Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 72 страниц)

– Сам ты железяка, – усмехнулся Невилл, выходя из клетки и останавливаясь рядом с Джинни.

– Привет, – сказала мне Луна. – Хорошо, что к нам послали тебя, а то Кэрроу все время ругается.

– Я сейчас тоже буду ругаться, – пообещал я. Луна рассмеялась.

– Откуда ты узнал? – спросил меня Лонгботтом.

– Узнал о чем?

– Где нас искать. Или галеон уже у Снейпа?

– Галеон у меня. – Я продемонстрировал ему монету на цепочке. – Значит, вы все-таки ими пользуетесь?

Лонгботтом и Джинни переглянулись. Сняв монету с шеи, я повертел ее в руках, коснулся ребра палочкой и сказал:

– Тест.

– Ничего, – проговорила Луна, вытаскивая свой галеон и осматривая его со всех сторон. – Даже не потеплел.

Невилл и Джинни последовали ее примеру, но их монеты также молчали.

– Ха! – торжествующе воскликнула Джинни. – Это сама судьба! Теперь ты нас не подслушаешь!

«Метка сбила настройку», без удивления подумал я, убирая бесполезный галеон в карман. Если чары Волдеморта способны влиять на магические предметы, находящиеся со мной постоянно, они могут воздействовать и на палочку. Надо будет обсудить это с Флитвиком… Кстати, о Флитвике.

– Из-за вашей дурацкой выходки все деканы сейчас получили большой втык, – сказал я, проигнорировав слова Джинни. – Идите завтракать, захватите с собой еды и оденьтесь потеплее. Через полчаса жду вас у выхода из школы – будете сегодня помогать Хагриду.

Джинни усмехнулась:

– Только полный придурок может считать, что работа с Хагридом – это наказание.

– Только полный придурок может считать кражу школьных реликвий борьбой с Темным Лордом, – отозвался я.

Пока гриффиндорцы и Луна ходили есть и переодеваться, я сбегал в библиотеку, узнал у мадам Пинс, что Балстроуд уже раздала старостам факультетов пачки с розовыми брошюрами, и спустился в спальню за свитером и мантией. В рюкзаке оставались вчерашние яблоки, которыми я и позавтракал по пути к входным дверям.

Скоро появилась Луна. Хотя теперь мы общались гораздо реже, она была неизменно приветлива и ни словом не обмолвилась о Метке. Я встретил ее, приняв очень недовольный вид.

– Слушай, я, конечно, не имею права тебе указывать… – начал я, но Луна, одетая в ярко-желтую вязаную шапку с большим помпоном и желтый шарф, такая довольная, словно не наказание шла отбывать, а отправлялась на экскурсию, сказала:

– Линг, не волнуйся за нас. Все будет хорошо.

– За них я не волнуюсь!..

– А за меня тем более не надо, – Луна покачала головой. – Хотя о профессорах мы как-то не подумали. Жаль, что им досталось. Флитвик, наверное, теперь мне что-нибудь скажет.

– Очень на это надеюсь, – буркнул я.

Лонгботтома и Джинни мы прождали почти десять минут – мне уже начало казаться, что они решили проигнорировать директорский приказ. Завидев нашу компанию, Хагрид, коловший у огорода дрова, поначалу обрадовался, однако, прочитав письмо Снейпа, перестал улыбаться и во все глаза уставился на наказанную троицу.

– Воровство! – воскликнул он, тряся в воздухе снейповой запиской. – Здесь сказано, что вас наказали за воровство!

– Это не настоящее воровство, – возразила Джинни. – Меч Снейпу не принадлежит!

– Он принадлежит школе, – возмутился я, – и у вас на него еще меньше прав, чем у директора.

– А ты вообще молчи! – рассердилась Джинни. – Мнения Пожирателей здесь никто не спрашивает.

– Все, хватит, угомонились! – громко перебил ее Хагрид. Он выглядел встревоженным. – Живо в дом. Меч… какой еще меч вы там стащили?

– Зайду за ними в семь, – сказал я Хагриду и, не дожидаясь ответа, повернул обратно к школе, решив отвлечься от всего, что со мной случилось за последние двенадцать часов, новой книгой Риты Скитер.

Глава 61

«Жизнь и жуть…» оказалась гораздо менее скучной, чем я предполагал, и все благодаря бойкому перу и острому языку автора. Едкость Скитер позволяла читателю не заснуть на десятой странице, поскольку вряд ли кто-то смог бы осилить биографию Дамблдора, написанную традиционным языком строгих фактов при полном отсутствии предположений и версий, который так полюбился авторам серьезных трудов о масштабных личностях вроде нашего покойного директора. Об Аберфорте в книге было не так уж много: к концу обеда я узнал лишь о том, что во время похорон их младшей сестры Арианы он сломал Альбусу нос.

– Что читаем? – поинтересовалась Полина, которую мы дожидались у кабинета Слагхорна, чей урок завершал сегодняшний день. Точнее, ждал ее Пирс, а я стоял под факелом и рассматривал фотографию молодого Дамблдора, принимающего очередную награду из рук скрюченного колдуна по имени Генри Кларендон.

– Вот, – я показал обложку.

– А-а, – с непонятной интонацией протянула Полина. – Ясно…

– Что тебе ясно?

– Просто раньше мне казалось, ты к Дамблдору неплохо относишься.

– То есть я теперь и биографию его не могу в руки взять?

– Не просто биографию, а биографию Скитер, – пояснила Полина. – Две трети вымысла и треть злобствования.

– Говоришь так, будто уже ее читала, – ответил я.

– Нет, не читала, – Полина снова посмотрела на книгу. – Но прочту. Чтобы утвердиться в своем мнении.

– Или понять, что была не права, – подколол ее Пирс.

Наконец, Слагхорн открыл двери и впустил своих немногочисленных студентов в класс. На преподавательском столе мы увидели клетки, в которых сидело с десяток птиц, начиная от канарейки и заканчивая иссиня-черным вороном. Приступая к изготовлению зелья, дающего колдуну временную способность понимать язык пернатых, я оставил мысли о молодом Дамблдоре, успевшем к моему возрасту нахватать кучу наград и званий, и, периодически косясь на Пирса с Полиной, самозабвенно колдовавших над своими котлами, задумался о том, как же мне теперь вести себя с Миллисент. Ведь случившееся между нами не означает, что отныне она – моя девушка?

Я искренне надеялся, что не означает. Сама мысль о том, чтобы с кем-то встречаться, рождала во мне настоящую панику. Я не желал строить из себя влюбленного идиота, водить кого-то в хогсмидовские кафе и поддерживать пустые разговоры, которые, по моему мнению, вели между собой все школьные парочки. Сегодня мы с Балстроуд уже виделись – перед историей она сообщила мне, что утром сама раздала старостам пачки с брошюрами, – и никаких настораживающих перемен в ее поведении я не заметил. Это, конечно, радовало, но…

– Линг, осторожнее!

Возглас Слагхорна вернул меня в реальность: я так глубоко задумался, что высыпал в свой котел почти тройную дозу активного порошка из смеси различных хвойных. Зелье обрело болотную окраску и выглядело непоправимо испорченным.

– Его еще можно спасти, – обнадежил меня Слагхорн. – Вылей половину, приготовь нейтрализатор и продолжай.

Все оказалось напрасно. Я то и дело отвлекался, став единственным, кто так и не получил правильного состава. Пирс предложил мне отведать его зелье, чтобы узнать, о чем болтают между собой птицы, но я отказался. По окончании урока, когда все мыли котлы и убирали горелки, Слагхорн взял меня под руку и отвел к своему столу.

– Что с тобой? Это не из-за ночного происшествия? – озабоченно поинтересовался он. «Вот именно», подумал я и ответил:

– Нет, сэр, просто мне тут попалась одна книжка… очень впечатляющая.

Слагхорн чуть крепче сдавил мой локоть, и я замолчал. Наконец, котлы и горелки были расставлены по местам, и ученики покинули класс. Тогда Слагхорн заглянул мне в лицо:

– И что же за книга настолько тебя впечатлила?

Я вытащил из рюкзака «Жизнь и жуть…» и протянул ее зельевару. После секундного колебания тот осторожно взял ее в руки, словно это был экземпляр кусачей «Чудовищной книги о чудовищах». Молча полистав биографию Дамблдора, Слагхорн вернул ее мне со словами:

– Откуда она у тебя?

– Вчера в библиотеку принесли целую пачку, – ответил я. – Либо их школа заказала, либо подарочек Министерства.

Слагхорн вздохнул.

– Все это грустно, – пробормотал он и рассеянно погладил ближайшую клетку с неизвестными мне красногрудыми птицами, которые тут же начали пронзительно вопить. – Ладно, Линг, иди, отдыхай. Я сам здесь приберу… – добавил он, когда я вознамерился вымыть свой котел, наполненный испорченным зельем.

Оставшееся до семи часов время я решил уделить «Жизни и жути…», стремясь выяснить, почему книга Скитер вызывает у окружающих такую странную реакцию. Вернувшись в гостиную и заняв кресло у камина, я погрузился в рассказ о первых годах жизни Дамблдора по окончании школы, которые тот проводил в активных путешествиях и визитах к знаменитым магам девятнадцатого столетия. Недоумение росло – до сих пор мне не попадалось никакой сенсационной информации. Возможно, обещанная «жуть» появится ближе к середине…

– Ну как, интересно?

Я аж подскочил. В соседнем кресле сидела Балстроуд, глядя на меня с неприкрытой иронией.

– Не надо так дергаться, – сказала она.

– Черт, Миллисент, ты подкралась! – обвиняющим тоном воскликнул я, однако это прозвучало совсем по-детски. Едва сдерживая смех, Балстроуд несколько секунд наблюдала за моим конфузом, а потом спросила:

– И к какому же выводу ты пришел?

Я не стал торопиться с ответом. Сделать вид, будто я не понимаю, о чем идет речь, означало струсить и упустить возможность хотя бы отчасти управлять ситуацией. Поэтому я закрыл книгу, взглянул на Миллисент и, тщательно подбирая слова, произнес:

– Мне бы не хотелось идти к Хагриду за той штукой, которой он поил твоего кота, но если условием продолжения… – я помедлил, – в общем, если твои условия предполагают соблюдение традиционных правил поведения, я пас. Ничего личного, Миллисент – просто не хочу тратить время на то, что мне не нужно.

– Все правильно, – кивнула Балстроуд. – Я рада, что ты понял. – Она встала, собираясь уходить.

– Понял? Да ничего я не понял! – удивился я. – Ты ведь ничего не сказала!

Однако Балстроуд не удостоила меня ответом и покинула гостиную. «Ну и ну, – с досадой подумал я, возвращаясь к книге Скитер. – Мало мне дамблдоровских загадок, так еще и здесь привалило… Все же не надо было говорить ей про подзатыльники».

Решив не забивать себе голову играми Миллисент и просто подождать, что будет дальше, оставшийся час я читал «Жизнь и жуть…», а потом закинул книгу в спальню, оделся потеплее и отправился к Хагриду.

До сих пор я не очень понимал, зачем мне встречать Луну с гриффиндорцами и вести их к Кэрроу – неужели они сами не доберутся? – однако выяснилось, что в своей записке Снейп просил Хагрида представить ему план того, чем именно они целый день занимались. Покосившись на кота Балстроуд, свернувшегося клубком на огромной постели Хагрида, я забрал у лесничего помятый лист бумаги с нацарапанным на нем списком проделанной работы, и мы направились в замок.

– Когда нам отдадут палочки? – спросил по пути Невилл.

– Сейчас и отдадут, – буркнул я, не слишком настроенный на разговоры после целого дня учебы и книги о Дамблдоре.

– В лесу было так здорово! – поделилась со мной Луна. – Мы собирали лукотрусов, расставляли кормушки для ушастых енотов и даже видели кентавров!

– Кентавров? – переспросил я. – А среди них случайно не было черного?

– Черного не было, – сказала Луна. – У тебя появился знакомый кентавр?

– Да нет… Как там, кстати, Фиренц поживает?

– Весь в своих вычислениях, – ответила Луна. – Но мне кажется, ему здесь грустно, он скучает по лесу. Не знаю, примут ли его когда-нибудь обратно в стадо?

– Кентавры – упертые консерваторы, – проговорил я. – С их точки зрения Фиренц – предатель, так что вряд ли он туда вернется.

Я думал, Амикус Кэрроу не упустит возможности высказать нарушителям все, что он думает о ночной краже, однако замдиректора едва на них взглянул. Достав из ящика стола три палочки, он вручил их Лонгботтому.

– Разбирайте и живо отправляйтесь к своим деканам. Им есть что вам сказать. – Он посмотрел на меня. – А ты останься.

Когда кабинет опустел, я протянул Кэрроу письмо Хагрида.

– Это еще что? – Он быстро пробежал глазами список и вернул мне бумагу.

– Сейчас сам отдашь. Идем.

Вместе мы поднялись на седьмой этаж, миновали горгулью и через несколько секунд оказались в кабинете Снейпа. Директор стоял у приоткрытого окна, развязывая шнурок на шлейке большого серого филина. Достав письмо, Снейп выпустил птицу и вернулся за стол.

– Знаю, о чем думаешь, – хмыкнул Кэрроу, плюхаясь в кресло.

– Неужели, – с сомнением произнес Снейп, разворачивая перед собой пергамент.

– Об этих твоих маггловских приборчиках, – Кэрроу обернулся ко мне, остановившемуся у дверей. – Да не тянись ты, сядь… – он сделал движение палочкой, и напротив него возник стул. Я посмотрел на Снейпа, однако тот не обращал на меня внимания, погруженный в чтение, так что я сел и положил на стол записку от Хагрида.

– Мои маггловские приборчики сейчас бы не помешали, – заметил Снейп, откладывая свиток в сторону и беря в руки принесенную мной бумагу. – По крайней мере, не пришлось бы дожидаться ответа до завтра.

– Считаешь, надо торопиться? – поинтересовался Кэрроу. – Вот ты мне скажи, на кой им вообще сдался этот меч? Что бы они стали с ним делать?

Снейп сунул записку Хагрида в стол и посмотрел на своего зама.

– Я написал Беллатрисе, – сказал он. Судя по вытянувшемуся лицу Кэрроу, эта информация оказалась для него полной неожиданностью.

– Но ты же хотел… – начал он. – Она не согласится!

– Надеюсь, мои аргументы ее убедят. А если нет, свяжусь с Руквудом.

– Надо было сразу ему писать, он бы подключил ресурсы Министерства, – ответил Кэрроу. – Значит, ты все же опасаешься, что они могут повторить попытку?

Снейп перевел взгляд на меня.

– А вот об этом лучше спросить у нашего префекта, – произнес он. – В предыдущие годы между ними сложились довольно тесные отношения.

– Скажите пожалуйста, – недоверчиво протянул Кэрроу, тоже посмотрев на меня, – тесные отношения… Ну и что? Совершат эти варвары второй набег?

– Не совершат, если узнают, что меча в школе больше нет, – ответил я. – Хотя могут придти за Шляпой… – Я кивнул на Распределяющую Шляпу, одиноко лежавшую на полке.

Кэрроу мои слова очень насмешили.

– За Шляпой! – хохотал он, откинувшись на спинку кресла. – За болтливым барахлом! Ну ты загнул!

Глядя на веселящегося Кэрроу, невольно улыбнулся и я. Даже Снейп слегка усмехнулся.

– Погоди-ка, – Кэрроу внезапно успокоился. – А с чего ты решил, что меча в школе не будет?

– Вы сказали, – я пожал плечами.

– Нет-нет, постой… – Кэрроу глянул на Снейпа. – Ты ему говорил? Вы уже это обсуждали?

Снейп отрицательно качнул головой, и его усмешка сделалась более язвительной.

– Да вы только что об этом разговаривали! – воскликнул я, возмутившись недоверием к моим аналитическим способностям.

– Ну хорошо, – произнес Кэрроу. – Раз ты такой умный, ответь, зачем твоим дружкам понадобился меч? Может, их кто-нибудь об этом попросил? Например, Поттер?

– Никто их не просил, – отмахнулся я. – Они сами все придумали.

– Почему вы так решили? – подал голос Снейп.

– Потому что они не расстроились, – ответил я. – Если бы кто-то просил их достать меч, они бы огорчились из-за неудачи.

– То есть ночь в камере не произвела на них впечатления? – спросил Кэрроу едва ли не с обидой. – Ну пусть только попробуют еще что-нибудь выкинуть – я их в карцер засажу… на сутки!

Я не знал, чем плох карцер, но если он нравился Кэрроу, туда лучше было не попадаться. Поскольку Снейп никак не отреагировал на эту реплику, я недовольно сказал:

– Конечно, если вам так хочется сделать из них героев…

– Героев? – удивился Кэрроу. – Что ты имеешь в виду?

– Чем сильнее вы станете их наказывать, тем больше сочувствия они вызовут, – объяснил я.

– Значит, по-твоему, пусть эти шпанята и дальше безобразничают? – с негодованием спросил Кэрроу.

– Конечно, нет. Просто в случае серьезных нарушений санкции должны применяться ко всей школе. Тогда их никто не будет жалеть.

Кэрроу уставился на меня в изумлении, представив, вероятно, битком набитые камеры и грандиозную очередь на чистку клеток, однако Снейп понял мою мысль и проговорил, обращаясь к своему заму:

– Я тебе не рассказывал о Долорес Амбридж?

– Амбридж? Это та министерская карга, которая сейчас грязнокровок допрашивает? – Кэрроу скривился. – Вроде она здесь преподавала…

– Пару лет назад, – ответил Снейп. – Но я думаю, – директор перевел взгляд на меня, – мистера Ди теперь можно отпустить. Вряд ли ему будет с нами интересно.

– Можно, – согласился Кэрроу. – Давай, гуляй, учи уроки, – он махнул рукой на дверь. Я посмотрел на Снейпа.

– Идите, – кивнул он.

На самом деле мне было интересно, и еще как. Однако остаться и послушать директора я хотел не только ради новой информации. Такого Снейпа я никогда прежде не видел. Даже во время летних каникул, когда остававшиеся в замке преподаватели вели себя друг с другом менее формально, Снейп в своем общении не переступал раз и навсегда определенной им границы и на моей памяти ни разу не присоединялся к коллегам, отправлявшимся отдохнуть в таверну Розмерты. Сейчас от прежней дистанции не осталось и следа – он вел себя непривычно легко и естественно. Но разве не странно, что комфортным для Снейпа собеседником оказался не человек, равный ему по положению и интеллекту, а недалекий и грубоватый Кэрроу?

Поздно вечером, уже забравшись в постель, но все еще переполненный дневными впечатлениями, я ответил на свой вопрос – нет, в этом не было ничего странного. С Кэрроу Снейп чувствовал себя свободно, и эту свободу я хорошо понимал: точно так же чувствовал себя и я, вращаясь в среде мелких лондонских уголовников. Не стоило забывать, что за его спиной были годы искренней службы Темному Лорду. В конце концов, ведь это Снейп передал ему информацию, позволившую найти и убить родителей Поттера…

Поттер. За эти месяцы я почти не вспоминал о Нежелательном лице номер один. Чем он сейчас занимается? Пережидает смутное время в укромном месте или рискует, выполняя какое-нибудь поручение Дамблдора? А Люпин и Тонкс? Как дела у них? Бруствер – может, это он ищет крестражи? И Хмури… Погружаясь в сон, я подумал, что в ближайшее воскресенье непременно расспрошу Аберфорта о смерти Хмури – бармены всегда в курсе таких вещей. А если нет, узнаю у Нордманна, пусть даже ему действительно поручили за мной следить.

Последним уроком недели в расписании седьмых курсов стояли чары, единственное занятие, которого я ждал с нетерпением. Поднимавшиеся Флитвиком темы разительно отличались от всего, что мы проходили ранее. Мы много рассуждали, хотя, конечно, не так активно, как на трансфигурации. Флитвик объяснял не только заклинания, но и некоторые принципы работы самих чар, что для меня оказалось едва ли не интереснее практики.

Весь сентябрь мы изучали базовые разновидности чар Слежения – всего заклятий, относившихся к этой категории, насчитывалось более десятка. Чары, которым учил нас Флитвик, имели небольшой радиус действия и годились только для поиска заранее помеченных предметов. Сперва мы тренировались на учебниках: накладывали на них заклятье, менялись друг с другом и прятали заколдованные книги по всему Хогвартсу, после чего возвращались в класс и приступали ко второй стадии работы – процессу поиска, ориентируясь на стрелку нематериального компаса, возникавшего у кончика палочки и указывающего путь к спрятанному учебнику. Пробовали мы накладывать следящие чары и на животных, однако это оказалось гораздо труднее; к тому же, выпущенные в коридор мыши прятались в местах столь укромных, что добраться до них не представлялось никакой возможности.

В то же время на индивидуальных занятиях Флитвик учил меня обманывать чары Слежения и накладывать многоуровневые охранные заклинания, не чета тем, которыми я пользовался для ограждения своей поляны от любопытных глаз. Сюда входили и варианты некоторых заклятий, что скрывали саму школу, для обитавших в округе немногочисленных магглов выглядевшую древними, заросшими травой руинами.

– Я понимаю, что под этими чарами можно спрятать вещь, дом и даже такое огромное здание, как Хогвартс, – сказал я Флитвику. – Но как можно укрыть Запретный лес, Хогсмид и дорогу, по которой каждое воскресенье ходят толпы народу?

– Существует масса полезных заклинаний, более простых, чем те, о которых я вам рассказывал, но не менее эффективных, – ответил профессор. – К примеру, Элементарные чары страха. Работа с ними довольно трудоемкая, поскольку их радиус действия небольшой, и накладываются они точечно, так что если вы захотите обнести ими какую-то территорию, придется попотеть. Но зато вы почти наверняка избавитесь от проблем с магглами – они побоятся пересекать границу заклинания, а если все же это сделают, то вряд ли пройдут больше сотни метров. Можно наложить на тропинки чары Лешего, и люди станут кружить по лесу, постоянно возвращаясь к исходной точке… правда, здесь вам придется делать много вычислений. Однако помните, Линг – опытный волшебник способен обнаружить все эти чары, и хотя снять их удается не всегда, сам факт их наличия уже говорит о многом.

Один из первых уроков октября оказался посвящен Непростительным заклятьям. Флитвик не собирался затрагивать эту тему – стимулом к разговору послужил вопрос Пирса, который теперь много времени уделял изучению книг из некогда Запретной секции.

– Профессор, вы не могли бы рассказать, почему в качестве Непростительных выбрали именно эти три заклятья – ведь заклинаний с аналогичным действием очень много.

– Если мне не изменяет память, в исторической энциклопедии есть неплохая статья на эту тему, – проговорил Флитвик. – Можете также заглянуть в Речи Визенгамота.

– Там я уже смотрел, – ответил Пирс. – В энциклопедии рассказывается только о самом факте принятия закона о Непростительных, а в Речах Визенгамота – стенограмма заседания по его ратификации, без истории предварительного обсуждения.

Флитвик вздохнул: все же отвечать придется ему, а не энциклопедии.

– Ну хорошо, – произнес он. – Дело здесь в том, Трент, что внесение этих заклинаний в группу Непростительных отражает некий политический и социальный этап развития нашего общества. Обратите внимание, все они имеют лишь одно – злонамеренное – применение. Убить можно самыми разными заклятьями, но все они либо гораздо сложнее и изощреннее, либо изначально создавались с какой-то иной целью. Однако заклинание Avada предполагает желание убить, а Crucio – желание причинить боль. Их выбрали в качестве символов, указывающих на мотивы и моральные качества того, кто к ним обращается. Как вы знаете, закон о Непростительных приняли относительно недавно. Прежде законодательство в этой области было довольно обширным, и наказания назначались по факту преступления, а не по факту применения каких-то конкретных чар.

Кто-то из Хаффлпаффа поинтересовался:

– А правда, что убийство раскалывает душу, или все-таки это метафора?

– Это правда, – отрезал Флитвик, не желая дискутировать на такую скользкую тему, но на следующий день, в субботу, вернулся к этому вопросу в разговоре со мной. Похоже, профессора беспокоило мое нравственное состояние, подвергавшееся, как ему казалось, серьезной угрозе со стороны Пожирателей, и беседу, затеянную им на первом сентябрьском уроке, мы периодически возобновляли. Я не возражал, но и не слишком понимал, зачем ему это надо: по крайней мере, до сих пор занимаемое мной положение ничем меня не искушало и не требовало сделок с совестью.

– А вы, Линг, как считаете? – спросил тогда Флитвик. – Метафора это или нет?

– Скорее всего, нет, – ответил я, вспомнив рассказ Дамблдора о создании крестражей, – но на самом деле все зависит от ситуации. Убийства тоже бывают разными.

– Да, – невесело согласился Флитвик, – бывают…

Он замолчал, словно не зная, стоит ли продолжать, однако чтобы прочесть мысли профессора, легилименции не требовалось.

– Вы имеете в виду Фенрира? – полувопросительно сказал я. Флитвик поднял голову. – Если его, то это ведь вообще не убийство, а нечто вроде санитарной меры, как бешеную собаку пристрелить, которая иногда по-человечески разговаривает, но человеком от этого не становится.

– Я имею в виду, – мягко произнес Флитвик, – что если у вас на пути встанет кто-нибудь еще, вам после Фенрира будет значительно проще поднять на него руку, и своему поступку вы найдете столь же логичное объяснение.

Слова Флитвика не слишком меня удивили – к тому времени он, похоже, внутренне согласился с решением Дамблдора и больше не утверждал, что у меня с Пожирателями нет ничего общего. Когда мы встретились в конце этой сумасшедшей недели, профессор в первую очередь коснулся проблемы гриффиндорского меча.

– Знаю, вы дружите с Луной, – сказал мне Флитвик, – и возможно, к вашим словам она прислушается больше, чем к моим. Скажите ей, что этот абсурдный поступок – полная безответственность. Она рискует не только ночевкой в камере; ее вполне могут отчислить из школы! На моей памяти не было случая, чтобы студенты похищали бесценные исторические реликвии, да еще и вламываясь ради этого в кабинет директора… Даже когда здесь хозяйничала Амбридж, все ограничивалось только шуточками братьев Уизли.

Я вспомнил некоторые «шуточки» Близнецов, которые с трудом можно было назвать таковыми, однако спорить не стал и обещал поговорить с Луной, хотя не слишком надеялся на ее вразумление – убедить Луну в том, в чем она не хотела убеждаться, было практически невозможно.

– Есть еще одна проблема, – Флитвик протянул мне журнал. – Взгляните.

Передо мной был «Придира», журнал отца Луны, обычно пестревший изображениями загадочных и невиданных существ и рассказывающий о событиях весьма удивительных даже с точки зрения волшебников. Сейчас на обложке изображался некий человекоподобный субъект с желтыми глазами, поросший коричневой шерстью, а внизу крупными буквами шел заголовок: «Сатир-овцевод возвращается?» Я с некоторым удивлением посмотрел на Флитвика, и он постучал пальцем по правой стороне обложки, где располагались менее броские названия.

«Десять вопросов Министерству». «Таинственное исчезновение чиновника по надзору за заключенными». «Осенняя депрессия или бум рождаемости дементоров?». Я глазам своим не верил. С каких это пор «Придира» превратился в оппозиционный орган?

– Он что, в свободной продаже? – изумленно спросил я.

– Пока купить можно, – ответил Флитвик, – но если Ксено Лавгуд продолжит в том же духе, то окажется в Азкабане.

– И вы считаете, если я скажу об этом Луне, она сразу со мной согласится, напишет отцу, и он вернется к своим старым темам про мух-колотушек, вампиров и кизляков?

– Все зависит от того, как вы ей об этом скажете, – Флитвик вздохнул. – В конце концов, не зря же вы носите на руке Метку – в такой ситуации имеет смысл воспользоваться своим положением.

Остаток субботы я ходил под впечатлением от разговора с профессором и, не в силах сосредоточиться на домашних заданиях, ушел из библиотеки, чтобы посвятить вечер биографии Дамблдора. Книга подходила к концу: непрочитанным в ней оставалось меньше четверти, и я был немало разочарован.

– Может мне кто-нибудь объяснить, почему из-за этой книжки все так напрягаются? – спросил я, помахав в воздухе «Жизнью и жутью…», когда мои товарищи укладывались спать.

– Из-за сестры-сквиба, – сказал Флетчер.

– Из-за Гриндевальда, – одновременно с ним произнес Пирс.

– Из-за непонятной смерти сестры-сквиба, – поправил Флетчера Нотт, – и из-за жестокого с ней обращения.

– Во-первых, тут нигде не написано, что его сестра точно была сквибом – это лишь версия, – недовольно заметил я. – А во-вторых, даже если и так, что в этом ужасного?

– В принципе ничего, если семья нормальная, – сказал Пирс. – Но если с тобой обращаются, как с этой Арианой… К тому же, он дружил с Гриндевальдом. Ты письмо читал, которое там приводится?

– Читал, и что?

– Ничего не напомнило?

– Такие идеи витают в воздухе, – я пожал плечами. – Чему тут удивляться?

– Дамблдор разделял идеи Гриндевальда, – продолжал втолковывать мне Пирс. – Это то же самое, как если бы он разделял идеи твоего босса.

– Тогда разделял, потом передумал. Что в этом особенного?

– Дамблдор, который всегда боролся с Темными искусствами, дружил с парнем, выгнанным даже из Дурмштранга! – воскликнул Пирс. – А Дурмштранг – это тебе не Хогвартс, там совсем иные порядки, и чтобы оттуда вылететь, надо исполнить очень серьезное Темное колдовство. К тому же, ты знаешь, кем стал этот Гриндевальд. Неудивительно, что все только разводят руками.

– Дамблдор боролся не с Темными искусствами, а с их неправедным использованием, – возразил я. – И вообще, я его не выгораживаю. Эта история с Арианой действительно не делает ему чести, но два месяца летней дружбы с очередным будущим Врагом номер один…

– Скитер намекает, что они проводили какой-то Темный ритуал, – заметил Нотт. – И что Ариану просто-напросто убили.

– Если это так, Дамблдор своей праведностью всю жизнь замаливал грехи, – сказал я. – И не погибни Ариана, кто знает, в кого бы он превратился на пару с Гриндевальдом.

– Тебе только адвокатом быть, – проговорил Нотт. – Ты чему угодно найдешь оправдание.

– Я никого не оправдываю, просто стараюсь быть объективным, – ответил я, вспомнив, впрочем, похожие слова Флитвика. – Намеки Скитер – это домыслы, а домыслы, как тебе известно, в суде не учитываются.

Наши споры ни к чему не привели; каждый остался при своем мнении. Все улеглись, один лишь я продолжал читать «Жизнь и жуть…», неуклонно приближаясь к финалу. Был час ночи, когда я перевернул очередную страницу и прочел следующее: «Однако, несмотря на это, Дамблдору все же было о чем волноваться – его младший брат Аберфорт удостоился внимания Визенгамота, оказавшись обвинен в злоупотреблении магией. И без того ведя сомнительный образ жизни, он умудрился попасться на заклинании коз в лучших традициях древней Европы, разве что не украшая животных венками и не пытаясь устраивать на улицах Хогсмида факельные шествия с обнаженными вакханками. Замять дело не удалось, и за свои фривольные эксперименты Аберфорт отделался внушительным штрафом, который, впрочем, пришлось оплачивать пристыженному Альбусу, после чего расстояние между братьями увеличилось до астрономической величины, пусть физически их разделяли немногие мили…»

Не веря своим глазам, я перечитал абзац. Потом перечитал еще раз. А потом со мной случилась истерика. Я хохотал до слез, представляя, как Аберфорт а ля Пан, верхом на козле и с кувшином вина в руке, возглавляет процессию бесноватых. И этот человек утверждал, что у меня в голове одна макулатура? А что в голове у него?

Разбуженные Пирс, Нотт и Флетчер сперва начали ругаться, а потом заинтересовались, что же довело меня до такого состояния.

– Разве вы не читали? – сквозь смех проговорил я.

– Я только полистал, – признался Нотт, взяв книгу в руки.