Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 68 страниц)

   – Ай, отгони ее, отгони!

   – Убери ее с моей руки!

   – Ай, вон еще две!

   – Не понимаю, откуда осы в девять вечера?!

   Парочка, обнимавшаяся на шестой скамейке, вдруг просто вскочила и с воплем убежала, и никто не понял, почему она это сделала. Впрочем, никому и не было ин-тересно, у всех хватало своих забот, особенно у тех, кого бурно тошнило за сирене-выми кустами. Вечер в Яме только начинался, и женщина шла сквозь него, презри-тельно кривя губы.

   – Цыпа! Э, цыпа!

   Она остановилась и, обернувшись, поискала источник звука. Звук исходил от двух индивидуумов среднего возраста, которые стояли, подпирая друг друга, смотрели не-двусмысленно и глупо улыбались. Кроме звука от индивидуумов исходил стойкий запах свежевыпитой водки и свежесъеденных копченостей. Она закатила глаза, от-вернулась и пошла дальше неспешным шагом.

   – Мы с тобой разговариваем! – по-детски завопили сзади. – Куда? Цыпа! Не, ты че хамишь, цыпа?! Стаааять!

   Она дошла до фонаря и, резко остановившись, развернулась, глядя в приближаю-щиеся, раскачивающиеся масляные лица.

   – Как, интересно, я могу хамить, не сказав вам ни слова?

   Индивидуумы, тоже остановившись, переглянулись, после чего первый повторил:

   – Хамишь.

   – А че ты в пальтишке-то, цыпа? – осведомился второй. – Жара такая... Мерз-нешь? Так мы согреем.

   – А ты можешь? – она глянула зазывно и многообещающе прикоснулась к верхней пуговице своего плаща. Спросивший подбоченился, отчего опиравшийся на него приятель чуть не рухнул на землю, после чего произнес длинную фразу о своей муж-ской доблести, состоявшую из множества неприличных слов. Женщина улыбнулась и принялась аккуратно расстегивать пуговицы, придерживая полы плаща.

   – Э-э, – озадаченно сказал он. – Ты чего? Прям здесь? Не, а... А пошли ко мне, а? Сейчас заскочим, чего-нибудь захватим...

   – Конечно, – она изогнулась в круге бледного света. – Но сначала ты должен взгля-нуть на мое тело.

   Индивидуумы с готовностью подались вперед, едва не сшибив друг друга с ног, и она, улыбнувшись еще раз, прижала ладонь к губам, потом опустила руки и резким движением распахнула плащ.

   Насекомые были везде.

   Они покрывали ее тело плотным слоем от основания шеи до середины голых ко-леней, они беспрестанно шевелили усиками, лапками и крыльями, они переползали с места на место, забираясь друг на друга, и казалось, что тело женщины течет, словно жидкий металл. Жуки и бабочки, мухи и пауки, пчелы и стрекозы, мухоловки и тара-каны – они скрипели, жужжали, пощелкивали, шелестели и хрустели, они блестели и переливались под тусклым фонарем, а здоровенный паук, уютно устроившийся на левой груди, угрожающе шевелил мохнатыми лапами. Оскалившись, женщина высу-нула язык, и сидевший на нем бурый тарантул развел в стороны передние лапы, то ли приветствуя зрителей, то ли призывая их к вниманию.

   Зрителей, мгновенно протрезвевших, словно ветром сдуло.

   После них остался лишь тоненький вскрик, почти сразу же развеявшийся в суме-речном воздухе, заглушенный, раздавленный пьющим, курящим и гогочущим пар-ком. Никто не обратил на происшедшее никакого внимания. Крики и беготня в Яме не редкость, странностью бы показалось как раз их отсутствие. Женщина улыбнулась глазами, поднесла ладонь ко рту, и тарантул аккуратно перебрался с ее языка на бледные пальцы.

   – Каждый раз смешно, – сказала она, запахивая плащ. – Извини, я опять тебя об-слюнявила. Ну, иди.

   Женщина осторожно сунула паука за пазуху, застегнула плащ и огляделась, потом вытащила зазвонивший телефон и, взглянув на дисплей, усмехнулась.

   – Ты где? – весело спросила трубка. – Опять мешаешь людям напиваться и приста-вать друг к другу? Ты знаешь, что зависть – плохое чувство?

   – Дело не в зависти, а в скуке, – ответила женщина, вытянула руку, и ей на ладонь мягко приземлился крупный ночной мотылек, деликатно покачивая пестрыми крыль-ями. – Кстати, дело закончено, как, впрочем, и ожидалось. Ты-то что делаешь?

   – Балуюсь.

   – Ну разумеется, что еще ты можешь делать. Постарайся не привлекать внимания. Встретимся через час. Пока-пока.

  * * *

   – Пока-пока, – игриво ответил человек, спрятал телефон в карман и обернулся, глядя туда, где в проходе между стеллажами несколько людей обступили корчащего-ся на полу мужчину, накрепко вцепившемуся в свой галстук. Над ним склонился па-рень с ножом в руке и немолодая женщина, которая тоже ухватилась за ошеек гал-стука и тянула его с такой силой, что голова обладателя галстука моталась над по-лом.

   – Да галстук же режь, галстук! – визжала она на весь магазин. – Что ты мне пальцы режешь, идиот!

   – Прекрати тянуть! – голосил парень в той же тональности. – Ты же его сама за-душишь, на фиг! Мужик, как ты ухитрился так его затянуть?!

   – Хр... бр... – отвечал мужчина, стремительно багровея. Человек, усмехнувшись, отвернулся, взял с полки баночку с маринованными огурцами и, бросив ее в корзин-ку, перешел в другой ряд, где растрепанная девушка, что-то бормоча себе под нос, торопливо собирала с пола флакончики с шампунем. Стоявший рядом охранник, внимательно наблюдающий за ее действиями, раздраженно говорил:

   – Что значит юбкой зацепили? Как это возможно? У вас из бетона что ли юбка – столько повалить?! Вот смотрите, шампунь вытек! Платить придется, девушка! Ни-чего не знаю, товар испортили, платить придется!

   – Ай-ай-ай, – сказал человек, проходя мимо, и удостоился подозревающего охран-ного взгляда. Ничего не взяв, он перешел к сырной витрине, несколько минут разгля-дывал то сыр, то скучавшую на заднем плане яркую продавщицу, после чего накло-нился и заговорщически произнес:

   – Девушка, вы меня, конечно, извините, но это сейчас такая оригинальная форма или у вас просто швы разошлись? Кстати, симпатичное бельишко.

   Продавщица удивленно взглянула на него, потом на себя, ахнув, судорожно охло-пала ладошками свой халатик, состоявший из двух половинок, которые соединяли лишь плечевые швы, и, сердито поблагодарив, убежала, прикрываясь руками.

   – Эй, а как же сыр, я ж за сыром!.. – человек засмеялся и пошел дальше. Он долго бродил по залу, но, ничего больше не взяв, в конце концов пошел к кассе, просто-душно глазея по сторонам. Очередь была длинной, и ждать пришлось долго. Грузный мужчина, стоявший перед ним, украдкой беспрерывно чесал себя сквозь цветастую рубашку, сердито бормоча:

   – Да что ж это такое, не прополоскала она ее что ли?!

   – Господи, как же жарко! – стонала женщина, стоявшая чуть дальше и облаченная в едва различимый глазом тонюсенький сарафанчик, насквозь мокрый от пота. Ее муж в джинсах и футболке, съежившийся рядом, бормотал, что не понимает, как ей может быть жарко – в магазине такой мощный кондиционер, что он уже окоченел, и в доказательство отчаянно стучал зубами и пытался закутаться в свою футболку. Од-новременно он с любопытством разглядывал девушку впереди, которая выкладывала продукты из тележки на прилавочную ленту и одновременно упорно застегивала пу-говицы на блузке, которые так же упорно расстегивались. Из очереди к соседней кас-се донеслось аханье, потом сварливый женский голос воскликнул:

   – Мужчина, как вам не стыдно!

   Человек повернулся – в самом хвосте очереди какой-то мужичок поспешно натя-гивал брюки, что-то бубня о сломавшейся молнии и оторвавшейся пуговице, а при-стыдившая его пожилая дама смотрела на него взглядом, в котором, в противовес укору, не было ничего укоризненного. Человек улыбнулся. Даже обычный минимар-кет в будний вечер может развеселить. Ему это веселье никогда не приедалось.

   Подошла его очередь, он расплатился и вышел, оставив позади многих необычай-но раздраженных людей, у которых сегодня, в отличие от него, вечер явно не зала-дился. Обойдя стоянку, вытащил баночку с огурцами, открыл ее и, достав огурчик, с хрустом откусил кусок, потом огляделся, раздумывая, куда бы податься, но его мыс-ли прервала рука, хлопнувшая его по плечу. Продолжая жевать, человек обернулся, глядя невинным взором.

   – Чего делаешь? – спросивший небрежно подбросил в воздух монетку, и человек чуть отодвинулся, пронаблюдав, как монетка кувыркнулась и аккуратно приземли-лась на указательный палец.

   – Да ничего, – весело отозвался он. – Ем огурчики. В магазинчик заглянул. Я люб-лю магазинчики. Я вообще, – человек подмигнул, – люблю всякие общественные мес-та. Хочешь? – он протянул баночку, но ответом ему был отрицательный жест. – Слу-шай, а как ты меня всегда находишь?

   – Это не сложно, – собеседник фыркнул и кивнул в сторону женщины, которая, ру-гаясь, дергала свою длинную юбку, подол которой накрепко обвился вокруг ее ног, стреножив на месте. – И, деточка моя, очень плохо, что тебя несложно найти. Я тебе сколько раз говорил – перестань валять дурака! Вот возьму ремень...

   – Но это же так весело, – возразил человек. – Глухие такие смешные, надо же как-то отдыхать! Возьми огурчик! Хороший маринад.

   – Я возьму, – через его плечо протянулась тонкая рука и выхватила огурчик из банки. Человек обернулся и приветственно кивнул женщине в светлом плаще, кото-рая, улыбнувшись, прикусила огурчик мелкими зубками, после чего ласково погла-дила указательным пальцем слюдяное крыло сидевшей на ее плече здоровенной сон-ной стрекозы.

   – Если ты опять обернута своим зверинцем, то лучше отойди от меня подальше, – предупредил человек, продолжая расправляться с содержимым баночки, и женщина ехидно дернула губами.

   – Ну, мы же на равных. Я ведь никогда не знаю в точности, что именно на тебе надето, как и не знаю, с каким предметом своей коллекции сейчас забавляется наш нумизмат.

   – Это верно, – со смешком заметил третий и снова подбросил монетку. – Мы все-гда на равных, и не стоит этого забывать. Ведь кое-кто не так давно забыл, а? И из-за этого кое-кого у нас появились проблемы, о которых я только что узнал. Собирайтесь – мы уезжаем.

   – Куда?! – спросили остальные в два голоса недовольно.

   – Да так... Нужно кое-кого убить, – монетка опять порхнула вверх. – Кое-кого не-добитого.

   – Но вначале-то поиграем? – жадно осведомился любитель маринованных огурчи-ков и снова запустил руку в банку. – Обещаешь?

   – Ну конечно, деточка. Непременно.

  * * *

   – Не понимаю, – сказал дежурный, покачивая головой и одновременно манипули-руя книжонкой, за которой пытался спрятать багровый кровоподтек на скуле. – Ни-каких указаний не поступало, вероятно, это какая-то ошибка.

   – Но меня сюда вызвали, – вежливо пояснил стоявший перед окошком, и возвы-шавшийся за его плечом светловолосый молодой человек, усиленно старающийся сделать серьезное лицо, подтверждающе закивал. – Сообщили, что моя племянница находится у вас в отделении. Что она опять натворила?

   – Фамилия, – устало потребовал дежурный, пододвинув журнал, и зевнул.

   – Шталь Эша Викторовна.

   Дежурный резко вскинул голову, на этот раз забыв заслониться книжкой, и жадно вцепился взглядом в посетителя.

   – Как?!

   – Шталь...

   – Быть не может! – он вскочил, но тут же сел обратно. – Вы – родственник Шталь?! Вы пришли ее забрать?!.. То есть... понимаете... столь серьезные правона-рушения... и есть предписание, что... Но вы правда хотите ее забрать?!

   – Ну, я на это рассчитывал, – заверил посетитель. – Вот документы.

   – Ага, – дежурный схватил бумаги, бегло просмотрел их, потом покосился на теле-фон, – но вы понимаете, процедура и... вообще-то завтра она должна, – его лицо как-то жалобно скривилось, – аж только завтра... и такие вопросы решаются не... Вы действительно ее дядя?

   – Со стороны матери. Так в чем дело? Что-то серьезное? – встревожился человек.

   – Ну... э-э... – дежурный покосился на бумаги, – Сергей Павлович, пьяный дебош, уничтожение казенного имущества ресторана "Италия" на крупную сумму, нападе-ние на официанта и двух посетителей этого же ресторана, сопротивление сотрудни-кам милиции, нападение на сотрудников милиции...

   – И, вне всяких сомнений, словесное оскорбление всех в радиусе пятисот метров, – весело вставил светловолосый. – Это она, к маме не ходи!

   – А вы, простите, кто? – насторожился дежурный.

   – Я... ну... – светловолосый помялся, – ее бывший.

   – Считай, я этого не слышал, – обещающе заметил Сергей Павлович, в миру но-сивший имя Олег Георгиевич. – Послушайте, с рестораном я все улажу, а насчет...

   – Да я бы рад! – воскликнул дежурный и снова вскочил. – Сам бы вручил, ленточ-кой перевязанную! Но не я это решаю, поймите! Будь моя воля, я бы...

   – А что случилось? – вежливо спросил Ейщаров, за спиной показывая кулак Ми-хаилу, который открыл было рот. Дежурный неожиданно замялся и покраснел, точно благовоспитанная девица, которой задали непристойный вопрос, потом опасливо ог-ляделся, хотя поблизости никого больше не было.

   – Слушайте, это, конечно, может быть, вам покажется странным, тем более...

   – Ничто не кажется мне странным, когда речь идет о Эше, – заметил "дядя".

   – Ага, значит вы знаете!.. – торжествующе воскликнул дежурный, но тут же пере-шел на заговорщический шепот. – Не знаю, как она это делает, но она приносит с со-бой неприятности. С тех пор как ее привезли... – он горестно замолчал и прижал ла-донь к кровоподтеку на скуле. Лица посетителей немедленно стали скорбными и удивительно понимающими, после чего светловолосый пасторальным тоном пове-дал, что у ребенка было трудное детство. Дежурный немедленно выразил сомнение в том, что Эша Шталь когда-либо была ребенком, после чего вдруг громко закричал:

   – Шмаков! Шмаков! Поди-ка сюда!

   – Чего?! – из коридора выглянул встрепанный заспанный человек в форме. Форма была удивительно грязной, в двух местах прожженной и в трех – надорванной. Сам человек заметно прихрамывал, а указательный палец его левой руки был упакован в свежий гипс.

   – Слышь, Шмаков, тут за Шталь гражданские пришли, родственники! А у нас же предписание...

   Шмаков мгновенно проснулся и взревел:

   – Предписание?! Да я...

   Несколькими емкими фразами он красочно описал разнообразные действия, кото-рые желал бы проделать с данным предписанием, после чего пригрозил и дежурному, и посетителям, что если Шталь не будет немедленно извлечена из их отделения, то он лично приговорит ее к расстрелу и собственноручно приведет приговор в испол-нение, после чего, завершив речь душераздирающим воплем, с грохотом убежал об-ратно в коридор.

   – Понимаете, – извиняющимся голосом объяснил дежурный, – ему хуже всех при-шлось, потому что чайник...

   – Чайник? – переспросил Ейщаров, и тут дежурного прорвало. Он грохнул журна-лом о столешницу и попытался вскочить еще раз, забыв, что уже стоит на ногах, по-сле чего заговорил очень быстро, то и дело хватаясь за скулу. Он сказал, что у них довольно спокойный город. Он сказал, что у них в отделении все всегда было отно-сительно мирно. Но с тех пор, как привезли эту, с позволения сказать, даму, полови-на отделения в руинах, а половина сотрудников – на больничном. Сломавшиеся од-новременно у всех часы были пустяком, так же как и постоянно перегорающие лам-почки. Но вот пальцы, прищемленные, а то и вовсе сломанные дверцей местного ста-ринного холодильника, замороженные им же до каменного состояния продукты и со-держимое бутылок, постоянное падение сотрудников со стульев, столы, двигающие-ся сами по себе, когда на них не смотришь, и, наконец, добрая порция кипятка, ко-варно выплеснутая электрочайником на нижнюю половину сержанта Шмакова – это уже пустяком не было.

   – Вы можете мне сказать, что все это совпадение, – бушевал дежурный, – только объясните тогда, каким образом ваша племянница могла все это предсказать?! Она угрожала этим, когда ее запирали, и так и вышло! Да будь сейчас времена инквизи-ции, я бы... мы бы... – он задохнулся, осторожно сел и уставился в раскрытый жур-нал. – Заберите ее, а? Уладьте все и заберите. Если б не предписание...

   – С чем оно связано? – осведомился Ейщаров, опуская руку в карман брюк и бла-гожелательно улыбаясь дежурному.

   – Ваша племянница избила сына мэра. Так что, вероятней всего, это будет не про-сто хулиганство. Ей могут предъявить обвинение в покушении на убийство. Такое уже бывало, – дежурный покивал и тоже улыбнулся. – Не знаю, почему я вам все это рассказываю, но... Поймите, я бы рад... Правда.

   – Как вас зовут? – мягко спросил Олег Георгиевич.

   – Коля, – дружелюбно сообщил дежурный и, привстав, пожал протянутую руку. – Вы сходите, переговорите с мэром... э-э, потому что с его сыном вы вряд ли сейчас сможете поговорить. Объясните ему... – он заговорщически погрозил Ейщарову пальцем, – думаю, вы ему понравитесь. Мне же вы нравитесь, – дежурный снова рас-цвел в улыбке и уткнулся в книгу. Михаил наклонился и шепнул Ейщарову на ухо:

   – Нормально все идет. Еще полчасика, и он, пардон, похерит даже президентское предписание.

   – У меня нет столько времени, – Ейщаров вытащил из кармана маленькую коро-бочку, и Михаил поспешно отвернулся. Открыв крышечку, Олег Георгиевич, стара-тельно глядя в сторону, протянул руку и поставил коробочку на стойку. Дежурный поднял голову и с причудливой смесью дружелюбия и настороженности спросил:

   – Что это? – он привстал, разглядывая лежащий в коробочке золотой перстень с большим овальным камнем цвета сумерек, мягко мерцающим в свете ламп. – Ого! – дежурный оглянулся на коридорный полумрак. – Подкуп должностного лица при ис-полнении, да еще и прямо в...

   – Я не собираюсь вас подкупать, что вы! – заверил Ейщаров.

   – Почему? – голос дежурного прозвучал обиженно, потом он вдруг ухмыльнулся, подмигнул и потянулся к коробочке. – Понимаю, понимаю! Я просто взгляну. А что за камень?

   – Топаз, – произнес Олег Георгиевич, посматривая на дверь. – Он обладает множе-ством удивительных свойств, но этот экземпляр сосредоточен исключительно на том, чтобы помогать от бессонницы. Проблема в том... – в этот момент раздался стук, и Ейщаров, повернувшись, взглянул на дежурного, который, закрыв глаза, сложив руки на столешнице и умостив на них голову, мирно посвистывал носом, – что он помогает слишком быстро.

   – Совместное творение двух Говорящих – это нечто! – заметил Михаил, ныряя в коридорчик. – Насколько мне известно, остался только Шмаков. Вот чем хороши но-чи в маленьких городах...

   – Перестань болтать! – Олег Георгиевич толкнул его в спину. В этот момент в ко-ридор выглянул Шмаков и застыл.

   – Какого вы здесь...

   – Коля разрешил, – сказал Михаил, на всякий случай поднимая руки вверх. – Мо-жешь пойти и спросить.

   – А ну стоять! – потребовал Шмаков и перевел глаза на Олега Георгиевича, спо-койно выступившего из-за спины шофера. – Так, ты тоже. А ну, руки...

   – А зачем? – казалось, с искренним любопытством спросил Ейщаров. Лицо Шма-кова стало очень сосредоточенным, он сдвинул брови, потом мотнул головой и при-валился к косяку, неохотно ответив:

   – Ну, не знаю. Так положено.

   – Так положено преступным элементам, а мы-то – законопослушные граждане.

   – Это верно, – согласился сержант, ухмыляясь.

   – Мы лишь хотим забрать девушку, пока она здесь все не разрушила.

   Шмаков сказал, что это, вне всяких сомнений, делает их втройне законопослуш-ными гражданами, после чего мучительно скривился и пробормотал, что не имеет права этого позволить без соответствующего приказа соответствующего лица, как бы он этого ни хотел. Ейщаров поинтересовался, можно ли, по крайней мере, ему побе-седовать с племянницей. Шмаков сообщил, что не видит причин для отказа, повер-нулся и, пошатываясь, похромал по коридору.

   – Не проще ли будет его просто вырубить? – бодро предложил Михаил, сжимая пальцы в кулак, и Олег Георгиевич взглянул на него укоризненно.

   – Ты ж законопослушный гражданин. Забыл? Гораздо проще все превратить в сплошное недоразумение.

   – Это не так интересно, – буркнул Михаил, наблюдая, как Шмаков отпирает каме-ру. – Ладно, я сейчас.

   – Вам придется зайти, – сообщил сержант, чуть отступая, и Михаил проворно скользнул внутрь. Почти сразу же из камеры раздались хриплые вопли и пронзитель-ный визг, что-то упало, следом просыпался дикий гогот, и секунду спустя Михаил, изрядно встрепанный, выскочил из камеры, держа на плече безвольное женское тело с вяло болтающимися конечностями.

   – Это как же понимать?! – сердито вопросил он Шмакова и встряхнул тело, кото-рое немедленно отчетливо ругнулось. – По нашим расчетам она уже должна была протрезветь, неужели... Или вы ей тут подливали, чтоб вела себя потише?

   – Это очень некстати, – сердито заметил Ейщаров. Шмаков развел руками, потом спохватился:

   – Эй, эй, я же сказал внутри! Положите ее на место!

   – Извини, сержант, думаю, ты, в сущности, мужик неплохой, – Михаил, развер-нувшись, пятерней впихнул внутрь камеры чье-то выглянувшее зверское лицо и за-хлопнул дверь, – но нам чертовски некогда.

   – Хотя вы можете взять это, – предложил Олег Георгиевич, аккуратно державший кончиками пальцев цепочку, на которой мерно раскачивался небольшой красновато-фиолетовый камешек. Взмахнув рукой, он бросил украшение Шмакову, и тот, все еще нелепо улыбаясь, машинально поймал его, сжав камешек в кулаке. Тотчас улыб-ка сползла с его лица, Шмаков, сглотнув, уселся прямо на пол, съехав спиной по сте-не, и, уронив подвеску, обхватил голову руками.

   – Господи, вы даже не представляете, насколько все хреново! – глухо простонал он, раскачиваясь. – С утра до ночи, с утра до ночи... ездят, как хотят!.. Людка, так вообще... в школу вынь да положь... а ремонт так вообще!.. и балкон стеклить... а сантехника так вообще!.. да я их... у-у, сучья жизнь!..

   Наклонившись, Шмаков уткнулся лицом в согнутые колени, продолжая стонать. Ейщаров подошел к нему и кусочком замши осторожно поднял подвеску, аккуратно завернул и спрятал в карман.

   – Это минут на десять, – сообщил он Михаилу, который смотрел на причитающего сержанта с каким-то священным ужасом. – Пошли, чего застыл?

   – Никогда, – просипел шофер, – никогда не вздумай мне всучить эту побрякушку!

   – Не обязательно, что на тебя она подействует так же, – Ейщаров подтолкнул его к выходу. – Этот александрит всего лишь высвобождает скрытые эмоции. У тебя они наверняка совершенно другие.

   – Бедняга! – сказал Михаил и бегом покинул коридор, подгоняемый головой Шталь, мерно стукавшейся о его позвоночник. Ейщаров торопливо вышел следом. Дежурный все так же безмятежно спал на своем столе. Олег Георгиевич осторожно вынул перстень из его пальцев, и дежурный, не просыпаясь, пробормотал:

   – Если б не предписание... сам бы отдал... сам...

   – Вы даже не представляете, как я вас понимаю, – тихонько заверил Ейщаров и за-крыл за собой дверь.

  * * *

   Человек, лежавший на гостиничной кровати под измятой простыней, пытался от-крыть глаза, причем сделать это так, чтобы открывание глаз прошло безболезненно для головы. Очевидно веки были соединены с каким-то жутким механизмом внутри черепа, запускавшемся при малейшем их движении, отчего человек немедленно на-чинал чувствовать себя асфальтом, который взламывают отбойным молотком. Нако-нец, кое-как ему удалось открыть правый глаз. Левый открываться не желал, и ле-жавший решил пока ограничиться одним глазом. Он увидел мутную картину, пред-ставлявшую из себя лимонный потолок и люстру в виде хрустальных колокольчиков. И то, и другое было совершенно незнакомо. В этот момент снова заработал механизм в голове, и человек, поспешно зажмурившись, попробовал предаться воспоминаниям. Но сделать это не удалось. Воспоминаний не было. Застонав, человек сжал ладонями виски и перевернулся на бок. От этого движения в голове неожиданно всплыло имя: Эша Шталь. Поразмышляв с минуту, лежавший пришел к выводу, что это имя его собственное и попытался поискать в темной яме памяти какие-нибудь ассоциации. Через десять минут он вспомнил все, что происходило неделю назад, через пятна-дцать смутно вспомнил позавчерашний день. Кажется, было очень весело, даже не-смотря на то, что день завершился на тюремных нарах. Кажется, там тоже было очень весело. Дальше в памяти вновь зияла дыра, потом почему-то следовала ванна с холодной водой, в которую ее кто-то усиленно макал, и чей-то знакомый голос недо-вольно говорил:

   – Мне нужно, чтоб ты ее в чувство привел, а не утопил!

   – Как я это сделаю?! – возмущался чей-то другой знакомый голос. – Даже я нико-гда так не надирался!

   Кажется, потом ее все-таки утопили.

   Эша Шталь, окончательно осознавшая себя Эшей Шталь, решила, что это был ночной кошмар, снова открыла один глаз и взглянула на хрустальные колокольчики. В тюремных камерах нет никаких люстр. Значит, она не в камере. Тогда где? При-поднявшись, она решительно откинула простыню, тут же взвизгнула и дернула про-стыню обратно, закрывая обнаженную натуру. Панически огляделась. Комната с не-хитрой обстановкой была совершенно пустой. Рядом с кроватью на стуле висел длинный шелковый халат, разрисованный незабудками, а возле ножки стула стояла ее спортивная сумка. Поверх сумки лежала цепочка с хризолитом, и Эша, потянув-шись, поспешно схватила ее и надела на шею. Едва камень коснулся ее кожи, Шталь ощутила всплеск радостных эмоций, после чего хризолит немедленно превратился в сгусток укоризны, отчего-то напомнив ей Полину. Эша успокаивающе прижала его ладонью, потом, косясь на дверной проем, быстро набросила халат и вскочила, тут же вновь схватившись за голову. Комната качнулась, Эшу повело вправо, и она, сде-лав несколько мелких шажков, встретилась с дверным косяком и накрепко за него ухватилась. Осторожно выглянула в коридор, потом, цепляясь за стену, сделала не-сколько шагов в сторону кухни и остановилась, мрачно глядя на человека в джинсах и легкой рубашке, который сидел на табуретке спиной к ней и, попивая пиво, читал газету. В раскрытое окно заглядывал яркий летний день, и Эша, прищурившись, при-крыла глаза ладонью, потом едва слышно прошелестела:

   – Что вы делаете в моем номере?

   – Это мой номер, Эша Викторовна, – заметил человек, не оборачиваясь.

   – Ладно. Тогда что я делаю в вашем номере?

   – Трезвеете, – Ейщаров повернул голову и взглянул на нее с отчетливым снисходи-тельным презрением. – Ай-яй-яй, Эша. Ай-яй-яй.

   – Чего... яй?! – Шталь опустила руки, пытаясь стоять без помощи косяка, но ее тут же качнуло к другой стороне дверного проема. Ейщаров хмыкнул.

   – Вы очень плохо себя вели, Эша. Учтите, что больше я вас из тюремной камеры вынимать не буду.

   – Я вас и не просила! – парировала Шталь, стараясь сфокусировать взгляд на его лице. – Раз вынули, значит вам было надо... – она вспомнила свое пробуждение и взвизгнула: – Вы видели меня голой?!

   – Угу, – Олег Георгиевич перелистнул газету. Эша подбоченилась, постаравшись сделать это изящно, но потеряла равновесие и чуть не рухнула на пол.

   – И как?

   – Ничего особенного, – Ейщаров потянулся за пивом. Эша презрительно передер-нула плечами, после чего скорчила рожу, высунув язык. Плохо контролируемая гри-маса получилась настолько ужасной, что Олег Георгиевич, обернувшись, сказал: "О, Господи!" – и чуть не выронил бутылку.

   – Вы не имели права, – Эша ладонями принялась разглаживать лицо, – не имели права вынимать меня откуда-то ни было, не имели права засовывать меня сюда и уж, тем более, раздевать, а потом заявлять, что в этом нет ничего особенного! Какую часть фразы "Я увольняюсь" вы не поняли?!

   – Вы это сказали сгоряча, – невозмутимо заявил Ейщаров, вставая.

   – Нет, не сгоряча! Я это очень тщательно обдумала именно в тот момент, когда с Говорящего сваливалось его лицо! – Эша, скривившись, схватилась за голову. – Кста-ти, как Глеб?

   – С ним все в порядке. Удивлен, что вы спросили.

   – Да ты... – вспылила Эша, крепче сжимая голову в ладонях, точно боялась ее по-терять, – да вы!.. да пошли вы!.. я вас... – Эша попыталась придумать какую-нибудь страшную кару, но не смогла и только пророчески погрозила указательным пальцем. – Бойтесь, бойтесь мартовских ид, господин Ейщаров!

   – Сейчас июль, – заметил Олег Георгиевич. – Перестаньте валять дурака! У меня есть для вас серьезное поручение.

   – Тогда подойдите поближе, – попросила Эша, и Олег Георгиевич вздернул брови:

   – Плохо слышите с похмелья?

   – Нет. Просто, возможно мне повезет и меня стошнит на вас, – сообщила Эша, по-шатываясь. Ейщаров протянул руку и, поймав ее за подбородок, запрокинул ей голо-ву и внимательно заглянул в глаза, потом сморщился и свободной рукой что-то вы-тащил из кармана.

   – Сколько же алкоголя вы поглотили за эти дни, Эша?! Прошла уйма времени, а вы все еще лыка не вяжете! Мне нужно, чтоб вы немедленно пришли в себя!

   – А может, я не желаю приходить в себя! – заплетающимся языком промямлила Эша и снова погрозила ему пальцем.

   – В таком случае, мне придется пойти на крайние меры, – решительно сказал Ей-щаров, поймал грозящий палец и ловко надел на него наперсток – обычный потертый медный наперсток, пришедшийся на палец как раз впору. Шталь недоуменно поко-силась на наперсток, хихикнула, но тотчас же ее лицо позеленело, глаза выкатились из орбит, она, издав булькающий звук, схватилась одной рукой за живот, другой за-жала себе рот, крутанулась и кинулась прочь из кухни, в коридоре чуть не сбив с ног Михаила, который поспешно прижался к стене.

   – Налево! – крикнул ей вслед Ейщаров, почти сразу же хлопнула дверь в ванную, и Михаил, шагнув на кухню, деликатно притворил дверную створку, потом, нагнув-шись, подобрал наперсток.

   – Неужто ты, садист, надел ей это?! Я помню ощущения. Как будто тебе в кишки вставляют...

   – Не нужно мне рассказывать то, что я и сам знаю, – перебил его Олег Георгиевич, опускаясь на табурет. Михаил настороженно взглянул на дверь.

   – А ну как придет в себя и сбежит? С учетом всего я бы сбежал.

   Ейщаров со смешком покачал головой и закурил, глядя в окно.

   Эша вернулась на кухню минут через двадцать, посвежевшая и с осмысленным взглядом. Ее голова была замотана полотенцем, на лице блестели капли воды, халат был запахнут и завязан тщательно, но не без доли кокетливости. Она настороженно взглянула на Михаила, и тот тотчас поспешно сообщил:

   – Я не голубой!

   – Это ты к чему? – удивилась Шталь.

   – Просто до меня дошли слухи...

   – Давай потом, а? – прервал его Ейщаров, и Михаил насупился. – Как вы себя чув-ствуете?

   – Лучше, чем себя сейчас будете чувствовать вы! – злобно пообещала Эша. – Даже не представляете, как меня сейчас... Антипохмельный наперсток? Неплохо. Когда я вернусь в Шаю, непременно познакомьте меня с Говорящим с наперстками! Я с удо-вольствием набью ему лицо!