Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 68 страниц)

   – Мне тоже нужно кое-куда зайти, – сообщил Владимир, – проверить данные по переселениям. За последний месяц Шаю покинуло около пятнадцати процентов населения, а это огромная цифра. Наши пообщались с довольно большим количеством переселенцев, но те отказываются отвечать на какие-либо вопросы. Недовольными или напуганными они не выглядели. В конторе я, между делом, ничего об этом не узнал, да и не удивительно – не может же Ейщаров контролировать и такие вопросы? Но столь резкий и мощный отток жителей – это очень странно. Город в последнее время стал весьма перспективен... Может, какие-то серьезные экологические проблемы? Надо выяснить.

   – Заодно выясни и про приток жителей, – посоветовал Максим Егорович, с удовольствием входя наконец под прохладную сень рябинового парка. – Точных и проверенных данных у нас пока нет, но известно, что очень многие не только уезжают из Шаи, но и переезжают в нее, причем все они – дальние и близкие родственники остающихся в Шае.

   – У меня таких сведений нет, – обиженно сказал Владимир.

   – Вот и проверь. А я пока наведаюсь на их... хм-м... объекты, – Куваев остановился. – Только съезжу в гостиницу переодеться. Проклятый кофе! Кстати, головы у всех прояснились?

   – Вполне, – Байер слабо кивнул. – Во всяком случае, я уже десять минут никакой ерунды не вижу... Может, они наполнили здание каким-нибудь газом, а у самих противоядие? Чтоб мы перепугались, все свернули и отчалили. Мне вот интересно, кто доложил о нашем приезде? Мы ведь отдельно от охраны ехали, тихо-мирно – не полное инкогнито, конечно, но и не афишировали. А Медынский со свитой нас чуть ли не на границе встречал хлебом-солью – мол, здравствуйте, уважаемая комиссия, что так давно не были?! – Игорь потер висок, вспомнив вчерашний прием.

   – Официально нас трудно назвать комиссией, – пробормотал Маленко, – но черт возьми... Второй вариант...

   – Не мы это решаем! – отрезал Куваев. – К тому же, я против второго варианта.

   – Я тоже, – сказала Алла, рассеянно нюхая розочку. – Не вижу никакой необходимости. Кстати, кто-нибудь знает, где здесь улица Чехова?

   – Да мы еще толком и ничего не нашли! – вскипел Владимир. – Игорь!

   – Если и желаете второй вариант, осуществляйте его без меня, – протянул Байер. – Я прямой приказ получал только насчет изысканий, да мне и их уже осуществлять не очень охота. Там взвод психиатров нужен, а не мы. Хорошо-то как в теньке. Сейчас бы пива.

   – М-да, – подвел итоги Максим Егорович. – Игорь Михайлович, думаю, по возвращении вас ожидает серьезный разговор с непосредственным руководством. Ладно, я пойду на объекты.

   – А я пойду в управление, – сказала Алла.

   – Пойду уточню данные, – сказал Владимир.

   – А я пойду погуляю, – сказал Байер.

  * * *

   Просыпаться было неохота, да незачем. С задания сняли, голова болела, к тому же, несмотря на вечернюю пору, было еще очень жарко, гостиничный кондиционер помогал не очень, и, возможно, если и следовало проснуться, то лишь для того, чтобы перебраться спать в ванну. Эша передвинулась, забросив руку за голову и ощущая стойкий запах собственного перегара. Странно, откуда такая концентрация? К тому же она пила только вино, а в перегаре явно присутствуют и коньячные, и даже пивные оттенки. Обонятельные галлюцинации. Алкоголь, переутомление и слишком много новых впечатлений в короткий промежуток времени. Не удивительно, что ей снятся безлюдные электрички и злые безликие тетеньки, хватающие за горло.

   Потом Эша ощутила свой хризолит. Камень ощущался не просто встревоженным, он ощущался заходящимся в крике, от этого голова разболелась еще больше, и Шталь раздраженно прижала его ладонью, хотя, разумеется, заглушить хранителя благоразумия таким образом было невозможно. Хранитель благоразумия требовал от Эши немедленного вскакивания с кровати, и сама даже мысль об этом вызывала у Шталь тошноту. Вино на жаре – опасная штука.

   – Кхе-кхе! – искательно сказали рядом. Эша резко села на кровати, от этого движения Бонни, успевшая устроиться у нее на животе, полетела кувырком, и в голове у Эши тоже все полетело кувырком.

   – Здрассьте, – осторожно произнес человек бедный, бесценно блеснув золотыми зубами, дохнул всеми видами алкоголя и чуть передвинулся, задев при этом авоську с разнокалиберными пустыми бутылками. Судя по его виду и степени заполненности номера перегаром, он сидел здесь уже достаточно давно, созерцая Шталь, которая, вернувшись из "Аваллона", свалилась на кровать в совершенном беспорядке. Развернувшись, Эша схватила стоявшую на тумбочке лампу и грозно замахнулась, отчего штепсель лампы с щелчком выскочил из розетки, а саму Эшу сильно повело назад и влево.

   – Ты что тут делаешь?! – зло вопросила Эша, свободной рукой приводя в порядок одежду. – А ну отвечай, а то сейчас как звездану!..

   – Так это... жду я, – сообщил мужичок, испуганно втягивая голову в плечи. – Я ж по делу пришел. Тут прошел, там прошел... глядь, незаперто, я и зашел по делу, а вы чего это сразу лампой человека бедного? Вы бы это, – он кивнул на Бонни, зловеще вышагивавшую по скомканной простыне, – тварюку свою прибрали. Нервы у меня от таких.

   – За тварюку я тебе отдельно звездану! А ну пошел вон или охрану вызову!

   Хороша гостиница – местная алкашня шляется взад-вперед, как на рынке! Без разрешения заходит в номера добропорядочных граждан! Ох, она сейчас устроит персоналу! Эша Шталь страшна в гневе! Особенно с похмелья!

   – Это, это, какая охрана, зачем охрана?! – взволновался Катюшин родитель. – Я ж не с гнусностями какими, я ж по делу – серьезному делу. Я ж вообще... думал сразу поговорить, как вы... того оттуда. А потом гляжу – как-то вы не очень в кондиции. Ну, я обождал, а потом... только вот пока ждал... теперь и сам не очень в кондиции, – он кивнул на авоську с таким видом, будто непосредственно сам и употребил содержимое всех покоившихся в ней бутылок. Для того чтобы это сделать, человеку бедному нужно было либо совершить кражу этих бутылок, либо обладать, даже на самый скромный и похмельный подсчет Шталь, как минимум, сотней тысяч рублей. Но Катюшин папашка вряд ли обладал чем-то кроме пары золотых зубов, приобретя их, вероятно, в далеком прошлом.

   – Чего надо? – осведомилась Шталь чуть менее сурово, но лампу не опустила и "тварюку" не прибрала. – Говори и выкатывайся!

   – С пожилым-то человеком... – проскрипел мужичок и опасливо скосил глаза на лампу, поднявшуюся выше. – Ладно, ладно... Только это, вы ж сейчас разве что воспримете? Вам бы это, полечиться. Подобное подобным. Винишком могу, да, – он скосил один глаз в авоську. – Бордо могу предложить, Шато Альфа ля Бернар... – он произнес название со вкусом и переливами знатока. – Или вы пивком обычно?.. Пивка, извините, нет. Кокнул нечаянно.

   – Какое несчастье, – сказала Эша. – А я так на него рассчитывала. Ладно, а теперь выметайся – вместе с Шато, Альфом и Бернаром, марш-марш! Выметайтесь всей толпой!

   Только психопатов мне не хватало! А вдруг он буйный? Вдруг у него там, в авоське, топорик припрятан? Или еще чего? Сходила в ресторанчик!

   – Да вы чего?! – человек бедный ощутимо испугался. – Я же сам. Я же сдаваться пришел!

   – Сдаваться? Мы теперь играем в войнушки? Я пленных не беру.

   – Как это так?! – возмутился мужичок. – С каких это пор?! А чего ж вы мне столько времени голову морочили?!

   – Если кто и морочил тебе голову, я к этому отношения не имею. Слушай, иди отсюда, а?! – сказала Шталь почти с тоской. Человек бедный не пугал ее, но раздражал – и своим видом, и своим голосом. Ей хотелось спать. Ей хотелось хотя бы просто вновь принять горизонтальное положение.

   – Мне помощь нужна, – вкрадчиво произнес мужичок. – Неделя всего осталась, вот оно как. Потому и пришел. Я сдаюсь.

   – Ладно, капитуляция принята, – Эша сделала лампой величавый жест. – И милостивой волей главнокомандующего я дарую тебе свободу. Иди и не греши.

   – Че? – спросил человек бедный.

   – Вали отсюда, говорю, вот че!

   – А помочь?

   – Тьфу ты! – Эша с размаху поставила лампу обратно на тумбочку. – Да как я могу тебе помочь? Лишних денег у меня нет! И бутылочки этого... как его... альфа-бернара не завалялось!

   При упоминании о бутылочке Катюшин родитель просиял, точно Шталь произнесла нечто, давно и с трепетом им ожидаемое. Вскочив, он выхватил из своей авоськи бывшее вместилище помянутого вина и еще одну бутылку, в которой, судя по этикетке, некогда жил коньяк "Хайн".

   – Сейчас сделаем!

   И самым бесцеремонным образом устремился в ванную, распахнув дверь ногой. Эша, задохнувшись от возмущения, обошла кровать, по пути спихнув Бонни с подушки, и остановилась, недоуменно наблюдая, как человек бедный открывает воду и принимается наполнять пустые бутылки, всячески гримасничая и заговорщически-предвкушающе подмигивая в ее, Эшин, адрес. Судя по всему, он и впрямь был совершенно ненормальным.

   Вот так вот, Шталь. Видишь, что бывает от алкоголя? Смотри и бойся!

   Налив воды в коньячную бутылку примерно наполовину, а в винную – на треть, мужичок закрыл воду и торжественно внес бутылки обратно в комнату. Водрузил их на стол и сообщил:

   – Вот!

   – Ну да, – пробормотала Эша, примеряясь глазами к ближайшему тяжелому предмету. Мужичок придвинул стул и сел, радостно сияя зубами.

   – Погодить только надо чуток – и все. Время еще всегда разное, вообще хлопотно с ними очень, да. Зато эффект!

   – Эффект – это самое главное, – сказала Эша еще тише, бросила примеряться к тяжелым предметам и потянулась к Бонни, ибо та тоже была необычайно эффективна, но тут Катюшин родитель указующе ткнул пальцем в винную бутылку.

   – О! Начинается!

   Эша машинально, без всякого интереса проследила за пальцем. Вначале она не увидела ничего. Смотреть там было не на что – всего лишь изящная бутылка, на треть заполненная прозрачной водой. Вода слабо колыхалась и выглядела вполне обыденно... только что-то было на донышке – какой-то маленький ярко-красный шарик, тихо покачивавшийся вместе с водой. Шарик красиво поблескивал и казался каким-то очень самостоятельным, и пока Эша разглядывала его, пытаясь понять, что это такое, шарик вдруг выпустил из себя множество длинных рубиновых нитей, потянувшихся во все стороны, замельтешил ими, и, казалось, часть бутылки заполнилась некой невероятной рубиновой паутиной. Нити почти сразу же размывались, таяли, вода в бутылке сменила цвет на светло-розовый, который темнел прямо на глазах, ее густота едва ощутимо изменилась, в бутылке заиграл закат, бросив на стол дрожащий алый отсвет. Несколько секунд – и все закончилось. Бутылка мирно стояла на столе, на треть наполненная сияющей рубиновой жидкостью. Непонимающе моргнув, Эша покосилась на коньячную бутылку, в которой теперь колыхалась жидкость золотисто-коричневая.

   – Не очень аппетитно, зато красиво, да? – мужичок ласково улыбнулся коньячной бутылке, цапнул ее со столешницы и приложился к горлышку. Раздалось громкое продолжительное бульканье. Эша взяла винную бутылку и хмыкнула.

   – Милый фокус. Какой-то краситель?

   – Угощайтесь, – великодушно предложил человек бедный, на мгновение прервав бульканье. – Только это... может, закусочки организуете? И смотрите – в стакан переливать нельзя. Только из горла – уж извиняйте. По другому никак.

   Шталь пожала плечами и из чистого любопытства осторожно понюхала горлышко. Ее брови приподнялись, и впервые за вечер она не обратила внимания на всплеск головной боли, который принесло это незначительное движение. Ибо пахло вином. Не пустым вместилищем вина. Пахло настоящим живым хорошим вином. Так может пахнуть только то вино, которое... которое, черт возьми, есть в данный момент! А не было!

   Что он туда кинул, интересно? Забавное вещество. Разумеется, пробовать она не станет. С ума пока не сошла!

   С другой стороны...

   Облизнув губы, Эша глубоко вздохнула и осторожно наклонила бутылку. Рубин побежал по стеклу, добрался до горлышка и скользнул на язык прохладной пряной каплей. Эша облизнулась, отпила еще чуток и, отодвинув бутылку, озадаченно-восторженно провозгласила:

   – Отличное вино!

   – Ну... так я ж и это, – пояснил мужичок, ставя свою бутылку на стол и распространяя вокруг запах французского коньяка. – Если б не то... так я бы и... да.

   – Ничего не понимаю, – Эша задумчиво употребила еще чуток "альфа-бернара", ощущая как в голове начало появляться некое равновесие и даже подобие гармонии с окружающим летним миром. – Как ты это сделал? Что это за фокус?

   – Это не я, – пробормотал он и кивнул на бутылку, – это она.

   – Она... Она?! – Эша обвиняюще ткнула в него бутылкой и передвинулась, загораживая дверь. – Бутылки? Бокалы? Тарелки? Чашки? Ресторанная посуда?!

   – Вазы еще, – любезно подсказал человек бедный, с прищуром похлебывая из коньячной бутылки. – Иногда пепельницы... ну вообще всякие... всякая... С бочками вот не пробовал... Как-то не попадается мне бочек!.. Я вот думаю поехать в Крым, так там...

   – Говорящий с посудой?!

   – Слышу ее, да, – тот кивнул вместе с бутылкой, явно удивленный, что Эше на этот вывод потребовалось так много времени.

   – Ни с места! – приказала Шталь, ища глазами телефон, который почему-то именно сейчас не подавал признаков жизни. – Не двигаться!

   Катюшин родитель посмотрел на нее весьма сонно. Он явно не собирался пытаться двигаться. Более того, он явно не собирался куда-либо уходить в ближайшие сутки. Он выглядел довольным и расслабленным. Эша покосилась на битком-набитую авоську, и ее передернуло. Какое счастье, что у нее нет такой способности! А этот – неужели вся его жизнь, все его разговоры теперь сводятся к возможности хорошо и бесплатно надираться с утра до вечера?!

   – Так я ж сам пришел, чего мне убегать?! – сказал человек бедный. – Я ж сказал – пришел сдаваться. Шел – смотрю открыто, и тут открыто, я и зашел по делу...

   – Да, да... – Эша заставила себя поставить бутылку. – Но почему ко мне?

   – Потому что ты такая же, – мужичок прищурился еще больше. – Чуять – не чую, а только видно. Как ты смотришь на вещи, как ты с ними обращаешься. А ты с кем можешь говорить?

   – Да так... то тут, то там понемногу... Но вы... ты...

   – Ты из охотников, да? Меня и раньше гоняли, – он потер седую щетину на подбородке. – Только тех я чуял... Гоняли, потеряли... Мне бы не хотелось, чтоб меня поймали... Да вот сейчас все не так... Помощь мне нужна, да. Я знаю, ты про посуду расспрашивала.

   – Откуда, если тебя там... – Эша осеклась, и мужичок закивал.

   – Ну да, внутрь же я захожу, доча ведь там, пускают... А Ленка посуду моет-моет, моет-моет... Дениска-то, адмистратор Катькин, столько моей посуды поперевел, изверг! Боится ее, да, – Катюшин родитель самодовольно ухмыльнулся и вытащил из-за уха сигарету. – Не ценит-то чужих трудов! Ну и жалко, конечно...

   – Почему чашка блондинок не любит?! – не выдержав, брякнула Эша, потихоньку перемещаясь к двери.

   – А я знаю? – удивился мужичок. – Не любит – и все. Я, честно говоря... как-то чаще с бутылками. Сама видишь, практическая польза. Трудно, конечно. Во-первых, мало кто соглашается повторить. Во-вторых, капризные... Одну только наполовину можно наполнить, другую – на четверть. Чуть больше – так вода водой и останется. Кому-то холодная вода нравится, кому-то потеплее... И вообще мало кто соглашается повторять больше одного-двух разов. Да и я не всем по душе прихожусь. Капризные ж, говорю! И, – он доверительно подался вперед, – с водочными не получается почему-то. До сих пор ни одной не нашел!

   Эша, сочувственно кивнув, подумала, что это, наверное, не так уж и плохо, после чего осторожно защелкнула замок. Она слишком хорошо знала, что верить Говорящим нельзя. Вот взять, например, ее, Эшу Шталь. Можно ей верить? Да ни в коем случае!

   – А каким образом...

   – Они помнят, – пояснил человек бедный. – Все они помнят. С бутылками иначе, а вот прочая посуда... Она помнит все, что в ней побывало. И уж исходя из этого...

   – ...делает гадости, – закончила Эша. – Вкусовые, температурные... Почему я из твоего бокала не могла выпить? Потому что я шатенка? Или у него были замечания по фигуре?

   – Господи, да как мне все упомнить-то?! – изумился мужичок, после чего запоздало представился. – Степан Иваныч.

   – Эша Викторовна, – Шталь помахала издали.

   – Эша? – переспросил человек бедный. – Хм.

   – Сам ты "хм"! – Эша озадаченно присела на подлокотник кресла. – Значит ты, Степан Иваныч, пришел ко мне сам. Я ничего не изыскивала. Ты сам пришел. Сидишь тут и не убегаешь.

   – Ну да, – Степан Иваныч погладил коньячную бутылку указательным пальцем.

   – И ты не будешь хватать меня за горло, сажать на цепь, метать в меня ножи, бить дверцей холодильника, сбрасывать с крыши?..

   – Да не собирался... – Степан Иваныч насторожился. – А что – у вас так принято?

   – Нет, это я так – вслух рассуждаю. Непривычная ситуация. Общаюсь с Говорящим больше десяти минут, и на мне до сих пор ни одного синяка.

   – Я не Говорящий. Я Тишенко. Степан Иваныч. Так я вот чего пришел... – человек бедный покосился на кровать, и Шталь, вняв его жалобному взгляду, подошла и забрала наконец Бонни, сунув ее в террариум, где та немедленно по обычаю устроила возмущенную беготню. – Я насчет Катьки своей, вот оно как. Помирает Катька-то.

   – Господи, Степан Иваныч, это ужасно, – Эша, сев в кресло, приняла скорбно-сочувствующий вид, – но... почему вы пришли с этим ко мне? Я же не врач.

   – А она не больна, – сказал Степан Иваныч почти трезвым голосом, и золотые зубы между его раздвинувшимися губами блеснули на этот раз необычайно грустно. – Со стороны так может показаться, только не больна она. И врачи ничего не нашли. Не в болезни дело. Кто-то ее пьет.

   – Простите? – пробормотала Эша непонимающе.

   – Пьет, – повторил Степан Иваныч с самым серьезным видом. – Или ест... не знаю, как правильно. Я даже не знаю что это. Но оно не отцепляется. И уже не отцепится. Я Катьку, пока мог, по разным городам таскал, да только все хуже. Здесь год – вначале, казалось, все, отстало, так нет. А теперь – вона как, видишь? Любка-то тебе фотографию показала?

   – Если...

   – Сначала удачу съел. Счастье все выпил. У Катьки большой запас был, ему надолго хватило... Недавно за красоту взялся. Ну, как видно, красота – дело недолгое, быстро справился. Теперь у Катьки только жизнь осталась. Вот он ее и...

   – А... – Эша потерла лоб. – Послушайте...

   – Я и раньше такое видел, – Степан Иваныч заглянул в бутылку одним глазом и вздохнул. – Эта зараза к нам давно прицепилась. С жениной сестры начала. Ух, красивая баба была! За четыре года стаяла. Замужем была удачно, да и по любви, работа хорошая, сама с головой, везучая по жизни. Всего лишилась. Потом красота ушла в одночасье. А через неделю после того померла. Доктора-то так ничего и не поняли. Сказали, сердце остановилось. А почему – неизвестно.

   – В жизни бывает...

   – Так вот как Тамара-то померла, оно за Светку взялось. За жену мою, значит.

   Эша с трудом сдержала ехидную ухмылку. Степана Ивановича никак нельзя было назвать чем-то удачным и значительным. Если уж следовать его рассуждениям, так он мог бы стать только результатом чьей-то очень большой неудачи.

   – А я ведь не всегда такой был! – вызывающе заявил человек бедный, явно приметив эту ухмылку в ее глазах. – Это уж как все началось, так я и... того, и Светке жизни со мной не стало, да. А до этого все было, и любовь была, вот так.

   Ну разумеется, в собственном падении всегда проще винить какое-то левое зло.

   – А потом и красота Светкина ушла. И не возраст тут – молодая еще была. За несколько дней – раз, как стерли! А через неделю померла. Сердце остановилось.

   – Вот что я вам скажу... – решительно начала Эша.

   – Катька как раз школу заканчивала. Круглая отличница была. Паренек у нее имелся – ну, любовь, там, да и сам перспективный, да и семья хорошая. Мне бы тогда надо было хватать ее – и ходу, так думал, пусть аттестат хоть в родной школе получит... Зря, – Степан Иванович подпер голову ладонью, глядя в окно. – Ну, после-то увез ее, а поздно. Прицепилась эта тварь и до Катьки. Ничего у ней с тех пор не ладилось – и ведь не глупая, и мозги, и внешность, а все равно. Ни поступить никуда, ни работу найти нормальную – ничего. Встретила сволочугу одного, замуж за него выскочила – всего пять месяцев и прожили. Бил он ее, да. После сбежал. Сын родился... ну так тебе уж Любка говорила. Ну, а дальше...

   – Если уж делать выводы, так это... хм-м, оно, как это вы говорите, пьет?.. ну, не только ее, но и всех ее родственников. Сыну-то тоже плохо. И тебе... – Эша пожала плечами. Никакого оно конечно нет. Жизнь так сложилась. Всякое бывает. Черная полоса, удача отвернулась... хм-м. И мать, и тетка, ну так что ж... Судьба. Что ж она сделает – с Катькиной судьбой договорится, что ли? Она и со своей разобраться не может. Ее судьба только и делает, что с Говорящими ее сводит – и на том спасибо. Конечно, немного странно, что три женщины подряд... если, конечно, Степан Иваныч не заливает. И та мадонна с Любкиной фотографии – невероятно, чтоб за неделю человек мог так измениться!

   – Оно везде за нами ездит, – человек бедный залпом допил остатки коньяка. – Что делать – не знаю. Неделя осталась, вот оно как. Допьет оно Катьку! Вот же ж тварь!

   – Вы так говорите, будто это вампир какой-то, – встав, Эша вновь схватила бутылку (пазар!) и присела на край кровати. Степан Иваныч пожал плечами.

   – Очень может быть. А может, ведьма какая. Или еще... ой, да мало ли этой нечисти! Главное ж, что не могу я эту подлюку вычислить! Ты ж думаешь, для чего я столько посуды... ищу я, вот что... Только все время не то получается! А оно где-то рядом крутится – и пьет, пьет...

   – Степан Иваныч, ну какая еще нечисть? – Эша устало отхлебнула из бутылки. – Ладно, там, ясновидящие, колдуньи всякие – видала, но какая нечисть? Вампиры... ну о чем вы? Катю нужно хорошему врачу показать, она наверняка больна, а нечисти не существует.

   Человек бедный с грохотом поставил бутылку и внезапно очень серьезно сказал:

   – Но ведь ты же существуешь?

   – При чем тут я? Я ж не нечисть.

   – Не о том речь. Ты же существуешь? И я? Почему ты думаешь, что их нет?

   – Ну... – Эша пожала плечами. В последнее время это как-то не приходило ей в голову. Она уже научилась разделять население на обычных и Говорящих и не задумывалась над возможностью существования каких-либо других странных созданий. Говорящие существуют – это вполне очевидно. Это факт.

   Вы чужие здесь. То, что вы умеете, противоестественно. Вы принесли сюда силы и законы какого-то другого мира, и используя их, можете разрушить наш. Здесь и так хватает и тьмы, и бед.

   Да-да, что-то давно мы не вспоминали грозную госпожу Варвару! Только...

   Если существуют Говорящие, считающие себя здесь отчаянно чужими...

   А Говорящие уже сами по себе нонсенс.

   То почему бы не быть кому-то из местных?

   Это было бы вполне логично, между прочим.

   Да нет, нет, то все – страшные сказки, легенды, мифы, выдумки... Потому что...

   Потому что так не бывает? А хризолит, который ты слышишь, и прочие вещи – не все, но частенько кого-то слышишь и иногда даже с ним договариваешься, и все, что происходило до сих пор – так разве бывает?!

   Да, бывает. И называется – шизофрения.

   Ах, ну да, шизофрению мы тоже что-то давно не вспоминали!

   Самое простое объяснение – Степан Иваныч – спившийся и поехавший умом Говорящий. Увы, и так бывает. А Катя – больна. Увы, и так тоже бывает. Судьба.

   – Ну, так чего? – прервал ее сумбурные размышления человек бедный. – Поможешь?

   – Я не понимаю, какой помощи ты от меня ждешь? Даже если б я поверила, что что-то... Даже не зная, как оно выглядит...

   – Ну, я думаю, выглядит оно вполне по-человечески, – заверил Степан Иваныч. – Думаю, все они до поры, до времени выглядят по-человечески. Иначе как им выжить-то тут? Ездит за нами всюду, только рожу меняет. Может, из человека в человека скачет... я ж не знаю. Но оно где-то рядом.

   – Степан Иваныч, я не специализируюсь на демонах. И на вампирах тоже. Я и в Говорящих-то не большой специалист. Я, между прочим, и посуду вашу не слышу!

   – Двое всяко больше смогут, чем один, – уперся человек бедный. – Хоть попробовать. Либо кто из работников, либо клиенты постоянные. Я на эту крысу грешу, с мужем которой Катька связалась. Неспроста все это! Как она появилась, так и...

   – Начался третий этап, – Эша кивнула, допивая вино. – Ой, ну если думаешь, что она вампир, накорми ее чесноком. А если еще кто... ну тогда посоли ее. Я в кино видела – очень действенно. Посолить, сжечь, проткнуть серебром и осиновым колом. И освятить. Лучше все одновременно.

   – А я не думаю, что это особо подействует! – буркнул собеседник. – Я думаю, они сами все это и напридумывали.

   – Тогда, Иваныч, что ты предлагаешь? Создать противовампирскую рюмку? Антиведьминскую тарелку? Святую сковородку?

   – Не знаю. Мне б увидеть эту тварюку. Может, и этого достаточно будет. Мне бы – лишь бы она отстала. Хорошо бы, конечно, удавить, но главное – лишь бы от Катьки отстала. Я ж чего с посудой – думал, ну хоть что-то укажет, так нет...

   – Хм-м, – Эша, задумавшись, подперла подбородок бутылкой. – Честно говоря... – она заглянула в бутылку. – Откровенно говоря... Если Георгич узнает... Хотя, и черт с ним!.. В любом случае... Здесь надо очень хорошо подумать!

   Степан Иванович, чуть просветлев лицом, приглашающе повел рукой на авоську со своим стеклянным разговоренным богатством.

   – Выбирай!

  * * *

   – М-да, господа, я, конечно, просил вас вести себя естественно, но не думал, что вы будете вести себя настолько естественно, – Ейщаров с усмешкой окинул взглядом вернувшихся в прежнем составе сотрудников.

   – Я ничего не делал! – немедленно отреагировал Сева.

   – Я тоже ничего не делал! – поддержал его Михаил.

   – Ну, вот тебе я верю, – кивнул Олег Георгиевич.

   – Я имею в виду, что я не делал ничего из того, что мне бы следовало сделать, но ты мне это делать запретил, иначе я бы, конечно, сделал – и даже больше...

   Нина Владимировна пробормотала, что не видит нужды в новой шайской электростанции, ибо гораздо дешевле и проще будет подвести все высоковольтные провода к водительскому языку. Михаил огрызнулся, Сева и рыжая Сашка гнусно захихикали, в кабинете начал подниматься гомон, и Олег Георгиевич, встав, подошел к открытому окну, за которым расправляло крылья прекрасное, безоблачное июльское утро. По площадке сонно бродил местный офисный кот, рябины мирно шелестели, а на крылечке, на первой ступеньке сидел небритый человек в пыльном костюме и задумчиво смотрел вдаль. В руке у человека была незажженная сигарета, и рука эта слегка подрагивала. Изредка человек жалобно озирался, точно экскурсант, отбившийся от экскурсии в чужой стране.

   – И давно он тут сидит? – спросил Ейщаров. Подошедший Михаил бросил взгляд через подоконник и кивнул.

   – Час как вернулся. На зеркало ходил смотреть, по этажам побродил, все высматривал чего-то. Теперь вот, сидит. В гостинице не ночевал, всю ночь по городу шатался. Чуток подремал на скамейке на набережной. Повезло, что его не обобрали.

   – Где остальные наши проверяющие? И их охрана?

   – Орлова в Цветаевском, с ранья там бродит. Толстячок все чего-то бегает, сверяет, деловой, в управе уже с утра был, – Михаил поморщился – Владимир Васильевич явно не пришелся ему по вкусу. – А Максим Егорович, ну, глава их... он... В общем, он уехал.

   – Совсем? – спокойно осведомился Ейщаров, глядя на одинокую фигуру на ступеньках. – И не зашедши проститься?

   – Ну да. В шесть утра сдернул из гостиницы и охрану с собой забрал. Своих даже не предупредил никого. Мчался, как заяц, меня чуть не сшиб, когда я из туалета шел обратно в засаду, – Михаил раздраженно блеснул глазами. – Даже не извинился, гад такой! И чего к нам с проверками все такие невежливые приезжают? Я вон вчера разбирался с немецким мечом, который из Липецка привезли, так этот Маленко завалил вообще без стука и давай мне сразу с порога, что он, мол, лицо для спецпоручений! А я, между прочим, голый был! Наполовину, правда, но это же тоже важно...

   – Почему Куваев уехал? – невозмутимо перебил его Ейщаров. – Кто-то повел себя особенно естественно?

   – Да ничего такого, – подал голос Марат, потирая свой восточный нос. – Он до вечера по новостройкам ездил, потом, кажется, у него с машиной что-то слегка случилось. А еще он в номер к Байеру заходил. Байера там, конечно, не было, а вот... И его собственный номер засыпан какими-то дикими рисунками. Уй, жуткие рожи! Ну, он наверное просто устал. Выпустили его нормально. Кстати, зараженных среди комиссионеров нет.

   – Ну, это я уже и сам знаю, – Ейщаров повернулся. – А Орлова, значит, в номер к Байеру не заходила?

   – Нет, – Сашка замотала рыжей головой. – Но мы все сделали, как вы сказали. Маленькое взяли, Светкину пудреницу, и ей подсунули. Она вот после этого от очередной рюмашки и отказалась. А зачем Марат Константиныч столько зеркал поперепортил?

   – Я не... – возмутился восточный человек. – Стоп, а что такое? Олег Георгиевич, а что происходит?

   В этот момент телефон Михаила зазвонил и тот, прижав трубку к уху, внезапно стал очень серьезен, бросил взгляд на Ейщарова и, кивнув ему, вылетел из кабинета. Следом за ним выскочили еще четыре человека. Олег Георгиевич тоже двинулся было к выходу, и прочие громко возмутились:

   – Нет, подождите, так что не так с этой комиссией? Они киллеры или как?

   – Так, по совместительству, – весело сказал Ейщаров, остановившись в дверях. – А что не так... Они по разному поводу приехали. Трое приехали со стандартной "проверкой" и предложением "давайте делиться". Четвертый приехал осмотреться. Деньги его мало интересуют, у него территориально-гастрономические интересы. И мы только что получили подтверждение.

   – Не понял, чего-кто?

   – Марат, по какому принципу работает то твое гостиничное зеркало? – спросил Олег Георгиевич с легким нетерпением. Восточный человек пожал плечами.

   – Ну как... Оно людей не отражает.

   – А кто вчера подслушивал разговор комиссии в коридоре?

   Немедленно поднялся лес рук, и Ейщаров хмыкнул.

   – Вот, собственно, и вся история.

   – Подождите, – ошеломленно проговорил Марат, – но ведь он мог просто соврать, чтобы Байера успокоить, он мог просто не признаться...

   – Он не врал. Он не мог врать о том, чего не знает. Он отразился в том гостиничном зеркале, и, пока ходил по нашему зданию, в отличие от других, того же Байера, ни в едином зеркале не видел ничего странного, хотя смотрелся в них не раз. Я вчера глаз с него не спускал, – Олег Георгиевич улыбнулся. – Твои зеркала здесь, Марат, тоже ведь на людей рассчитаны.