Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 68 страниц)

   От размышлений ее оторвал негодующе-болезненный женский возглас:

   – Ай, что ты делаешь?!

   Эша рассеянно подняла голову от блокнота. Вика стояла позади кресла с вознесенными в воздух руками, в одной из которых была зажата старая оранжевая расческа, и ее лицо было растерянным, а женщина в кресле, высвободив одну руку, потирала макушку. Вика несколько раз моргнула, потом ее рука опустилась и осторожно повела расческу сквозь пряди – сверху-вниз, сверху-вниз, сверху... тут зубья расчески завязли в рыжих кудряшках, и женщина снова айкнула.

   – Вика, да что с тобой сегодня! Больно же! Что у тебя за расческа – такое ощущение, будто граблями причесываешь! Царапается!

   – Что? – хрипло спросила парикмахерша, и ее рука застыла. Женщины в зале притихли, Викины коллеги удивленно обернулись. Вика сглотнула, высвободила расческу и, приподняв волосы клиентки с правой стороны, попыталась отделить прядь, но на этот раз рыжеволосая уже взвизгнула в полный голос и мотнула головой.

   – Да что ты творишь?! – в этом голосе уже не было ни прежнего обожания, ни искательности – только раздражение. – Возьми другую расческу! Ты мне хочешь все волосы повыдергать?!

   – Ты как со мной разговариваешь?! – потрясенно спросила Вика.

   – А чего ты ожидала?! – клиентка сдернула простынку и сердито выпрыгнула из кресла. – Знаешь, Вика, если ты сегодня не в форме, я лучше приду в другой раз!

   В гробовой тишине она простучала каблуками через зал и исчезла за дверью. Кто-то выдохнул – звук получился громким и похожим на смешок. Вика вздрогнула, точно ее ударили, потом медленно подняла руку с расческой и уставилась на широкую пластмассовую ручку. Неожиданно у нее вырвалось рычание, она с размаху швырнула расческу на пол, наклонилась и резким движением выдвинула ящик. Выхватила из него одну расческу, потом другую, осмотрела и с пронзительным воплем бросила их через зал. Одна попала в парикмахершу Свету, другая запуталась в плетях традесканции и повисла, тихо раскачиваясь.

   – Где мои расчески?! – заорала Вика и с грохотом вывернула ящик на пол, ногами разбрасывая во все стороны ни в чем не повинные чесательные принадлежности, которые брякали и с хрустом ломались под ее каблуками. – Кто украл мои расчески?! Какая сука?! Убью!

   После этого обещания зал немедленно опустел. Света выскользнула из кресла и бочком пробиралась к дверям, несколько несостоявшихся клиенток прижались к стене, а полная дама, чуть приоткрыв дверь своего кабинета, верещала что-то неразборчивое про врача, переутомление и премию. Вика, задыхаясь и бешено вращая глазами, выдернула из столика остальные ящики, произвела на самом столике полнейший разгром, усыпав все вокруг флаконами и баночками, потом вцепилась себе в волосы и застонала:

   – Господи, ну где же они, где?!

   Ее взгляд потерянно заметался по сторонам и наткнулся на Шталь, наблюдавшую за ней с искренним интересом. В сущности, сейчас ей было даже немного жалко Вику. Вика никогда не была Говорящей. Она никогда не слышала своих расчесок, они оказались всего лишь подарком – не пошедшим на пользу подарком, и без них она вновь стала никем. Неважным мастером и человеком, который никому не нравится. Она не заметила подмены, как это сразу бы сделал Говорящий.

   – Ты, – сипло сказала Вика очень нехорошим голосом, и теперь Эше стало жалко уже не Вику, а исключительно себя. – Ты их взяла!

   Она шагнула вперед, переступив через раздавленный баллончик, из которого с шипением сочился лак, и Шталь, решив, что сейчас самое время спешно покинуть "Версаль", попыталась было совершить маневр отступления, но под ноги подвернулся один из баллончиков, Эша споткнулась и чуть не сунулась лицом в блестящие плитки пола. Этой задержки парикмахерше хватило, чтобы настигнуть беглянку, и она с кошачьим воплем вцепилась ей в волосы.

   – Отдай!

   Шталь, взвизгнув от боли, вслепую брыкнула ее, одновременно двинув локтем, и, высвободившись, отскочила в угол, оставив в пальцах Вики прядь волос. Та немедленно метнулась следом, на этот раз Эша успела развернуться, и они, сцепившись, с бряканьем и грохотом покатились по полу, приводя обстановку зала в состояние окончательного разгрома. Из-за приоткрытой двери гомонили и ахали зрители.

   – Отдай мои расчески! – шипела Вика, силясь стиснуть пальцами шталевское горло.

   – Да не брала я их! – сипела Эша в ответ, пытаясь отодрать от себя цепкие пальцы. – Отцепись от меня! Я все расскажу Глебу и он тебя заругает! И расчесок тебе больше не даст!

   Несколько минут они боролись молча – Вика осмысливала угрозу, Эша же была слишком занята, чтобы разговаривать. Потом парикмахерша вынесла свой вердикт:

   – Придушу, на фиг!

   – Это еще почему?!

   – Потому что ты сука!

   – Это не аргумент! – сказала Эша и, изловчившись, всадила колено в парикмахерский живот. У Вики вырвался хрюкающий звук, глаза нелепо выпучились, и она начала заваливаться вправо. Эша поспешно столкнула ее с себя и, кашляя, попыталась встать, но тут кто-то сзади схватил ее за шиворот и поднял таким резким рывком, что Шталь чуть не вывалилась из одежды.

   – Пусти! – завопила она, болтая ногами в полуметре от пола. – То есть, нет! Просто поставь!

   – Хм-м, ага... – Глеб поспешно выполнил требование, и Эша скользнула в сторону, нежно ощупывая свое распухающее горло. Глеб шагнул к Вике, которая, сидя среди искореженных баллончиков, держалась за живот, но тут же резко развернулся и опустился в кресло, безвольно свесив руки и глядя на свои ботинки.

   – Ты поэтому всегда выгоняла меня из зала? – негромко спросил он. – Чтоб я не видел, что ты делаешь на самом деле? А я никак не мог понять – почему такие плохие прически... Думал, может, ты в последнее время не в настроении, может, я виноват... А ты просто ничего не делала.

   – А зачем ей было что-то делать? – Эша, пошатываясь, подошла к двери, выпихнула в коридор наиболее любопытных и, захлопнув ее, привалилась к ней спиной. – Хорошему мастеру хорошо платят. Но человеку, по которому сходят с ума, отдают все. Второе – гораздо выгодней. Это очень оригинально, Глеб. Расческа, вызывающая глубокую симпатию, привязанность, практически любовь в сочетании с расческой, вызывающей... э-э, глубочайшее физическое удовлетворение – это нечто.

   – Она никому не нравилась, – просто сказал Глеб, глядя на Вику, которая отчаянно пыталась принять несчастно-кроткий вид, но из-под него неумолимо проступали злость и паника. – Я не мог понять, почему. Мне было так обидно за нее. Даже когда она начала работать намного лучше, все равно никому не нравилась. И тут мне попалась... Я... договорился с ней. И с другими... ты знаешь.

   – Очень предусмотрительно разыскать именно такие расчески, которые бы вызывали только женскую симпатию, – Эша, не удержавшись, послала Вике ехидный взгляд и крепче прижалась спиной к двери, в которую требовательно стучали. – Вика предпочла бы мужскую – ведь из мужиков можно выкачать гораздо больше. Но такие расчески были бы уже опасны для тебя самого.

   – Глеб, – жалобно сказала Вика, шмыгая носом. – Мне больно.

   – Мне тоже, – отозвался Глеб, не глядя на нее. – Надо было прекратить это, как только я понял... Я же хотел, чтоб ты была настоящим мастером, Вика! У тебя для этого были все задатки, я дал тебе расчески в помощь, а ты... Да я бы сам... я всегда мечтал стать... но, – он с отвращением посмотрел на свои руки, – это невозможно. Одних расчесок мало.

   – Глеб, ты как ребенок! – не выдержала Вика. – Ну зачем размениваться на мелочи, когда такие возможности, когда такие деньги?!..

   – И повсеместное обожание, – вставила Шталь. – Иначе зачем было делать все это на виду? Здорово, когда все тебя любят, когда выпрашивают, унижаются, дерутся за право попасть к тебе. А Настя-то оказалась права. Ты действительно вампир. Ты питаешься любовью. А ты, Глеб, тоже... болван еще тот. Уж не знаю, что там у вас произошло в среду, но грезил бы лучше дома, любитель погулять по утрам! Сейчас тепло, многие вычесывают своих песиков на улице, и ты, мечтая о Вике, перезаразил своими мечтами все расчески на своем маршруте! Не знаю, как тебе это удалось, но причесанные ими собаки начали испытывать дикую симпатию ко всем молодым шатенкам в округе, хоть мало-мальски похожим на Вику. Забавно, ведь для собак главное – это запах, к тому же, разве у них не черно-белое зрение? Хм, правда, еще более забавно, что в то утро на набережной оказались только молодые шатенки.

   – Кто ты? – мрачно спросил Глеб, поднимаясь, и Шталь невольно отступила назад, изо всех сил пытаясь сохранить на лице решимость.

   – Думаю, это нам лучше обсудить в другой обстановке и без твоей пассии. Так что быстренько объясни, что расчески ты ей не вернешь – это ведь так, надеюсь?.. кстати, к чему были эти сложности с подменой...

   – Не верну расчески? – неожиданно удивился Глеб. – Но я их не брал. А они пропали?

   – На каком раунде ты сюда прибыл?! – вскипела Эша. – Ты думаешь, почему мы друг друга по полу валяли – поразмяться?! – она осеклась, глядя на Вику, которая сейчас имела совершенно убитый вид. – Нет, ну это слишком! Где она живет?!

   – Кто? – тускло произнесла Вика, вероятно, оценивавшая свое обозримое будущее.

   – Настя, Настя! Твоя без меры наблюдательная коллега, которая, оказывается, разбирается в проводке! Как она просекла...

   – Она забрала расчески?! – Глеб мельком окинул взглядом вывернутое содержимое ящиков, наклонился и сгреб с пола свою пассию, словно ворох тряпья. – Господи, Вика, скажи, что она не взяла оранжевую! Она ведь не взяла ее?!

   Вика замотала головой и, наконец-то разразилась злыми слезами. Глеб свалил ее в кресло и прянул было к двери, но Эша успела намертво вцепиться в его запястье. Гигант мог бы избавиться от нее одним щелчком, но вместо этого только жалобно сказал:

   – Я должен торопиться! Я знаю, где она живет! Настя ведь понятия не имеет, как с ними обращаться! Если она попробует оранжевую на себе...

   – Поедем вместе – на улице моя машина! – Шталь, не отпуская его руку, торопливо отперла дверь. – Надеюсь, ты в нее поместишься.

   Глеб с Эшей на буксире вынесся из зала, невежливо разметал толпившихся возле стойки взбудораженных людей и выскочил на улицу. Эша, следом за ним совершив гигантский прыжок через ступеньки, с трудом развернула Глеба в нужном направлении, где стояла ее машина. Вопреки опасением, Глеб в "фабию" поместился, но машина крякнула и ощутимо просела. Заводя двигатель, Эша покосилась на спутника, который, казалось, был искренне напуган.

   – Что делает оранжевая расческа?

   – Сложно объяснять, я и сам не очень понима...

   – Объясни как-нибудь!

   – Она тебя наверняка ею причесывала, так что ты знаешь, – Глеб ссутулился, глядя, как побитая собака. – Вспомни момент, когда... все казалось таким прекрасным, а человек, который тебя причесывает – лучшим в мире... Вот это и была оранжевая расческа. Никогда нельзя ею расчесывать самого себя!

   – Насте будет хорошо и она будет казаться себе лучшей в мире? – переспросила Эша с легким недоумением. – Но...

   – Она не сможет остановиться.

  * * *

   – Никогда такого не видела! – изумленно сказала Эша и, липкими от крови пальцами ухватившись за очередной оранжевый зубец, резким рывком выдернула его. Настя издала болезненный вопль и попыталась было вскочить, но ладони Шталь поймали ее за плечи и вдавили обратно в кресло. – Сидеть, больная! Операция не закончена! Настя, ты ведь не хочешь и дальше походить на кактус?!

   – Больно! – верещала незадачливая парикмахерша. – Больно! Больно!

   – Разумеется, – согласилась Эша, осторожно перебирая некогда светлые, а теперь багрово-красные и изрядно поредевшие влажные пряди. – Ведь не зря мамы еще с детства учат нас не брать чужие расчески и уж тем более не причесываться ими!.. Как ты ухитрилась их так глубоко загнать?! Господи, ты же чуть не вычесала себе мозг! Глеб, дай мне перекись. Глеб!

   Но Глеб, которого рядом шатало от волнения, не отреагировал, пребывая в полнейшей прострации. Эша потянулась и отняла у него пузырек и вату. Великан зацепился взглядом за ее окровавленные пальцы и, сглотнув, цветом лица стал похож на крестьянский сыр.

   – Надо скорую вызвать, – просипел он. Это были его первые слова с того момента, как они, вломившись в квартиру Насти, застали ее перед зеркалом, тоненько постанывавшую и снова и снова продирающую расческу сквозь слипшиеся от крови волосы, до кости полосуя свой скальп. Расческу Глеб отнял, и на этом его активные действия закончились – он стоял и безмолвно варился в собственных переживаниях.

   – Конечно, надо, – согласилась Эша, извлекая последний зубец. – Только Настя сделает это сама. Настя, ты ведь сообразительная, так что начинай придумывать историю, которую ты им расскажешь. И нас в этой истории быть не должно, ясно? Иначе тетя Эша вернется и сделает тебе ата-та.

   – Но что это было? – простонала парикмахерша, взглянула в зеркало на свою окровавленную голову, и у нее вырвался очередной пронзительный вопль. Шталь едва успела зажать ей рот, потом наклонилась и сказала ей на ухо:

   – Ты меня удивляешь. С твоими-то теориями! Неужели ты еще не поняла, что эти расчески прокляты? Ты их украла, и проклятье пало на тебя.

   – Но ведь с другими ничего не было!

   – Потому что они их не крали. Понимаешь, Настя, специфика проклятий, – Эша выразительно покрутила пальцами, – короче, долго объяснять. А в целом, ты молодец, поспособствовала нашему расследованию, помогла изобличить ведьму...

   – Так я, все-таки, была права?! – вскинулась Настя.

   – Да, но советую обо всем забыть, – Шталь сделала зловещее лицо, – иначе в следующий раз это будут уже не расчески. И спасти тебя я не смогу. Никогда не соприкасайся с темными силами, если у тебя нет соответствующей квалификации.

   Настя мелко закивала и снова принялась оплакивать свою израненную голову. Глеб, не выдержав, открыл было рот, но Эша развернула его и выпихнула в коридор.

   – Какой бред! – сказал он уже на улице, прижимая к груди пакет с расческами. Шталь пожала плечами.

   – У меня сегодня плохо с импровизациями. Ладно, поехали к тебе пить кофе.

   – А если я не хочу? – знакомо воспротивился Глеб, скосив глаза на пальцы Эши, которые вновь крепко держали его за запястье.

   – Глеб, разве мои слова хоть чем-то похожи на просьбу? – змеиным голосом спросила Эша. – Хочу напомнить, что сейчас я исправляла твои просчеты!

   – Я ничего плохого не хотел, – простодушно поведал он.

   – Вы все так говорите.

   Глеб коротко глянул на нее, и Эша почувствовала себя так, словно отвесила оплеуху младенцу. Он молча забрался в машину, объяснил, куда ехать, и всю дорогу до своего дома больше не проронил ни слова, только неловко перебирал расчески в пакете, общаясь с ними на своем языке, которого Эше так и не довелось узнать. Глаза его были все так же до краев переполнены печалью, и лишь однажды Эша заметила в них короткий сизый взблеск, заставивший ее поежиться. Глеб был из первого поколения. И Глеб, несмотря на всю странную кротость своего характера, сейчас был чертовски зол. Хотя, если сравнить с тем, как разозлится Ейщаров, когда узнает, что Шталь не сообщила о Говорящем сразу... А он разозлится. Это точно.

  * * *

   – Почему ты ее просто не причесал? – не удержалась от банального вопроса Шталь, попивая кофе, который ей пришлось приготовить самой – Глеб, которого переполняло множество эмоций, сейчас не был способен на какие-либо действия. Поэтому Эша посадила его на табуретку, где он и сидел смирно, поглядывая испуганно-грустно-злобно и комкая то очередную сигарету, то свои пальцы. Обстановка вокруг была более чем спартанской, поэтому, кроме самого Глеба, разглядывать было особо нечего, и Эша сосредоточилась на беседе.

   – А? – отозвался Глеб, расстроено стряхивая пепел в свой кофе.

   – Вику. Причесал бы ее – и конец твоим сердечным терзаниям. Уж для этого-то не нужно особой ловкости.

   – Что?! – Глеб возмутился. – Нет, это же нечестно, неправильно! Да и не настоящее бы это было, иллюзия, а я хотел... хм-м... м-да.

   – Многие были бы счастливы обладать хотя бы иллюзией, – Эша пожала плечами. – Нечестно... а то, что Вика устроила с твоей помощью, это честно?!

   – Я же не этого хотел! Я не знал... я просто надеялся, что она... ну...

   – Станет такой, как ты?

   Лицо великана сделалось вовсе уж несчастным.

   – Она их так и не услышала. Ни одной. Она... для нее они стали лишь ценными инструментами... не более того.

   – Ты так говоришь, как будто эту способность можно передать.

   Глеб быстро стрельнул глазами в сторону и отчужденно улыбнулся.

   – Передать?

   – Ну, ну, Глеб, не надо изображать непонимание. Я-то знаю, что можно. И ты, похоже, тоже это знаешь, значит инциденты уже были.

   – Кто ты? – в очередной раз спросил он, и Эша резко двинула чашкой по столу.

   – Кто я? Тебе сказать правду, или подождешь, пока я придумаю какой-нибудь гуманный ответ?!

   – Нечего меня запугивать! – огрызнулся Глеб, широким жестом сметая со стола чашку и подхватывая ее в самый последний момент, но кофе все же успел выплеснуться ему на брюки. – Почему ты не можешь просто уйти? Оставь меня в покое!

   – Никуда я не пойду, пока все не узнаю, – проскрежетала Шталь, – потому что мне чертовски интересно, кто со мной это сделал и каким образом, и были ли на то причины, или это так, походя, потому что все это очень сильно нарушает мое душевное равновесие, и я желаю разобраться во всем раньше, чем меня определят в психушку до скончания веков!

   Глеб чуть отодвинулся, и какое-то мгновение Эше казалось, что он сейчас либо убежит, либо огреет ее по голове ближайшей кухонной принадлежностью, но почти сразу же великан как-то жалобно улыбнулся.

   – Господи, ну как же я не догадался?!

   – Видала я тугодумов, но ты, мой друг, это нечто уникальное!

   Глеб хотел было обидеться, но передумал.

   – Да, я тебя не чувствую, значит ты... ага. А что ты... с кем ты можешь...

   – Я первая спросила, – напомнила Эша, вставая и наливая ему новую чашку. – Будь вежлив с дамой. А то я поставлю перед тобой весь чайник. Знаешь, ты удивительный человек, Глеб. Тебя не нужно пытать. Тебе достаточно дать что-нибудь подержать.

   – Я раньше жил в Самаре, – сообщил Глеб. – Долго... жил. Был один человек, знакомый... ну, почти друг. Никакой не парикмахер, обычный офис-менеджер. К тому времени, как мы познакомились, я уже слышал... а потом и он начал слышать... и мне кажется, я как-то к этому причастен... Может, оттого, что он со мной часто общался и у него была какая-то предрасположенность. Вначале чуть с ума не сошел, а потом ничего – пошел на курсы, устроился в салон красоты. Доволен был. Только скоро захотел, чтоб он был такой один.

   – Он пытался тебя убить?!

   – Ага, – просто ответил Глеб. – Хм-м... ну, я потом просто уехал, подумал – ну его к черту! Тем более, он все равно еще долго лежал в больнице... Не то, чтобы я этого хотел, просто нечаянно получилось...

   – Не сомневаюсь, – пробормотала Эша. – Если б ты действовал намеренно, наверное, твой... э-э, ученик, легче бы отделался.

   – Только он все равно умер, – продолжил Глеб так же просто, и Шталь вздрогнула. – Глупо – разбил вазу и упал на осколки... хотя, может, и помогли ему. Опасным делом занимался под конец – воровал расчески у авторитетных людей.

   Эша непонимающе вздернула брови.

   – Расческа – вещь крайне интимная, – чуть смущенно пояснил Глеб. – Через нее можно многое узнать о человеке – его чувства, его намерения, иногда даже его поступки. Слава богу, через нее редко можно узнать мысли. Мне бы не хотелось знать чужие мысли. Это слишком... неприятно.

   "Зато полезно", – подумала Эша, но мысль не озвучила – Глеб сейчас выглядел слишком праведно, и его было искренне жаль. Таким людям, как правило, живется крайне тяжело, и Шталь в душе порадовалась, что она совершенно не такая. Нужно было звонить Ейщарову, но Эша тянула, нащупывая в кармане телефон.

   – А вот другой случай был гораздо хуже, – Глеб побарабанил пальцами по столу, задев при этом пепельницу, и искоса глянул на Эшу, точно прикидывая, заслуживает ли она доверия. – Откуда знаю, не скажу, только один... как мы... то есть, как я... он мог... он слышал замки. Любые. Какой угодно замок мог открыть или закрыть так, чтобы никто больше не открыл. Без инструментов, ты не думай! Он с ними просто договаривался.

   – Классное умение! – восхитилась Эша. – Ну, не приходится сомневаться в выборе его профессии...

   – А вот и нет! – торжествующе сказал Глеб. – Как был слесарем, так и остался. Позволял себе, конечно, баловство всякое, но ничего криминального. А потом появились еще двое – намного позже. Другие – наши их не чувствовали, ты ведь знаешь, что мы можем чу...

   – Да, да. Но...

   – Вероятно, от него они и пошли. Так вот, шлепнули они слесаря. Мы потом выясняли... – Глеб поджал губы, – вещи ведь иногда тоже можно допрашивать. Так что, сама понимаешь, я таких, как ты, не очень люблю...

   – Ваших?! – перебила его Шталь. – У вас что – целая организация?!

   – Да какая там организация? – удивился Глеб. – Просто случайно пересеклись с несколькими, стали встречаться. Понять хотели, откуда... Да и то редко. А как трое из наших погибли, так вообще перестали. Никто толком и не понял, в чем дело было. Вроде как несчастные случаи... только странные какие-то. Слух пополз... вроде как кто-то из своих свихнулся... – Глеб мотнул головой. – Я не знаю! Просто договорились совсем разбежаться и впредь держаться друг от друга подальше. Так безопасней. Я, честно говоря, был не против. Как-то тревожно всегда было, когда мы встречались. Будто что-то плохое произойдет. Или, – он потер лоб, – уже произошло, только мы забыли...

   – Сколько вас было?! – жадно спросила Эша. Глеб в ответ только виновато улыбнулся. – Ладно, хорошо, поняла, не мое дело! Но ты можешь, хотя бы, сказать, скольких тебе доводилось встречать, чувствовать... ну, как вы там это называете?!

   – Двадцать.

   Эша произнесла громкое слово и вскочила, опрокинув табуретку. Глеб взглянул на табуретку со странным удовлетворением – казалось, ему было приятно, что кто-то, кроме него, начал что-то ронять.

   – А что они... кого они...

   – Не спрашивай больше – все равно не скажу! – отрезал собеседник. – Хочешь найти своего, хм-м, учителя, сообщи, что ты умеешь. Может, я и встречал его. А так... не надо. У них своя жизнь, им и так многим тяжело, уж ты-то должна понимать. Я одно знаю хорошо – чем дальше от меня Говорящие, тем мне спокойней. Говорящие – так мы друг друга называем, – пояснил он и хихикнул. – Уж не знаю, откуда взялось, а только подходит здорово. Давно ты?

   – С апреля, – машинально ответила Шталь, поднимая табуретку.

   – Непросто было, наверное, – посочувствовал Глеб. – Просто становится, когда перестаешь на этом зацикливаться, и воспринимаешь только как обычных собеседников. Вообще, это конечно очень увлекательно – раскрывать скрытые таланты, способности и потребности вещей. Или изменять их. Вещи ведь многое могут перенимать от людей, знаешь ли, поэтому сложней всего с теми вещами, которые принадлежали плохому человеку и... любили его. Однажды мне попалась расческа одной женщины, так та... – Глеб осекся и вздернул голову, тревожно глядя в закатное окно. Потом повернулся и с подозрением, но в то же время укоризненно посмотрел на Эшу.

   – Ты же сказала, что приехала одна. Мне показалось, что тебе можно верить.

   – Так и есть, – удивилась она. – В чем дело?

   – Ты никому обо мне не говорила?

   – Нет, никому! – заверила Эша совершенно искренне. – Что ты там увидел? Перед окошком парят мои сподвижники?

   – К дому подходит Говорящий! – произнес Глеб внезапно осипшим голосом. – Прямо к подъезду... ерунда какая-то – почему я его раньше не почувствовал?!

   Они вскочили со своих мест почти одновременно и ринулись к окну, вжавшись носами в стекло.

   – Я никого не вижу, – разочарованно сообщила Шталь, оглядывая двор, в котором новгородское население было представлено лишь парой старушек на дальней скамейке и сонными кошками, разложенными перед домом тут и там. Глеб замотал головой, немедленно стукнувшись об оконную ручку.

   – Он здесь, в подъезде, все ближе, я чувствую! Наверное поднимается...

   – Может, ты просто переутомился? – заботливо спросила Эша, и Глеб метнул на нее яростный взгляд.

   – Нет! Я никогда не ошибаюсь. Он здесь, и на таком расстоянии уж точно должен меня чувствовать. Если он идет ко мне... Я проверю, я должен знать!

   Он кинулся в прихожую. Эша едва успела вцепиться ему в рукав, но остановить таким способом Глеба было так же невозможно, как поддержать плечом падающий башенный кран, поэтому Эшу просто снесло с места, попутно вынув из тапочек, и она на большой скорости поехала в прихожую следом за расчесочным собеседником, скользя голыми пятками по гладкому полу.

   – Хороший способ удрать, но со мной это не пройдет!

   – Ничего я не придумал! – огрызнулся Глеб и относительно деликатно стряхнул Эшу на пуфик в прихожей. – Сиди – проверю! Я не убегу. Правда.

   Оглядевшись, он подхватил валявшуюся под тумбочкой гантель, отпер дверь и осторожно выглянул, после чего вышел на площадку, и дверь мягко защелкнулась за ним.

   – Надо приготовить лед, – пробормотала Эша, прислушиваясь к его шагам на лестнице, – гантель он наверняка уронит.

   Она быстро вызвала номер Ейщарова и, едва тот ответил, без всяких приветствий сообщила ему адрес Глеба, фамилию и внешние данные, добавив, что в подъезде, возможно, сию секунду ошивается еще один Говорящий и вполне возможно, у этого Говорящего скоро могут появиться травмы. Ейщаров отреагировал неожиданно превосходно – не стал ни возмущаться, ни требовать дополнительной информации и подтверждений – ему хватило и интонации. Он просто сказал: "Понял!" – и немедленно отключился. Эша подошла к двери и заглянула в глазок, но увидела лишь пустую площадку. Открыть дверь и последовать за Глебом она не решилась. Двое Говорящих в тесном пространстве... ей и одного единовременно хватало по уши. Конечно, если Глеб соврал и сейчас стремительно удаляется в направлении выезда из города, она будет выглядеть крайне глупо. Вообще все это дело выглядело крайне глупым – от начала и до конца. Зачем ему гантель – неужели взаимоотношения между осведомленными друг о друге Говорящими настолько сложны? Похоже, Сева и тетя Тоня пока единственные, кто пребывают в счастливом неведении. Правда, есть еще Юра Фиалко – если Ейщарову удалось достать крутых врачей и вытащить его из комы, можно было бы его порасспросить.

   Эша еще немного потопталась в прихожей, потом прошла в единственную глебовскую комнату, обстановка которой состояла из дивана, шкафа, люстры, торшера и телевизора – все весьма почтенного возраста. Удивительная бедность для человека, который мог бы, пару раз взмахнув расческой, заполучить себе в рабство весь город. Она открыла дверцу шкафа, но тут же обернулась на звук щелкнувшего дверного замка. Дверь хлопнула, в коридоре что-то звякнуло, в комнату ввалился Глеб и прислонился к косяку, старательно глядя в пол.

   – Ну, Глеб, – неодобрительно сказала Шталь, – я ж тебе говорила, что ты переутомился. Пошли дальше кофе пить.

   Он кивнул и, чуть попятившись, пропустил ее вперед. Эша плюхнулась на табуретку, Глеб коротко глянул на нее, подхватил со стола чашки и через полминуты поставил их, исходящие паром, обратно на столешницу. Сел и, поглядывая по сторонам, принялся жеманно болтать ложечкой в чашке.

   – Насколько я понимаю, спрашивать тебя еще что-то бесполезно, – вскоре констатировала Эша, внимательно за ним наблюдая. – Кстати, забери свою зажигалку – есть у меня нехорошая привычка их прикарманивать.

   Шталь бросила ему зажигалку, одновременно вставая, Глеб машинально вскинул руку и поймал ее. Дружелюбно улыбнулся, но его улыбка тотчас же начала стремительно увядать, преображаться в гримасу досады – как у человека, который сию секунду осознал, что что-то сделал неправильно.

   – Ты кто такой? – сипло осведомилась Эша, делая шажок назад, и Глеб тоже встал, глядя удивленно и даже оскорбленно.

   – Ты чего? Это же я.

   – Всегда хороший ответ. А какое имя у твоего "я"? Потому что ты не Глеб.

   – А кто же я, интересно? – скептически спросил он.

   – Не знаю, только Глеб в жизни бы ничего не поймал. И кофе бы не сделал, не расплескав... Где Глеб, что ты с ним сделал?! – ее голос сорвался на писк.

   – Знаешь, – невероятно бережно произнес стоящий напротив, – кажется, это у тебя паранойя.

   Сейчас бы развернуться и сбежать, но надо же припечатать противника, чтобы ощутить восхищение собственной правотой и проницательностью! Эша неоднократно думала, что обладает крайне дурацкой чертой характера, правда, эти мысли приходили к ней всегда уже после, вместе с разнообразными выражениями в собственный адрес.

   – У Глеба глаза карие. А у тебя серые! – торжествующе сообщила она. – И одно ухо больше другого! Плохая работа... Говорящий!

   Человек, моргнув, машинально схватил себя за правое ухо, которое действительно значительно разнилось с левым, после чего с искренним чувством сказал:

   – Ох ты черт!

   И едва отзвучало последнее слово, аккуратно уложенные на полу плитки коричневого линолеума вдруг с хлопком вздыбились перед его ногами, встав торчком, одна за одной, словно переворачивающиеся диковинные костяшки домино, и из-под них полетела пыль. Одна из табуреток отъехала в сторону, точно уступая, Шталь с визгом отпрыгнула от вставшей на дыбы прямо перед ее босыми пальцами плитки и, развернувшись, ринулась вон из кухни. Кухонная дверь успела коварно хлопнуть ее по спине, отчего Эша, потеряв равновесие, полетела кувырком, в коридоре ее подхватила другая дверь, словно ракетка опытного теннисиста – мячик, отвесила ей еще один удар и вбросила в комнату. Эша в наклонном положении понеслась к дальней стене, зацепилась ногой за палас, на котором за время ее отсутствия неизвестно откуда появилась гигантская складка, и встретилась с диваном, на который и шлепнулась, ощутимо приложившись носом. Спинка дивана скрипнула и предприняла попытку сложиться, но Эша успела упереться в нее ногой, оттолкнулась и скатилась на пол, на этот раз стукнувшись коленом. В голове у нее плескались десятки "голосов" и десятки ощущений, и все они были крайне враждебными – только один, с трудом пробивавшийся, был истеричным и испуганным. Вначале Эша подумала, что это ее собственный голос, но потом осознала, что это реагирует на происходящее ее талисман. Хризолит ощущался сгустком ужаса, ощущался как человек, которого собираются окунуть в чан с кипящим маслом.