Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 105 страниц)

Тяжелые времена кизылбашско-турецкого засилия в Картли красочно описаны в исторических поэмах Иесея Тлашадзе («Бакариани») и Папуны Орбелиани («Бедствия Картли»), ему же принадлежит историческое сочинение «История Картли». Авторами известного летописного сборника «Жизнь Грузии», помимо П. Орбелиани, были историки Сехниа Чхеидзе и Оман Херхеулидзе.

Важную роль в культурно-просветительской деятельности сыграл ученый богослов и писатель, католикос (патриарх) Антоний I (1720—1788). По его инициативе в Тбилиси и Телави были открыты духовные семинарии русско-славянского типа. Он возродил церковно-богословскую литературу. Пытаясь восстановить архаичный, книжно-схоластический стиль, Антоний выработал собственные правила орфографии, даже ввел некоторые новые буквы. Он усердно и плодотворно работал в области лингвистики, истории, богословия, писал стихи (как правило, пятистрочными строфами, двенадцатисложным метром). Ему принадлежит также первый систематический обзор истории грузинской письменности, так называемое «Мерное слово». Он был также автором учебников для духовных семинарий и др.

При жизни Теймураза II была сильна клерикальная группа, враждовавшая с католикосом Антонием I. Эта группа вначале одержала верх, и Антоний I на какое-то время был отстранен от руководства грузинской церковью. Оппозицию против католикоса возглавлял придворный духовник Теймураза II Захария Габашвили (1707—1783), преданный впоследствии анафеме и изгнанный из Картли. В свое время между сторонниками Антония I и Захария разгорелся шумный литературный спор. Один из приверженцев Габашвили написал сатирическую поэму «Война кота с мышами», аллегорически изображавшую историю борьбы между ним и Антонием I. Сам Габашвили – автор язвительного сатирического послания, направленного против Антония I. Это послание является характерным образцом сатирического жанра в грузинской литературе того времени.

В это время появляется немало произведений религиозно-полемического и морально-назидательного характера. Полемика в них была направлена в основном против мусульманства и католичества. Как известно, кизылбашско-турецкие завоеватели использовали мусульманство в качестве идеологического оружия для духовного порабощения грузинского народа.

В XVIII в. были составлены монументальные сборники теологическо-полемического содержания «Молот» (Бессариона Бараташвили), «Клещи» (Тимотэ Габашвили) и др. Широкое распространение получила религиозно-дидактическая литература, в первую очередь проповеди, смело обличающие и бичующие пороки феодального общества (как светского, так и духовного), утверждающие нравственную чистоту, верность христианской морали. Многие проповеди, например, Амвросия Некресели (частично также Антония Цагерели-Чкондидели) носят ярко выраженный эмоционально-публицистический характер. Составлялись жизнеописания новых мучеников, причисленных к лику святых, таких, например, как царица Кетеван (замученная 13 сентября 1624 г. иранским шахом Аббасом I).

В XVII—XVIII вв. в Грузии получает довольно широкое распространение поэзия ашугов, поэтов-импровизаторов, которые одновременно сочиняли стихи, перелагали их на музыку и зачастую сами же исполняли эти песни на народных инструментах. Ашуги выражали в поэзии настроения и чаяния демократических слоев – ремесленников, кустарей. Ашуги ввели в поэзию разговорный, народный язык. Это и есть то специфически новое, что внесли они в историю литературы вообще, в частности в историю грузинской литературы.

Крупнейшим представителем ашугской поэзии был Саят-Нова (1712/1722 – ок. 1795), своеобразный межнациональный поэт народов Закавказья. По социальному происхождению – крестьянин, армянин по национальности, он родился и вырос в Грузии (Тбилиси). Саят-Нова писал стихи и пел на грузинском, армянском и азербайджанском языках. Некоторое время Саят-Нова был придворным поэтом и сазандаром царя Ираклия II, которого называл «душою и сердцем всея Грузии» и искренне воспевал его как своего благодетеля («Царь Саят-Новы – прекрасней царственных орлов – Ираклий», и др.). Однако в результате дворцовых интриг (ок. 1765 г.) он был изгнан из дворца.

Грузинские стихи Саят-Новы в основном проникнуты жизнелюбием. Он – поборник веселой, здоровой и разумной жизни, славит благородные человеческие чувства. «Слово скажет Саят-Нова; громом грянут небеса», – горделиво заявлял он. Однако события, связанные с изганием поэта, наложили глубочайший отпечаток на его творчество. Он проклял мир, «презренный и преходящий». Лирика Саят-Новы этого времени проникнута меланхолическими, а порой и пессимистическими настроениями. «Я не выдержу эту гнетущую скорбь», – вырывается у него.

Обличительные мотивы и чувство скорби в поэзии Саят-Новы носят глубоко социальный смысл, обусловлены на столько личными невзгодами поэта, сколько жизнью того общественного класса, к которому он принадлежал.

Саят-Нова пытался привить грузинской поэзии напевность и композиционные основы поэтического жанра мухамбази (разновидность мухаммаса), сыгравшего известную роль в переходный период истории грузинской литературы (рубеж XVIII—XIX вв.). «Мухамбази, какой ты сладкий песенный мотив», – говорили в ту пору. Развитие самобытной классической поэзии XIX в. шло по линии преодоления традиции мухамбази.

Бесики (1750—1791) – поэтическое прозвище Бессариона Габашвили. Бесики был сыном царского духовника Захария. После отлучения его отца от церкви и изгнания (1764), будущий поэт воспитывался при дворе Ираклия II. Но в 1777 г. был изгнан из Картли и его принял имеретинский царь, враждовавший с Ираклием II. В 1787 г. Бесики посылают в Россию во главе специальной дипломатической миссии с целью добиться протектората России над Имерети. В качестве посланника Бесики находился при ставке фельдмаршала Потемкина на Украине и в Молдавии. Умер поэт в Яссах в 1791 г.

Бесики оставил значительный след в истории грузинской поэзии. Он известен преимущественно как лирик, восторженный певец пылкой любви. Поэт красочно и выразительно воспевает женскую красоту. В звучных и изящных стихах передает он бурные страсти и нежнейшее чувство любви. Ему принадлежит также ряд торжественных од и поэтических посланий. Особой известностью пользуется его патриотическая ода-поэма «Аспиндза» в честь победы грузинских войск в 1770 г. у местечка Аспиндза (в Южной Грузии) над вторгшимися турецкими полчищами. Бесики вдохновенно воспевает доблесть, мужество и военный талант аспиндзского героя, полководца Давида Орбелиани (кстати, даровитого поэта). Ему же посвятил Бесики большой цикл стихов-посланий. В поэме «Рухская битва» Бесики в торжественно-одическом стиле описывает события из истории междоусобных войн в Грузии.

Во многих лирических стихах поэт сетует на свою несчастную судьбу. В сатирической поэме «Невестка и свекровь» он несколько гротескно, с юмором изображает сцены семейного разлада. Достается в поэме и невежественному, алчному служителю церкви. Бесики также автор едких сатирических стихов и эпиграмм, направленных главным образом против высокопарного и заносчивого поэта-аристократа Мзечабука Орбелиани (умер в 1794 г.).

Поэзия Бесики самобытна и оригинальна. Он обновил и обогатил грузинскую поэзию свежими метафорами, смелыми сопоставлениями, меткими сравнениями, изысканной поэтической образностью. Некоторые стихи, например, «Два дрозда» (другой перевод названия «Черные дрозды») целиком построены на очень сложных и развернутых метафорах. Стихи Бесики отличаются большой музыкальностью, богатством звуковых повторов, прекрасной и строгой ритмикой. Однако чрезмерное увлечение именно внешней отделкой стихов наносит нередко ущерб их смысловой стороне. Некоторые его стихи риторичны и искусственны.

При дворе Ираклия II, помимо армянских культурных деятелей, были и азербайджанские поэты и музыканты, в их числе и крупный азербайджанский поэт Видади (1709—1809). В 1781 г. Видади написал скорбную элегию на неожиданную смерть царевича Леона Ираклиевича. С Ираклием II был связан и другой видный азербайджанский поэт и дипломат Вагиф (1717—1797). Он воспевал в своих стихах привлекательность и нравственную красоту грузинских женщин, столицу Грузии Тбилиси. Вагиф тоже написал стихотворную эпитафию на смерть Леона Ираклиевича.

Для грузинской литературы XVIII в. характерно многообразие жанров. Довольно широкое распространение получают книги путешествий, мемуары, эпистолярный жанр. Эти произведения, помимо литературно-художественного, имели также научно-познавательное и просветительское значение. Таковы путешествие по Европе Сулхана-Саба Орбелиани, путешествие Тимотэ Габашвили в Иерусалим и на Афон (автор описывает грузинские памятники материальной культуры и письменности), путешествие Ионы Гедеванишвили по разным странам Востока и Запада (особенно ценны записи по Молдавии, где Гедеванишвили жил сравнительно долго), путешествие Даниэла Данибегашвили в Индию и др. Из мемуарной литературы значительный интерес представляет «Завещание» Иесея Осес-дзе (здесь содержится богатый бытовой и историко-культурный материал).

В XVIII в. в Грузии появляется много переводов с различных языков. С персидского языка переводятся главным образом произведения любовно-романического характера («Барам и Гуландам», «Хосров и Ширин»), героико-приключенческого (многотомный роман «Караманиани» – перевод на грузинский «Кахраман-наме», «Сейлан-наме») и назидательно-басенного («Сокровище владык», «Бахтияр-наме», «Книга Синдбада»). К назидательному жанру относится популярное в мировой литературе «Поучение Ахикара».

Во второй половине XVIII в. под благотворным влиянием русской культуры был создан грузинский профессиональный театр. Для него переводились произведения русской и западноевропейской драматургии. Так, превосходно перевел пьесы Сумарокова Георгий Авалишвили (1769—1850), ему же принадлежит оригинальная грузинская драма «Теймураз II». На грузинский язык переводились отдельные произведения Ломоносова и Державина.

На рубеже XVIII—XIX вв. в Грузии большой интерес проявляют к французскому классицизму. Влияние французской литературы заметно в творчестве некоторых грузинских поэтов и прозаиков. Многих грузинских писателей (Давида Багратиони, Давида Цицишвили и др.) привлекали идеи и драматургия Вольтера. В это время появляются переводы его трагедий, а также произведений Корнеля, Расина. Давид Чолокашвили (ок. 1733—1809) переделал для грузинской сцены «Ифигению» Расина. Переводчик пользовался первым русским переводом и французским оригиналом. В обработке Чолокашвили образ Агамемнона ассоциировался с Ираклием II.

Ираклий II пользовался большим уважением как в Грузии, так и за ее пределами. Однако у него было и немало противников среди феодальной знати и консервативно-легитимистских кругов, считавших его узурпатором власти в Картли. Известны сатирические памфлеты ярого противника Ираклия II Александра Амилахвари (1750—1801) «Действия в Астрахани» и «История Георгианская». Амилахвари принадлежит и оригинальный философско-политический трактат «Мудрец Востока», написанный под сильным влиянием «О духе законов» Монтескье. Полный комментированный перевод книги Монтескье на грузинский язык выполнен Давидом Багратиони (1767—1819), автором «Истории Грузии», правового кодекса, лирических стихов.

Для грузинских духовных семинарий в XVIII в. с русского языка были переведены «Логика» Баумейстера, «Физика» X. Вольфа, «История Востока» Роллена и др. Широко известна педагогическая просветительская деятельность и ректора Давида Алексишвили (1745—1824), который переводил также отдельные произведения Ломоносова и Державина.

На рубеже XVIII—XIX вв. литературной деятельностью занимались в Грузии десятки писателей и поэтов. Традиции древнегрузинской литературы слишком были живы, по крайней мере до первой четверти XIX в. Большого внимания заслуживают оригинальные сочинения поэтессы Мананы «Разговор с малярией» (конец XVIII), автобиографический роман Георгия Багратиони (1778—1807) «Хубмардиани», сборник лирических стихов неизвестного автора «Наргизовани» (особенно патриотическая ода из этого сборника «Грузия прекрасная»). Ярким образцом ораторского искусства является надгробная речь канцлера Соломона Леонидзе на смерть царя Ираклия II (1798); колоритна «Беседа жаворонка с зябликом» Годердзи Пиралишвили (здесь аллегорически изображаются события, связанные с раскрытым заговором против Ираклия II). Авторами интересных лирических стихов выступают Петр Ларадзе (он же – автор огромной приключенческо-фантастической повести «Дилариани»), Элизбар Эристави, Туманишвили – Димитрий, Эгнате и Георгий, Димитрий Багратиони (1746—1828). Ему принадлежит сборник стихов «Димитриани» и поэма «Кетеваниани» – о мученической смерти царицы Кетеван.

Почти все многочисленные члены бывшего царствующего дома Багратионов серьезно увлекались литературой и наукой. Особенно многообразной и плодотворной была литературно-просветительская и научная деятельность братьев-царевичей Давида (1767—1819), Иоанна (1768—1830) и Теймураза (1783—1846). Писали неплохие стихи царевны-сестры Кетеван, Мария и Теклэ. Многие представители царствующей династии и их сподвижники были высланы из Грузии. В их произведениях звучат голоса безнадежности и отчаяния, гнетущей тоски по родине. Глубокой скорбью проникнуты и стихи многих других авторов. Ломка старого и становление нового уклада жизни и быта находили свое отражение как в элегических, так и юмористическо-сатирических стихах («Улетела пташка радости», «А что, если я стану сенатором...» и др.).

Жизнь и деятельность царевичей Иоанна и Теймураза протекала в Петербурге. Теймураз Багратиони, почетный член Российской Академии наук, а также член ряда зарубежных научных обществ, главным образом занимался наукой, был библиофилом, хотя по традиции писал и стихи. Из его трудов отметим «Историю Грузии» и подробное толкование «Витязя в тигровой шкуре». Иоанн Багратиони был энциклопедистом в полном смысле этого слова, – ученым, историком, лингвистом (весьма ценны его лексикологические труды), литературоведом, писателем и поэтом. Иоанн Багратиони составил проект реорганизации государственного аппарата Грузии на русско-европейских началах. Он ратовал за открытие высших школ, создание музеев и книгохранилищ, издание газет. Иоанн Багратиони известен как автор многотомной «Калмасобы», или «Поучения в шутках», работу над которой он закончил в 1828 г. Это, безусловно, последнее значительное произведение грузинской литературы конца XVIII и начала XIX в.

Сюжет «Калмасобы» (это огромное произведение до сих пор издано лишь в сокращенном виде) чрезвычайно прост. Иподиакон Иона Хелашвили, сопровождаемый горийским жителем, хитроумным весельчаком Зурабом Гамбарашвили, объезжает населенные пункты Восточной и Западной Грузии с целью «калмасобы», т. е. сбора средств для своего монастыря. Иона и Зураб встречаются во время странствий с разными людьми и беседуют с ними. Их беседы и служат сюжетной канвой «Калмасобы». Иона Хелашвили – лицо не вымышленное: это известный церковный писатель, современник автора «Калмасобы». По-видимому, не вымышленным лицом является и Зураб Гамбарашвили. Вообще Иоанн Багратиони в большинстве случаев лично знал своих литературных героев (собеседников Ионы Хелашвили). Целью автора было изобразить, с одной стороны, нравы, обычаи, быт и культуру современного грузинского общества, а с другой, – популярно изложить основы ряда отраслей науки и искусства. «Калмасоба» – подлинная энциклопедия для своего времени. Автор широко пользовался тогдашней, преимущественно русской научной литературой. Он доброжелательно относится к новым веяниям западноевропейской общественной мысли, в частности, к идеям вольтерьянцев, просветителей-энциклопедистов, обнаруживает свободомыслие в религиозных вопросах, осуждает религиозное изуверство, фанатизм, суеверие. Чтобы не слишком докучать читателю научными рассуждениями, автор часто прерывает повествование Ионы Хелашвили шутливыми выходками Зураба Гамбарашвили. Его замечания, реплики, остроты, выходки оживляют повествование, дают читателю как бы некоторую передышку между поучениями ученого монаха. В «Калмасобу» искусно вплетены художественно обрамляющие основной текст забавные истории из жизни знаменитых современников, шуточные рассказы, анекдоты. Весельчак Зураб своим непринужденным остроумием вносит свежую струю в тяжеловесный научно-энциклопедический стиль «Калмасобы».

Иона Хелашвили и Зураб Гамбарашвили олицетворяют две стороны жизни Грузии конца XVIII и начала XIX в. Метко схвачены и живо переданы черты этих противоположных характеров. Иона, отрешившийся от жизни, мудрствующий аскет и ученый схоласт, нередко попадает в смешное и незавидное положение: он – заносчивый и неуравновешенный человек, жадный и алчный монах. У Зураба иной характер, он человек жизнерадостный, искренний, благодушный. В диалогах, полных неподдельного юмора, автору удается наглядно вскрыть отношения между различными слоями грузинского общества той эпохи. Именно эти диалоги вызывают и по сей день определенный интерес.

И. Багратиони – сам представитель знатного рода – обличает уродливые формы социальных отношений в феодальной Грузии. Как писатель-гуманист, он защищает крепостных крестьян, скорбит о падении нравов дворянства, разоблачает фарисейство духовенства, смело вскрывает пороки пустой, никчемной жизни правящей аристократии. Иоанн Багратиони, сын последнего грузинского царя Георгия XII (1746—1800), искренне любя многострадальную родину, отображает в своем творчестве политическое и моральное разложение близкой ему социальной среды – многочисленных представителей багратионовской династии, царящие в этой среде интриги, зависть, лицемерие.

В произведениях других членов царской фамилии и иных представителей высшей знати чаще всего звучат мотивы безнадежности и обреченности, вызванные ликвидацией грузинского государства и разрушением основ патриархального быта.

РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ

-=ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ=-

ВВЕДЕНИЕ

Страны Южной и Юго-Восточной Азии (Индия, Непал, Ланка, Бирма, Индонезия, Лаос, Кампучия, Таиланд и Филиппины) объединяют давние и прочные связи: в пуранах и «Рамаяне» упоминаются Ява, Суматра и Борнео; в джатаках рассказывается, как индийские купцы отправлялись морем в «Золотую землю» («Суварна бхуми») – страны, расположенные между Бирмой и Индонезией. Индия, ее боги, верования, культура не только оказывали влияние на страны региона, но в какой-то мере и объединяли их.

Почти во всех странах этой части Азии письменная литература развивалась первоначально на индийских языках – пали или санскрите – в зависимости от того, индуизм или буддизм были главенствующей идеологией. Лишь постепенно, приблизительно с XI в., в государствах Юго-Восточной Азии начинают активизироваться местные литературные традиции, местные языки, к XVIII в. утвердившиеся окончательно.

XVIII век принес народам Южной и Юго-Восточной Азии, как и ряду стран Средней Азии и Ближнего Востока, огромные бедствия. Большинство стран региона не знало в эти годы спокойных периодов. Слабели и распадались слабые государства: в одних случаях – в результате внешних нападений, в других – вследствие внутренних распрей или освободительных войн: пала Могольская империя в Индии, с гибелью Аютии (1765) прекратила свое существование династия, правившая в Сиаме более четырехсот лет, пала династия Маллов в Непале, Ангкорская империя – в Кампучии, которая вплоть до второй половины XIX в. не могла оправиться от междоусобных распрей и разрушительных войн с соседними государствами. В атмосфере непрекращающихся сражений гибли цветущие города. Дели, например, который при Акбаре (конец XVI в.), по свидетельству современников, красотой и пышностью соперничал с Версалем, в результате третьей битвы при Панипате (1761) между маратхами и афганским Ахмад-шахом пришел в полное запустение – по его улицам бродили стаи шакалов.

Я вижу опустевший Дели, его руины в тяжком сне,

Его пустынные дворцы, безмолвные дома.

Я вижу сад, изломанный осенней бурей.

Тяжелые и мертвые деревья на земле.

Что спрашивать садовника, где житель сада – соловей:

В пыли лежит комочек пыли за оградой.

(Перевод Н. Глебова)

Так с болью писал впоследствии об опустошении города поэт урду Мусхафи (1750—1824).

Падение старых династий не всегда означало лишь простую замену правящей верхушки – сдвиги происходили в самой государственной структуре. С крушением Могольской империи, например, разнородной в языковом и этническом отношении, появились качественно новые, жизнеспособные государственные образования, формировавшиеся на базе одного народа, одного языка. Такими государствами были Бенгалия, Махараштра, Пенджаб. Здесь уже в XVIII в. закладывалась основа будущей национальной культуры. То же происходило в Бирме и других странах региона.

Однако процесс формирования этнических общностей в Южной и Юго-Восточной Азии был осложнен, а в некоторых случаях и прерван вторжением европейцев, в течение всего XVIII в. боровшихся за сферы влияния в этой части Азии.

Нельзя назвать точной даты ни для отдельно взятой страны, ни для всего ареала в целом, фиксирующей переход политической власти в руки европейских держав, – этот процесс был длительным и постепенным. В прибрежных районах Южной и Юго-Восточной Азии европейцы начали регулярно появляться с XV в., сначала завязывая лишь торговые и деловые связи и ловко используя междоусобные противоречия в своих интересах. Далеко не все восточные правители понимали тогда размеры опасности, которую представляли для них европейские купцы. В азарте беспрестанных войн друг с другом и часто во имя незначительных целей они невольно играли на руку своим врагам.

Большинство стран региона в XVIII в. потеряло политическую самостоятельность, но еще сохраняло в нетронутости свой внутренний мир, т. е. комплекс философских, этических, моральных доктрин, отвергая при этом чуждую культуру европейского мира. И европейцы, занятые войнами и торговлей, в XVIII в. еще не вторгались активно во внутреннюю жизнь восточных народов в той мере, в какой это будет в XIX в.

Исключение из этой общей картины составляют только Филиппины, потерявшие политическую независимость еще в XVI столетии. Классик филиппинской литературы Хосе Рисаль (1861—1896) писал о том мрачном времени: «Филиппины вступали в новую эру. Мало-помалу они утрачивали древние традиции, забывая свое прошлое, свою письменность, песни, поэзию, законы, чтобы вызубрить другие истины, непонятные для них, принять иную мораль, другие вкусы, отличные от тех, которые были определены для народа условиями его жизни и его восприятием». Местные языческие верования многочисленных племен, населявших архипелаг, в отличие от ислама, индуизма и буддизма в других странах ареала, оказались бессильными противостоять натиску католицизма. Уже в XVIII в. население Филиппин почти полностью было обращено в католичество. Лишь племя моро (остров Минданао), исповедовавшее ислам, дольше, чем остальные народности островов, сопротивлялось христианизации. Новая вера, а вместе с ней и новый, европейский мир оказали глубокое воздействие на культуру филиппинцев – формировался новый литературный язык, складывались новые литературные жанры (новенас, пасьон, авит, куридо, моро-моро), возникали новые для восточных народов сюжеты – жития христианских святых. В XVIII в. Филиппины в отличие от других стран региона уже были подготовлены к тому, чтобы воспринять и материальные ценности европейской культуры. Книгопечатание, например, в XVIII в. на Филиппинах уже не было новинкой. Словари и грамматики местных языков (тагальского, бисайского, илоканского) издавались в это время необычайно широко, тогда как в других странах (Индии, Индонезии и др.) только появлялись первые печатные станки.

Иным, как уже говорилось, было положение в других странах региона. Первое активное соприкосновение с европейским миром привело к резкой конфронтации культур средневекового Востока с Западом Нового времени. Герметичность и замкнутость духовной культуры Востока сказались в XVIII в. особенно резко. Настойчивая верность традициям, всегда игравшим на Востоке роль авторитетного организатора жизни, их охранительная функция в условиях политического поражения воспринимались как единственное средство сохранить самостоятельность и целостность духовного мира. Еще в XVII в. во многих странах региона начался процесс возврата к исконным местным верованиям и более глубоким пластам своих культур: в Индонезии – к домусульманским традициям древнеяванской литературы и фольклору, на Ланке – к добуддийскому эпосу, в могольской Индии – к «возрождению санскритской учености» и классической древнеиндийской поэтики. Европейская колонизация активизировала этот процесс.

Исторические условия, сложившиеся в XVIII в. в этой части Азии, способствовали сохранению средневекового стереотипа восточной культуры в целом. Система и иерархия литературных жанров, сословность литературы и искусства, их функция в жизни общества, как правило, оставались прежними. Привычные, издревле знакомые сюжеты и темы, перепевались во множестве традиционных жанров поэзии, сохранявшей главенствующую роль в литературе, а также в прозе, живописи, скульптуре и музыке. Литература и искусство сохраняли в большинстве случаев религиозный, конфессиональный характер. Эстетическая функция искусства и литературы только начинала приобретать некоторую автономность.

Три религиозно-философские системы – индуизм, буддизм, ислам, – иногда четко отграниченные друг от друга, иногда взаимопроникающие, продолжали определять многое в жизни стран региона.

В Бирме, Сиаме и Ланке именно под флагом буддизма в XVIII в. началось своеобразное духовное обновление. Культуртрегерская роль буддийских монахов в этих странах исключительно велика.

Индуизм со всеми его многочисленными местными вариациями продолжает, как и в XVII в., регламентировать жизнь индусов Индии и ряда других стран.

В различных странах по-разному складывалась судьба ислама. В Индонезии, например, в XVIII в. активная исламизация прекратилась, вследствие чего падает роль малайского языка, повсеместно распространенного в районах исламизированной прибрежной культуры. Теряют свой вес и сами прибрежные города – база ислама. Заявляют о себе более глубокие пласты индонезийской культуры – свод грандиозного бугийского мифологического эпоса «И Ла Галиго», ачехский героический эпос «Песня о Почуте Мухаммате» и др.

Авторы многих литературных произведений, отнюдь не мусульманских по духу, ограничиваются теперь лишь отдельными вставками, воздающими честь исламу. Так, в «Маник Мойо» – баснословной истории мира, где индусские боги легко подчиняются местному дуалистическому мифу, – лишь в конце произведения, вне связи с содержанием, сообщается, что легендарный изобретатель яванской письменности принял ислам и стал учеником пророка. То же в «Истории земли яванской» – хронике царствующего дома Матарама.

В Индии ислам, который в XVI в. оказывал лишь поверхностное влияние, не затрагивая внутренней органической сущности индийской культуры, значительно меняет свою роль в XVII в. и особенно в XVIII в., врастая в индусскую традицию. Процесс сближения двух культур именно в XVIII в. принес существенные результаты. В Бенгалии, большая часть населения которой добровольно перешла в ислам и где утвердились мусульманские династии, возникают новые культы божеств, вобравшие элементы двух вероучений. Таков культ Шоттепира (Шотте, или Шоттенараян, – бенгальское имя Вишну, пир – мусульманский святой), получивший в это время широкую популярность. Даже в старинных брахманских семьях Бенгалии знание персидского языка признавалось обязательным. Бхаротчондро Рай, крупнейший бенгальский поэт XVIII в.; считал свое образование законченным только после того, как более десяти лет провел в доме мусульманского шейха. Многие литературные произведения этого времени создавались на санскритизированном бенгали и записывались арабской графикой. Такова «Книга о войне», по содержанию связанная с «Махабхаратой», по форме – с персоязычной традицией. Шах Абдулла Латиф – великий поэт Синда – вызвал восхищение своих современников, соединив индуизм с суфийскими мотивами, а законы персидского стихосложения с традиционной индусской музыкой. Могольская школа в искусстве восточной миниатюры – яркая страница индо-мусульманского синтеза в живописи. Однако процесс сближения двух культур не был идиллически спокоен. Вражда ортодоксов обоих вероучений, приведшая в конце концов к расколу страны в середине XX в. именно по религиозному признаку, ощущалась и в те времена.

В предыдущих томах «Истории всемирной литературы» говорилось о том, какую роль играли культура и литература Индии, а также стран-посредниц – Малайи и Явы, а для Кампучии – Сиама в становлении письменной литературы стран Юго-Восточной Азии. Литературными языками в этой части Азии зачастую были «чужие» языки – пали, санскрит или яванский. Развитие словесности данного региона в XVIII в. ознаменовалось бурным развитием местной языковой традиции – ачехской, бугийской, сунданской, балийской в Индонезии, сингальской на Ланке, бирманской в Бирме, тагальской на Филиппинах, непальской в Непале, кхмерской в Кампучии. Новые литературные языки теснят главенствующие до той поры малайский и яванский в Индонезии (они продолжают развитие в качестве национальных языков), пали – на Ланке, Бирме и Кампучии, санскрит – в Непале.

Становление литературы на местных языках происходило в результате адаптации произведений более развитых литератур-посредниц. Наиболее популярными произведениями в этом смысле были индийские «Рамаяна» и «Панча-тантра», а также яванские «Сказания о панджи», на основе которых у малайцев, кхмеров, тайцев, балийцев и некоторых других народов возникло немало произведений эпико-повествовательного характера.

В XVIII в. во многих странах региона получают письменную обработку различные фольклорные жанры, в результате чего фольклор оказывает заметное воздействие на высокую литературу. Возникают новые жанры, в которых элементы фольклорной традиции сочетаются с элементами высокой поэзии Средневековья. Этот процесс наиболее показателен для Индонезии, где в XVIII в. активизируются местные традиции на острове Бали, в Ачехе (Северная Суматра), на Южном Сулавеси и т. д. Балийская поэма «И Багус Диарса» весьма успешно сочетает в себе морфологические признаки волшебной сказки и конкретные признаки индуяванской традиции – волшебный даритель превращается в Шиву, описание загробной жизни сочетается с наставлениями в духе «Нити-шастры». В Сиаме особую популярность получают так называемые простонародные «песни гребцов», создающиеся на основе местных фольклорных жанров в духе высокой придворной средневековой литературы.