Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 68 страниц)

   – Елки! – Марат заметно побледнел. – Мне никогда и в голову не приходило...

   – Напрасно, Марат Константинович. Впрочем, мне и самому это в голову пришло далеко не сразу, – Ейщаров подмигнул, закрывая дверь. – В какой-то степени, это ведь сказки.

   – В какой-то степени и мы – сказка, – пробормотал Сева.

  * * *

   – Я не буду это пить! – вяло возмутился Степан Иваныч и сделал попытку отодвинуть от себя чашку с дымящимся кофе, но относительно твердая рука Шталь придвинула чашку обратно.

   – Пей! Это необходимость! Дочку он пришел спасать, а сам лыка не вяжет! Какой толк-то от тебя будет?! Я вон две чашки выпила – и ничего!..

   Сообщив это, Эша склонила голову на кулак и мгновенно заснула. Степан Иваныч растерянно огляделся, после чего осторожно потряс ее за плечо.

   – Эй! Ты сама-то спишь!

   – Ничего подобного! – вскинулась Эша и тоже огляделась. – Не знаю, по-моему, ерундой занимаемся! Плохо, что ты персоналу хорошо известен, мне стоило большого труда протащить тебя и в посудомоечную, и в зал. Смотри, как поглядывают! А у Катьки твоей глаза ну совершенно круглые. Слишком мы выделяемся, надо было загримироваться. Ты бы мог сойти за мою тетушку.

   – Тьфу! – сказал Степан Иваныч.

   – Жаль, что таким образом мы пока сможем проверить только клиентов, – Эша зевнула в свою чашку. – Или заставить потом персонал насильно откушать из каждого... Она ведь подействует, если с нее есть? Или как-то еще?

   – Честно говоря, не знаю, – пробормотал человек бедный. – Я впервые не знаю, что и как подействует. Мы же вместе договаривались, могла вообще чепуха получиться.

   – А она и получилась. Мы сидим тут уже три часа и перепортили уйму посуды. И если хоть одна твоя чашка окажется зараженной, мне голову оторвут! Тебе, кстати, тоже!

   – Я здоровый, – Степан Иваныч страдальчески потер затылок. – А посуды... м-да.

   Вокруг них царила кутерьма, персонал "Аваллона" сбивался с ног, бегая туда-сюда, заменяя блюдо за блюдом. Отовсюду раздавались гневные возгласы и болезненные вскрики, то и дело кто-нибудь из клиентов возмущенно вскакивал и уходил. Бряцала посуда, звенели бокалы, в настенном оружии мельтешили ломаные отражения, иногда мелькал взмыленный, разъяренный администратор, и при его появлении Шталь каждый раз автоматически втягивала голову в плечи, с трудом вслушиваясь в голос Луи Армстронга где-то под потолком, который пел о том, как прекрасен этот мир. Но Эше этим утром мир не казался таким уж прекрасным. С Говорящими или без оных. В этом мире, если выражаться языком общенародным, постоянно происходила какая-нибудь хрень.

   – Не могут же они все быть нечистью?! – прошипела она человеку бедному, с отвращением разглядывавшему свой кофе. Тот замотал головой.

   – Мы ж как с ней договаривались? Найти нечеловека. Ну а это вот как раз...

   – То есть людей твои сегодняшние собеседники не выносят, а нечисти... если, конечно, она есть, кушать с твоей посуды будет как раз хорошо?! А нельзя было сделать наоборот?!

   – Не получилось наоборот! – огрызнулся Степан Иваныч и отхлебнул-таки кофе, после чего прищурился и мечтательно повел бровями. – Зато с твоей помощью видала какой эффект?!

   – Противоположный! – буркнула Эша, пододвинула к себе чашку и отпила глоток. Поставила чашку на столешницу и мрачно спросила:

   – Степан Иваныч, как в моей чашке оказался ликер?

   – Понятия не имею, – ответствовал человек бедный, одновременно отодвигая подальше свою чашку, но Эша успела потянуться и схватить ее. Понюхала содержимое и, сморщившись, так грохнула чашкой о стол, что часть жидкости плеснулась Степану Иванычу на тарелку.

   – Даже сегодня ты не можешь...

   – Да я в любом состоянии... – запротестовал тот. – Да я вообще не знаю, как это вышло! Такие чашки!

   – Твоя посуда должна делать людям гадости, да? У тебя в чашке коньяк, у меня ликер. Даже несмотря на то, что они горячие, не очень-то похоже на гадость! Так может мы с тобой нечисть?!

   – Типун тебе на язык! – испуганно сказал Степан Иваныч и одним махом допил свою чашку. Эша раздраженно двинула стулом.

   – Все это бред! Я ухожу!

   – Погоди, погоди, вон она идет!

   Эша сердито плюхнулась обратно, наблюдая как через зал величаво-осторожно шествует Изольда Викторовна, удивленно озираясь. Денис отодвинул ей стул, усадил, и почти сразу же возле столика появилась Катюша, глядя в пол. Блондинка быстро зашевелила губами, и Степан Иваныч почти сразу же предпринял попытку выскочить из-за стола.

   – Это как она с моей дочей разговаривает?!

   Рывок не получился, монументальный стул не сдвинулся ни на сантиметр, стол тоже не шелохнулся, в результате чего Степана Иваныча заклинило между двумя мебельными предметами. Немного потрепыхавшись, он глянул вопросительно:

   – Тяжелая мебель, – пояснила Эша, прихлебывая из чашки. – И очень не хочет, чтобы ты уходил. Увы, это единственное, на что мне удалось ее уговорить. Иногда и у меня кое-что получается, жаль, слишком редко. Но Сева бы мной гордился. А теперь сиди тихо! Конечно, я могу и ошибаться, но кажется, Катька несет ей гарнир именно на моей тарелке. По-моему, единственный посудный предмет, который я услышала без твоей помощи и который согласился сотрудничать.

   Степан Иваныч сосредоточенно застыл, после чего сказал:

   – Что-то я ничего не слышу. Вообще.

   – Хм, я тоже. Либо она меня обманула, либо у меня просто ничего не получилось.

   – А что она пообещала?

   – Показать лицо... э-э... того, кто ест неестественным образом и не то, что едят все, нанося ущерб здоровью и жизни того, кто ест естественным образом.

   Степан Иваныч сказал, что ничего не понял, но если б он был тарелкой, то, скорее всего, решил бы, что речь о каннибале, а вовсе не о нечисти. Шталь возразила, что каннибалы тоже в своем роде нечисть, просто куда как более реальная, после чего толкнула собеседника под столом ногой, и оба они внимательно уставились на блондинку.

   – Ах ты черт! – вдруг шепнула Эша. – Она ж тут ничего не ест! Я совсем забыла!

   Блондинка тем временем лениво поковырялась вилкой в принесенном гарнире, после чего вилку бросила и потребовала официантку обратно. Прибежала Катюша, выслушала несколько резких высказываний в свой адрес, подхватила тарелку и понесла прочь. Когда она проходила мимо, Эша окликнула ее:

   – Что ей на этот раз не понравилось?

   – Рис холодный, – жалобно ответила Катюша, и Шталь в который раз поразилась ее несходству с Катюшей на фотографии. – Я ж ей горячий несла, дымился... Что за день сегодня такой – все как с ума посходили! Папа, опять вы пьяный?

   Эша и Степан Иваныч мрачно переглянулись, потом человек бедный открыл было рот, но тут рядом вдруг появился администратор и холодно сказал:

   – Я прошу вас покинуть ресторан.

   – В чем дело?.. – возмутилась было Шталь, но Денис холодно и зло повторил:

   – Я прошу вас покинуть ресторан. Немедленно.

   Рядом с ним сурово воздвиглись двое охранников, и Эша, сообразив, что протестовать сейчас будет только себе в ущерб, начала неохотно вылезать из-за стола. Степан Иваныч подергался туда-сюда, после чего вопросил:

   – А мне как-то?

   Денис сделал резкий, злой жест, один из охранников ухватился за стул, на котором восседал человек бедный и попытался его выдвинуть, но у него ничего не вышло. Ему на помощь пришел коллега, но и вдвоем они не добились никаких результатов. Тогда, бросив стул вместе со Степаном Иванычем, они подошли к проблеме с другой стороны и попытались отодвинуть стол, но и тут их усилия не увенчались успехом. Они отступились от стола и озадаченно посмотрели друг на друга. Тогда Эша, пряча ухмылку, на которую имела полное право, обошла стол, огладила стул по спинке, после чего резким рывком выдвинула его вместе с Катюшиным родителем, который тут же спорхнул с сиденья. Озадаченность на лицах охранников превратилась в злую смущенность, после чего они двинулись вперед, явно собираясь конвоировать их до главного выхода, но Степан Иваныч тут же протестующе завопил:

   – А сетка моя?! Сетка моя с бутылочками в мойке ж осталась!

   Вдобавок к ним подскочила Катюша, всплескивая руками.

   – Денис, что происходит?! Почему ты их выгоняешь?! Папа же просто сидел, его пригласили... вот, девушка пригласила?!

   – А вид не представительный, – скрипел человек бедный. – С трудовым-то видом конечно, куда уж нам уж!..

   – Да, – прошипел администратор. – Здесь солидное заведение, а не наливайка! Ведите их через кухню! – наклонившись, он шепнул – так, что услышали только Эша и Степан Иваныч. – Я знаю, что это все вы устроили! Не знаю, как, но знаю, что вы! Не зря ты меня про посуду расспрашивала и Любку тоже!

   Не ответив, Эша покорно позволила провести себя через кухню. Оказавшись в посудомоечной, Степан Иваныч сразу же сунулся в уголок, где стояла его авоська. Пожилая посудомойка, счищавшая с тарелок остатки пищи, удивленно повернулась, созерцая прибывших.

   – Забрал свое барахло?! – рявкнул администратор. – А теперь выметайтесь!

   – А ты что будешь делать, Денис? – поинтересовалась Эша, озираясь, потом чуть передвинулась к стоявшей на столе стопке грязной посуды. Верхней была разрисованная золотыми розами тарелка с прилипшими к ней остатками уже счищенного риса. – Опять перебьешь всю посуду? Сегодня ее уй как много – сам видел. Введешь ресторан и себя в большой убыток.

   Денис посмотрел вовсе уж бешено, потом неожиданно махнул охранникам рукой, приказывая уйти, и когда те замешкались, попросту вытолкал их в дверь, попытался следом выдворить и проскользнувшую в посудомойную Катюшу, но та увернулась и забилась в угол.

   – Чего ты так эту посуду невзлюбил, Денис? – Эша как бы между прочим сняла верхнюю тарелку. – Посуда как посуда, просто с характером. Не все ей нравятся. Ну, так нам тоже не все нравятся.

   – Убирайтесь! – проскрежетал администратор и коротким взмахом руки отправил на пол несколько чашек, где они и раскололись с печальным звоном. Посудомойка вместе с Катюшей громко взвизгнули.

   – Убийца, – констатировала Эша. Степан Иваныч бросил свою авоську и повернулся, пристально глядя на Дениса, которого буквально трясло от бешенства.

   – Вы... – просипел он, – в-вы... не смейте мне говорить про характер! Это просто вещи! Они не могут быть...

   – Тогда чего ты их бьешь?! Если не могут, если ты не веришь, чего ты...

   – А ты скажи ей, Дениска! – человек бедный расправил плечи, очевидно, пытаясь придать себе угрожающий вид, хотя выглядело это довольно жалко. – Ну, скажи, я-то давно знаю! Скажи, что тебе страшно! Потому что никак не можешь понять – то ли ты с ума сходишь, то ли братец твой в свое время тебе правду говорил, и ты его зазря в психушку упрятал! Сам-то тогда чего не лечился?! Жалко поздно я тут оказался, я б ему объяснил... а теперь он от лекарств действительным психом заделался! Такого парня угробили!

   – Как же мне надоели подобные сюрпризы!.. – тихонько пробормотала Эша, и в этот момент Денис со страшно вытаращенными глазами ринулся вперед тигриным скоком:

   – Убью, суку!

   Шталь подумала, что вот сейчас-то весь боевой настрой человека бедного и сойдет на нет, но тот, подбодренный чашкой коньяка, неожиданно доблестно метнулся навстречу, азартно блеснув золотыми зубами, и они сцепились посреди посудомойной, с грохотом свалив один из столов. Эша, продолжая сжимать в руке тарелку, попыталась отскочить, но наступила в какой-то хрупкий салатник, который немедленно раскололся, в качестве мщения всадив осколок в шталевскую пятку. Взвизгнув, Эша потеряла равновесие и полетела в пустоту спиной вперед, упустив тарелку, но пустота сразу же кончилась, сменившись чем-то мягким и податливым, и кто-то глухо охнул. Раздался оглушительный дребезг, позади завизжали, и падение Шталь, прервавшись на мгновение, стихийно продолжилось, почти сразу же завершившись встречей с холодным полом и кратковременной потерей сознания.

   Эша пришла в себя почти сразу же и, приподняв голову, обнаружила, что лежит среди живописно разбросанных осколков и уцелевшей посуды. Неподалеку самозабвенно катались по полу администратор и человек бедный, причем последнему явно приходилось несладко, а с другой стороны от Эши болезненно охала лежащая лицом вниз посудомойка – ее-то Шталь и сшибла при падении, а та, судя по всему, своротила и другой столик с посудой. Катюша жалась в углу, закрыв лицо руками и вереща. Эша навскидку подсчитала нанесенный ущерб и приуныла – у нее таких денег не было. Посудомойка затрепыхалась и простонала:

   – Помогите! Ничего не вижу! Ой, кажется я что-то себе сломала!

   Рассудив, что от верещащей Катюши помощи не дождешься, а Денис и Степан Иваныч слишком заняты, Эша подползла к ней и попыталась приподнять, но единственное, чего ей удалось добиться, так это с дребезгом перекатить стонущую женщину на спину. Беглый первичный осмотр ничего сломанного не выявил, причина же ухудшения зрения посудомойки объяснялась просто – к ее лицу плотно прилипла тарелка. Взявшись за края тарелки, Эша потянула, голова посудомойки приподнялась следом за тарелкой, и она истошно завизжала:

   – Ой, что ж ты делаешь, ты ж мне голову оторвешь!

   – Не оторву... тарелка-то мелкая, просто приклеилась... что за еду тут у вас готовят, чего она так прилипла?!.. – Шталь дернула сильнее, и раздался громкий хлюпающий звук, словно кто-то уронил на пол холодец. Тарелка поддалась и осталась у Эши в руках – знакомая тарелка с золотыми розами и зернышками риса, прилипшими по краям. Только роз сейчас почти не было видно. Почти все свободное тарелочное пространство занимала странная желеобразная грязно-розовая масса, до жути похожая на расплющенное и вывернутое наизнанку человеческое лицо. Масса исходила мелкими пузырями и совершенно невообразимым образом воняла.

   – Мамочки! – пискнула Эша и отшвырнула тарелку, хотя по-хорошему ее следовало бы деликатно отставить. Тарелка и в самом деле выполнила свое обещание.

   – В чем дело? – жалобно спросило нечто, лежавшее на полу, очевидно, еще не поняв, что произошло. Его прозрачно-белые глаза, опушенные густейшими золотистыми ресницами, смотрели без всякого выражения, вместо носа темнели два мерно сокращающихся овальных отверстия, из-под узких белесых губ виднелись мелкие острые зубы, похожие на кривые иглы. От существа тянуло тиной, лежалой листвой и, почему-то, ванилью.

   – Иваныч! – завопила Эша не своим голосом, и, наверное, этот вопль оказался настолько диким, что драка немедленно прекратилась, и оба противника, изрядно потрепанные, подскочив к Шталь, в один голос сказали:

   – Господи, что это такое?!

   – Что случилось с тетей Леной? – в ужасе вопросила Катюша и зажмурилась – очевидно, в целях самообороны. Степан Иваныч, издав торжествующий рычащий звук, сунулся вниз и вцепился существу в горло. То дернулось, потом дико забилось, и Эша поспешно тоже навалилась сверху, помогая удерживать "посудомойку", которая отчаянно выгибалась, почти приподнимая над полом и ее, и Степана Иваныча. Каждый ее мускул извивался сам по себе, отчего Эше казалось, что она ухватилась за мешок со змеями.

   – Мы тебя видим, – прошипела она. – Видим!

   Существо издало тонкий завывающий звук – то ли от расстройства, то ли на это были еще какие-то причины, и на мгновение затихло, все так же мерно раздувая ноздри. Судя по всему, пальцы человека бедного, стискивавшие его горло, не доставляли ему особого дискомфорта, и, осознав это, тот перестал удушать "посудомойку" и попросту дико ее затряс.

   – Отдай, что взяла! Отдай!

   – Прекратите сейчас же! – негодующе возопило существо, глухо стукаясь затылком о пол. – Как вы это сделали?! Вы не имеете никакого права!

   – Делай, что сказали! – взвизгнула Эша, испытывая невероятное желание захихикать. – Или я тебя всю такими тарелками обложу! Давай, срыгивай – неужто все успела переварить!

   Потянувшись, она схватила тарелку, по которой было размазано "лицо", замахнулась, и существо, скосив на тарелку глаза, снова взвыло, вой превратился в некий густой утробный звук, белесые губы запрыгали, и между ними протянулось нечто, похожее на серебристый дымок. Запах ванили усилился.

   – Ой, сейчас и меня стошнит, – прошептала Эша, снова роняя тарелку. Лицо существа пошло рябью, задрожало, точно марево, глаза потемнели, вспух бугорок носа, иглы зубов втянулись куда-то под губы, и лицо вновь стало человеческим, женским, но уже не приятно-приветливым лицом пожилой посудомойки, а изъеденным бесчисленными морщинами дрожащим лицом глубокой старухи с провалом беззубого рта и запавшими желтоватыми глазами, почти лишенными ресниц.

   – Залетные выродки! – прохрипела она. – Вы даже не представляете, что вы начали!

   – Ой, как будто раньше вас никто не раскрывал?! – проверещала Эша.

   – Но не с помощью паршивых тарелок! – оскорбленно рявкнула "посудомойка" и вдруг, перекрутив верхнюю половину туловища почти на сто восемьдесят градусов, стряхнула с себя Шталь и Степана Иваныча, взвилась с пола и, отшвырнув несмело потянувшегося к ней администратора, выломилась на улицу, с такой силой ударив в дверь, что та косо повисла на одной петле. Денис грохнулся на раскрытую посудомоечную машину, довершив живописную картину разгрома, на полу несколько раз крутанулась вокруг своей оси белоснежная тарелочка и улеглась неподвижно. На мгновение на сцене наступила пауза, потом Шталь, прихрамывая, подбежала к двери и выглянула на улицу. Позади ресторана было совершенно пусто, а в отдалении по трассе обыденно сновали раскаленные машины.

   – Ушла, – удрученно и в то же время облегченно констатировала она. Степан Иваныч, лязгая зубами от волнения, кинулся к Катюше, которая пребывала возле стены в глубоком обмороке.

   – Катя! Доча!

   Администратор с легким дребезгом начал выбираться из развороченной машины. Дверь в посудомоечную распахнулось, и на пороге возникло множество взволнованного народа, но Эше было не до них. Она плюхнулась на стул и принялась извлекать из пятки осколок.

   – Что случилось?! – гневно вопросил один из охранников. – Денис Алексеевич?!

   – Трофимовна сошла с ума и все тут расколотила, – администратор со стоном выпрямился, быстро моргая, и указал на свороченную дверь. – Сбежала.

   – Тетка Ленка? – переспросил охранник. – Дык она ж бабка!

   – Догнать и наказать! – заорал администратор, и охранники мгновенно исчезли, окончательно свернув дверь, которая с грохотом вывалилась следом за ними на улицу. Эша отшвырнула окровавленный осколок и присела возле Катюши, которая, всхлипывая, обнимала за шею Степана Иваныча, отчего-то сильно покрасневшего – вероятно, от большой жары.

   – Ну, что ж, – сказала Шталь голосом тяжело простуженного гнома, – к счастью, она не все успела переварить.

   Знакомое по фотографии в мобильнике лицо мадонны обратилось к ней и недоуменно моргнуло. Может, оно и не было теперь столь совершенным, но... оно было на месте, и задумываться о механизме этого преображения Эше совершенно не хотелось. Как и о том, куда девалась настоящая Елена Трофимовна, и была ли она вообще?

   – А что случилось? – спросила Катюша. – Что это было такое ужасное?

   – Да так, – пробормотала Эша, – переел кое-кто – ему и поплохело.

   Катюша, продолжая обнимать человека бедного за шею, протянула руку и схватила Эшу за ладонь. Слабо улыбнулась, покачала головой и шмыгнула носом.

   – Господи, – сказала она. – Вы же оба совсем пьяные.

   – Уже нет, – выдохнул человек бедный. – А сеточку мою никто не видал?

  * * *

   – Послушайте, это какое-то недоразумение! – Владимир оглянулся на машину, стоящую за его спиной, потом вновь взглянул на людей перед собой, которые смотрели на него с любопытством и, казалось, даже дружелюбно. – Я не понимаю, о чем вы говорите!

   – Да мы еще ничего и не сказали, – стоявший впереди всех Ейщаров снял солнечные очки, убрал их в карман рубашки и улыбнулся. – А ты, Володя, желаешь разговоров?

   – Да, – сказал Маленко. – То есть, нет. Послушайте, что вам надо? Где мои коллеги?! Вы не имеете права! Меня уполномочили...

   – А нам неинтересно, кто тебя уполномочил, – весело сообщил Михаил, жуя соломинку. – Мы тебя сейчас сами уполномочим. Неоднократно.

   – Вы не понимаете, что на себя берете!

   – Ты действительно так думаешь? – удивился Олег Георгиевич. В глазах Маленко появилась легкая паника и он закрутил головой по сторонам. И справа, и слева к дороге подступал сосновый лес, из которого доносился легкий шум, похожий на неодобрительное ворчание. Издалека летело едва различимое тарахтенье лодочного мотора. Где-то среди ослепительной жаркой небесной лазури весело посвистывал жаворонок. Не выдержав, Владимир завел руку за спину и почесался – еще со вчерашнего дня кожа зудела просто невыносимо. Рубашка была насквозь мокрой от пота.

   – Я член проверочной комиссии! – злобно сказал он. – Я приехал сюда работать!

   – Правда? – спросил Ейщаров.

   – Неправда, – согласился Владимир. – Скажем, не только это, мне нужно было местность разведать, странные слухи доходят в последнее время, но ведь столь приятный и рассудительный человек, как... – вздрогнув, он вскинул руки и зажал себе рот.

   – Я все думал, – спокойно произнес Ейщаров, – ну когда ж вы явитесь? Какое-то время даже начинало казаться, что вас и нет вовсе. Но ведь когда-то вы должны были начать предъявлять претензии. Все, как правило, сводится к одному и тому же, если мир населен.

   – Я вас совершенно не понимаю! – гордо отрезал Маленко.

   – Правда? – спросил Ейщаров.

   – Неправда, – согласился Владимир, снова дернул руками, но, не донеся их до рта, зло спросил: – Слушай, кто ты такой?!

   – Да обычный человек, в отличие от тебя, Володя, – Олег Георгиевич сунул руки в карманы брюк. – Просто... как бы тебе объяснить?.. Мне очень трудно отказать. И этого нашего разговора могло бы и не быть, приедь ты действительно исключительно по делам так называемой комиссии. Или мирным парламентером. Или так просто в гости – ведь и вы тоже ходите в гости? Но ты приехал и почти сразу же начал пакостить. Ты, кстати, всегда был Володя Маленко? Или настоящий Маленко с некоторых пор почиет в мире?

   – Я не понимаю, о чем вы говорите! – Владимир фыркнул. – Я просто выполнял свою работу, а...

   – Ты пытался съесть моего сотрудника, – сообщил Олег Георгиевич задушевным голосом, взглянул на часы и кивнул. – Я бы даже сказал, ты пытался съесть двух моих сотрудников. У тебя занятная работа.

   – Вы сумасшедший! – свирепо сказал Владимир, вытирая лоб. – Не сомневайтесь, что я доложу руководству...

   Он замер, дернув кадыком, потом громко икнул и прижал ладонь к шее. Потерянно зашарил глазами по сторонам и снова икнул. Глубоко вздохнул, слегка позеленев, и опять икнул, дернувшись всем телом.

   – Хм, я и не знал, что это проявится настолько банальным физиологическим образом, – Ейщаров усмехнулся. – Может, водички, Владимир Васильевич? Хотя, наверное, водичка тут не поможет.

   – Вы меня отравили! – просипел Маленко, икая уже практически ежесекундно. Ейщаров покачал головой.

   – Да нет, мы ж тебе ничего не давали. Может, ты сам что-нибудь взял?

   Маленко, мотнув головой, повалился на колени, и на мгновение его лицо стало прозрачным, точно целлофан, под которым шевелилось, гримасничая, что-то иное, круглоглазое, с плоским носом и раззявленными острозубыми челюстями. Утробно икнув еще раз, он согнулся и изверг изо рта нечто газообразное, грязно-белое с коричневыми прожилками. Облачко несколько секунд висело в воздухе, цепляясь за верхушки обожженных июльским солнцем травинок, потом растаяло в воздухе.

   – Фу! – Михаил выплюнул соломинку. – Вот знал бы, что будет так противно, ни в жисть бы с вами не поехал! Георгич, кто он такой? Вампир, что ли?

   – Вероятно, что-то наподобие того, – Ейщаров пожал плечами, глядя, как Владимир поднимается, пьяно шатаясь и продолжая икать. – Главное то, что он местный. Я и не знал, что такие бывают. Он вчера в промежутке между своей проверкой девчонку на улице углядел – красивую, счастливую, везучую, ну и прицепился к ней, кушать начал все эти достоинства. А у девчонки талисманчик был тети Тонин, из агатика, а агат таких, как этот тип, особенно не выносит. Да и слежка за Володей вчера была плотная, и в числе прочих его Тонина племяшка выпасала. Вот талисман ей Володю и сдал – во всей красе. Он сегодня как проснулся, так и поскакал сразу за девочкой позавтракать – они ж если прицепятся, так не отстанут, пока человека в гроб не вгонят. Вот он и позавтракал. Только девчонке талисман уже заменили, и откушал сегодня Володя не ее собственную удачу, а эрзац – удачу, помещенную в камень, к тому же, опять в агат, который живую удачу собой прикрыл. Опасно, но действенно. Володе прием внутрь такой удачи из агата – все равно, что тебе рыба с молоком и солеными огурцами в большом количестве. Одновременно, разумеется.

   – У меня желудок крепкий, – заметил Михаил, – но ты, Георгич, садист! И что – мы вот так вот его отпустим?

   – Нам лишние военные действия ни к чему, – Олег Георгиевич взглянул на Маленко, и тот согласно закивал, поддергиваясь от икотки. – А он в составе комиссии, все-таки, не случайно оказался. Так что пусть катится!

   – А эт-то... – Маленко обеими руками указал на свою шею, – над-ик-долго?

   – Тебе хватит. Для ума. Уж такой, как ты, должен был сразу понять – что-то не так... так нет, нам кушать захотелось! Ладно, езжай, Володя, и хорошенько подумай, что и как рассказать своему руководству. Тебя ведь за то, что мы теперь про вас знаем, по головке не погладят.

   – Да... – пробормотал Маленко, пятясь к машине и болезненно морщась. – Э-э, да... До свидания.

   – Да боже тебя упаси! – с усмешкой ответил Олег Георгиевич. – И, кстати, Володя, тебе ведь понравилось в Шае?

   – Конечно! – с жаром ответил Владимир, на некоторое время даже перестав икать. – Очень понравилось! Замечательно все, хорошо поработали, полное содействие... уй, елки! – он схватился за голову, крутанулся и юркнул в машину. Та резво взяла с места, пронзительно завизжав шинами, и помчалась прочь, уже через минуту превратившись в едва различимую точку на дороге. Михаил повернулся и задумчиво обозрел надпись на знаке неподалеку.

   ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШАЮ.

   – Надо дописать – люди, – пробурчал он. – Добро пожаловать в Шаю, люди. Чтоб в дальнейшем подобных недоразумений не повторялось.

   – Иск могут вчинить, – заметил Ейщаров. – За оскорбление и дискриминацию.

   – Тоже верно, – удрученно сказал Михаил.

  * * *

   Эша, наверное, еще никогда не собиралась так быстро.

   Прихватив с собой в качестве заложника человека бедного вместе с его авоськой, который был слишком счастлив и сбит с толку, чтобы протестовать, она вернулась в гостиницу и свалила все свои вещи в сумку, не заботясь об аккуратном упаковывании. Бонни в террариуме естественно не было, и четверть часа пришлось убить на ее поиски. Паучиха нашлась в складке шторы. Эша сердито извлекла ее оттуда и сунула в ее походный дом. Все время, пока Шталь бегала по номеру, Степан Иваныч сидел в кресле и отчаянно дымил шталевской сигаретой, приговаривая:

   – Пакость какая! Нет, подумать только, фу ты, пакость какая!

   В этих высказываниях Эша была целиком с ним солидарна. Существо из ресторана действительно выглядело на редкость пакостно. Откровенно говоря, она бы предпочла не только никогда его не видеть, но и не знать о его существовании. Сумасшедшего Говорящего и так вполне хватало, а теперь, со знанием того, что окружающий мир гораздо более населен, чем она думала, житься будет куда как более неуютно. Господи, если Говорящих считают чужаками, то каковы же тогда местные?! Они все выглядят, как это белоглазое нечто? Или похлеще?

   – Брат Дениса действительно такой же... как мы? – осведомилась Эша, ни на секунду не прекращая перемещений по номеру. Человек бедный, плотно обернутый сигаретным дымом, покивал.

   – Я его почуял еще когда мы в город въезжали. Психушка-то на окраине. Я сразу туда сунулся, думал, он работает где-то там, думал, поможет... А он... – Степан Иваныч махнул рукой. – Это я уж после с Денисом его связал. Дениска под большой стакан болтал как-то всякое, ну я и слыхал... Да и посуде он... не особо удивлялся. Пугался, но не удивлялся. Я поразведывал еще... ну и вот. Нормальный он был, пацан этот, просто напуганный, не понимал, что с ним такое, а теперь... м-да. Я и сам до сих пор не понимаю.

   – Два Говорящих с посудой первого поколения, – пробормотала Эша. – Такого я еще не слышала. Впрочем, о таких, как ваш персональный демон или кто он там, я тоже не слышала. Повезло, что он кувыркнулся физиономией именно в ту тарелку, какую надо.

   – Судьба, – сказал Степан Иваныч.

   – Нет никакой судьбы! – неожиданно вскипела Шталь, и воображение немедленно нарисовало ей суровую пожилую даму в очках, грозящую ей пучком розог – как это меня нет?! а ну-ка иди сюда! Подхватив телефон, Эша метнулась в ванную и, оставив дверь чуток приоткрытой, позвонила Ейщарову, который, к ее удивлению, ответил мгновенно, и приглушенным голосом сдала ему Степана Иваныча вместе со всей его посудой и с возможным Говорящим – братом Дениса. О случившемся в ресторане она пока распространяться не стала, скромно обозвав все это безликим словом "инцидент".

   – Что вы там опять устроили?! – сурово вопросил наниматель.

   – Ничего я не устроила, просто зашла напоследок позавтракать. Вы, между прочим, должны быть рады, что мне случайно повезло... и вам не придется ничего делать, только забрать готовые экземпляры. И не спрашивайте меня опять, в каком я городе – не сомневаюсь, что вы еще вчера это вычислили!..

   – Эша, что вы натворили?

   – Ой, мне надо идти! – Эша отключила телефон и выскочила из ванной.

   Машину Шталь оставила во дворе неподалеку от "Аваллона" и сопроводила Степана Иваныча туда, откуда он, собственно, и был ею изъят. У задней двери, вернее, у того места, где недавно была задняя дверь, весь персонал "Аваллона" в полном составе возбужденно курил, переговариваясь и переругиваясь. Увидев прибывших, Катюша пошла к ним, Люба, чуть помедлив, изобразила подобие улыбки, а Денис, сжав губы, отвернулся.

   – У нас был уговор, Степан Иваныч, – тихо сказала Эша, постаравшись придать себе как можно более грозный вид. – Не забывай об этом.

   – Я помню, – человек бедный мелко закивал. – Я не убегу. Правда. Только... что они сделают? Увезут меня? А Катька как же?

   – Думаю, вы договоритесь, – Эша пожала плечами. – Ты же умеешь договариваться? Конечно, понимаю, что они – не посуда, но...