Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 105 страниц)

Немногочисленные панегирики Хатефа, посвященные в основном влиятельным лицам, с которыми приходилось встречаться поэту, показывают прекрасное знание им истории и литературы прошлого. Вместе с тем он и в этом жанре иногда отходит от традиций. В его панегириках тоже появляется личная тема, отражаются подлинные мысли и чувства поэта. Так, содержанием вступительной части одной из касыд является описание Хатефом его поездки в Кашан, где он был очевидцем сильного землетрясения. Зрелище последствий стихийного бедствия – разрушений, гибели множества людей, «заснувших вечером на груди радости», а утром «исчезнувших бесследно под землей», пробуждает в поэте своего рода протест против земного устройства, судьбы, посылающей людям, и в частности ему, все новые тяжкие испытания.

В панегирической части такого рода произведений Хатеф, как и многие поэты его времени, ставит акценты на градостроительной деятельности восхваляемых лиц, восстановлении разрушенных городов, а также хвалит их за стремление покончить со смутами и внутренними неурядицами. При этом он иногда подчеркивает роль Керим-хана Зенда (1758—1779), который «своей справедливостью преобразил время и украсил мир». Во всем этом нельзя не видеть отражения чаяний передовых людей Ирана. Они надеялись, что правление Керим-хана – первого после долгих лет представителя иранской династии, добившегося временной передышки от войн и мятежей и нормализовавшего городскую жизнь, торговлю и строительство, – остановит катастрофический хозяйственный и политический упадок в стране и заложит основы сильного иранского государства.

Как бы ни был краток период относительного спокойствия в Иране, в эти годы наблюдается оживление и в литературной жизни страны. Все шире распространяется движение против бессодержательности и прециозности художественного творчества, и в этом большая заслуга таких поэтов, каким был Хатеф Исфахани.

Главное же значение деятельности поэтов «Возвращения» в том, что они сказали новое слово в литературе своего времени и поставили первые вехи на пути ее развития к творчеству иранских писателей-просветителей XIX столетия.

*Глава четвертая*

АФГАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XVIII век открывает новую страницу в истории народов Афганистана, насыщенной драматическими событиями освободительной борьбы против местных и иноземных угнетателей. Уже в начале столетия на территории, по-прежнему подвластной сефевидским шахам Ирана и Великим Моголам Индии, образуются самостоятельные афганские княжества – Кандагарское (1709—1738) и Гератское (1716), на смену которым в 1747 г. приходит первое в истории афганцев централизованное независимое государство, объединявшее все земли, населенные афганскими племенами и другими народностями. Образование этого государства (или, как его принято называть, «Империи Дурани») было подготовлено самим ходом развития феодальных отношений у афганцев, а также их многовековой освободительной борьбой.

В письменной традиции Афганистана с середины XVIII в. особенно четко выявилась характерная особенность, присущая и современной письменной литературе страны, – двуязычие, бытование произведений на двух языках – дари и пушту.

ЛИТЕРАТУРА НА ДАРИ

Литература на языке дари исторически восходит к единой фарсиязычной классической литературной традиции. Ее формирование как самостоятельного явления относится к периоду подъема Дуранийской державы. Этому способствовали и законодательные акты афганских правителей – провозглашение в конце 40-х годов XVIII в. дари государственным языком страны, а также то, что столицей государства стал с конца XVIII в. город Кабул, основное население которого издавна говорило на местных диалектах дари.

Литература на дари первоначально создавалась в строгих классических жанрах и формах (касыда, марсия, газель, рубаи и т. д.). Однако со временем она приобретает специфические, определенные местными условиями черты. Трансформируется язык – меняется его лексико-грамматическая форма (на базе кабульского диалекта), тем самым сближается письменный язык и устная речь. Поэты отступают от строгого канона классической традиции, обращаясь к местным афганским сюжетам и реалиям.

На дари впервые в условиях страны появляется придворная литература с присущими ей жанрами панегириков, исторических хроник. В XVIII в. письменная литература в целом приобретает феодально-аристократический характер.

Стихи на дари в традиционных жанрах писали сами правители (Тимур-шах, 1773—1793) и придворные поэты, которые в панегирических касыдах прославляли в чрезвычайно высокопарных тонах достоинства и добродетели феодалов.

К числу таких поэтов относятся Форуги, выходец из Исфагана, воспитывавшийся при дворе Ахмад-шаха (1747—1773), основателя империи Дурани; Аджиз Афган, придворный медик, автор «Дивана», сохранившегося до наших дней. Известна марсия, написанная современником Тимур-шаха по случаю кончины принца Мухаммада Джалала.

Однако не эти произведения определяли во второй половине XVIII в. облик литературы на дари. В этот период литературная традиция Афганистана пополнилась жанром исторической хроники, основное назначение которой было предельно точно сформулировано самим Ахмад-шахом – «запечатлеть все его деяния в назидание будущим поколениям, дабы его украшающее четверть земного шара имя осталось навеки на скрижалях истории». В эпоху империи Дурани было создано несколько хроник на языке дари. Среди них выделяется сочинение официального историографа Махмуда аль-Хусайни «История Ахмад-шаха» и труд Хусайна Али «Украшение летописей». Это важные исторические документы того времени, хотя авторы основное внимание уделяют не положению в стране и не жизни народа, а личности того или иного феодала, придавая ему облик идеального правителя.

Вызванная к жизни своеобразием историко-литературного процесса и ходом развития феодальных отношений в Афганистане, литература на дари постепенно обращается к сюжетам и образам, почерпнутым из конкретной местной действительности, обретая в дальнейшем черты национальной литературы.

ЛИТЕРАТУРА НА ПУШТУ

Литература афганцев (пуштунов) на языке пушту вступила в новый век значительно обогащенная творческими достижениями писателей и поэтов предыдущего столетия. Еще были живы демократические традиции литературы поэтов школы рошани, боровшейся в XVI—XVII вв. с ортодоксальным суннизмом (поэты этого толка ислама первыми осмелились бросить вызов местным феодалам и монгольским правителям); еще продолжалась традиция литературной школы выдающегося поэта XVII в. Хушхаль-хана Хаттака (1613—1691); еще во многом были живы стихи поэта-лирика Абдуррахмана (1632—1708), ставшие со временем общенародным достоянием. На рубеже XVII —XVIII вв. афганская поэзия обогатилась новым направлением, сложившимся под влиянием «индийского стиля». Последователями этого стиля в афганской поэзии были Абдулхамид (1660—1732) и Казым-хан Шайда (1723—1778), произведения которых отличались труднодоступной символикой, изысканностью формы, стремлением к гиперболизации образов. Число приверженцев «индийского стиля», в афганской литературе неудержимо росло (вплоть до XX в.). Но многие из них увлекались лишь внешними эффектами поэтического языка, не осознав глубокого философского подтекста, прогрессивных идей, содержащихся в произведениях крупнейших представителей этого направления в персоязычной литературе. Заслуга Абдулхамида и Шайда состоит в том, что своим творчеством они как бы приобщили афганскую письменную поэзию к достижениям персоязычной литературы. Их отточенные по форме стихи способствовали утверждению аруза и формированию зрелой поэтической техники в афганской поэзии.

В литературной традиции на пушту в XVIII в. в условиях независимой империи Дурани произошли существенные перемены. В отличие от светской поэзии XVII в., не носившей сословного характера, в XVIII в. письменная литература на пушту становится достоянием лишь феодально-аристократических кругов.

Особенно благоприятные условия для развития афганской литературы сложились в начале XVIII в. в Кандагаре. Основатель княжества Мир Вайс и его наследники оказывали покровительство поэтам и литераторам. Редай-хан Моманд создал эпическое произведение «Поэму о Махмуде», где детально воспроизведена история правления Мир Вайса и его сына Махмуда, изображена дворцовая жизнь, показаны реалии феодального быта. Подробно изложены здесь и завоевательные походы афганцев в Иран, участником которых был сам автор (в частности, захват в 1722 г. столицы сефевидского государства Исфахана). Это сочинение, написанное в Кандагаре, стало важным литературным событием того времени.

Заметному подъему придворной литературы в империи Дурани способствовала в немалой степени стабилизация внутреннего положения в стране. Ахмад-шах Дурани не только приближал ко двору тех, кто был наделен литературным дарованием, но и в некоторых случаях даже жаловал им земли, подражая тем самым правителям-меценатам прошлого, он и сам был неплохим поэтом, достойным продолжателем афганской поэзии XVII в. В его любовных стихах, в пейзажной лирике выражены глубокие чувства любви к родине. Он обращался к соотечественникам с призывом покончить с племенными распрями и раздорами, приложить усилия к сплочению всех афганцев. Поэт-полководец часто находился вдали от родных мест. Его завоевания несли грабежи, насилие и разорение соседним народам, но суровая реальность военного похода странным образом сочеталась с проникновенным лиризмом поэта-воина. Неизменно в его поэтическом творчестве возникал образ «вечно юной и прекрасной родины», и «при воспоминании о горных вершинах Пуштунхва» (страны афганцев) он «забывал о делийском троне».

Афганские поэты, находившиеся при дворе Ахмад-шаха, считали себя друзьями и сподвижниками главы государства; их восхищали талант, воинские качества полководца и государственного деятеля. При этом, как правило, это не носило характера унизительного преклонения перед всесильным правителем, а было выражением искреннего восхищения своим героем. Поэты круга Ахмад-шаха стремятся с документальной точностью воспроизвести подлинные события и факты из жизни основателя афганского государства. Афганские поэты Бурхан (вторая половина XVIII в.) и Масуд Гуль Пасани (вторая половина XVIII в.) подробно описали победу Ахмад-шаха над маратхами в знаменитой Панипатской битве 1761 г. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в поэме «Шах-наме» (1762), самом крупном эпическом полотне афганской литературы на пушту того времени. Автором поэмы был выходец из афганского племени юсуфзаев Хафиз Маргузай (род. 1712), современник и соратник Ахмад-шаха, сопровождавший его в походах в Индию. Написанная двустрочной строфой (маснави) по заказу Ахмад-шаха и получившая затем его одобрение, поэма излагает первые годы правления Ахмад-шаха, его походы в Пенджаб и Декан. Завершает поэму описание битвы при Панипате. В ткань основного повествования вставлены различные авторские отступления. Так, Хафиз Маргузай обращается к своему сыну с советом учиться, чтобы занять достойное место среди образованных людей. Поэт без лишней скромности сравнивает свой труд с классическим творением Фирдоуси «Шах-наме», считая, что разница между его поэмой и этим шедевром лишь в языке произведений. Автор упоминает далее «Искандар-наме» Низами, чтение которой побудило его создать поэму.

События, развернувшиеся в стране в самом конце XVIII в., губительно отразились на судьбах литературы. Междоусобная борьба подорвала единство афганского государства. В результате внутренних распрей и усиления крупного феодального землевладения империя Дурани распалась на ряд самостоятельных уделов. Заметный спад в литературе Афганистана был возмещен значительным оживлением фольклорных жанров (особенно на языке пушту), всесторонне развивавшихся на протяжении XIX в.

*Глава пятая*

КУРДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Сведения о курдской литературе XVIII в., так же как и обо всей курдской литературе в целом, крайне скудны. Тот материал, которым мы располагаем, показывает, что XVIII в. можно считать веком относительного застоя курдской литературы, в особенности по сравнению с ярким ее расцветом в предыдущем столетии.

Курдские земли по-прежнему входили в состав Турции, Ирана, Ирака. В Османской империи, включавшей в себя большую часть курдских районов, это время разложения военно-ленной системы, застоя в экономике и резкого ухудшения положения народа. Тяжело приходилось и курдам, жившим на территории Ирана (северо-западные районы). Усиление в курдской литературе XVIII в. религиозно-мистических настроений, стремление уйти от действительности и найти успокоение в мире мистики было своеобразной реакцией на угнетения со стороны иранских и турецких завоевателей.

Наряду с литературными центрами, возникшими в Раннее Средневековье (северо-восточная Турция – княжества Хаккари, Бахдинан, Бохтан; северо-западный Иран – княжество Ардалан), в XVIII в. в Курдистане появляются литературные центры в северном Ираке (Бабан и Соран). Там возникла литература на южном диалекте курдского языка (сорани). В северовосточной Турции основным литературным языком был северный диалект курдского языка (курманджи), а в северо-западном Иране поэзия создавалась на диалекте гурани.

Наиболее значительное явление курдской литературы XVIII в. – творчество Хариса Битлиси, имя которого до последнего времени оставалось неизвестным. Его перу принадлежит курдская литературная версия «Лейли и Меджнун» – единственное, судя по дошедшим до нас данным, крупное произведение курдской поэзии этого периода.

Поэма написана в 1758—1759 гг. (дата зашифрована в хронограмме), она небольшая по объему (740 бейтов, или 1480 строк). В ней явственно звучит протест против традиционной морали, против деспотии родительской власти и родовой чести, которые стоят на пути влюбленных и приводят к трагической развязке.

Харис Битлиси в отличие от других поэтов, разрабатывавших этот сюжет, окружает героев множеством конкретных реалий курдского быта, удачно сочетает элементы классической арабо-персидской поэтической традиции со стилистикой, несомненно навеянной курдским фольклором. Об этом свидетельствует и ряд эпизодов, отсутствующих у Низами и других авторов. По форме поэма Хариса Битлиси – маснави, она написана одним из размеров аруза – хазаджем. Но этот размер, выдержанный в местах, наиболее насыщенных арабизмами (вступительные главы – славословие Аллаху и пророку), постоянно нарушается там, где превалирует курдская лексика. Объясняется это силлабо-тонической природой курдского стиха, который не укладывается в рамки аруза, основанного на чередовании долгих и кратких слогов.

Поэму Хариса Битлиси, разумеется, нельзя считать произведением оригинальным по сюжету, однако автор проявил известную самостоятельность в трактовке образов героев и в разработке отдельных ситуаций, отразив особенности курдской жизни и характер своего народа.

Другой поэт этого периода, Мурад-Хан Баязиди (1737—1777), известен как автор небольшого дивана касыд и газелей на диалекте курманджи. До нас дошли всего две газели Мурад-Хана. Это типичный образец суфийской лирики, которая, как всегда, может трактоваться двупланово: возлюбленная символизирует божество, ее локоны и родинки – атрибуты божественной красоты; страдания и муки влюбленного – страсти и искушения на пути познания божественной истины; желание свидания с возлюбленной – стремление к соединению с божеством, к растворению в нем своего «я». Характерное для курдской литературы XVIII в. увлечение религиозно-мистической тематикой, желание уйти от действительности, отречься от мирских благ и вступить на стезю суфийского пути совершенствования души, стремящейся к слиянию с божеством, отразились и в одной из поэтических версий курдского народного сказания «Продавец корзин», приписываемой Мурад-Хану Баязиди. Это сказание, очень популярное в курдском фольклоре, рассказывает о любви супруги могущественного курдского эмира к простому юноше – плетельщику корзин. В народных версиях и более ранних поэтических обработках сказания (XIV—XV вв.), которое является единственным образцом городской литературы, сюжет имеет социальную окраску: протест против деспотии властолюбивой хатун (жены эмира), которая хотела вопреки желанию юноши сделать его своим возлюбленным. Однако, презрев угрозы и посулы своенравной хатун, юноша остается верным своей любимой.

В обработке, приписываемой Мурад-Хану Баязиди, сюжет и образы трактуются совершенно иначе. У него главный герой, прежде чем стать плетельщиком корзин, был сыном падишаха и проводил время в увеселениях и пирах. Но однажды во сне ему было откровение, после которого он решил отречься от мирских благ, непрестанно творить молитву и совершать добрые дела, зарабатывая хлеб насущный трудом – плетением корзин. В конфликте между ним и женой эмира, которую он встречает, уже став плетельщиком корзин, принимает участие и божественная воля: юношу, который, желая уклониться от притязаний властной хатун, бросается вниз с высокой дворцовой башни, подхватывает посланец божий – ангел Джебраил и бережно опускает на землю. После долгих странствий и мытарств плетельщик корзин возвращается домой и, умудренный тяготами жизни, становится благочестивым и справедливым правителем. В поэме, таким образом, выражены суфийские идеи о бренности земного существования, о необходимости духовного совершенствования и мечта о справедливом монархе.

Поэма «Продавец корзин» написана не обычным для курдской литературы арузом, а в форме четверостиший (с рифмой по схеме: bbba, ccca, ddda или aaaa, bbbb, ccca и т. д.), размером силлабо-тонического восьмисложника, с переменной расстановкой ударений в строке. Видов сочетаний ударных и неударных слогов в поэме несколько. В пределах одной строфы возможно сочетание двух типов комбинаций ударных и безударных слогов, что придает стиху подвижность и своеобразный ритмический рисунок. Силлабо-тонические четверостишия – характерный для курдской народной поэзии размер, который нередко использовали средневековые авторы для поэтических обработок фольклорных сюжетов.

В языке поэмы много элементов южного диалекта. Объясняется это, по-видимому, тем, что текст поэмы был записан со слов сказителя – носителя южного диалекта. Авторство Мурад-Хана Баязиди окончательно не доказано, однако то обстоятельство, что поэма, проникнутая религиозно-мистическими настроениями, приписывается Мурад-Хану, позволяет предполагать в нем поэта-суфия, что подтверждается и содержанием его двух дошедших до нас газелей.

К XVIII в. относится зарождение курдской поэзии на южном диалекте курдского языка (сорани), которая до сих пор почти не исследована.

Литературным центром поэтов, писавших на этом диалекте, был город Сулеймание (северный Ирак). Мы не располагаем источниками, относящимися к этому периоду истории курдской литературы; нам известны лишь имена отдельных поэтов, наиболее крупными из которых были Мела Абдаллах Бетуши (1779—1826), Шейх Маруф Ноде (1759—1848), Мевлена Халид (1777—1821), Мела Арваси (даты жизни неизвестны) и др. Все эти поэты, писавшие на южном диалекте курдского языка сорани, а также на персидском и арабском языках, по-видимому, не создали ничего значительного. Тематика их произведений в основном сводится к религиозно-мистическим мотивам, воспеванию Аллаха и пророков, толкованию хадисов и Корана.

В XVIII в. при дворе ардаланских правителей (северо-западный Иран) продолжает существовать поэзия на диалекте гурани, в которой можно выделить четыре доминирующих жанра: романический эпос («Фархад и Ширин», «Хосров и Ширин», «Бахрам и Голандам», «Хуршид и Хавар» и др.); героический эпос, воспевающий подвиги иранского богатыря Рустама; религиозно-мистическая поэзия; пейзажная лирика.

Судя по дошедшим до нас данным, в XVIII в. поэты, писавшие на диалекте гурани, не создали сколько-нибудь значительных эпических произведений. Зато усилилось религиозно-мистическое направление в гуранской поэзии. Придворный поэт ардаланского правителя Хосро Хана-Махзуни прославился своими стихотворениями, в которых воспевал блаженство общения с божеством и экстаз, охватывающий верующего при слиянии его души с душой божественной.

Кроме суфийско-мистической тематики, в литературе XVIII в. на диалекте гурани разрабатывается и религиозно-богословская тема. Так, поэт Ханай Кубади (1700—1759) посвящает свою поэму «Салават-наме» («Молитва») восхвалению Аллаха, пророка Мухаммада и Али.

Из всех поэтов XVII и XVIII вв., писавших на диалекте гурани, ярко выделяется Ахмед Бек Комаси (XVIII в.), прославившийся своей знаменитой элегией (марсия) на смерть любимой жены. Сравнивая ее со знаменитыми элегиями Фирдоуси, Хагани и Хафиза, известный русский востоковед В. Ф. Минорский считает, что стихотворения прославленных иранских поэтов уступают элегии безвестного курдского певца.

Свежая могила Лейли

Сегодня пришел я к свежему могильному холму Лейли,

Сел я у ее ложа и с бьющимся сердцем

Обнял ее надгробный камень,

Вскричал я: «О, ты, возжегшая пламень в моем сердце, смотри, вот перед тобой Кайс, одетый в рубище,

Подними свою голову, о кипарисостанная,

Я – твой Меджнун! Видишь, что случилось со мной —

Твой безвременный уход поверг меня в такое горе,

Что я не дорожу более своей душой и хочу смерти!

.......................

Что с тобой? Спокойна ли ты?

В каменном холоде своего жилища

Какие камни служат теперь тебе изголовьем?

Вместо рук твоего безутешного Кайса?

......................

Я здесь рыдаю у твоего ложа,

Припадая глазами к праху твоего жилища,

Ты не видишь моей тоски,

Не слышишь моих горестных прощальных криков и рыданий!

........................

О, Ахмед, из-за того, что ушла твоя возлюбленная,

Ты будешь бодрствовать у ее могилы до самой своей смерти!».

Чувства поэта просты, безыскусственны, покоряют силою и искренностью скорби, не затемненной ни религиозно-мистическими настроениями, ни изощренностью поэтического стиля.

«Словно язычник, который живет в непосредственном общении с природой, – пишет В. Ф. Минорский, – поэт физически ощущает холод тесного жилища Лейли... А скорбь жжет, словно рана, о которой поэт говорит с реализмом воина».

Поэма написана в форме народной гуранской поэзии – это силлабо-тонические четверостишия, в которых каждые две строки рифмуются парной рифмой. Каждая строка содержит десять слогов, разделенных цезурой посередине.