Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 72 страниц)

Тонкс слушала меня внимательно, а потом сказала:

– Ты уж извини, Линг, но сразу видно, что ты ни разу не влюблялся. Я не могу радоваться, даже если умом понимаю, что так будет лучше и для него, и для меня. Во мне просто нет радости, а притворяться я не могу. Но все равно спасибо, что хотел помочь…

Она развернулась и зашагала к воротам, у которых все еще торчал Филч. Пока я смотрел ей вслед, мне в голову пришла мысль еще об одном средстве, правда, довольно радикальном – она сама могла бы стать оборотнем. В конце концов, если Тонкс принесет на алтарь любви такую жертву, чувство вины Люпина зашкалит за все красные отметки, и он будет вынужден остаться с ней, любит он ее на самом деле или нет. Однако я понимал, что отчаявшаяся Тонкс вполне могла бы ухватиться за такую идею и воплотить ее в жизнь, найдя кого-нибудь, кто ее укусит, что приведет к непредсказуемым последствиям, в том числе и для меня. Возвращаясь в библиотеку, я порадовался, что эта опасная мысль не пришла мне в голову раньше, когда мы разговаривали, иначе я мог бы не удержаться и поделиться ею с безнадежно влюбленным аврором.

Глава 51

В этом году я не только не заглядывал в Выручай-комнату, но и редко навещал Хагрида. С самой осени, когда заболел его паук Арагог, все разговоры лесничего сводились только к состоянию здоровья своего любимца. Даже самая невинная и далекая тема вроде гнезда бурых крыс, которое Хагрид обнаружил в сарае для инструментов, в конечном итоге перетекала в историю рождения, воспитания, жизни и болезни Арагога.

– … Вхожу и слышу – пищат, – рассказывал Хагрид, сидя за столом и периодически подвигая ко мне блюдо с наваленными на него черными сухарями. – Ну, думаю, значит родила. Посмотрел я за лопаты, вижу – копошатся… голые, слепые, холодно им, бедняжкам… – Тут на глаза его набежали слезы. – Холодно… – с болью в голосе повторил он. – Холодно ему сейчас, Арагогу моему, одиноко…

– Хагрид, у него же целое племя – дети, внуки, правнуки, – начал я, понимая, впрочем, что любые мои аргументы вряд ли будут услышаны. – Они рядом с ним, поддерживают его… как это принято у пауков. И потом, ему не может быть холодно, у него паутина, и живет он в норе.

Хагрид кивнул, утирая слезы, а потом вдруг проговорил:

– Привязался я к нему, Линг, за столько-то лет. Ты, наверное, думаешь – вот, мол, сколько страданий да переживаний из-за какого-то паука, а он мне как родной, понимаешь? Как родной!..

Я молча смотрел на Хагрида, неприятно удивленный его словами. На рациональном уровне его привязанность была мне понятна, хотя сам я никогда не испытывал ничего подобного даже к людям, а уж тем более к животным и насекомым. Это не казалось мне каким-то недостатком – скорее, наоборот, – однако такая позиция была характерна лишь для очень небольшого числа людей и оставляла меня в явном меньшинстве.

– Ты что, – сказал я, – действительно считаешь меня настолько бездушным? С Арагогом я не знаком, поэтому у меня нет к нему какого-то личного отношения, но это не значит, что я не понимаю твоих чувств.

– Да я ж тебя не упрекаю, – вздохнул Хагрид. – И вообще, Линг, не обращай внимания. Я сейчас сам не свой, думаю об одном и том же, накручиваю себя. Ты пей чай-то, печенье вот бери… – И снова подвинул ко мне тарелку с сухарями.

В один из весенних вечеров я отправился пообщаться с питонами. Солнце уже почти село, но было еще светло, и я опустился в траву, вывалив рядом с собой кучку мелко нарезанного мяса и намереваясь в очередной раз просить змей не посягать на так соблазнявших их крысят, что обитали у Хагрида в сарае.

«Избалованные стали, – думал я, глядя на то, как пара питонов с неторопливым изяществом глотает принесенное мной угощение. – Наверное, и охотиться-то разучились… Как будут жить, когда я закончу Хогвартс?»

– Слышал новость? Бейн навещал отшельника Сильвана, – сообщил мне один из питонов, закончив трапезу.

– Отшельника? – удивился я. – Тут еще и отшельники водятся?

– Сильван – единственный отшельник в этих лесах, – продолжил питон. – Он кентавр, и вожди племени ходят советоваться с ним, если не понимают небесных знаков.

– Вот как? – заинтересовался я. – Значит, Бейн увидел что-то непонятное?

– Значит, увидел, – ответил питон. – Только не спрашивай, что. Мы не любим открыто ползать в местах, где живут кентавры, а к логову Сильвана вообще не подступишься – туда даже комарам путь закрыт.

– Надо же, – я задумался. – Может, поговорить с Фиренцем? Он ведь астролог, тоже, наверное, что-то заметил…

– Поговори, поговори, – сказал питон. – А если будет что важное – дай знать, мы в долгу не останемся.

– Само собой, – ответил я и уже собрался возвращаться в замок, как тут подал голос второй питон:

– Кстати, умер тот паук, которого ваш лесник навещает.

– Ну и дела, – проговорил я. – Хагрид теперь с ума сойдет.

– Он сойдет с ума, если решит еще раз сунуться в их логово, – сказал второй питон. – И вообще, что он нашел в этом страшилище?

– У него и крысы в сарае живут, – как бы между прочим заметил первый.

– Не трогайте их, – предупредил я.

– Да не трогаем мы ваших крыс, – усмехнулся питон. – Мы подождем, пока они подрастут и сбегут в лес – там-то мы их и встретим.

Оба они засмеялись, развернули свои огненные кольца и исчезли в норах. Я встал и отправился к Хагриду, представляя, какая сцена меня сейчас ожидает.

– Линг? – удивился Хагрид, открыв дверь на мой стук. – Что-то ты поздновато – скоро девять, пора бы в замок.

– Слушай, тут такое дело… – начал я, стоя на крыльце, но Хагрид сказал:

– Да ты заходи, – и втолкнул меня в дом. Сопротивляться столь мощному аргументу было невозможно. Я сам не заметил, как оказался у стола, а Хагрид уже закрыл дверь и возвращался к своему очагу, рядом с которым стояло ведро с черными блестящими червяками, которых он насобирал на болоте.

– Вот, – сказал Хагрид, садясь у камина и кивая на ведро, – завтра с утра понесу Арагогу, очень он их любит.

– Хагрид, – продолжил я, чувствуя себя крайне неловко, – я сейчас говорил с питонами, и они мне рассказали… В общем, дело в том, что Арагог скончался.

Хагрид поднял голову, испуганно уставившись на меня, а потом вдруг вскочил и ринулся прочь из дома, опрокинув табуретку, едва не сорвав с петель входную дверь и до смерти перепугав Клыка.

– Стой! – заорал я и вылетел за ним на улицу. – Хагрид, погоди!

Но лесничий уже вбежал в лес и исчез в подступающей тьме. До меня донесся лишь яростный хруст ломающихся веток. Я бросился следом, на ходу вытаскивая палочку и пытаясь вспомнить, в какой части леса находится гнездо пауков.

Впрочем, потерять Хагрида было невозможно даже в темноте – треск от его передвижения слышался прямо по курсу, а спустя полминуты я увидел его самого, бегущего по тропинке, которую он протоптал за месяцы почти ежедневного посещения Арагога. Я зажег Люмос и последовал за ним на расстоянии, решив не приближаться до тех пор, пока мы не доберемся до гнезда – по крайней мере, там он уже не сможет отправить меня обратно.

Минут через пятнадцать мы достигли участка, где среди холмов и насыпей, в норах и оврагах жило племя Арагога. Тут Хагрид слегка снизил скорость, и я его окликнул. От неожиданности тот подскочил и замер на месте, обернувшись ко мне.

– Ты что ж это здесь делаешь, а? – возмущенно, но тихо проговорил он.

– За тобой пошел. Ты ведь хочешь с ним попрощаться?

– Я хочу его забрать, – буркнул Хагрид, – пока они его не сожрали.

– Как бы они и тебя заодно не сожрали, – заметил я, но лесничий отмел такую мысль.

– Да пауки меня сроду не трогали, – сказал он, когда мы начали спускаться с холма, обходя повисшую на мертвых деревьях паутину. Свет палочки выхватывал из темноты все новые пряди толстых нитей, огораживающих гнездо, и серые, лишенные коры стволы и ветви, к которым они крепились. До сих пор мы не заметили ни одного паука.

– Это там, – глухо сказал Хагрид, указывая на проход между двумя невысокими холмами. – Из-за тебя, Линг, мне влетит. Нельзя сюда ученикам.

– А кто узнает? – спросил я. – Лучше пошли, а то мало ли…

Хагрид отправился первым, я – за ним. Было ясно, что если паукам вздумается напасть, Хагрид вряд ли позволит причинить им вред, а многие заклинания, годившиеся для человека и высших млекопитающих, на насекомых, да еще таких, как акромантулы, не действовали. Паутины вокруг становилось все больше, и вот над нами раскинулся непрозрачный полог, гасивший свет моей палочки плотным, насыщенным мраком. Со всех сторон начали доноситься сухой шорох и быстрое шуршание. Будь я один, я бы долго не раздумывал – в борьбе с такими существами годится только плеть, – но в присутствии Хагрида мне приходилось думать прежде всего о нем и его чувствах по отношению к этим созданиям.

Наконец, мы оказались в большом, изрытом черными норами чашеобразном углублении, со всех сторон окруженном холмами и поваленными деревьями. Моего скудного света не хватало, и я наколдовал светящийся шар, на секунду вспомнив похищенную лесными кентаврами Амбридж. «А нас похитят пауки», мысленно усмехнулся я. Шар взлетел к крыше-паутине и замер, слегка подпрыгивая в воздухе. Несколько секунд залитое светом пространство перед нами было пусто, а потом из черных отверстий один за другим повалили огромные пауки. Увидев нас, они стали подбираться ближе, и скоро вся котловина оказалась заполнена их большими круглыми телами с волосатыми лапами и блестящими черными глазами. Один внушительных размеров паук приблизился к нам и остановился напротив Хагрида.

– Наш Отец скончался, – щелкая острыми жвалами, не слишком отчетливо произнес он. – Мы собираемся на поминальную трапезу.

– Я вам не позволю съесть Арагога! Мы его заберем и похороним честь по чести! – возмущенно ответил Хагрид, и я встал рядом с ним, мысленно готовый произнести заклинание. Паук переступил всеми ногами.

– Наш Отец скончался, – повторил он, и хотя речь его была все такой же невнятной, интонации неуловимо изменились, обретя угрожающий оттенок. – И мы освобождены от данного ему слова. Мы обещали, что не тронем тебя, и не трогали, пока он был жив.

– Ну знаете! – Хагрид начал терять терпение. – Где Арагог? Или отойди с дороги, или я за себя не отвечаю!

Паук быстро приподнял свое черное волосатое тело и снова опустил брюхо на землю, явно недовольный тем, как разворачивается беседа.

– Мы даем вам возможность уйти, – произнес он. – В этот печальный день мы не будем на вас охотиться. Но больше не ходи сюда, Хагрид. Мы уважали волю нашего Отца, но перед тобой у нас нет обязательств.

– С дороги! – рявкнул Хагрид и шагнул к пауку. Замершая перед нами масса качнулась навстречу, словно единый организм, и в ту же секунду я выпустил патронуса.

Фиолетовая тварь возникла точно между разозленным Хагридом и напряженно застывшим пауком. Патронус угрожающе зашипел, увидев перед собой такую тьму врагов, а потом молниеносным движением схватил паука за голову и поднял над землей, будто это был не здоровенный арахнид в половину его роста, а крысеныш из хагридова сарая.

– Что за черт! – Хагрид замер, впервые увидев перед собой такое существо. – Линг! Это ты его наколдовал?

– Это мой патронус, – сказал я. Патронус держал паука, безвольно повисшего у него в лапе, а потом швырнул в толпу и издал пронзительный визг, вытянув голову вперед и сверкая алыми глазами. Пауки не шевелились, словно Бандерлоги, завороженные танцем Каа. Хагрид обернулся, желая мне что-то сказать, но потом передумал, перевел взгляд на многочисленных потомков своего любимца и угрожающе произнес:

– А ну прочь!

Патронус прыгнул вперед, и пауки отхлынули в стороны, образовав большой коридор. Делегат арахнидов, с которым так невежливо обошелся мой патронус, уже выбрался из толпы и подобрался к самому краю прохода. Хагрид последовал за патронусом, расчищавшим ему путь, а я остался у входа в котловину. Паук-делегат неловко попятился к одному из самых больших отверстий, и Хагрид, не мешкая, нырнул прямо туда.

Я не представлял, насколько Арагог большой, пока не увидел его, переместившись в сознание патронуса, который последовал за Хагридом в нору. Посреди огромной земляной пещеры вверх ногами лежал паучище размером со слоненка, и каким бы сильным Хагрид не был, вряд ли он смог бы поднять его и вынести наружу.

Я убрал патронуса, поскольку в пещере, кроме мертвого Арагога, никого не наблюдалось, и устремился по проходу между пауками, чтобы помочь Хагриду.

– Ты что! – прокряхтел лесничий, пытаясь сдвинуть Арагога с места. – Зачем сюда пришел? Они ж могли броситься!..

– Теперь уже не бросятся, – ответил я и направил на паука палочку. Через секунду тот оторвался от земли и повис в воздухе. – Идем.

Мы покинули логово с летящим, словно демоническое НЛО, Арагогом, однако пауки не шевелились, провожая нас в полном молчании. Когда мы вышли из котловины и покинули, наконец, владения арахнидов, Хагрид, замыкавший нашу небольшую процессию и следивший за тем, чтобы лапы паука не цеплялись за ветки, спросил:

– Значит, это про тебя тогда в газетах писали – «Патронус-тень в Министерстве»?

– Да, про меня, – ответил я.

– И ты отправился туда вместе с Гарри?

– А ты не знал? – я был немного удивлен.

– Не знал, – пробормотал Хагрид и на время умолк.

Мы возвращались извилистым маршрутом, выбирая такие места, где между деревьев было достаточное расстояние, чтобы Арагог не застрял. Лучи луны рассеивались в густой листве, почти не добираясь до земли, и на путь к дому Хагрида мы потратили значительно больше времени, чем на пробежку до логова пауков.

Опустив Арагога в траву позади огородных грядок и забора, мы некоторое время в молчании стояли рядом, словно отдавая последнюю дань вождю и прародителю местных акромантул. Наконец, Хагрид глухо произнес:

– Хоронить буду завтра. А пока пусть полежит здесь.

Я кивнул и сказал:

– Ладно, мне пора в замок. Двери, наверное, уже заперли, придется стучать.

В темноте я не видел лица Хагрида, но его голос выдавал волнение.

– Хочешь, с тобой пойду? Если что – скажу, я тебя задержал.

– Спасибо, но лучше я сам. А ты… отдыхай, – ответил я и направился к замку, в котором еще горело довольно много окон.

К счастью, двери оказались не заперты – вероятно, кто-то из преподавателей вышел на улицу и еще не успел вернуться. Чувствуя себя уставшим и желая побыть в тишине и одиночестве, чтобы поразмыслить о некоторых странностях сегодняшнего вечера, я сбежал вниз по лестнице и нос к носу столкнулся с Филчем, поднимавшимся из подвалов на первый этаж.

– Ты что это шастаешь по ночам! – в восторге воскликнул Филч, хватая меня за руку. – А ну марш со мной к декану!

– Пустите, – я попытался отцепиться от настырного смотрителя, но тот уже тащил меня по коридору к кабинету Снейпа.

Дверь в кабинет профессора была не заперта – Филч громко постучал и, дождавшись приглашения, распахнул ее, втолкнув меня в полутемное помещение. Снейп проверял чьи-то письменные работы, сидя за столом, на котором громоздились желтоватые листы пергаментов.

– Вот, профессор! – обрадовано начал Филч. – Нарушитель! Поймал его на лестнице – спускался в подвалы… это в двенадцать-то ночи!

«Да еще одиннадцати нет», подумал я, но ничего не сказал.

Снейп быстро взглянул на меня и ответил:

– Ладно, Аргус, отпустите его. Я разберусь.

– Уж разберитесь, – радостно поддакнул Филч, по своему обыкновению вдохновленный перспективой чьего-то наказания, и повернулся к двери. – Чтоб впредь неповадно было… а то совсем распустились, делают, что хотят…

Продолжая бормотать свой обвинительный монолог, смотритель удалился, прикрыв за собой дверь, и я остался наедине с деканом, не испытывая, впрочем, ни малейшего чувства вины, несмотря на его пристальный взгляд и не обещающее ничего хорошего выражение лица.

– Я жду объяснений, – холодно произнес Снейп, кладя перо на стол.

Мне не хотелось выдавать Хагрида и навлекать на него неприятности, но еще меньше хотелось врать Снейпу.

– Был у Хагрида, – ответил я.

– Сейчас одиннадцать, – сказал Снейп. – Отбой в девять. Что помешало вам вернуться вовремя?

– У Хагрида проблемы, – уклончиво проговорил я.

– Проблемы у вас, – парировал Снейп, поднимаясь из-за стола. – И они будут серьезными, если вы продолжите ходить вокруг да около.

– У Хагрида умер паук, – объяснил я без энтузиазма. – Он расстроился, и мы с ним говорили, – я пожал плечами, предполагая, что вдаваться в подробности таких разговоров нет смысла – и так все понятно. Однако Снейп покачал головой и ответил:

– Вы надеетесь убедить меня, что вели с ним утешительные беседы? Я жду правды, Ди, и если вы не хотите полного запрета на визиты к Хагриду вплоть до конца экзаменов, у вас есть последняя попытка.

– У Хагрида умер паук, – повторил я, задетый словами декана, который, по-видимому, тоже считал, что понимание чувств окружающих мне недоступно. – Когда он об этом узнал, то побежал в гнездо, чтобы его забрать… чтобы другие пауки его не съели…

– И вы, конечно же, увязались за ним, – закончил Снейп.

– Я не увязался, – сказал я недовольно. – Я пошел.

– Невелика разница, – бросил декан. – К гнезду акромантул запрещено приближаться, и Хагрид ходит туда на свой страх и риск…

– Он не понимает этого риска! – возразил я. – Он был уверен, что пауки его не тронут!

Тут я понял, что ляпнул лишнее. Вполне возможно, Снейп спустил бы все на тормозах, если б решил, что наша прогулка была тихой и мирной: пришли, забрали тело и спокойно вернулись обратно.

– Что значит «не тронут»? – Снейп так и впился в меня глазами.

Я молчал.

– Что значит «не тронут»? – угрожающе повторил профессор и подошел ко мне ближе.

– Ну… пауки дали Арагогу слово, что не причинят Хагриду вреда, – неохотно ответил я, коря себя на несдержанность. – А когда Арагог умер, они от него освободились… Они ничего нам не сделали, просто предупредили, чтобы Хагрид больше к ним не приходил, – поспешно добавил я, глядя на Снейпа и подозревая, что вот-вот наступлю на очередную мину-ловушку. – Мы забрали паука и ушли. Тем более он был большой, его пришлось левитировать, а у Хагрида нет палочки…

– Меня не интересует Хагрид, – процедил Снейп, не сводя с меня глаз. – Меня интересуете вы. Я ваш декан, а не Хагрид; мне, а не Хагриду, держать ответ, если с вами что-то случится. Я надеялся, что вы уже достаточно повзрослели, чтобы вести себя здраво и оставить все свои безумные идеи в прошлом, однако, судя по всему, я ошибался. Вам еще расти и расти!

При этих словах меня охватила какая-то детская, глупая, совершенно иррациональная обида, и от того, наверное, сопротивляться ей оказалось выше моих сил.

– Почему вы все время так обо мне говорите? – выпалил я, с трудом скрывая эту обиду под внешней злостью. – Почему вы всегда говорите, что я сумасшедший, что у меня безумные идеи, что они дикие, и Флитвику это сказали – почему? Я не сумасшедший, не псих, и у меня не безумные идеи! Я всегда думаю прежде, чем что-то сделать, и всегда могу за себя постоять! Не называйте меня так! Я нормальный!

Снейп смотрел на меня едва ли не с изумлением – вряд ли за всю его преподавательскую карьеру кто-то из учеников позволял себе разговаривать с ним в таком тоне. Но мне было все равно. Я был рассержен и обижен до глубины души; мне хотелось ругаться, ссориться, и я бы взбесился еще сильнее, если б Снейп не повелся на мою бессознательную провокацию, отделавшись саркастическим замечанием, на которые он был мастер. Возможно, для нас обоих это стало бы лучшим выходом, однако мои слова его задели. Изумление быстро сменилось гневом, и он проговорил:

– Не льстите себе, Ди! Только в вашу голову могла придти мысль о том, чтобы испытать на себе смертельное проклятье, не зная, как остановить его действие, и никто, кроме вас, не накладывал на себя Круциатус, чтобы, как вы тогда выразились, понять! Вы слишком любите ходить по краю, а между тем ваша жизнь давно уже не в ваших руках…

– Моя жизнь – в моих руках! – возмутился я.

– … и вы не имеете никакой власти над тем, что в ней происходит! – продолжал Снейп, повышая голос и будто не замечая моих слов. – А если вы думаете, что можете жить так, словно впереди у вас гарантированное будущее, не неся перед собой ни малейшей ответственности за бессмысленный риск, то в вашей ситуации это и есть настоящее безумство, и никаким другим словом это не назовешь!

– Я несу ответственность и всегда знаю, что делаю! – окончательно разозлился я. – Моя ситуация здесь не причем! А это будущее – оно есть, и оно гарантировано!

– Это книги, Ди! – яростно крикнул Снейп. – Книги и слова! Вы забили себе голову красивыми, но опасными идеями, которые лишают вас возможности оценивать происходящее здесь и сейчас! Вы наплевательски относитесь к жизни, полагая, что их у вас еще много, но оттуда никто никогда не возвращался! Ясно вам это или нет? Никто и никогда!

Я собирался ответить, что жизнь тела и жизнь духа – разные вещи, но внезапно меня охватило странное, доселе незнакомое ощущение понимания. Возможно, в этом было немного магии – в конце концов, полтора года на уроках окклюменции наши сознания взаимодействовали на более глубоком уровне, нежели вербальный, а сейчас мы оба были открыты, охваченные сильными эмоциями и забыв обо всех своих защитах и предосторожностях.

Я понял, что Снейп прав – я действительно не желал оценивать происходящее здесь и сейчас, увлеченно размышляя лишь о вероятностях будущего развития событий или об их истоках в прошлом. И еще я понял, что профессору было не все равно, что со мной происходит – ярость, крики и злость, вероятно, являлись для него единственным способом выразить свое неравнодушие к моей судьбе, до которой, по его мнению, мне самому не было никакого дела. Осознание этого в мгновение ока прогнало и обиду, и кипевшее внутри возмущение – за всю мою жизнь еще никто не беспокоился и не переживал за меня.

Профессор некоторое время смотрел мне в глаза, словно ожидая ответной реакции, а потом, наверняка ощутив перемены, произошедшие в моем настроении за эти несколько секунд, постарался взять себя в руки и вернулся за стол. Схватив перо, он уставился на лежащий перед собой лист пергамента и некоторое время молча сидел, глядя в одну точку.

– Идите, – наконец, бросил он, не поднимая глаз. – Вам уже семнадцать, и я не вижу смысла наказывать вас, будто какого-то первокурсника. Тем более это бесполезно. Уходите. Разговор окончен.

С тяжелым сердцем я вышел из кабинета и потащился в спальню. Время приближалось к полуночи, и слабо освещенная гостиная Слизерина была почти пуста. Пирс и Флетчер спали, один Нотт сидел на кровати, читая пособие по арифмантике, но когда я вошел, он, по своему обыкновению, ни о чем меня не спросил. Сняв мантию и рубашку, я взял полотенце и отправился в душ.

Остановившись у раковины, я повесил полотенце на крючок и бросил взгляд на висевшее над умывальником зеркало. «Что они видят? – подумал я, разглядывая свое отражение. – Что я эгоист, который думает только о себе? Так ведь это правда – по крайней мере, именно так я себя и веду… А я, что вижу я? – Я посмотрел на себя едва ли не с отвращением. – Ничего. Ничего не вижу. Ни целей, ни особых желаний, ни убеждений. Чего стоят все мои знания, если до сих пор я не понимал, что есть люди, которым на меня не наплевать?..»

Но понять это было сложнее всего. В прошлом все беспокойства в мой адрес носили, если можно так выразиться, негативный характер – люди тревожились, чтобы я не сделал плохого другим. Но впервые кто-то беспокоился о том, чтобы плохое не случилось со мной. Это было странно, и это было тяжело. Я словно лишился части свободы, возможности полноправно распоряжаться своей жизнью так, как мне того хотелось. Однако час был поздний, и решив, что для самокопания у меня еще найдется время, я умылся и вернулся в спальню, где Нотт продолжал читать свою книжку. Укладываясь, я вспомнил о рассказе змей. «Фиренц, – думал я, погружаясь в сон. – Надо будет как-нибудь на досуге к нему заглянуть».

Разговор с кентавром состоялся только в середине мая, поскольку преподаватели буквально завалили нас контрольными и самостоятельными работами, так что свободное от лекций время я, как и многие другие, проводил в библиотеке. Разузнав у Пирса о характере Фиренца, я пришел к выводу, что вряд ли смогу добиться от него подробностей, поскольку кентавр был довольно скрытен, но рискнуть все же стоило.

В одну из пятниц я дождался конца урока шестикурсников и зашел в класс, когда его покинули практически все ученики. Стоя посреди преображенного помещения, представлявшего собой небольшой участок луга, Фиренц сортировал полученные письменные работы.

– Сэр… – начал я, приблизившись к кентавру. Тот оторвался от своего занятия и глянул на меня сверху вниз. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Меня зовут Линг Ди, и я не посещаю ваши уроки, но…

– Я знаю тебя, – прервал меня Фиренц. – На лето ты остаешься в замке. Ты змееуст.

«Отлично, – подумал я. – Меньше объяснений».

– Да, сэр, – я кивнул. – Я змееуст и время от времени общаюсь с магматическими питонами, которые недавно рассказали мне, что вождь Бейн ходил к отшельнику Сильвану.

При этих словах Фиренц помрачнел.

– Еще они объяснили, что кентавры обращаются к нему, если видят какие-то непонятные знаки. Я хотел спросить, сэр, что такого увидел Бейн и… может быть, вы это поняли?

Фиренц некоторое время молча смотрел на меня, а потом проговорил:

– А разве змеи тебе не сказали?

– Нет, откуда им знать? – слегка удивился я. – По их словам, у жилища Сильвана даже комары не летают…

– Кентавры следят за звездами, а змеи слушают токи земли, – ответил Фиренц. – Магматические питоны способны добираться до таких глубин, где камень начинает плавиться. Эти змеи слышат голоса земли и не хуже нас могут предсказывать грядущие катаклизмы. Вероятно, они тоже что-то почувствовали и не зря завели с тобой этот разговор. – Кентавр медленно пошел по примятой траве, я последовал за ним. – К Сильвану действительно не подступиться – он могущественный маг, его владения укрыты множеством чар, и змеи не смогли бы подползти достаточно близко, чтобы услышать, о чем говорил с ним Бейн. Поэтому они решили узнать мое мнение и послали тебя.

– Они меня не посылали, – сказал я, немного уязвленный таким видением моей роли. – Я пришел сам.

Кентавр только усмехнулся.

– Разумеется, сам, – ответил он. – Так оно и задумано.

Было ясно, что Фиренц невысокого мнения о натуре и характере змей, но я решил не вступать с ним в бессмысленную полемику.

– Знаки говорят о приближении, – продолжил кентавр, не глядя на меня и словно размышляя вслух. – О приближении силы, одновременно скрытой и явной, несущей мир и войну, силы, которая изменит устоявшийся порядок вещей. Эту силу сложно определить, она неуловима, расплывчата и не обладает формой. Сейчас она невелика, но быстро растет и однажды, вероятно, достигнет глобальных масштабов. – Фиренц бросил на меня быстрый взгляд. – Передай им это. Точнее я сказать не могу.

Через пару дней я заглянул к Хагриду. После нашего приключения с пауками его отношение ко мне заметно изменилось. Хотя я помог ему спасти тело Арагога от пожирания сородичами, и теперь у Хагрида была возможность ежедневно навещать могилу арахнида, благо располагалась она сразу за огородом, мой патронус, без труда подчинивший себе пауков, произвел на лесничего гнетущее впечатление. Возможно, он ассоциировал его с Темными искусствами, хотя связь эта была крайне условной, что признавал даже такой консервативный печатный орган, как «Ежедневный пророк». Так или иначе, несмотря на наше многолетнее общение, Хагрида, не умевшего скрывать своих чувств, мое присутствие теперь смущало, и я был настолько этим удивлен, что даже не мог обижаться. Однако навязывать ему свою компанию или выяснять, какая блоха его укусила, я не собирался и заходил с тех пор лишь по делу.

– Привет, – сказал я, подойдя к ограде, за которой наш лесничий сооружал кормушку для плоских ежей. – Хотел у тебя кое-что узнать.

Хагрид прекратил колотить молотком по гвоздю и обернулся ко мне.

– Ты знаешь кентавра Сильвана?

– Сильвана? – переспросил Хагрид. – Знать не знаю, но слышать – слышал. А что?

– Да так, просто интересно, – ответил я. – Ты никогда не бывал в его краях?

– Откуда ж мне знать, где они, его края? – удивился Хагрид. – Он вроде как самый сильный маг среди кентавров и никого, кроме них, к себе не подпускает. Может, он у гор живет, а может, здесь, под боком, да только мы его не видим.

– Ну, под боком – это вряд ли, – пробормотал я, предполагая, что в этом случае мой патронус во время своих прогулок заметил бы наложенные чары. – Ладно, пойду дальше…

Хагрид вернулся к своему занятию, а я отправился искать змей, уже почти веря Фиренцу, что питоны и в самом деле намеренно рассказали мне о Бейне и отшельнике, чтобы сверить свои собственные наблюдения с наблюдениями других прорицателей.

Питоны не заставили себя ждать – вероятно, они караулили мое появление, надеясь услышать, что Фиренц думает о грядущих событиях.

– Я узнал, – первым делом сказал я, садясь в траву и глядя на то, как две змеи выползают из своих нор, приближаясь к моим ногам.

– Мы на тебя надеялись, – ответил один питон, поднимаясь над землей, словно кобра. – Ну так что же заметили кентавры?

– А что заметили вы? – спросил я. Змеи переглянулись и, к моему удивлению, рассмеялись.

– Фиренц сказал – вы слушаете голоса земли и тоже что-то знаете, – продолжил я, стараясь не обращать внимания на досаду, возникшую из-за того, что кентавр все-таки оказался прав, и змеи меня использовали.

– Сначала ответь, что увидел кентавр, – произнес питон. – Может, нам и добавить будет нечего.

Я передал его слова, однако на змей они не произвели особого впечатления.

– Ну конечно, – проворчал второй питон. – Всегда у них так – красивые абстракции, вселенский пафос… Сказал бы просто – грядут большие перемены.

– Это Волдеморт, – предположил я. – Это про него пророчество.

– Во-первых, человеческий детеныш, это не пророчество, – с легким возмущением ответил питон. – Пророчество – вещь эфемерная, а здесь все четко и ясно, как в планетарных циклах.

– Скорее, как в кометных циклах, – уточнил второй питон. – Только теперь комета не пролетит мимо – она врежется!

Змеи снова развеселились. Когда питоны начинали изъясняться такими аллегориями, смысл их фраз казался мне не более понятным, чем уроки Трелони.

– А что во-вторых? – спросил я.

– А во-вторых, кентавр тебе больше ничего не говорил? – осведомился питон. Я отрицательно покачал головой.

– В таком случае, советую сходить к нему еще раз. Он тебе не все рассказал.

– Я вам что, мальчик на побегушках? – возмутился я. – Вы знаете больше него, вот и рассказывайте сами!