Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 68 страниц)

   – Вам удобно? – вдруг спросил он, и Шталь удивленно кивнула. – Прошу вас, пройдемте со мной, Эша. Сумочку можете оставить, с ней ничего не случится.

   Отчество ускользнуло, и Эша была совсем не против этого. Олег Георгиевич протянул ей руку, и она неохотно встала – покидать чудесное кресло отчаянно не хотелось. Чужие пальцы надежно, но деликатно сжали ее ладонь и отпустили сразу же, как Эша встала – почти отдернулись, и в этой стремительности ей почудилось нечто брезгливое. Но глаза по-прежнему смотрели с искренним дружелюбием, и Шталь решила, что ей действительно почудилось.

   – Прошу вас.

   Сделав приглашающий жест, он провел ее к дальней стене просторного кабинета, в которой была такая же тяжелая деревянная дверь, как и та, что вела в приемную. Ейщаров прикоснулся к ручке, едва слышно щелкнул замок, и дверь медленно отворилась. Немедленно зажегся свет – вероятно, автоматика, Эша не заметила, чтобы Олег Георгиевич нажимал какой-нибудь выключатель.

   Помещение, в котором они оказались, было совсем маленьким и после роскошного кабинета особенно резало глаз своей абсолютной запущенностью – голые стены, никаких окон, растрескавшийся потолок, оно походило не на комнату, а, скорее, на кладовку. Вдоль длинной стены стояли два кресла – идентичных тому, в котором сидела Эша, но другой расцветки, между ними нелепо расположился дешевенький торшер без абажура. На овальном журнальном столике лежала книга – старое, потрепанное издание детских сказок в твердом переплете, рядом с ней стояла обычная чайная чашка с отколотым краешком, возле чашки лежали катушка белых ниток с воткнутой в нее большой цыганской иглой и желтый теннисный мячик. Через спинку одного из кресел был переброшен почти новый мужской плащ серого цвета.

   – И что же это? – недоуменный взгляд Эши осторожно потрогал каждый из предметов и перескользнул на невозмутимое лицо Ейщарова. – Собрание заколдованных вещей?

   – Ну, можно и так сказать, – он кивнул. Шталь нервно одернула свой короткий пиджачок, и в ее голосе металлическими переливами зазвенела плохо скрываемая ярость.

   – Олег Георгиевич, я все поняла! Конечно, я соразмеряю всю величину пропасти между нами – вы влиятельный человек с деньгами, Шая ваша личная вотчина, я по общественному положению никто – ни средств, ни работы, но, тем не менее, я никому не позволю над собой издеваться – будь то хоть бомж, хоть английская королева! Мне жаль, что вы потратили на меня время! И мне жаль, что я потратила на вас свое! Я ухожу, до свидания!

   Резко крутанувшись на одном каблуке, она дернулась было к двери, но тут на ее предплечье сомкнулись железные пальцы, легко потянули назад и в сторону, и Эша невольно совершила разворот следом за ними, словно в па танца. Ейщаров поймал и другое ее предплечье, и она оказалась с ним лицом к лицу, с удивлением обнаружив, что по росту он, оказывается, лишь самую малость выше ее.

   – Я ожидал подобной реакции, – весело сообщил он. – И, честно говоря, думал она будет более бурной. Из газеты, куда вам, наконец-то, удалось устроиться на штатную должность, вас выгнали после того, как вы разбили пепельницу на голове у главного редактора. В дальнейшем научитесь сдерживать ваши эмоции, иначе в журналистике вам делать нечего. Кстати, пепельница хоть была с окурками?

   – А как же! – с вызовом ответила Шталь, в упор глядя в потрясающе синие глаза, которые откровенно смеялись над ней. – Я лишь жалею, что она оказалась слишком легкой!

   – Ну и глупо, – Ейщаров отпустил ее и неуловимым движением отодвинулся назад. – Я же сказал вам, Эша, с шутками мы закончили. Ну что, успокоились?

   – Я не волновалась, – Эша дернула плечами и огляделась. – И что же не так с этими вещами? Они испускают смертоносные лучи? Летают по воздуху? Наносят повреждения различной тяжести? По-моему, это самые обычные вещи.

   – К сожалению, с торшером я вам ничего доказать не могу, поскольку вы не электрик, – Олег Георгиевич сунул руки в карманы брюк и сделал несколько шагов в сторону. – Все лампочки, которые в него ввинчивают, взрываются, стоит только зажечь свет. Он тщательно проверен, в нем не найдено ни единого дефекта, в лампочках тоже. Они просто взрываются, вот и все. От осколков, в свое время, пострадало несколько человек, один даже чуть не лишился глаза. Конечно, я могу вам это продемонстрировать, но вас это не убедит, поскольку, как я уже сказал, вы не специалист в этой области.

   – Вы правы, – Эша скептически посмотрела на торшер, который выглядел точно так же, как миллионы других старых торшеров. Несомненно, в торшере есть неисправность, просто ее не нашли. Если вообще искали.

   – То же самое и с этим, – Олег Георгиевич потянулся и взял чашку, расписанную поблекшими васильками. – Я не могу доказать вам ее необычность, поскольку вы не блондинка.

   – А это здесь при чем? – Эша удивленно раскрыла глаза. Ейщаров усмехнулся.

   – Если в эту чашку налить жидкость – любую – сок, чай, вино – что угодно, и отпить из нее, то, – он приподнял чашку, демонстрируя ее, и Эша, сама не зная, почему, отклонила голову, словно из пустой чашки ей в лицо могла плеснуться кислота, – ничего не произойдет. Вы почувствуете именно тот вкус, который и должен быть. Но если вы – натуральная блондинка – обязательно натуральная, то жидкость в чашке окажется соленой.

   – Каким образом?

   – А я не знаю, – Ейщаров вернул чашку на стол. – Чашка была неоднократно проверена. Обычный фаянс – ничего больше, и любой другой человек может пить из нее совершенно спокойно. А вот блондинки – нет.

   – А если не жидкость туда, а еду какую-нибудь... ну, я не знаю, кашу. Или кусок мяса положить?

   – Ничего не произойдет. Но ведь кружка предназначена для того, чтобы из нее пить, не так ли?

   – А если после блондинки кто-нибудь попробует? – торопливо спросила Эша, мысленно умирая со смеху. Олег Георгиевич покачал головой.

   – Все, вкус уже не меняется. Совершенно соленый.

   – Какой-то налет на стенках. Фаянс что-то выделяет. Или...

   – Нет. Ничего.

   – Губы блондинок портят содержимое кружки?! – Эша, не сдержавшись, фыркнула. – Кружка, не любящая блондинок?! А может, у тех блондинок что-то во рту было?! На губах?! Да и вы не можете совершенно точно... вы же не блондинка, Олег Георгиевич! Это просто смешно!

   – Поэтому мы и не будем заострять внимание на этих двух вещах, – невозмутимо произнес Ейщаров. Эша покладисто кивнула.

   – Хорошо. А что же делает книга? – она протянула руку к столику и небрежно взяла книгу. – Кого она не любит? Брюнеток?

   – Ну, насколько мы выяснили, она никого не любит, – Ейщаров легко коснулся ее запястья. – Осторожней. Будете ее перелистывать – обязательно порежетесь.

   – Порезаться страницей – это уметь надо! – Эша покачала головой и, наклонив книгу, раскрыла ее, держа ее за обложки. Перевернула. Тонкие страницы с легким шелестом заколыхались из стороны в сторону, побежали слева направо, мелькая черным типографским шрифтом и черно-белыми рисунками, одно белое поле сменяло другое, и все они были испещрены мелкими бурыми пятнышками. Больше всего пятнышек было на нижних уголках, на одном из них Эша заметила смазанный бурый отпечаток чьего-то пальца и умирающим взглядом посмотрела на Ейщарова.

   – Вы серьезно?

   – Попробуйте, – он пожал плечами, – если вам не жаль ваших пальчиков.

   Страницы остановились, раскрывшись на английской сказке про осла, столик и дубинку, и у нее невольно вырвался еще один смешок. Опять предметы! Самонакрывающийся столик и дубинка, по первому велению избивающая обидчиков своего хозяина. Бесподобно! Затылком она ощущала внимательный взгляд Ейщарова, похожий на прикосновение нервно подрагивающих пальцев. Шутник или сумасшедший? Шутник или сумасшедший? Шталь с удивлением почувствовала, что ее собственные пальцы дрожат. Бедные пальчики, запугал вас безумный король Шаи?! Ничего, давайте полистаем, потому что все это глупости! Она перевернула одну страницу, другую, третью – тоненькие, потрепанные, они поддавались легко и послушно. Ехидно улыбаясь в адрес стоящего рядом, Эша подцепила пальцем четвертую, потом пятую и, зашипев, отдернула руку, недоверчиво уставившись на узкий разрез на подушечке указательного пальца. То ли страница как-то изогнулась, или соскользнула, то ли она слишком ее дернула... так или иначе, дело было исключительно в этом. Эша подула на палец и машинально сунула его в рот. Она никогда в жизни не резалась бумагой.

   – Я вас предупреждал, – Ейщаров извлек из кармана платок и протянул ей. Шталь свирепо посмотрела на него и, положив раскрытую книгу на стол, стерла платком выступившую бусинку крови. На уголке странички осталось крошечное свежее пятнышко.

   – Это все потому, что вы мне под руку сказали! Вы – как одна моя знакомая! Если она кому-то говорит – ой, осторожно, не упади! – тот немедленно спотыкается и падает.

   – В смысле глазливый? – Ейщаров потер ладонью обритую голову. – Можете еще полистать, я молчать буду.

   – Теперь это уже не поможет! – огрызнулась она, разглядывая палец. – Я буду все время об этом думать и обязательно еще раз порежусь.

   – Не меньше трех раз, – подтвердил он. Эша, прикусив губу, подхватила книгу под переплет.

   – Ерунда! А если вы... – она протянула было книгу ему, но тут же отдернула, – нет, разумеется вы порежетесь специально! Из... нет, тут везде ваши люди! На улицу! Случайный прохожий!

   – Ради бога, – Олег Георгиевич приглашающе развел руками, и Эша внезапно осознала, что он действительно позволит ей вынести книгу на улицу. И дверь сам перед ней откроет. И постоит перед зданием и подождет, пока она не вернется. Пусть даже она отправится, для верности, искать случайного прохожего на другой конец города, Ейщаров вовсе не будет против. Только его глаза будут смотреть еще более насмешливо и самоуверенно.

   Потому что кого бы ты не нашла, он порежется. Нелепость – порезаться книжной страницей! Но он порежется. И не меньше трех раз.

   Книга, которая не хочет, чтобы ее читали. Чашка, которая не любит блондинок, либо считает, что им необходимы солевые добавки. Шталь, чему ты веришь?!

   Нет, я не верю! Я ведь не верю?!

   – Разумеется, нет! – вслух ответила она самой себе, бросив платок на столик, с размаху плюхнулась в одно из ближайших кресел и только сейчас почувствовала, как же она устала. Откинувшись на мягкую, много мягче, чем в кабинете, спинку кресла, Эша пробормотала, с трудом подавив едва не сорвавшийся зевок: – Это еще ни в чем не убеждает.

   – Тогда, может, продолжим? – голос Ейщарова долетел до нее словно откуда-то издалека, из-за плотной стены тумана, хотя вот он, совсем рядом – стоит, скрестив руки на груди, смотрит внимательно, и в глазах мерцает что-то странно недоброе... или это свет так падает? Эша качнула внезапно отяжелевшей головой, попыталась приподняться, но голову потянуло обратно, и она снова ткнулась затылком в мягкое. Кресло будто обволакивало тело – такое удобное, даже кабинетному с ним не сравниться. Хорошо, что у нее нет такого кресла, иначе бы она спала, спала... Почему так хочется спать – неужели она так устала? Ведь сейчас самое начало дня... и почему так странно смотрит Ейщаров?

   – Вы... – с трудом выговорила она и моргнула – ресницы неумолимо смыкались, лицо стоявшего перед ней человека расплывалось, покачиваясь в воздухе белым пятном, пробитым дырами холодных, выжидающих глаза. – Вы... что вы мне подсыпали?..

   Олег Георгиевич не ответил. Шталь закрыла глаза, все еще ощущая его взгляд, попыталась было встать, но вместо этого оползла, свернулась калачиком и склонила голову на подлокотник. Кресло под ней качнулось, полетело куда-то, и она была совсем не против, улетая вместе с ним – дальше, и дальше, и дальше...

   Обхватившие ее крепкие руки Эша почувствовала лишь тогда, когда они уже выдернули ее из кресла, и сразу же вспугнутой мягкой птицей упорхнул сон, исчез бесследно, словно и не было его, только в виске тонкой иглой засело что-то болезненное, ноющее. Шталь панически задергалась, ощутив, что больше не сидит в кресле, а лежит на чьих-то руках, повернув голову, увидела короткую темную бородку, и тотчас голос Олега Георгиевича успокаивающе произнес над ней:

   – Тихо, тихо, все в порядке.

   Он осторожно опустил ее, Эша вывернулась, стукнув каблуками о пол, и отскочила в сторону, яростно сверкая глазами.

   – Что это было?! Что вы мне дали?!

   – Как вы себя чувствуете? – спокойно спросил Ейщаров, и в его глазах мелькнуло что-то сожалеющее. Эша замерла, не сводя с него взгляда и прислушиваясь к ощущениям. Игла в виске исчезла, голова была свежей и ясной, а тело бодрым и отдохнувшим – все было точно так же, как и тогда, когда перед ней открылась тяжелая дверь кабинета.

   – Это была опасная демонстрация, – теперь его глаза смотрели на нее, как на что-то занимательное и даже нелепое. – Но вы уселись прежде, чем я успел вас предупредить.

   – Предупредить о чем?! – она метнула свирепый взгляд на кресло, потом вонзила его Ейщарову в переносицу. – О кратковременном действии снотворного?! Которое ваша секретарша подмешала мне в кофе? Чтобы убедить меня в существовании мгновенно усыпляющего кресла?!

   – Вы переоцениваете свою значительность, Эша. И у меня нет привычки создавать весомость своим доводам, травя женщин, даже если они журналистки, – Олег Георгиевич сделал в сторону кресла приглашающий жест. – Попробуйте еще раз. Только без истерик. Когда вы кричите, ваш голос становится удивительно неприятным.

   – Благодарю вас, – зло ответила Шталь и покосилась на закрытую дверь, потом посмотрела на кресло. Светло-зеленая обивка, пухлые подлокотники, хвостик нитки, торчащий из фигурного валика на спинке. Кресло. Просто кресло. Не думающее и не заколдованное. Предмет. Можно ли изобрести мгновенно усыпляющее кресло? Наверное, можно. Наверное, можно изобрести все что угодно. Она выждала с минуту, потом осторожно подошла и опустилась на краешек сиденья. Ничего. Эша осторожно подвинулась, потом еще чуток – и тут знакомо накатила сонливость, настойчиво потянула к мягкой спинке, кресло словно само пододвинулось под нее, обнимая, утягивая, укладывая, убаюкивая. Она испуганно вскинулась, разрывая обволакивающую, упругую паутину сна, вцепилась в протянувшуюся навстречу руку и выпрыгнула из кресла, вновь мгновенно став совершенно неспящей Эшей.

   – Датчики, – пробормотала она, не торопясь отпускать руку Ейщарова. Тот тоже не разжимал пальцев, но смотрел совершенно безэмоционально, будто держал за руку манекен. – Сенсоры. Снотворный газ, выпускающийся маленькими порциями. Вот как все это можно объяснить! Конечно, вы скажете, что ничего подобного там нет, что кресло разбирали по кусочкам...

   – Именно так, – Олег Георгиевич дружелюбно похлопал ее по руке и отпустил. – Но спросите себя, зачем мне лгать на этот счет? Мне не нужно всемирного признания столь необычного факта – мне даже не нужно полного признания от вас. Мне лишь нужно, чтобы вы выполнили порученное, и я показываю вам все это лишь для того, чтобы вы знали, что конкретно вы будете искать, и с чем вам предстоит столкнуться. Я привел вас сюда не для собственного увеселения. Вы можете продолжать оперировать привычными фактами, объяснять все с научной точки зрения, но я знаю, что вы из тех людей, кто в глубине души верит, что в нашем мире есть место не только для физических законов и химических реакций. Достижения прогресса давно изменили наше отношение к окружающему, но и наше отношение, и мы сами – лишь часть этого мира, а не сам мир. Я не буду старательно вас убеждать – сами разберетесь и сами все поймете, у вас для этого достаточно гибкое восприятие.

   – Хорошо, – Эша сделала несколько шагов вдоль длинной стены и обернулась. – Допустим, я включила свое гибкое восприятие. Почему вы сказали, что это была опасная демонстрация?

   – Если бы вы просидели в этом кресле дольше десяти минут, вы бы не проснулись, – просто ответил он. – Никогда. Три человека подряд умерли в этом кресле. Полное и необъяснимое отключение всех жизненных функций.

   – И вы мне не сказали?! – потрясенно выдохнула она. – Почему?!

   – Ну, тогда бы вы ведь не сели в это кресло, правда? Мало кому понравится сидеть в кресле, в котором кто-то умер, а мне было нужно, чтоб вы сами убедились, каково в нем. Не беспокойтесь, вам ничего не угрожало.

   Шталь поджала губы и взглянула на кресло уже с отчетливой брезгливостью, потом перевела взгляд на другое – нежно-персикового цвета.

   – Там тоже кто-то умер?

   – Нет. Попробуйте сесть в него, – предложил Олег Георгиевич и усмехнулся. – Не бойтесь, это не больно. Но долго вы в нем не просидите.

   Эша посмотрела на него с подозрением, потом осторожно подошла к креслу и ладонью проверила обивку сиденья. Обивка как обивка – мягкая, приятная. Повернувшись, она снова взглянула на Ейщарова, и он кивнул головой – мол, смелее. Внезапно ей опять стало смешно. Господи, видел бы со стороны кто из знакомых! Два взрослых человека, один из которых крупный предприниматель, провернувший немало выгодных сделок, занимаются совершеннейшей ерундой! Положив ладони на подлокотники, она опустилась на сиденье так осторожно, словно садилась в горячую ванну, и выжидающе застыла, потом медленно откинулась на спинку.

   Через несколько секунд Шталь поняла, что бизнесмен прав – сидеть в кресле было совершенно невозможно. Сиденье, такое мягкое и приятное на ощупь, оказалось каким-то угловатым, бугристым, словно персиковая ткань обтягивала обмотанные ватой земляные комья. Руки соскальзывали с подлокотников, в обманчиво пухлой и удобной спинке таились большие вмятины, кроме того, она была какой-то кривой, сидеть ровно никак не получалось, Эша неумолимо съезжала набок, что-то постоянно упиралось в позвоночник, и, наверное, вследствие всего этого дискомфорта, а также всего услышанного, ее настроение начало стремительно ухудшаться. Поерзав еще немного, Эша не выдержала и вскочила, потирая разболевшийся затылок и разминая ноющие плечи. Глаза Ейщарова наблюдали за ней с явным удовлетворением, и это разозлило ее еще больше.

   – Не очень-то вежливо с вашей стороны предлагать гостье посидеть в столь неудобном кресле, – сердито сказала она. – И какой же вывод я должна из этого извлечь? Кресло выглядит довольно новым – вероятно какой-то заводской брак. Или, – Эша ехидно ухмыльнулась, – оно в плохом настроении?

   – А вы еще раз проверьте его, как проверяли, – предложил Олег Георгиевич и кивнул на кресло. – Ну, давайте.

   Шталь закатила глаза, сделав это, впрочем, так, чтобы он не заметил, и, повернувшись, снова прощупала сиденье, а затем и спинку – сначала легко, потом нажимая изо всех сил. Ее брови недоуменно съехались к переносице. Никаких бугров, никаких вмятин и выступов – ничего. Красивое удобное кресло с покатой ровной спинкой и мягким сиденьем – одним из тех, на которые так приятно плюхнуться с размаху, да еще и неплохо бы и ноги задрать на подлокотник, который к этому располагал – уютное персиковое кресло. Продолжая удерживать ладони на сиденье, словно кресло могло в любую секунду удрать, она медленно повернулась и осторожно села. Но вместо только что такого мягкого сиденья под ягодицы снова легло нечто бугристое, слева сиденье теперь оказалось продавленным, а когда Эша прислонилась к спинке, ей в позвоночник воткнулось что-то твердое, словно в обивке скрывался кусок деревяшки.

   – Хорошо, – она снова встала, и тело с радостью восприняло это действие, – это очень неудобное кресло. И что с того?

   – А вы попробуйте присесть еще раз? – предложил Ейщаров с легкой улыбкой, и Эша замотала головой.

   – Нет, спасибо. Еще пара минут в этом замечательном креслице, и я заработаю себе радикулит!

   – И все же попробуйте. Только вначале попросите у него разрешения.

   – Разрешения, – утверждающе сказала Эша и мелко закивала, кусая губы от сдерживаемого смеха. – Мне попросить у него разрешения. У кресла.

   – Ага, – поблескивающие глаза Ейщарова, казалось, полностью разделяли охватившее ее безудержное веселье.

   – То есть, Олег Георгиевич, вы хотите, чтобы я поговорила с креслом?

   – Ну, не вслух, конечно, – он усмехнулся. – Попросите не словами. Попросите, – он сделал ладонями некий расцветающий жест, – от души.

   – Конечно, – кротко произнесла Шталь. – Почему бы и нет? Один раз я брала интервью у человека, который за пять минут до того пытался меня зарезать. Господи, да я каждый день ездила в московском метро! Мне раз плюнуть поговорить с креслом!

   Ейщаров чуть наклонил голову и, отойдя, прислонился к стене, выжидающе глядя на девушку. Лицо его сейчас хранило исключительно деловое выражение, как будто они сию секунду обсуждали вопросы банковских вкладов, а не разговоры с мебелью.

   Ладно, господин Ейщаров, должна признать, что ваше сумасшествие носит весьма оригинальный характер.

   Повернувшись, она положила ладони на подлокотники, старательно глядя в сторону, чтобы не расхохотаться. Подстроенный фокус с креслом, которое усыпляет, а теперь, поди ж ты, еще и кресло, с которым надо быть вежливым!

   Уважаемое кресло, можно я в вас немного посижу? Заранее спасибо. Эша.

   Эша медленно опустилась в кресло и... разумеется, оно оказалось все тем же до крайности неудобным креслом. Конечно, с чего бы ему оказаться другим?

   – Ничего не изменилось, – спокойно сообщила она, вставая. Ейщаров покачал головой.

   – Значит, оно вам не верит. Очевидно, вы были неискренни.

   Эша сжала зубы и посмотрела на него свирепо, потом отвернулась и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться и сама не понимая, зачем это делает. Все это полная чушь, а на ней новые сапожки, правый еще не разносился, и нога уже чуток побаливает... так бы хотелось посидеть немножко в комфорте, если б это было возможно – просто посидеть, самую малость, и было бы просто замечательно, если б ей это позволили...

   Она додумывала, уже садясь, мысли ползли сами, переплетаясь с ощущениями, словно выматываясь из глубины мозга – прежде, чем она успела придумать новую искреннюю фразу для кресла – что там разговоры и ехидство, когда бедной маленькой Эше и в самом деле хочется немного посидеть...

   Кресло приняло ее в мягкие, расслабляющие объятия, спина удобно прилегла к персиковой пухлости, руки сами собой устроились на широких подлокотниках, и ее окутало такое же ощущение уюта, какое она недавно испытывала в ейщаровском кабинете. Так приятно – можно сбросить обувь и сидеть сколько угодно – никто не станет возражать, никто не выгонит... Она и вправду, наклонившись, автоматически потянулась к правому сапожку, а в следующее мгновение, тихо ахнув, одним прыжком выскочила из кресла, едва не повалив стоящий рядом торшер. Ейщаров не шевельнулся, продолжая спокойно смотреть на нее.

   – А как это?! – наклонившись, Эша потянулась к креслу, но тут же отдернула руку. – Оно... А почему?..

   – Видно, вы правильно попросили.

   Он меня действительно гипнотизирует, вот что! Подменяет мои ощущения!

   – Разумеется, а как же, – лениво произнес Олег Георгиевич и слегка потянулся. – Обожаю на досуге кого-нибудь погипнотизировать.

   – И читать чужие мысли!

   – Да не умею я читать чужие мысли. А если б вдруг обрел такую способность, то, наверное, застрелился б через пару дней, – он достал из кармана пиджака портсигар. – Просто когда-то я и сам так реагировал. И теории были те же. Так что угадывать мне нетрудно.

   Эша вскинула перед собой руки с растопыренными пальцами, словно рыбак, демонстрирующий размеры немаленького улова, описала по комнате неровный круг и снова остановилась перед креслом. Разумеется, это фокус. Но каким образом? Что-то там в этом кресле выдвигается, убирается, автоматика, сориентированная на время или на количество присаживаний... но главное попросить, кресло не откажет, если его вежливо попросить... Мысли начали путаться, она прижала ладони к щекам, тут же опустила и безжизненно спросила:

   – А что не так с этим плащом?

   – Чтобы узнать, вам придется его надеть, – Ейщаров закурил и добавил, упредив ее вопрос: – Это безопасно.

   – А мне нужно спрашивать у него разрешения? – поинтересовалась она дребезжащим голосом. – Или, может, поздороваться?

   – Нет.

   – Ну, конечно, – пробормотала Шталь и стянула одежду со спинки, – с плащом, значит, можно не церемониться. А если я его встряхну – он обидится?

   – Не валяйте дурака.

   Эша хотела было огрызнуться, что насчет того, кто именно здесь валяет дурака, еще можно поспорить, но прикусила язык. С сумасшедшими лучше быть поосторожней. Конечно, Ейщаров кажется довольно безобидным сумасшедшим, даже очень милым... зря только голову бреет, проплешин вроде не видать – зачем ему этот стиль а-ля Куценко? Ему бы очень пошли волосы, а еще бы ему пошло... стоп, Шталь, ты пришла сюда не за этим. Хотя... Ее взгляд подобрался к его лицу, и Эша отвернулась, стараясь вообще ни о чем не думать. Развернула плащ, от которого пахнуло пылью и еще чем-то горьковатым, и встряхнула – исключительно назло. Плащ был огромных размеров – понадобилось бы не меньше четырех таких, как она, чтобы его заполнить. Эша подозрительно обернулась.

   – А в нем, надеюсь, никто не умер?

   – Нет, – в его голосе послышалось легкое нетерпение. – И он чистый.

   Эша мысленно выругалась и кое-как облачилась в плащ, который повис на ней, словно шкура какого-то гигантского животного. Подол доходил ей почти до щиколоток, рукава болтались много ниже кончиков пальцев. Приподняв руки и плечи, чтобы плащ не сполз, она сделала шажок вперед, колыхающиеся полы обвились вокруг ног, и Эша чуть не упала.

   – Да, великоват бурнус, – со смешком заметил Олег Георгиевич, и Эша сверкнула глазами.

   – Надеюсь, вам действительно очень весело! И что дальше?

   – Застегнитесь и завяжите пояс. Я бы вам помог, но лучше сделайте это сами, а то потом начнете меня обвинять в очередной уловке.

   – А будет повод? – Шталь подхватила ускользающие полы. – И если я застегнусь, как я себя в этом плаще потом найду?

   Кое-как она застегнула серые перламутровые пуговицы, которые, впрочем, ныряли в петли легко и весьма охотно, и развевающаяся шкура превратилась в огромный балахон. Подтянув пояс, Шталь завязала его, и выше талии плащ вздулся пузырем, будто она обладала на редкость гигантским бюстом, ниже же лег множеством уродливых складок. Она машинально поискала глазами зеркало и тут же порадовалась, что его здесь нет. Развела руки в стороны и медленно повернулась, меленько перебирая ногами. Чуть горьковатый запах усилился, в носу начало пощипывать. Плащ был тяжелым и очень жарким, при движении он едва слышно шуршал, и в этом легком звуке чудилось нечто удовлетворенное.

   – И что дальше? – мрачно осведомилась она, и Ейщаров сквозь облако сигаретного дыма задумчиво посмотрел на носки ее сапожек.

   – Теперь снимите его.

   – Что-то не уловила я смысла этой демонстрации, Олег Георгиевич, – Эша ехидно дернула губами, опустила руки, чтобы развязать пояс, и обнаружила, что пока она поворачивалась, свисающие концы пояса, который она завязала всего лишь на один перехлест, успели совершенно непонятным образом перекрутиться и перепутаться, образовав тугой узел. Эша вцепилась в него ногтями и несколько минут, невнятно бормоча и отбрасывая лезущие в глаза волосы, безуспешно пыталась его развязать, но добилась только того, что затянула узел еще туже. Отложив пока пояс, она взялась за пуговицы – в конце концов, пояс не главное – можно стащить плащ через голову или просто вылезти из него – достаточно будет расстегнуть пару верхних пуговиц. Но с пуговицами тоже творилось нечто невообразимое – они стали скользкими, точно намыленные, они выворачивались из пальцев, как живые, цеплялись за петли, которые вдруг сделались удивительно маленькими для них, хотя вроде бы размер их не изменился, и провоевав с пуговицами минут пять, взмокшая Эша сдалась, так и не расстегнув ни одной.

   – В этом плаще очень жарко – у меня даже пальцы вспотели! – сердито-оправдывающеся заявила она выжидающему взгляду хозяина комнаты. – А петли слишком узкие. И пояс запутался. Может, вы мне поможете?

   – Хм, боюсь, я тут тоже ничего не смогу сделать.

   – Тогда я сейчас их просто оторву! – пригрозила Шталь. Ейщаров чуть дернул бровями и простецки сказал:

   – Валяйте.

   Эша, не раздумывая, завела пальцы за высокий вырез воротника и рванула, но ничего не произошло – она не услышала даже легенького треска хоть самую малость поддавшейся нитки. Она дернула еще раз, потом наклонилась и, поймав полы там, где они расходились, снова дернула изо всех сил. Пуговицы сидели как влитые, швы держались насмерть. Эша вцепилась в полы между пуговицами – опять ничего. Одну за другой она пыталась открутить перламутровые кругляшки, но те даже почти не поворачивались, издевательски поблескивая.

   – Не получается? – с фальшивым сочувствием спросил Ейщаров, не по-аристократически стряхивая пепел прямо на паркет. – Конечно, я бы мог дать вам ножницы, но это уже будет нечестно, правда?

   – Ладно! – свирепо сказала Эша и сдунула прилипшую к кончику носа темную прядь. – Что я должна сделать?! Попросить, чтобы он расстегнулся?

   – Не сомневаюсь, что вы это уже сделали, – Олег Георгиевич усмехнулся, когда она досадливо скривила губы. – Этот плащ надевают очень редко, и последний раз это было очень давно. Но он, судя по всему, любит, чтобы его надевали, скучает без людей. Так что просто пообещайте ему, что обязательно наденете его еще раз.

   – Я только что пыталась его разорвать! – возразила Эша. – Он мне не поверит!

   Господи, что я говорю?!

   – А вы попробуйте. Он довольно легковерен.

   Эша покачала головой, отвернулась и, сделав глубокий вдох, сосредоточилась на покрывавшей ее тяжелой одежде – от подола до краешка воротника. В сущности, хороший плащ. Великоватый, но хороший. Качественный, симпатичный. Пожалуй, она будет его носить. Но сейчас ей совершенно необходимо сделать одно дело. Грязная работа... да-да, грязная, плащ может испачкаться. А то и испортиться. Разве можно так обращаться с хорошей вещью? Плащ нужно снять, но, закончив работу, она, конечно, сразу же его наденет. Куда она без плаща?

   Удерживая при себе эти мысли, Эша опустила руки и осторожно потянула узел, и на этот раз он поддался – сразу и удивительно легко, и концы развязавшегося пояса беспомощно повисли. Пуговицы, подчиняясь торопливым пальцам, неохотно, одна за другой проскользнули в петли, вот, наконец, и последняя, плащ распахнулся, и Эша, сдернув его, швырнула плащ обратно в кресло и отскочила, тяжело дыша. В какой-то момент она была почти уверена, что плащ сейчас поднимет пустой рукав и погрозит ей, но, разумеется, этого не произошло. На этот раз Эша не стала комментировать случившееся, а просто молча застыла посреди комнаты, обхватив себя руками.