Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 68 страниц)

   – Все это глупость! – перебила ее Жанка, разглаживая на коленях свою форменную юбочку. – Из-за каких-то дырок... Зачем они вообще?!

   – Если б я видел, к чему она там примотана, и мог бы до этого достать, то, возможно, что-нибудь бы сделал, – неохотно сказал Коля-второй. – Но я не вижу...

   – Да подожди ты! – отмахнулся Максим. – Чем бы ему помешал этот Игорь?! Он бы тоже оказался на цепи, вот и все.

   – А разве это не очевидно? – удивилась Шталь. – Все, что он или они с нами сделали – разве вы не чувствуете, сколько в этом театральности? На такое неинтересно смотреть через камеры. На такое лучше всего смотреть изнутри. Не думаю, что Пашковский знал, для чего конкретно кому-то понадобилось навертеть дырок в стенах ресторана. Но оказавшись среди нас, он бы мог узнать того, кому это понадобилось, и все представление было бы испорчено.

   У Гурина сделалось такое лицо, будто перед ним вывалили ящик с кобрами. Оля-Зоя вжались в спинку дивана и друг в друга, администраторша Марина уронила сигарету в бокал, и та жалобно, умирающе пшикнула.

   – Погоди-ка, – простуженным голосом сказал спец по фильмам. – Вовсе необязательно. Могли просто устранять нежелательного свидетеля. Ты вообще не знаешь, были ли еще в городе подобные случаи. Да может, он вообще тут не при чем. И среди нас никого нет... Этого Игоря могли бы просто сплавить туда, куда прочий персонал – зачем такие сложности?! Твоя версия притянута за уши.

   – Хоть за надбровные дуги! Мне она кажется наиболее приемлемой, – Эша посмотрела на свои криво остриженные ногти. – Ты же спец по фильмам, Максим. Представь себя на месте маньяка.

   – То фильмы... – Максим запихнул сигарету в рот не тем концом. – В любом случае... будь я на его месте, я даже ради конспирации не стал бы отнимать у себя хоть год жизни, хоть месяц!

   После этого заявления все постаревшие устремили на непостаревших пристальные взгляды – таким взглядом змея прикидывает расстояние до беспечного суслика. Вера отодвинулась подальше от Диденко и Кудаева, резво приподнявшихся на своих ложах, Быстрова спряталась за своего таксиста, а таксист ухватил за горлышко бутылку с недопитым полусладким, выпятил челюсть и всем своим видом стал похож на крейсер "Варяг". Максим выплюнул сигарету, чей подпаленный фильтр начал источать кислый дым, и многообещающе ухмыльнулся таксисту сквозь бороду, потрогав подбитый таксистом же глаз.

   – Молодец, Эша, – Сева похлопал Шталь по руке, прислушиваясь к нарастающему рокоту голосов, – теперь все опять передерутся! Каждый будет считать, что другой – маньяк. Во всяком случае, непостаревший. Я ж тебе сказал – здесь нет Говорящих! Разве что здесь есть его компаньон.

   – Либо все непостаревшие – его компаньоны, – Эша потерла затылок.

   – Я требую объяснений насчет часов! – прогудел Петр Семенович, уставляя на Эшу указательный палец. – При чем тут часы! Что вообще происходит?! Ты ведь знаешь, паршивка!

   – Не мешайте мне думать, – рассеянно отозвалась Эша, водя очами по сторонам. – Вы мне не нравитесь. И цепь у вас слишком короткая.

   – При чем тут моя цепь?! – Гурин вскочил, отчего полы его рубашки окончательно выбились из брюк и разошлись, являя фрагмент волосатого и довольно-таки приличного животика. – Что ты хочешь сказать?!

   – Ничего я не хочу сказать. Просто у нас цепи длинные, а у вас короткая – вот и все.

   Все забыли про взаимные подозрения, обернулись и внимательно осмотрели цепь Гурина, которую тот, передвинувшись, попытался закрыть своим телом.

   – И правда, – сказал спец по фильмам хищным голосом, весь вытягиваясь вперед, – это же очевидно. И прикован он отдельно. И от нас далеко. Обезопасился, гад! Ну, ничего, я тебя достану! Я тебя определю в спецпалату – всю жизнь будешь кашку кушать и слюни пускать, и каждые пять минут этой жизни будут у тебя анальные пробы брать неошкуренным...

   Гурин взревел, оставив остальных в неведении инструмента для проб, и начал бесноваться, гремя цепью и изрыгая ругательства. Максим слетел с дивана, следом бодро вскочил стоматолог, празднично блестя потной лысиной, кто-то запустил в Гурина тарелкой, но промахнулся и попал в стойку. В зале воцарились крики и бряцанье, Шталь зажала себе уши и принялась ждать окончания, глядя в узорчатый потолок и думая о том, какие перспективы могут быть у тридцатилетней Эши Шталь. В этот момент неподалеку раздался громкий удар и лязг, и, вздрогнув, Эша обернулась, но это всего лишь шлепнулись на пол ботинки Коли-первого, который, очевидно, решил устроиться с большим комфортом. Она криво улыбнулась, но тут же приподняла брови, узрев свисающие с диванного подлокотника пустые черные брючины. Также с подлокотника свисал, чуть покачиваясь, конец цепи с пустым браслетом.

   "А как это?" – тупо успела подумать Эша и начала было открывать рот, для того, чтобы озвучить подуманное, но опоздала – и прочие тоже опоздали, ибо Коля-второй уже одним прыжком достиг дивана, начал было наклоняться над ним, но тут же застыл и тонким, совершенно нетелохранительским голосом сказал:

   – Ой!

   – Что там?! – вразнобой заволновались узники. – Где он?! Ну что там?!

   Коля-второй продолжил прерванный наклон, протянул руки и вытащил из-за диванной спинки совершенно голого веселого, азартно болтающего ногами малыша лет трех, держа его так, словно это была горячая кастрюля.

   – Коя! – приветливо сказал малыш, и его пухлая ручка попыталась ухватить охранника за нос. Тот издал жалобный звук и развернулся к остальным, нелепо тыча ребенком в воздух.

   – Эт-та что такое?! – выдохнул Петр Семенович.

   – Петя, – пискнула Юля, – что случилось с твоим телохранителем?

   – Его здесь нет. Здесь только... это, – Коля-второй приподнял малыша повыше и почти с ужасом вопросил: – Что мне с этим делать?!

   – Как вы можете так говорить о ребенке?! – возмутилась рубенсовская Вера, вставая во весь рост и выпячивая рубенсовскую грудь.

   – Как вы можете так говорить о своем напарнике?! – запоздало возмутилась и Шталь, тоже вскакивая, а следом взвились и остальные, саккомпанировав себе цепями. Коля-второй вытаращил глаза, и его лицо пошло гневно-недоверчивыми пятнами.

   – Это Колька?! – малыш интенсивней заболтал ногами, точно пытаясь этим подтвердить свою личность. – К-колька?!

   – Значит, часы могут идти и в обратную сторону, – хрипло произнес Сева.

   – Опять вы со своими часами?! – грохнул Гурин. – Да это бред полный! К тому же, никаких часов на нем не было! Мы все сняли часы, – он ткнул пальцем в направлении Шталь, – исключительно из-за твоей идиотской версии!

   – О как маньяк-то раздухарился! – ядовито заметил стоматолог, но тут же изменившимся голосом сказал: – Ох ты... Юлечка... вы... вы очень плохо выглядите.

   Но Маланчук уже и сама, воздев руки, потрясенно уставилась на свои ногти, вытягивавшиеся прямо на глазах, словно у киношного оборотня. Тихо шевелились, расползаясь по плечам и спине растущие волосы, и так же тихо расползался по лицу Юли негодующий ужас.

   – Опя-а-ать?! – завопила она и запрыгала на конце цепи, колотя себя руками, точно на ней горела одежда. – Почему?! Часов же нет! Нет!

   – В диване! – крикнула Шталь, мельком глянув на собственные ногти и с облегчением убедившись, что они все так же коротки. – Посмотри в диване! Наверняка что-то есть в диване!

   Коля-второй поставил на пол малыша, сразу же задумчиво зашлепавшего куда-то в центр зала, и напал на диван. Юля, не переставая издавать истеричные вопли, кинулась к своему дивану, подхватив маникюрные ножницы. Остальные тоже набросились на мебель, и несколько минут в зале не было слышно ничего, кроме треска рвущейся обивки, скрежета, лязга и надсадного рабочего пыхтения. Все старательно трудились над теми диванами, до которых доставали, ругаясь, ворошась в обивке, мешая друг другу и втыкая подсобные инструменты друг другу в пальцы, только Сева, опустившись на пол, страдальчески сморщился, прижав ладонь к уху, да Гурин скептически улыбался из своего угла.

   – Ага! – наконец торжествующе закричал стоматолог, взмахнув извлеченными из недр дивана настольными часиками размером с ладонь, и с размаху шваркнул их о стену, после чего злобно дотоптал то, что осталось. Секунду спустя Коля-второй тоже вытащил идентичные часы.

   – Стоят, – сообщил он остальным, бросил часы на пол и несколькими ударами ноги превратил их в мелкое крошево.

   Больше часов найдено не было, и узники отвалились от распотрошенных диванов и расселись на полу, тяжело дыша. Маланчук, причитая, вновь принялась обрезать ногти, а Шталь попыталась было дотянуться до Севы, но тот отодвинулся.

   – Неужели ты не слышала? – спросил он со слезами. – Неужели ты не слышала, как они умирали? Это ужасно!

   Эша попробовала было сказать что-то ласковое или ободряющее, но вместо этого на ум лезли лишь ругательства. Она действительно ничего не слышала, все куда-то пропало, даже несмотря на то, что рядом был Сева. Если б только она могла слышать хоть одни часы... Эша попыталась представить себе человека, который наполняет комнату газом, приволакивает в нее кучу цепей, заковывает каждого, закрепляет цепи по другую сторону стен, заговаривает часы, прячет в диванах будильники, потом приковывает и себя и становится частью очнувшихся. Но человек не представлялся. Вместо него почему-то представлялся Ейщаров, причем представлялся он с таким выражением лица, что представлять его совсем не хотелось. В этот момент малыш, подшлепав к бассейну, заглянул в него и восторженно провозгласил:

   – Лыбки!

   Все обернулись. В процессе поиска часов они как-то подзабыли про Колю-первого и сейчас, вновь обнаружив его существование, осознали, что каким бы не стал телохранитель Гурина, он, в отличие от них, теперь находится на свободе.

   – Мальчик! – истошно завопил стоматолог, вскакивая, и малыш испуганно шарахнулся от бассейна. – Мальчик! Позвони по телефону ноль...

   – Телефон высоко – он не достанет! – перебила его Жанка. – Мальчик, сходи на другой берег, там гостиница – скажи...

   – Куда он пойдет – он же голый! – возмутилась Вера. – Простудится!

   Артем цинично заметил, что лучше один простуженный ребенок, чем все они, к утру умершие от старости или тоже превратившиеся в совершенных ребенков, хотя он, конечно, не отказался бы так помолодеть. После этого он напустился на Колю-второго:

   – Зачем ты часы разбил?! Может, мы могли бы вернуться обратно!

   – Да пошел ты!.. – сказал Коля-второй, апатично подергивая свою цепь. После этого они с Артемом отделились от криков, организовав собственную дискуссию на тему перемещений в пространстве и личной жизни собеседника, прочие же продолжали взывать к ребенку:

   – Мальчик, сбегай в гостиницу...

   – Да откуда ему знать, что такое гостиница?! Мальчик, видишь, вон там в окне домик?..

   – Там сейчас даже я ни хрена не вижу! Мальчик, ты дерни телефон за провод...

   – А откуда ему знать, что такое телефон?!

   – Мальчик пойди и позови кого-нибудь на помощь!

   – Да там за дверью маньяк!..

   – Так маньяк же здесь!

   – Они везде! Мальчик, найди какую-нибудь железку и принеси дяде...

   – Толку от железки! Мальчик, сбегай в соседнюю комнату и скажи, за что там цепи держатся...

   – Мальчик, лучше сходи за стойку и принеси вон ту длинную бутылочку!

   – Нашли время! Мальчик, послушай сюда...

   Малыш, сделавший из обрушившихся на него криков собственные выводы, плюхнулся на пол и разразился пронзительным ревом. Все сразу виновато замолчали, после чего администраторша сказала:

   – Видите, чего вы добились? – она развела руки и поманила малыша. – Мальчик... э-э... Коленька, иди к тете. Иди сюда, мой сладкий.

   Малыш, всхлипывая, посмотрел на манящие руки, кое-как поднялся и зашлепал в противоположную сторону. Добрался до стойки, спрятался за нее и начал чем-то усиленно греметь. Через секунду из-за стойки выкатилась коричневая бутылка и лениво покатилась в сторону.

   – Ой-ой, – сказала Жанка, – по-моему, он добрался до марочного коньяка.

   – Это Колька, – убежденно сказал Коля-второй. Шталь фыркнула, нервно докуривая предпоследнюю сигарету, и тут Петр Семенович грохнул на весь зал:

   – Милюков! Какого... ты там сидишь, маму твою?!.. За что я тебе плачу?! Ствол про... ситуацию про... уволю на... А ну бегом сделай что-нибудь!!!

   – Не смейте орать на ребенка! – взвизгнуло несколько женских голосов, и в Гурина что-то полетело.

   – Это не ребенок! – рявкнул Петр Семенович. – Это мой телохранитель!

   – Вы серьезно? – изумленно в один голос спросили Зоя-Оля, после чего все посмотрели на Гурина очень внимательно. Малыш вышел из-за стойки, держа в руке обгрызенную плитку шоколада, оглядел Петра Семеновича и звонко сказал:

   – Плохой дядька, ффу!

   – Поговори еще у меня тут! – свирепо ответил его начальник. Малыш уронил обертку и неторопливо прошел к двери. Толкнул ее, и дверь с легким скрипом приотворилась. Все затаили дыхание, наблюдая, как Коля-первый выходит за дверь. Прошлепали, удаляясь, босые ножки, и вновь все стихло, потом Коля-второй неожиданно спросил:

   – Так что же получается, раз он маленький, так теперь и не помнит ничего?

   – Похоже на то, – Эша мстительно ввинтила окурок в пол.

   – Вот зараза, – уныло провозгласил Коля-первый, – он же мне триста баксов должен!

   Сева, на некоторое время позабыв о пережитых ужасах мебельной агонии, привалился к тому, во что превратился диванчик, и разразился хохотом, утирая глаза здоровой рукой. Гурин, очевидно, принял смех на свой счет, потому как злобно потребовал от Эши:

   – Слышь ты, уйми своего, кто он там тебе...

   Фраза прозвучала совершенно некстати. Если до этого Шталь относительно мирно и сугубо индивидуально варилась в смеси из страха, раздражения, возмущения и негодования, и огонек под этой смесью был средненький, то требование Гурина превратило огонек в ревущее пламя, смесь мгновенно вскипела, и Шталь приготовилась. Она одну за другой похватала свои туфли и пошвыряла их в состоятельного человека, потом в ту же сторону переправила и Севины туфли. Она обозвала Петра Семеновича всеми известными ей неприличными словами, склеивая их в причудливые неприличные предложения, украшенные столь же неприличными причастными и деепричастными оборотами. Когда неприличные существительные кончились, Эша почему-то ударилась в морфологические и синтаксические термины, потом с радостью перешла на зоологию и ботанику, продвигаясь в обратном порядке эволюции, а когда в ее распоряжении остались лишь первичные белководобные соединения, выпила стаканчик воды, который сунул ей Сева, и стаканчиком тоже швырнула в Гурина, который перестал огрызаться уже после "плюралиа тантум"1 и "парцелляции"2 и сидел очень тихо.

   – Успокойся, а? – Сева, похлопал ее по руке. – Не так уж пока все и плохо...

   – Мне и этого хватает! – Эша глянула на себя в зеркало и сморщилась. – Черт знает что! Я не подписывалась разыскивать такие вещи! У меня вообще отгулы! Я пришла отдохнуть, а вместо этого уже два часа вокруг полный хичкок и сплошное ардженте! Лучше б я сидела с пяльцами в укромном уголке или где-нибудь в тихом садике считала груши.

   – Почему груши? – удивился Сева.

   – Ну не арбузы же?!

   – Наверное, у тебя приступ паники, – сообщил Максим с умным видом, и Шталь глянула свирепо.

   – Сейчас у тебя будет приступ бега.

   – Пожалуйста, перестаньте ругаться! – жалобно попросила Вера, не отрывая глаз от приоткрытой двери, в которую ушлепал Коля-первый. – Как вы думаете, еще где-то могут быть часы? Где еще их можно спрятать?

   – Мне вот непонятно, почему я встала с дивана, но все равно продолжала... – Юля запнулась и, прищурившись, отстригла последний ноготь.

   – Может, дело в размере часов, – Эша пожала плечами. – Чем больше часы, тем больше диапазон. А может, дело не только в размере. Наручные часы вещь более личная, чем настольные. На наручные часы чаще смотрит кто-то один, тогда как на настольные могут смотреть многие...

   – Иными словами, если следовать твоей теории, – очень тихо сказал Сева, – наручные часы могут проявить желание перевести только своего хозяина, тогда как настольные не прочь одновременно перевести парочку человек, а то и больше?

   – Почему такой похоронный тон? – вяло удивилась Эша.

   – Потому что, потроша бедные диваны в поисках скрытого, вы совсем не смотрите на открытое место, – Сева указующе дернул головой, Эша повернулась и посмотрела на двухметровые напольные часы, возвышавшиеся неподалеку от Петра Семеновича. Их золотистый маятник висел неподвижно, изящные ажурные стрелки застыли на половине второго, резной лев над циферблатом слепо таращился в притихший зал, и в его оскале чудилось что-то утомленно-ехидное.

   – Да они ж стоят, – с явным облегчением сказал стоматолог.

   – Стоят, – эхом отозвалась Эша. – А вдруг часы в диванах тоже стояли? Действовать-то они начали отнюдь не сразу.

   – Мои часы точно шли! – Артем постучал себя по пустому запястью. – С самого начала! А часы в диванах, вероятно, до определенного момента тикали себе, как полагается, и только потом...

   – Это значит, что ты веришь в нашу с Севой теорию? – оживилась Эша.

   – Я хочу выжить, – буркнул Артем. – А когда хочешь выжить, можно поверить во что угодно! Не хочу встретить рассвет дряхлым дедулей или младенцем! Если моя нога усохнет или уменьшится, то я, конечно, освобожусь, но... Не знаю, что хуже – загреметь в дом престарелых или заново сдавать на права.

   – В армию опять идти, – уныло поддержал стоматолог.

   – Школу заканчивать, – вздохнула Юля. – Геометрия и органическая химия – это просто кошмар! Господи, ну где ж этот пацан ходит? А вдруг его уби...

   – То есть, вы хотите сказать, что если эти часы пойдут, то нас всех накроет? – поспешно вернул Максим разговор в прежнее русло. – Значит, надо их раскурочить – на всякий случай, а то...

   – Я вам раскурочу, – подал голос Гурин, и в голосе этом теперь вполне определенно звучали нефальшивые нотки страха. – Это немецкие часы, начало двадцатого века, дуб! Вы представляете, сколько они стоят?!.. Тем более, моя цепь все равно до них не достает.

   – А бросать в них больше нечем, – заметил таксист. – Мы все истратили на окна.

   – Послушайте, – вдруг жалобно произнесла сидевшая рядом с ним Быстрова, с самого начала не проронившая ни слова, – а... а если вы думаете, что эти часы... могут такое... то что же могут башенные часы? Когда мы приехали, я видела на гостинице часы... большие часы.

   – Черт! – Сева дернул себя за бородку. – Еще один незамеченный слон!

   – Возможно, вы только что подали маньяку неплохую идею, – ехидно сказал Артем. – Если, конечно, маньяк действительно здесь.

   – Подождите, – хором удивились Оля-Зоя, – мы же договорились, что маньяк – он!

   – Я вам устрою маньяка! – пообещал Гурин, уклоняясь от двух указующих перстов с криво остриженными ногтями. – Вылетите из своей бухгалтерии, как...

   – Для маньяка он как-то слишком напуган, – прервала Шталь не успевшую развиться метафору, и все, кроме Гурина, посмотрели на нее возмущенно.

   – Ты ж говорила... – начал было Максим.

   – Я говорила, что у него очень короткая цепь, и это странно, – Эша задумчиво пошевелила пальцами босых ног. – Несомненно, это что-то значит. Может, это сделано для того, чтобы он не сел на какой-нибудь не тот диван? Для того чтобы мы не сделали с ним ничего до поры, до времени... вечер-то, все-таки, его затея. Может, у него особая роль? У него не только короткая цепь, он еще и ближе всех к часам. Если они пойдут – по-особенному – он будет первым.

   – И что ж это получается? – пробормотал стоматолог.

   – Ничего не получается, – Сева, не удержавшись, зевнул. – Часы могут идти и в обратную сторону. Тот, кто все это устроил, в любой момент может вернуть себе свой возраст... ежели часы уболтает.

   – Да вы все с ума посходили с этими часами! – завопил Гурин. – Что за бред?! Ну не бывает такого! А если и бывает, я к этому не причастен! Вот, называется, делай добро людям! Жратва бесплатная на пять дней, номера бесплатные, услуги... Все, что я сделал – это провел акцию! Многие так делают!

   – Тогда почему он или они посадили вас на короткую цепь? – Эша вопросительно вздернула брови. – Почему к вам особое отношение? Что вы такого знаете, Петр Семеныч? Может, вы что-то сделали?

   – В таком случае, и вы все тоже должны были что-то сделать, – холодно ответил Гурин. – Иначе почему вы все тоже на цепи?!

   – Не все, – сказала Жанка, черкая в блокнотике. – Светки, моей напарницы, здесь нет. Повара нет. Охраны нет.

   Гурин заявил, что все это они уже проходили и отсутствию прочих может быть тысяча причин, начиная с нехватки цепей. Зоя-Оля сказали, что они порядочные люди и сажать их на цепь совершенно не за что. Прочие тоже поспешили подтвердить, что они порядочные люди, Коля же второй сказал, что он вообще на работе, и это вызвало у Севы едкий смешок.

   – Ну, – произнесла Шталь, закуривая последнюю сигарету, – пятнадцать предельно порядочных людей, посаженных на цепь – наверное, это действительно работа маньяка.

   – Так о чем мы и говорили с самого начала! – торжествующе подвел итог Максим. – А вы думали, нас за наши прегрешения, как в "Десяти...

   – Нас восемнадцать, – тихонько шепнул Сева Эше. – Кого ты не посчитала.

   – Нас с тобой, потому что мы нормальные, а не порядочные. Ну и, конечно, маньяка, потому что... э-э... потому что он маньяк, – Эша встряхнула свой кулончик. – Ну что же ты все молчишь?! Что ты думаешь о людях, которые в один голос заявляют о своей порядочности?

   – Абсолютно порядочных людей не существует, – Сева хмыкнул. – Для начала, хотя бы потому, что у каждого человека свое понятие о прегрешениях. Эша, нам сейчас главное освободиться, а не рассуждать о порядочности. Даже если всех их за что-то наказывают, мы здесь не при чем, мы здесь случайно, и единственное, что меня сейчас волнует, так это прожить свою жизнь в нормальном ритме. Кстати, я думал о часах... Что если кто-то договаривается с часами, а уж потом часы договариваются со временем?

   – Ты решил посоревноваться со мной по части диких идей? – Эша провела ладонью по цепи, соединявшей ее со стеной. – Слушай, а красивая цепь, правда?

   – Не такая уж и дикая идея, – Сева покосился на остальных, вновь увлекшихся руганью. – Кстати, я думаю, что маньяка здесь нет. Я думаю, ему вообще наплевать, что тут происходит. Может, он и оставил здесь камеру на запись, но сам давно дома, сидит в тапочках на кухне и пьет чай. Как тебе такая идея?

   – Он не хотел, чтобы сюда пришел Пашковский... Просто замечательная цепь, по-моему. Идеальная форма. И нарядная очень, – Эша приподняла звякнувшую цепь.

   – Ты чего? – настороженно спросил Сева.

   – Так, дурака валяю, – Эша принялась перебирать цепь звено за звеном, словно четки. – Знаешь, думаю... а что если мы тут не случайно... ну, я имею в виду, среди них. Вернее, я.

   – Почему ты?

   – Потому что у тебя раньше никогда не было часов. А все эти люди носят часы.

   – Большинство людей носят часы, – поведал Сева с легким раздражением.

   – Скажи мне, о брат мой, если б ты увидел как-нибудь, например, какой-то шкаф, а потом увидел бы его еще раз через год, ты бы его узнал? Ну, в смысле...

   – Я тебя понял. Разумеется, узнал бы, даже если б в первый раз даже не смотрел на него. Более того, он бы тоже меня узнал. Мебель бывает неразговорчива, но это вовсе не значит, что она беспамятна. Конечно, она не может помнить каждого, но такого, как я, она бы обязательно запомнила. Это особый уровень...

   – Довольно, я поняла. И если б местные столы и диваны не были столь новыми и не отказывались с тобой разговаривать, мы б уже давно узнали, кто все это сделал. Часы, которые были у меня на руке... я купила их три года назад. Эти люди говорят, что они никогда не встречались друг с другом. Что если он собрал здесь людей не потому, что они – это они, а по их часам? Они вполне могли встречаться, просто никто из них этого не помнит. Какое-то незначительное для них событие. Незначительность сильно сужает память, иногда и само событие не запоминаешь, не то, что людей, которые могли при этом присутствовать. Значительно оно только для того, кто все это устроил, но он мог не знать этих людей в лицо. Они промелькнули и исчезли, но он счел это достаточным. И он запомнил только их часы. Часам не надо смотреть в лицо. Ты прав, это особый уровень...

   – Ну, ты наворотила! – Сева усмехнулся. – Отбирать жертвы по часам? Эша, часы можно подарить, продать, наконец...

   – Вот именно! – Эша посмотрела виновато. – Я купила тебе часы в антикварном магазинчике. Они были недорогие и очень симпатичные. Но...

   – А-а, вот так вот? – Сева нервно провел ладонью по волосам. – Думаешь, он оставил здесь даже такого, как я, лишь потому, что на мне чужие часы? Чьи-то?

   – А вот мои были абсолютно новыми, – Эша брякнула цепью. – А это значит...

   – Теперь это уже ничего не значит! – отрезал Сева. – Слушай, ты чего в эту цепь так вцепилась? Боишься, что у тебя ее отберут?

   – Сказала же – балуюсь!..

   В их увлекательную беседу внезапно ворвался грохот опрокинутого стола, а следом – истошный лязг цепей и пронзительный визг. Они обернулись и увидели, что спец по фильмам и таксист катаются по полу, азартно мутузя друг друга. Быстрова, визжа, пыталась нейтрализовать ситуацию, колотя дерущихся снятой изящной туфелькой, при этом большая часть ударов доставалась таксисту, а не верткому Максиму. Чуть подальше администраторша сцепилась с Зоей-Олей, отчего их цепи немедленно перепутались до невозможности, а у противоположной стены Жанка и Артем истерично орали друг на друга.

   – Совсем про них забыл, – раздраженно сказал Сева. – Какие неугомонные ребята – постарели, а им все нипочем. Если хочешь знать мое мнение, так они все маньяки. Интересно, где же сейчас бродит наш маленький Коленька? ну, он хоть...эх!..

   Он повесил голову, готовый отдаться во власть горестной удрученности, и Шталь поспешно ткнула его вопросом:

   – Амариллисов?

   – Нет, – встряхнулся Сева. – Что-то совсем простое такое...

   – Вспоминай, пока есть время... то есть, пока нечем заняться, – Эша повернула голову и взглянула на Гурина, который, до предела натянув свою цепь, пытался достать до бока часов, возвышавшихся неподалеку, словно обелиск. Почуяв ее взгляд, Петр Семенович выпрямился, сердито заправляя рубашку в брюки.

   – Скажите пожалуйста, многоуважаемый Петр Семенович...

   Гурин сказал тут же, сообщив, что не желает с ней разговаривать, что она вначале заявила всем, что он маньяк, потом, что он не маньяк, а жалкая жертва, потом опять его в чем-то обвинила, обозвала какими-то там "целляциями" и "пюретатумом", и после этого подобный тон и слово "многоуважаемый" он считает особым оскорблением.

   – Я не считаю вас маньяком, – негромко произнесла Эша, – я считаю вас очень неприятным человеком, сидящим на цепи, и я считаю, что вам самое на ней место. Я достаточно откровенна?

   – Вполне, – процедил Гурин. – Надо ли понимать, что меня теперь не обвиняют?

   – Технически нет. Вы не сажали нас на цепь и не планировали этот веселый вечерок, – Эша потерла лодыжку, – но вот в том, что это вообще произошло, я думаю, вы виноваты.

   – Не понял! – буркнул Петр Семенович. – Хочешь сказать, это из-за меня? А вы, прочие, невинные жертвы? Белые и пушистые?

   – Разве я такое сказала? – удивилась Шталь. – Нет, кроме моего брата здесь вряд ли есть невинные. Но мне кажется, если б не вы, они б тоже не были виноваты.

   – Ты делаешь эти дурацкие выводы из длины моей цепи? – Гурин усмехнулся. – Послушай, детка, я никого из этих придурков прежде в жизни не видел, ясно?! Они сюда попали не по разосланным приглашениям! Они выиграли! Это не было умыслом, это был лишь слепой случай! Я проводил честную акцию!

   – Вы сами исполняли роль слепого случая?! – поинтересовалась Эша.

   Мелкие боевые действия на территории зала прекратились, и прочие узники обратились в слух, часто дыша и поместив все свои взгляды на лицо Гурина. Только спящая пара все так же безмятежно похрапывала под ворохом спутанных волос.

   – Нет, Лидия Сергеевна, – в голосе Петра Семеновича промелькнуло слабое подобие уважения. – Мой референт. Очень исполнительная и сообразительная женщина. Вообще-то я думал кого-нибудь из магазинных девок длинноногих, а она как-то намекнула в шутку... я и подумал, почему нет? Она ничего.

   – Вообще-то это я должна была крутить барабанчик! – озлилась Юля. – Ты мне обещал... а теперь еще, значит, и девки?!.. Мало того, что заменил меня какой-то старой лошадью...

   – Заткнись! – буркнул Петр Семенович. – Ты ее и не видела никогда!

   – Я ее помню – очень симпатичная женщина, – подал голос стоматолог. – Да и вовсе не такая уж и старая – лет сорок, не больше. Думаете, она могла сделать так, чтоб выиграли именно мы? Подтасовала выигрыши?

   – Да зачем ей это?! – казалось, искренне удивился Гурин. – Она у меня чуть больше года работает, получает достаточно, отношения у нас нормальные...

   – Знаю я твои нормальные отношения! – процедила Маланчук. – Интересно, сколько раз на дню...

   Ее слова прервал легкий звенящий звук, потом механический щелчок. Напольные немецкие часы тихонько вздохнули, словно пробуждаясь ото сна, маятник нелепо дернулся, потом мягко качнулся в сторону, поплыл обратно и мерно защелкал в привычном ритме. Резной лев над циферблатом, казалось, оживился, и в его деревянных глазах появилась заинтересованность. Длинная ажурная стрелка, остановившая ночь на половине второго, дрогнула и перескочила на тридцать первую минуту.

   – Боже мой! – прошептала Вера и, сомкнув ладони под рубенсовской грудью, обратила свой взор к потолку. Зоя-Оля воровато перекрестились, остальные затаили дыхание, не сводя глаз с раскачивающегося золотистого диска.

   – Ну, господа, – бодро сказал Максим, – похоже нам пришел...

   Но тут Зоя-Оля истошно заверещали, прервав не успевшую развиться оптимистическую речь, Юля с рыданием повалилась на распотрошенный диванчик, а администраторша испустила жуткий контральтовый вой тигрицы, у которой отнимают потомство. Коля-второй громко выразил свое отношение к происходящему с помощью трех наиболее популярных в русском языке букв и рванул цепь с такой силой, что в более недоброкачественном помещении от такого рывка вынесло бы и то, к чему крепилась цепь, да и всю стену в придачу. Увы, Иванов действительно не строил "хрень".

   – Надо же что-то делать! – суетился Гурин на конце своей цепи. – Надо же их как-то... Колька!