало. Сейчас ситуация изменилась, и эти изменения затрагивают всех. Всех, – повторил я, глядя на старост, – но в первую очередь Слизерин. Не надейтесь, что теперь нам всё будут спускать с рук, как раньше спускали Гриффиндору. Уверен – факультеты и преподаватели ждут от нас нарушений, провокаций, неподчинения, и мы не имеем права подтверждать их ожидания. Поэтому если ученик Слизерина нарушает правила, он должен быть наказан точно так же, как студент любого другого факультета. На него распространяется установленная иерархия наказаний, и старосты обязаны докладывать Кэрроу обо всех нарушителях, независимо от того, где эти нарушители учатся. Есть только один способ избежать этой неприятной процедуры – вести себя достойно и не делать того, чего от нас ждут.

Я замолчал, предполагая, что сейчас на меня обрушатся возражения и вопросы, однако старосты молчали, и на их лицах не было ни удивления, ни возмущения, словно они услышали именно то, что хотели. Это было странно. На такое единодушное понимание я никак не рассчитывал.

– Ты действительно считаешь, что кто-то из нас будет сидеть на цепи?

Малфой. Я почти обрадовался, услышав его голос: открытая конфронтация куда лучше тайной. Если б он никак не отреагировал, я бы потом наверняка придумал с десяток версий, почему это так.

– Надеюсь, что никто из нас не будет сидеть на цепи, – ответил я, – но не потому, что нарушителей станут покрывать старосты.

– Говоря «нас», я имею в виду нас, а не вас, – невидимый до сих пор Малфой поднялся и шагнул к столу, на свет. – Нас, Ди, тех, кто чтит своих предков и для кого род и кровь рода – не пустые слова. А не вас, кто мешает свою кровь черт знает с кем или вообще без роду без племени. Ты можешь сколько угодно строить из себя начальника и думать, что твое слово что-то значит, но свой статус ты купил, или его выторговал для тебя Снейп. Не знаю, кто ты там по крови на самом деле, но этого не знаешь и ты, а что хуже – тебе все равно. Тебе наплевать, кто твои родители – магглы, волшебники или какая-нибудь плесень подзаборная. Ты палец о палец не ударил, чтобы узнать правду, и ты не хочешь ее знать, но при этом считаешь себя вправе указывать нам, что делать и как себя вести!

– Когда будешь писать домой очередное письмо, передавай от меня привет Беллатрисе, – сказал я, как только Малфой умолк. – Напиши, что я ценю ее вклад в твое воспитание – наконец ты начал рассуждать, как мужчина, хоть и повторяешь чужие слова. Однако независимо от твоего отношения ко мне, – продолжил я, игнорируя очевидное желание раздраженного Малфоя вставить слово, – к человеку, спасшему твою шкуру, когда тебе духу не хватило сделать то, что должен, стоит относиться с уважением.