Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 68 страниц)

VIII
 МЕСТНЫЕ

   – Катя! Катюша!

   – А? – молодая темноволосая женщина вскинула глаза от детективного романчика и вопросительно взглянула на коллегу, которая, косясь на посетителей, производила и руками, и всеми мимическими мышцами некие таинственные знаки.

   – Она идет, Катюша! – в мягком полумраке глаза коллеги светились сочувственно-предвкушающе. – Я видела – только что ее машина подъехала! Точна, как часы.

   – О, господи! – Катюша, позабыв про книжонку, вскочила и кинулась прочь из ресторанного зала, по пути чуть не перевернув тяжелый стул, и пристроенные на стенах сувенирные мечи и сабли подхватили множество ее испуганных отражений. Проскочила в дверь, возмущенно взмахнувшую вслед створками, пробежала через наполненную запахами, звяканьем и шипением раскаленного масла кухню и юркнула за посудомоечную машину. Тощая пожилая женщина, счищавшая с тарелок остатки еды, не оглянувшись, спросила:

   – Опять?

   – Катя! – в дверном проеме торопливо простучали каблучки. – Катька, ну ты что?! Уволят же!

   – Люба! – женщина умоляюще сжала руки. – Пожалуйста! Ну не могу я больше!

   – Да я б сама обслужила! – заверила коллега нетерпеливо. – Что я – не понимаю?! Что мне – жалко?! Знаешь же – она все равно тебя потребует! Где мы и где она!.. Потерпи немного. Надоест – и сама отстанет!

   – Такие просто так не отстают, – заметила посудомойка. – Ей это только в радость – есть чем себя занять. А ты, Катька, сама хороша! Если связываешься с женатым мужиком, так нужно быть готовой к тому, что с тобой свяжется кобра, на которой он женат.

   – Так что ж теперь – не связываться?! – в унисон укоризненно спросили обе официантки.

   – Почему же – очень даже! Особенно если он при таких деньгах. Просто не попадаться, – авторитетно заявила посудомойка. – Или закрутить его – как следует и очень быстро, чтоб только тебя одну и слушал! Как говорит моя внучка – за хобот – и в стойло!

   Катюша и Люба на мгновение задумались над этим мудрым жизненным девизом, после чего Катюша сморщила лицо и приготовилась было разреветься, но тут противоположная дверь с грохотом распахнулась, впустив немолодого, но еще крепкого мужичка в спортивных штанах и черной майке. В вырезе майки густо курчавились седые волосы, между разъехавшимися в ухмылке губами празднично сияли два золотых зуба, а из-под летней полотняной кепки обильно струился пот. Вместе с мужичком в помещение вошел крепкий утренний перегар и немедленно заполнил собой все доступное пространство.

   – Там жарень, а тут и подавно! – мужичок без церемоний плюхнулся на стул. – Что – хозяину-то вашему трудно на кондишку разориться?! В зале-то, поди, поставил! Бутылочки мне приготовили?

   – Кто тебя опять пустил?! – злобно вопросила посудомойка.

   – Так Вася и пустил, – удивился мужичок. – Чего ж не пустить? Знает же, что тут дочка моя работает, дочура, – он подмигнул Катюше, которая немедленно сморщилась еще больше. – Как же ж отца к дочке не пустить? А ты, Ленка, все фырчишь? Эх, хлопнуть бы тебя по заду, так ведь нету зада-то у тебя, а?

   – А вот казан-то щас на морду надену кому-то! – пророкотала посудомойка, но мужичок уже забыл про нее, сосредоточив все свое внимание на Катюше, медленно поднимавшейся из-за посудомоечной машины.

   – Что на завтрак-то подашь?

   – Папа! – в отчаянье воскликнула официантка. – Папа, ну почему вы не едите дома?! Полный холодильник...

   – Я не ем дома, потому что ты не умеешь готовить, – пояснил тот.

   – А сам-то?! – буркнула посудомойка, яростно скребя лопаткой по тарелке.

   – Мне готовить при живой дочери?! – возмутился мужичок. – Видано ли?!.. Давай, Катюха, побыстрее, накорми старика! – его губы вновь разъехались в ухмылке, сверкнув золотом. – И хорошо бы в зальчике, за столиком, по-человечески...

   – Папа, я не могу провести вас в зал! – возопила Катюша. – Папа, меня уволят!

   – Оно, конечно, и ни к чему, – тут же пошел на попятный родитель. – Сюда принеси, ладно уж. Конечно, в зал-то такой трудового человека не пустят...

   – Это ты-то трудовой?! – фыркнула посудомойка, загружая посуду в машину. – Над чем трудишься-то?! Деньги на водку небось из Катьки тянешь? Лопатой прибивать таких папаш!..

   Мужичок необидчиво пожал плечами и, наклонившись к ящику с пустой тарой, вытянул бутылку из-под ликера "Шеридан", понюхал горлышко и закатил глаза.

   – Дамская штучка. Сладеньким тянет... а приятно, – он извлек из кармана штанов авоську и отправил в нее бутылку. – Так бутылочек-то я наберу?

   – На кой они тебе? Их же не принимают.

   – Ну, денег-то на такие отродясь не было, где уж нам... – мужичок забренчал бутылками, – так хоть полюбоваться, в руках подержать...

   – Бутылок и так полная квартира, Славке играть негде, – пролепетала Катюша, стараясь не замечать Любу, которая вращала глазами и делала приглашающие жесты в сторону двери. На середине одного такого жеста в проеме возник встрепанный молодой человек злобного вида и с ходу заорал:

   – Катерина Степановна! Какого до сих пор...

   Катюша исчезла мгновенно, словно ее и вовсе тут не было. Молодой человек ткнул взглядом в Любу, которая немедленно приняла весьма надменный вид, слегка стушевался, переместил взгляд на мужичка и рявкнул:

   – Ты опять тут?! Я тебе что говорил?! Чтоб через секунду тебя тут не было!

   – А вот жопу тебе, осьминогами набитую!.. – невозмутимо изрек мужичок неожиданное пожелание.

   – Я тебя предупредил! – зловеще сказал молодой человек и ретировался. Посудомойка покачала головой и, задвигая отсек, сообщила Любе, тоже закивавшей:

   – До чего же не повезло бабе, а? Сын больной, папаша – алкаш чокнутый, бывший муж – ублюдок, любовник – козел! Страх!

   – Ладно, пойду работать, – официантка презрительно глянула на золотозубого мужичка, самозабвенно рывшегося в бутылках и, казалось, ничего не слышащего.

   – Потом расскажешь, – потребовала посудомойка.

   Катюша застыла возле дверных створок, не в силах заставить себя войти в зал, где ждала ОНА, но подошедший сзади администратор толкнул в спину, открыв Катюшей двери, и прошипел:

   – Поживее! Изольда Викторовна уже дважды спрашивала!

   Официантка сглотнула и двинулась вперед, старательно глядя в пол и ориентируясь по проплывающим мимо ножкам столов и стульев. Наконец в поле ее зрения появилась пара босоножек, обутых на скрещенные стройные ноги.

   – Здравствуйте, что будете заказывать? – спросила Катюша у босоножек.

   – Я не на полу валяюсь, милочка, – прожурчал ядовитейший голос. – Извольте смотреть в лицо клиенту.

   Официантка послушно подняла глаза и встретилась с холодным взглядом Изольды Викторовны, в который раз подумав, что если бы знала, на ком женат Алексей и кто он вообще такой, нипочем бы с ним не связалась. В ее присутствии Катюша каменела. Изольда Викторовна приводила ее в ужас. Золотоволосая, невероятно белокожая, чуть располневшая с годами, но все еще очень привлекательная, она была, несомненно, новым воплощением Медузы Горгоны. У нее на голове не росли змеи, но язык у нее был змеиным, и из глаз смотрели целые полчища змей, а воздух вокруг нее, казалось, был пронизан ледяными иглами.

   – Что-то долго ходишь, – Изольда Викторовна взяла протянутое меню. – Что -опять чьего-то мужа в подсобке охаживала?

   Как обычно, она говорила в полный голос, и все, кто сидел в зале, обернулись и внимательно осмотрели обеих.

   – Что будете заказывать? – повторила официантка, вновь переводя взгляд на босоножки клиентки. Изольда Викторовна проинформировала ее о заказе, перемещая названия блюд с разнообразными неприличными словами, после чего бросила меню на стол. Стоявшая на столешнице хрустальная вазочка с цветами подпрыгнула и опрокинулась.

   – Убирай, чего стоишь? – клиентка кивнула на расплывающееся по скатерти мокрое пятно. Катюша глубоко вздохнула и попыталась вспылить, что делала в своей жизни крайне редко:

   – Слушайте! Вы!

   – Оно пытается что-то сказать? – с глубочайшим интересом спросила Изольда Викторовна, глядя брезгливо. – Оно пытается на меня кричать? Денис Алексеевич, ваш персонал грубит клиенту.

   – Хм, – со слабым осуждением сказал администратор, присевший за соседний столик и усиленно разглядывавший узоры на скатерти.

   – Что вы от меня хотите?! – пискнула Катюша. – Хотите уволить – увольняйте! Только...

   – Милочка, я не собираюсь тебя увольнять, – проворковала клиентка. – Я хочу, чтобы ты уволилась сама. И как только ты это сделаешь, я, в свою очередь, сделаю так, что в этом городе тебя не возьмут даже тротуары мести! Но ты ведь не можешь позволить себе уволиться, да? – она понизила голос. – У тебя ведь семейные проблемы, а здесь хорошо платят. Знаешь, я ведь всегда горячо сочувствовала одиноким матерям. В доказательство тому я устроила так, что с сегодняшнего дня тебе увеличат зарплату. Верно, Денис Алексеевич.

   – Угм, – сказал администратор.

   – Так что терпи. А теперь убери стол и принеси мой заказ, – Изольда Викторовна откинулась на спинку стула и, закурив, с нежнейшей улыбкой добавила: – Проститутка!

   Катюша молча собрала мокрую скатерть и почти бегом направилась к дверям. Стоявшая возле них и уже успевшая услышать все, что надо, Люба прошипела:

   – Чего ты ей не врежешь?! Я бы на твоем месте так врезала – чтоб зубы посыпались! Раз она не хочет, чтоб тебя уволили, чего тебе терять?!

   – Поправка, – сказал подошедший администратор. – Она не будет способствовать Катькиному увольнению, но, с другой стороны, не станет возражать, если Катьку уволят согласно обычным правилам. Так что лучше ей вести себя потише.

   – Вот взял бы да сделал что-нибудь! – буркнула Люба, глядя вслед коллеге.

   – А что я сделаю? – удивился администратор. – Я только администратор.

   – Оно и видно!..

   – Официантка! – донесся гневный возглас из глубины зала. – Девушка! Да, да, вы!

   Люба покрутила головой и, удостоверившись, что взывают к ее персоне, подошла к недавно обслуженному столику и взглянула на сидящих за ним женщин специальным вежливо-вопросительно-отстраненным взглядом.

   – Какие-то проблемы?

   – Да, – одна из женщин подняла бокал, в котором колыхалась зеленовато-желтая жидкость с еще нерастаявшими шариками льда. – Попробуйте это.

   – Что такое? – Люба немедленно взяла оборонительный тон. – Хорошее вино.

   – Нет, вы попробуйте, попробуйте! – женщина, к ее негодованию, настаивала. Люба пожала плечами, приняла бокал, пригубила и, не сдержавшись, сморщилась, чуть не уронив бокал.

   – В чем дело? – рядом немедленно возник администратор. – Кислит?

   – Кислым вином меня не удивишь! – посетительница плеснула на него огненный взгляд. – Но соленое вино мне еще не подавали!

   – А я просила шардоне, – ее подруга тоже протянула свой бокал. – А вы мне какое-то красное принесли.

   – Но я несла белое... – пробормотала Люба, озадаченно взглянула на администратора и, забрав оба бокала и оставив его извиняющеся бормотать у столика, торопливо пошла прочь. Администратор догнал ее уже в дверях.

   – Люба, что за дела?

   – Не знаю, может соль в воду для льда попала. Или с вином что-то... но Денис, я ведь белое вино принесла той бабе! Что я – совсем уже, по-твоему?! – Люба встряхнулась. – Денис, эта парочка наверняка пытается бесплатный обед сорвать! Сами соли сыпанули! Я заказ обновлю, а ты последи за ними!

   – Только лед и вино проверь! – администратор развернулся, наблюдая, как Катюша деревянными движениями расставляет перед Изольдой Викторовной принесенный заказ, и тут из-за соседнего столика его окликнули:

   – Молодой человек! Чего мне уху-то ледяную принесли?! Вон жир застывший плавает! Безобразие!

   – Я сейчас пришлю вашу официантку, – заверил Денис, мельком убедившись, что уха в тарелке клиента действительно мало напоминает горячее блюдо. Окинул зал беглым взглядом. За третьим столиком мужчина сосредоточенно пытался вытрясти из солонки ее содержимое и, судя по всему, его усилия были безрезультатны. А ведь у них не общепитовские солонки – будьте покорны, всегда все сыпется как надо! За восьмым столиком тучный пожилой господин с неким подозрительным недоумением ковырялся в вазочке с салатом, а девушка за одиннадцатым, отхлебнув минеральной воды, вдруг отчаянно закашлялась, страшно вытаращив глаза. Возможно, все это было случайностью. Возможно, это было просто так. Но Денис чуял – день опять не заладился. Мимо прошла Люба с бокалами, глянув вопросительно-встревоженно, и он двинулся было следом, но тут же остановился, мгновенно вспотев, когда через весь зал прокатился возмущенный голос Изольды Викторовны:

   – А ну вернись! Ты что – не слышала, что гаспачо должен быть холодным?! Тебе вообще известно, что это такое?! Что ты мне притащила?!

   "Господи! – мысленно воскликнул администратор. – Только не она!"

   Вот же дернул черт Катьку замутить с тем банкиром!

   Я не знааала!

   Надо было знать, елки!

   Катюша уже шла обратно с предобморочным выражением лица, и Денис в который раз подивился тому, что столь красивая женщина настолько неуверенна в себе и настолько невезуча. Подошел следом, и они вдвоем обозрели белоснежную тарелку, наполненную густым красным супом. Над тарелкой курился парок, распространяя запах кипяченого томата.

   – Вероятно, повар что-то напутал, – пробормотал Денис, сам прекрасно понимая, что этого быть не может. Мексиканской кухней всегда занимался исключительно Степан Борисович. Борисыч был мастером. Он никогда ничего не напутал бы с гаспачо даже находясь без сознания. – Извините. Сейчас заме...

   – Ты не хуже меня знаешь, что дело не в поваре! – верхняя губа Изольды Викторовны на мгновенье вздернулась совершенно по-волчьи. – Ты...

   На поверхности густой массы вдруг вздулся и лопнул пузырик. Потом еще один. Глаза банкирской супруги сделались совершенно круглыми.

   – Ты что, дрянь, туда сыпанула?!

   Катюша открыла рот, да так и оставила его открытым, не сводя глаз с тарелки, где пузырики с веселым бульканьем вспухали уже один за одним, большие и маленькие, собираясь в кольцо у краев тарелки, и это кольцо с каждым мгновением становилось все шире и шире, съедая нетронутую поверхность супа. Даже со своего места Денис ощущал, как от тарелки явственно несет жаром.

   Господи, да суп же кипит!

   А как это?!

   Не выдержав, он наклонился и заглянул под стол, словно ожидал обнаружить там горелку или разведенный костер, но под столом, естественно, обнаружились лишь гладкие колени Изольды Викторовны. Администратор выпрямился, непонимающе моргая, и тут в тарелке с шипением стремительно вспухла пена, словно кто-то повернул до максимума ручку невидимой конфорки. Кипящий суп хлынул на скатерть и частично на нижнюю половину начавшей подниматься Изольды Викторовны, и Изольда Викторовна испустила, вероятно, самый громкий в своей жизни болезненный вопль. Рядом одновременно взвизгнула и Катюша, но со страху, и Денису показалось, что ему в каждое ухо всадили по отвертке.

   "Ну, теперь нас всех уволят", – успел подумать он.

   – Как ей, так вон горяченький принесли, – посетовал обладатель холодной ухи, с интересом наблюдая за телодвижениями ошпаренной Изольды Викторовны. – Уху-то мне заменят или как?

  * * *

   Она стояла у окна, держась за поручень, и смотрела на идущую по соседним путям электричку. Пол под ногами неприятно колыхался. Окно было опущено, занавески вились на ветру, то и дело шлепая ее по носу, и это раздражало. Стук колес тоже раздражал. Шталь редко ездила в поездах – никогда их не любила. Уже сам вид поезда вызывал у нее невероятное чувство дискомфорта. Впрочем, в этом не было ничего такого. Никому не возбраняется не любить поезда.

   Электричка шла чуть быстрее, чем поезд, и перед Эшей лениво, один за одним проплывали пустые вагоны. Светло коричневые деревянные диванчики, побитые временем рамы, в некоторых окнах не хватало стекол. Это была очень старая и очень грязная электричка. Также она была очень длинной – все не кончалась и не кончалась. Эше отчаянно хотелось, чтобы электричка, наконец, перестала заслонять ей пейзаж, тем более, что вид совершенно пустых вагонов отчего-то тревожил, но электричка, как назло, замедлила ход, мимо Эши проплыли несколько пустых окон очередного вагона, и электричка пошла вровень с поездом, так что следующее окно оказалось точно напротив ее окна.

   У окна стояла женщина.

   Ее лица не было видно – женская фигура пряталась в тени, но она смотрела точно на Эшу, и Эша знала, что она ее видит. Ладони женщины были прижаты к стеклу, длинные волосы летели по ветру, и несмотря на то, что Эша понятия не имела, как та выглядит, откуда-то она знала, что женщина очень молода, гораздо моложе ее самой. Шталь вытянула шею, пытаясь разглядеть фигуру у окна, в этот момент поезд тряхнуло, и она, чуть не потеряв равновесие, вцепилась в поручень мертвой хваткой. Подняла голову – окно напротив было пусто.

   – Ну и ладно, – пробормотала Эша, – в конце концов, я женщинами не интересуюсь!

   Она повернулась и уткнулась взглядом в темную фигуру, стоявшую рядом – гибкий, длинноволосый сгусток мрака. Только и успела, что взвизгнуть – тотчас же навстречу взметнулись темные руки и ухватили Эшу за шею. Руки у сгустка мрака были очень крепкими. На черном овале лица резко открылись глаза – еще более черные, чем сама фигура, пронизанные синими искорками – словно рой светлячков, танцующих в темноте глазниц.

   – Оно мое! – прошипело нечто. – Отдай!

   Не вдаваясь в дискуссию Эша завопила в голос... и вскинулась на гостиничной кровати, бурно дыша. В комнате была обычная городская ночь, из которой смутно выступали предметы. Тускло поблескивал экран телевизора, шторы слабо вздувались от легкого ветра. Ничто никуда не ехало, никого не было, а хватка жуткой женщины превратилась в простыню, которую Шталь, ворочаясь во сне, намотала себе на шею.

   – Дожили!.. – пробормотала Эша, свирепо содрала с себя простыню, включила бра и не сдержала испуганного возгласа, увидев сидящее на соседней подушке ужасное чудовище.

   – Я же закрыла террариум! – сердито сказала Шталь. – Ума не приложу, как ты постоянно из него выбираешься?!

   Чудовище не отреагировало, пребывая в полной неподвижности. В подобных ситуациях птицеед неизменно застывал, очевидно, притворяясь игрушечным. Надо признать, у него это получалось здорово.

   – Кажется мы договорились – каждый спит в своей постели! Я еще понимаю, брать в постель кошечку или комнатную собачку, но спать с огромным волосатым пауком – это перебор! – Эша хлопнула по подушке. Паучиха торопливо засеменила прочь, поползла было вверх по стенке тумбочки, но уже у самого края потеряла равновесие, отчаянно замахала лапами и благополучно шмякнулась обратно на подушку, после чего снова превратилась в игрушечного птицееда. Эша вздохнула, отпихнула скомканную простыню и потянулась за сигаретами, чувствуя на себе внимательнейший взгляд восьми глаз. Она так и не смогла понять, что помешало ей избавиться от паука. Он уже не вызывал у Шталь прежнего ужаса, хотя иногда она все еще вздрагивала, когда птицеед появлялся неожиданно – делать это он умел и любил. Она почти привыкла к нему и могла дотрагиваться до насекомого, не впадая при этом в предынфарктное состояние. Паучиха ни разу не попыталась ее цапнуть и вообще по отношению к Эше вела себя невероятно спокойно. Ее побеги ограничивались только террариумом, птицеед пока ни разу не пробовал сбежать из номера или машины, и только и делал, что бродил повсюду, занимаясь какими-то своими паучьими исследованиями и стараясь держаться поблизости от Эши. Если та вставала и переходила в другой конец комнаты или шла в ванную, паучиха неизменно топала следом, словно нелепая многоногая собачка, точно боялась, что Шталь может куда-нибудь улизнуть. Это были странные взаимоотношения, и объяснить их Эша не могла. Она не слышала своего питомца и сомневалась, что он может слышать ее, но за столь короткое время лохматое чудовище каким-то образом превратилось в домашнее животное. Впрочем, Эше казалось, что с прочими представителями человеческого рода паучиха вряд ли бы вела себя столь дружественно. Что-то случилось тогда в магазине – что-то, чего Шталь так и не поняла.

   Паучиху звали Бонни. Имя просто появилось у Эши в голове, было оно не хуже многих других, и она просто пожала плечами. Бонни – так Бонни. Паучиха не возражала – и ладно. Хлопот с Бонни было невероятное количество. Нужно было постоянно следить, чтобы паучиха не обезводилась и не заплесневела, но поддерживать нужную влажность можно было только в террариуме, а сидеть там Бонни не желала. К тому же, переезжая с места на место, создавать нужные условия было еще труднее. Теперь постоянно приходилось смотреть под ноги и проверять стулья перед тем, как на них сесть, и весьма осторожно спать, следить, чтобы паучиха не забралась слишком высоко и не разбилась в лепешку. После магазинной бойни Бонни наполовину облысела, правда после линьки вновь запушилась, но сама линька явилась для Шталь совершенным кошмаром. Она никогда не видела ничьей линьки. К тому же несколько дней после линьки на Бонни нельзя было даже дышать. По счастью, еда требовалась паучихе не каждый день, но еду порой приходилось изыскивать собственными силами, ибо далеко не в каждом городе торговали сверчками и кузнечиками. Если в номере, где останавливалась Эша, были горшки с комнатными растениями, Бонни, обнаружив их, немедленно принималась рыть норы. Наблюдать за самозабвенно ковыряющейся в земле паучихой было очень занятно – намного занятней, чем за паучихой завтракающей.

   Сейчас Бонни выглядела неплохо. Вместо отломанной лапы наметилась новая и, судя по всему, через несколько линек паучиху вновь можно будет назвать восьминогой. Одно только приводило Эшу в негодование – Бонни то и дело повсюду роняла свои раздражающие волоски, отчего Шталь то и дело принималась отчаянно чесаться. Саму же Бонни явно приводило в негодование пристрастие хозяйки к никотину – дыма паучиха не выносила, и сейчас, когда Эша закурила, Бонни, мягко перебирая ногами, отползла подальше, к спинке кровати, откуда, приподнявшись на своих семи лапах, смотрела с явным неодобрением.

   – Я одна, черти где, с персональным пауком в постели, – пробормотала Эша, сквозь дым щурясь на телефон, лежавший на тумбочке. – Слыхала я про застой в личной жизни, но чтоб настолько...

   Она вздохнула, обдумывая привидевшийся кошмар. Вообще-то Эше Шталь никогда не снились кошмары. Если что и снилось, это всегда было легким, приятным и ни к чему не обязывающим. И ее уж точно не хватали за горло.

   Оно мое! Отдай!

   Такой знакомый был голос... Где она могла слышать этот голос?

   Отчаянно хотелось с кем-то поговорить. Не о кошмаре – вообще о чем-нибудь. Но беседа с Бонни носила бы односторонний характер, от хризолита же можно было услышать только нравоучения. Из прочих вещей в комнате она ощутила только старый шифоньер, который мечтал о новой полировке. Это было скучно.

   – ...что случилось?!

   Эша подпрыгнула на кровати и в панике огляделась, но комната по-прежнему была совершенно пуста. Тем не менее, только что она отчетливо слышала голос Ейщарова – чуть приглушенный, словно он говорил из-под кровати. Шталь наклонилась и свесила голову – разумеется, под кроватью Олега Георгиевича не было. Да и вряд ли в привычки Ейщарова входило забираться под кровати своих подчиненных. К тому же он не появлялся просто так. Обычно личному появлению нанимателя предшествовало либо ее неминуемое падение с крыши, либо нашествие насекомых, либо еще какие-нибудь неприятные события.

   – ... слышите?! В чем дело?!

   Ее взгляд упал на тумбочку. Дисплей сотового мягко светился. Вне всяких сомнений голос Ейщарова доносился именно из трубки. Эша поспешно схватила телефон.

   – Что случилось?!

   – Это я вас должен спросить! – с сонной тревогой ответствовал Ейщаров. – Вы же мне позвонили.

   – Но я не звонила! Олег Георгиевич, честное слово! Я даже не дотрагивалась до телефона! Мне приснился кошмар, и я тут сидела... а он сам вдруг... Это не я!

   – Очень интересно, – зловещим голосом сказал Ейщаров. – Вам приснился кошмар, ваш сон испорчен и вы решили испортить его и мне...

   – Я не вру!

   – Разумеется, – в трубке явственно зевнули. – В таком случае, у вас установилась некая связь с вашим телефоном, и он лучше вас знает, чего вы хотите. Решил оказать вам услугу. Только мне непонятно, почему это именно я должен выслушивать ваши жалобы на ночные кошмары. Я ваш начальник, а не ваша бабушка.

   – При чем тут моя бабушка? – удивилась Эша, спихивая Бонни со своего колена.

   – Эша Викторовна, сейчас три часа ночи! – с плохо сдерживаемым раздражением сообщил Олег Георгиевич. – Я в это время привык спать! Или вы думаете, что я по ночам сижу и пишу картины?

   – Вы умеете писать картины?

   – О господи, я сказал это к слову! – Ейщаров вздохнул. – Ладно, Эша, в чем дело?

   – Да, хорошо, я действительно хотела поговорить с вами, и вы прекрасно об этом знаете, я звонила вам целую неделю, но вы отключаете телефон или не берете трубку, и я не понимаю, что это значит – вы так обиделись из-за тех шариков или что, вы ведь похвалили меня за последнее дело, я уже сколько времени в подвешенном состоянии, вы сказали ничего не надо делать, но как это так?!.. – она остановилась, набирая воздуха, и Ейщаров поспешно сказал:

   – Замолчите.

   Эша резко выдохнула – звук получился громким и квакающим, будто кто-то от души стукнул ее в диафрагму – после чего повалилась на спину и снова отпихнула Бонни, которая обрадовано попыталась было забраться ей на живот.

   – Я скажу вам то же, что говорил и раньше. Никаких заданий больше не будет. Возвращайтесь в Шаю. Я понимаю – вы втянулись в это, вам понравилось быть сыщиком, но поверьте мне – в городе сейчас тоже немало интересного, многое изменилось, и вы бы больше пригодились мне здесь.

   – Но ведь мы нашли еще не всех...

   – Будем действовать без вашей помощи. Ваше участие в этом теперь стало слишком опасным.

   – Я не боюсь! – гордо заявила Эша, наблюдая, как Бонни задумчиво прохаживается взад-вперед, явно планируя новый штурм ее живота.

   – А я и не о вас говорил.

   – Ах, то есть вам наплевать, если со мной что-то...

   – Иногда с вами совершенно невозможно разговаривать! Разумеется, мне не наплевать, но вы знаете, на что идете, а многие из тех, кого вы ищете – нет. Своими розысками вы можете навести на них сами знаете кого... Чего вы хихикаете?

   – Бонни щекотится.

   – Кто такая Бонни?

   – Ну паук тот – помните?

   – У вас там запросто разгуливает паук? – удивился Ейщаров. – И вы назвали его Бонни?

   – Вам кажется это странным? Это дружественный паук. А что касается имени, то, наверное, было бы нелепо назвать птицееда Муркой.

   – Да уж... – Ейщаров помолчал, и в этом молчании Эше почудилось что-то странное. – Возвращайтесь в Шаю, Эша. Пожалуйста. У меня нет ни времени, ни желания гоняться еще и за вами. У меня и без этого хватает забот. Кстати, может, вы еще не поняли, что я прекращаю оплату ваших разъездов? Это вас образумит?

   – Учитывая важность происходящего, какое-то время я могу поработать и бесплатно.

   – Вы нездоровы?

   – Просто...

   – Хватит, Эша! – резко и сухо сказал Ейщаров. – Сворачивайтесь и приезжайте! Вы хотели указаний – сейчас вы их получаете! Возвращайтесь в город! И в следующий раз будьте любезны не звонить мне в такое время без серьезных причин.

   – Но я и не звонила! – возмутилась Шталь.

   – Но ведь хотели?

   В трубке щелкнуло, и Эша свирепо швырнула ее на кровать. Хорошенькую же шутку сыграл с ней ее собственный телефон! Она вовсе не хотела звонить Ейщарову! Если кому и жаловаться, так это Поле. Гневные вопли разбуженного начальника глухой ночью – не лучшее средство от ночных кошмаров. Разумеется, она не хотела...

   Ну, может быть чуть-чуть.

   Просто хотелось, чтобы он сказал...

   Просто хотелось, чтобы он вообще что-нибудь сказал.

   Ой, это плохо.

   Отброшенный телефон мелодично мурлыкнул, и его дисплей снова мягко засветился. Эша поспешно схватила его и, увидев вызываемого абонента, взвизгнула:

   – Опять?!

   Она ткнула было пальцем в кнопку отбоя, но телефон выскользнул из ее рук, упал на подушку и голосом Ейщарова рявкнул:

   – Ну, какого черта теперь?!

   – Это не я! – простонала Эша в трубку. – Говорю же вам, он сам!.. Я не понимаю!

   – Хорошо, – произнес Олег Георгиевич неожиданно ровно. – Что вы хотели услышать?

   – Ничего, просто... Я столько времени вам звонила, а вы не отвечали, но ведь обычно вы всегда отвечаете, и я... Я думала, вдруг что-то случилось!

   – Ничего не случилось...

   – Спасибо, я это уже поняла!

   – Просто я был очень занят, – к ее удивлению, в голосе нанимателя зазвучало что-то примирительное. – Очень много дел в последнее время, но... я действительно ценю ваше беспокойство. Это очень приятно.

   – Я приеду, Олег Георгиевич. Но ведь, ничего, если я вдруг наткнусь на кого-то из Говорящих на обратном пути? Это ведь не будет...

   – Не будет, если путь будет действительно обратным, – со смешком сказал Ейщаров, после чего в его голосе зазвучало прежнее раздражение. – А теперь отправляйтесь спать и дайте мне возможность сделать то же самое, черт возьми!

   Эша положила телефон на тумбочку, изгнала Бонни обратно в террариум и плюхнулась в постель, забросив руки за голову и мечтательно глядя в потолок.

   Обратный путь...

   О, тут было столько вариантов!

  * * *

   Ейщаров отключил телефон и откинулся на спинку кресла, сцепив руки на затылке. Примостившийся на подлокотнике Михаил, на котором из одежды наличествовали только ярко-зеленые трусы, с подвыванием зевнул и сказал:

   – Поскольку я уже все равно ничего не понимаю, а покушения на твою жизнь не предвидится, то я пошел спать. Я не спал три дня, и никакой дождь мне не помеха!

   Он сделал прощальный жест Олегу Георгиевичу и сидевшему в кресле напротив человеку и удалился. Тотчас посетитель подался вперед и спросил:

   – Ты поверил мне или сам понял?

   – Сложно сказать, – Ейщаров взглянул на телефон. – То, что я видел, и то, что я знаю...

   – Ты поступил правильно. Сам видишь – будить там некого. Прошло немало времени. Достаточно времени. Многое можно понять, ко многому можно привыкнуть.

   – Не ко всему.

   – Ах вот в чем дело? – посетитель улыбнулся. – Вот что еще произошло?! Неожиданно, но вполне естественно.

   – Перестань, – с легким раздражением произнес Ейщаров. – У тебя замечательный дар, но не нужно испытывать его на мне! Если слышишь больше того, что я говорю, держи это при себе, мне об этом знать не хочется. Я сделал то, что считал нужным. Как и раньше.