Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 72 страниц)

Первое свое зелье я запорол, со вторым худо-бедно справился, а потом, когда немного привык к закидонам профессора, все пошло легче. Манера его преподавания вызывала во мне смешанные чувства. Он почти ничего не объяснял, задавая всю теорию на дом. С одной стороны, если до всего доходишь самостоятельно, роешься в учебниках и книгах, то узнаёшь много нового, но с другой… стоит задать ему вопрос, как тут же получаешь дополнительное домашнее задание.

– Что вам, Ди?

– Я хотел спросить – вот на прошлом уроке был инцидент из-за игл дикобраза… – Кто-то из гриффиндорцев превратил котел в скрученный кусок металла и обжег себе руки. – Я искал в библиотеке, но не нашел, каким образом иглы дикобраза нейтрализуют взаимную реакцию раствора и остывающего котла…

– Это потому что вы плохо искали, – Снейп был крайне недоволен, что ему пришлось отвлечься от объяснения задания.

– Просто мне хотелось это услышать… ну, в двух словах. Общий принцип, так сказать. – Пирс едва заметно покачал головой: Снейп хоть и был деканом Слизерина, но портить с ним отношения, по всеобщему мнению, не стоило даже нам.

– В двух словах? – завелся Снейп. – Вы полагаете, что в двух словах можно объяснить реакцию нескольких магических субстанций и предметов? Я видел, что было у вас в котле на прошлом уроке – этому зелью не требовались иглы дикобраза для нейтрализации. Оно само было абсолютно нейтральным. Его мог бы выпить даже младенец, настолько оно было лишено свойств. Прежде, чем углубляться в теорию зельеварения, научитесь хотя бы смешивать простые составы!

Малфой и два его кореша, страдавших, как я полагал, серьезной умственной отсталостью, захихикали.

– Чего ты его достаешь, – сказал мне как-то раз Пирс, когда мы поднимались с зелий в Большой зал. – Он тебя завалил уже этими дополнительными заданиями. Ты нарываешься на них на каждом уроке.

– Зато я узнал много нового. Зелья теперь варю не хуже Грейнджер, – ответил я. – И вообще его прикольно бесить.

Обгонявшие нас гриффиндорцы, услышав последнюю фразу, взглянули на меня как на сумасшедшего.

– А разве нет? – спросил я их.

– Это потому, что он тебе ничего не делает, – ответил один из парней, Дин Томас. – Только задания дает и все.

– Да, и очки не снимает, – добавил Поттер. – А с нас он все время их снимает.

– А Гарри он вообще ненавидит, – произнес рыжий Уизли.

– Верно, – согласился я, посмотрев на Поттера. – Тебе рисковать не стоит.

Действительно, было видно, что Снейп его просто не выносит. Их отношения казались мне загадочными, и если бы я не знал историю Поттеров, то счел бы, что они знакомы, и Гарри когда-то сильно ему насолил.

Глава 7

По субботам я ходил рисовать к Хагриду. Первый раз я пришел к нему в надежде увидеть фестралов.

– Привет, – сказал я, когда Хагрид распахнул дверь в ответ на мой стук.

– Э-э, привет, – ответил он, с некоторым недоверием глядя на мой слизеринский шарф.

– Помнишь, на станции меня чуть не укусил фестрал, – сказал я, желая растопить лед. Хагрид тут же оживился:

– А, это ты! Да не, он не собирался тебя кусать! Наоборот!

– Как это – наоборот? – удивился я.

– Он тебе улыбался, – ответил Хагрид. – Их нечасто кто-то хочет погладить.

– Я хотел у тебя узнать, где их можно найти, – сказал я.

– Найти? В лесу, конечно, – Хагрид махнул рукой в сторону высоких деревьев. – Там они и пасутся. Во всей Британии ни у кого такого стада нет, как у нас!

– А. Ну спасибо. – Я сошел с крыльца и направился к лесу.

– Эй, ты куда! – крикнул Хагрид. – А ну стой!

Я в недоумении остановился. Хагрид подошел ко мне, глядя как-то по особенному.

– В Запретный лес ходить нельзя, – сказал он. – Не слышал что ли, Дамблдор говорил?

– Нет, – ответил я. Хагрид покачал головой.

– И зачем тебе фестралы понадобились?

– Они красивые, я их хотел нарисовать.

Кажется, мне все же удалось заинтересовать Хагрида настолько, чтобы он позабыл о цвете моего шарфа.

– Нарисовать? – удивился он. Я снял с плеча рюкзак и достал папку с бумагой и несколькими рисунками фестралов, которые сделал по памяти. Хагрид в изумлении пролистал их и вернул мне со словами:

– Надо ж, первый раз такое вижу… похоже как вышло! Ну-ка зайди ко мне, погрейся, а то вон нос уже красный стал.

Он направился к своему дому, на пороге которого стоял огромный волкодав, глядя то на меня, то на своего хозяина. Ладно, подумал я, если не фестралы, так хоть собака.

До обеда я просидел у Хагрида, болтая о всякой всячине и делая наброски его берлоги, Клыка и его самого. Он попросил оставить ему два рисунка Клыка.

– Забирай хоть все, – сказал я, пододвигая ему с десяток изрисованных листов. – Я еще сделаю.

Хагрид просиял.

– Еще ж никто, никто нас с Клыком не рисовал! – потрепал он волкодава по голове. Я спросил:

– Можно я приду еще, твой огород нарисую и дом, и вот… – я поискал глазами, – какой-нибудь натюрморт.

Хагрид насторожился.

– Что ты последнее сказал?

– Натюрморт, – повторил я. – Это когда посуду рисуют и еду.

На его лице отразилось облегчение. Уже потом я сообразил, что, вероятно, окончание «морт» напомнило ему имя неназываемого.

Большую часть времени после уроков я сидел в библиотеке, возвращаясь в подземелье только на ночь. Работать в слизеринской гостиной было физически невозможно – слишком шумно, слишком людно, слишком много отвлекающих моментов. В библиотеке никто не шумел, и к тому же, здесь я мог читать книги, которые не давали выносить с собой, и делать записи нужных заклинаний. Когда мне надоедало работать, я рисовал. Я рисовал тех, кто приходит сюда заниматься – сделал даже несколько набросков Малфоя, который по какому-то недоразумению забрел в читальный зал, – рисовал привидений, иногда проплывавших между стеллажами (некоторые, заметив, что я их рисую, замирали, давая мне возможность получше разглядеть и запечатлеть их позу), рисовал мадам Пинс, строго поглядывавшую на сидевших учеников или работающую со старыми книгами, нуждавшимися в ремонте. Не всем нравились мои занятия – некоторые косились на меня с подозрением, – но никто ничего не говорил, тем более я делал наброски быстро, так что большинство даже не знало, что их рисуют.

В Хэллоуин я прогулял историю магии и вместо нее отправился в библиотеку писать очередные работы для Флитвика и Снейпа – «Регулирование интенсивности заклинаний: различные точки зрения на проблему в XVIII–XX веках» и «Виды мухоморов и их применение в зельеварении». По теме, которую мне задал Снейп, я нашел три академических монографии и несколько диссертаций. Это была огромная тема, учитывая количество разновидностей мухоморов и ареал их распространения на планете. Мне предстояло уместить все это на шести свитках и сдать через две недели. Помимо этого, я собирался полистать этику трансфигурации для шестого курса, потому что предложенные Макгонагалл трактаты оказались слишком расплывчатыми и только обозначали проблемы, но не решали их. Дарвин писал чуть более внятно, однако больше внимания уделял технике превращений и подходящим материалам. Дописав работу для Флитвика, с которым мы довольно активно проходили учебник, добравшись уже почти до середины, я приступил к мухоморам, но через полчаса махнул на них рукой, сунул книжки в рюкзак и отправился вниз, намереваясь немного побездельничать и заштриховать пару эскизов, сделанных днем ранее.

Хогвартс будто вымер. Представляя, какая пирушка идет сейчас в Большом зале, я устремился по коридору, надеясь, что гостиная Слизерина пуста, и можно будет спокойно посидеть у огня. Откуда-то раздавался непонятный шум. Завернув за угол, я едва не врезался в Макгонагалл и Снейпа, спешивших мне навстречу. Где-то позади мелькал Квирелл в своей вонючей чалме.

– Почему вы не внизу! – раздраженно проговорила Макгонагалл, проходя мимо и едва взглянув на меня. – Немедленно спускайтесь следом за всеми!

Видимо, на лице у меня возникло вполне отчетливое недоумение, поскольку Снейп вдруг остановился и спросил:

– Где вы были?

– В библиотеке, – я пожал плечами, предполагая, что сейчас мне влетит за прогул Биннса. Макгонагалл замерла как вкопаная. Я посмотрел на Снейпа и тут впервые в жизни почувствовал, как это, когда в твой мозг вторгается чужое сознание. Снейп поймал мой взгляд и секундой позже оказался внутри моей головы, вытягивая воспоминания, словно пылесос. Через мгновение я увидел себя в библиотеке в окружении книг и свитков: вот я читаю, пишу, собираюсь, иду по коридору… Еще миг, и Снейп покинул мою голову, утратив ко мне всякий интерес. Макгонагалл, кажется, ничего не заметила – дело заняло доли секунды. Они быстро свернули в другой коридор. Поотставший от них Квиррелл рассеянно посмотрел на меня и пустился их догонять.

Я стоял, потрясенный. Так вот, значит, что чувствовали люди, когда я забирался в их головы… хотя, возможно, магглы не способны понять, что внезапные воспоминания означают чужое вторжение. Но Снейп – зачем он это сделал? Словно во сне, я направился к лестнице в подземелье. На всем пути мне больше никто не встретился.

Гостиная Слизерина была полна народу. Видимо, вечеринка переместилась сюда, потому что столы были накрыты, старшеклассники занимали лучшие места, а первые два курса теснились у лестницы и по углам. Не собираясь здесь задерживаться, я направился в спальню, но тут меня заметил Нотт.

– Ди! – заорал он, протискиваясь сквозь толпу. В руке у него я заметил тарелку с пирогом.

– Где ты был! – Нотт схватил меня за мантию. – Куда ты пропал с истории?

– Прогулял, – нехотя ответил я.

– А почему не пришел на праздник?

– Писал работу для Флитвика.

– Псих! Работу в Хэллоуин! Ты такое пропустил! Представляешь – тролль сбежал!

– Тролль?!

– Ну да, тролль! – Нотт был в восторге. – Сидим мы, значит, в зале, все круто, тут вбегает Квиррелл – и прямо к Дамблдору! И говорит – тролль сбежал! А потом грохается в обморок! Всех тут же послали по своим гостиным.

– Здесь есть тролли? – я удивленно покачал головой.

– Здесь еще и не то есть, – сказал возникший рядом Флетчер. – Мне сестра рассказывала.

– А что еще? – спросил я.

– Ну… – Флетчер замялся. – Разное… Может, врала, конечно.

Сестра Тиша смотрела на него теперь, после распределения в Слизерин, как на неизлечимо больного, по выражению Ника – со смесью сострадания и недоумения. «Оказывается, один наш родственник тоже учился в Слизерине, но даже не закончил Хогвартс. Наверное, я в него», как-то раз с грустью заметил он.

– Вы видели этого тролля? – спросил я.

– Конечно нет, – Нотт пожал плечами. – Откуда бы?

– Ладно, я пойду, – я начал подниматься по лестнице в коридор.

– А пироги? – удивился Флетчер.

– Ну их, – пробормотал я и поплелся в спальню.

В спальне уже был Трент Пирс. Он по своему обыкновению валялся на кровати и лениво листал гербологию. При виде меня он отложил учебник и спросил:

– Ты его видел?

– Кого «его»?

– Тролля, конечно.

– Нет, – сказал я, запихивая рюкзак на полку. – Где я его увижу? В библиотеке что ли?

– Мало ли. Хотя, конечно, если это такая хэллоуинская шутка…

– Это не шутка. Я видел Макгонагалл, Снейпа и Квиррелла. Они наверняка искали тролля, – я сел на кровать.

– Может, его этот придурочный полтергейст выпустил? – предположил Пирс и вернулся к учебнику.

Меня как водой окатило. Выпустил? Значит, Снейп не поверил, что я сидел в библиотеке, решил убедиться, что я говорю правду, и поэтому залез мне в голову? Я не знал, возмущаться мне или смеяться. Реши я выпустить тролля, то не расхаживал бы по коридорам, где меня могли заметить преподаватели. Но сама мысль о том, что я мог сделать людям в праздник такую подлянку, казалась дикой. На кой черт мне бы это сдалось? Я не какой-нибудь мелкий пакостник.

Я взял деревянный планшет, положил на него чистый лист бумаги и нарисовал здоровенного тролля с дубиной наперевес. Он зажимал себе нос, потому что профессор Квиррелл, едва достававший ему до пояса, размахивал перед ним здоровенной луковицей чеснока.

Тролля обезвредили, но схватка с ним, судя по всему, далась Снейпу непросто, поскольку все мы заметили, что он хромает. Я не испытывал к нему ни малейшего сочувствия, все еще злясь на проявленное недоверие. Впрочем, это было меньшей из забот. Приближался квиддичный матч, и все ходили словно обезумевшие. Даже Пирс втянулся в предматчевую лихорадку.

– Поттер будет Ловцом! – качал он головой, посматривая в столовой на гриффиндорцев. – Ему даже новую метлу купили. Вот свезло так свезло. Первокурсники еще никогда не участвовали в матчах.

– Ну, мы еще посмотрим, кто кого, – скептически говорил Нотт, который, судя по всему, произвел на Макгонагалл некоторое впечатление своим красноречием, поскольку она разрешила ему комментировать матч. – Слизерин берет кубок шесть лет подряд.

– Нимбус 2000 – это последняя модель! Были бы у нее руки, она бы сама снитч ловила! – восторгался Флетчер. В такие минуты я ненавидел с ними сидеть, но поскольку подобные разговоры велись по всему замку, лучше знакомое зло, и я, помалкивая, ел свою картошку.

На матч я, разумеется, не пошел. Вместо этого я, наконец, дописал сочинение по мухоморам, скатал свиток, запихнул его в рюкзак и с легким сердцем отправился к каталогу заняться тем, чем давно планировал. Прикоснувшись к ящику, я подумал: «Чтение мыслей». Картотека зашуршала. Я выдвинул ящик, покопался в карточках, но понял, что с такой нечеткой формулировкой мне будет попадаться всякая ерунда типа «Как сохранить брак с магглом». Я задвинул ящик и подумал снова: «Защита от вторжения в сознание». На этот раз книг оказалось меньше, и в названии большинства из них присутствовало слово «окклюменция».

Я взял с полки магическую энциклопедию и нашел определение. Окклюменция являлась разделом магии, направленным на защиту всего сознания либо избирательных воспоминаний от вторжения извне. Мастера окклюменции могли создавать ложные воспоминания, вводившие в заблуждение легилиментов (см. легилименция). То что надо, подумал я, захлопывая энциклопедию.

Я вернулся к каталогу и нашел несколько книг с одинаковым названием «Основы окклюменции». Решив, что вторгаться в чужое сознание я худо-бедно умею и так, да к тому же в магическом мире делать это следует с осторожностью, я сосредоточился на защите воспоминаний. Мадам Пинс, удивленная, что я не на матче, принесла мне выбранные книги, которые, к счастью, оказались не в закрытой секции. Привыкшая к моему странному выбору литературы, она уже не говорила, что первокурсники этого не проходят.

Остаток дня я провел за изучением окклюменции. Некоторые книги оказались слишком сложными – я не понял в них и половины. Наконец, я остановил свой выбор на двух – одна была чисто практическая, с упражнениями, другая объясняла психологические моменты работы над собой для достижения наилучшего результата. Сдав остальные, я запихнул книги в рюкзак и отправился к себе в спальню.

Оказалось, что мы проиграли. Трое моих соседей выглядели подавленными. Флетчер убитым голосом пересказал мне ход матча.

– … и представляешь, поймал его ртом!

– Мерлин, вот бред, – сказал я. – Что за идиотская игра.

– Заткнись, Ди, – пробурчал Нотт. – Ты ничего не понимаешь.

– И не собираюсь, – ответил я. – Гоняться за какими-то мячами – тоже мне занятие.

– Ну конечно, лучше просиживать штаны в библиотеке и подлизываться к преподам! – съязвил Нотт.

– Когда это я подлизывался! – возмутился я.

– Ты всегда подлизываешься к Макгонагалл и Флитвику! Разве нет?

– Я к ним не подлизываюсь! Чары и превращения – это то, что у меня получается, и почему я не могу в этом случае делать больше остальных? Если хочешь знать, что такое подлизываться, посмотри на Малфоя!

– Заткнитесь вы оба! – разозлился Пирс. – Несете какую-то хрень!

Мы замолчали. Я вытащил теорию окклюменции так, чтобы никто не заметил названия книги, улегся на кровати и продолжил читать.

Чем дальше я углублялся в теорию, тем яснее понимал, что лучший окклюмент – это мертвец. Вот уж у кого из головы ничего не вытянешь. Человек, желающий скрыть информацию или отношение к информации от противника (в работе употреблялось именно это слово), должен был, прежде всего, мастерски контролировать свои эмоции, поскольку именно они представляли собой наиболее уязвимое место. Человек, ведомый своими эмоциями, легко управляем и способен совершить множество ошибок прежде, чем сам это поймет. Он поддается на сильнейший эмоциональный импульс, биохимическим образом генерируемый в его теле (я посмотрел год издания – 1998; что ж, наконец-то последние научные достижения, а не средневековые «эфиры» и «печеночные жидкости»), и таким образом открывается противнику, который часто нарочно провоцирует его, способствуя раскрытию. Самоконтроль и выдержка были первыми качествами, которые требовались начинающему окклюменту.

Однако одной грубой силы воли было недостаточно. Окклюменты должны были хорошо знать свою психологию, свои слабые места, чтобы видеть, как противник пытается спровоцировать их и вызвать необходимое раскрытие сознания. Познав себя и свои слабости, окклюмент выстраивал вторую степень защиты, не поддаваясь на провокации и даже научившись избегать ситуаций, в которых такие провокации становятся возможными.

Далее окклюмент должен был сделать одну из двух вещей: вычленив информацию, не желательную для выдачи сопернику, он либо изолировал ее в участке сознания, защищенном от вторжения специальными техниками, либо, если сопернику была важна не сама информация, а отношение к ней окклюмента, менял к ней свое отношение.

На этом этапе мне стало немного не по себе. Дойдя почти до середины книги, я сделал перерыв, пытаясь разобраться в том, что уже узнал. Прочитанное с трудом поддавалось логическому осмыслению. Я старался осознать это как-то иначе, не только умом, и стал настолько рассеян, что начал забывать свои рисунки в партах, делать глупые ошибки на уроках, а один раз по неосторожности опрокинул на себя котел с кипящим зельем Единства. Оно залило мне мантию и ошпарило ногу.

– Профессор! Сэр! – заорал Пирс, с ужасом глядя на то, как я, стиснув зубы, безуспешно пытаюсь наложить на себя заклинание локальной анестезии, вместо этого высекая из палочки снопы огненных искр. Снейп подлетел ко мне, махнул своей палочкой, и боль быстро ушла.

– Да что с вами происходит? – раздраженно говорил он, пока вел меня к нашей целительнице мадам Помфри. – Другие преподаватели замечают, что вы стали менее внимательны на их уроках. Если вы с профессором Флитвиком решили закончить к февралю первый курс…

– Простите, – прохрипел я. Боль начинала возвращаться. – Я случайно его уронил.

– Вы действительно используете невербальные заклинания? – полувопросительно сказал Снейп, но в его голосе я не услышал одобрения.

– Мне так проще.

Мы вошли к мадам Помфри. Та немедленно занялась мной. Снейп отчего-то не уходил. Он смотрел, как целительница накладывает на меня необходимые заклятия, после чего боль окончательно исчезла, и в голове немного прояснилось, а потом сказал:

– Через субботу придете ко мне и переделаете свою работу.

– В субботу?! – обычно по субботам я ходил к Хагриду – он всегда приносил мне из леса что-нибудь интересное для рисунков. Тем временем мадам Помфри вытащила палочку и, недолго думая, разрезала штанину на ошпаренной ноге от лодыжки до самого колена.

– Что вы делаете! – в отчаянии закричал я. – Это мои лучшие джинсы!

– Малыш, ты не смог бы их снять, – сказала целительница. – Ты же видишь.

Я видел – в некоторых местах зелье Единства медленно, но верно скрепляло мою кожу с тканью. Мадам Помфри наложила еще одно заклятие и отправилась к шкафу за снадобьями. Я посмотрел на Снейпа – как-никак, зелье-то удалось.

– Через субботу, – повторил он и направился к выходу.

После обеда ко мне явились Нотт, Пирс и Флетчер. Они были не слишком удивлены тому, что Снейп заставил меня переделывать зелье.

– Последние две недели ты у него ничего не спрашиваешь, – усмехнулся Пирс. – Он начал беспокоиться, не слишком ли много ты уже узнал.

Мы засмеялись. К моему удивлению, Нотт притащил папку с бумагой и карандаши.

– Мы решили, что в выходные тебе не помешает развлечься. Тем более мадам Помфри ты еще не рисовал, – сказал он. Я поблагодарил их, и они ушли, подгоняемые недовольной целительницей.

Вечером, засыпая в больничной кровати, я, наконец, смог ощутить нечто, до сих пор ускользавшее от меня, то, что так встревожило меня в теории окклюменции. Человек, желавший стать мастером, должен был не просто воспитывать в себе те или иные качества – он должен был переделывать и ломать себя, превращая в кого-то другого, в личность под маской, за которой никто не смог бы увидеть его подлинного лица, если, конечно, к тому времени, как он достигнет вершин мастерства, он сам не утратит с ним связь.