Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 68 страниц)

   Вика – ничто?!

   Женщины в очереди... всегда женщины... Но ведь Вика работает и в мужском зале. Реже, но работает. Вот уже несколько дней Шталь ходит за ней, как собачка. Она видела прорву женщин – они топчутся перед "Версалем", они останавливают Вику на улице, они ждут ее перед домом. Женщины... но почему ни одного мужчины? Никогда.

   А вот так уже могла бы рассуждать Эша Шталь, которой все глубоко безразличны и которая никогда ни по кому не сходит с ума.

   Она порылась в пепельнице, вытащила самый длинный окурок и закурила, чуть не обжегши себе нос. Пощупала свой хризолит – он казался теплым и ощущался слегка успокоившимся. Ему не нравилась Вика. Ему не нравился "Версаль", и он считал наиболее благоразумным сейчас же уехать из города. Эша тронула машину с места и, быстро набирая скорость, свернула к Молитовскому мосту. Включила музыку на полную громкость и открыла все окна, глотая туго хлещущий по лицу теплый жесткий воздух.

   Эша бездумно гоняла по городу на предельной скорости, пока не израсходовала почти весь бензин. Ее ни разу не остановили, даже не одернули негодующим гудком, в особенности когда она впритирочку разошлась с огромным сверкающим "паджеро". Верно, некий автомобильный бог сегодня присматривал за синей "фабией", которая носилась по улицам как сумасшедшая и с пронзительным визгом тормозила на светофорах так резко, что ее зад подпрыгивал, точно у норовистой лошади. В конце концов, Эша притормозила неподалеку от нарядной Строгановской церкви и, склонившись, оперлась подбородком о руль, отрешенно глядя на красно-белые стены и сияющие цветные купола. В игрушечной яркости красок храма ей чудилась насмешка. Что ж, она вполне ее заслужила.

   Если Вика – гипнотизер, ее это не касается.

   Если Вика – вампир, ее это тоже не касается. Также ее не касается, если Вика – ведьма, фея, сирена или потомок бабы Яги.

   Но если Вика – Говорящая, то в первую очередь на ум приходит самое очевидное. Это – расчески. И, в таком случае, развеселые собаки сюда подходят как нельзя больше. Лохматые домашние собаки – все до единой. С чего она сразу уцепилась за ошейники, почему ей даже в голову не пришло подумать о расческах?! Таких собак нужно причесывать. Постоянно. Может, она подрабатывает собачьим парикмахером? Хотя, вообще-то, довольно сомнительно. В любом случае, все эти "если" Эша могла проработать еще неделю назад, а не тратить попусту время и деньги. Она попалась, как ребенок! Она, всегда считавшая, что ее невероятно трудно провести и что с наивной доверчивость распрощалась года этак в три. Вот и получай!

   Жальче всего было, конечно, деньги.

   Эша дрожащей рукой вызвала номер и сжалась в кресле, ожидая очередной порции криков – на этот раз, вполне заслуженных, но Ейщаров только устало спросил:

   – Ну что вам еще?

   Эша хотела было ответить, но ей вдруг стало ужасно, до невозможности себя жалко – и потому, что ее провели, и потому, что Ейщаров говорит с ней так, словно она совершенно не имеет значения, и потому, что ей от него, конечно же, крепко влетит, и, не выдержав, она, сжав трубку обеими руками, разревелась в голос, немедленно заляпав телефон слезами. Олег Георгиевич слушал несколько секунд, а потом заговорил очень громко, и его голос показался ей испуганным:

   – Что случилось?! Эша, в чем дело?! Что с вами?!

   – Я продала всю вашу технику! – затараторила Эша сквозь слезы, забыв, что собиралась преподнести несколько завуалированную версию случившегося. – Все, кроме машины, и поэтому я не посылала вам отчеты, я все продала, и денег у меня совершенно нет, Олег Георгич, простите меня, я не хотела, пожалуйста, пожалуйста!

   – Тьфу, господи! – с явным облегчением сказала трубка. – Я-то думал!.. А что... перестаньте рыдать, я ничего не понимаю!

   – Извините, просто мне еще очень плохо, наверное, это что-то вроде ломки...

   – Что?! – удивился он. – А ну-ка, живо выкладывайте!

   Шталь выложила – честно и откровенно. Выслушав, Ейщаров некоторое время молчал, потом ядовито произнес:

   – М-да, похоже Стальная Эша малость проржавела.

   – Не смешно! – вскинулась Эша и тут же увяла. – Вся ваша техника...

   – Да черт с ней, с техникой! Сами-то как?

   – Уже лучше, – Эша нашарила в бардачке платок, громко высморкалась, и из трубки раздался едва слышный смешок. – Олег Георгиевич, я собираюсь ее проверить, возможно она всего лишь обладает какой-то техникой тактильного гипноза... э-э, такой ведь существует?.. в любом случае, я ее проверю, потому что вам ведь надо знать точно, прежде чем... вы ведь сказали, что здесь сейчас два Говорящих. Может, это она, а может и нет, и если ваши явятся веселой толпой, то те могут что-нибудь узнать. У меня есть план действий... по крайней мере, он похож на план.

   – Ну, вот это уже мой сотрудник, – похвалила трубка.

   – Сотрудница, – сердито поправила Эша и снова высморкалась в предельной близости от телефона.

   – Неважно... Прекратите так делать! Деньги я вам переведу.

   – Боюсь, у меня такой вид, что в банк меня не пустят.

   – Ладно, я перезвоню вам позже, мы уладим этот вопрос. Как только у вас что-то появится, сразу же сообщайте. И смотрите не спугните ее. Уверены, что справитесь?

   – Да, только... – промямлила она и замолчала.

   – Что?

   – Я боюсь, – честно сказала Шталь. – То, что она со мной сделала... это действительно был кошмар. Полное обезволивание... но это был восхитительный кошмар. Я не хочу, чтоб это повторилось, но вдруг, если я окажусь рядом с ней, меня опять потянет... Мне опасно туда возвращаться. Но если надо, я, конечно, вернусь. Так вы считаете, стоит идти? Олег Георгиевич, почему вы молчите?

   – А что я должен ответить?! – вдруг грохнул Ейщаров. – Нет, Эша, не ходите туда, возвращайтесь в Шаю, я оберну вас ватой, посажу в хрустальное кресло и буду начислять зарплату просто так, потому что вы очень приятная дама?!

   – Вы могли бы просто сказать "да", – ошеломленно пробормотала она, потом спохватилась. – А как же техника, Олег Георгиевич?! Она же жутко дорогая! Вы ее вычтете из моего гонорара?!

   – Не буду я ничего вычитать, успокойтесь. Но это не значит, что вы можете так делать постоянно, – трубка вздохнула. – Эша, вы хоть иногда думаете о чем-то, кроме денег?

   – А как же?! О большом количестве денег.

   – Ладно, занимайтесь своим планом. Не думаю, что вам стоит бояться – вы же смогли выпутаться из этого сами. И больше не начинайте разговор с истерики из-за всяких пустяков, можно подумать черт знает что! Рыдайте только в крайнем случае.

   – То есть, если у меня уже начнется агония?

   – Тьфу! – сказала трубка и отключилась.

  * * *

   Настя-парикмахерша, в компании двух смешливых подружек, как раз доедала пиццу в летней кафешке, совершая оживленный обмен последними сплетнями, когда заметила у ограды странное существо, делающее ей загадочные знаки и отчаянно гримасничающее. Существо, определенно женского пола, казалось очень потрепанным, а его одежда выглядела так, словно ее долгое время использовали для протирки машинных стекол. Существо, поймав ее взгляд, ткнуло в ее сторону указательным пальцем, потом им же требовательно поманило к себе, потом прижало палец к губам, и тут Настя существо узнала и сказала: "Ой!" Повернулась и бросила взгляд на Вику, сидевшую через столик в обществе Глеба, потом торопливо распрощалась с подружками и направилась к ограде. Существо тотчас повернулось и зашагало впереди. Они миновали несколько магазинов, потом существо свернуло к стоявшей у обочины машине, открыло дверцы, и Настя, плюхнувшись на сиденье, жадно заговорила:

   – Господи, ты ведь девчонка, которую Глеб привел, я тебя последний раз видела позавчера, и то ты, ничего себе она тебя, я же тебя предупреждала, она редко как с кем настолько, вот это круто она тебя выпотрошила, чудо, что машина еще у тебя, это все потому, что Глеб тебя привел, она бесится, когда он так делает, хоть ей и плевать на него, ты когда мылась последний раз, господи, ну и вид у тебя, ужас!..

   – Отдохни, – мрачно потребовала Эша, – я просто мыла машину и не успела переодеться – так хотела тебя увидеть.

   – А смысл?! – искренне удивилась парикмахерша. – Поздно уже. Мне с тобой говорить себе дороже, ты ж меня потом своей Вике заложишь, а мы с девчонками и так в "Версале" уже только на жалости держимся – чисто из-за Лилиного отношения. Чудо, что ты меня в первый же день не заложила – так болтала...

   – Я болтала? – Шталь в свою очередь удивилась.

   – А ты не помнишь? – Настя повела плечами. – Соловьем заливалась, будто лучшей подружке. Что и как, где работаешь, сколько получаешь, что у тебя есть материально ценного. Она тебе даже вопросов почти не задавала. Хоть вы и тихо говорили, но я-то рядом сижу, я все слушаю...

   – Я сказала, где я работаю?! – ужаснулась Эша.

   – Да, ты для мужика какого-то материалы для книжки собираешь, и он тебе хорошо за это платит.

   – Ф-фу! – Эша облегченно выдохнула, откинувшись на спинку кресла. – Слава богу, фиксатор еще работает.

   – Чего?

   – А ничего! – взорвалась Эша. – Нормально надо было предупреждать, елки! А то отвела в сторонку – у-у-у, а-а-а, вампиры, нечистая – конечно, я не стала слушать! И никто не стал бы слушать. Надо было четко сказать: "Эша..." Ах, да, Эша, – Шталь приветственно протянула руку.

   – Ага, – сказала Настя, осторожно пожав протянутую руку кончиками пальцев и свободной рукой нащупывая замок дверцы. – Так чего тебе надо?

   – Мне надо, чтобы ты мне сделала прическу.

   Теперь Настя удивилась беспредельно.

   – Прическу?! Я?! А как же Вика?

   – А чем ты хуже?

   Парикмахерша быстро поморгала, потом сказала:

   – Такого раньше не было. А... э... Сейчас?

   – Я зайду через пару часов, – Эша, заметив, что во взгляде Насти начало расползаться подозрение, вытащила денежную купюру, пальцы парикмахерши проворно схватили ее, и Настя немедленно успокоилась, расслабив руку на ручке дверцы. – Ты ведь хороший мастер, не так ли? Это лишь из-за Вики...

   – Да что Вика, да Вика – полная бездарность! – оскорбленно взвизгнула Настя, окончательно потеряв к дверце всякий интерес. – Да ты думаешь, я ее первый год знаю?! Да мы на курсы вместе ходили! Я вместе с ней до "Версаля" в "Волшебнице" два года работала! Она серость была просто, полная серость – ни фантазии, ни ловкости, на выпускные и свадебные прически ее вообще никто не заказывал! И не было никогда к ней такого ажиотажа! У нее вообще тогда клиенток почти не было! Конечно, она могла стандартно причесать, хотя стригла всегда неважно. Да даже и не в этом дело, – Настя, развернувшись, придвинулась к собеседнице. – Понимаешь, к ней редко кто когда садился – если только мастера все заняты, а человек опаздывает. Даже если совершенно не знают ее, все равно – редко кто... Она никогда никому не нравилась. Не знаю почему. Характер у нее мерзкий... но не из-за характера. На лицо, вроде, ничего... но она никогда никому не нравилась. Ни коллегам, ни клиентам – никому. Уж не знаю почему. Знаешь, есть такие люди, которые просто не нравятся. Без всякой причины. Подружек у нее не было, даже курить с ней никто из наших не выходил или, там, кофе попить. Только Глеб один с ней и носился, не знаю, что он в ней нашел, бедняжка. Такой славный парень, симпатичный, только Вика его все время отшивала, потому что у Глеба постоянно нелады с работой, с деньгами... ну, ты понимаешь. Он как два года назад появился, так как собачонка за ней, глупый, – парикмахерша осуждающе поджала губы. – И когда Вичка вслед за мной в "Версаль" перешла, ничего такого не было. А теперь, – Настя неопределенно мотнула головой, – такая вот фигня! Мы вообще ничего не понимаем! Вначале она стала иначе работать – вдруг, ни с того, ни с сего! Стричь лучше не стала, но вот распределить волосы, сделать идеальный пробор или укладку – просто шикарно у нее это пошло. И прически... она начала делать действительно классные прически из длинных волос! Клиенток у нее немного прибавилось, а потом вдруг как повалили! Она почему-то начала всем нравиться. Все прямо так с ней носятся – непонятно – нам-то с девчонками она по-прежнему совершенно не нравится. Вы... – Настя осеклась, заметив выражение лица Шталь, – то есть, они все ей рассказывают, всем с ней делятся, подарки приносят, переплачивают дико. Конечно, так, как с тобой, она редко... обычно долго тянет деньги, график специальный составляет, чтоб у человека была возможность денег поднабрать. Только, как у Вики много клиентов стало, так она делать прически практически и прекратила. Волосы расчешет-расчешет, потом наобум соорудит какую-то нелепость – и до свидания! А они все равно довольны, будто ослепли все! И вести себя стали странно – ругаются постоянно, чуть ли не дерутся, кто первый к ней, приходят немытые, одетые кое-как, глаза дикие... Вечно подходишь к "Версалю" – так просто толпа наркоманов какая-то перед ним!.. Я ж говорю – вампир она! – непоследовательно закончила Настя и сердито закурила, потом сделала уступку: – Или ведьма, хотя бы! Ну что она с ними делает такое?! Конечно, знаешь, когда у человека с волосами возишься, он может разомлеть, некоторые иногда даже засыпают. Но не так же!

   – А мужчинам Вика не нравится... так? – осторожно спросила Эша.

   – Ты знаешь, нет. Хотя, у мужиков ведь вообще все наизнанку! – Настя небрежно махнула рукой. – Но Вичка почему-то все равно в мужском зале иногда работает, хотя Лиля ее не заставляет, да и получает она там копейки, как раньше, – парикмахерша начала поглядывать на часы, и Эша чуть подобралась.

   – Мне в первый раз некоторые ее расчески показались довольно грязными. Она что – считает мыть их дурной приметой?

   – Я к ее расческам не приглядывалась, – Настя пожала плечами. – У нее их полно, часть на столике постоянно в стаканах, часть она всегда домой уносит – как будто они нужны кому-то! Она ведь на дому все равно не принимает и на вызовы никогда не ходит. Только в "Версале", как назло нам!.. Ой, все, мне пора бежать! Ну, ты точно придешь?! Вичка будет в шоке!

   – Не обольщайся, – пробормотала Эша. – Кстати, не в курсе – Вика никогда не занималась собачьим парикмахерством? Или, может, в зоомагазине работала? Кажется, я ее...

   – Что ты, Вичка животных терпеть не может! – Настя фыркнула. – А в зоомагазине... да никогда!.. то есть, по крайней мере, я об этом ничего не знаю. Ну, пока!

   Эша приуныла. Настя, сама того не ведая, только что испортила ее замечательную теорию, и, похоже, с собаками все нужно начинать сначала. Неужто, все-таки, искать Говорящего с ошейниками?.. или с чем там еще. А Вика – может, это вовсе пустышка? Но именно Эша наткнулась на странных псов, именно Эша совершенно случайно зашла именно в эту парикмахерскую... Господи, Ейщарова с его теориями прибить мало! Ладно, Говорящая ли Вика, вампир, ведьма или гипнотизер, она свое получит! Извините, но теперь это личное!

   – Не принимаешь, значит, на дому, только в "Версале"... – Эша крутанула в пальцах зажигалку. – Любишь, когда на тебя смотрят? Хорошо, я посмотрю, – она наклонилась к зажигалке и, почти прижавшись к ней губами, сказала блеющим голосом: – Моя прееелееесть!

   Зажигалка не зажглась. Тогда Шталь щелкнула ею и получила скромный безобидный огонек. Зажигалка была только что купленной и проверенной в магазине, и вела себя, как и полагается добропорядочным зажигалкам – вне зависимости от того, что кто-то там что-то сказал. Желаешь огонька – нажми на пумпочку! Никакой самодеятельности не будет.

   – Ну и ладно! – сказала Эша.

   Обижаться причин не было.

  * * *

   – Ну что?

   – Ничего, – отвечала Шталь, внимательно наблюдая за манипуляциями Вики. Настя томилась, заходила с другой стороны, отхватывала часть пряди и снова ныла:

   – Ну что?

   – Ничего, – Эша вставала и уходила тихой скромной блондинкой в очках, чтобы через час-другой вернуться яркой брюнеткой клубного вида, и Настя, тихонько ворча, принималась уродовать новый парик.

   – Ты же наблюдаешь за ней? Ты поняла или не поняла? Ну что?

   – Перестань меня все время спрашивать! – шипела Эша. – И не стриги так резво, у меня на тебя париков не хватит! Призадумайся, походи вокруг с умным видом... ну, как там художники делают!

   – Я никогда так не делаю.

   – Елки, работай медленнее, во всяком случае!

   – Работаю, как могу! – оскорблялась Настя, порхая вокруг. – Мне ж не только прическу, мне ж важно, чтоб народ не заметил, что я третий день парики стригу! Вон, Светка, по-моему, просекла. Что я ей скажу?!

   – Скажи, что я со странностями. Мне главное, чтоб сама знаешь кто не заметила сама знаешь что!

   – Да она на нас никогда не смотрит! Не знаю... я, например, ничего не замечаю. Она все делает как обычно. Ты что-то заметила? – не унималась парикмахерша. – Она их гипнотизирует или чего-то там тянет из них? Ну что?!

   Эша отвечала очередным "ничего", и Настя, сдергивая простыню, хлопала ею так, что все в зале вздрагивали, а Шталь вставала и уходила, и возвращалась, и снова возвращалась. Дважды в парикмахерскую, как обычно шумно, заходил Глеб, производя в обстановке "Версаля" нечаянный легкий разгром. Во второй раз Эша поймала в зеркале его внимательный взгляд, и ей показалось, что Глеб узнал ее, но нет – взгляд почти сразу же уплыл прочь и причалил где-то в районе Викиного декольте, и Эша успокоилась. Оба раза Вика немедленно выпроводила ухажера – раздраженно, но в то же время с некоторой долей деликатности. Выглядело это почему-то довольно нелепо – как если бы человек, собравшись пнуть подвернувшуюся под ноги пивную банку, предварительно перед ней за это извинился. Странная пара.

   Вначале наблюдать было тяжело. Не с технической точки зрения – Вика не обращала внимания на чужих клиенток, полностью поглощенная своими, поэтому Шталь могла смотреть сколько душе угодно. Но мысли путались, ее тянуло туда, в то кресло. Не к самой Вике, боже упаси! – к тому, что она могла делать. Вика, впрочем, все еще казалась довольно милой. Да что там милой – чудесной. Замечательный человек, который умеет делать замечательные вещи... Но постепенно все это таяло, таяло, замечательный человек превращался в туман, отступал... а потом туман просто исчез, и осталась парикмахерша Вика, шатенка с миловидным лицом, но тонкими злыми губами и невыразительным взглядом. Неприятная особа. Она ей не нравилась. Вика не нравилась бы ей даже если б ничего не сделала, даже если б она о ней ничего не знала. Есть такие люди, которые просто не нравятся, и часто в этом вовсе нет их вины. И пока происходили перемены, Эша размышляла над вопросом, который до сих пор почему-то так и не удосужилась задать своему нанимателю. С чего он взял, что существует лишь два поколения? Что такие, как Сева, Григорий или тетя Тоня – первое поколение? Может, они как раз второе. Может, первое – это совсем другие люди, может, они слышат не что-то одно... правда, в таком случае, ей вряд ли захотелось бы с ними встретиться. Сомнительно, что они до сих пор вменяемы. Если б она слышала все вещи мира, то, наверное, сошла бы с ума.

   И вообще, разве поколение – это не производное от кого-то?

   То, что ее произвели еще от кого-то, помимо родителей, раздражало.

   Произвели или заразили?

   А может, и нет вовсе никакой магии? Просто расширенная возможность общения. Люди общаются с людьми. Многие общаются с животными, во всяком случае, так считают. Общаются с одушевленными... но кто и когда разделил одушевленное и неодушевленное? И какими принципами при этом руководствовался? Что, если он ошибся?..

   М-да, самые блестящие психиатрические умы должны драться за возможность заполучить для исследований Эшу Шталь!

   Наблюдая за Викой, Эша довольно быстро поняла, что имела в виду Настя, когда сказала, что Вика перестала работать. Ее действия действительно имели мало общего с парикмахерской работой. Большую часть времени она просто расчесывала клиенткам волосы, так и этак, лишь изредка что-то состригая, и только под конец, словно для проформы, делала предельно простую укладку или сооружала из волос подобие прически, и клиентки уходили в восторге, а Вика улыбалась и запирала ящик с расческами. У нее единственной в "Версале" был ящик с замком. И, уходя куда-то, Вика всегда забирала расчески из ящика с собой. Большинство из этих расчесок были старыми, у многих не хватало зубьев, но Вика обращалась с ними, как с величайшими драгоценностями, в отличие от стандартного, как и у других мастеров, набора профессиональных расчесок, стоявшего на столике в нескольких красивых керамических стаканах. Эти расчески сияли новизной и неудивительно – Вика ими почти не пользовалась, они вступали только в начале действия, а потом Вика откладывала их и отпирала заветный ящичек.

   Эша так и не смогла толком уловить закономерности. Иногда Вика начинала с одной и той же расчески, иногда с совершенно разных. Вначале Эша думала, что роль играет исключительно цвет волос, но, вероятно, предпочтения расчесок таились гораздо глубже, и часто и светлые, и темные волосы обхаживал один и тот же длинный зеленый двусторонний гребень, но потом волосы, казалось, совершенно одинаковые и по цвету, и по структуре Вика могла расчесывать совершенно разными расческами, и Шталь так ничего и не поняла. Единственными расческами, которые Вика использовала всегда и для всех, были две – большая ярко-оранжевая с широкой ручкой и узкая металлическая с синим отливом и очень частыми зубьями, и к этим расческам Вика относилась особенно бережно. Назначение первой пока оставалось для Эши загадкой, но вот для чего Вика использовала вторую, Шталь поняла довольно быстро и разозлилась еще больше. Когда в ход шел металлический гребешок, Вика уже не просто болтала с клиентками между делом, она задавала вопросы – короткие, четкие и, как правило, касавшиеся исключительно доходов, и клиентки с готовностью выдавали всю информацию относительно финансовой стороны своей жизни. Потом Вика меняла расческу, и допрос снова превращался в безобидную болтовню.

   Расческа откровения – мечта любого дознавателя. Заполучить бы ее – и к Ейщарову, пока он снова не побрился наголо! Уж тогда-то...

   Наблюдая за Викой, Шталь заметила еще одну деталь – иногда, особенно, когда Вика, правда, крайне редко, все-таки снисходила до того, чтобы действительно по-настоящему причесать клиентку, движения ее руки становились какими-то странными, ломаными, неловкими, но при этом волосы словно сами собой свивались и укладывались в настоящий шедевр. И расчески – везде расчески, казалось, пальцы Вики вовсе в этом не участвовали, но разве именно парикмахерские пальцы – не главное в таком деле? Расческой можно расчесать, разделить, уложить, но потом в дело обязательно вступают пальцы – подхватить, закрутить, заколоть, заплести. А Вика каким-то неимоверным образом даже косу ухитрялась сплетать с помощью расчески, и коса получалась идеальной. Пальцы лишь защелкивали заколки и втыкали шпильки, причем так торопливо, словно все могло сию секунду исчезнуть. Но потом Эше вдруг подумалось, что видимая неловкость и ломанность движений парикмахерской руки больше похоже на управляемость. Как будто расческа, которую держала эта рука, лучше знала, что ей делать.

   Она так и не услышала ни одной, но постепенно начала задумываться, потом размышлять, расчесывая собственные волосы. У нее была обычная щетка. Хорошая, рабочая щетка. Щетка расчесывала, спутанное разделяла, иногда раздирала, иногда ей случалось и запутаться, и, вероятно, вовсе не потому, что шталевские волосы ей не нравились. Может, иным расческам все равно, что они расчесывают. Может, какие-то любят блондинок, а другие – брюнеток. Может, какие-то гребешки предпочли бы пропускать сквозь себя только тонкие прямые волосы, а каким-то нравятся вьющиеся и жесткие, а некоторые ненавидят, когда их заставляют продираться сквозь спутанные несвежие пряди – почему бы не быть расческам-чистюлям? Некоторые могут любить просто расчесывать, а некоторые – натуры глубоко творческие, и простое расчесывание для них – работа оскорбительная. Причесывание, в сущности, вещь приятная для того, кого причесывают, и что если некоторые расчески способны сделать эту процедуру крайне приятной? До наслаждения. До откровенности. До глубокой симпатии. Может, даже, до любви. Может, это просто массаж, и дело в устройстве расчески? А может, это нечто совершенно другое?

   – Ну что? – по-прежнему жалобно осведомилась Настя в конце дня, принимая честно заработанные деньги.

   – Ничего, – сказала Эша, глядя на темные версалевские окна. – Очевидно, твоя Вика действительно неожиданно стала парикмахерским гением. Такое случается. А может, она и ведьма, почему нет?

   – Ага, еще скажи, что у нее расчески волшебные! – судя по тону, Настя уже была крайне скептически настроена к собственным версиям, и Эша фыркнула со всей возможной беззаботностью.

   – Скажешь тоже!

   – Просто уже не знаю, что подумать! – злобно заявила парикмахерша. – Скоро выкинут нас отсюда, если только Вичка не свалит куда-нибудь в столицу или за рубеж вместе со своей гениальностью! Странно, что она до сих пор этого не сделала.

   – Это действительно странно, – задумчиво пробормотала Эша. – С такой гениальностью, с такими заработками – и все еще здесь...

   – Я пошла! – раздраженно сообщила Настя и немедленно исполнила сказанное, громко уцокав каблуками по мокрому от недавнего дождя асфальту. Эша рассеянно проводила ее взглядом, потом вытащила оживший телефон и буркнула:

   – Я занята! Я думаю!

   – Ого! – уважительно сказала трубка.

   – Вот вам там весело, а...

   – С чего вы взяли, что нам там весело? – поинтересовался Ейщаров. – Ну что, ваши наблюдения дали стопроцентную уверенность?

   – Девяносто.

   – Что так?

   – Кое-что меня смущает. Я пока не поняла, что именно, но это точно есть. Знаете, Олег Георгиевич, Вика не нравится мужчинам. Вернее... ну, то есть... неужто ни одна расческа не может симпатизировать мужскому полу, а?

   – Звучит практически оскорбительно, – со смешком заметил Ейщаров.

   – Прежде всего, это звучит странно. Мне нужен еще один день, я хочу быть точно уверена, что Вика годится для вашего паноптикума.

   – Ну что за выражения?! – пожурил Олег Георгиевич. – Она точно ничего не подозревает?

   – Я – Эша Шталь! – оскорбилась Шталь.

   – Это-то меня и беспокоит, – сказал Ейщаров.

  * * *

   На следующий день Эша, собиравшаяся, как обычно, прибыть в "Версаль" к десяти, банально проспала и остановила "фабию" у обочины лишь в начале двенадцатого. Еще издалека она увидела, как по крылечку парикмахерской хлещет бурная река взволнованно-испуганных клиенток, немедленно перешла с шага на бег, и уже возле самых ступенек столкнулась с Настей, полная самых нехороших предчувствий. Мастера на почве зависти сговорились, убили Вику и разбросали ее по всему салону. Или Вика, как некогда мадам Фиалко, сошла с ума и учинила что-нибудь ужасное. Но относительно спокойное и даже веселое лицо Насти опровергло эти мрачные версии. Она приветственно кивнула Эше и сделала попытку проскочить мимо, но Шталь поймала ее за руку.

   – Что случилось?

   – Пожар, – с удовольствием сообщила парикмахерша. – Что-то с проводкой, как полыхнуло, а еще у Вички фен загорелся... Впрочем, ничего серьезного, уже все потушили, и Лиля вовсе не собирается закрываться... Руку-то пусти.

   – А ты куда?

   – Из дома позвонили, кое-какие неприятности... – Настя поджала губы, мягко высвобождая руку. – Слушай, я, наверное, не смогу сегодня, давай на завтра.

   – А ты...

   – Завтра-завтра, – пропела Настя и упорхнула прежде, чем Эша успела возразить. Пожав плечами, Шталь повернулась и, решительно протолкнувшись через возбужденно переговаривавшихся женщин, вошла в парикмахерскую, обогнула пустовавшую расчетную стойку и прошмыгнула в дамский зал, где резко и кисло пахло гарью. С десяток самых смелых клиенток, которых даже пожар не смог заставить покинуть свою очередь, переговаривались и ахали вдоль стены, а возле своего рабочего места бушевала Вика, на повышенных тонах объясняя какой-то полной даме, что она не может работать в таких условиях. Неподалеку, на полу, валялось нечто, похожее на черную скрученную тряпочку и слабо дымилось. Вероятно раньше это был фен. На узорчатой белой стене над розеткой чернела подпалина, и две девушки-парикмахерши, склонившись, внимательно ее разглядывали, обмениваясь комментариями.

   – Я сама привезу тебе новый, – искательно проворковала полная дама, оглаживая Викино плечо. – А пока возьми вон хоть Светкин.

   – Интересные дела! – возмутилась одна из парикмахерш. – А я как должна работать?!

   – Все, все! – дама захлопала в ладоши, словно на уроке физкультуры. – Да и какая работа, пока электрик не придет?! – она обернулась на возрастающий женский ропот. – Девушки, вы уж извините, но сами видите... Когда свет будет – неизвестно.

   – Да нам укладка-то не нужна, и мыть голову не надо, мы просто... нас просто... мы к Вике!.. – в панике загомонили клиентки в зале и в дверном проеме. – Хотя бы так... Викуша!..

   – Я не в настроении! – заявила Вика, пинком брезгливо отбрасывая от себя изувеченный фен. Ладонь полной дамы снова метнулась к ее плечу.

   – Викочка, – запела она, – ну что ты, солнышко, рыбонька! Ну не капризничай! Клиентки же ждут! Ну давай, моя хорошая, ты же у меня такая умница!

   – Ладно, – сказала умница мученическим голосом. – Кто там следующая?

   Немедленно выяснилось, что этого никто не знает, но поскольку все жаждали оказаться следующей, то к Викиному креслу ринулось сразу человек пятнадцать. Шталь, не успевшую увернуться, подхватило, понесло вперед, вдавило лицом в чей-то массивный бюст, развернуло, Эша судорожно вцепилась в край столика и застыла, глядя на зеркальную Эшу напротив. Светлый парик сполз на левое ухо, и из-под него дерзко торчали кончики подобранных каштановых прядей. Рядом с зеркальной Эшей стояла зеркальная Вика и смотрела изумленно.

   – Эша? Ты? Ты... ты почему в парике? Ты что?..

   – Решила сменить имидж, – Шталь зло сорвала уже бесполезный парик. Зеркальная Вика смешно дернула головой, потом ее губы стянулись в узкую полоску, отчего ее лицо резко утратило свою миловидность и стало крайне неприятным.

   – Я тебя не приму! – произнесла она свистящим шепотом. – И не надейся!

   – А я не к тебе, – ответила Эша, продолжая ошеломленно разглядывать отражения и удивляясь тому, почему не заметила этого раньше. Вика отвернулась к потрепанной победительнице, занявшей парикмахерское кресло, Эша же отступила назад, доставая сотовый. Защелкала кнопками, пролистывая фотографии недельной давности, свободной рукой вытащила из кармана свои записи. Возможно, лишь совпадение... опять совпадение, но неужели все это время она смотрела не в ту сторону?