Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 72 страниц)

– Только то, что сказал, – ответил я.

– Прав в чем? – не отставал Поттер.

– В том, что доверяет людям.

– По-твоему, Дамблдор был прав, что доверял Снейпу, который его убил? – переспросил Поттер.

– Да.

Повисло напряженное молчание. Все трое смотрели на меня – Гермиона с тревогой и жалостью, будто я был болен, Уизли – враждебно, – но прежде, чем они успели ответить, я добавил:

– Заметь, Гарри, я тебя не спрашиваю, чем вы с Дамблдором занимались в тот вечер. И не потому, что мне не интересно, или я считаю, что это не мое дело, или знаю ответ, а потому, что не должен задавать таких вопросов.

Повернувшись, я пошел к замку, почти уверенный, что мой намек понят правильно, и меня не станут преследовать, однако кляня себя последними словами за проявленную несдержанность. Из того, что я сказал, нельзя было сделать никаких прямых выводов, но догадки все же могли возникнуть, если не насчет Снейпа, которого они теперь ненавидели всей душой, а потому вряд ли пришли бы к невероятной с их точки зрения мысли о договоре между ним и директором, то насчет крестражей, от кивка на которые я так и не смог удержаться. Впрочем, крестражи меня не слишком волновали. Если гриффиндорцы предположат, что я знаю о тайне волдемортовой души, ничего не изменится, и к тому же, обсудить со мной эту тему они уже не успеют, даже если захотят: на станции Хогсмида учеников дожидался поезд, и через час все они должны были покинуть замок, наверняка гадая, вернутся ли сюда в следующем учебном году или нет.

Глава 54

Слагхорн скучал. Расположившись, по своему обыкновению, слева от меня и загородившись от лучей палящего солнца огромным желтым зонтом, чье древко было глубоко воткнуто в землю, он удобно устроился в шезлонге с бокалом вина. Подле его ног в ведерке со льдом лежала только что начатая бутылка, а один из замковых эльфов маялся неподалеку в ожидании приказа принести какую-нибудь очередную сладость или закуску. Я же тем временем стоял за мольбертом в тени высокого дуба и писал для Аберфорта уже восьмой пейзаж с хижиной Хагрида. Семь предыдущих лежали на диване в слизеринской гостиной.

После отъезда учеников выяснилось, что Слагхорн, как и я, все лето проведет в Хогвартсе. Вскоре в замке остались только он, Макгонагалл, Спраут, необщительный кентавр Фиренц, его конкурентка Трелони, да Филч с мадам Пинс. Хогвартс покинула даже мадам Помфри, обычно уходившая в отпуск в августе. Вполне возможно, большинство профессоров в глубине души полагало, что школу прикроют, однако июль подходил к концу, а никаких приказов из Министерства не поступало. Макгонагалл исполняла обязанности директора, хотя кабинет на седьмом этаже не занимала и вряд ли заходила туда. Слагхорн, не пылавший желанием тесно с ней общаться, выбрал жертвой своих бесконечных историй меня, поскольку прогнать собственного преподавателя я не мог, большую часть времени молчал, да к тому же обрел в его глазах статус перспективного знакомца после того, как в середине месяца Клайв Пирс прислал мне готовый экземпляр каталога. Посылку на яды и опасные заклятья проверяла Макгонагалл, но Слагхорн быстро прознал о ней и изъявил желание познакомиться с моими картинами, посвятив изучению каталога целых четыре дня. Сидя под своим зонтом, он листал матовые страницы и рассуждал об искусстве, бизнесе и светской жизни, пока я учился мысленно трансформировать его речь в простой фоновый шум, практикуя одно из упражнений, описанных в книге о тибетских мастерах.

Первую половину дня я проводил в теплицах с профессором Спраут или помогал Хагриду, а вторую за неимением школьных заданий был предоставлен самому себе, посвящая большую часть времени живописи. Соорудив мольберт, я установил его на небольшом пригорке у дуба, откуда открывались отличные виды на лес, озеро и хагридову берлогу, и начал писать пейзажи. Почти сразу же выяснилось, что пейзажист из меня никакой – работать в реалистичном стиле было невыносимо скучно, а потому, не имея даже стимула доводить свои наброски до конца, я начал вносить разнообразие в то, что видел, меняя цвета деревьев и вид дома Хагрида, в конце концов остановившись на красно-фиолетовой гамме и теме мертвых лесов, болотных огней и коварных лесных духов.

Слагхорн присоединился ко мне уже на следующий день после того, как я впервые опробовал мольберт. Кажется, наблюдение за мной являлось для него своеобразным развлечением: можно было не только посмотреть, как я работаю, но и рассказать очередную историю из своего прошлого, сводившуюся обычно к тому, кто из выдающихся людей ходил у него в учениках, какие замечательные были раньше времена (и какие ужасные времена теперь), и насколько измельчали волшебники.

К концу июля я уже знал все подробности жизни многочисленного семейства Блэков, учившихся на его факультете, куда не попал только Сириус; наслушался вздохов, восклицаний, охов и ахов по поводу сражения в башне и смерти Дамблдора («У меня до сих пор в голове не укладывается! Поверить не могу, просто как страшный сон!»); в деталях узнал о том, какими замечательными студентами были родители Гарри Поттера, а также услышал еще несколько десятков рассказов о самых разных знаменитостях, которых Слагхорн учил и с которыми не терял связи «до известных событий».

– …И вот, когда я, наконец, обосновался в подходящем доме, в тихом, уютном местечке, меня находит Дамблдор и приводит ко мне Гарри! – говорил Слагхорн, размахивая опустевшим бокалом, тогда как изжарившийся на солнце эльф стоял рядом с бутылкой в руках, ожидая подходящего момента, чтобы снова его наполнить. – Ну конечно же я не мог им отказать! Разумеется, я понимал, что в Хогвартсе, рядом с Дамблдором… – он, наконец, прекратил махать рукой и сунул свой бокал прямо эльфу под нос. – Да… так вот… рядом с Дамблдором будет безопаснее, чем в любом доме любого уютного местечка! А теперь? Как нам быть теперь?

Слагхорн удрученно замолк, глядя на Запретный лес и на секунду позабыв об уже налитом вине. Я почти не слушал его болтовню, так надоевшую за все это время еще и оттого, что никакой полезной практической информации в ней не содержалось. На этот раз хижина Хагрида на моей картине была представлена грудой огромных ветвей, переплетавшихся так, что образовывала жутковатый шалаш, построенный на краю зеленовато-фиолетового болота, за которым расстилался мертвый лес – серые стволы без коры, голые толстые ветви, начинавшиеся высоко над землей, – такой же, какой был у гнезда пауков, к которым пару недель назад я сходил еще раз, чтобы убедиться во власти над ними моего патронуса, а заодно разузнать о местонахождении отшельника Сильвана.

Свои занятия по окклюменции я не афишировал – Макгонагалл наверняка проявляла интерес к тому, какую литературу я читаю, так что ничего, кроме периодики и книг о тибетских мастерах, я у мадам Пинс не брал. Уроков Снейпа оказалось вполне достаточно: скрывать воспоминания, менять к ним отношение, обманывать окклюмента – вот все, что мне было нужно, и первое время я тренировался почти постоянно, независимо от того, чем в это время занимался: пересаживал ли в теплицах разросшиеся растения, мастерил ли новые подставки под цветы или месил с Хагридом очередное вонючее лакомство для лесных животных.

По утрам я ходил упражняться и медитировать в Запретный лес. Вставая в шесть утра, я отпирал входные двери и возвращался ко времени, когда преподаватели собирались на завтрак в Большом зале. Поначалу Филч был очень недоволен тем, что я покидаю школу ни свет ни заря, открывая двери вместо него, но жалоба, адресованная Макгонагалл, ни к чему не привела – как-то раз он прямо в Большом зале посетовал ей на мои утренние похождения, однако она, к моему удивлению, ответила, что раз я не покидаю территории Хогвартса, то не нарушаю никаких правил, а подниматься рано утром никому не запрещено. В конечном итоге, Филчу пришлось смириться.

Мои медитации не были направлены на обретение внутреннего покоя. Прежде всего я стремился хотя бы немного разобраться в планах Дамблдора, а для этого мне следовало мыслить, как он. Поначалу казалось, что информации для их вычисления недостаточно, однако вскоре стало понятно, что логика здесь только мешает. Вместо того, чтобы выстраивать четкие схемы, я начал опираться на ощущения и интуицию, буквально вживаясь в роль покойного директора, и через некоторое время пришел к выводам, оказавшимся одновременно неприятными и лестными.

Все, что Дамблдор говорил мне во время наших встреч, было лишь полуправдой. Конечно, он не лгал, но, как я понимал теперь, давал наиболее позитивные и щадящие ответы. Правда же заключалась в том, что директор с самого начала рассматривал меня в качестве будущего кандидата в Пожиратели, исходя из того, что если не предоставить мне реального выбора, по возвращении Волдеморта я по тем или иным причинам займу его сторону. Справившись с естественным возмущением после такого открытия, я постарался отнестись к нему объективно и представил, как было бы, если б Дамблдор не предпринял упреждающих шагов, заключавшихся в дополнительных уроках Снейпа и Флитвика и в наших с ним беседах, и не создал бы ситуаций, благодаря которым Темный Лорд узнал о моем существовании, а я, в свою очередь, познакомился с ним так близко. Лелеял бы я сейчас мысли о присоединении к его сторонникам?

Как ни пытался я проявлять объективность и отбросить все те знания о Волдеморте, которыми владел благодаря нашим встречам и разговорам о нем с директором, окончательным ответом было все же «нет». Однако, зная мое прошлое, Дамблдор решил не рисковать и подстраховаться, заодно не упустив возможности укрепить свою сторону еще одним, и судя по затраченным на меня ресурсам, полезным бойцом, начав его воспитание как можно раньше, причем во вполне конкретных областях магических знаний. Дальновидный директор, разобравшись в интересах и характере вероятного кандидата в Пожиратели, постарался максимально использовать меня в грядущей борьбе, зная, что я ценю честность и не кусаю руку, которая меня кормит. Впрочем, «кормящая рука» была неважным сравнением – дело заключалось в тех усилиях и внимании, что оказывали мне в Хогвартсе. Подобно любому восточному ученику, я оставался верен своим учителям, и моя верность не была фальшивой, в чем Дамблдор окончательно убедился после нашего последнего разговора.

Вывод, который отсюда следовал, казался простым и логичным. Убив Дамблдора, Снейп утратил доверие Ордена Феникса и обрел большее доверие Темного Лорда. Хотя я убил Сивого, вряд ли порадовав этим Волдеморта, в глубине души мне казалось, что Темный Лорд не станет слишком печалиться по поводу какого-то оборотня и спишет мой поступок на азарт борьбы и желание «помахать палочкой», как выразился в свое время Аберфорт. Если общий расчет директора подтвердится – в чем я мало сомневался, – мои уроки окклюменции окажутся не напрасными. Поскольку Снейп лишился возможности информировать Орден о планах Темного Лорда, вероятнее всего, этим рано или поздно должен буду заняться я.

Как ни странно, понимание таких перспектив меня успокоило. Я не тешил себя иллюзиями, что полностью разобрался в дамблдоровских играх, но на данном этапе решил прекратить медитации, поскольку ни одной здравой мысли на ум больше не приходило, а желание найти отшельника с каждым днем становилось все сильнее. Я снова начал сражаться с патронусом, закрывая поляну в Запретном лесу отводящими внимание чарами, чтобы на меня случайно не наткнулся Хагрид или какой-нибудь лесной житель, и посылал его бегать по лесу, ища ауру, которая, по моим представлениям, должна была окружать логово Сильвана.

Питоны, к которым я обратился за помощью вскоре после начала поисков, только посмеялись надо мной.

– Когда мы тебе сказали, что к его жилищу не подберешься, это не означало, что мы знаем, где оно находится, – сказал один из питонов. – Мы этого не знаем. Можно весь лес исползать вдоль и поперек, считать, что тебе знакомо в нем каждое дерево и каждый куст, но так и не отыскать никакого Сильвана. Так что твой паразит его не найдет.

– Паразит?! – задохнулся я от возмущения. – Это патронус, а не паразит! Он – часть меня, часть моей личности!

– Ты только послушай, чего они насочиняли! – питон глянул на своего собрата, занимавшегося остатками принесенного мною мяса.

– Люди… – промолвил второй питон с интонациями, указывающими на крайне невысокое мнение о человеческом роде.

– Почему ты назвал его паразитом? – настойчиво спросил я. – Ты имел в виду только патронусов-теней или светлых тоже?

– Потому что ваши патронусы, с которыми вы так возитесь, и есть паразиты, – ответил питон. – Энергия, которую вы призываете своим заклинанием, изначально вам не принадлежит, но когда вы ее призвали, остается рядом и укрепляется за счет ваших ресурсов.

– Патронус порождается положительными воспоминаниями! – возразил я, но питон лишь издал досадливое шипение.

– Он не порождается положительными воспоминаниями, а приманивается ими. Вы приманиваете постороннюю энергию – если угодно, безмозглого, бесформенного духа, которому дарите от своих щедрот определенное визуальное воплощение и заклинаете его на выполнение доступных ему действий.

– Докажи! – потребовал я. – Докажи, что заклинание патронуса не оформляет энергию моих воспоминаний, а призывает постороннюю!

– Вот еще! – усмехнулся питон. – Не буду я ничего доказывать! Я в своих словах уверен, а ты в своих – нет, так что если тебя это волнует, иди и ищи доказательства сам. А про Сильвана забудь. Ты его не найдешь, да он тебе и не нужен.

– Ему знаки покоя не дают, – проворчал второй питон. – Решил, наверное, что его ждет почет и слава.

– А меня ждет почет и слава? – на всякий случай поинтересовался я.

– Нет! – хором ответили оба питона и, стремительно развернувшись, направились к широкому входу в свою нору. Я не стал их задерживать. То, что они рассказали о патронусах, не встречалось в книгах и статьях, касающихся этой темы, однако версию змей не стоило игнорировать. «Жаль, что нет Флитвика, – думал я, возвращаясь в замок, чтобы засесть в библиотеке и полистать подходящую литературу. – Он наверняка знает. Такие вещи легко проверить, если физики изучали энергетическую структуру патронусов».

Следующую пару дней я посвятил поиску информации о возможной связи патронусов и элементарных духов, однако в старых трактатах ни о чем подобном речи не шло, в современной периодике об этом писали мало, а найденные мною статьи оказались настолько мудреными, что я понял лишь их общий смысл, который, к сожалению, никак не был связан с источником возникновения патронусов.

Решив, что лучше дождаться возвращения Флитвика из отпуска, я отправился к паукам. Мне не терпелось проверить свою гипотезу, согласно которой патронус-тень – точнее, его обладатель, – имеет власть над темными созданиями: пусть не над дементорами, так хоть над арахнидами. Если эти предположения оправдаются, у меня появлялась возможность спросить, не знают ли они, где живет Сильван.

Приближаясь к гнезду и уже видя перед собой висящую на серых ветвях паутину, я вдруг подумал о Снейпе, о тех словах, что он сказал мне, когда я вернулся отсюда с Хагридом и телом Арагога. «Знай Снейп, что я сейчас собираюсь делать, он бы разозлился», подумал я, замедляя шаг, но уже в следующую секунду признался, что лгу себе. Он бы не разозлился. Он бы разочаровался. Насущной необходимости идти к акромантулам не было – меня влекло пустое любопытство, и несмотря на всю свою уверенность, я понимал, что риск существует, и риск этот абсолютно бессмысленный.

Однако поворачивать назад было уже поздно. Гнездо находилось прямо передо мной, и оттуда, из темного прохода под нависшей паутиной, выползал здоровенный паук. Он приближался неторопливо, уверенно, спокойно, словно давно ожидал моего визита. В паре метров от меня паук остановился, приподнялся над землей и проговорил:

– Ты принес нам вести?

– Вестей пока нет, – ответил я, не представляя, что все это значит. Паук не шелохнулся.

– Мы ждем их с нетерпением, – сказал он. – Ждем, когда Темный колдун снова призовет нас на службу. Некоторые из нашего племени сражались под его началом и еще не забыли вкус человеческой крови. – Паук сделал паузу. – Сообщи нам, когда он вернется. Мы знаем – ты тоже его ждешь.

Паук развернулся и направился было к гнезду, но с моей точки зрения разговор был не закончен.

– Стой, – сказал я, и к моему удовольствию паук замер, приподняв переднюю ногу. – Отшельник кентавров. Ты знаешь, где он живет?

Паук снова повернулся, но на этот раз не стал подходить.

– Он слишком силен для тебя, – ответил арахнид. – Не ищи его.

Я молчал в раздумье. Паук постоял еще немного и, не дождавшись ответа, исчез в гнезде. Некоторое время я смотрел на темный вход в логово, а потом отправился обратно в замок.

Наверное, паук был прав, и искать Сильвана не стоило. Нам не о чем говорить. Слова Фиренца о созвездии силы не произвели на меня впечатления, напротив, только раздосадовали: я всегда старался, чтобы на меня обращали как можно меньше внимания, и быть в чужом созвездии – пусть даже в созвездии силы, – совсем не хотелось. Однако судьба в лице Дамблдора распорядилась иначе.

По возвращении в Хогвартс мое настроение совсем упало. Хагрид со Снейпом оказались правы – сопереживать другим я не умел и понимал чужие эмоции только потому, что знал, какая эмоция следует за каким событием. За смертью – печаль. За удачей – радость. А если смерть и удача одновременно?

Такие тонкости были мне недоступны. Я стремился рационализировать все, в том числе и собственные эмоции. Возможно, уроки Снейпа сделали из меня хорошего окклюмента, иначе вряд ли Дамблдор включил бы меня в свой стратегический план, но теперь чувства были последним, о чем я думал. Все эти недели я анализировал и размышлял, выстраивал схемы или пытался интуитивно понять ход мыслей Дамблдора, однако ни разу не задумался о том, как сейчас чувствует себя мой учитель. Зная отношение Снейпа к директору, что бы тот ему ни сказал, как бы не аргументировал просьбу о своем убийстве, этот ход представлялся мне неоправданно жестоким.

Я больше не посылал патронуса на поиски, вместо этого сражаясь с ним в паре или оттачивая мастерство владения плетью в одиночестве. Упражнения положительно действовали не только на точность моих движений, но и на ум, улучшая концентрацию и освобождая сознание от ментального мусора и мелких повседневных забот. Иногда я так увлекался, что опаздывал на завтрак, возвращаясь в Большой зал к тому времени, когда остававшиеся в Хогвартсе преподаватели уже заканчивали есть и расходились по делам.

Однажды я тренировал сложный элемент под названием «укус огненного муравья», наколдовав для этого металлический столб, к концу занятий весь покрывшийся черными ожогами. Пытаясь закрутить плеть особым образом, чтобы она несколько раз коснулась столба своим кончиком, я не сразу заметил, что у меня появились зрители. Справа от меня, на границе лесных сумерек и залитой солнечным светом поляны, стояли три кентавра. Один из них, ребенок лет десяти-двенадцати, держал в руке копье; второй был молодым мужчиной с луком за плечами, крепким и сильным, с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами подстать своей гнедой масти. Возраст третьего кентавра, вороного, определить было трудно, поскольку все его человеческое тело оказалось покрыто черной блестящей мазью, включая лицо и бритую голову. Все они уже какое-то время наблюдали за мной, но то ли я так увлекся своими упражнениями, что не увидел их появления, то ли они хотели, чтобы я какое-то время их не замечал. Теперь мы молча смотрели друг на друга, и мое удивление тому, как им удалось преодолеть отводящие чары, исчезло, даже не успев толком возникнуть. Черный кентавр, стоявший сейчас передо мной, мог и не такое.

Даже если бы я хотел его о чем-то спросить, то не посмел бы нарушить молчание первым. До сих пор я знал только двух магов, сила которых была ощутима в их присутствии. Сила Дамблдора могла быть сокрушительной, но ее пассивное проявление оказывало успокаивающий эффект, который я не раз испытывал на себе в его кабинете. Сила Волдеморта походила на сжатую пружину, притаившуюся змею, в любой момент готовую распрямиться и уничтожить противника одним касанием. Сила, которую я чувствовал сейчас, казалась укрощенной стихией, сдерживаемой лишь мастерством мага, стихией не конкретной, но всеобъемлющей – природой как таковой, самой жизнью. Кентавры владели природной магией, однако их способности, как и способности магов-людей, были ограничены. Мне же казалось, что отдай Сильван приказ Запретному лесу идти войной на Хогвартс, и деревья выдернут из земли свои корни, устремятся вперед и без труда разнесут замок по камешку; пожелай он, чтобы озеро вышло из берегов или пробило крышу наших подвалов, и вода вмиг заполнит их, повинуясь даже не слову – одному движению мысли. Скорее всего, магические операции таких масштабов были отшельнику неподвластны, однако в ту минуту его потенциальная сила представлялась мне едва ли не безграничной. Хотел он добиться этого эффекта намеренно или действительно обладал схожей мощью, я не знал.

Наконец, черный кентавр повернулся и бесшумно исчез за деревьями. Его спутники, чуть помедлив, последовали за ним. Некоторое время я смотрел им вслед, потом снял охранные заклятья, убрал металлический столб и направился в замок, переполненный впечатлениями от того, маг какой силы выходил сейчас на меня посмотреть, и стараясь не слишком задумываться, зачем ему это понадобилось.

Сейчас я дописывал восьмую по счету картину, сомневаясь, однако, что все эти устрашающего вида тревожные, фантастические ландшафты смогут порадовать Аберфорта, который просил у меня простой деревенский пейзаж. Слагхорн уже некоторое время молчал, и я было понадеялся, что профессор, наконец, решил вздремнуть, как вдруг он издал удивленный возглас и в нетерпении воскликнул:

– Эй, эй!.. Да где ты там! Забери бокал!

Эльф, прикорнувший неподалеку от меня в тени дерева, встрепенулся, бросился к Слагхорну, и тот начал слезать с шезлонга. Проследив за его взглядом, я увидел, что по ту сторону ворот стоит несколько человек, среди которых выделялась знакомая фигура министра Скримджера. «Что еще стряслось? – подумал я. – Может, нас и правда собираются закрывать?»

Слагхорн устремился к воротам, чтобы впустить высоких гостей. Их оказалось трое; все они быстро прошли к замку и исчезли внутри. Вернувшись, Слагхорн с трудом опустился в шезлонг.

– Выглядит Скримджер не слишком довольным, – пробормотал он, забирая у эльфа бокал. – К Минерве явился. Надеюсь, ничего фатального…

«Фатального! – я мысленно усмехнулся и вновь обратился к картине. – Придется тебе тогда снова искать подходящий дом». Слагхорн не сказал больше ни слова, вместо этого уделяя время вину, однако спустя минут десять из замка вышел один из прибывших с министром людей и подошел к нам.

– Вы мистер Линг Ди? – вежливо спросил он, глядя на меня. Я кивнул. – Министр хотел бы с вами поговорить. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Слагхорн проводил меня тревожным взглядом; я и сам слегка напрягся. Неужели Скримджеру все еще не дает покоя та история с Пожирателями? Или он хочет узнать что-нибудь о Снейпе? Или они его поймали? В любом случае, мне следовало вести себя спокойно, никого не провоцировать, а потому, когда мы добрались до кабинета Макгонагалл, где нас ожидал министр, я уже привел в порядок свои мысли и чувства, готовый во всеоружии встретить любые известия и вопросы, что могли мне задать.

Как только мы вошли, Скримджер, в молчании сидевший за столом Макгонагалл, посмотрел на нее и сказал:

– Боюсь, Минерва, что я снова буду вынужден просить вас покинуть кабинет.

Макгонагалл, стоявшая у самой двери рядом с крепким мужчиной, смахивавшим на телохранителя, ответила тем тоном, на который никто из ее учеников никогда не смел возражать:

– Боюсь, министр, что я, как исполняющая обязанности директора, имею право присутствовать при любом взаимодействии с любым студентом, будь он совершеннолетним или нет, независимо от того, кто желает с ним встретиться.

Скримджер помолчал.

– Хорошо, – сказал он. – В таком случае, я попрошу удалиться всех, кроме него, – он ткнул в меня пальцем и снова перевел взгляд на Макгонагалл. – Как вам такой вариант?

Макгонагалл колебалась.

– Минерва, пожалуйста, – голос у Скримджера был уставший. – Выйдите, – он кивнул своим подчиненным на дверь, и те беспрекословно покинули кабинет. Помедлив, Макгонагалл молча вышла следом за ними.

Я обратил внимание, что со времени нашей последней встречи министр заметно сдал: судя по всему, работать в окружении тайных сторонников Волдеморта, которые, вероятно, саботировали все его наиболее толковые инициативы, было непросто. Он молча указал мне на стул, и я сел. В ту же секунду министр взял лежавшую на столе палочку, и я инстинктивно потянулся за своей.

– Перестаньте, Ди, – все так же устало произнес Скримджер. – Если бы нам требовалось это, мы взяли бы вас еще на улице. – Он направил палочку мне за спину, и я догадался, что министр накладывает чары на портрет, чтобы тот не подглядывал и не подслушивал.

– Теперь поговорим, – сказал он и посмотрел мне в глаза. – О Дамблдоре.

Я молчал, ожидая вопросов. Скримджер вздохнул.

– Какие между вами были отношения?

– Обычные, – сказал я. Министр покачал головой.

– Лжете, – проговорил он.

– У нас были обычные отношения, – ответил я чуть более твердо, – или мы говорим о разных вещах.

– Вы общались лично?

– Иногда.

– Расскажите.

– Да особо не о чем рассказывать, – сказал я. – Директор еще на первом курсе заинтересовался моими рисунками, приглашал к себе в кабинет, смотрел работы. На дни рождения дарил бумагу, краски. Потом я одну свою картину оживил, и после этого мы снова с ним встречались… Можете спросить у профессора Макгонагалл – монах заявился прямо сюда.

– Монах? – не понял Скримджер.

– Монах, которого я нарисовал.

– Ясно, – сказал министр. – А кроме живописи вы о чем-нибудь говорили?

– О квиддиче. Он спрашивал, почему я не хожу на соревнования.

Скримджер казался все более разочарованным.

– Дамблдору нравились ваши работы?

– Не знаю, – честно признался я. – Он только сказал однажды, что я проделал большой путь.

– Ну да, – пробормотал министр. – Я видел, что вы рисуете. У нас в Министерстве есть несколько поклонников вашего творчества…

«Это что, намек? – подумал я, чувствуя одновременно и гордость, и тревогу. – Поклонники-Пожиратели?»

– Хорошо, – Скримджер снова вздохнул. – А какие отношения у вас с Поттером?

– Никаких, – ответил я, вспомнив наш последний разговор и на секунду ощутив прежнюю ярость.

– Тогда как объяснить, что год назад вы вместе с ним оказались в Министерстве?

– Я оказался в Министерстве не с ним, а с Луной Лавгуд.

Скримджер поднял голову.

– Дамблдор включил вас в свое завещание, – безо всякого перехода сказал он и сделал небольшую паузу, наблюдая за моей реакцией. – Судя по всему, вас это не удивляет.

– Ну почему же, – проговорил я. – Это довольно неожиданно. Я все-таки ему не родственник.

– И то, что он вам оставил, никак не связано с вашим хобби, – Скримджер сунул руку в карман, вытащил оттуда какой-то предмет и с громким стуком положил на стол. – Знаете, что это?

– Вроде ключ, – неуверенно ответил я, разглядывая то, что завещал мне директор.

Предмет действительно был похож на ключ – точнее, на болванку для ключа. Довольно большой, из черного матового металла, с одной стороны он расширялся причудливыми завитками, но с другой, там, где у обычных ключей была резьба, оканчивался простым гладким стержнем с округлым кончиком. Скримджер внимательно следил за мной.

– Что скажете? – спросил он.

– А что тут скажешь… – проговорил я. – Какой-то недоделанный ключ.

– Ключ доделан. Он принадлежит к категории магических ключей и отпирает лишь те замки, на которые настроен. Как думаете, что им можно открыть?

– Ворота? – предположил я. Скримджер отрицательно покачал головой.

– Тогда не знаю.

Министр снова полез в карман и вынул свернутый пергамент. Пробежав глазами по строчкам, он прочитал: «Лингу Ди я оставляю Соломонов ключ в память о наших беседах и как символ тех дверей, что он открывает в своих работах, с пожеланием дальнейших творческих успехов»… Вам это о чем-нибудь говорит?

– Есть такие сборники – Большой и Малый ключ Соломона, – сказал я. – Здесь их, конечно, не проходят, но они стоят в открытом доступе, в разделе гримуаров. Наверное, Дамблдор провел параллель между моими демонами и чудовищами и теми, о которых рассказывается в этих книгах.

Судя по раздосадованному виду Скримджера, моя версия трактовки завещания совпала с его.

– Забирайте, – проговорил министр, кивая на ключ, и я поскорее сунул его в карман. Скримджер встал, снял с портрета чары, так что я, поднявшись следом, увидел недовольное лицо пожилой дамы, протиравшей очки и неодобрительно посматривавшей на министра, по вине которого последние десять минут она провела в темноте и тишине.

– Не провожайте нас, Минерва, – бросил Скримджер, покинув кабинет и едва взглянув на стоявшую неподалеку Макгонагалл. – Нас выпустит… – он щелкнул пальцами, пытаясь припомнить фамилию. Один из помощников негромко подсказал:

– Гораций Слагхорн.

– Да, Слагхорн… Всего хорошего, – коротко кивнув, он быстро зашагал по коридору к лестнице; двое его спутников устремились за ним. Макгонагалл проводила его пристальным взглядом, а потом повернулась ко мне.

– Что он от вас хотел? – спросила она все тем же непререкаемым тоном, каким десять минут назад разговаривала с министром.

– Он спрашивал о Дамблдоре, – ответил я.

Макгонагалл заметно удивилась.

– О Дамблдоре? – повторила она. – Но что вы можете знать…

Я пожал плечами. Макгонагалл несколько секунд смотрела на меня, словно размышляя, продолжать ли дальше свой допрос или нет, затем покачала головой и, не произнеся больше ни слова, скрылась в кабинете.

Мысль о том, что ключ – это крестраж, пришла мне в голову первой, но сразу же была отброшена за очевидной абсурдностью. Прежде всего, если он и был крестражем, то уже мертвым, поскольку побывал в руках министерских чиновников и, судя по поведению Скримджера, только привел их в замешательство, не причинив никакого вреда. Но вероятнее всего ключ никогда не хранил в себе частицу души Волдеморта. На его черной поверхности я не обнаружил никаких повреждений, а изучив вещь глазами патронуса, увидел лишь светло-серую ауру с яркими вспыхивающими в ней искрами, которая принадлежала заклятью, позволяющему отпирать настроенные на ключ двери. Молочно-белых следов волдемортовских чар здесь не было и в помине.