Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 72 страниц)

– Слушай, Джинни, – сказал я, не без труда удерживая себя от улыбки. – Давай начистоту. Я ведь знаю, как ты ко мне относишься. Министерство, Астрономическая башня – мы с тобой отличная команда, друг друга с полуслова понимаем. Поттера здесь нет, и нам можно больше не притво…

За такие вольности я получил уверенный удар кулаком под ребро. Джинни набросилась на меня, словно взбесившаяся миссис Норрис, и мне оставалось только прикрываться, чтобы она не задела шрамы.

– Ладно, ладно тебе! – смеялся я, отступая к входным дверям. – Да хватит, это шутка была!

– Шутка? – кричала разъяренная Джинни. – Я тебе сейчас такую шутку покажу, придурок, что тебя по кусочкам будут собирать!..

Она толкнула меня на крыльцо, и я чуть не упал, споткнувшись о ступеньку.

– Мисс Уизли!

К нам приближалась профессор Спраут с горшком склизкого кожелюба, который она левитировала перед собой на порядочном расстоянии.

– Мисс Уизли, будьте так добры, откройте мне дверь, – твердо сказала профессор. Джинни с недовольным видом начала подниматься по лестнице. – И постарайтесь впредь не забывать, – продолжала она, – что за нападение на старшего префекта вы можете оказаться на цепи.

Это был камешек в мой огород: доклады Кэрроу о серьезных нарушениях входили в мои прямые обязанности. Но не только в мои.

– Профессор Спраут, – решил я не оставаться в долгу. – Пожалуйста, не нужно сообщать об этом Кэрроу. Мы с Джинни просто дурачились.

– Профессору Кэрроу, мистер Ди, – все тем же непререкаемым тоном ответила Спраут и скрылась вместе с Джинни в замке, оставив меня у входа с улыбкой на лице.

Не знаю, какие последствия имел в виду Снейп, рисуя мне невеселые перспективы обладания Меткой, но он явно преувеличивал. Со стороны учащихся проблем не возникало и возникнуть не могло: никому не хотелось связываться с Пожирателем и, по слухам, оборотнем в одном лице, а профессора, к их чести, не делали различий между студентами. К тому же, моя репутация, сложившаяся за шесть лет учебы, была не самой худшей из возможных, поскольку единственным объектом своих опасных магических экспериментов являлся лишь я сам.

Всевозможные обязанности старосты отнимали у меня то время, которое я предпочел бы посвятить чтению купленных в Косом переулке книг. Практикумы оказались захватывающими, словно триллер, и мне не терпелось воплотить в жизнь кое-какие заклинания, но от этого воплощения меня то и дело отвлекали старосты, Кэрроу и, что хуже всего, капитаны квиддичных команд.

Я никогда не понимал квиддич и прежде был к нему равнодушен, однако теперь, оказавшись едва ли не в центре плетущихся в Хогвартсе спортивных интриг, возненавидел его всей душой, и будь моя воля, запретил бы игру ко всем чертям. Но запрещать квиддич было нельзя – спорт давал возможность выпустить пар, снять напряжение, поорать, позлиться на соперников, поболеть за своих и занять голову не изобретением изощренных методов нарушения правил, а подсчетом очков. В конечном итоге мне на выручку пришла Балстроуд. В квиддиче она разбиралась получше моего (говоря откровенно, лучше меня в нем разбирался даже Филч), и заметив, что один только вид капитанов выводит меня из равновесия, взяла разбор всех конфликтов, возникавших между командами, на себя.

Наиболее заметные перемены в отношении ко мне произошли со стороны Слагхорна. Согласно программе, в первом семестре седьмого курса мы изучали зелья, приготовление которых требовалось на вступительных экзаменах в Британский и Европейский университеты магии, а во втором должны были пройтись по всем основным положениям дисциплины и подготовиться к выпускным. Слагхорн, наконец, перестал лепить из меня гения-зельевара, способного поступить сразу на второй курс, и давал сложные, но выполнимые задачи, позволяя довести их решение до конца. К тому же, теперь он мог уделять каждому из нас больше времени, лишившись в этом году сразу трех своих учеников – Поттера, Грейнджер и Уизли.

Из всех факультетов Гриффиндор наиболее серьезно пострадал от нового закона о магглорожденных. Седьмой курс уменьшился едва ли не вполовину, шестой и пятый тоже заметно поредели. На втором месте по убыли студентов оказался Хаффлпафф; Равенкло и Слизерина закон практически не коснулся. Из-за такого сокращения седьмые курсы ходили на основные предметы вместе, и на обязательных дисциплинах народу было многовато.

Во время истории и маггловедения каждый занимался своими делами. Профессору Биннсу было все равно, слушает его кто-то или нет – он знай себе вещал о перипетиях новейшей истории, и хотя рассказы эти иногда бывали интересными, обычно я что-нибудь читал или устраивал с Пирсом бои насекомых. Мы рисовали на пергаменте жуков или тараканов, оживляли их и натравливали друг на друга. Нарисованные насекомые сражались лапами, рогами и мандибулами, и в процессе боя мы либо подрисовывали им утраченные фрагменты, либо оставляли бойцов без нашей помощи, на произвол судьбы. Иногда перед дракой мы запускали их в нарисованный лабиринт, так что прежде, чем добраться до расположенного в центре ринга, бойцам приходилось плутать по кривым переходам, возмущенно шевеля усами и пытаясь проломить двумерные стены, отделявшие их от противника.

В отличие от Биннса, Алекто Кэрроу рассказывала вдохновенно, но вся ее энергия пропадала впустую. Сперва мы восприняли ее уроки как юмористическое шоу, но быстро выяснилось, что Кэрроу не собирается нас веселить – она была настроена серьезно. Возможно, ее речи производили впечатление на первокурсников, однако седьмые курсы уже знали, что магглы хоть и бывают такими, какими их рисовало буйное воображение Алекто, но не все и не всегда. Поняв, что Кэрроу не шутит, а смеяться запрещено, мы углубились в свои занятия: писали контрольные по другим предметам, читали, переписывались или тихо болтали. Первое время никто не выступал, однако скоро нервы Гриффиндора не выдержали: защитники магглов под предводительством Лонгботтома, принявшего у Поттера эстафету правдолюбия, периодически норовили вернуть Кэрроу в реальность, желая услышать научное объяснение феномена воровства магической силы, о котором профессор с такой охотой рассуждала. Но Снейп знал, кого брать на эту должность – сестра Амикуса Кэрроу не имела никакого представления о научных достижениях магического мира, а ведь окажись на ее месте колдун с мозгами, кто знает, чем бы заканчивались подобные дискуссии.

Впрочем, иногда слово брали и представители других факультетов. Однажды проняло даже Пирса. Когда Кэрроу затронула тему каннибализма, процветавшего среди диких пещерных племен, он оторвал глаза от листа, на котором его жук с ветвистыми рогами боролся с моим бронированным червяком, поднял голову и скептически произнес:

– Если бы гвинейский шаман вышел драться с нынешним главой аврората, я бы поставил на шамана. Отец рассказывал, что магия, основанная на жертвах и крови, особенно на человеческой крови, едва ли не самая сильная из всех.

– Да у этих дикарей даже палочек нет, – усмехнулась Кэрроу.

– Зато у них есть высушенные черепа, – возразил Пирс. – Они аккумулируют и трансформируют энергию…

– Эти шаманы что, приносят в жертву людей? – спросила староста Равенкло, обернувшись к Пирсу с передней парты.

– Высушенные черепа делают в Бразилии, а не в Гвинее, – со знанием дела заметила Полина, однако Пирс не сдавался:

– В Бразилии тоже есть магия крови.

– А важно, чья кровь – волшебников или магглов? – поинтересовался Крэбб.

При этих словах немедленно проснулся Гриффиндор. Разгорелась дискуссия. Пирсу пришлось отвечать и за отца, в молодости посетившего Гвинею, и за бразильских колдунов, высушивавших черепа своих жертв, и за политику чистоты крови. Жук на пергаменте давным-давно пал жертвой зубов моего червя, когда Кэрроу, наконец, утихомирила спорщиков и перешла к другим примерам из древней маггловской истории, на этот раз обойдя каннибалов стороной.

С кровью в этом году были связаны не только министерские законы и чистки.

… – Некромантия?!

– Мы будем пробуждать мертвецов? Создавать инферналов?

– А разве это не Темная магия?

На первом уроке по древним рунам профессору Асвинн пришлось выдержать целый шквал подобных вопросов. Я уже успел почитать новый учебник, но остальные получили его только на уроке и несколько минут изумленно листали, знакомясь с темами, ожидавшими нас в этом году. Профессор Асвинн стояла перед нами с таким снисходительным выражением лица, будто мы были дошкольниками, устроившими за завтраком бунт против надоевшей каши. Когда вопросы иссякли, она взяла слово.

– Мне очень жаль, – сказала профессор, – но вы забыли все, чему учились на третьем курсе.

В классе раздалось гудение, означавшее, что конечно забыли – лет-то сколько прошло!

– Кто ответит, как Один получил руны?

– Он висел на Мировом дереве…

– … на Иггдрасиле…

– … вниз головой!

– А потом послал свой дух к рунам, чтобы их забрать, – закончила Полина. Судя по ее заинтересованному виду, темы нового учебника пришлись ей по душе.

– Вы передали общий смысл, но не сказали самого главного, – покачала головой Асвинн. – Один висел на Мировом дереве не просто так – он проходил шаманское испытание. Помните, он пронзил себя копьем, и капли его крови упали к корням Иггдрасиля? Эта кровь пробудила руны, скрытые внизу, в подземном мире, и только тогда Один смог их увидеть. Так что руны изначально принадлежат нижним мирам; магия, связанная с ними, черпает силы в глубинах, а глубины всегда темны. Разумеется, мы не будем говорить с мертвыми и создавать инферналов, но вы должны знать, как это делалось раньше, хотя бы в общих чертах. К тому же, рунная магия – это не только некромантия. Разве вам не интересно, к примеру, узнать свое животное-покровителя?

– У нас есть патронусы, – заметил Майкл Корнер.

– Животное-покровитель – не патронус, – объяснила профессор. – Это живой и сильный дух, магическое существо, призванное с помощью рун и способное помочь вам в трудную минуту… Но, разумеется, если кто-то категорически не желает учиться по этому учебнику, я подготовлю вам темы сочинений и переводы.

Желающих работать с текстами не нашлось – перспектива обрести животное-покровителя перевесила осторожное отношение к Темной магии в любом ее проявлении.

После этого урока Полина оказалась настолько захвачена рунами, что временами напоминала мне Гермиону с ее одержимостью учебниками, пособиями и самостоятельными работами. Полина буквально преследовала профессора Асвинн, стремясь получить от нее новые материалы или рекомендации по дополнительной литературе; она лишила Пирса спокойной жизни, досаждая ему своими открытиями, и то и дело повторяла, что никогда прежде не считала руны чем-то достойным внимания, поскольку никто в ее семье не увлекался этой древней магией.

– Представляешь, – восторженно говорила Полина перед одним из уроков, тыча пальцем в рунический знак из потрепанной книжки с длинным названием, известным только специалистам-рунологам, – если я правильно его вырежу, то уже нигде не заблужусь!

– А где ты вообще собираешься заблудиться? – устало осведомился Пирс, подпирая плечом стену кабинета.

– В лесу, например… или в незнакомом городе. Да мало ли где!

– Отец в таких случаях пользуется GPS, – саркастически заметил Пирс, чем навлек на себя Полинин гнев и вопрос Падмы Патил, с интересом слушавшей их диалог, что это за заклинание такое – GPS.

Хотя в августе я сетовал на то, что Флитвик без труда разобрался в плане Дамблдора сделать из меня Пожирателя, сейчас такая догадливость только радовала. Неизвестно, как сложились бы наши субботние уроки, оставайся он в неведении.

Придя на свое первое дополнительное занятие, я встретил укоризненный взгляд профессора.

– Ну рассказывайте, что там с вами стряслось, – проговорил Флитвик. – Директор объяснил мне в двух словах, но хотелось бы послушать полную версию.

– Просто стало любопытно, как теперь выглядит мой патронус, – со смущением в голосе ответил я, чувствуя себя полным идиотом. – Профессор, пожалуйста, не рассказывайте никому…

Флитвик усмехнулся и кивнул:

– Хорошо, хорошо, Линг, на этот счет можете не беспокоиться. Но что значит «теперь»? Ведь патронусы-тени не могут меняться, как обычные патронусы…

– Дело в том, – начал я, – что когда профессор Снейп объяснял мне про Темную метку, он сказал, что это сложное многоуровневое заклинание, которое встраивается в магические поля волшебника и каким-то образом влияет на все его колдовство. Например, заклинания воздуха стали у меня получаться хуже, а заклинания воды – лучше. Я подумал, что Метка могла повлиять и на патронуса… ну и вызвал его. А он напал. Я даже не успел ничего сделать.

Флитвик слушал меня со все возрастающим интересом.

– Подумать только, – произнес он. – Заклинание Метки сливается с магическими полями ее обладателя и перестраивает их под себя! Впечатляет, впечатляет… – он спустился со стула и начал взад-вперед ходить по кабинету. Прошла почти минута, прежде чем профессор очнулся от своих размышлений и вновь заговорил.

– Значит, теперь заклинания водной стихии получаются у вас лучше. Как думаете, почему это так?

– Скорее всего потому, что В… в смысле Темный Лорд предпочитает использовать в своих чарах элемент воды, – предположил я. Флитвик вернулся за стол.

– Ага, – сказал он. – И поэтому возникли проблемы с воздухом. А как ваша плеть?

– С плетью вроде все в порядке.

Флитвик снова помолчал.

– Кроме патронуса и чар стихий, вы заметили еще какие-нибудь изменения?

– Кажется, нет.

Я не стал упоминать о том, как чары Темной метки выглядят со стороны, уже начиная чувствовать себя объектом профессионального интереса Флитвика – иначе говоря, подопытным кроликом.

– Ну хорошо, – сказал профессор, решив, наконец, заняться делом. – Давайте посмотрим, что случилось с вашим патронусом, и начнем потихоньку его приручать.

Флитвик достал стоявший на полке преобразователь четырехмерного континуума, немного поколдовал, но на этот раз его кабинет не стал увеличиваться. Вместо этого в одной из стен возник недлинный узкий коридор, в котором моему патронусу было сложно разгуляться. Я поднялся; профессор встал рядом, держа наготове палочку.

– Он очень злой, – на всякий случай предупредил я, но Флитвик только махнул рукой.

– Вызывайте и ни о чем не беспокойтесь.

Я постарался выстрелить заклинанием как можно дальше. Мои предварительные прогнозы оправдались: окутанный ярко-малиновой аурой, патронус бросился на нас в тот же миг, как полностью обрел материальность, но через секунду налетел на выставленное Флитвиком охранное заклятье, оказавшись запертым в коридоре. Яростно шипя и мотая головой, патронус хлестал хвостом из стороны в сторону, бился лбом о невидимую преграду и пытался царапать ее когтями. Флитвик смотрел на него чуть ли не с восхищением.

– Впечатляет… – негромко повторил он. – А знаете, что впечатляет больше всего? – продолжал профессор, поднимая голову и глядя мне прямо в глаза. – То, Линг, что это чудовище – ваша неотъемлемая часть.

Сперва я не понял подтекста фразы Флитвика. Неужели мне следовало стыдиться патронуса лишь потому, что он отражал темную сторону моей личности и брал силы для воплощения в негативных эмоциях? Я собрался было возразить, однако профессор еще не закончил.

– Не поймите меня неправильно – я вовсе не ставлю вам это в вину. Напротив. Он… – Флитвик указал на разъяренного патронуса, все еще стремящегося пробить защиту, – живет в каждом из нас, без исключения. Но нам не нравится об этом думать. Куда приятнее в случае необходимости вызвать изящное, красивое, сверкающее создание, представляя его своим альтер эго… Приятно тешить себя иллюзией, будто мы хорошие, а если и делаем что-то плохое, то виноваты в этом обстоятельства… или другие колдуны, или магглы, или Министерство, или кто-нибудь еще. А он… – Флитвик снова указал на патронуса, – не позволит вам так размечтаться.

– Но я никогда не утверждал, что во всем виноваты обстоятельства, – осторожно заметил я, разобравшись, наконец, к чему клонит профессор. – Я никого ни в чем не обвинял и не обвиняю. Наоборот, я в определенном смысле рад, что все так получилось, потому что смотрю на это как на урок. Уроки ведь не бывают хорошими или плохими. Это ученики бывают ленивыми.

– Бывают и ленивыми, – сказал Флитвик. – И вы, в отличие от них, хотите учиться. Но, стремясь к знаниям и опыту, вы готовы учиться у всех, кто способен научить вас хоть чему-то. Дамблдор… – профессор осекся, словно пожалев, что в пылу разговора произнес имя покойного директора, – Дамблдор говорил, что вашим главным достоинством является умение принимать людей такими, какие они есть, без условий, без вопросов, без попыток переделать их под себя. Но это достоинство лишь в том случае, если не является равнодушием. Да, вы принимаете, не задаете вопросов – тем не менее, всегда ли это правильно? Уроки не бывают плохими, а вот учителя бывают, и еще как!..

– Я не согласен! – возразил я. – Учителя только учат, а решения принимают ученики. Это они выбирают, какие знания использовать и в каких обстоятельствах.

– Верно, Линг, но учителя – не функции и не бездушные машины. Они – живые люди, у них есть желания, мечты, проблемы, пристрастия… Большинство передает свою жизненную позицию косвенно, оставляя студентам возможность формировать собственное мировоззрение, но есть и такие, которые поступают с точностью до наоборот. Поэтому их ученики владеют лишь ограниченным числом вариантов применения полученных знаний и не способны принять полноценное решение с опорой на свое, а не на чужое мнение… В некотором смысле вам повезло, – Флитвик в третий раз указал на патронуса, уставшего биться о прозрачную стену и сидевшего теперь без движения, словно статуя. – Вы всегда будете видеть перед собой свою темную сторону, а потому должны быть критичными, особенно сейчас. Не считайте, что он – настоящий вы, даже если вас станут активно к этому подталкивать.

– Выбор, о котором вы говорите, это всегда выбор одного из двух, – не удержался я, – и ни один из них не лучше другого, если нас принуждают выбирать. В чем разница между хорошим отношением к магглам и плохим отношением к магглам, если и то, и другое продиктовано, по сути, лишь нашим превосходством над ними? Меня призывают верить, что первое правильно, а второе – нет, только потому, что с моральной точки зрения любовь лучше ненависти. А точнее, безопаснее. Все просто помешаны на безопасности!..

Я прервался, почувствовав, что зашел в своих рассуждениях не в ту степь. Флитвик молчал.

– Ваша позиция мне ясна, – наконец, произнес он, – и я подумаю, что на это ответить. А пока давайте займемся патронусом. Кажется, он у нас заскучал.

С питонами я встретился только в конце сентября. На улице ненадолго потеплело, выглянуло солнце, и ученики снова проводили выходные за стенами замка. Первую половину месяца я чувствовал себя неважно, а потому все свободное время старался уделять отдыху, оправдывая этим свое промедление, но в последнюю неделю решил, наконец, избавиться от груза неопределенности, увидеться со змеями и выяснить, что им от меня надо.

– Выглядишь недовольным, – заявил питон, выползший из норы на мой зов. – Может, нам не стоило стараться?

– Я должен был додуматься сам, – с досадой ответил я. – Все же на поверхности лежало!..

– Ага, – хмыкнул питон. – На поверхности. Ползли это мы, как вдруг видим – лежишь ты на поверхности…

Вопреки желанию я усмехнулся.

– Ладно, детеныш, слушай внимательно, – проговорил питон. – За тобой теперь должок, о чем ты наверняка уже догадался…

– И чего вы хотите? – спросил я. Питон недовольно зашипел:

– Ну что за манера такая – перебивать на самом важном месте? Говорят же тебе – слушай внимательно!

– Извини, – сказал я. Питон свился в кольца и поднял голову, став похожим на кобру.

– Но должен ты не лично нам. Твой долг жизни – перед всем змеиным племенем.

«Плохо», подумал я, тут же вспомнив о Нагайне. Питон будто прочел мои мысли.

– Разумеется, это не значит, что если на тебя нападет какой-нибудь свихнувшийся василиск, ты обязан позволить ему себя слопать. Действуй по ситуации. Просто помни, что свой долг ты можешь отдать любой попавшей в беду змее. Сегодня, завтра, через десять лет – неважно. Уяснил?

– Уяснил.

– Вот и отлично, – питон вернулся в горизонтальное положение и заскользил к норе.

«Десять лет, – скептически подумал я, поднимаясь из травы и глядя на черное отверстие, в котором исчез мой собеседник. – Твоими бы устами, змей…» Повернувшись, я направился обратно к школе, накинув на голову капюшон и не обращая внимания на гулявших неподалеку учеников, которые могли заметить мой короткий диалог.