Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 105 страниц)

*Глава третья*

КОРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

КОРЕЯ XVIII в. И ДВИЖЕНИЕ «СИРХАК»

XVIII столетие – период расцвета корейской литературы. В это время достигают наибольшей активности все основные процессы в социальной, экономической и культурной жизни страны, обозначившиеся в XVII в. На XVIII в. приходится подъем идейного движения «Сирхак» («За практическое знание»), вызванного к жизни глубокими противоречиями корейского феодализма веком ранее. Его сторонники, лучшие представители мыслящей части общества, стремились осознать положение своего государства и найти для него пути выхода из внутриполитического и экономического тупика, в котором оно оказалось после японского (1592—1598) и маньчжурского (1637) вторжений.

Постепенно восстанавливалась разрушенная войнами экономика, прежде всего – сельское хозяйство. Возросла роль городов не только как административных центров, но и как центров ремесла и торговли, увеличилась численность их населения. Все активней заявляло о себе среднее сословие. Однако феодально-бюрократическое государство оказалось неспособным примениться к требованиям времени. Искусственные ограничения, сдерживавшие внутреннюю и внешнюю торговлю, тормозили развитие экономики. Политика «закрытых дверей», обрекавшая страну на внешнеполитическую изоляцию, наносила также ущерб корейской науке и культуре.

К XVIII в. с особой наглядностью выявляется несостоятельность феодально-бюрократической системы и в выполнении ею своих непосредственных традиционных функций управления, ее неспособность обеспечивать порядок и стабильность в государстве. Не утихала борьба за власть придворных партий, определявшая внутриполитический климат в стране, оттягивавшая мысль и энергию представителей высшего сословия от решения насущных проблем экономики, политики и культуры. Не один век работала эта гигантская мясорубка, приводимая в движение по очереди то одной, то другой вставшей у власти партией, уничтожавшей своих противников. И даже крутые меры государей Ёнджо (1725—1776) и Чонджо (1777—1800), которые сами были видными сирхакистами, мыслителями и учеными, много сделавшими для развития науки, экономики и культуры страны (особенно – Чонджо), не могли ее остановить.

Выход из кризиса сторонники движения «Сирхак» видели в реформах. Они требовали преобразований в самых различных областях жизни. Критикуя современную им систему землепользования с ее поборами и произволом, они настаивали на справедливом наделении землей тех, кто ее обрабатывает. (Так, в трудах Пак Чивона и Чон Ягёна отразились крестьянские представления об уравнительном землепользовании.) Большое внимание они уделяли реформе образования. Одним из их требований было упразднение системы государственных экзаменов на чин, ориентировавшей на книжное, оторванное от жизни знание, на схоластическое толкование древних китайских текстов, отнимавшей на подготовку многие годы. Сторонники «Сирхак» призывали к развитию практических наук, заимствованию научных и технических достижений Китая и Запада, активно выступали за отмену политики «закрытых дверей», тормозившей не только развитие экономики, но и научной мысли Кореи. Они также ратовали за равенство возможностей в получении знаний для представителей всех сословий, призывая создать необходимые условия для талантливых людей из низов, резко критиковали представителей высшего сословия за косность мысли и паразитический образ жизни.

Движение «Сирхак» было единым идеологическим явлением, порожденным определенными историческими условиями, сложившимися в Корее в XVII—XVIII вв., но люди, которые выдвигали и пропагандировали сирхакистские идеи, организационно были разобщены. В литературно-общественной жизни того времени наметились два основных центра, что являлось естественным отражением внутриполитической жизни страны, высшее сословие которой разделилось в XVII в. на две партии – «южную» и «западную» (которая в свою очередь разбилась на две враждующие партии – «стариков» и «молодых»).

Одним из центров притяжения литературных и интеллектуальных сил являлось семейство Ли во главе с Ли Иком (1692—1764), крупным сирхакистом, выдающимся ученым, видным мыслителем и талантливым поэтом, и его племянником Ли Ёнхю – не менее яркой фигурой в истории корейской литературной и общественно-политической мысли. К ним примыкали сыновья Ли Ёнхю – Ли Гахван и Ли Онджин, каждый из которых оставил заметный след в истории корейской литературы и культуры, а также ученики и последовали Ли Ика и Ли Ёнхю – Ан Джонбок (1712—1791), Сим Гвансе (1712—1775), Ли Гванса и др. В этом содружестве ученых, мыслителей и поэтов сформировался и Чон Ягён (лит. имя – Дасан) (1762—1836), виднейший сирхакист, гордость корейской культуры. Это объединение сложилось на базе «южной» оппозиционной партии.

Другое объединение оформилось на основе «западной» партии. Его лидерами были Хон Дэён (1731—1783) и Пак Чивон (1737—1805) – знаменитые деятели «Сирхак». К ним тяготели Ли Согу (1754—?), Пак Чега (1750—1805), Лю Дыккон (1748—?), Ли Донму (1741—1793), которых современники окрестили «четырьмя стихотворцами», отдавая должное их поэтическому дарованию, а также – ряд других учеников и последователей Хон Дэёна и Пак Чивона.

Сторонники «западной» партии занимали высокие государственные посты, они выезжали за границу в составе различных посольств и миссий, довольно частых в XVIII в. Этими преимуществами пользовались люди круга Хон Дэёна – Пак Чивона. Представители же группы Ли Ика – Ли Ёнхю, как правило, были далеки от служебных дел, от активного участия в государственной деятельности и занимались науками. В силу того, что условия, в которых жили и творили представители двух групп сирхакистов, были несколько различны, при единстве общих тенденций (признание необходимости обращения к реальному знанию, отказа от книжной схоластики, необходимости учиться у Китая и европейских стран и т. д.) наблюдалась некоторая разница в их устремлениях и интересах, отражавшаяся и в сфере общественно-политической мысли, и в области литературной, в частности – поэзии. Сами группы сирхакистов осознавались современниками в значительной степени как различные поэтические школы.

Движение «Сирхак» – сложное и противоречивое явление. Объективно деятельность его сторонников была направлена против современной им социальной системы и расшатывала основы феодального общества. Однако осмысление ими общественных явлений не выходило за пределы традиционных, в основном конфуцианских представлений о личности и социуме. Все они осознавали себя преданными подданными государя и, радея о благе государства, видели главную свою задачу в укреплении его устоев, полагая, что распространение знаний, проведение реформ и нравственное оздоровление общества именно этому и будут содействовать.

Сирхакистское движение оказывало давление на правящие круги. Ряд требований сирхакистов был частично проведен в жизнь благодаря усилиям государей Ёнджо и Чонджо. При их поддержке выходили научные издания по истории, географии, агротехнике, медицине и т. д. В 1776 г. была учреждена придворная библиотека (Кюджангак), насчитывавшая к концу века около 180 тыс. томов. Был расширен круг лиц, допускавшихся к государственным экзаменам, отменен ряд жестоких уголовных наказаний и т. д. Немаловажное значение имело постепенное расширение внешней торговли и оживление дипломатических связей с соседними странами. Последнее обстоятельство оказывало огромное воздействие на развитие корейской научной мысли и культуры в целом.

Особенно важными для корейской культуры были связи с Китаем, откуда корейцы получали информацию о достижениях европейской науки (географические карты мира, астрономические теории, математические знания и т. д.), о технических новшествах в различных областях. В Пекине они также знакомились с новинками китайской научной и философской мысли, например, с трудами мыслителя Дай Чжэня (1723—1777) и других китайских философов и ученых XVII—XVIII вв., оказавших влияние на сирхакистов, приобщались к новым веяниям в общественной жизни, письменной словесности, искусстве, приобретали книги.

Активный интерес к достижениям зарубежной научной мысли, идеологическим и религиозным учениям соседствовал в корейской культуре XVII—XVIII вв. с обостренным вниманием к собственным духовным ценностям, прежде всего – истории своего народа. Это внимание определялось двумя тенденциями. Одна, связанная с критическим отношением к действительности, порожденным сирхакистской мыслью, проявилась, например, в пересмотре оценки деятельности некоторых государей правящей династии Ли, утвердившейся в 1392 г., прежде всего – Седжо (1456—1468). В результате этого был посмертно восстановлен в правах ряд лиц, пострадавших от его жестокости, в том числе – некоторые видные деятели культуры.

Другая тенденция, своего рода этнокультурная защитная реакция, не раз возникавшая в периоды усиленных контактов Кореи со своими соседями, нашла выражение также в изучении собственной истории – мифологической и реальной, но – в первую очередь тех ее страниц, которые говорили о славном прошлом, обращение к которым поднимало национальное самоуважение. С этой тенденцией связан и поворот к архаике в сфере государственного ритуала, например, – к погребальному ритуалу времен расцвета Объединенного Силла (VII—X вв.), первого единого корейского государства, ритуалу, за которым кроется миф о Женщине-Солнце и ее родителях. Об этом свидетельствует установление в 1740 г. в г. Кэсоне перед могилой посмертно реабилитированного государственного деятеля и философа Чон Монджу (1337—1392) стелы, в основании которой покоится черепаха, вершину – венчает дракон (черепаха и дракон – пара мифологических родителей, дающих жизнь солярному божеству). Общественная потребность в национально-культурном самоутверждении сливалась с потребностью познать себя, взглянуть на себя новыми глазами, которая реализовалась в появлении трудов не только по истории, но и по этнографии, в изучении собственного языка и литературы, в широком интересе и к письменной поэзии на родном языке.

Как неоднократно случалось в кризисные периоды истории Кореи, в XVII и особенно в XVIII в. с особой остротой встает проблема нравственного состояния общества и в связи с ней – проблема положительной личности. Эпоха выдвинула несколько ее вариантов. Во-первых, явно обозначилась официальная охранительная тенденция. В это время создается своего рода культ преданных подданных – высших чиновников, отказавшихся изменить своему государю и поплатившихся за это жизнью: Чон Монджу, «шестеро казненных» и др. В данном случае удачно сочетались государственные и сирхакистские «интересы», поскольку образцы верности проявили люди, являвшиеся гордостью корейской науки и культуры. Так, в «шестерку казненных» входили Пак Пхэннён, Сон Саммун, Ли Гэ, талантливые ученые, участвовавшие в создании корейской письменности.

Официальный идеал сановника, находящегося на службе, обладающего достоинствами высокообразованной личности, готового отдать жизнь во имя долга вассала, был традиционным для корейской культуры; он создавался не без воздействия конфуцианских представлений о преданном подданном и – с помощью конфуцианской фразеологии. Однако в его основе лежали прежде всего древние корейские воззрения на идеального «младшего», мыслившегося неотъемлемой частью социально значимого лица – «старшего», которые сложились во времена Объединенного Силла.

Эпоха породила также и такие варианты положительной личности, которые в той или иной степени отличались от официального. Один из них был близок официальному – чиновник, находящийся на службе, образованный и принципиальный. Его отличает истовая преданность интересам простого народа, которая проявляется в энергичной деятельности на официальном посту (начальник уезда, например, как это было реально с Пак Чивоном, Чон Ягёном, Пак Чега и другими сирхакистами). В основе этого варианта положительной личности лежит откорректированный сирхакистской мыслью древний конфуцианский идеал чиновника, заботящегося о вверенных ему подданных, как о детях. Сирхакисты, считая готовность к реальной деятельности и участие в ней главным в современном образованном человеке, требовали от чиновника «внимательно вслушиваться в стоны народа». (Ср. приведенное ниже стихотворение Ли Ёнхю.)

Другой вариант положительной личности – человак, свободный от социальных обязательств, или – представитель социальных низов, ценность которого определяется высокими нравственными достоинствами, трезвым умом и его практической деятельностью на благо общества.

Этот тип положительного героя возник в результате синтеза нескольких культурных тенденций. В нем угадываются древние конфуцианские представления о высокой нравственности человека как об основной ценности, не зависящей от сословной принадлежности. В нем можно усмотреть и воздействие даосской мысли, склонной к парадоксу, породившей идеал нищего мудреца (ср.: Чжуан-цзы был крайне беден и жил тем, что плел на продажу сандалии), а также идеи утилитаризма – производительного труда, приносящего практическую пользу людям – идеи, развитые еще в трудах древних китайских мыслителей. Кроме того, можно предположить и влияние древних корейских воззрений на личность и социум, сложившихся в Объединенном Силла, согласно которым состояние социума и космоса зависят от любого человека безотносительно к его социальному положению и возрасту, а также – архаической ритуальной традиции, в которой высшее знание связывалось со старостью и нищенством (ср. фигуру старца-жреца в солярном культе). И, разумеется, этот идеал поддерживался демократическими тенденциями эпохи, отражавшими рост активности среднего сословия и низов общества.

По-прежнему продолжает существовать традиционный тип литературного героя, за которым стоит вполне реальная для того времени модель поведения и образа жизни, – чиновника, ушедшего со службы, порвавшего с миром суеты и удалившегося на лоно природы. Тема ухода от мира, появившаяся в корейской литературе в XII—XIII вв., оставалась одной из постоянных ее тем вплоть до XX в. Порожденная социальной нестабильностью, особенно актуальная в периоды обостренной борьбы придворных партий, она звучит и в XVIII в., питая пейзажную лирику. Однако если ранее уходу со службы корейская общественная мысль не находила достойной альтернативы, то в период расцвета «Сирхак» она противопоставила анахорету идеал положительной личности сирхакистского типа. Эта оппозиция хорошо заметна в упомянутом стихотворении Ли Ёнхю, в котором автор, напутствуя своего друга – чиновника, едущего на должность, предостерегает его от сочинения пейзажных стихов.

Укрепляет свои позиции в литературе герой (и автор) из средних и низших слоев общества, вошедший в нее веком ранее благодаря поэзии на родном языке. В прозе – повести и романе – это обездоленный герой, который обретает славу и высокие посты только благодаря личным качествам. Не претендуя на нормативность, он вносит свою долю в общий идеал эпохи, утверждая активную жизненную позицию личности.

ПОЭЗИЯ НА ХАНМУНЕ

В этот период необычайно высоким был престиж словесности на ханмуне. Она была не только официальной словесностью корейского государства, но и несла передовые идеи и новое знание, и она же отвечала национально-культурной потребности в освещении и изучении собственных духовных ценностей. По-прежнему почетное место в ней занимала поэзия, развивавшаяся в пределах заданной китайской традицией системы жанров. Заимствованная в древности, эта система была жесткой, нормативной в своих формальных проявлениях. Однако в своем содержании корейская поэзия на ханмуне была достаточно свободна: актуальность отдельных жанров и их содержание определялись эпохой – они находились в прямой зависимости от идеологических процессов, шедших в корейской культуре.

Характерной особенностью времени было внимание к поэзии акпу (кит. юэфу), виду литературы, традиционно связанному с народным поэтическим творчеством. В течение XVIII в. создается более десятка сборников, содержащих иногда до ста и более произведений, как, например, сборник Ли Ика «Акпу Сонхо», оказавший большое влияние на творчество поэтов-современников. Акпу этого периода слагались на сюжеты древних преданий и легенд, посвящались мифологическим и историческим персонажам корейской древности. Например, сборник Лим Чхантхэка (1680—1721) «Хэдон акпу» («Акпу Страны, что к востоку от моря»), содержащий 35 произведений, включает «Стихи о Тангуне», стихи «Тигр Пэктусана» и др., обращенные к мифологическому и историческому прошлому корейского народа. Сборник Ли Гванса (1705—1777) «Тонгук акпу» («Акпу Восточного государства») содержит 30 стихотворений; среди них – «Алтарь на горе Тхэбэксан» – стихотворение, посвященное славным страницам корейской истории, «Улица, над которой луна ясна» – стихотворение, героем которого является легендарный жрец древности Чхоён, и т. д. В акпу авторов XVIII в. отражались раздумья об историческом прошлом страны, как, например, в «Пяти произведениях в стиле акпу», созданных выдающимся историком Ан Джонбоком («Сдерживаю чувства, вглядываясь в историю Восточного государства» и др.).

Особое направление в акпу составляют стихотворения – переводы народных песен или корейских стихов, написанных в народном стиле, а также – корейских поэтических произведений в жанре сиджо. Сборник Хон Нянхо «Чхонгу тангок» («Короткие напевы Страны зеленых холмов»), акпу Нам Юёна (1698—1773) и др. В этот период на хамун переводятся не только сиджо, но и произведения, созданные в другом национальном поэтическом жанре – каса. Именно в XVIII в. были переведены известные поэмы Чон Чхоля (1537—1594).

Обращение авторов XVIII в., писавших на ханмуне, к поэзии на родном языке было одним из проявлений внимания корейской культуры к своим национальным истокам. Такого рода переводческая работа свидетельствует о стремлении деятелей корейской культуры «повысить в ранге» поэтические произведения на родном языке, введя их в сферу словесности на ханмуне. За этим кроется также желание помочь национальной поэзии обрести известность за пределами страны. Сходное явление в истории Кореи отмечалось ранее, особенно в IX—X вв., во времена широких контактов корейского государства с внешним миром, стимулировавших вспышку национально-культурного самоутверждения перед лицом Китая.

Эта тенденция корейской культуры XVIII в. – обостренный интерес к национальным аспектам корейской духовной культуры – проявлялась прежде всего в деятельности сирхакистской группы во главе с Ли Иком и Ли Ёнхю (лит. имя – Отшельник из Хехвана). Изучение отечественной истории, преданий, легенд и т. д. накладывало отпечаток не только на поэтическое творчество. Оно отражалось и на их общественно-политической мысли, сказываясь в стремлении нащупать пути развития своего государства, отечественной культуры на основе усвоения знания иных стран и осмысления собственного исторического опыта. Высшим проявлением этой тенденции было творчество выдающегося мыслителя Чон Ягёна, предложившего программу преобразований общества на базе утопических идей о социальной справедливости, подсказанных архаическими общинными традициями.

Заметные сдвиги происходили почти во всех видах и жанрах поэзии на ханмуне, в том числе и в стихах – си (кит. ши). При сохранении традиционной тематики (социальная критика, пейзажная лирика и т. д.) характер их содержания явно менялся, приближаясь к корейской действительности XVIII в. Примером может служить стихотворение Ли Ёнхю «Отшельник из Хехвана черновиком стихотворения – си напутствует Сима-посла по имени Гвансе, едущего на должность в Ёнчхон»:

Средь простого народа в обычае – простые слова.

Литераторы же их не употребляют.

Вы – разом оправдайте их,

Дайте понять литераторам их важность.

Ёнчхон – захолустье, да к тому же – малое.

Занять в нем высокий пост – это и есть думать о людях.

Прошу Вас, делая вид, что любуетесь солнцем, луной и скалами,

Внимательно вслушиваться в стоны народа.

Знаками на письме не воспевайте ветер и луну,

В словах не устремляйтесь к чаре с вином.

Рассказывайте только о должности, которую вы исполняете.

Это и полагайте истинным литературным творением!

В этом стихотворении автор обращается к своему единомышленнику, поэту Сим Гвансе. В нем слышится сирхакистский призыв к конкретному действию на благо общества: вникать в нужды обиженных и страждущих, помогать им, не позволять себе даже в свободное время отвлекаться на воспевание пейзажей и вина – вот истинное назначение человека, находящегося на государственной службе. Отражение же этой деятельности в поэтическом слове – основная задача сирхакиста как поэта.

Поэзии на ханмуне, обращенной к социальной проблематике, особенно творениям сирхакистов, свойственна резкая публицистичность. Однако это не мешало им быть талантливыми пейзажистами и тонкими лириками. Многогранным было творчество Чон Ягёна, равно сильного и в социальной критике (например, стихотворение «Охваченный тревогой», в котором он с болью и горечыо пишет об алчности, жестокости власть имущих и о низком нравственном состоянии общества, не способного дать им отпор), и в пейзажной живописи словом (например, «Вода и камень», стихотворение, в котором мастерски воссоздана картина столкновения противоборствующих сил природы). Пак Чивону принадлежат стихи, содержащие резкую критику конфуцианских схоластов, далеких от понимания жизненных интересов государства, отставших от времени и смешных в своих амбициях представлять истинное знание («Отшельнику из Чхвасо»). В то же время современники высоко оценивали небольшое, полное трагизма стихотворение Пак Чивона «Ёнам вспоминает усопшего старшего брата» и поэму «Из беседки Чхонсок наблюдаю, как рождается солнце», состоящую из семидесяти строк.

Поэма занимает особое место в корейской литературе XVIII в. В ней сопоставлены два плана. Один – это план конкретного пейзажа, который открывается взору из знаменитой беседки Чхонсок (Скопление скал), расположенной на морском побережье в горах Кымгансан. Он изображается как динамическая картина восхода солнца над бурным и холодным морем, насыщенная цветом, звуком, движением. Второй план – мифологический – грандиозная панорама действия космических сил, облеченных в мифологические образы. Рождение солнца изображается в поэме как результат столкновения мощных космических сил, мешающих появлению солнца, с силами, содействующими его рождению, в ходе вечного взаимного противоборства которых появляется дневное светило.

Поэт, наблюдающий с обрыва в ночной темноте бурю на море, внимающий грохоту волн о скалы и вою ветра, ощущающий пронзительный холод, становится причастным космическому действу. Реальный ночной пейзаж воспринимается как зрелище первозданного хаоса, которое сменяется картинами титанических усилий божеств, стремящихся явить миру солнце. Этапы его зарождения и появления – этапы перехода к организованному космосу. Предвестие восхода – начало устроения мира:

Небо и земля не расчленены,

но начинают обретать границы.

Красной чертой единое делится надвое вдоль.

Солнце рождается трудно. Прослеживаются все этапы его появления, отмеченные особыми разновидностями формы, все переходы его очертаний – от крохотной красной точки (прыщика на лице воды) к тонкой красной черте, затем – к зыбкому прямоугольнику, а от него – эллипсу (вытянутое, как кувшин) и, наконец, – к кругу (колесо повозки). И за каждый этап идет сражение. Но вот битва выиграна, силы света торжествуют над силами хаоса, холода и мрака:

Почти круглое, но еще не подобное колесу,

а вытянутое, будто глиняный кувшин,

Оно то появляется, то погружается в воду,

и словно слышится плеск волны о скалу.

Десять тысяч вещей стали видны,

как и в прошлый день.

Будто есть некто, кто обеими руками

разом поддерживает его и вздымает вверх!

Так настает новый день.

Пак Чивон в поэме обращается к китайским мифологическим образам, обнаруживая блестящую эрудицию в области китайской древности. Однако сам факт обращения поэта к солярному мифологическому сюжету – рождению солнца – может рассматриваться как дань местной мифологической традиции, в которой (в отличие от китайской) солярная проблематика занимала центральное место. Внимание к мифологической проблематике сближает поэму Пак Чивона с поэзией акпу, обращенной к корейским мифам, преданиям и легендам.

Поэзия на ханмуне в это время осознавалась как явление, принадлежащее собственно корейской литературе и культуре, обладающее присущими только ей особенностями. «Я – кореец. И с удовольствием слагаю корейские си», – писал Чон Ягён. Это осмысление базировалось не только на личном поэтическом опыте мыслителей-сирхакистов. Оно поддерживалось и корейской наукой того времени, вырастая как неизбежное следствие настойчивого изучения деятелями «Сирхак» отечественной культурной традиции – истории, языка, литературы. Поэзия на ханмуне в этот период исследуется в связи с проблемами корейского языка и фонетики. Создаются различные словари – китайско-корейские и словари китайских рифм. Так, в словаре рифм, составленном знатоком поэзии, известным ученым и государственным деятелем Хон Гехи (1703—1771) были учтены фонетические изменения, происшедшие в корейском языке за последние столетия.

Осознанию поэзии на ханмуне как национального корейского достояния способствовало еще одно существенное обстоятельство. XVIII в. был временем активных дипломатических и торговых контактов корейского государства со своими соседями. И у корейцев появилась возможность сравнивать стихи на ханмуне с современной им поэзией Китая, а также – с китаеязычной поэзией Японии и Вьетнама. Кроме того поэзия на ханмуне играла большую роль как средство общения. Во время встреч корейцев с представителями стран дальневосточного региона, для которых китайская письменная традиция была важнейшей составной частью их культуры, обычно «спрашивали кистью», «разговаривали, взяв кисть и бумагу», т. е. апеллировали к значению иероглифа, минуя фонетику. Во время дипломатических встреч было принято экспромтом сочинять стихи и обмениваться ими. Особой популярностью пользовались «стихи на рифмы заданного стихотворения»: в стихотворном ответе полагалось использовать рифмы стихотворения, с которым обращался собеседник. Не случайно послами назначались видные государственные деятели, которые были одновременно известными учеными и поэтами. В состав посольств включались люди, способные наилучшим образом представить корейское государство перед лицом внешнего мира. Так, одно из них, посетившее Пекин в 1760 г., возглавлял Хон Гехи, который ранее, в 1748 г., направлялся во главе большого посольства в г. Эдо, столицу Японии. В составе посольств в Китае побывал ряд сирхакистов (Хон Дэён, Пак Чивон, Пак Чега), некоторые – неоднократно. Поэтическое дарование нередко являлось главным резоном в пользу включения того или иного чиновника в состав посольства.

Особую значимость имели посольства в Пекин. Они позволяли приобщиться к культуре современного Китая и через него к достижениям европейской цивилизации. По традиции прибывшие с посольством корейцы устанавливали отношения с посольствами других стран, находившимися в то же время в Китае. Так, в XVII—XVIII вв. сложились дружественные отношения между корейскими и вьетнамскими посольствами. На встречах во время бесед «с помощью кисти и бумаги» происходил обмен стихами, обсуждались литературные и научные проблемы. Эти беседы были не только приятным препровождением времени на одинаковый манер образованных людей, но – контактами лучших умов Кореи и Вьетнама (Хон Гехи – Ле Куй Дон) в тот период, когда Дальний Восток был охвачен идеями социальных преобразований на основе реального знания и уважения к внесословной ценности личности. Дружеские и творческие связи поддерживались перепиской и сохранялись на долгие годы.

Ни до, ни после корейская поэзия не выходила в столь широких масштабах за пределы государства, как в XVIII в. Например, как сообщал в своем отчете на имя государя Ким Ингём (см. ниже), за время пребывания на территории Японии членами корейского посольства 1763—1764 гг. было сочинено и подарено жителям этой страны несколько тысяч стихотворений. Эти экспромты ценились не только как поэтические произведения, но и как образцы каллиграфии. В одном из своих произведений Пак Чивон сообщает интересные сведения о рано умершем талантливом поэте У Сане и приводит его стихи. У Сан не был оценен по достоинству у себя на родине, но его талант был признан в Японии, которую он посетил в составе посольства в качестве переводчика. По пути в Эдо он по просьбе местных жителей написал и раздарил автографы нескольких сотен стихотворений. На обратном же пути – узнал, что они уже были напечатаны и получили широкое распространение. Встречи послов при дворе протокольно фиксировались; записывались также и стихи, которыми обменивались обе стороны. Они объединялись в сборники и тиражировались ксилографическим способом. Таким образом факты дипломатических контактов (посольства в Японию, например, в XVII—XVIII вв. посылались раз в десять – двадцать лет), перерастали в литературные явления. Корейская поэзия на ханмуне проникала в соседние страны и иными путями. Известны отдельные случаи издания сборников корейских поэтов за рубежом, как, например, сборника стихов выдающейся корейской поэтессы XVI в. Хо Нансорхон (впервые издан в Японии в 1692 г. и вторично в 1711 г.).