Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 68 страниц)

   – Это тоже работа, – Ейщаров обернулся навстречу подходящему Михаилу, который нес подмышкой весело сучащего ногами Колю-первого, изрядно перепачканного в шоколаде. – Ну что, все в порядке?

   – Да, можно уезжать, – смешливый шофер приветственно подмигнул Эше и чуть встряхнул малыша. – А куда девать сие дите? Оно обслюнявило мне весь пиджак!

   – Проверим, а потом, вероятно, отвезем родителям, – Олег Георгиевич удрученно потер затылок. – Я с ними поговорю.

   – Они повесятся растить его заново, – заметил Сева, и Михаил немедленно фыркнул. – Впрочем, может на этот раз из него вырастет что-нибудь получше.

   – Будем надеяться, – Ейщаров взглянул на часы, отчего и Сева, и Эша невольно вздрогнули. – Сева, не возражаешь, если мы с тобой на минутку отойдем? Я хочу тебе кое-что предложить. Конечно, я бы и твою подругу пригласил, но предложение касается только тебя, да и собеседник из нее сейчас плохой. Как нога, Эша? Если хотите, мы найдем для вас врача...

   – Идите к...

   – Вы сегодня однообразны, – он усмехнулся и, легко, вежливо тронув Севу за плечо, кивнул головой на причал. Шталь мрачно пронаблюдала, как они отошли, потом отвернулась, пытаясь понять, что же это могла быть за вещь, и когда же все началось на самом деле? Нет, Ейщаров наверняка соврал! И вообще все это совершенно невозможно. Куда проще думать, что у нее шизофрения или постоянная белая горячка. Михаил сгрузил свою ношу в машину, угостил Эшу сигаретой и принялся болтать о каких-то пустяках. Она рассеянно кивала, слушая вполуха, ощупывая в сумке вновь обретенный телефон и поглядывая на две фигуры на причале. В свое время Ейщаров ей, недоверчивой, запудрил мозги за пару часов, Севу же он скрутит в два счета.

   И в самом деле, когда оба вновь вернулись к машине, Сева выглядел совершенно иначе, он прямо-таки сиял, а в его глазах поблескивало нечто растерянное и в то же время затаенно-хитрое. Губы нетерпеливо подрагивали, и в этом подрагивании угадывалась с трудом сдерживаемая улыбка.

   – Что с твоим лицом? – угрюмо спросила Шталь. – У тебя такой вид, будто ты узнал шестьдесят восемь государственных тайн.

   – Ну... в общем... – Сева потупился. – Эша, я... вот.

   – Ты едешь в Шаю, – констатировала Эша. – И что же он тебе пообещал?

   – Жизнь, – Сева решительно вздернул подбородок. – Нормальную жизнь. Я буду учиться... у меня будет своя квартира... Инна сможет приехать ко мне. Она собиралась в медучилище, так оно есть и у вас в Шае. И еще он... берет меня на работу. За хорошие деньги. Эша, мне это нужно. Ездить с тобой было очень здорово, правда, но я... действительно для тебя обуза. И ты была права – мне трудно жить в дороге.

   – И ты ему веришь?!

   – Да, – едва слышно ответил Сева и тут же повторил – уже громче и тверже. – Да, точно верю.

   – Сева, Ейщаров – не благодетель, если ты так решил, – она покосилась на Олега Георгиевича, стоявшего в стороне с совершенно равнодушным видом. – Он обычный торговец, просто сейчас речь не о глине, сахаре или, там, крупной партии шлепанец, а о Говорящих с табуретками, холодильниками и прочим. Это тоже товар. Это тоже можно продать. И он станет прикладывать все усилия, чтобы товар был как можно лучше. Он...

   – Эша, у меня есть основания ему верить, – Сева снова опустил глаза долу. – Это очень серьезные основания, но он просил меня пока тебе не говорить. Не обижайся.

   – Я не обидчивая, – Эша отвернулась, втаптывая окурок в траву.

   – Я буду тебе звонить! – жалобно сказал Сева. – Я знаю твой телефон! Эша, я... – он качнулся вперед и обхватил ее за шею здоровой рукой, уткнувшись лбом ей в плечо. Шталь машинально обняла его, потом ошеломленно пробормотала:

   – Эй, ты чего? Прекрати сейчас же!

   – Ты мой друг! – заявил Сева севшим голосом, поднимая голову. – И так оно и останется! В любом случае!

   Резко повернувшись, он заковылял к одной из машин, и стоявший рядом Михаил услужливо открыл ему дверцу. При этом он пристально взглянул на Эшу, и на его лице ей почудилось какое-то странное удивление, но оно тут же сменилось прежним простовато-смешливым выражением. Ейщаров подошел ближе, и Шталь процедила, не глядя на него.

   – Я буду проверять. И если я узнаю...

   – Угроза принята к сведению, – заверил Олег Георгиевич. – Но с ним действительно все будет в порядке. Вот, я тут прихватил для вас небольшие деньжата.

   Ладонь Эши проворно мелькнула в воздухе, и пачечка купюр мгновенно исчезла из его руки. Шталь щелкнула замком сумочки и ласково ей улыбнулась.

   – И, кстати, вот ваши часы, – он протянул ей ее золотистые часики, и Эша отпрянула, словно Ейщаров вознамерился вручить ей тарантула. Олег Георгиевич понимающе кивнул и спрятал часы в карман. – Хорошо, что вы их не разбили. Иначе другие вам бы никогда не поверили.

   – А как же мои друзья по цепям? Они теперь немало знают.

   – Не беспокойтесь, мы все уладили.

   – Вы их закопали на заднем дворике или там, среди избушек?

   – Фильмов насмотрелись, Эша, – он усмехнулся. – Нет, с ними все хорошо, и скоро они отправятся по домам... за исключением хозяина гостиницы. Боюсь, ему суждено отправиться совсем в другое заведение, его психика, мягко говоря, нестабильна. Кстати, та пара, которая проспала все представление, только что проснулась. С ними все в порядке, спрашивают, когда будет фейерверк... Счастливые люди, – Ейщаров одарил Шталь еще одной улыбкой. – Что ж, Эша, а теперь вам следует покинуть город – и как можно быстрее. Вы справитесь... с такой ногой?

   – Да, – буркнула Шталь, которой и самой теперь хотелось покинуть город как можно быстрее. – Насколько я понимаю, если и есть здесь другие зараженные, вы их уже найдете без меня. Но... Олег Георгиевич, как можно заразиться магией?! Это же не вирус!

   – Откуда вам знать? – теперь он перестал улыбаться. – Магия бывает всякая... Впрочем, мы пока ничего не выяснили. Что ж, до свидания. Позже я вам позвоню.

   – Покатайте его на лодке.

   – Что? – удивленно спросил Ейщаров.

   – Севу. Покатайте его на лодке или на катере. Он очень хотел, – Эша сердито дернула губами. – Я ему обещала... вам ведь не сложно?

   Ейщаров несколько секунд задумчиво смотрел на нее, потом в его глазах заплясали знакомые мальчишеские смешинки, и он чуть наклонил голову.

   – Конечно. Извините, нам пора, Эша. Кстати, вот ваша цепь.

   Шталь повернулась – рядом стоял хмурый молодой человек и держал на руках свернутую цепь так бережно, словно она была бесценной. Эша молча кивнула Ейщарову, повернулась и в сопровождении цепеносца пошла к своему домику, возле которого ее ждала "фабия". Остановившись около машины, она попросила молодого человека положить цепь на землю, тот незамедлительно выполнил указание и отбыл. Эша похлопала машину по блестящему синему крылу.

   – Привет, моя девочка, – она машинально нажала на ручку дверцы, та поддалась, и дверца мягко отворилась, чем Шталь была весьма озадачена. – Секундочку, разве я тебя не запирала?

   "Фабия" молча поблескивала в утреннем свете. Эша пожала плечами, загрузила цепь в багажник и с удовольствием забралась в машину. Положила на приборную доску очнувшийся хризолит, который беспрерывно причитал по поводу случившегося, потом присоединила к нему кольцо Юли. От аметиста исходило отчетливое негодование. Что ж, такой правдивый камешек, с готовностью заложивший свою хозяйку, может оказаться весьма полезен. Эша захлопнула дверцу, еще раз осмотрела камни, потом, повернувшись, глянула на теннисный мячик, сиротливо лежавший на заднем сиденье. Быстро проверила деньги, нашлепнула на голову кепку и пробормотала:

   – Что ж, любезные мои вещи, пора сматываться! Только где же, интересно, я сейчас найду солнечный луг со смирной коровой?

   Машины Ейщарова уже исчезли. Эша провела "фабию" через распахнутые ворота и, помедлив на развилке, повернула машину на запад. Не то, чтобы ей так уж нужно было на запад, но... почему бы и нет? Судьба? Нет, Олег Георгиевич, не при чем тут судьба, это всего лишь причуды Эши Шталь, а причуды Эши Шталь – это очень серьезные основания! Беспокоило сейчас только то, что ее пострадавшая нога не сможет долго усердно нажимать на педаль газа

   Но, как вскоре выяснилось, беспокоиться было не о чем.

   На педаль газа вовсе не нужно было усердно нажимать.

   А удивляться, право, уже надоело.

  * * *

   Ейщаров вышел из дверей больницы и, остановившись неподалеку от машины, закурил, глядя на далекие купола Успенского собора, одетые рассветным солнечным огнем. Михаил немедленно высунулся из окна машины с сигаретой в зубах и нетерпеливо спросил:

   – Ну что?! Ты договорился?! Вызывать машину?

   – Нет, – Олег Георгиевич прищурился. – Похоже, сегодня будет тепло.

   – Почему не надо?

   – Дмитрий Фиалко умер два часа назад. Повторный инфаркт.

   – Вот черт! – упавшим голосом сказал Михаил, выплюнул сигарету и некоторое время сидел молча. – Ладно, значит о его контактах мы ничего узнать не сможем.

   – Нет, – Ейщаров повернулся и пристально посмотрел на больничные окна, потом протянул Михаилу фотографию. Тот взглянул на нее и покачал головой.

   – Совсем не помню... Слушай, причина смерти ведь естественная?

   – Абсолютно. Неестественным было как раз то, что он протянул так долго, впрочем, нам ведь известно, почему.

   – Тогда чего у тебя такой вид?

   – Его часы пропали, – Ейщаров смял сигарету и уронил ее. – Маленькие часы-будильник, которые она держала для него на тумбочке. Медсестра была удивлена этим даже несмотря на обстоятельства. Фиалко всегда особое внимание уделяла этим часам. Так что, Миша, сейчас возьмешь остальных и проверишь больницу и все вокруг нее, пока я займусь людьми. Ночных посещений здесь нет. Часы могли куда-то завалиться, их мог стянуть кто-нибудь из пациентов, кто-то из персонала мог машинально сунуть в карман – всякое бывает, но если часы покинули пределы этого места, я хочу точно это знать.

   – Искать здесь крохотные часы?! – вспылил Михаил, уныло озирая громаду старого больничного здания и вереницу мусорных баков неподалеку. – А руки Венеры Милосской тебе не поискать заодно?!

   – Что? – спросил Олег Георгиевич совершенно равнодушно.

   – Я просто выразил свое негодование, – сообщил шофер, поспешно покидая машину и потирая руки. – Итак, за дело... Слушай, но ты ведь не думаешь, что это кто-то из...

   – Ничего я сейчас не думаю, – ответил Ейщаров, закуривая новую сигарету. – Теперь займись делом и не надоедай мне.

   – А тебе известно, что крепостное право отменили еще в 1861 году?

   – Нет, – сказал Олег Георгиевич.

VI
СРЕДСТВО ОТ АНТИПАТИИ

   Телефон зазвонил именно в тот момент, когда Эша, прикусив от напряжения нижнюю губу, перебиралась на ветку, казавшуюся наиболее толстой и наименее хрупкой. Она перекинула через нее ногу, на мгновение оторвав одну руку от бугристого ствола, и тут ее полураскрытая сумочка оглушительно исполнила зловещее вступление к орффовской «О fortuna», которой она обозначила ейщаровские звонки. От неожиданности Шталь дернулась, что-то хрустнуло, и она судорожно вцепилась в ствол, на секунду закаменев. Потом, прилипнув к дереву всем телом и сипло ругаясь, нашарила сумочку, вытащила телефон и задушено сказала в него:

   – Вы не могли бы позвонить попозже? Я сейчас немного занята.

   – Надеюсь, вы заняты работой? – осведомилась трубка. – У вас странный голос. И что это там за звуки? Что вы делаете?

   – Сижу на дереве.

   – Высоко? – деловито спросил Олег Георгиевич.

   – Э-э... – Шталь скосила глаза вниз, – вообще-то, наверное, мне стоит залезть повыше. Знаете, сейчас я так и сделаю... но эти тополя, оказывается, такие хрупкие! Но я успела добежать только до тополя. Жаль, вон там, кажется, растет ясень, он выглядит более надежным. С другой стороны, мне повезло, потому что если б я спускалась от стены вон оттуда, то мне пришлось бы залезть на елку, а это еще хуже...

   – Ваше дерево находится посреди собачьей выставки? – поинтересовался Ейщаров с бесконечным терпением в голосе. – Почему стоит такой лай?

   – Собаки взбесились! – взвизгнула Эша. – Думаете, я залезла на дерево, чтобы полюбоваться окрестностями?! Я залезла на него из-за инстинкта самосохранения! Собаки совершенно взбесились!

   – Все?

   – По крайней мере те, которых я вижу! А вижу я их довольно много!.. Вы издеваетесь, Олег Георгиевич?! – запоздало вспылила она. – Либо приедьте и снимите меня отсюда, либо перестаньте со мной говорить!

   – А вы где?

   – Как будто вы не знаете! Вы же...

   – У меня полно дел и кроме Говорящих, – невежливо перебил ее Ейщаров. – Кроме того, постоянная слежка за вами может испортить ваши...

   – Беседы с судьбой?! – в свою очередь перебила его Шталь. – Вы опять про эту чушь?! Позвоните куда-нибудь или пришлите сюда взвод! Между прочим, на соседних деревьях тоже сидят люди! И они так же недовольны, как и я!

   – Я вынужден повторить вопрос.

   – Я в Новгороде! – рявкнула Эша в трубку, почти вплотную прижав ее ко рту. – В Нижнем Новгороде! На набережной, совсем рядом с Чкаловской лестницей! У вас, случайно, нет вертолета?!

   – Насколько помню, я посылал вас в Тихвин, а это в противоположной стороне, – заметила трубка. – Каким образом, направляясь в Тихвин, вы оказались на дереве в Новгороде?

   – Какое сейчас это имеет значение?! Это вышло случайно! Насколько помню я, именно случайностей вы от меня и требуете! К тому же, моя машина плохо себя... она немного сломалась, и я сдала ее в ремонт. Я гуляла по набережной! Я вообще никого не трогала! И тут прибежало двести собак... ладно, пятнадцать. Но это все равно немало! Вы знаете, сколько зубов у пятнадцати собак?!

   – Вас не укусили? – в голосе Ейщарова, наконец-то, послышалась тревога.

   – Нет. Вообще-то, они даже не пытались меня укусить. По-моему, у них прямопротивоположные намерения.

   – Поясните.

   Эша снова посмотрела вниз и встретила внимательно-восторженный взгляд пятнадцати пар блестящих собачьих глаз. Огромный и лохматый, как медведь, ньюфаундленд, колли и крошечный лхасский апсо, встав на задние лапы, отчаянно скребли ствол когтями и жалобно завывали, два пекинеса носились вокруг дерева, подпрыгивая, точно их било током, и заливались негодующим лаем, прочие же, взяв тополь в плотное кольцо, лаяли сидя, и в их голосах было нетерпение, а хвосты бешено стучали по земле. Взгляд Эши задержался на груде шерсти, из которой призывно и едва заметно блестели два глаза, набор великолепных зубов и свисал широченный розовый язык. Кажется, все это называлось бобтейлом, и пока он и ньюфаундленд являлись самыми внушительными из осаждавших, впрочем, для того, чтобы подвигнуть ее залезть на дерево, вполне хватило бы и одного развеселившегося бобтейла без поводка и хозяина. Все без исключения собаки были в ошейниках, за двумя даже волочились означенные поводки, но на другом конце этих поводков не было хозяев, и вообще поблизости не наблюдалось никаких хозяев, которые бежали бы к своим собакам, пытались бы их оттащить или, хотя бы, как-то объяснить происходящее.

   – Да чего тут пояснять?! Они чересчур любвеобильны. Знаете, когда на вас с разбегу налетает одна собака, начинает вас облизывать, прыгать вам на грудь и пытаться радостно повалить на землю, чтобы тщательней поприветствовать, это еще можно стерпеть. Но когда то же самое делает пятнадцать собак, стерпеть это невозможно! Если б я не успела забраться на дерево, меня бы зализали до смерти! Я вся в шерсти и слюнях, у меня исцарапаны ноги, порваны колготки, а мое платье...

   – И много там собак, если не считать вашего дерева? – теперь голос Ейщарова приобрел знакомую заинтересованность, которая привела Шталь в еще большее раздражение.

   – Сейчас раннее утро! – свирепо ответила она. – Поэтому собак много, а кроме меня на деревьях сидят только четверо, возможно позже их было бы больше, но было бы меньше собак, потому что их выгуливают... Интересно, а их разрешено выгуливать в этой части города?

   – Не отвлекайтесь.

   – Штук по десять возле каждого. Вам слышно, как они визжат?

   – Визг не очень похож на собачий.

   – Разумеется. Это визжат женщины, которые сидят на деревьях. Пока вы не позвонили, я делала то же самое. Любопытно, что там, ниже по склону, стоят несколько мужиков и глазеют на нас, и собаки на них совершенно не реагируют...

   – На деревьях сидят только женщины? – вкрадчиво переспросил наниматель.

   – Ну да. Вы бы видели, какие на одной шпильки! Как она умудрилась залезть так высоко и еще... – Эша осеклась. – Вы на что намекаете?! Собакам нравятся только собаки, а никак не люди! Это закон природы! Может, дело в моих духах?.. хотя я была в десятках городов, и на меня нигде не кидались собаки. Думаю, это какая-то новая разновидность бешенства.

   Трубка ненадолго задумалась, потом повелела:

   – Сфотографируйте их.

   – Вы издеваетесь?!

   – А разве похоже?

   – Вообще-то очень! – Шталь громко чихнула в телефон.

   – Будьте здоровы, – заботливо пожелал Ейщаров. – Простудились или аллергия на шерсть?

   – Я залезла на тополиху, – мрачно сообщила Эша. – У меня уже весь нос забит пухом. Тут настоящая пуховая пурга, и если я и дальше буду так чихать, то долго здесь не просижу. Кстати, вам известно, сколько на одном дереве может жить муравьев? Мне, к сожалению, теперь известно.

   – Просто сфотографируйте их – и все! – возле трубки что-то грохнуло, женский голос пронзительно закричал: "Куда?! Куда?!" – снова раздался грохот, Ейщаров раздраженно произнес: "Какого черта?!.." и отключился вместе с несвойственным их беседам звуковым фоном. Эша злобно встряхнула телефон, сук под ней зловеще треснул, и она вновь вцепилась в дерево мертвой хваткой. Бобтейл внизу встал на дыбы, упершись передними лапами в тополиный ствол, и, вожделенно глядя сквозь черно-белые лохмы, басовито сказал:

   – Ух-ух! Ввух!

   Прочие псы немедленно поддержали его неистовым лаем, и Шталь ощутила немедленное желание забраться на самую верхушку тополя. Может, собаки все еще и жаждали ее поприветствовать, но слишком уж много у них было зубов.

   – Кыш! – пискнула она. – Фу! Пошли отсюда! Сидеть! Лежать! Домой!

   Собаки внимательно выслушали ее, склонив головы набок, после чего впали в еще большее неистовство. Девушка в спортивном костюме, ухитрившаяся вскарабкаться на облюбованный Эшей ясень, тоже отчаянно упражнялась в командах, и Шталь, пытаясь сфотографировать как можно больше собак одновременно, прислушалась, потом прокричала:

   – Вы, кажется, разбираетесь в собаках?! Что с ними такое?!

   – Не знаю! – ответила та плачущим голосом. – Не разбираюсь я уже в собаках! Потому что вот это – моя собака! – она указала на английского кокер-спаниеля, который вместе с сородичами бесновался у подножия ее дерева. С тополя неподалеку от Эши закричали:

   – У вас телефон?! Вызовите милицию! В МЧС позвоните! В ветслужбу!

   – Да, да... – пробормотала Эша, отправляя фотографии. В этот момент трое из псов, пытающихся взять штурмом шталевский тополь, вдруг сорвались с места и резво понеслись в сторону лестницы. От других групп тоже откололись несколько собак и устремились следом. Эша повернула голову и увидела одинокую женскую фигуру, идущую вдоль набережной. Увидев несущихся на нее псов, фигура на какое-то время застыла, потом оглянулась и, убедившись, что является конечной точкой перемещения веселой стаи, пустилась наутек, проломилась сквозь живую изгородь и вскорости уже стремительно взбиралась на какое-то развесистое дерево, которое Эша с такого расстояния не смогла опознать.

   – Почему женщины?.. – недоуменно пробормотала она. Посмотрела на троих мужичков, которые прочно заняли наблюдательный пункт возле фонарного столба, и почти сразу же в поле ее зрения попало еще одно действующее лицо, вернее, действующая морда. Действующая морда была здоровенной дворнягой, в родословной которой присутствовало по меньшей мере шесть известных Эше пород. Дворняга деловито рысила по дорожке, опустив нос к асфальту и безмятежно помахивая хвостом. Неподалеку от обитаемых тополей она остановилась, задумчиво обозрела происходящее и двинулась дальше с совершенно равнодушным видом.

   – Странно, – сообщила самой себе Шталь. – То есть, дворняг я не интересую?

   Она снова внимательно посмотрела вниз, и оттуда на нее тоже предельно внимательно посмотрели.

   – С-с-собаки! – сказала Шталь.

  * * *

   – Какого черта?!.. – раздраженно произнес Ейщаров, когда дверь его кабинета с грохотом распахнулась, и внутрь ввалились сначала Михаил, проворно оглядевшийся по сторонам и сразу же ринувшийся в самый дальний угол, а следом за ним – Сева, грозно размахивавший бронзовой фигуркой журавля в здоровой руке. Последней прибыла секретарша и остановилась на пороге, грозно скрестив руки на груди.

   – Я им сказала, что вы заняты! – проинформировала она Олега Георгиевича. – Это все, что я успела сделать.

   – А-а!.. – раскрасневшийся Сева отыскал глазами шофера, и бронзовый журавль, схваченный за шею, взмыл в воздух на замахе. – Я проломлю тебе голову!

   – Я сказал правду! – рявкнул Михаил, опасливо наблюдая за движением журавля. Сева, состроив злобную гримасу, с неожиданным проворством кинулся вперед, и Михаил поспешно устремился в другой угол, по пути чуть не своротив книжный шкаф.

   – Между прочим, – заметил Ейщаров, развернувшись в кресле, встав и проворно ухватив за плечи проносившегося мимо Севу, – я здесь работаю. Я понимаю – вы, конечно, этого не знали, в кабинетах ведь, обычно, смотрят футбол или вяжут носки, но вот такая вот неожиданность – я здесь работаю.

   – Пусть возьмет свои слова обратно! – пропыхтел Сева, пытаясь вырваться, но Ейщаров держал крепко. – Я знаю, что я здесь на птичьих правах, но я не позволю какому-то злобному карлику...

   – У меня рост метр девяносто! – обиделся Михаил из-за прикрытия шкафа.

   – Мне нужно что-нибудь делать? – невозмутимо поинтересовалась секретарша.

   – Нет, все в порядке, Нина Владимировна, – Олег Георгиевич усадил Севу в кресло и успокаивающе похлопал его по плечу.

   – Еще не в порядке, – секретарша подошла к тяжело дышащему Севе и отняла у него статуэтку. – А вот теперь – да, – она погрозила ему журавлем. – Севочка, золотце, если уж тебе приспичило проломить кому-нибудь голову, так сделай одолжение – используй свои вещи! Это мой журавль, и он мне нравится! Вы будете еще бегать или, может, принести вам кофе?

   – Принесите мне, пожалуйста, щит и парализатор, – попросил Михаил. Нина Владимировна снисходительно покачала головой и удалилась, унося спасенного журавля. Сева тотчас же попытался выскочить из кресла, но Олег Георгиевич поймал его и водворил обратно.

   – Сева, – он наклонился, упершись ладонями в кресельные подлокотники, – ты ведь занимаешься аналитической работой, и в твои обязанности не входит беготня за Михаилом Леонидовичем с тяжелыми предметами. А сейчас рабочий день. Так что займись этим в свободное время.

   – Хорошо, – свирепо ответил Сева, – я проломлю ему голову после работы! Знаешь, что он мне сказал?!..

   – Он пьян, – пояснил Олег Георгиевич, выпрямляясь.

   – Да? – удивился Михаил. – Да я... – Ейщаров повернулся и коротко глянул на него, – то есть, да, конечно. Сегодня же четверг. А в четверг я всегда с семи...

   – Сегодня среда, – проскрежетал Сева, рыская вокруг глазами в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за оружие. – И он не пьян!

   – Точно! Ты меня подловил! – шофер удрученно покачал головой. – По средам же я, обычно, накуриваюсь. Вот почему у меня такая плохая память.

   – В любом случае, что бы он тебе не сказал, а я догадываюсь, в чей адрес были его высказывания, не бери в голову, – Ейщаров, подметив взгляд Севы, отодвинул подальше тяжелую пепельницу. – Михаил Леонидович сейчас очень много работает, у него большие психологические нагрузки...

   – Это заметно, – дерзко сказал Сева.

   – Так что Михаил Леонидович сейчас извинится...

   – Ничего подобного!.. – встрял шофер. – Впрочем, да, конечно, я извиняюсь. А теперь мне можно пойти и добить свой косяк?

   – ... и мы все вернемся к нашим делам, – спокойно закончил Ейщаров, за спиной показав Михаилу кулак. – Инна, ведь, послезавтра приезжает?

   – Да, – Сева просветлел лицом. – Она... спасибо! Ладно, я... пока пойду.

   Он выбрался из кресла, метнул в Михаила еще один свирепый взгляд и вышел из кабинета. Ейщаров, закуривая и глядя на закрывшуюся за Севой дверь, негромко произнес:

   – Ты идиот.

   – Нет, ну а что мне было делать?! – возмутился Михаил, покидая свое укрытие. – Не мог же я драться с инвалидом?! Поэтому я решил, что лучше будет убежать.

   – Ты прекрасно понимаешь, что речь не об этом! – Олег Георгиевич обернулся. – Сева здесь всего неделю, он еще даже не начал приживаться. Что ты вытворяешь?!

   – Я просто хотел поставить все на свои места. Я не могу слушать, как он постоянно...

   – Так затыкай уши! – Ейщаров обошел стол и вновь опустился в свое кресло. – Случайности потому и называются случайностями, что они случайны. Вся ее жизнь – одна большая случайность. Контролировать случайность невозможно. Она в любой момент может оказаться здесь. Да даже если она просто позвонит ему и обнаружит столь резкое изменение в их отношениях... Ты не заметил, сколь серьезно она была тогда настроена? Ты хочешь все испортить?! Много ты ему рассказал?

   – Я даже не успел толком начать! – Михаил сунул руки в карманы и принял оскорбленный вид. – Такой нервный ребенок! И совершенно невоспитанный! А ты ему потакаешь! Конечно, я понимаю, что у него непростая жизнь, но не понимаю, почему по этой причине теперь непростая жизнь должна быть и у меня? Если б он меня этой штукой...

   – Иди отсюда! – перебил его Олег Георгиевич и уткнулся в бумаги. Шофер пожал плечами и покинул кабинет, демонстративно хлопнув дверью. Ейщаров, не поднимая головы, насмешливо вздернул бровь, потом потянулся к запиликавшему телефону, и в тот же момент Михаил снова открыл дверь и притворил ее за собой – на этот раз очень аккуратно. Теперь его лицо хранило выражение привычной простоватой безмятежности.

   – Ты вернулся, – отметил Ейщаров, нажимая на клавиши. – Что на этот раз?

   – Мне было одиноко.

   – И что? Ты хочешь, чтобы я тебя обнял?

   – Ну не настолько одиноко, конечно, – Михаил фыркнул и плюхнулся в кресло напротив, но тотчас же вскочил с болезненно-возмущенным воплем и принялся растирать правую ягодицу.

   – Обязательно так кричать? – поинтересовался Олег Георгиевич, глядя на экран монитора. – Человек твоих габаритов мог бы просто сказать "ай!"

   Михаил последовал совету, приклеив к "ай" неприличную приставку, развернувшись, прощупал сиденье кресла ладонями, осторожно сел, снова вскочил, на этот раз растирая обе ягодицы, и произнес десять неприличных слов подряд так громко, что весело прыгавшие по подоконнику воробьи разом снялись и упорхнули прочь. В дверь легко постучали, и заглянула секретарша.

   – Олег Георгиевич, вы меня извините, ладно я, мне не привыкать, но Танечка из интеллигентной семьи, и слушать такие выражения...

   – Простите, я нечаянно, – свирепо сказал Михаил. – Господи, выразиться нельзя, сразу прибегают с претензиями! Вот если б я был здесь главный...

   – К счастью для окружающих, это не так, – сообщила Нина Владимировна и закрыла дверь. Михаил воздел руки к потолку и начал было страстную речь на тему полного отсутствия рабочей дисциплины, но, заметив, что Ейщаров его не слушает, вспомнил о причине своего возмущения.

   – Что случилось с моим любимым креслом? Я словно на гвозди сел! Я ведь сидел в нем час назад и ничего... – он застыл с приоткрытым ртом, потом обернулся на закрытую дверь. – Вот паршивец, а!

   – Я рад, что ты не утратил своей догадливости, – съехидничал Ейщаров. – Миш, ты пришел сюда по делу?

   – Не понимаю, чего ты так спокоен?! Он испортил одно из твоих лучших кресел, а ты...

   – Кресло в полном порядке и все так же комфортно – для всех, за исключением тебя. Теперь оно не хочет, чтоб ты в нем сидел. Ты ему не нравишься, – Ейщаров отложил бумаги. – Советую тебе поскорей помириться с Севой, потому что в офисе довольно много мебели.

   Михаил попытался было пнуть кресло, но в последний момент сдержался и только угрюмо пробурчал:

   – Такова-то благодарность человеку, который не так давно голыми руками перерыл десяток мусорных баков исключительно из уважения к тебе!

   – Сказано красиво и очень проникновенно, жаль, что это неправда, – Олег Георгиевич поманил его. – Подойди и скажи мне, что ты видишь?

   Михаил обошел стол, по пути стянув из пачки сигарету, и, остановившись рядом с креслом, взглянул на экран монитора, потом подозрительно покосился на Ейщарова.

   – Это вопрос с подвохом?

   – Пока нет.

   – В таком случае, я вижу собак. Много собак. Упитанные, ухоженные, явно домашние. Все породистые. Чего это они все под деревом столпились – кошку загнали, что ли?

   – Оцени ракурс. Ты где-нибудь видел кошку с фотоаппаратом?

   – А, ну да, – Михаил почесал затылок. – Значит, на дерево загнали Шталь, угадал? Это имеет отношение к делу?

   – На деревья загнали пятерых женщин. Как можно объяснить внезапное проявление любвеобильности у множества домашних разнопородных псов к совершенно посторонним женщинам?

   – Ну, если те долго подкармливали их тайком от хозяев...

   – Шталь в городе лишь несколько часов, она не очень любит собак и уж точно не разгуливает с котлетами в карманах...

   – Я понял твою мысль, – рука Михаила принялась за затылок с удвоенным усердием. – Может, ферамоны? Может, ей в духи чего-то плеснули? Объяснений может быть... Ты не можешь точно знать, что это наш случай! До сих пор мы не имели дела ни с кем, кто был бы способен общаться с живыми существами. О них даже слухов нет. Не думаю, что они вообще существуют.

   – Живые существа – значительная составляющая мира, – Ейщаров перещелкнул несколько фотографий. – И то, что мы никого не нашли, еще не значит, что их нет. Возможно, они слишком хорошо прячутся и знают больше остальных. У Говорящих очень остро развиты инстинкты, они опасаются друг друга, даже ничего друг о друге не зная, они видят друг в друге потенциальных врагов, и, возможно, мы теперь знаем, почему. Это началось еще до того, как они начали заражать вещи, до того, как появилось второе поколение.

   – Такая путаница из-за него, кстати, – сердито заметил Михаил, опуская руку и с интересом разглядывая фотографии. – Счастье, что их мало. При проверке их не выявишь, и вся надежда либо на их собственные проколы, либо на твою Шталь, которая с каждым своим делом становится все более разносторонней. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь... Кстати, чертовски красивый вид открывается с ее дерева. Это Чкаловская лестница? А она действительно считалась одним из самых дорогостоящих проектов СССР?