Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 68 страниц)

   – Наверное занята, – Михаил пожал плечами, не выныривая из недр глянцевого журнала. – Не слишком ли часто ты стал ей звонить?

   – Она никогда так раньше не делала.

   – Ой, Олег, ты опять за свое! Женщины постоянно занимаются какими-то пустяками, причем чем пустяковей пустяк, тем важней он им кажется. Она наверняка красит ногти или кадрит какого-нибудь олуха. Кстати, когда дозвонишься до нее, не забудь сказать ей, что я не... ну, ты понял, – из-за шелестящих страниц вынырнула шоферская рука с грозно торчащим указательным пальцем. – И Олег, я тебя прошу, садись ты, наконец, в машине на заднее сиденье! Там безопасней.

   – Разумеется, там безопасней, – покладисто согласился Олег Георгиевич, постукивая небольшой книжкой по колену. – Там хуже слышно, как ты разговариваешь.

   Рука Михаила спряталась, и он свирепо шелестнул страницами. Ейщаров взглянул на часы, отставил кофейную чашку, и встал навстречу вошедшему в кабинет невысокому полному человеку, одетому в хороший, но невероятно измятый серый костюм, сплошь засыпанный чешуйками сигаретного пепла. Протянул ему руку, человек, чуть приподнявшись на носках, склонил голову к руке, словно желал убедиться, что это действительно рука, потом схватился за нее и с чувством пожал.

   – Олег Георгич, извините, что заставил ждать. А я опять очки разбил – представляете?! – он бросил на стол очки, и те жалобно звякнули остатками стеклышек. – Слеп, как крот! Так и летят очки, по три раза за неделю меняю! Моя жена говорит...

   – Сергей Сергеевич, я не сомневаюсь, что ваша супруга сказала нечто чрезвычайно интересное, – Ейщаров постучал ногтем по циферблату своих часов, – но...

   – Ах, ну да! – человек хлопнул себя по лбу так звонко, что Михаил встревожено выглянул из-за журнала. – Вот старый дурак! Да, все готово, идемте. Можете вести беседу в каком угодно ракурсе, психически она вполне стабильна. А если даже... ну, в сущности, это уж ваше дело.

   Ейщаров, оставив недовольного Михаила в кабинете, вышел за Сергеем Сергеевичем, прихватив с собой книгу. Идя по коридору, он еще раз вызвал номер Шталь, и вызов снова сбросили. Олег Георгиевич нахмурился. Эша частенько бросала трубку посередине разговора, это было вполне в ее характере, но вообще не начинать разговор – это не было на нее похоже. Его провожатый отворил дверь, сделал изящный приглашающий жест в проем, задев при этом рукой за косяк, Ейщаров вошел в небольшую, просто обставленную комнатку с анемично-зелеными стенами, опустился в креслице неподалеку от стола, раскрыл книгу и принялся читать. Несколько минут в комнате царило молчание, потом сидевшая напротив него женщина злобно брякнула цепями, которые тянулись от ее запястий к подлокотникам прикрученного к полу кресла, и рявкнула:

   – Я тебе ни хрена не скажу, понял?!

   – Ага, – отозвался Ейщаров, не отрывая глаз от строчек.

   – Вначале холуев своих присылал, теперь сам явился, глядите-ка! Я не собираюсь с тобой разговаривать!

   – Да я понял, понял, – Олег Георгиевич перевернул страницу. Женщина облизнула губы и с минуту настороженно изучала его. Потом настороженность сменилась недоумением.

   – Ты почему ничего не спрашиваешь?

   Он повернул голову и легко тронул взглядом ее лицо.

   – А я должен что-то спрашивать?

   – Ты ведь пришел задавать мне вопросы!

   – Вопросы? – Ейщаров пожал плечами. – Да нет. Вообще-то я пришел сюда немного почитать. Здесь спокойно, ничто не отвлекает, сотрудники и партнеры не донимают – благодать! – он улыбнулся и вернулся к чтению. Женщина задергалась в кресле, безуспешно пытаясь освободиться от наручников, потом начала ругаться. Ругалась она долго, громко и изобретательно, и когда ее голос уже начал садиться, Олег Георгиевич, не поднимая головы, заметил:

   – Мадам Фиалко, я долгое время работал коммивояжером, так что оскорбить меня сложно. Впрочем, можете продолжать, вы мне не мешаете.

   Женщина, вспыхнув с новой интенсивностью, предавалась словесному буйству еще минут десять и, наконец, выдохнувшись, замолчала, зло глядя на него сквозь упавшие на лицо волосы, потом прошипела:

   – Сними с меня наручники, тварь! Под аристократа косишь, а женщину к креслу приковал! Не больно-то цивилизованно!

   – Ну, Юля, ты чуть не убила мою сотрудницу и ни в чем не повинного мальчишку, – Ейщаров перевернул еще одну страницу. – Почему бы и мне не совершить что-нибудь нецивилизованное? Впрочем, на самом деле я лишь хотел создать привычные условия. Вы ведь любите цепи, мадам?

   – А не пошел бы ты?! – сказала "мадам".

   – Что-то неохота, – Ейщаров забросил ногу на ногу и отгородился от Юли книгой. На этот раз Фиалко молчала дольше, нервно кусая губы и поглядывая на дверь, потом холодно произнесла:

   – Послушайте, Олег Георгиевич...

   – Ой! – Ейщаров испуганно выглянул из-за книги. – Юля, ты что – такой резкий переход! Надо ж предупреждать. Это может вызвать стресс.

   – Да какого?!.. – взвизгнула Юля. – Что тебе от меня надо?! Я тебя не понимаю! Ты держишь меня взаперти, потом даешь мне полную свободу общения с Димкиными врачами, потом устраиваешь и оплачиваешь похороны моего сына, позволяешь мне на них присутствовать, а потом привозишь черт знает куда и запихиваешь в психушку! Что тебе от меня надо?!

   – От тебя совершенно ничего, – Ейщаров опустил книгу и коротко глянул на нее. – Ты бесполезна.

   – Тогда чего ты приперся?!

   – Я ж сказал – почитать, – он постучал пальцем по переплету и усмехнулся. – Кстати, Юля, тебе не доводилось читать Мураками? Господи, ведь триста раз зарекался читать модную литературу, не вышел я под нее интеллектом. Ну, да ладно, может, все-таки осилю, – Олег Георгиевич ободряюще кивнул самому себе и вновь заслонился книгой. – Вот, например, дочитать до конца Коэльо я так и не смог.

   Лицо Юли выразило глубочайшее презрение к интеллектуальным способностям собеседника, потом она скрестила ноги и принялась разглядывать потолок. Ейщаров украдкой наблюдал за ней. Фиалко утратила свой дар, но, напоследок, успела ухватить хорошие дивиденды. Шестидесятилетняя в облике юной беззаботной девицы, даже выражение глаз не выдавало ее истинного возраста. Он не брался предсказывать будущее ее разума, но ее тело проживет жизнь заново, и, возможно, эта жизнь будет долгой, но хорошенькая девчонка – это было все, что осталось от волшебной способности. Она была потеряна. Вероятней всего, она была потеряна навсегда. Что-то надломилось в Юле Фиалко на крыше "Тихой слободки", что-то перегорело, что-то расплавилось в ее злобе. Ни одни часы больше ничего ей не скажут.

   Минута лениво сменяла минуту, часов в комнатке не было, окон тоже, и, казалось, нет здесь и времени. Юля рассмотрела все трещинки на потолке, тщательно изучила свои ногти, вволю назвякалась наручниками, после чего ее лицо начало медленно приобретать сонно-озадаченное выражение. Ейщаров в очередной раз перевернул страницу, а потом его рука, вынырнув из-за книги, громко шлепнула о столешницу ладонью и тотчас исчезла, а на столе осталась лежать бесформенная кучка осколков – то, что некогда было розовым будильничком-избушкой. Ноздри Юли задрожали, и у нее вырвался сиплый звук. Она стукнула зубами и потянулась к осколкам, потом, звякнув цепями, ударила ладонями по столешнице, и осколки со слабым шелестом рассыпались причудливой мозаикой.

   – Ты ведь узнаешь их, правда? – Ейщаров закрыл книгу и спокойно посмотрел на подрагивающие на столе узкие ладони. – Ты расспрашивала о них больничный персонал, но никто не мог тебе ответить, куда они делись. Мы нашли их такими. Мы ведь оба знаем, что делали эти часы, не так ли? Можно сказать, что технически твой сын действительно умер от инфаркта. Фактически же он был убит.

   – Кто-то нечаянно... – пробормотала Юля и замолкла, слепо ощупывая осколки.

   – Это не было случайностью. Часы разбили намеренно, и это сделал тот, кто знал, для чего они.

   – Хватит меня запугивать! – взвизгнула Юля. – Это была случайность! Ты не можешь утверждать обратное, если только не видел, как это случилось, если... ты сам их не разбил!.. но ты не мог знать...

   – С нами работает удивительный человек, – Олег Георгиевич бросил книгу на стол, и Юля вздрогнула, скрежетнув ногтями по столешнице. – Он способен общаться с разбитыми вещами. Вещи тоже могут умирать, когда их разламывают на куски, уничтожают, превращают в пыль. Думаю, тебе никогда не удавалось поговорить с разбитыми часами. Он может. В какой-то степени его способность можно назвать спиритизмом, – Ейщаров криво улыбнулся и положил на стол сигареты. – Не веришь мне, я дам тебе поговорить с ним, он без труда тебя убедит.

   – Даже если и так, в этом нет смысла, – Юля дрожащими пальцами выудила из пачки сигарету и потянулась к щелкнувшей в руке Ейщарова зажигалке. – Никто не мог знать, для чего они там. Я никому никогда... – она глубоко затянулась сигаретой и замолчала, глядя куда-то внутрь себя. Олег Георгиевич кивнул.

   – Верно. Никто не мог знать. Кроме человека, которому вовсе не нужна от тебя эта информация. Человека, который задал вопрос твоему собеседнику. Такого человека, как ты.

   – Чушь! – выдохнула Юля вместе с дымом. – Ты и убил моего сына, потому что я сказала о часах твоей девке, а она все разболтала тебе! Ты вполне мог принести сюда какие угодно разбитые часы, мне ведь не проверить! Таких будильников полным-полно!

   – Ну, во-первых, одно противоречит другому, – заметил Ейщаров. – А во-вторых, интересней всего то, что ты, Юля, была шокирована, но, мне показалось, ты была не очень-то удивлена. Ты ожидала чего-то подобного? Кто-то из Говорящих угрожал твоему сыну? Он встречался с кем-то из них? Он кого-то из них боялся? И передал свой страх тебе? Поэтому ты не отпустила мальчишку, даже узнав, что он тут не при чем? Потому что он Говорящий? Твои разглагольствования о благе и разочаровании были слишком уж корявыми.

   Юля не ответила, не отрывая взгляда от разбитых часов и сминая в пальцах сигарету. Ее губы дрожали, лицо как-то обвисло, и сейчас она казалась очень старой и усталой. Теперь ее тело выглядело каким-то чужим, нелепым, и чудилось, что сейчас оно сморщится, свалится с нее, как расстегнутый плащ, и на стуле останется лишь немолодая, злая, убитая горем женщина.

   – Кого боялся твой сын, Юля?

   – Зачем они тебе? – Юля стряхнула пепел на стол. – Хочешь их перебить?! Или посадить в клетку, подкинув им любимые вещицы?!

   Ейщаров оперся локтями на столешницу и пристально взглянул на Фиалко.

   – Это важно?

   – Ты обычный денежный мешок, ничего больше! Я на таких насмотрелась! Такой же, как Гурин! Тебе главное – выгода, тебе плевать на людей! Затеял новый бизнес?

   – Повторяю – это важно?

   – Я не хотела быть такой, – сказала она неожиданно детским голосом. – Когда это случилось, я решила, что схожу с ума. Дима так испугался, он... он никак не мог понять, каким образом... Но я не такая, как он... не совсем такая... Что это? Что-то генетическое? Радиация? Откуда это?

   – У тебя – от твоего сына. Говорящие заражают других через свои вещи. В сущности, это как вирус – очень своеобразный вирус, но он не определяет поступки своего носителя. Это полностью зависит от самого человека. Говорящие большей частью люди неплохие. Бесконтрольные, испуганные, но неплохие. Проблема в том, что их действия часто бывают неразумны, и их последствия сильно меняют этот мир. Говорящие уникальны, они могли бы принести много пользы, но они здесь чужие и они опасны для этого мира.

   – Почему?

   – Потому что из-за таких, как они, могут получиться такие, как ты.

   Юля взвилась было с кресла, уронив сигарету, но цепи рванули ее обратно, и она, с размаху плюхнувшись на сиденье, снова начала ругаться, дергаясь, гримасничая и брызжа слюной. Ейщаров, поймав катившуюся по столешнице сигарету, вежливо дослушал высказывание до конца, протянул сигарету Фиалко, а к себе вновь пододвинул книгу.

   – Нет! – взвизгнула Юля. – Не смей читать при мне! Откуда эта дрянь взялась у моего сына?!

   – Этого я не знаю, – ответил Ейщаров совершенно равнодушно.

   – Для незнающего ты, что-то, слишком много знаешь! Какое право ты имеешь меня критиковать?! Это был мой сын! Они все были виноваты! Только так!.. У тебя есть дети?!

   – Кажется нет, – Олег Георгиевич задумчиво посмотрел на потолок. – Хотя, не берусь утверждать наверняка.

   – Ну конечно! Так вот, тебе не понять, что это, когда такое происходит с твоим ребенком! Он был для меня всем! Да чтоб они сдохли – все эти твои Говорящие! Все до единого! Я их ненавижу! Я их ненавижу еще с того дня, как Дима вернулся, и я увидела, как он напуган! Где один, там и второй... и все остальные... так и пусть... – Юля забарахталась в словах и замолчала. Ейщаров понимающе кивнул и открыл книгу.

   – У меня мало времени, – буднично произнес он, – так что извини. Хочу успеть дочитать главу. А ты, если хочешь, можешь поразмыслить, сколько еще людей может оказаться в твоем положении. У тебя, в отличие от меня и от них, времени теперь полным-полно.

   – Ты ублюдок! – надменно сообщила Фиалко и чуть подвинулась, пытаясь придать позе некоторую изящность. Олег Георгиевич кивнул.

   – Я знаю. Впрочем, для меня это не проблема.

   Юля помолчала, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, внимательно разглядывая сидящего перед ней человека, потом неохотно сказала:

   – У них была группа. Четверо вместе с Димкой. Они случайно познакомились, как он говорил, почуяли друг друга, и с тех пор часто встречались. Общались, пытались понять, что с ними произошло. Пытались вспомнить... Дима все время говорил, что у него постоянно такое ощущение, что он что-то знал... но забыл. Может, какое-то событие, может какое-то место... он так и не смог вспомнить. В общем, они всегда встречались в одном и том же частном домике, у них у всех были свои ключи, и в последний раз он опоздал на встречу. Когда он пришел, один был еще жив. И там был еще другой человек, стоял возле него... Дима уверен, это был Говорящий. Он повернулся к нему и... Димка убежал. Прыгнул в машину и всю дорогу до Аркудинска гнал без передышки. Явился ко мне сам не свой, потребовал, чтоб я немедленно собиралась, сказал, что мы уезжаем из города сию же секунду. Он был белый, как мел, почти ничего не соображал. Это было... в тот день, когда... потому он и ехал так быстро, – Юля смяла в кулаке окурок и, вздрогнув от ожога, швырнула его на пол. – Я поняла только одно – Дима был уверен, что этот человек собирался его убить. Не знаю, чем он его так напугал.

   – Как он выглядел?

   – Он не рассмотрел его, – Юля потерла ладонь. – Он даже не понял, мужчина это или женщина – просто видел темную фигуру в конце комнаты. Только слышал голос – очень тихий голос, и, кажется, он, все-таки, был мужским.

   – Что он сказал?

   – Здравствуй, Дима.

   – В каком городе это было?

   – В Ижевске. Третьего марта две тысячи четвертого. Адреса не знаю. И о друзьях его ничего не знаю, он мне о них не рассказывал, так что можешь не спрашивать, – Юля вытянула ноги, холодно наблюдая, как Ейщаров закрывает книгу и встает. – Это все, что мне известно. Когда меня отпустят?

   – Очень скоро ты сможешь уехать... если захочешь, – он взглянул на часы. – Возможно, ты захочешь и остаться, кто знает. Рабочих мест много, город перспективный... В любом случае, это будет твое персональное решение. Я соболезную твоей утрате, Юля. И я рад, что ты сама все рассказала. Я мог бы спросить иначе и все равно получить ответы, но это было бы нечестно.

   – Коммивояжерам плевать на честность! – презрительно бросила Юля.

   – Это было давно. Тогда мне действительно было плевать на честность. Теперь мне плевать на все.

   Ейщаров вышел из комнаты и почти бегом вернулся в кабинет, где Михаил, раскрасневшийся и довольный, в полном одиночестве приканчивал очередную порцию кофе с булочками. При появлении Олега Георгиевича, противоположная дверь распахнулась, и из кабинета стремительно выскользнула чья-то гибкая тень.

   – Булочки у Сергеича – объеденье! – сообщил шофер чуть срывающимся голосом. – Я спросил его ассистентку...

   – Именно поэтому на ней сейчас не хватало одежды? – Ейщаров опустился в кресло, нажимая кнопки сотового.

   – Между прочим, я дозвонился до твоей Шталь, – сказал Михаил с чувством явного превосходства. – И мне она ответила, так что можешь не беспокоиться. Вероятно, она просто не хочет разговаривать с тобой.

   – И что же она тебе ответила?

   – "Иди к черту!"

   – Что ж, похоже, беспокоиться действительно не о чем, – Ейщаров сунул телефон в карман. – Тебе доводилось бывать в Ижевске?

   – Тебе, все-таки, удалось с ней поговорить? – Михаил, не донеся булочку до рта, подался вперед, внимательно изучая выражение его лица. – Все плохо, а?

   – Зачем ты звонил Шталь?

   – Просто пытаюсь избавить тебя от ненужных проблем, – Михаил запихнул остатки булочки в рот. – Фефь ефли фефе фто-то...

   – Штаны застегни, – Ейщаров одним глотком допил свой остывший кофе. – Часть людей нужно снять с Новгорода. След очень старый, но, возможно, что-то найдем. Кстати, Севу придется взять с собой, так что постарайся вести себя сдержанно.

   Михаил упавшим голосом заявил, что Ейщаров, вне всякого сомнения, желает ему смерти, и поспешно покинул кабинет следом за ним, не забыв, впрочем, прихватить с собой оставшиеся булочки.

  * * *

   – Что там у вас происходит?! Вы не отвечаете на мои звонки больше недели!

   – Да все в порядке, Олег Георгиевич, просто я была очень занята. Я работаю. Я действительно... очень активно работаю.

   – Тогда где отчеты?! Где наработки?! Где информация?! – рассерженным шмелем жужжала трубка. – Вы ничего не наработали – отлично! – но даже об этом вы должны мне сообщать!

   – Может, нам перейти на общение эсэмэсками? – промямлила Эша. – Почему вы всегда так кричите? Я работаю, и мне все нравится... Я... пока еще побуду здесь. Я почти напала на след.

   – На чей?

   – Ну... я пока не могу сказать определенно, но след есть. Олег Георгиевич, вы не могли бы перевести мне еще денег?

   – Я переводил вам их вчера, – холодно произнес Ейщаров. – Вас что – ограбили?

   – Да... то есть, нет... ну, мне нужно было пройтись по магазинам... кое-какие мелочи, и мне нужна была новая зубная щетка, а потом еще всякое... ну, вы знаете, как это бывает?

   – Не знаю! – отрезал он. – Что у вас с голосом? Вы работаете над каким-то баром?! Черт возьми, Шталь, чем вы там занимаетесь?!

   – Почему вы все время так со мной разговариваете? – вяло возмутилась Эша. – Я просто немного простудилась. Дайте денег, а?

   – В гостинице мне сообщили, что вы съехали пять дней назад.

   – Она мне надоела. Я сейчас... живу в другой гостинице. Дайте денег.

   – Что за гостиница? Адрес.

   – Я не помню, – Эша скосила глаза на мутное оконное стекло. – Но как только вспомню, сразу же вам сообщу. Вы переведете мне деньги?

   – Нет, – спокойно ответил Ейщаров и отключился. Эша яростно затрясла телефон, потом швырнула его на переднее сиденье и, громко зевнув, потянулась, уперевшись подошвами кроссовок в потолок салона "фабии". Перевернулась на живот и сбросила на пол сложенную куртку, служившую ей подушкой. Посмотрела на часы на панели, потом снова в окошко, за которым занимался рассвет, и среди этого рассвета возвышался многоэтажный дом, на фоне нежно-голубого с ярко-розовым выглядевший особенно мрачно. Вокруг стояли и другие дома, но Шталь их не замечала – ей важен был только этот, а точнее – три окна на шестом этаже, зашторенные зелеными занавесками. Занавески не откроются еще очень долго – Вика любила поспать и не утруждала себя своевременным приходом на работу. Впрочем, ей это и не было нужно – никто не стал бы порицать ее за опоздание. "Версаль" существует, пока в нем работает Вика. Шталь же иногда казалось, что весь мир существует лишь пока в нем есть Вика.

   Она вытащила щетку и скрученный тюбик зубной пасты, повозила щеткой по зубам, набрала в рот воды из бутыли, которую ей одолжила местная сердобольная старушка, прополоскала, открыла окошко и сплюнула, попав на мирно дремавшую возле машины дворнягу. Та с рыком вскочила, негодующе посмотрела на торчащую из окошка взлохмаченную голову и зарысила прочь. Эша проводила ее отсутствующим взглядом.

   – Собака... – пробормотала она. Кажется, Ейщаров давал ей какое-то поручение насчет собак. И зачем ему собаки? Хотя, это было неважно – важно лишь то, что ей отчаянно нужны были деньги, а их нет. Совершенно нет!

   Чихнув, Эша перебралась на переднее сиденье, спихнув с него несколько мячей, порылась в измятой сигаретной пачке и вытащила оставленный с вечера бычок, изогнутый вопросительным знаком. Закурила и попыталась сесть прямо, но спина, измотанная пятью ночами спанья в машине, немедленно возмутилась, и Эша скрючилась, стряхивая пепел прямо на светлую обивку, потом протянула руку и чуть повернула зеркальце заднего вида. Из зеркальца на нее взглянула незнакомка с тусклым нервным взглядом и тоскливо поджатыми губами. Кожа казалась серой, нездоровой. Спутанные со сна волосы торчали неопрятными перьями. На щеке и шее незнакомки красовались два пятна неизвестного происхождения. Бледно-голубой костюм был смятым, несвежим, и сама незнакомка казалась смятой и несвежей. Больше всего она походила на старую дешевую куклу, долгое время валявшуюся под открытым небом. Это не могло быть Эшей Шталь! Кто-то забрался в зеркало и украл ее отражение.

   Ее пальцы тронули волосы, поползли наверх, закопошились в голове, и испуганная мысль тотчас пропала. Касания собственных пальцев казались омерзительными. Она вытащила из бардачка расческу и попыталась было пригладить волосы, но тут же с гневным воплем отшвырнула ее. Все было не так! Все было отвратительно! Ей нужна была Вика! Вика причесала бы ее, вымыла бы ей голову и снова причесала, и потом, может быть, снова... Эша мысленно попыталась вернуть себе чудесные ощущения, но от них осталась лишь бледная тень. Их нельзя было вспомнить. Но существовать без них было невозможно. Без них и без Вики, потому что Вика

   вампир?

   такая чудесная... Но Вике нужны деньги. На одно обожание не проживешь, конечно справедливо, что она требует денег. Эша осмотрелась, выискивая хоть что-то, что можно было превратить в денежные купюры. Но ничего не было. Не было вещей, не было даже ее спортивной сумки. Украшений тоже больше не было. Из всех ценностей у нее остались лишь телефон, хризолит и "фабия". Но телефон был единственным средством связи с Ейщаровым, если он вдруг, все-таки, передумает насчет денег. Хризолит ныл с утра до вечера, словно испуганный ребенок, и его просто было жалко. А "фабия"... нет, только не ее! Конечно, были еще мячики – прорва старых, грязных мячиков, но ни один скупщик не польстился бы на них даже в приступе помешательства. Объяснять их значимость нельзя... да и слишком долго она их собирала. Господи боже, Олег Георгиевич убьет ее, когда узнает, что она продала всю его технику! Хотя, для этого ему вначале нужно ее поймать. Эша открыла кошелек – его содержимое было представлено десятью рублями и старым чеком из супермаркета. От нечего делать, она перечитала весь чек несколько раз, потом позавтракала быстрорастворимой вермишелью, сжевав ее всухую и предоставив ей растворяться напрямую в организме. Жуя, Эша еще раз прочитала продуктовую часть чека, но это не превратило дошираковый вкус в амброзию или, хотя бы, в пельмени, поэтому она смяла чек и выкинула в окошко. Вокруг в котелке дворика уже закипала утренняя жизнь – суетливый супчик из быстро перемещающегося рабочего люда, детей, домохозяек, машин, собак и их старушек, и Шталь, мрачная, злая, больная, посреди всего этого была словно кусок гранита, который кто-то уронил в супчик по недосмотру.

   Спустя полчаса она вылезла и стрельнула сигарету у прохожего, окинувшего ее удивленно-брезгливым взглядом. Сидевшие под кустом бомжи, перебиравшие какое-то тряпье, узнавающе помахали ей, как своей. Эше вдруг стало страшно, и она вернулась в машину почти бегом и спряталась на заднем сиденье.

   Наконец, дверь подъезда отворилась, и из нее неторопливо вышла Вика в легком жемчужном костюме. Шталь облегченно вздохнула и выскочила из машины, с трудом подавляя в себе желание подскочить к парикмахерше, вцепиться ей в руку и завыть в голос, потому что ей, Эше Шталь, очень, очень плохо. Но тут ее глаза заметили растрепанную женщину, устремившуюся к Вике из-за деревянного детского домика, и она, узнав одну из клиенток Вики, оскалилась, как голодный пес. Ринулась наперерез и бесцеремонно оттолкнула женщину.

   – А ну, отвали! Я первая пришла!

   – Нет, я! – взвизгнула та и попыталась вцепиться Эше в лицо, но та увернулась и быстрым, злым ударом сбила ее на асфальт. Та, мотая головой, завозилась, пытаясь подняться – некогда стильная и холеная дама в дорогой, кое-как застегнутой одежде. Вика, остановившись, наблюдала за ними с легкой улыбкой.

   – Викуша! – захныкала Шталь, немедленно потеряв к женщине всякий интерес, ибо Вика теперь смотрела только на нее. – Мне нужна прическа! Пожалуйста... мне нужно еще! Даже не обязательно... хоть просто причеши! Хоть минуточку! Ты ведь такая замечательная, Викочка!

   – Эша, – мягко сказала Вика, осторожно касаясь ее подрагивающей руки, – ты ведь понимаешь, я сделаю все, что ты просишь, но мне нужны деньги. Ты достала деньги?

   – Не совсем, но я... У меня больше ничего нет! – выпалила Эша, и лицо Вики мгновенно стало очень холодным.

   – Так достань. У тебя ведь еще осталась машина – продай ее. И ты говорила, у тебя есть квартира в Шае – продай ее тоже. Тебе хватит на несколько раз – я ведь не жадная. Это просто бизнес, ты же понимаешь? Я ведь не стерва какая-нибудь. Я ведь нравлюсь тебе?

   – Да, да, – пробормотала Эша, отступая и глядя с обожанием, – да, я понимаю... Но машина... она... я не могу...

   – Повернись на секундочку, – неожиданно мягко предложила Вика, и Эша с готовностью повернулась. Позади что-то щелкнуло, потом ее головы коснулись зубья расчески и прокатились вниз, легко разделяя спутанные пряди. Эша, прикрыв глаза, мурлыкнула от удовольствия, податливо качнувшись назад, но чудное прикосновение сразу же исчезло. Издав жалобный звук, она обернулась – Вика закрывала сумочку, глядя на нее со спокойной уверенностью. Протянула руку и снова тронула за плечо – быстрый, дружеский жест.

   – Начни с машины, – произнесла она и прошла мимо. Женщина, поднимавшаяся с асфальта, тонко заскулила:

   – А я?! А мне?!

   – Я же назначила вам на послезавтра, после четырех, – бросила Вика, не повернув головы. – И, дамы, сколько раз повторять – я принимаю только в "Версале". Не нужно караулить под моими окнами!

   Эша проводила ее унылым взглядом и побрела к своей машине. Положила руки на крышу и уткнулась лицом в дверцу. Та уже успела нагреться на солнце – металл и стекло были теплыми, и в их прикосновении было что-то ласкающее, близкое.

   – Я не могу, – пробормотала она. – Не могу.

   – А я тебя и раньше тут видела, – вдруг сказал кто-то ей в ухо.

   Вместе с голосом пришел запах – крепкий, концентрированный до слез дух немытого тела, перегара и дешевейших папирос. Эша повернула голову – рядом с ней стояла одна из бомжих – пухлая женщина в безразмерном цветастом наряде и мужских ботинках. Женщина выглядела очень пьяной и очень веселой. На носу у нее была свежая болячка, в волосах тополиный пух и сухие веточки, а в руке – пустая пивная бутылка. Над верхней губой кучерявились редкие седые волоски.

   – Что? – мрачно спросила Эша, нащупывая ручку дверцы. – Денег нет, выпить нет, закурить нет, ни хрена нет! До свидания!

   – И вчера я тебя тут видела, – продолжила женщина, проигнорировав сказанное. – И позавчера. Ай, думаю, жалко девочку. Девочка глупая, совсем молоденькая! Машина вот у тебя, костюмчик, сама с лицом... Зачем тебе это надо?!

   – Чего надо? – Эша судорожно задергала ручку, но дверца, почему-то, не желала открываться. Бомжиха придвинулась ближе и икнула.

   – Дочка моя так же начинала. В психушке теперь, безнадежная. Хату, опять же... – она сделала губами поцелуйный звук. – На чем сидишь-то?

   – Сижу? – переспросила Шталь предельно бестолковым голосом.

   – Зайчики? Красненькие? Или уже на тяжелых?

   – Ни на чем я не сижу! – возмутилась Эша. – Что за ерунда?! Идите под свой куст и отстаньте от меня! Я вам тут не наркоманка!

   – Хоть тут, хоть здесь, наркоманка и есть, – женщина осклабилась. – Я на вас таких насмотрелась! Я вас таких издалека вижу!

   Замок наконец щелкнул, Эша рванула дверцу и плюхнулась в машину, уютно урчащую двигателем. Бомжиха еще что-то говорила, улыбаясь в окно и кивая, и Шталь внезапно захлестнула паника. Она газанула так резко, что "фабия" отпрыгнула назад, возмущенно визгнув шинами. Улыбающаяся женщина, промелькнула в окне, тут же промелькнула еще раз, когда машина ринулась в нужном направлении, и скрылась позади в облаке пыли и выхлопных газов.

   – Спокойно, Эша Шталь, спокойно! – шипела Эша, пытаясь удержать руль в трясущихся руках. – Просто пьяная тетка, чего ты распсиховалась?! Ты же знаешь, что ты не наркоманка! Ты никогда...

   Эша скосила глаза в зеркало и чуть не выехала на встречную, за что была тут же наказана истошной руганью клаксонов, а водитель проехавшего мимо "лексуса" лаконично сообщил ей, кто есть она и все ее родственники. Эша не нашла, что ответить. Это не было похоже на Эшу Шталь. Все, что она делала эти последние дни, не было похоже на Эшу Шталь! Она тихо свернула к обочине и остановилась, не отрывая глаз от зеркала. Там гримасничали чужие губы, чужие глаза сменили великолепный шоколадный оттенок на какую-то холодную кофейную бурду. Она не наркоманка, никаких наркотиков, никогда!.. но наркотики бывают всякие. Человек тоже может быть наркотиком. И на него тоже можно подсесть. На него или... на какую-то его вещь. Вика... она обожала Вику, но Вика ведь не нравилась ей – совершенно не нравилась, пока она не занялась ее волосами... пока она не причесала ее. В сущности, разве Вика так часто делала ей прически? Нет, она только расчесывала ее...

   – Недоказуемо, – пробормотала Эша, отворачиваясь от зеркала. – Недоказуемо...

   Вика, Вика... Ей хотелось к Вике, хотелось подставить голову ее волшебным рукам, Вика была как паутина, в которой приятно запутываться все больше и больше. Это было плохо, плохо... но она не наркоманка! Она... как все те в очереди, как та женщина, которую она несколько минут назад избила – в сущности, ни за что.