Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 68 страниц)

   – Ать, ать!.. Ну и что ты?! Ну и куда ты?! Ну, ну?!.. Сдавайся! Кофейку, что ли, попить?

   Толстяк согласно закивал, и Сева, не повернув головы, пробормотал:

   – И я бы тоже.

   Никто из них не сдвинулся с места, и Максим Егорович, повернув голову, посмотрел на электрочайник, стоявший на столике у стены вместе с кофейными принадлежностями. Шнур чайника был свернут аккуратным кольцом, и стерженьки штепселя мягко поблескивали.

   "Уж не думают ли они, что я его буду включать?!" – сердито подумал Куваев и вслух произнес:

   – Послушай-ка, дружок...

   – Не дай бог! – тут же отреагировал Сева, и Максиму Егоровичу немедленно захотелось влепить ему подзатыльник. – Вы здесь по делу – спрашивайте. Не приемлю сюсюканья!

   Сбоку что-то слабо скрежетнуло, но звук был неопасным, и Куваев, не обернувшись, терпеливо сказал:

   – Бога ради, я же не допрашивать тебя пришел! Просто хотел узнать, чем ты здесь занимаешься?

   – Воспитываю.

   – Очень интересно. А кого ты воспитываешь?

   Сева с какой-то странной усмешкой огляделся, потом поддернул вверх правое плечо.

   – Да так... Того, кому может это потребоваться. Хотя чаще всего просто беседую. Нет ничего лучше хорошей беседы.

   – Это ты верно подметил... – заспешил было Максим Егорович, но Сева уже отвернулся, разглядывая какие-то графики на экране монитора. Куваев поймал обращенные в его сторону взгляды шахматистов, которые были откровенно насмешливыми, и, нахмурившись, попытался было вновь начать диалог, давно выстроенный в уме, но тут обнаружил что диалога, как такового и нет. Он, специалист по задушевным разговорам, не просто не мог начать разговор – он даже не мог понять, как начать думать, чтобы додуматься до отправной точки этого разговора. Ни схемы, ни манеры обращения, ни построения фраз – ничего. Какие-то обрывки, ошметки – все расползалось, и собирать это не очень-то и хотелось. Максим Егорович, стиснув зубы, попробовал сосредоточиться – и не смог. Сосредоточивание казалось чем-то мучительным и совершенно ненужным, малейшее умственное усилие вызывало отвращение. Хотелось просто сидеть, смотреть в окошко и ни о чем не думать. Это было невероятно приятно – ни о чем не думать, ничего не просчитывать. Собственно, даже смотреть куда-то и воспринимать зрительные образы было необязательно Это тоже труд. Глаза можно было и закрыть. И сидеть так, закрытыми глазами, умостив руки на подлокотниках кресла долго-долго, может быть, века...

   Осознав это, Куваев перепугался не на шутку, тайком охлопал себя и сосчитал пульс. Он был совершенно здоров, находился в прекрасной физической форме. Ничего не болело, не чувствовалось признаков отравления, голова была абсолютно ясной. Он просто...

   Ему просто было лень.

   Что-то щелкнуло, и длинноносый человек, поднимаясь, обрадовано поведал:

   – А вот и чайничек поспел! Вы, уважаемый, как – кофейку не желаете? Правда, мы пьем только растворимый.

   Михаил Егорович обернулся – из носика электрочайника густо валил пар, и в самом чайнике что-то побулькивало и порыкивало. Невключенная электровилка по-прежнему покоилась на столе. Куваев готов был поклясться, что никто не входил в комнату и не подходил к чайнику, чтоб его включить и, уж тем более, потом отключить, но... как? специфические местные шуточки? Или Байер был не так уж неправ? Вероятно, они все траванулись на вчерашнем приеме у мэра. Вполне возможно, им подмешали какой-нибудь галлюциноген, вот и чудится теперь... или провалы в памяти. Конечно кто-то подходил к чайнику. Чайники не включаются сами по себе. Михаил Егорович попытался было развить размышления, но тут его мозг взбунтовался. Мозг сейчас походил на лентяя, с удобством развалившегося на невероятно комфортной кровати. Ему не хотелось размышлять. Он считал это ненужным и утомительным занятием.

   – Только если хотите выпить кофе, вам придется встать, – заметил Сева, и Куваев, неохотно шевеля губами, спросил с тенью насмешки:

   – У вас пьют кофе только стоя?

   – Мы нет, – сказал длинноносый, – вы – да. Кстати, я – Григорий Петрович.

   – Павел Антонович, – толстяк помахал рукой, на которой сиял перстенек с зеленым камешком.

   – Всеволод Неизвестнович, – ехидно отрекомендовался Сева, и Куваев вяло кивнул.

   – Максим Егорович. Так почему я должен пить кофе стоя?

   – Ну, не обязательно совсем уж стоя, – смягчился Сева. – Просто для кофе вам лучше пересесть. Во-он хотя бы на тот стульчик.

   – Но я не хочу, – возразил Куваев. – Мне здесь очень удобно.

   – Ладно, – Григорий поднес ему чашку. Кофе чуть перелился и капал с донышка. – Но учтите, вас предупредили.

   Максим Егорович, фыркнув, принял чашку, подержал ее пару секунд, после чего мозг, возмущенный столь тяжелым физическим усилием, дал команду руке, рука разжалась, и чашка кувыркнулась Максиму Егоровичу на колени, щедро оросив его кипятком.

   – Ой! – пробормотал Куваев, вяло кривясь и не двигаясь с места. – Больно-то как, а! Кажется, я там все себе обжег.

   – Вынь его оттуда, – тихонько сказал Сева и подмигнул Григорию, – а то этому типу скоро и дышать будет лень.

   – Тебе говорили, Сева, – так же тихонько шепнул Павел Антонович, – что ты очень нехороший мальчик?

   – А это не я, это кресло, – невозмутимо отозвался Сева, снова углубляясь в работу. Григорий, схватив охапку бумажных салфеток, с трудом извлек Куваева из кресла, и он, тотчас встряхнувшись и окинув комнату диким взором, начал вытирать штаны предложенными салфетками, потом уронил салфетки и просипел:

   – Что это сейчас такое было?!

   Григорий тоже огляделся, потом наклонился и заговорщически спросил:

   – Где?

   – Вот здесь, вот сейчас, со мной – что это такое было?!.. – Куваев осекся, осознав, что стоит посереди комнаты, бестолково размахивает руками и истерически верещит. Наклонившись, он подобрал салфетки, попутно снова сосчитав свой пульс. Претензий к пульсу практически не было. Ожженные места болели невыносимо. Обитатели комнаты смотрели на него с вежливым вниманием.

   – Наверное, вы сильно устали? – простодушно предположил Григорий, потирая свой длинный нос. – Работа-то у вас нервная, тяжелая. Говорить-то сложно. Я бы не смог столько разговаривать.

   – Ты и так разговариваешь более чем достаточно, – заметил Сева. – Ты б лучше больше внимания уделял своим протеже. А то они болтаются сами по себе, а потом у них в морозилках продукты жарятся!

   – Да это когда было! – возмутился Григорий, и Павел Антонович радостно захихикал. – Да и один раз всего!

   – Простите, – встрял Михаил Егорович, совершенно сбитый с толку. – Вы что же, занимаетесь ремонтом кухонной техники? А здесь тогда вы кем работаете?

   – Да так... слежу, – туманно ответил длинноносый человек, сел на свое место и начал созерцать шахматную доску, после чего схватил черного коня и совершил им настолько недопустимый ход, что Куваев не выдержал:

   – Как-то странно вы в шахматы играете!

   – Мы не играем в шахматы, – любезно сообщил толстяк, – мы играем с шахматами.

   – Не понял, как это?

   – Долго объяснять, да мне и неохота.

   Михаил Егорович озадаченно моргнул, после чего, сделав вывод, что Ейщаров из жалости взял на работу не только инвалида, но и двоих сумасшедших, снова подступил к Севе, и тот, уловив это подступление, небрежно махнул рукой:

   – Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

   – Я постою, пожалуй, – сказал Михаил Егорович.

  * * *

   – Значит, вы – Юлия Борисовна Фиалко? – переспросил Байер, глядя то на бумаги, которые держал в руке, то на раскрытый паспорт, который держал в другой руке, то на сидящую перед ним девчонку лет двадцати. Та надменно кивнула.

   – Да, я – Юлия Фиалко, и, насколько мне известно, других Юль Фиалко здесь нет. Чем обязана?

   Игорь раздраженно поджал губы. Юлия Фиалко, согласно всем данным якобы похищенная и насильно переправленная из Аркудинска в Шаю людьми Ейщарова, родилась в тысяча девятьсот сорок девятом году и никак не могла быть этой Юлией. Между ней и пожилой женщиной на фотографии было некое отдаленное сходство, она могла бы быть ее внучкой. Но никак ни ей самой.

   – Слушай, красавец, у меня квартальный отчет на носу, – Фиалко явно не отличалась ни терпением, ни хорошим воспитанием. – Ты не мог бы побыстрее. Что надо?

   – Да нет, ничего... Вероятно, какая-то ошибка, – Байер поднялся. – Вам же не пятьдесят восемь лет?

   – Да уж, конечно, – Юлия как-то злобно хохотнула. – Может, ошибка, может, пошутил кто... – она скосила глаза на серебристый браслет часов, охватывавший запястье Игоря. – Эх, я бы с тобой пошутила!..

   – До свидания, – поспешно сказал Игорь и покинул комнату. Из-за двери до него долетел еще один смешок – на сей раз приятный и мелодичный, и Байер сердито сделал несколько шагов вперед, убирая бумаги в папку. Документы Юлии Фиалко в полной мере удостоверяли подлинность Юлии Фиалко, значит, где-то должна быть другая Юлия Фиалко. Конечно, легко быть и не должно было. Не стал бы Ейщаров выставлять напоказ похищенную им женщину – сидит где-нибудь в подвале. Может, она и не в городе вовсе. А вероятней всего – ее уже вообще нет. Непонятно другое – зачем состоятельному бизнесмену понадобилась пожилая женщина, бывшая актриса провинциального театра? Правда, на самом деле, никто не видел, чтобы ейщаровские люди забирали ее – тетенька пропала сама по себе, но ейщаровские люди забрали все ее вещи, а это неспроста. Байер пробежал глазами по списку. Вот, есть, например, две особы, увезенные непосредственно самим бизнесменом. Насильно или с их согласия, Антонина Симакова и ее племянница Ольга Лиманская были извлечены из одной из костромских больниц, причем, что оскорбительно, совершенно законно, и увезены в неизвестном направлении. А теперь работают где-то здесь, в ейщаровской конторе. Пожилая уборщица с педагогическим образованием и официантка со средним общим образованием. Эти ему зачем? Предпочитает обслугу не из местных?

   Что-то мягко мазнуло его по носу, и Игорь, вздрогнув, дернулся назад, но тут же фыркнул – задумавшись, он забрел в заросли папоротников, в изобилии произраставших вдоль обеих стен широкого коридора в узорчатых кадках. Потерев нос, он отмахнулся от раскачивающегося листа папоротника, потом рассеянно огляделся. Папоротники преобладали в коридорном цветнике, но тут и там виднелись и узорчатые листья-сердечки сигнониума, и красные, с пятнышками колокольчики калерий, и лиловые шарики мимоз, и бог знает что еще, а по периметру рам вились зеленые лианы пассифлор, усеянные цветами-звездочками, и гулявший среди них легкий ветерок доносил до Байера их слабый загадочный аромат. Игорь всегда был совершенно равнодушен к растениям, дома у него была лишь единственная полуживая фиалка, да и та осталась от бывшей жены и до сих пор не засохла, вероятно, исключительно благодаря неким космическим силам. Но оформление коридора ему неожиданно понравилось, хотя с другой стороны, вызвало недоумение – здесь серьезная контора или дендрарий? Кое-где среди зелени стояли плетеные диванчики, выглядевшие невероятно уютными, и на одном из диванчиков даже лежал какой-то человек, перебросив обутые ноги через подлокотник и глядя в потолок широко открытыми глазами. Игорь подошел поближе и замер – взгляд лежавшего был стеклянным, неживым, а нижняя губа обвисла, обнажив желтоватые зубы. Руки были аккуратно сложены поверх живота. Человек выглядел очень нехорошо. Грубо говоря, он выглядел немного мертвым, и Игорь, панически оглядевшись, шагнул вперед и потянулся к бледной шее лежащего, чтобы проверить пульс, но тут человек, по-прежнему стеклянно глядя в потолок, мрачно сказал:

   – Че надо?

   Байер, поспешно отдернув руку, отскочил, бормотнув:

   – Простите... Я думал, вам плохо.

   – Мне хорошо, – так же мрачно заверил человек. – Я работаю. И вообще иди отсюда!

   Чертыхнувшись, Игорь пошел прочь, свирепо теребя свою папку. С другой стороны коридора в зеленой чаще что-то серебристо блеснуло, и он бросил туда раздраженный взгляд, мгновенно вспотев. Зеркало. Большое, прямоугольное, в тяжелой узорчатой раме.

   Он ничего не придумал вчера про гостиничное зеркало. Его там не было.

   Собственно, его там не было и сегодня утром, но коллегам Байер говорить об этом не стал – и без того ясно, что они думают по этому поводу. Только усугубит... Вчера в ответ на его просьбу только Маленко заглянул в его номер, где, без труда отразившись в гостиничном зеркале, сочувственно сказал Игорю: "М-да..."

   Резко остановившись, Байер удрученно вздохнул, потом, решительно развернувшись, сделал несколько шагов назад и сердито посмотрел в зеркало.

   И разумеется отразился в нем, будьте покойны!

   Только вот незадача – Игорю Михайловичу Байеру было тридцать четыре года от рождения, и он был об этом прекрасно осведомлен.

   Зеркальному же Байеру стукнуло от силы восемнадцать.

   Да ладно, чего там – человеку, смотревшему на него из зеркальных глубин, было ровно семнадцать лет и шесть месяцев – Игорь отлично знал это, потому что нижняя губа у того Байера была свежеразбитой, а скула была располосована ножом почти на всю длину – это произошло, когда он ноябрьским вечером вместе с Серегой возвращался с тренировки. Порез оставил после себя неприглядный шрам, который Игорь убрал с помощью пластики только шесть лет спустя.

   Но это же невозможно!

   Сглотнув, Игорь медленно двинулся вперед, и так же медленно двинулся навстречу ему Игорь по другую сторону стекла, неуловимо прибавляя в возрасте с каждым шагом – менялась прическа, тело становилось мощнее, плечи – шире, лицо, заметно округлившись и утратив мальчишескую живость и легкое добродушие, стало непроницаемым, а во взгляде появилось что-то жесткое и осознанно жестокое, и вот, наконец, из зеркала смотрит соответствующий истине Игорь Михайлович Байер, тридцати четырех лет, крепкого телосложения, чуток располневший, с коротко остриженными русыми волосами, с незапоминающимся чисто выбритым лицом и без всяких шрамов. Не останавливаясь, Игорь двинулся дальше, и зеркальный человек, продолжая медленно шагать навстречу, постепенно потускнел, обрюзг, сильно раздался, волосы поредели, отступив со лба, глаза запали, цвет лица стал нездорово-багровым. Потом зеркальный Игорь начал заметно прихрамывать, а в его лице, подернувшемся морщинами, появилось что-то ассиметричное, искривившиеся губы подрагивали, точно он постоянно пытался сдуть с лица несуществующую прядь волос. Идущему навстречу отражению было уже не меньше шестидесяти пяти, когда оно вдруг внезапно растаяло, словно дым, и Байер застыл, испуганно моргая в пустое зеркало, в котором отражалась лишь противоположная часть коридора. Объяснение пропавшему отражению могло быть только одно – в возрасте шестидесяти пяти лет что-то, скорее всего инсульт, свело Игоря Михайловича Байера в могилу.

   – Господи! – прошептал Байер и попятился – и пятился до тех пор, пока чуть не врезался в кадку с папоротниками, и перистые листья сомкнулись вокруг него, в игривом объятии. Игорь оттолкнул их, хрипло дыша и не сводя глаз с зеркала. Далеко-далеко, возле отраженного окошка, в окружении папоротников стоял смутно узнаваемый мальчишка лет трех и смотрел на Игоря с отраженным ужасом. Стукнув зубами, Байер проверил свой лоб на предмет температуры, потом тщательно сосчитал пульс, не подозревая, что то же самое делает этажом ниже его коллега. Все было в полном порядке. За исключением отражения. Байер замотал головой и снова подошел к зеркалу, стараясь не смотреть в него. Пыхтя от натуги, слегка отклонил зеркало от стены и заглянул за него. Никаких проводов, никаких хитроумных технических приспособлений – обычное зеркало. И все-таки, что-то наверняка было. При современном развитии технологий... но как такое возможно?! Он вернул зеркало на место и отступил на середину коридора, с болью глядя на пятидесятилетнего зеркального человека, который выглядел так плохо... Потом его взгляд метнулся навстречу поднявшейся по лестнице женщине, и Байер напрягся в ожидании. Женщина была пожилой и слегка узнаваемой – ну да, она присутствовала на ейщаровском совещании. Шла женщина неторопливо, что-то бормоча себе под нос, и, проходя мимо зеркала, остановилась, отразившись в нем, на взгляд Байера, совершенно безо всяких изменений, ностальгически вздохнула и сказала:

   – Да-а, были времена! Эх!..

   – Извините, послушайте, – решился Игорь, наблюдая как пятидесятилетний Байер синхронно зашевелил вялыми губами, – вы тоже это видите?

   Женщина повернулась и грозно вопросила:

   – Ты назвал меня "это"?!

   – Нет, я про мое отражение... Вы видите мое отражение?

   – Я что, по-твоему – слепая?!

   – Вы видите в нем что-нибудь странное?! – несмотря на злость голос Байера прозвучал довольно жалобно, что напугало его еще больше, но женщина смягчилась.

   – Да нет, отражение – как отражение. Каждому свое отражение. Ты, милок, перегрелся, что ли?

   – Не знаю, – Игорь заморгал, наблюдая, как моргают в зеркале его старые глаза. – Мне показалось... а потом оно пропало. А ваше отражение никогда не пропадало?

   – А с чего б ему пропадать? – пожилая дама пожала плечами, потом прищурилась. – Ты ж на совещание заходил, а? Из комиссии. Ну, милок, так чего ж ты хочешь – ты ж не местный.

   – Что? – спросил Байер, но женщина уже пошла прочь, по дороге сказав лежащему на диванчике человеку:

   – День добрый, Леонид Викторыч.

   – Чего в нем доброго, – пробурчал тот, не шелохнувшись, – такой гомон с утра!

   Жалобно вздохнув, Игорь отвернулся от зеркала и побрел к лестнице. Мимо простучали каблучками две молоденькие особы с коробками в руках, наполненными какими-то безделушками. Бросив взгляд на Байера, особы слаженно захихикали и ускорили шаг. Игорь посмотрел им вслед со слабым интересом. Ну, вероятно, раз он еще способен интересоваться женщинами, значит еще не совсем дошел. Одна из особ, заворачивая на лестницу, игриво помахала ему, и когда она уже опускала руку, Игорь вновь остановился, глядя на эту руку потрясенно. Рука была как рука... только там, где согласно всем законам природы должны были быть ногти, слабо колыхались алые острые язычки пламени. Особа еще раз хихикнула и исчезла. Байер зажмурился. Это наверняка такой лак для ногтей. Да-да, с особым эффектом... Но черт возьми, живой огонь ни с каким эффектом не перепутаешь, да еще на таком расстоянии. А зеркало?.. Он сходит с ума?

   – Эй, мужик, ты чего?

   Байер испуганно открыл глаза – перед ним стоял мужчина лет сорока, глядя тревожно-вопросительно. Мужчина был самым обыкновенным, с приятной обыденной внешностью, и что особенно радовало – на нем ничего не горело.

   – Я... – начал Байер, запнулся и попробовал еще раз, – я не знаю. Что-то... что-то не то съел.

   – Бывает, – посочувствовал собеседник, извлекая из кармана рубашки толстенную сигару. – Ты знаешь что – забеги в приемную, к Танюшке, она тебе чего-нибудь холодненького даст или, лучше, наперсток.

   – Наперсток? – переспросил Байер, решив, что ослышался.

   – Ну да, – удивился мужчина. – От отравления самое то – лучше брандспойта прочистит.

   Игорь приподнял брови, впервые слыша про столь оригинальное средство от отравления.

   – Думаете, если я проглочу наперсток, мне полегчает?

   – Господи, – мужчина удивился окончательно, – да ты и впрямь совсем плох! Зачем же его глотать?! Наперстки на пальцы надевают – ты что, не слыхал про это?

   Да нет, это не я с ума схожу, это они тут все ненормальные!

   – Хм, спасибо, – сказал Байер вслух, и человек милостиво кивнул, словно и в самом деле дал необычайно ценный совет, после чего вытащил зажигалку и поднес ее к кончику сигары, и из зажигалки беззвучно вырос язычок пламени. Зажигалка была обычной, пьезовской, у Байера таких перебывало десятки, но даже и без этого он прекрасно бы знал, что для того, чтобы получить огонек, нужно нажать на рычажок. Но мужчина держал зажигалку за самый низ, даже не дотронувшись до рычажка, отчего сложилось такое впечатление, что зажигалка зажглась сама по себе. Разумеется, это было невозможно, верно внизу тоже была какая-нибудь кнопочка, но тут Байер вспомнил про свою недавно взбесившуюся зажигалку, и ему опять стало нехорошо.

   – Ты чего? – спросил закуривший, старательно дымя.

   – Да ничего, – ответил Байер с нервным смешком и снова пошел вперед. Сделав несколько шагов, обернулся – мужчина все еще стоял на месте, сострадательно качая головой, а над этой качающейся головой густо клубился сизый сигарный дым. Его движение было каким-то очень уж стремительным, и пока Игорь смотрел, клубы сформировались в большую дымную розу – сизую неспокойную розу, колыхавшуюся над курившим. Игорь отчетливо мог видеть каждый лепесток. Роза из сигарного дыма пребывала в самой активной стадии цветения и смотрелась очень изящно.

   – Господи! – в который раз сказал Байер, и сделал несколько шагов задом наперед. Роза заколебалась и расползлась в бесформенное облако, из которого секундой позже образовалось нечто, подозрительно напоминающее полулежащую в профиль голую барышню с безликим дымным лицом и развевающимися волосами.

   – Ничего подобного! – ответил мужчина, невероятно глумливо подмигнул Байеру и двинулся своим курсом. Игорь попятился дальше, на ходу еще раз проверив свой пульс, тут кто-то невежливо пихнул его в спину и воскликнул:

   – Елки, смотри куда идешь! Чуть не уронили... Уйди с дороги!

   Байер поспешно отскочил, пропуская двоих молодых людей, которые тащили старенький монитор-"форточку". С этой процедурой мог бы справиться и один человек, но это молодых людей явно не заботило – они несли монитор так медленно и так бережно, словно внутри него была чувствительная взрывчатка. Следом за молодыми людьми семенил какой-то мальчишка лет десяти и бубнил:

   – Быстрее давайте, быстрее! Ой не донесем! Ой че будет! Меня же уволят!

   Молодые люди громко огрызались на ходу. После всего, что уже произошло, это зрелище не особенно заинтересовало бы Игоря, если бы монитор не был включенным, и по его экрану не неслись, мелькая, одна за другой, страницы вордовского текста. Никаких шнуров при несомом мониторе не наблюдалось.

   Монитор, работавший без силового кабеля – это было еще ничего. Какой-нибудь аккумулятор – ой, да мало ли что! Байер за свою жизнь и не то еще видал.

   Но монитор, работавший без системника?

   Может, это такой телевизор, замаскированный под "форточку"?

   Пока Игорь во все глаза смотрел на экран уносимой "форточки", прикидывая возможный способ столь интересной модернизации, экран почернел, и на нем крупными белыми буквами появилось:

   ЭЙ, БАЙЕР! БАЙЕРБАЙЕРБАЙЕРБАЙЕР!

   – Стойте! – завопил Игорь не своим голосом. – Вы, с телевизором! Стоять!

   Молодые люди удивленно повернулись, явив Байеру тыльную часть монитора, на которой действительно не наблюдалось никаких проводов, и выглядела она совершенно обычно. Мальчишка тоже остановился и посмотрел раздраженно.

   – Вам чего?

   – Что за устройство вы несете?! Каким образом оно работает?

   – Как все мониторы, – удивился один из молодых людей, – а подробностей не скажу. Я ж не техник.

   – Только что он показывал...

   Вся троица захихикала весьма издевательски, после чего невозмутимо развернулась и продолжила свой путь. Байер остался стоять, ошеломленно глядя на экран уносимого монитора. Экран был черен и мертв. Игорь ущипнул себя за мочку уха, в третий раз сосчитал свой пульс и ринулся к лестнице. По пути ему попалось еще одно настенное зеркало – овальное, в кокетливой раме из медных плетей винограда и резвящихся среди них щекастых ангелочков.

   Смотреть в него Байер не стал.

  * * *

   – Если б вы сказали, что конкретно ищете, – пропела пышная девица из своего вращающегося кресла, – так мы бы вам и показали, что надо. Чего зря время тратить? Тем более, обед скоро, и мы уйдем.

   – Ничего, я девочка взрослая, могу и одна посидеть, – Алла без улыбки оглядела просторную восьмиугольную комнату, заполненную разновозрастными дамами, после чего вновь принялась просматривать бумаги, одновременно щелкая кнопкой компьютерной "мышки". Порез на бедре, хоть и неглубокий и безобидный, сильно саднил, и настроение Орловой ухудшалось с каждой секундой, проведенной в этом безмятежном женском царстве. Пышная девица, старательно рассматривая ее, небрежно обмахивалась резным деревянным веером с шелковыми вставками, что при ее легком современном брючном костюме и в непосредственной близости от компьютера выглядело достаточно нелепо. На среднем пальце девицы поблескивало простенькое колечко с сердоликом. Алла уже заметила, что все присутствовавшие в этой комнате сотрудницы носили то или иное украшение из сердолика – очевидно, это была какая-то местная мода.

   – А у вас какое образование? – поинтересовалась девица.

   – Мое образование соответствует моим обязанностям, – отрезала Орлова, проглядывая данные на мониторе и сравнивая их со своими записями, и в этот момент что-то щелкнуло, экран монитора потемнел, и вместо цифр на нем появились огромные пухлые губы. Губы издали громкий поцелуйный звук, после чего исчезли, сменившись прежним документом. Алла моргнула, а финансистки захихикали. Девица с веером снисходительно пояснила:

   – Он часто так делает, если девушка симпатичная.

   Под "он" вероятно подразумевался какой-нибудь не в меру шаловливый сотрудник-программист, поэтому Алла позволила себе вялую улыбку, потом кивнула на машущий веер.

   – Вроде бы у вас тут кондиционер хорошо работает.

   – А при чем тут кондиционер? – удивилась девица. – Это ж совсем другое. Для медитации хорошо или просто расслабиться. К сожалению, действует только на ограниченную площадь, а с большими веерами такого не получается, сколько не старались... Он навевает.

   – Навевает что?

   – Что захотите. Лес, степь, море... Правда, не всегда получается выбрать, он капризный. Мне, например, несколько дней подряд подсовывал цветущие гиацинты, а у меня на них аллергия. Нужно сосредоточиться, правильно захотеть...

   – Да уж, – поддержала ее женщина средних лет. – Вон Славка вчера пытался зимнее озеро, а тот на него как повеял свежим навозом!

   Все дружно захихикали. Алла несколько секунд смотрела непонимающе, потом, решив, что ейщаровские сотрудницы попросту над ней издеваются, вернулась к работе. Отчислений было столько и они были такими разнообразными, что... Тут ее тронули за локоть, и она подняла голову – девица протягивала ей веер.

   – Попробуйте.

   – Спасибо, обойдусь, – буркнула Орлова, потирая бровь. Она не просидела здесь и часа, а уже страшно устала. Возможно, дело было в неправильных настройках монитора, возможно, вращающийся стул был слишком неудобным, хотя прочие, сидевшие на точно таких же стульях, судя по всему, неудобств не испытывали. Навевающий веер!.. Если б такой существовал, она бы знала, что на себя навеять! Было одно место... место, о котором никто не знал и не узнает – это была слабость, это была сентиментальность, а Орлова имела репутацию человека жесткого и старательно за ней следила, вне зависимости от того, являлись ли окружающие ее знакомыми.

   – Да попробуйте! – девица, к ее неудовольствию, настаивала. Заметив, что все находившиеся в комнате прекратили всяческие разговоры и внимательно и даже враждебно наблюдают за ней, Алла неохотно протянула руку и взяла веер. В конце концов, он ей ничего не сделает. Обычный хрупкий веер, без скрытых лезвий или металлических когтей по краям. Раскрыв его, Орлова несколько раз обмахнулась, и вначале до нее долетели лишь колыхания относительно прохладного воздуха, насыщенного ароматом кофе и смешанным запахом духов обитательниц комнаты. А потом все это вдруг исчезло, и на Аллу вдруг пахнуло мокрыми цветами дикого абрикоса и холодным прудом, пахнуло недавним весенним дождем, и далеким ароматом нарциссов, и еще более далеким – цветущей алычи, и во все это вплелся слабый магазинный запах нового зонтика, и терпковатый аромат дешевой туалетной воды – Артем тогда еще только-только начинал бриться – и нежное деликатное облачко ее собственных жасминовых духов...

   Место – волшебное место, где она впервые поцеловалась после весеннего дождя, у маленького пруда на окраине города. Место, вернуться в которое было невозможно, потому что теперь там был торговый центр, прудик зацементировали, дикие абрикосы спилили, а человек, с которым она целовалась, счастливо жил в Амьене с женой и тремя детьми и вряд ли помнил о ней.

   Алла уронила веер, отчего наваждение мгновенно исчезло, и закрыла лицо ладонями. Слез не было – она же жесткий человек, не так ли? – да и руки надо убрать... но отчего-то такой ком в горле, и дышать так трудно. Гипноз – ну конечно же... но каким образом?.. да и что тут – какая-то организация гипнотизеров, что ли?!

   – Ой, что такое?! – всполошилась рядом девица, пока жесткий человек, тридцать один год носивший фамилию Орлова, пытался взять себя руки. – Он вас расстроил? Извините, я не думала... Вы плачете? Не плачьте. Ну, хотите я вам еще каких-нибудь документов принесу?

   – Ничего, – Алла подняла голову, стараясь вернуть на лицо прежнюю невозмутимость, – просто голова закружилась. Может, от жары.

   – Верно, что-то из прошлого подсунул, – осуждающе сказала женщина средних лет. – У него это бывает...

   – Господи, да это просто веер! – Орлова раздраженно сгребла бумаги. – Нечего меня за идиотку держать! Мне нужны документы по станции – где они?!

   – Симпатичный костюмчик, – хамским голосом заметила обнаружившаяся среди финансисток рыжая девчонка лет четырнадцати. – А вы замужем?

   Алла проигнорировала вопрос. Тут пышная девица принесла ей документы, другая девица, тощая, со злым лицом принесла чашку кофе, а женщина в годах, нестерпимо сиявшая стразами, зачем-то принесла неизвестно откуда извлеченного толстого рыжего кота.

   – Погладьте его, – предложила она. – Животные успокаивают. Вы не бойтесь – он местный.

   Кот мягко мигал в руках женщины, производя густое мурлыканье. Он выглядел очень местным. Гладить его Алла отказалась наотрез, кофе отодвинула и судорожно вцепилась в бумаги. Почему-то она никак не могла прийти в себя. Всего лишь наваждение, всего лишь запахи... Ничего больше! Она перевернула несколько страниц и, зашипев, сунула в рот порезанный палец.

   – Поласковей надо-то с документами, – укоризненно посоветовал кто-то. – Их же Галина Петровна составляла!

   – Неужели?! – Алла насмешливо дернула губами и достала платочек. – Сама Галина Петровна? Ну надо же! И что? Галина Петровна придет и отшлепает меня?

   – А вы не ерничайте, – из-за монитора выглянуло симпатичное женское личико с весьма ехидным выражением. – Пальцы-то ваши, мне-то что?