Текст книги "Хогвартс. Альтернативная история."

Автор книги: Amargo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 72 страниц)

Глава 30

Меня разбудили голоса. Сперва они раздавались будто издалека, нечеткие, глухие, сливавшиеся в один бубнящий гул. По мере того, как я возвращался из сновидческой реальности, они становились отчетливыми, резкими и неприятными. Кто-то спорил, кричал… потом воцарилась тишина. Я приоткрыл глаза – в палате горел свет, но было неясно, день сейчас или ночь. В проходе стояли какие-то люди, чьи-то силуэты виднелись на кроватях по соседству. До меня донесся спокойный голос Дамблдора, обращавшегося к какому-то Корнелиусу… Корнелиус ответил – в голосе испуг, наигранные угрозы, – что-то про оборотней, Хагрида… ну сколько можно об одном и том же!.. А потом промелькнуло имя – Волдеморт. Я раскрыл глаза пошире, не желая ничего пропустить, и осторожно сел, стараясь не обращать внимания на закружившуюся голову.

На кровати по ту сторону прохода сидел Поттер в окружении своих гриффиндорских приятелей и еще нескольких незнакомых мне людей. Рядом стояли Дамблдор, Снейп и тот, кого звали Корнелиусом. Я видел его раньше, в комиссии, приезжавшей казнить гиппогрифа. Кажется, это был Фадж, министр магии. Он спорил с Дамблдором, не желая верить тому, о чем они только что говорили, отказываясь признать очевидное.

Решив, что слов здесь недостаточно, до сих пор молчавший Снейп шагнул к министру и засучил рукав. Он стоял ко мне вполоборота, и с замиранием сердца я увидел у него на руке большое черное клеймо. Даже отсюда, с расстояния трех-четырех метров, можно было понять, что этот череп со змеей – не обычная татуировка. Темная Метка была самым настоящим выжженным в коже клеймом. Однако в отличие от клейм, которыми метят скот, его рисунок был четким: тонкие детали, чешуя змеи, раздвоенный язык, швы на черепной коробке… Я был заворожен меткой – она гипнотизировала, притягивала, будто накладывая Imperio и заставляя подчиняться. Снейп что-то говорил Фаджу, но тот явно не был настроен на лекции и объяснения; его лицо искажалось, становилось все безумнее, мрачнее и в конце концов министр бросился прочь из палаты. Однако перед самым выходом он вдруг остановился, повернул назад и подошел к Поттеру.

– Вот ваш выигрыш, – он бросил ему на кровать тяжелый мешок. – Надеюсь, вы понимаете, что никакой церемонии награждения при данных обстоятельствах не состоится.

И с этими словами покинул больницу.

Дамблдор казался не слишком расстроенным таким поведением министра – вероятно, ничего другого от него и не ожидал. Он начал отдавать распоряжения незнакомым мне людям, что-то говорил Макгонагалл и Помфри, тотчас же отправившихся исполнять его указания, а я не отрывал глаз от Снейпа, который в молчании замер поодаль, напряженно глядя на Дамблдора. Темная Метка, так вот она какая! Она есть у всех Пожирателей, ближайших соратников Волдеморта. Но с чего вдруг Снейпу вздумалось совать ее под нос Фаджу? «Этому есть только одно объяснение, – в непонятном восторге подумал я. – Темный Лорд возродился, но министр отказывается в это поверить!»

Неожиданно я осознал, что в палате воцарилась тишина. Снейп смотрел на меня в упор – я и не заметил, как он перестал следить за Дамблдором. «Не стоило подниматься», с досадой подумал я, увидев, что являюсь теперь объектом пристального внимания всех, кто в данный момент находился в больнице.

– Полагаю, Линг, вы слышали достаточно и уже поняли, что здесь происходит? – полувопросительно сказал Дамблдор.

Я кивнул.

– Прекрасно, – директор развернулся к остальным и произнес:

– А сейчас я хотел бы представить некоторым из присутствующих нашего гостя. Сириус!..

Отсюда, с кровати, я не видел того, кто находился на полу прохода. Анимаг в образе собаки сидел так, что никто не обращал на него внимания до тех пор, пока его не попросили превратиться. Похоже, последний год не пошел Блэку на пользу – он был таким же ободранным, худым и бледным, с грязными длинными волосами. Однако выражение его лица разительно отличалось от того, которое мне довелось увидеть в коридоре третьего этажа. Он больше не был одинок и загнан в угол. Сейчас все вокруг него были друзьями.

Точнее, почти все, потому что на лице Снейпа при встрече со своим старым врагом не отразилось никакой радости. То же можно было сказать и о Сириусе.

Я прислонился к подушке, наблюдая за тем, как Снейп и Блэк с отвращением пожимают друг другу руки, как Дамблдор просит Блэка собрать какую-то старую команду (фамилия Флетчера немного меня насторожила, но мало ли в Британии Флетчеров), как Блэк превращается обратно в собаку и покидает больницу. Наконец, очередь дошла и до Снейпа.

– Северус, – Дамблдор повернулся к Снейпу, – вы знаете, о чем я хочу вас попросить. Если вы на это готовы…

– Готов, – ответил Снейп.

Еще ничего не произошло – директор только закончил свою фразу, а Снейп едва договорил «готов», – но мне стало ясно, в чем заключается эта просьба. Профессор быстро вышел за дверь; скоро за ним последовал и директор. Не желая ни с кем говорить, я тут же лег и забрался с головой под одеяло.

Столько впечатлений за какие-то полчаса! Я понимал лишь то, что Волдеморт вернулся, что Дамблдор собирает преданных ему людей, а Снейп отправился к Темному Лорду. Мне было невероятно любопытно узнать, каким образом здесь оказались Поттер и Фадж, но спросить было не у кого – друзья Поттера и незнакомая женщина скоро ушли, а сам Поттер уснул, напоенный зельем.

Когда свет погас, я выбрался из-под одеяла и тихо приблизился к спящему. Раньше мне никогда не доводилось применять легилименцию к людям, находящимся без сознания, и уж тем более к спящим волшебникам. Но не было сил терпеть до утра – к тому же, как только вернется мадам Помфри, она наверняка напоит меня еще какой-нибудь гадостью, и я снова на сутки отрублюсь. Так что либо сейчас, либо никогда.

Я сел на соседнюю кровать, дав себе слово посмотреть только то, о чем беседовали министр и Дамблдор. Глядя чуть поверх головы Поттера, я настроился на его энергии, хаотичные, бурлящие, беспокойные, но не доходящие до сознания, на которое сейчас влияло зелье снов без сновидений. Он ничего не почувствует, решил я и плавно погрузился в его память.

Сцены сменялись одна за другой – вот Дамблдор, Фадж, который не желает верить в очевидное, а вот… я не мог поверить своим глазам! Аластор Хмури оказался совсем не Хмури, а Пожирателем Смерти, целый год продержавшим настоящего аврора в сундуке! Это потрясло меня настолько, что я едва не прервал контакт. Слишком о многом хотелось подумать после увиденного – но что же случилось еще раньше?..

… Когда я вернулся, Поттер все также спал, а мадам Помфри все также не было. Я добрался до своей кровати и опустился на смятое одеяло. Перед моими глазами стоял Волдеморт, возникающий из огромного котла и наколдовывающий Петтигрю серебряную руку… прилетевшие на зов Пожиратели – министерский палач Макнейр, отец Нотта, отец Малфоя, отцы Крэбба и Гойла!.. странная игра палочек Поттера и Волдеморта… Только спустя несколько минут я осознал, что, вспоминая увиденное, испытываю какой-то болезненный восторг, уже знакомый мне при взгляде на Темную Метку Снейпа. А Хмури? Как теперь понять его поступки? Почему он следил за слизеринцами? Почему следил за мной – ведь у меня нет родителей, Пожирателей Смерти… И как объяснить его фразу: «Потом еще спасибо скажешь?», произнесенную здесь, в этой комнате, всего лишь сутки назад? Теперь уже не спросить – этот человек хуже чем мертв…

Неожиданно меня разобрал смех. Я спрятал лицо в ладони, краем сознания понимая, что выгляжу настоящим безумцем, но ничего не мог с собой поделать. «Наверное, это просто отходняк, – думал я, – отходняк от легилименции, от зелья, от Круциатуса…» Надо дождаться мадам Помфри, пусть она даст снотворного, чтобы я проспал еще часов двенадцать, до самого обеда.

Целительница вернулась через десять минут, когда я уже успокоился и просто сидел на кровати, размышляя о том, почему это я не хочу есть, если с момента применения Crucio прошло уже около двух суток.

– Вы дали мне зелье Голода? – поинтересовался я у мадам Помфри, которая встревожено смотрела на меня, идя по проходу между кроватями.

– Нет, – чуть резче обычного ответила мадам Помфри и, не останавливаясь, проследовала к себе в кабинет. Слегка удивленно я посмотрел ей вслед, но менее чем через минуту она вернулась со стаканом дымящегося голубоватого напитка.

– Выпей это, – сказала она и протянула мне стакан. Я взял его и принюхался. Ага, успокоительное. Ну да, я же буйный псих. Залпом проглотив поданное зелье, я вернул стакан и улегся под одеяло. «Пусть так», думал я, закрывая глаза. Мысли, еще секунду назад суетившиеся в голове, словно тараканы в гнезде, постепенно успокаивались. Завтра… завтра я что-нибудь узнаю… Спустя несколько мгновений я провалился в сон – в сон без сновидений, без мыслей, без чувств.

После очередного пробуждения настроение у меня было препаршивейшее. В больнице я остался один – видимо, Поттер покинул ее еще утром. Одевшись и заправив постель, я наколдовал для палочки новое крепление и поместил ее туда, решив, что вряд ли за дверью меня поджидает отряд авроров, посланных засадить нарушителя закона о Непростительных заклятьях в Азкабан. Не желая встречаться с мадам Помфри, я направился к выходу, собираясь с мыслями. Распахнув дверь, я нос к носу столкнулся с Пирсом и Полиной, за которыми следовал Нотт и, что меня крайне удивило, Луна Лавгуд.

– Вот он, – удовлетворенно констатировал Пирс. – Очнулся, наконец.

– Очнулся, – вяло согласился я.

– Ну и хорошо, – Пирс схватил меня за плечо. – Пошли с нами.

– Куда еще?

– Давай без возражений.

Мы не стали спускаться с этажа. Вместо этого мои товарищи зашли в один из свободных классов, располагавшихся вдали от основных коридоров. Нотт тут же уселся на подоконник, а Луна, Полина и Пирс придвинули стулья к первой парте у окна, пригласив меня занять один из них.

– Выглядишь ты неважно, – заметила Полина, критически осматривая меня с ног до головы.

– Потому что не ел двое суток, – ответил я. – И в основном спал.

– До финала вся школа только о тебе и говорила, – подала голос Луна. – Что ты наложил на себя Непростительное заклятье и сошел с ума.

– Нет, это он сначала сошел с ума и только потом наложил Непростительное, – хмыкнул Нотт.

Я пожал плечами.

– И это все? – возмутился Пирс. – Ты же чуть копыта не отбросил!

– Ничего я не собирался отбрасывать, – ответил я. – Подумаешь – Crucio! Оно же не смертельное.

Все переглянулись.

– Подумаешь – Crucio? – переспросил Нотт, прищурившись. – Я не ослышался?

– Да ладно! – воскликнул я. – Как будто вам это интересно!

Полина сказала немного обиженно:

– Между прочим, не каждый день мои друзья накладывают на себя Crucio. Все же любопытно, что при этом чувствуешь!

При словах «мои друзья» я слегка смутился, но не подал виду и ответил:

– Чувствуешь, будто горишь внутри и снаружи, и еще ни фига не соображаешь. А потом – амнезия. Ко мне Снейп с Дамблдором заходили, а я их не узнал, даже свое имя с трудом вспомнил. Судя по разговорам, когда это заклинание накладываешь на себя, оно как бы закольцовывается, и ты не можешь его снять. Только другие могут.

– А что ты сейчас ощущаешь? – спросила Полина. – Что-нибудь изменилось?

Я задумался.

– Сложно сказать. Я пока от лекарств не отошел. В голове пустота какая-то.

– Да, для тебя это не характерно, – усмехнулся Нотт. – Смотри, все знания растеряешь, если слишком увлечешься Круциатусом.

– Ты не видел стрекоз смерти? – вдруг спросила Луна.

– Трелони, – тут же ответил я. Пирс засмеялся. Луна тоже улыбнулась.

– Есть такие стрекозы смерти, они прилетают к умирающим и выпивают из них жизнь, – объяснила она. – Но раз они к тебе не прилетали, значит, ты не собирался умирать.

– Умирать я точно не собирался, – ответил я и, желая перевести разговор в другое русло, продолжил:

– А вы про Хмури знаете?

– Слухи доходили, – уклончиво сказал Пирс. – Вроде это был не он, а сын Крауча из министерства.

– Ну да, – ответил я уныло. – Зачем он тогда за всеми следил?

– Все очень даже логично, – проговорил Нотт, ерзая на подоконнике. – Сына Крауча отправили в Азкабан вместе с Лестрейнджами, и получается, что отец вытащил его оттуда под носом у дементоров. Причем совершенно не ясно, как он это провернул. А следил младший Крауч для того, чтобы быть в курсе: там подслушал, здесь подслушал, вот тебе и картинка вырисовывается…

– Которую можно потом сообщить Сами-Знаете-Кому, – вставила Полина.

– Кстати, он вернулся, – напомнила Луна таким обыденным тоном, будто речь шла о ее однокласснике. – Дамблдор сегодня за завтраком говорил, что Сами-Знаете-Кто убил Седрика Диггори, а Гарри Поттер сумел от него сбежать.

Пирс, Полина и Нотт выжидающе посмотрели на меня. Я возмутился:

– А от меня-то вы чего хотите? Вон у Нотта спрашивайте!..

– Ага, конечно, у Нотта! – язвительно парировал тот. – Как будто отец слетал вчера к Темному Лорду, а когда вернулся, тут же сел писать мне письмо: мол, так и так, виделись с Повелителем, велел передавать тебе привет!

Мы дружно расхохотались. Не знаю почему, но никому не показалось странным или опасным шутить на такие темы. Я даже не обеспокоился, что Нотт не отрицает принадлежности своего отца к Пожирателям в присутствии Луны, которую едва знал. Возможно, он считал, что к ее словам вряд ли отнесутся серьезно: она и так считалась блаженной – странностью больше, странностью меньше…

– Слушай, Линг, – сказала Полина, отсмеявшись. – Ты ведь лежал вместе с Поттером… может, он что-нибудь рассказывал? Что-нибудь такое, о чем Дамблдор не упоминал.

– Поттер ничего не рассказывал, – ответил я. – Большую часть времени я спал, а проснулся только потому, что рядом говорили Фадж и директор. Дамблдор пытался убедить его, что Волдеморт вернулся, а тот ему не верил. Потом Фадж отдал Поттеру выигрыш и свалил. Еще там была какая-то тетка… ну и гриффиндорцы, конечно. Так что мне не удалось поговорить с ним с глазу на глаз. К тому же, нас обоих напоили зельем, и мы всю ночь проспали.

Судя по выражению лиц, от меня ожидали более развернутого рассказа, но я не собирался зря болтать и опасно откровенничать. Продолжая обсуждать события последних дней, мы неторопливо спустились вниз и вышли на улицу. Завтра ученики разъезжались по домам, так что у меня появлялась реальная возможность спокойно разобраться, изменил ли во мне Круциатус хоть что-нибудь или нет.

Не знаю, что это заклинание во мне замкнуло – или наоборот, разомкнуло, – но как только Хогвартс опустел, и его коридоры и классы больше не заполняли шумные студенты, я испытал невиданное ранее чувство свободы, будто события последних дней очистили мне голову и сердце. Казалось, жизнь начинается именно сейчас. Вдобавок ко всему, я, наконец, узнал, что такое творческая одержимость.

Почти год я ничего не рисовал, и теперь мое воображение словно прорвало. Я прибегал на завтраки, обеды и иногда ужины, чтобы быстро запихнуть в себя какой-нибудь еды под недоумевающими или неодобрительными взглядами остававшихся в замке преподавателей, и, если не было никакой работы, возвращался в слизеринскую гостиную, где день за днем и лист за листом рисовал.

Виновато ли было Crucio в том, как изменились мои работы, или нет, то мне не ведомо, но при всей своей самокритичности я видел, что рисовать стал… не то чтобы лучше – просто иначе. Первыми моими картинами после простоя были абстракции, написанные купленными прошлым летом красками. За неделю я написал около дюжины работ и расставил их неподалеку у камина, чтобы постоянно оценивать. Через несколько дней половину из них я сжег, но другую трогать не стал – при всей их наивности мне удалось выразить нечто такое, что придавало абстрактным композициям гармонию. После этого я приступил к портретам.

Существа, чьи лица я изображал, вряд ли были реальны даже в нижних мирах – хотя кто знает? Они толпились в моей голове, будто выстраиваясь в очередь – каждый хотел, чтобы я запечатлел его первым. В конце июля мне пришлось идти в Хогсмид за новыми красками и кистями. Там же я купил несколько готовых загрунтованных холстов на подрамниках.

К тому времени вся гостиная была уставлена моими работами. Я постоянно правил старые картины или уничтожал их, если спустя некоторое время замечал, что портрет так и не обрел внутренней жизни. Словно из суеверного страха мне не хотелось размышлять о причинах такой одержимости и изменений в стиле и качестве: казалось, начни я об этом думать, и вдохновение уйдет. Я рисовал в любую свободную минуту, которых в это лето было меньше, чем в любое предыдущее, и в конце концов стал работать ночами, ложась только под утро. Помимо домашних заданий, на мои плечи лег уход за лесными обитателями, поскольку в середине июля Хагрид оставил замок, отправившись выполнять какое-то задание Дамблдора.

Через несколько дней после отъезда учеников лесничий ошарашил меня известием, что скоро и сам покинет Хогвартс, так что ухаживать за животными придется мне.

– Мне? – потрясенно переспросил я, со стуком опустив на стол тяжелую кружку с горячим чаем. Клык, лежавший у моих ног, вскинул голову. – Ты шутишь?

– Вот ни на столечко ни шучу, – улыбнулся Хагрид, решив, что мое изумление вызвано крайней степенью радости. – Дамблдор тебя рекомендовал, да и я считаю, что ты вполне справишься.

У меня не было слов. Кажется, на несколько минут я потерял дар речи и только качал головой, представляя, каким же кошмаром обернется для меня это лето. Домашние работы, пара зелий, которые задал мне Снейп, книги, которые я должен был прочесть для Флитвика, послойная трансфигурация высшего млекопитающего (на выбор) для Макгонагалл, история, гербология… А мои занятия в Выручай-комнате? А рисунки? Добби, наконец?! Ничем из этого я не мог пожертвовать, и потому, невзирая на предупреждения Снейпа, после отъезда Хагрида начал варить себе легкий стимулятор, позволявший спать всего три-четыре часа в сутки и не оказывающий серьезных побочных эффектов. Его единственным отрицательным свойством было наличие синдрома отмены, но Хагрид обещал вернуться в начале сентября, а за такое короткое время, надеялся я, организм не успеет настолько пристраститься к зелью, чтобы потом страдать от ломки.

С середины июля профессор Спраут перестала брать меня на работу в теплицы, поскольку всю первую половину дня я занимался хагридовыми обязанностями – работал на огороде, бегал в Хогсмид за необходимыми продуктами для животных, которым требовался особый уход, готовил смеси для детенышей фестралов и гиппогрифов или пропадал в Запретном лесу. Мобилизовав дружественное мне змеиное население, за небольшую плату я узнавал о передвижениях кентавров и старался лишний раз не попадаться им на глаза. Змеи держали меня в курсе того, что происходит с единорогами, хотя Хагрид предупреждал, чтобы я не совался на территорию, где обитают эти животные. Иногда, если я быстро заканчивал дела, мы с Файтером отправлялись в полет над лесом и замком. Фестрал был не прочь поразмять крылья, и мы совершали все более продолжительные прогулки, добираясь до самых гор, где как-то я раз заметил странных козлоногих существ, похожих на сатиров.

После обеда я занимался уроками, либо сидя в библиотеке, либо уединяясь в лаборатории. Работу по трансфигурации я тоже выполнял там. В качестве животного для послойной трансфигурации я выбрал волка. Несмотря на то, что я не видел Люпина вот уже полтора года, он не выходил у меня из головы. Мне так и не удалось полностью принять его негативное отношение к собственной двойной природе. Не может быть, чтобы не существовало золотой середины, размышлял я. От себя невозможно спрятаться, невозможно подавить часть собственного «я» без ущерба для психического и физического здоровья. Как там влияет волчеборец на состояние оборотня в полнолуние?..

Незаметно для себя я втянулся в изучение зелья, которое принимал Люпин и другие оборотни, чтобы не болтаться всю ночь по полям и весям, а спокойно спать. Оно было почти идеальным успокоительным, предназначенным для того, чтобы сдерживать в оборотнях агрессию. Однако ни один его ингредиент не влиял на анатомию и физиологию превращения. Обложившись специальной литературой, я выискивал какие-то вещества, способные блокировать пусковые механизмы трансформации, но оказалось, что не один я был такой умный – пару лет назад этой проблеме посвятили целый номер «Вестника зельевара», так и не придя ни к какому выводу относительно возможности подобной блокировки.

Помимо темы оборотней, я активно изучал эльфийскую магию и в особенности историю магических контрактов. Мне хотелось разгадать тайну дистанционного вызова эльфа-слуги хозяином, а для этого надо было исследовать принципы эльфийской аппарации и сравнить их с принципами аппарации обыкновенной. Мадам Пинс от моих запросов приходила в полнейшее недоумение.

– Вы что, собираетесь в следующем году сдавать Ж.А.Б.А.? – как-то раз осведомилась она, положив передо мной на стол шесть книг по аппарации и юриспруденции, которые я заказал.

– Нет, – удивился я. – Это для работы, которую я пишу…

– Вот я и говорю, – продолжила мадам Пинс, занося названия взятых книг в мою карточку. – Такие книги на седьмом-то курсе редко кто читает… Хотите потом в адвокаты идти?

Я отрицательно помотал головой – этого еще не хватало!

– И как вы только справляетесь? – чуть мягче произнесла мадам Пинс, взглянув на меня поверх очков. – Я смотрю, вы всегда чем-то заняты… нехорошо так загружать ребенка на каникулах. Лето предназначено для отдыха; даже преподаватели отдыхают, а вы только и знаете, что книги читать да зелья варить.

– Я отдыхаю, – уверил я ее. – Например, когда варю зелья, отдыхаю от книг, а когда кормлю животных, отдыхаю от всего остального. Отдых ведь не означает безделья.

– Безделье – не так плохо, как вам сейчас кажется, – вздохнула библиотекарша. – Поверьте, Линг, однажды вы будете вспоминать о школе как о единственном времени в своей жизни, когда можно было хоть немного побездельничать.

В середине августа я отправил Клайву Пирсу посылку. Выбрав из своих новых работ два портрета, я как следует упаковал их и приложил небольшое письмо, в котором объяснял, что после некоторых событий в последние дни учебы (я был уверен, что Пирс расскажет отцу о Круциатусе) мой стиль немного изменился, и теперь я рисую вот так. Интересно ли ему это? Нужны ли ему такие работы? А если нет, не мог бы он написать, что ему не нравится? С замиранием сердца я следил, как две большие совы с посылкой в лапках держат путь на северо-восток и исчезают в ясном утреннем небе. После этого я вернулся в школу и отправился завтракать.

Вторую половину дня я посвятил работе в Выручай-комнате. С некоторых пор мы с патронусом изменили наш традиционный способ тренировки. После вызова патронуса я оставлял палочку на книжной полке и выходил против него с голыми руками. Поскольку он больше не пытался меня убить, максимум, что меня ожидало, это раны от его когтей, а останавливать кровь я давно уже научился. Суть упражнений сводилась к тому, чтобы выработать быстроту реакций. После сражения с Хмури я осознал, насколько несовершенной защитой является плеть – она пропускает все более-менее серьезные заклинания, от которых приходится уворачиваться. Плеть предназначалась для атак, а не для обороны, и мне казалось необходимым отточить технику уклонения от заклятий, для чего я вновь использовал патронуса. К концу таких упражнений я обычно оказывался весь в синяках и порезах от его когтей, потому что тягаться в скорости и реакции с быстрой тварью было бессмысленно.

Через пару часов тренировки я оказался совершенно измотан, зол и залит кровью. Решив, что на сегодня с меня хватит, я кое-как затянул раны, привел себя в относительный порядок и вернулся в гостиную. Ночью я наконец-то убрал расставленные повсюду картины в специальным образом заколдованную папку, где внутреннего пространства было гораздо больше, чем казалось снаружи. Запихнув ее под кровать, я вытащил из рюкзака анатомический атлас оборотней и специальный номер «Вестника зельевара», посвященный волчеборцу и его вариантам. Остаток ночи я посвятил изучению мудреной статьи о влиянии резкого падения серотонина в мозге оборотня на повышение агрессивности в первые часы после трансформации. Под утро я перестал что-либо понимать в схемах и формулах и решил, что ближе к концу недели надо устроить себе небольшой выходной и полетать на Файтере.

В тот день, на который я запланировал полет, Пирс-старший прислал мне письмо. Он извинялся за то, что не ответил сразу – письмо получила жена, поскольку самого его в Британии не было. «Трент – писал он, – поделился со мной возможной причиной столь разительной перемены в вашей технике и содержании работ. Присланное чрезвычайно впечатляет, и я хотел бы видеть больше, чтобы составить максимально объективное мнение о вашем новом стиле… Однако хочу предостеречь вас. Безусловно, вы знаете, что это заклинание закольцовывается и может быть снято только другим человеком. Люди, испытывавшие на себе действие подобных заклятий, сходили с ума, если подвергались ему достаточно долго. Пожалуйста, не используйте его каждый раз, когда вас настигнет творческий кризис: художники-безумцы давно уже не пользуются такой популярностью, как раньше – возможно, потому, что в наше время их развелось слишком много. С уважением, Клайв».

Его предостережение порядком меня повеселило. «Неужели он думает, что я получил удовольствие от Crucio!», усмехался я, направляясь в лес к Файтеру с пакетом, наполненным кусками свежей печенки. Добравшись до пастбища, я скормил фестралу весь пакет, а потом забрался ему на спину и сказал:

– Давай-ка на этот раз слетаем к озеру. Мы еще не были у самых дальних гор.

Файтер разбежался и поднялся в воздух. Мы полетели обратно к замку и за несколько минут преодолели путь от пастбища до хагридовой берлоги, на который я потратил почти полчаса, после чего стремительно помчались над водной гладью к далеким горам. Мне хотелось снова увидеть похожих на сатиров горных существ, однако на этот раз нам не повезло. Безрезультатно покружившись над крутыми утесами, мы опустились на незнакомую поляну, где Файтер немного отдохнул. Я побродил по окрестностям в поисках чего-нибудь интересного, но нашел только гнездо нюхлей, которые при виде меня бросились врассыпную. Вернувшись на поляну, я вскарабкался на Файтера, и мы отправились назад.

Когда перед нами вырос замок, фестрал повернул было к Запретному лесу, но тут я заметил, что у хижины лесника кто-то стоит. Хагрид уже вернулся? Так быстро?

– Вниз, туда! – заорал я, похлопал фестрала по шее и указал на дом. Файтер плавно развернулся и полетел к дому Хагрида. Я изо всех сил всматривался в фигурку, стоявшую неподалеку от входа в хагридову берлогу, но чем ближе мы подлетали, тем понятнее становилось, что это не Хагрид. Какой-то человек следил, как фестрал заходит на посадку. Разглядев, кто это был, мне стало не по себе. Нас поджидал Снейп. За все лето он появлялся в Хогвартсе лишь трижды и оставался в замке не дольше двух-трех часов. Пока Файтер снижался, я в панике перебирал причины, по которым он мог ждать меня не в замке, а у хижины Хагрида. Я забыл потушить горелку? Сваренное зелье неожиданно взорвалось, и вся лаборатория запачкалась? Я не убрал ингредиенты для стимулятора?! В последнем случае меня бы ожидала наиболее серьезная взбучка.

Файтер остановился рядом с профессором, и я соскочил на землю. После полета ноги затекли, но я не решился размять их. Снейп выглядел странно. Лицо его было бесстрастным, но за тот год, что мы занимались окклюменцией, я немного научился понимать его настроение, которое совсем не обязательно было либо никаким, либо отвратительным. Сейчас он казался взволнованным, насколько вообще мог быть взволнован Северус Снейп. Профессор бросил быстрый взгляд на мою палочку, прочно сидевшую в креплении, потом посмотрел на меня и негромко сказал:

– Вы должны пойти со мной, Линг.