Текст книги "Говорящие с... (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 68 страниц)

   Ну и опять же, нехорошо матом ругаться. От этого аппетит может испортиться.

   Полупереваренные пельмени ворохнулись в желудке, и Шталь поспешно отправила к ним порцию вина, после чего спросила:

   – А тебе ничего не будет? Не уволят?

   – Денис не заложит, – уверенно сказала Люба. – Мы живем вместе, и он знает, чего в таком случае может лишиться и чего приобрести.

   Эша кивнула, подумав, что, очевидно, лишиться Денис может женской ласки, причем надолго, а приобрести травмы различной степени тяжести. Люба резво и с явным удовольствием глотала вино, но пока не произносила ни слова. Для полного налаживания контакта им потребовалось дойти до середины второй бутылки, после чего Люба сердито-сочувственно принялась оплакивать Катюшины горести.

   – Несчастная баба, я тебе говорю... несчастная баба... а эта крыса крашеная никак не отцепится, а Катька терпит – думает, восстановят ее на работе, ей же сына кормить и отца-олуха... еще неделя ей осталась... восстановят, как же!..

   Катюшины горести Шталь интересовали мало, и она, изредка поглядывая на Катю, за дальним столиком грустно читавшую какой-то романчик, попыталась перевести разговор на ресторанные странности. Люба, не сразу поняв, что от нее требуется, еще некоторое время цеплялась за несчастную подругу.

   – Катя...ля-ля-ля... да, бывает чепуха какая-то... а тебе-то что?

   – Удивилась я, однако, очень, – объяснила Эша, после чего сжато рассказала Любе историю с бокалом, которую та и сама знала, а потом, подумав, упомянула о веселой чашке, делающей жидкость соленой, опустив нелюбовь чашки к блондинкам и выдав все за идиотскую шутку неизвестного происхождения.

   – Это где такое было? – жадно спросила Люба.

   – Ой, далеко отсюда. Я бы даже сказала, в другой стране.

   – А-а, – официантка скисла. – Шутки, да... Хотела б я узнать, что это тут за деятель завелся, что так шутит. Понимаешь, я все на клиентов думаю, да только они все разные. Заговор что ли какой-то? Конкуренты работают? Вот действительно непонятно, как они эти свои шутки проворачивают? Денис из-за этих шуток уже столько посуды повыбрасывал – неизвестно, как отписываться потом.

   – Он ее выбрасывает? – огорчилась Шталь.

   – Да. Только перед этим разбивает обязательно. Лично.

   Эша огорчилась еще больше, в то же время насторожившись. Денис-Говорящий разбивает неудачных собеседников? Но разве у Говорящего на это рука поднимется? Правда, Говорящая с насекомыми послала уйму своих собеседников на смерть – и ничего, даже в депрессию не впала. Вернее нет, слегка впала – да и то потому, что Эша ее мороженой рыбиной огрела. А рыбина была килограмма на три. Любой впадет в депрессию.

   – Денис, просто, очень реалистичный человек, и его подобные вещи пугают. Я-то не знаю, а он, когда все началось, почти сразу же на посуду начал думать. Мол, с ней что-то не так. И его это бесило жутко.

   – Потому что он на самом деле реалистичный, – уточнила Шталь.

   – Для него проще, когда того, во что сложно поверить, и не существует вовсе. Я ему говорю – раз так, давай ресторан освятим, а он как разорался – насилу успокоила. У Дениса пунктик насчет религии. У него шесть лет назад брат в Москву укатил, а там к какой-то секте пристроился. Там ему мозги и свернули. Теперь в дурдоме.

   – Ужас! – сказала Эша, с тревогой предчувствуя, что сейчас Люба ударится в обсуждение злоключений своего бойфренда и всех его родственников. – А что у вас конкретно было?

   – Самая жуть недавно, когда в тарелке суп закипел, – Люба допила бокал. – Просто так, на столе, сам по себе. Я думаю, может кто из поваров прикололся или еще что... Ну, какой-то химии насыпали. Только тарелка-то была Изольды Викторовны, – она скривилась. – Ну, блондинки этой! Муж у ней банкир. Тут такое было! Она-то считает, что это Катюша все устроила – ой, да где Катьке-то?! Тихая по жизни, никогда не огрызается, даже таракана тапком прибить не сможет. Она...

   "Ой-ой!" – подумала Эша, поспешно наливая Любе вина. – А еще что было?

   – Да иногда принесешь кому вино, а оно уксусом отдает. Или подсолнечным маслом. Или не белое, а красное. Или вовсе соленое. У одной вместо вина вообще вода оказалась. Я вначале на поставщиков грешила, стала пробовать перед тем как подавать, только ты никому не говори, – Люба фыркнула. – Иной раз так напробуешься... Посуду тоже проверяла – ну чистейшая же, елки! В общем, несешь нормальное вино, потом тебя подзывают с криками, и в бокале уже черт знает что! Поэтому я стала во многом на клиентов думать – сами чего-то там устраивают. Уксуса плеснуть или соли кинуть – это несложно. Только один раз вот мужику какому-то бокал пива принесла, он меня позвал – пиво горяченное, как тот суп у банкирши. Ладно там, они уксус или масло с собой таскают, так этот что – с кипятильником пришел, что ли? Его в зале и включить некуда.

   – Мог с термосом прийти.

   – Может и мог. А другие что – с кастрюлями приходили? Мужик один заказал грибную похлебку – принесла, горячую, как положено. Через секунду зовет – я подхожу, так она у него не просто холодная – льдом покрыта! Это как?! – вопрос прозвучал так, будто в этом происшествии была виновата непосредственно сама Шталь, и она поспешно пожала плечами. – Блюда, которые должны быть горячими, остывают, которые холодными – оказываются горячими! Соленые – сладкими. Чай принесла один раз, так он с перцем был. Поваров трясли, как не знаю кого – почти неделю Денис лично за готовкой наблюдал и тоже все пробовал. Не помогло. Клюквенный морс понесла ребенку, а в нем водка оказалась, и как туда попала – непонятно! Слышала б ты, как орала его мамаша! – Люба злобно проглотила остатки вина и теперь уже сама предложила: – Давай еще одну возьмем!

   Взмахнув рукой, она задела свой бокал, и тот весело покатился по столу

   типи-там-типи-там-типи-там...

   и свалился на пол.

   Чмяк!

   Ругнувшись, Люба полезла собирать осколки, а Эша подперла голову кулаком, размышляя. Все это могли быть происки поваров. Происки клиентов. А то и тех, и других. Люба вообще могла наврать, между прочим. А Денис? У-у, посудный убийца! В этот момент к столу подошла Катюша с другим бокалом, помогла Любе собрать осколки, робко улыбнулась Эше и ушла. Следом убежала и сама Люба. Шталь взяла бокал и посмотрела сквозь вино на свет, ощущая тихое "ворчание" хризолита, который обзывал ее алкоголиком. Вскоре вернулась Люба с бутылкой.

   – Самое интересное, – с ходу продолжила она, разливая вино, – что очень много дней, когда вообще ничего не происходит! Иногда один случай, иногда три...

   Ну, чего тут удивительного, если замешан Говорящий, то ничего не происходит либо потому, что он не говорил, либо потому, что посуду устраивает тот, кому она достается. А на другой день бокал, который не любит шатенок, достается шатенке, а тарелка, которая не любит мужиков, например, с насморком, достается кому-нибудь простуженному, а чашка, которая не любит курильщиков, достается курильщику – ой, да вариантов столько, что и за год не перебрать!

   – А один раз было так, что у всех сразу!..

   Тоже понятно – посуда, которая вообще людей не любит. Или не любит, когда в нее еду кладут. Или совершенно ничего не любит. Или хотела бы быть не посудой, а чем-то еще. А Денис, значит, посуду изничтожает. А это значит, что часто закупают новую. А это значит – не единичная испорченная партия. А это значит, Говорящий, если дело в нем, ошивается в ресторане постоянно. Либо частый клиент, либо работник. Второе лучше.

   К середине бутылки на обеих накатила меланхолия. Люба что-то раздраженно-уныло бормотала, игнорируя огненные взгляды администратора, который, впрочем, кроме поглядывания никаких активных действий не предпринимал. Эша допила свой бокал и пригорюнилась.

   – Господи, неужели я действительно стала алкоголиком.

   – Да тут кто угодно станет алкоголиком, – пробормотала Люба. – Жизнь такая.

   – Какая такая?

   – Козлы все – вот какая! – официантка заглянула в свой бокал одним глазом. – Я вот не представляю, как Катька до сих пор алкоголиком не стала? Как она еще держится? Вот уж правду говорят – не родись красивой, а родись... – Люба с чмокающим звуком затянулась сигаретой, – м-да.

   Так-так, что-то действительно давно ничего не было про Катю.

   – И ведь за какую-то паршивую неделю, – продолжала Люба, злобно разглядывая сигарету. – Врачи ни черта сказать не могут. Переутомление, гормональное расстройство... бред! Разве от переутомления такое бывает?! Такая красивая баба была – ну вот как будто мало!

   Шталь приподняла брови. Катюша, мягко говоря, не очень ассоциировалось с определением "красивая". Люба, явно заметив движение бровей, извлекла сотовый, пощелкала кнопками и протянула Эше.

   – Глянь, это мы на Ларкином дне рождении фоткались, две недели назад.

   Эша приняла телефон и сфокусировала взгляд на дисплее, что удалось не сразу. Две раскрасневшиеся, с подмасленными глазами молодые женщины игриво улыбались в объектив, сидя за столиком. В одной женщине без труда была опознана Люба. Другая была Эше незнакома. Темноволосая, с правильными чертами лица и бархатными глазами, очень похожая на Татьяну Самойлову в молодости. Одним словом, красавица – хоть сейчас подавай Рафаэлю в качестве натуры для очередной мадонны, и какая досада, что Рафаэль давным-давно умер.

   – А это кто? – ткнула пальцем в мадонну, глаза которой, несмотря на улыбку, казались очень грустными.

   – Так Катька!

   Эша, слегка протрезвев, недоверчиво посмотрела на Любу, которая утвердительно кивала, потом обернулась туда, где читала романчик блеклая официантка.

   – Да ладно!

   – Говорю, она!

   Эша посмотрела внимательней. Отдаленное сходство действительно имелось – овал лица, цвет глаз, линия носа, форма подбородка и губ, но все это вместе... Там, на экране дисплея роскошная красавица, здесь, за столиком – тусклый, выцветший призрак, тень, никогда не ведавшая не только о красоте, но даже о миловидности.

   – Господи, что с ней случилось?

   – Так никто не знает. В сущности, у нее ведь и не болит ничего, глаза только слезятся. Ужас! За неделю – как подменили. Банкирша на седьмом небе от счастья! Катька-то с ее мужем крутила, а банкирша их и застукала. Ну Катьку можно понять – одинокая, у сына зрение почти на нуле, в спецшколе учится, папаша – алкаш, да еще и ненормальный. Катьке по жизни не везло, а теперь совсем уж, – Любу передернуло. – Банкир-то конечно сразу от нее открестился и жену свою, гад, не сдерживает, хотя прекрасно все знает! Козлы они все, вот что! И папаша ее – постоянно тут крутится, за бутылками приходит и пожрать! Нигде не работает и, естественно, бухой все время! Главное ж, от него чаще качественным дорогим алкоголем несет, чем сивухой, откуда только деньги берет?! Если только у Катьки, так у нее и денег таких не бывает. Недавно от него ну стопроцентно "Куантро" тянуло, а он недешевенький!

   Все это было очень грустно и вообще ужасно, но к делу пока отношения не имело, и Шталь осторожно попыталась было увести Любу в нужном направлении, но на этот раз официантка уперлась, продолжая живописать злоключения несчастной Катюши, которую она взяла под свою опеку год назад, едва-едва та устроилась сюда, и пытаясь и с помощью слов, и с помощью жестов довести до сведения Эши, в каком она есть шоке от всего происходящего. Решив, что ей нужна передышка, Эша отпросилась в туалет, куда и была милостиво отпущена.

   Туалет в "Аваллоне" был чистым и сверкающим. Оружия здесь не было, лат тоже, зато в изобилии имелись зеркала и искусственные растения. Убедившись, что туалет пуст, Эша защелкнула замок, отразилась в одном из зеркал, ужаснулась и, повернувшись к нему спиной, достала телефон. Подождала немного, но телефон не проявил никаких самостоятельных действий, очевидно, решив, что на самом деле, Эше не так уж и хочется звонить туда, куда она собирается. Все же Эша набрала номер и принялась выковыривать из пачки сигарету. Получалось почему-то плохо.

   – Слушаю, – вежливо сказал Ейщаров. Ну конечно, он вежливый – телефончик-то другой, и абонент ему неизвестен. Вот всегда бы таким тоном разговаривал! Если б знал, что это она, небось, сразу бы разорался! Почувствовав, что начинает приходить в агрессивное состояние, Эша не произнесла ни звука, пытаясь успокоиться.

   – Мадемуазель Шталь, вы решили перейти на общение жестами? – поинтересовалась трубка. – В таком случае, включите камеру, иначе наше общение будет весьма односторонним.

   – Как вы узнали, что это я? – мрачно вопросила Эша.

   – Только от ваших звонков у меня настроение портится заранее.

   – То есть, мне больше не звонить?

   – Я шучу, – пояснил Ейщаров со смешком. – Вы ж Мишке звонили, он мне ваш телефон и передал.

   Что-то они там какие-то веселые сегодня.

   – А чего это у нас голосок так хромает, Эша Викторовна?

   Вот черт!

   – Рановато начинаете.

   Нет, ну какое твое дело?!

   – Вы, кстати, по делу или опять жаловаться?

   – Разумеется, по делу! – злобно ответила она. – В общем, так... Я тут сейчас в туалете ресторана "Аваллон"...

   – Замечательно. А в каком городе у нас находится туалет ресторана "Аваллон"?

   – Э-э...

   Господи, ну ты ведь специально узнавала, что это за город, ты ведь даже записала!.. только где?..

   – Я так понимаю, названия вы не знаете.

   – Знаю! Я просто... Ну, это такой небольшой город...

   – Ладно, – невежливо перебил Олег Георгиевич, – излагайте. Мне ведь все равно нечем заняться.

   – Правда?

   – Нет, – призналась трубка. – И постарайтесь говорить внятно. Проще, конечно, попросить вас прислать отчет, но, боюсь, сегодня все строчки в нем будут состоять из твердых знаков.

   – Мне больше нравится буква "ы"...

   – Начинайте говорить! – потребовал Ейщаров уже почти свирепо. – Или я найду этот небольшой город, потом отыщу в нем вас – в туалете или вне его – и сделаю с вами то, что вы и не подозреваете!

   Ой!

   – И перестаньте икать в трубку! Умойтесь, возьмите себя в руки или что там у вас есть! Я льщу себя надеждой, что вы напились в такую рань из-за служебной необходимости, или, хотя бы, отчасти, поэтому... Короче, я вас слушаю!

   – У вас в вашем садке имеется Говорящий с посудой?

   – Нет, ни единого, – судя по голосу, Ейщаров явно воодушевился – видно, и сам давненько желал познакомиться с упомянутым товарищем. – Только несколько его вещей. Ну, чашку вы видели, остальное... Что-то нашли?

   Эша изложила узнанное, стараясь говорить разборчиво и лаконично, но то и дело забиралась в беспредельные дали придаточных предложений, откуда Ейщаров вынимал ее короткими и резкими вопросами.

   – Любопытно, – сказал он под конец. – Если ваша Люба не насочиняла, а тот занятный бокал действительно был вашим первым бокалом за день, то действительно, очень похоже, что кто-то там окопался, хотя он может пребывать и в магазине, где они закупают посуду. И, значит, этот Денис уничтожает все вещи? Странно.

   – Он может быть тоже Говорящим. Не с посудой, а там, например, с салфетками. Ведь Говорящим плевать на чужих собеседников? Может, у них вендетта, или он ему денег должен... ой!

   – Что вы разыкались?! Водички попейте.

   – Я ж вам сказала, что я в туалете.

   – Ну и что там – воды нет, что ли?

   – Мне от икотки лучше испуг помогает. Пришлите мне свою фотографию.

   – Я лучше пришлю вам фотографию того, как закрывают ваш банковский счет, – невозмутимо произнес Ейщаров.

   – Хотите, чтобы у меня был инфаркт?! Я всегда знала, что вы что-то против меня замышляете!

   Олег Георгиевич сообщил, что замышлять что-то против Шталь совершенно бессмысленно, ибо она великолепно справится с этим собственными усилиями, после чего повелел:

   – А теперь приходите в себя, собирайте вещички и продолжайте возвращаться в родной город.

   – Но Говорящий!.. – изумилась Эша.

   – Вы помните, что я вам говорил? Что-то обнаружили – прекрасно, вам зачтется, но дальше разберемся без вас. Уходите тихо, никого больше не расспрашивайте.

   – Но...

   – Все! – припечатал Ейщаров и повесил трубку. Эша спрятала телефон, зло дергая губами. Что значит уходите?! Это ее дело! Это она нашла!

   Подойдя к раковине, Шталь сполоснула руки и украдкой снова посмотрела в зеркало. В зеркале был ужас. И позор. Или, как частенько выражались в Шае, па-аза-ар, прокатывая гласные до невозможности и делая ударение на первый слог. Да уж, настоящий пазар. Как говорили в одном хорошем фильме, завязывать пора с хиромантией, дружок. В данном случае, с абстиненцией. Пазар.

   Стараясь идти прямым курсом, Эша вернулась в зал. В ее отсутствие Денис оккупировал место за столиком и теперь общался со своей пассией на повышенных тонах. Пассия закатывала глаза и делала разные неприличные жесты. Завидев Эшу, Люба всем своим выражением лица дала понять, что сейчас к ним лучше не подходить. Рядом появилась Катюша и протянула счет на подносике так робко, точно боялась, что Шталь немедленно отхлещет ее и счетом и подносиком, но Эша только скосила глаза на сумму, философски вздохнула и положила на подносик деньги.

   – Приходите к нам еще, – сказала Катюша с осенней улыбкой. Эша кивнула, слегка пошатнувшись от этого движения. Подумала, не учинить ли и Катюше посудный допрос, но тут же решила, что и одного допроса на сегодня, пожалуй, хватит, помахала Любе, которая в ответ помахала бокалом, помахала Катюше, которая, не сдержавшись, необидно хихикнула, помахала латам в углу, которые вообще никак не отреагировали, вероятно, будучи невежливыми от рождения... пардон, от дня производства. После этого Эша Шталь с достоинством покинула обитель оружия и монументальной мебели. Величавость отхода была подпорчена тем, что на ступеньках она дважды споткнулась. Пазар.

   А впрочем, ничего особенного.

  * * *

   В очередной раз спустившись в холл, Маленко недоуменно огляделся. Недоуменность была окаймлена легкой паникой – ему хотелось как можно быстрее выбраться из этого здания на свежий воздух. Он обошел здесь почти все вдоль и поперек, встретился со многими людьми и окончательно уверился в том, что под вывеской ейщаровского офиса скрывается сообщество опасных сумасшедших. Более того, еще полчасика, проведенные здесь, и он сам превратится в сумасшедшего.

   Сотовые коллег были отключены. Владимир звонил им уже несколько раз, но приветливый женский голос сообщал, что абонент недоступен. Глупо было разделяться. Конечно коллеги – люди тертые, но кто знает, что они успели увидеть и что с ними могли сотворить? Лично он увидел более чем достаточно.

   Владимир решительно развернулся, намереваясь проследовать прямиком в ейщаровский кабинет и потребовать объяснений, но тут приметил блестящий глаз, внимательно и с опаской наблюдавший за ним из зарослей аспарагуса. Оглядевшись, Маленко осторожно подошел и раздвинул пушистые веточки. За зеленью обнаружился Игорь Байер, сиротливо сидящий на плетеном стульчике, сложив руки на коленях.

   – Ты чего тут? – удивился Маленко.

   – Да так... – Байер пожал плечами и вытащил смятую пачку сигарет. – Прикурить есть?

   Маленко протянул ему зажигалку, но Игорь не взял, а как-то тоскливо спросил:

   – А спичек нет?

   Маленко, который к моменту обнаружения коллеги был уже достаточно зол, разразился длинной тирадой, весь смысл которой сводился к: "А какая тебе, хрен, разница?!" Байер непривычно вяло улыбнулся, сигареты спрятал, пощупал себя за запястье, после чего зачем-то поинтересовался:

   – А как я выгляжу? Нормально?

   – Да ты чего? – Владимир удивился окончательно. – И телефон зачем отключил?

   – Чтоб не мешал. Подумать хотел... Слушай, шестьдесят пять лет – это ведь так мало... А выглядел – ну просто кошмар! Сейчас тридцать четыре, а уже жить неохота – как вспомню... – Игорь цветом лица почти слился с окружающими его веточками аспарагуса. – Может, это действительно какой-то галлюциноген, да только все так натурально.

   – Я понял, о чем ты, я тоже видел много чего странного, – Владимир слегка успокоился, хотя вид Байера его здорово напугал. Коллега вскинул голову и с надеждой вопросил:

   – Видел? Правда?! Зеркала видел? А зажигалки? А мужика, который из дыма картины делает? А монитор – они его несут, а он мне: "Байер!" – я думаю, какого...

   – Похоже, они всех нас траванули, – Маленко протянул руку и с трудом стащил слабо упирающегося Байера со стульчика. – Ничего, мы с ними посчитаемся! Давай, пошли, нужно остальных найти!

   – Я туда не пойду! – решительно заявил Игорь и дернул плечом, высвобождаясь. – Я хочу уехать! Я домой хочу... хотя разве это домом назовешь? В чем-то здесь... Мне надо на воздух... наверное.

   – Хорошо, иди на улицу, я сбегаю поищу их, – Маленко наклонился и поднял папку, которую Байер сунул в кадку к аспарагусу – очевидно, для лучшей сохранности. – Что-нибудь успел? Наработки имеются?

   – Да, успел... – лицо Байера слегка оживилось, и на нем появилась довольно глупая, по мнению Владимира, улыбка. – Полтинник зеленью проиграл, представляешь! Немного, а обидно – я же в тот раз был практически уверен...

   – Ты о чем?

   – На третьем этаже заглянул, когда искал... ставки там делали, – Байер снова проверил свой пульс. – Я посмотрел, потом тоже поставил... Ну, утешает, большинство тоже проиграло, а тот карлик, Славка, ух я б ему...

   – Какие ставки?! – вскипел Маленко. – На что?!

   – На то что нарисует ручка.

   – Так, давай на воздух! – развернув коллегу, Маленко толкнул его к дверям, возле которых скучали громоздкие местные охранники, казавшиеся довольно беспечными. Байер снова начал упираться, слабым голосом пытаясь что-то доказать, в этот момент от лестницы долетел звук спускающихся шагов, и, обернувшись, оба увидели главу комиссии. Максим Егорович шел как-то странно, в раскорячку, недавно аккуратно уложенные волосы торчали слипшимися перьями, а глаза сонно моргали. Когда он подошел ближе, на его темных брюках обнаружилось большое мокрое пятно. Еще одно пятно было на рубашке – поменьше, кофейного цвета, слегка замытое.

   – Что случилось? – вопросил Владимир.

   – Да кофе на себя уронил! – Куваев раздраженно махнул рукой. – Горяченный... надо мне в больницу съездить – вдруг там чего?.. Я еще не смотрел – болит, как зараза... Хотя пока на диванчике сидел... Странная у них там мебель... или показалось... – он привалился к стене, упершись лбом в сжатый кулак. – Господи, как же я устал.

   – А что вы делали?

   – Да в сущности... Шахматы там у них... – Максим Егорович покачал головой. – У меня такое ощущение, что я с ума схожу. Никогда не чувствовал себя так паршиво.

   – Вы не чувствовали?! – взвизгнул Байер, потрясая своей папкой, которую Маленко зачем-то сразу пихнул ему в руки, как будто с папкой Игорь был более безопасен. – А мне каково?! Я через тридцать лет от инсульта загнусь! В больницу, говорите – отлично! Я тоже поеду! Мне срочно нужен медосмотр!

   – Похоже, нам всем срочно нужен медосмотр! – буркнул Маленко. – Эти клоуны что-то с нами сотворили! Вот что он имел в виду, когда говорил, мол – если и откажетесь, то по собственной воле! Я ему откажусь – я ему так откажусь!

   – Нам пока нечего предъявить, – Максим Егорович развел руками, страдальчески морщась. – Вы побеседовали со всеми людьми из списка?

   – Ну, те, кого мне удалось найти, заявили, что никто их не похищал, они приехали добровольно, и работа их полностью устраивает, – Байер потер затылок. – Выглядят они совершенно обычно, не похоже, что их загипнотизировали или чем-то накачали, хотя бог его знает. Главное люди-то все эти – ну мелочь по жизни – ни состояния, ни выдающихся постов. Кому они нужны?

   – У меня аналогичные результаты, – сообщил Маленко. Куваев кивнул, извлек из кармана смятый листок, развернул его и пробормотал:

   – Очевидно, гипноз. Не мог же я это нарисовать? Я вообще рисовать не умею!

   – Вероятно, ваша ручка умеет, – Байер тонко хихикнул, и Максим Егорович посмотрел на него сурово:

   – Вы на что намекаете, Игорь Михайлович?

   – А ни на что! У меня галлюцинации – забыли? Почему бы нам на время не отложить изыскания и не прокатиться в больницу – лучше в районную. Пусть проверят нас на токсины... а еще пусть мне мозговые сосуды проверят...

   Маленко, вскипев, предложил Байеру проверку мозговых сосудов прямо на месте при своем непосредственном участии, после чего цвет лица Игоря из зеленого перешел в багровую гамму, и он, опасно блеснув глазами, чуть пригнулся.

   – Прекратить! – рявкнул Куваев, шокированный. Он работал с Байером и Маленко не первый год, считал их людьми уравновешенными и неглупыми, сегодня же... Откровенно говоря, сегодня он и сам... Болтлив стал не в меру. Что-то с ними сделали. Что-то такое... Это не было страшно и не было опасно для жизни. Но это было очень плохо. Байер и Маленко повернули головы, моргая. Они походили на готовых сцепиться котов, которых без предупреждения окатили ведром воды.

   – Что не поделили, мальчики?

   Куваев вздрогнул – Алла, несмотря на каблуки, подошла неслышно и теперь стояла рядом, глядя с любопытством, и когда она заговорила, на Максима Егоровича пахнуло кремовым ликером.

   – Вижу, вам, Алла Яковлевна, оказали лучшее гостеприимство, чем нам, – насмешливо сказал он. Орлова пожала плечами и чуть потянулась, теперь глядя сквозь Куваева куда-то далеко – в какое-то одной ей известное место, где находились вещи несоразмерно более интересные, чем Максим Егорович.

   – Если вы собираетесь дуэлировать, то вам лучше выйти на улицу, – посоветовала она. – Люди кругом ходят, охрана вон смотрит. Выставляете себя на посмешище. Ейщаров в жизни не поверит в серьезность намерений тех, кто в перерыве между деятельностью бьет друг другу морды в его же помещении.

   – Вы что-нибудь видели?! – брякнул Игорь, пропустив упрек мимо ушей. – Что-нибудь странное?

   Алла посмотрела на него удивленно и немного сонно.

   – Что-нибудь странное? Что вы имеете в виду, Игорь Михайлович? Летающие тарелочки? Эльфов? Или вы опять за вчерашнее? Ничего странного я не видела. Я, вообще-то, работала. Думала, и вы занимались тем же самым.

   Байер дернул головой, точно пытался кого-то боднуть. По лестнице спустилась какая-то женщина, на ходу щелкнула зажигалкой и неторопливо пошла в глубь коридора. Владимир скривился.

   – А мне сказал, нельзя тут курить.

   – Зажигалку она зажгла... – пробурчал Байер. – Прикидывается. Спектакль устраивает. Я их уже сколько таких повысматривал – никто из них не зажигает зажигалки, и тем не менее...

   – Пойдемте на улицу, Игорь Михайлович, – ласково сказал Куваев и взял коллегу под локоток. Они молча прошли мимо охраны, которая вежливо покивала им и отворила перед ними тяжелую дверь, миновали небольшую площадку и остановились возле фигурной оградки, заплетенной дикой розой. Мокрая рябиновая листва задумчиво шелестела и отовсюду струился слегка приправленный дождем и запахом выхлопных газов цветочный аромат. На ветвях и карнизах взъерошенные воробьи устроили шумное совещание, на стоянке же, возле одной из комиссионных машин сгрудились оставленные комиссионные охранники, беззастенчиво потребляли что-то из пластиковых стаканчиков и болтали с младшей из ейщаровских секретарш, в одной руке у которой тоже был стаканчик, а в другой – полураскрывшийся цветок розочки, явно позаимствованной с оградки, причем скорее всего это позаимствование совершил один из охранников. Куваев снова приподнял брови. В их охрану входили суровые ответственные молодые люди, не позволявшие себе во время работы ни флирта, ни хихиканья, однако сейчас они средь белого рабочего дня увлеченно занимались и тем и другим. Максим Егорович, сделав остальным знак не вмешиваться, сердито подошел к машине и сурово посмотрел на охранников, улыбки которых сразу же увяли и из поз исчезла летняя расслабленность. Стаканчики они, впрочем, не отставили. Ейщаровская секретарша безмятежно уставилась на него глуповатыми голубыми глазами, шлепая себя по носику розовым цветочком.

   – Уже закончили? – поинтересовалась она так, словно Куваев был ее дядюшкой. – А я мальчикам холодного лимонада принесла – жарко так! Вы ведь не против?

   – Конечно нет, э-э...

   – Таня, – кокетливо сказала особа, сверкая невероятной длины ногтями и двумя абсолютно одинаковыми сапфировыми кольцами. Недешевыми кстати. Куваев усмехнулся про себя, чувствуя некую приподнятость. В сущности, он бы тоже не прочь выпить холодного лимонада и похихикать с особой, невзирая на частичную обожженность организма, и Максим Егорович даже ощутил разочарование, когда секретарша, еще раз улыбнувшись аудитории, удалилась, изящно покачивая аккуратным задом. Проходя мимо оставшихся членов комиссии, она бросила на Маленко недобрый взгляд, очевидно, припомнив кофейную жалобу, и тот зачем-то спрятался за Байера.

   – Вы что – совсем уже?!.. – дальнейшая речь Куваева не предназначалась для женских ушей. Охранники слаженно кинули в урну допитые стаканчики и устремили на него стеклянный взор. Завершив выговор, Максим Егорович вернулся к оставленным коллегам. За это время Алла тоже успела обзавестись розочкой и теперь игриво ею помахивала, что на Аллу, вообще-то, было не очень похоже. Ее безжалостно затянутые на затылке волосы поблескивали под солнцем, и, машинально взглянув на сияющие среди волос шпильки, Куваев так же машинально прижал палец к поцарапанному носу.

   – Итак? – вопросительно произнес он.

   – Давайте прогуляемся, – предложила Орлова. – Стоять под его окнами смысла нет, а внутри мне сегодня больше ничего не нужно. Здесь неподалеку парк... И кстати, мне нужно заглянуть в управления строительства и архитектуры, уточнить кое-что. Вы знаете, наш господин финансирует очень много разнообразных строительных объектов – я бы сказала, слишком много. Фактически, в последнее время он строит город – каково, а? Между прочим, насчет строящейся станции – они же, вроде как, планируют перевести Шаю на автономное питание.

   – Ну?

   – Так вот, мне непонятно, каким образом они собираются это делать? Это – гидроэлектростанция.

   – Что?! – изумился Максим Егорович. – Гидроэлектростанция на Шае?! Да это ж смех один!

   – В том-то и дело. Поэтому данный факт лучше тщательно проверить, потому что это, согласитесь, странно. Подобная станция на Шае если и сможет что-то обеспечить энергией, так пару сарайчиков – не больше. Хиловата Шая для такой задачи.

   – Ну, может, у Шаи есть какие-то особые планы? – ехидно предположил Байер. Алла покосилась на него, и внезапно оба засмеялись. Смех не понравился Куваеву – на мгновение у него создалось такое ощущение, будто Байер и Орлова превратились в заговорщиков, и он замедлил шаг, оказавшись вровень с Маленко, который утирал пот и пыхтел – ему было отчаянно жарко, и предложение прогуляться он воспринял без всякого энтузиазма.