Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 68 страниц)

   Дернувшись обратно в безопасное пространство, Эша кинулась было вперед, но тут что-то вцепилось ей в щиколотку, ее рвануло обратно, и она, потеряв равновесие, снова шлепнулась на пол, на этот раз ухитрившись уберечь лицо. Чужие пальцы тут же схватили и вторую щиколотку, но Эша, мгновенно перевернулась и увидев быстро надвигающиеся на нее горящие глаза и темный худой силуэт, резким рывком высвободила одну ногу и брыкнула в том направлении. Каблук угодил во что-то податливое, раздался слабый вскрик, сияющие глазницы отдернулись назад, и вторая ее нога оказалась на свободе. Эша вскочила, качнувшись в сторону и на мгновение потеряв бдительность, за что тут же была наказана – одна из дверец достала ее, ударив в плечо и отбросив к соседнему ряду. Она ударилась спиной о другую, закрытую дверцу, косо съехала вниз, и тотчас что-то намертво защемило ее запястье. Повернув голову, Шталь увидела, что ее рука зажата дверцей морозильной камеры. Она рванула дверцу свободной рукой, но, к ее изумлению, дверца не поддалась, а еще плотнее притиснула ее ладонь к уже заиндевевшей выдвижной полке, и ладонь почти сразу же начала неметь. Неподалеку раздался легкий смешок, и светящиеся глаза поплыли вверх – Григорий вставал. Закусив губу, Эша снова рванулась, но холодильник не пустил, злорадно пиликнув, и все его пять индикаторов весело замигали зеленым. Темный силуэт менеджера двинулся вперед, и открытые дверцы холодильников мягко закрывались перед ним с легким чмокающим звуком. Она чувствовала, как...

   чувствовала их

   как живые... эмоции... они рады помочь, рады...

   Что?

   Еще две дверцы захлопнулись, и он уже рядом, стоит перед ней, и ничего она не сделает, пока он среди своей

  любящей?

  техники. Только когда...

   – Я надеялся, что мне не придется тебя калечить... – голос опять был мягким, почти грустным... и болезненным, значит, удар вышел на совесть. Но Шталь перестала слушать этот голос почти сразу же – она слушала другое.

   ярость и любовь... злятся на нее... а он любит их, он наставник, он готовит их, понимает их... не детальки и винтики... помощники... должны любить своих хозяев... все делать на пользу... все для них... Ярость и любовь – везде, и только совсем рядом что-то еще... сродни озадаченности, нерешительности... ты ведь говорила со мной? говорила?.. не словами, это другое, это особое... ты знаешь, ты слышишь?.. ты ведь можешь говорить... я понравился тебе?.. ты могла бы меня полюбить?.. или просто поговорить еще?.. я пока ничей... ничей...

   Это не слова...не мысли... что-то иное, я не слышу их, я... чувствую? Я могу...

   говорить?

   "Помоги мне, пожалуйста, помоги или я погибну!"

   Это были не привычные слова, даже не привычная мысль – что-то совершенно другое, чего она не поняла ни сейчас, ни позже – что-то как вспышка, как удар сердца, как вздох, как касание, как улыбка, как шаг навстречу – мгновенное и странно объемное – множество составляющих, сжатое, свернутое в одно бесконечно малое – оно вырвалось, как беззвучный крик, и исчезло бесследно, но кто-то услышал это беззвучие. Стоявший перед Шталь темный силуэт чуть повернул голову – удивленное, короткое, сразу же оборвавшееся движение, когда дверца холодильника, стоявшего рядом с тем, что изловил Эшу, вдруг резко распахнулась, позади Григория, ударив его по затылку с такой силой, что он пролетел на несколько метров вперед и тяжело грянулся на пол.

   Все вокруг потрясенно замерло. Потрясение ощущалось совершенно человеческим. Ей, ошеломленно моргавшей, отчего-то подумалось, что так могли бы замереть зрители, увидев на сцене нечто противоестественное. Например, если бы Ленский застрелил Онегина. Или Дездемона задушила бы Отелло.

   Дверца холодильника медленно закрылась, и в тот же момент Эша почувствовала, что ничто больше не удерживает ее руку. Вскочив, она яростно потерла замерзшие, онемевшие пальцы, потом качнулась в сторону, и легко дотронулась до белевшей в полумраке стенки холодильника – того самого, который так приглянулся ей вчера. Почему-то у нее была твердая уверенность, что если она этого не сделает, то произойдет катастрофа. И холодильник мелодично мурлыкнул, подмигнув индикаторами, словно ощутил это прикосновение и воспринял, как благодарность.

   Это было полным безумием.

   Григорий, пошатываясь, уже вставал, разворачивался, и она настигла его на этом развороте коротким злым ударом в живот, а когда он, охнув, согнулся, добавила еще один – каблуком в колено, почти одновременно ударив здоровой рукой в лицо, с каким-то садистским наслаждением ощутив на костяшках чужую кровь. Холодильники снова яростно захлопали дверцами, но Шталь, пригнувшись, проскочила мимо, подтолкнув менеджера, и без того со стоном клонящегося в сторону одного из холодильников, кинулась вперед и выскочила из рядов, тяжело дыша. Смахнув кровь и встряхнув ушибленной рукой, обернулась – Григорий, согнувшись, медленно шел вперед, его искаженное, залитое кровью лицо то выплывало в полоски света, вырывавшегося из нутра холодильников, то пропадало в полумраке. Глаза казались потускневшими, и уже не вызывали никакого страха, а упорство менеджера вызывало исключительно раздражение. Она просто обязана была с ним поговорить – и сделать это до того, как примчится охрана.

   Эша огляделась, подскочила к соседним рядам, где плиты злобно хлопали дверцами духовок и поддуховочными отсеками и сорвала одну из решеток. Крышка плиты брякнула в неудачной попытке прищемить ей пальцы, Шталь развернулась и, скользнув в сторону, встретила менеджера размашистым ударом по голове. Решетка, соприкоснувшись с черепом Григория, издала неожиданно мелодичный звук, и тот, вяло взмахнув руками, рухнул на колени. Эша оттолкнула его в сторону, подальше от приборов, отчего он повалился на спину, вцепилась в запястья и отволокла к стене возле освещенного коридорчика, хрипло дыша и роняя капли крови на его запрокинутое лицо. Бросила там, бегом вернулась за решеткой, косясь на негодующую на весь зал технику, аккуратно сложила руки слабо шевелящегося менеджера вдоль туловища и уселась ему на грудь, коленями прижав руки к бокам. Григорий закашлявшись, завозился, и она крепче свела колени.

   – Не надо, – сказала Эша, утирая нос свободной рукой, – мои аманты всегда говорили, что у меня очень крепкая хватка бедер.

   Склонившись, она прижала ребро решетки к шее менеджера, чуть надавив, и тот хрипло пробормотал:

   – Ты что делаешь?

   – Я? Собираюсь тебя придушить.

   – С ума сошла?! – испуганно возмутился он, глядя угасающими глазами уже совершенно по-человечески. Шталь фыркнула и чуть ослабила давление.

   – Вот как?! Ты обещал меня поджарить на электроплите, забыл? Или это в вашем кругу посвященных считается домашней шуткой?

   – Да я просто пугал!

   – И тебе удалось. Угомони сейчас же своих электротехнических друзей! Они перебудят весь квартал. И где охранник? Что ты с ним сделал?

   – Он спит, – прохрипел Григорий. – Последний вечер... я не хотел, чтобы мне мешали. Магазин закрыт. Никто не придет. Я... – он закрыл глаза, и в зале вдруг мгновенно воцарилась тишина – такая густая, что у Эши заложило уши. Григорий под ней длинно вздохнул, и по его телу пробежала крупная дрожь.

   – Значит, они наняли тебя, чтобы находить и убивать...

   – Кого-чего кто нанял?

   – Ты же только что сказала, что задушишь...

   – При таких обстоятельствах реакция вполне естественная, тебе не кажется? – грубовато осведомилась Эша, чуть усилила давление, но тут же убрала решетку, увидев на лице менеджера панику. – Господи, Гриша, ты еще глупее, чем твой несостоявшийся ученик! Ты даже глупее, чем я!

   Она отбросила решетку в сторону и переползла через него, по пути вдавив колено ему в живот, отчего менеджер ойкнул. Перевернувшись, села, прислонившись к стене, вытащила из кармана платок и вытерла нос. Кровь уже почти не шла, но нос ощутимо распух. Краем глаза Шталь увидела, как Григорий завозился и сел, потом, перевернувшись, по-собачьи подполз к стене по другую сторону проема, привалился к ней, издав легкий стон, и принялся ощупывать свое колено. Спрятав платок, она достала смятую пачку сигарет и закурила, глядя на неподвижные мертвые ряды приборов и пытаясь понять, что произошло – не с Григорием – с ней самой.

   ты ведь можешь говорить... ты могла бы меня полюбить?..

   – Можно и мне? – попросили с другой стороны проема. Не глядя, она бросила ему пачку, и через несколько секунд ее осторожно пододвинули обратно. Григорий щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

   – Ты мне чуть коленную чашечку не разбила, – пожаловался он.

   – А ты мне чуть нос не сломал своим холодильником!

   – Справедливо, – менеджер невесело усмехнулся. – Я... я правда ничего бы не сделал. Я ничего плохого не хотел. Никому. Просто... я хотел, чтобы они работали максимально хорошо. Чтобы они любили своих хозяев. Больше ничего. Я... я их просто улучшал. И люди были довольны. Всегда были довольны.

   – Но не в этот раз, – заметила Эша. – Ты создал бракованную партию. Только вот гарантией такие дефекты не предусматриваются.

   – Я здорово простудился в ту неделю, – кисло произнес Григорий. – Да еще куча всяких неприятностей... Все как-то сошлось, и... Я ошибся.

   – Ты научил их не тому, да? Не тому и не так? – она повернула голову. – Не приносить пользу, не помогать... Ты научил их только любить? Любить хозяина. Кого-то одного. Из полезной техники ты превратил их в ревнивых собственников.

   – Я не знаю, как это вышло. Когда я понял... было слишком поздно. Все продали. Я ничего не мог исправить. Я пробовал... те вещи, которые удалось вернуть, но они... они меня не слушают. Я перестарался... похоже. И все стало слишком заметно. Это нужно было спрятать, я... я просто испугался. Растерялся. А тут и Гоша, и это повышение...

   – Я думала, на это нужно много времени, – Эша кивнула на приборы, и менеджер покачал головой, тряся пепел на пол.

   – Для привязанностей... для любви нужно много времени. Для злости времени почти не требуется.

   – Ясно, – пробормотала Шталь, которой абсолютно ничего не было ясно. Тотчас Григорий повернул голову и внимательно посмотрел на нее, как-то воровато утирая кровь, струящуюся из разбитой губы.

   – А как ты это сделала?

   – Что сделала?

   – Ну... с холодильником. Который меня ударил.

   – Это не я, – ответила она внезапно осипшим голосом. – Наверное, это ты опять что-то устроил... что-то не...

   – Нет, ты, – упрямо заявил менеджер. – Я знаю, я почувствовал... Ты тоже говоришь?

   – Говорю?

   – Мы так это называем, – пояснил он как-то стыдливо. – Но ты не одна из нас, я бы тебя обязательно почувствовал... особенно так близко. Тебя кто-то обучил?

   – А этому можно обучить?! – ошеломленно спросила Эша. Григорий пожал плечами.

   – Я не знаю. Я никогда не пробовал. Я не... – он осекся, прижимая ладонь к лицу, и Эша с трудом удержалась, чтобы не вскочить.

   – Господи, вас что – много?!

   – Ну, – угрюмо произнес Григорий, – если б нас было много, ты представляешь, что бы тогда творилось с этим миром?

   – Но сколько вас?! где, откуда?!.. – она невольно начала тараторить, испытывая желание вцепиться ему в свитер и трясти до тех пор, пока менеджер все не расскажет. – Вы...

   – Извини, – Григорий отвернулся, – я не имею права. Я вообще... дурака свалял!..

   – Черт! – Шталь, все-таки, вскочила и, подойдя к нему, с размаху плюхнулась на пол, позабыв и про изящество, и про манеры, и про собственное оскорбленное достоинство, – даже про разбитый нос. Подогнув ноги и уперевшись ладонями в холодные плиты, она жадно посмотрела на менеджера, и тот почему-то улыбнулся – наверное, смотреть на нее со стороны было сейчас очень потешно. – Гриша, ты... ваши кодексы, конечно... но... это что же получается, есть определенное количество народу, который умеет такое делать?! – Эша мотнула головой в сторону зала. – Как ты?!

   Григорий молча докурил сигарету, так же молча затушил ее о пол и поднял на нее усталый взгляд. Он смотрел так долго, что Шталь стало не по себе, она подалась назад, отодвигаясь, и в тот же момент менеджер сказал:

   – Таких я не встречал. Я умею... только с той техникой, что ты видела в отделе. Ни с чем другим больше. Я не знаю, почему. Я не знаю, как. Может, это как-то связано с тем, что я... до того, как... очень долго работал в таких отделах. Многие магазины устроены одинаково... И мне... мне нравится такая техника. Всегда нравилась. А те, с кем мне доводилось встречаться... у них совсем другие разговоры. И собеседники у них тоже другие.

   – Какие? Что они умеют?

   Григорий упрямо покачал головой и снова принялся ощупывать свое колено.

   – Ты встречал тех, которые... меняют мебель? Посуду? Делают скучающую одежду? Злые книги? Слушай! – она шлепнула ладонями по полу. – Хорошо, не хочешь говорить – не надо! Но ты можешь, по крайней мере, сказать есть ли такие?!

   Не поднимая глаз, он хмуро ответил:

   – Есть. Но ты ведь и сама должна это знать. Ты знаешь про вещи. Ты нашла меня. Ты говоришь...

   – Да не говорю я! – взвыла Эша. – Тебе показалось! Этого быть не может! Никто меня не обучал!

   – Может, – менеджер искоса посмотрел на нее, – он просто тебе об этом не сказал? Я не знаю, как этому учат. Может, ты просто не помнишь? Вот мы, например, не помним. Я не видел никого, кто знает, откуда у него... Мы лишь несколько лет такие. Мы ничего этого не умели раньше. Мы... многие из нас, и я тоже вначале решили, что это что-то вроде телекинеза... но мы встречались с такими людьми и... Они совсем на нас непохожи. У них совсем другая сила. Она... в какой-то степени соответствует законам этого мира. Физиология, биохимия мозга, физика... генетика, способность организма... Но то, что есть у нас... оно этому миру совершенно чужое. И мы... тоже стали какими-то чужими. Вначале это пугало. Теперь, – он криво улыбнулся, – теперь ничего. Привыкли. Я... в принципе, я доволен. И все-таки, – Григорий прищурился, – почему мне так знакомо твое лицо?

   – Я не знаю, – тихо ответила Шталь, – но я совершенно точно знаю, что твое мне незнакомо. А... – она наклонилась ближе, так что их носы почти соприкасались, – твои глаза... это как-то связано?..

   Григорий смутился, и его удлиненное лицо даже подернулось румянцем, отчего он теперь казался совершенно безобидным.

   – Это бывает... очень редко, когда я плохо себя контролирую... или злюсь. Ну... ты действительно здорово меня разозлила.

   – Что будет с техникой? – Эша медленно поднялась. Григорий остался сидеть, чуть настороженно глядя на нее снизу вверх. – У людей ведь еще осталась ваша ревнивая техника. От постиранных попугайчиков она уже перешла к серьезным травмам людей. Кто знает, что она сделает дальше?

   – Я все исправлю! – поспешно сказал он. – Я что-нибудь придумаю, чтобы ее вернуть. Я... ее ведь не так уж много.

   – А что будет с Гошей и его подружкой?

   – Не знаю, – менеджер вздернул подбородок, и его взгляд стал вызывающим. – Если честно, мне все равно. А вот что будет со мной?

   – А что мне прикажешь с тобой делать? – Эша, фыркнув, протянула ему руку, и Григорий, уцепившись за нее, с кряхтением поднялся на ноги. – Отвести в милицию? Кто мне поверит?! Разве что насчет вашего с Гошей заговора, а так... Арестуйте дяденьку, он учит плохому стиральные машинки! – прошепелявила она и отдернула руку – ей показалось, что Григорий слишком уж долго ее держит. – Другое дело, как бы ты опять не устроил что-нибудь подобное. Ты не мог бы отвернуться на секундочку, Гриша? Пардон за интимные подробности, хочу лифчик поправить, а то лямка плечо режет, неудобно.

   Григорий, покраснев еще больше, отвернулся, предварительно отступив в коридорчик – очевидно, он опасался удара по затылку, но Эша не собиралась наносить удары. С ударами на сегодня было закончено – во всяком случае, она искренне на это надеялась – ее правая рука ныла и настоятельно требовала покоя. В сущности, с этим инцидентом и топ-менеджером вообще было закончено, как и с прочим подобным в обозримом будущем... но другие... Значит, не было никаких секретных приспособлений в вещах Ейщарова. Сколько их может быть, таких людей? Что они умеют? С чем они

  говорят?

  ты могла бы меня полюбить?

   Бесшумно отступив к стене, Шталь вытащила из сплетения искусственных лиан камеру и проворно сунула за пазуху. Может, с этим и покончено, но не может же она уйти без доказательств? В конце концов, зря ей что ли расквасили нос?! Застегнув куртку, Эша потерла запястье, на котором вздулась багровая полоса, и окликнула менеджера:

   – Может, в виде благодарности проводите девушку до дверей? Жутковато мне теперь ходить в вашем магазине.

   – Конечно, – торопливо и с явным облегчением отозвался Григорий, подходя. Он все еще прихрамывал и вообще вид имел крайне плачевный, и Шталь невольно ощутила злорадство. Жалеть менеджера было абсолютно не за что – воспитатель кухонной техники был виноват исключительно сам. Поэтому когда они шли через отделы к задним дверям и Григорий искательно попросил ее никому о нем не рассказывать, Эша соврала без малейших угрызений совести:

   – Ну конечно. К тому же, если я начну такое рассказывать, то окажусь в психушке раньше, чем этот рассказ закончу.

   Он закивал, потом жалобно произнес:

   – Извини за нос.

   – Ладно, – буркнула Эша, – но вот я извиняться не буду, потому что не вижу оснований.

   – Я даже не знаю, как тебя зовут, – вдруг зачем-то сказал Григорий, открыв дверь и выглянув на улицу, где шумно играл бумажками и палыми листьями ночной ветер. – Ну, может оно и к лучшему. Только ты... в общем... – он замялся, – не ищи других, если вдруг захочется... Некоторые... ну... им слишком нравится то, что они умеют. Настолько, что они... ну, они изменились.

   – Это их ты так боишься?

   Не отвечая, менеджер внимательно разглядывал носки ее сапожек, одной рукой потирая ударенную решеткой голову. Неподалеку раздавался мощный храп охранника, и Шталь, приподнявшись на цыпочки, посмотрела поверх плеча Григория, но она искала не источник храпа, а зал, которого отсюда не было видно – зал, в котором приборы, тихие, невключенные, с темными дисплеями и погасшими лампочками теперь казались большими притворщиками, а в отключенности чудилась нелепость.

   – "Аллегро" ведь не занимается доставками в другие города? – вдруг спросила она неожиданно для себя. – А нельзя ли... Просто я хотела бы купить у вас холодильник.

   Улыбнувшись так широко, сколь позволила разбитая губа, Григорий кивнул.

   – Ну, что-нибудь можно придумать. Я понял, о каком холодильнике речь.

   – Что ж, тогда всего доброго, – Эша положила руку ему на плечо, потом легким скользящим движением вдруг придвинулась вплотную и, чуть приподнявшись, прижалась губами к его губам, тотчас же скользнув обратно – прежде, чем Григорий успел отреагировать на поцелуй. Мягко подмигнула его беспредельно озадаченным глазам.

   – Никакой разницы. По-моему, ты вполне все еще из этого мира. Пока, Гриша.

   – Пока, – хрипловато ответил Григорий, и Эша, повернувшись, исчезла в ночи совершенно беззвучно, спрятав стук каблуков за шумом ветра. Облизнув губы, он еще некоторое время смотрел в темноту, после чего тихо, упрямо сказал:

   – И все-таки, ты говоришь.

  * * *

   – Мы взяли его в квартире, – голос Михаила был слышен едва-едва, и Ейщаров, поморщившись, свернул на обочину и, заглушив двигатель, попросил его повторить. – Говорю, в квартире взяли! Как мы и ожидали, он уже упаковывал вещи, собирался слинять первым же автобусом. Ну, я думаю, Шталь ни к чему знать, что он ей соврал насчет того, что уберет после себя.

   – Вряд ли ее вообще это беспокоит, – заметил Олег Георгиевич, взглянув на часы. – Ушла тихо – и то хорошо.

   – Ты был прав – это тот самый, из пятого, хотя ему об этом говорить бестолку. Все стерто – напрочь. И с лицом опять... не первый уже случай. Похоже, очень многие получили в довесок слабенький иллюзионизм. А по фотографии, по съемке их не почуешь. Между прочим, этот красавец с тех пор уже три города сменил. Представляешь, сколько б мы еще за ним бегали? – в трубке засмеялись. – Конечно, если учесть, что бегаем не так давно...

   – Вот именно, – он проводил глазами с ревом промчавшуюся мимо машину. – Между прочим, ты проспорил мне сто баксов.

   – Приеду – отдам, – голос в трубке сразу помрачнел. – Ладно, хорошо, твоя затея сработала. Хотя с конкретной ориентировкой мы бы и сами справились.

   – Но у вас ее не было, не так ли? Где он?

   – Да в соседней комнате, – Михаил чем-то грохнул рядом с трубкой. – Этот гад сожрал всю мою колбасу и выдул мое пиво – у меня, говорит, нервы!.. Я ему все объяснил, он, вроде, отошел слегка, но, конечно, совсем очухается, когда с тобой поговорит. Слушай, он неважно выглядит. Ты бы сказал своей ищейке, чтоб она поменьше колошматила подозреваемых – даже в целях самообороны. Ладно, через пару часов мы его отправим.

   – Не торопитесь, – Ейщаров взглянул на часы, – я скоро буду и поговорю с ним сам.

   – Ты уехал из города?! – вспылил Михаил на весь салон. – Ну какого... Ты хотя бы взял Серегу?! Ну конечно не взял! Ты что – поехал совсем один?! И ночью?!

   – Я уже вышел из того возраста, когда боятся темноты, так что перестань кудахтать! – сердито сказал Олег Георгиевич, скосив глаза на дисплей ноутбука, по которому просматривал запись из магазина. Как раз в этот момент дверца холодильника сшибла на пол злополучного менеджера, и Ейщаров, покачав головой, остановил кадр. – Все, дел навалом! Документацию взяли? Проверку нужно начать немедленно!

   – Что?! – спросил голос, который, вне всякого сомнения, принадлежал человеку, находящемуся в завершающей стадии агонии. – Сейчас? Так ведь ночь! Может, хоть утра дождемся?

   – Так, без разговоров! – отрезал Ейщаров. – Нам еще города проверять, где он был. Может, этот красавец и там покуролесил.

   – Слушай, ну к чему такая спешка?! – взмолился Михаил. – Это ведь были единичные случаи! Два к девяносто восьми, что это повторится.

   – Два – это уже немало, – холодно произнес Олег Георгиевич и отключил протест Михаила в самом начале. Снова взглянул на часы и набрал номер человека, с которым ему меньше всего сейчас хотелось говорить.

  * * *

   В гостиницу ехать не хотелось. Вообще никуда не хотелось ехать. Ее только и хватило, чтобы после Интернет-бара, где она поработала, прячась за носовым платком, дотащиться до "фабии", завести ее и доехать до круглосуточного магазина, где Эша купила пачку замороженных до каменного состояния крабовых палочек и теперь, сидя в машине, прижимала их к распухшему носу, слушала кричащий из динамиков хрипловатый голос Doro и разгребала образовавшийся в голове завал, из которого упорно выворачивалось одно и то же.

   ты могла бы меня полюбить?

   Лежащий рядом на сиденье сотовый жалобно заплакал в классическом стиле, и Шталь мрачно на него посмотрела. Потом взяла и, увидев, кто звонит, помрачнела еще больше, борясь с желанием запустить телефон в окно. Но телефон был красив и дорог, и она прижала его к уху.

   – А если б я спала?

   – Ну, это ваши проблемы, – вежливо отозвался Ейщаров. – Я получил ваше сообщение и скачал запись, которую вы выложили.

   – Рада, что у вас такой хороший Интернет. Ну, как, вам понравилось?

   – Отлично, отлично, – задумчиво пробормотал он и вдруг взревел ей в ухо: – Вы идиотка!

   – А вы – сволочь! – рявкнула Эша и, отключив телефон, швырнула его обратно. Закурила, с неудовольствием отметив, что пальцы у нее трясутся, и сделала музыку погромче. Когда она докурила сигарету до середины, телефон зазвонил снова, и она взяла его с кривой усмешкой.

   – Успокоились? – небрежно осведомились в трубке.

   – Немного. А вы?

   – Приемлемо. Эша, что я вам говорил?! Отзваниваться перед тем, как идете на встречу – перед, а не после! И идти на встречу только в самом крайнем случае! Предварительно позаботившись о безопасности. А вы что устроили?! Если были практически уверены – не могли, что ли, известить меня и просто подсмотреть?

   – Он собирался удрать, и его нужно было спровоцировать, чтобы было на что смотреть. Я должна была быть точно уверена. А не практически.

   – Даже если так, к чему были эти игры в мисс Марпл и сплошная монологизация?! Вы что – на сцене?! Это вам еще повезло, что менеджер оказался мирным парнем.

   – Он оказался мирным, потому что я его таким сделала! – огрызнулась Эша. – Многие становятся очень мирными, если их ударить по голове чем-нибудь тяжелым.

   – И, кстати, об этом. Я просил вас находить людей, а не вышибать из них дух.

   – Я была в состоянии аффекта! – заявила Шталь. – Впрочем, все это совершенно неважно, потому что я больше на вас не работаю!

   Телефон снова полетел на сиденье. Эша взглянула на часы и обнаружила, что с того момента, как она покинула "Аллегро", прошла уйма времени. Она убрала упаковку от изрядно замерзшего носа, осторожно потрогала его, потом вытащила из бардачка перочинный нож, проковыряла в пачке дырку, извлекла палочку и, содрав с нее целлофан, с хрустом откусила кусок. Снова посмотрела на часы, сердито взяла телефон и вызвала номер.

   – Продолжаем разговор, – спокойно констатировал Ейщаров, и она подумала, что либо у Олега Георгиевича огромное самообладание, либо Эша Шталь действительно очень сильно ему нужна.

   – Вы должны были меня предупредить, что...

   – Разве я этого не сделал?

   – Вы предупреждали меня только о вещах! – вспылила она. – Вы не предупреждали меня о людях! Он ушиб мне руку и чуть не сломал мне нос. Мне несколько дней придется прятаться от людей!

   – Вы получите компенсацию. Эша, на самом деле вы действительно очень хорошо поработали, – голос Ейщарова стал знакомо мягким – удивительный голос, способный настолько гармонично сочетать приятность и абсолютное равнодушие. – Конечно, грубовато для первого раза, но очень хорошо. Помимо компенсации вы, разумеется, получите и премию.

   – Большую? – деловито спросила она, выпрямляясь.

   – Немелкую. А теперь, Эша, я хотел бы, чтоб вы собрали свои вещи и немедленно покинули город.

   – Почему такая спешка? – удивленно спросила Шталь, догрызая палочку.

   – Потому что я так сказал. Поскольку наше сотрудничество продолжается, извольте следовать указаниям... Вам говорили, что жевать во время беседы невежливо?

   – Но куда я должна ехать?

   – Для начала просто покиньте город. Остановитесь где-нибудь, отдохните, вы это заслужили, – показалось ей или его голос чуть потеплел. Эша попыталась представить, что он сейчас делает. Может, сидит в своем кабинете среди вещей? Да нет, ночью... Наверное, звонит ей из дома – шума улицы не слышно. Может, из кухни. Или из спальни... Она покосилась на себя в зеркало и обнаружила на бледном лице совершенно определенную ухмылку.

   – Олег Георгиевич, то... что я видела... Это даже странным не назовешь. Откуда...

   – Потом, Эша. Но теперь вы понимаете, с чем имеете дело? Понимаете, что я совсем не шутил?

   – Да, – Шталь облизнула губы. – Конечно.

   – Вот и славно. Просто на будущее учтите, что в следующий раз вы можете столкнуться с кем-то поопасней продавца, улучшающего свой товар исключительно для пользы. Спокойной ночи.

   Он отключился прежде, чем Эша успела ответить. Она покачала головой и, снова прижав распотрошенную пачку палочек к носу, с прононсом пробормотала:

   – Конечно, спасибо, господин Ейщаров. Только откуда у меня теперь взяться спокойным ночам?

  * * *

   Вот уже несколько ночей подряд Павел Антонович не мог заснуть. Сон не шел и не шел, он страдальчески вздыхал, кряхтел и ворочался, и Лиля неоднократно сердито толкала его в бок. Вчера ночью, неудачно перевернувшись, Павел Антонович нечаянно придавил Тоше лапку – лишь самую малость, но пинчер разорался так, будто его заживо распиливали пополам, и жена изгнала Павла Антоновича на диван. Пререкаться он не стал – ушел покорно, забрав подушку и одеяло, и, оказавшись на диване, почувствовал себя без Лили и Тоши значительно лучше. Но сон все равно не шел. А пить снотворное не хотелось – Павел Антонович не любил лекарств. Вот и сегодня – в окно уже сеялся кисленький утренний свет, и слышались громыханье дворницкой тележки и дворницкая же затейливая ругань, а он так и не сомкнул глаз. Вздохнув, Павел Антонович сел на диване и хмуро потер лысину. Внезапно он ощутил неодолимую потребность в стакане ледяной воды. Не просто холодной, а ледяной, чтоб зубы свело. И хорошо бы еще большой кусок острого сыра. Он сунул ноги в тапочки, но тут же вытащил их и босиком прокрался в коридор. Ему казалось, что он делает это совершенно бесшумно, но из спальни почти сразу же раздалось торжествующе: "Вяк-вяк-вяк!" – а следом – сонный и неприятный в своем раздражении голос Лили.

   – Паша, ты чего бродишь? Тошу разбудил!

   – Пить хочу! – буркнул Павел Антонович, мысленно вопросив всевышнего: "Господи, за что?" Зайдя на кухню, он заглянул в холодильник и вытащил сыр. Холодной воды, разумеется, не было, и Павел Антонович, плеснув в стакан воды из фильтра, не раздумывая, поставил его в холодильник, после чего опустился на табурет и грустно посмотрел на пустой стол, где раньше стояла микроволновка. Несмотря на все, что произошло, он был бы рад, если бы она снова оказалась на своем месте. Несколькими днями раньше эта мысль привела бы его в недоумение, но сейчас она уже не казалась нелепой. Это действительно была очень хорошая печь, и она поддерживала его желание личного комфорта и спокойствия. Новая же печь стояла на балконе, в коробке. На кухне она пробыла лишь пару дней, после чего Лиля сказала, что видеть ее не может, и велела убрать. Подумав об этом, вчерашний Павел Антонович мог лишь философски пожать плечами, но с сегодняшним Павлом Антоновичем явно было что-то не то, потому что он плечами сердито передернул, после чего встал, подошел к холодильнику и вытащил стакан. Вода в нем оказалась обжигающе ледяной – именно так, как он хотел – и Павел Антонович выпил ее с удовольствием. Отрезал толстенный ломоть сыра и, жуя его, отправился на балкон. Извлек печь из коробки и понес на кухню, в коридоре столкнувшись с женой, необъятная ночная рубашка которой негодующе развевалась, отчего Лиля казалась похожей на пиратский фрегат в бурю, и глаза ее смотрели угрожающе, словно пушечные жерла. Рядом, визгливо тявкая, подпрыгивал, как крошечный ялик на волнах, преждевременно разбуженный Тоша.

   – Что ты делаешь? – изумленно-возмущенно спросила Лиля. Павел Антонович не ответил. Павел Антонович водрузил печь на стол, включил в розетку и проверил, как она работает, приведя тем самым пинчера в состояние истерики близкой к помешательству. Павел Антонович с удовлетворением оглядел законченный кухонный интерьер, слушая, как в коридоре цокают когти удирающего Тоши. После чего Павел Антонович сел и принялся умиротворенно уничтожать сыр, который выдавался Лилей только для утренних бутербродов.