Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 105 страниц)

Вопреки господствовавшим ранее дидактическим взглядам конфуцианцев на литературу, считавших, что «сочинения для того и служат, чтобы через их посредство распространять истинное учение», все явственнее звучит мысль о самостоятельном эстетическом значении литературы. Поэт Фам Нгуен Зу (Тхать Донг) утверждал, что «поэзия – это лишь вид искусства» и что «в поэзии мы выражаем свои устремления, с тем чтобы дать выход вдохновению». Такие высказывания вызывали резкую реакцию у сторонников консервативных взглядов: «Писания Тхать Донга будто мечущаяся лодка без привязи, будто взъярившаяся лошадь...» – иронизировал один из них.

Характерная черта литературы XVIII в. – пристальное внимание к судьбе, чувствам, чаяниям человека. Ранее интересы личности отходили далеко на задний план перед непререкаемостью конфуцианских принципов беспрекословного подчинения подданного – монарху, сына – отцу, жены – мужу. Сетуя на падение престижа конфуцианства, литератор Нгуен Тхиеп (1723—1804) отмечал как одну из важнейших причин этого явления рост материальных интересов в жизни общества:

Святое учение пришло в упадок,

О, сколь темны души людские!

Узрев золото, о себе забывают,

Очертя голову, за ним кидаются...

К попытке властей, например, в 1761 г. привести к послушанию подданных, напомнив им о «Сорока семи поучениях» князя Чинь Така (моральном кодексе вьетнамского конфуцианства), народ, как о том сообщает хроника, «оставался безучастным, считая, что это не стоит внимания».

Литература XVIII в. уже смелее вторгается в частную жизнь, хотя утверждение прав человека поступать по своему усмотрению в условиях того времени сочеталось с более или менее терпимым отношением к догматам конфуцианской морали (ее не ниспровергали, а попросту обходили), а также с тенденцией к пессимистической самоуглубленности, идущей от буддизма.

Передовые литераторы того времени активно выступали в защиту поэзии больших мыслей, против распространенных тогда среди служилой знати пустых формалистических упражнений в стихотворчестве. «Основа стихов – в мыслях, – писал Ле Хыу Чак (1720—1791), – если мысль глубока, то и стихи прекрасны».

Историко-эпическая поэма становится последним словом уходящего XVII столетия; в XVIII в. эпическая героика отходит на второй план. Зарождается жанр лирической поэмы и наступает настоящий расцвет повествовательной поэмы. Во вьетнамской поэзии появляются новые мотивы, идеи, образы. На жанровую природу поэтических произведений и на само стихосложение сильное влияние оказывает устная народная поэзия.

ПОЭЗИЯ МАЛЫХ ФОРМ НА ХАНВАНЕ

Поэзия малых форм, как и в предыдущие века, ориентировалась на устоявшиеся каноны поэтики, но в XVIII – начале XIX в. нарастают новые тенденции: появляется новая тематика (бытовые жанровые зарисовки, нередко из городской жизни), интерес к оригинальной образности; усиливается социально-бытовая конкретность лирического героя. Идеализация в поэзии сельской жизни с ее немудреными насущными заботами и простыми радостями была обусловлена неприятием корыстолюбия и карьеризма служилых феодалов. Отсюда – кажущаяся простота, например, в поэзии Нго Тхи Ыка (1709—1736), намеренный отказ от усложненности поэтического языка и поиски свежих образов, выразительных жизненных черт, жестов, психологически достоверной детали. Имея в виду свой отход от подчеркнуто усложненного книжного стиля, он писал: «Сочинения не требуют от меня больших трудов – лишь бы найти нужные слова». Вот, в частности, строки его стихотворения «Бабушка возвращается к вечеру с рынка»:

Вернулась с рынка, дети улыбкой

встречают уже в переулке

И радостно делят между собою

сладкие хлебцы.

Обращение к житейской тематике резко расширило диапазон высокой поэзии на ханване, она теперь охватывала и городскую жизнь, например, в стихах Ле Куй Дона:

Флаги винной лавки полощутся

над людною улицей.

Взмахнул рукой торговец –

и кто-то уже пьян.

Но воссоздание частных картин жизни отнюдь не заслонило издавна существовавшую в поэзии традицию обобщенно-философского осмысления действительности. Явно усиливаются в стихах и ритмической прозе мотивы социальной критики. Так, аллегория придает обобщающую силу «Напевам познавшего мир», принадлежащим Нго Тхе Лану:

Есть в глубоких пещерах волки и тигры.

Есть в глубоких водах чудовища-рыбы и крокодилы.

Пиками и секирами люди грозят.

Куда же от зла укрыться?

В лесных чащобах – слепни,

У стоячей воды – москиты.

Отчего даже эти мельчайшие твари

Только и ищут, как уязвить человека?

Нгуен Ми Хао (XVIII в.) в предисловии к «Сборнику стихов о ветре и бамбуке» Нго Тхе Лана отмечал, что «поэт пишет об окружающих предметах, чтобы выразить затаенную мысль». Образ враждебного мира – мира насилия и гнета – приобретает конкретные очертания в ряде произведений на ханване у Фам Нгуен Зу (1740—1786), написавшего стихи «Поражен вестью о том, что мать, измученная голодом, съела собственное дитя» и произведение ритмической прозы (фу) «Старинный дворец Нгуенов», в котором автор обращается к владетельному князю:

Величавы золотые стены, а народ твой – с пустыми руками.

Блещут слитки серебра, а народ твой бедствует в нужде.

Народ гол, народ нищ, ты же спокоен в своем дворце.

Довольство в твоем сердце, радость в твоих глазах...

Случалось, что стихи на ханване как бы заменяли записи впечатлений в дневнике путешественника, поэтому в поэзию входили конкретные наблюдения, что раздвигало ее рамки. Поэт XVIII в. Нгуен Тон Куай из поездки с посольством в Китай привез стихотворный сборник; в самих названиях стихотворений отмечены вехи странствований поэта: «Ночь в Лангшоне», «Озеро Дунтин». Он часто исходит из личного впечатления, вводит оригинальные образы, что с удовлетворением отмечал Фан Хюи Тю: «Слова отточены и новы, пришлись нам по нраву». Чинь Хоай Дык (1765—1825) рисует в своих стихах Кампучию, которую посетил в конце XVIII в., – «Озеро-море» (Тонле-сап), «Древний каменный город» (храмы Ангкора).

Малые стихотворные формы на ханване были той частью вьетнамской литературы, которая иногда переходила национальные границы Вьетнама. Известно, что вьетнамские послы в Пекине (а среди них были и видные поэты) встречались с учеными-книжниками государства Рюкю, обменивались стихами не только с цинскими чиновниками, но и с послами Кореи. «Корейцы – по характеру своему люди утонченные и предупредительные, понимают толк в чтении книг, весьма способны к литературе, любят учтивость», – писал Ле Куй Дон, вспоминая о встречах с корейскими послами в 1760 г., старшим из которых был известный ученый и поэт Хон Гэхи. Во время этих встреч объяснялись с помощью китайской иероглифики: «Расстелив циновки, пригласили друг друга сесть, разговаривали, взяв кисть и бумагу, взаимно преисполнились добрых чувств».

Корейские послы написали к сборнику стихов Ле Куй Дона два предисловия, в которых они выразили свое понимание значения корейско-вьетнамских контактов: «Изволили вы одарить нас чудными строками – встретились разные края небес. Донеслись до нас прекрасные, словно золото и яшма, слова Южных земель (Вьетнама. – Н. Н.), унесем их, напевая, в Восточные пределы (Корею.– Н. Н.)». Вьетнамско-корейские общекультурные и литературные контакты играли определенную роль в расширении горизонтов вьетнамской литературы: тот же Хон Гэхи был видным деятелем движения «Сирхак» («За практическое знание»), а встречавшийся с ним Ле Куй Дон стал впоследствии автором крупнейших энциклопедических трудов во Вьетнаме XVIII в.

ПОЭЗИЯ МАЛЫХ ФОРМ НА ВЬЕТНАМСКОМ ЯЗЫКЕ. ХО СУАН ХЫОНГ

Замечательного расцвета достигла в XVIII в. поэзия малых форм на вьетнамском языке. Причем опыт фольклора, который способствовал демократизации литературы и усилению ее национального своеобразия, воспринимался на уровне образно-стилистической фактуры, на уровне жанровой, а также формально-просодической организации стихотворения. Видимо, на рубеже XVIII—XIX вв. появляются небольшие поэмы, которые представляют собой ряд лирических народных песен (казао), преимущественно любовного и шуточного содержания. На их компоновку наложил отпечаток репертуар распространенных во Вьетнаме песенных праздников, во время которых поются одна за другой песни, близкие по тематике. Такова, например, по своей композиции анонимная поэма «Родная стихотворная речь».

В поэзии малых форм оживали застывшие поэтические символы, утрачивали свою условность фигуры, входившие в канонический набор (рыбарь, дровосек, пастырь, пахарь). В стихах Мак Тхиен Титя (середина XVIII в.) эти фигуры уже не условные обозначения совершенномудрых мужей, бегущих от суеты, а образы простых тружеников, занятых своим делом.

Литературный (а не фольклорный) характер стихотворения иногда подчеркивался языковыми средствами, введением строк на ханване, как в стихотворении «Птица в клетке», в котором с большой силой передан дух мятежного свободолюбия. Авторство его традиция приписывает вождю одного из крупных крестьянских восстаний Нгуен Хыу Кау (казнен в 1751 г.). Птица – образ, символизирующий свободолюбие, —

Случая ждет, чтоб пробить Клетку из туч,

Крылья расправить и взмыть

За десять тысяч высот к Серебряной реке.

Путы жаждет порвать,

Другом стать Ворону Золотому.

Поэт использует здесь образы дальневосточной мифологии и поэзии, называя Млечный путь – Серебряной рекой, а Солнце – Золотым Вороном. Эти традиционные метафоры удачно сочетаются в стихотворении с новыми образами (вроде клетки из туч), создавая особую выразительность.

Поэт Фам Тхай (1777—1813), известный своими просодическими экспериментами, в то же время стремился к естественности поэтической речи. В «Стихах, посланных возлюбленной Чыонг Куинь Ньи», Фам Тхай писал:

Вздохни о счастии вдвоем

и оглядись кругом.

Неужто же мирская пыль

зерцало загрязнит?

(Перевод Д. Самойлова)

Жизнелюбивые мотивы, забвение конфуцианских моральных догматов – все это требовало новых форм поэтического воплощения, которые поэты находили, опираясь на фольклор.

Необычным содержанием наполняется малая стихотворная форма в творчестве поэтессы Хо Суан Хыонг (конец XVIII – начало XIX в.), которая разделяла критические взгляды на буддийское духовенство, ханжей-конфуцианцев и смело их выразила в своем творчестве.

Она довела до виртуозности издавна культивировавшееся умение в четырех или восьми стихотворных строках высказать многое. Но в ее стихах появляется простонародное выражение, даже замаскированная эротика. О чем бы ни говорила поэтесса, она всегда умеет вызвать в сознании читателя еще и образ человеческого тела. Образность у Хо Суан Хыонг включает в изобилии «низкие» и вместе с тем характерные для Вьетнама реалии (плод хлебного дерева, пышка и т. д.).

С ее поэзией во вьетнамскую литературу вошла новая эстетическая система. Творчество Хо Суан Хыонг представляется как бы прорывом в сферу высокого художественного слова той непризнанной народной культуры вьетнамского средневековья, которая проявлялась на народных празднествах, на импровизированной сцене народного театра, в песнях отнюдь не невинного содержания.

Двуплановость и эротика, свойственные стихам Хо Суан Хыонг, характерны и для некоторых пародных лубочных картин того периода, остроумных народных анекдотов о Высокоученом Куине. Отдельные строки поэтессы прямо намекают на известные анекдоты.

Интересен излюбленный Хо Суан Хыонг прием перенесения образов ученых-конфуцианцев – поборников благочестия, буддийских священнослужителей и т. д. – в подчеркнуто грубую сферу, в сферу материально-телесную.

В творчестве Хо Суан Хыонг пейзажная лирика, столь характерная для вьетнамских поэтов, занимает значительное место. Но необычны сами эти пейзажные зарисовки. Сюда, как и в другие ее стихи, вторгается чувственная плоть. Когда Хо Суан Хыонг непосредственно изображает «нагую натуру» («Девушка, заснувшая в полдень»), то она тоже обращается к опыту пейзажной лирики («Ниже цветущих холмиков спущен розовый край наряда»). Поэтесса создает двуплановые стихотворения, где наряду с пейзажем возникает гротескный образ человеческого тела, которое сливается с землей, с ее выпуклостями и впадинами:

Кто резцом здесь работал, чьей мысли полет

создал столь совершенный, смирительный грот?

Осаждают толпою ценители вход...

Да, искусна природа, умна!

(Перевод Г. Ярославцева)

А в конце стихотворения (например, «Перевал Ба зой») нередко появляется комический образ святоши:

Из добродетели лезут в свидетели

этих красот – благонравья радетели.

Не ведая лени, сбивая колени,

взбираются на перевал...

(Перевод Г. Ярославцева)

В подобных стихах Хо Суан Хыонг и высмеивает конфуцианских «мудрецов» или буддийских монахов и вместе с тем возвращает им человеческие страсти, увлечения и слабости.

Но есть у поэтессы стихи другого рода, в которых мягкий, жизнерадостный юмор сменяется сатирой, едкой иронией. Таково стихотворение «Браню глупых школяров», в нем слышится стремление защитить истинную поэзию от эпигонства:

Куда, недоумки, чинно-степенно

бредете, что глупое стадо?

Я – старше; подите сюда, поучу вас,

как делать поэзию надо.

(Перевод Г. Ярославцева)

Стихи эти были оскорбительны для школяров еще и потому, что поучать их собиралась женщина, к тому же ставившая себя выше их – «Я – старше...». Ощущение несправедливости конфуцианских «домостроевских» порядков, третировавших женщину, вызывало у Хо Суан Хыонг решительный протест, поэтесса смело утверждала, что «могла бы вершить великие подвиги».

В стихах Хо Суан Хыонг читателя покоряет пронизывающая их любовь к жизни и ее радостям, подкупающая непосредственность и лукавство. Но тон поэтессы становится грустным, когда она пишет о тяжелой женской доле. В эти стихи еще более решительно, чем в другие ее произведения, входит обыденное («Это ли вам незнакомо, подруги? Жесткий топчан... Теснота, жара...»). В восьмистишие, крошечную миниатюру, поэтесса умела вложить рассказ о целой судьбе и бросить вызов моралистам, которые угрожают дерзкой женщине страшными карами («Без мужа беременна»).

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭМА. ДОАН ТХИ ДЬЕМ. НГУЕН ЗА ТХИЕУ

В XVIII в. стремление глубже проникнуть во внутренний мир человека вызвало к жизни жанр лирической поэмы (по-вьетнамски – нгэм, что означает «напев», «декламация»). Нгэм представляет собою монолог, который произносит героиня, выражая свои думы и чувства. При этом лирическое начало переплетается с эпическим рассказом о событиях, которые находят отражение в поэме.

Первым произведением жанра нгэм считается поэма «Жена воина, ушедшего в дальний поход», приписываемая поэтессе Доан Тхи Дьем, хотя некоторые ученые оспаривают ее авторство.

Доан Тхи Дьем (1705—1748) родилась в семье ученого-конфуцианца и получила хорошее образование. В самом духовном облике поэтессы много нового. Когда ее приемный отец, высокопоставленный сановник, предложил ей стать наложницей правителя Северного Вьетнама, она посмела отвергнуть это лестное предложение. Доан Тхи Дьем неплохо знала лекарское искусство, она, чтобы содержать семью, одно время учительствовала и занималась врачеванием. В 1743—1745 гг., когда ее муж ездил во главе вьетнамского посольства в Пекин, Доан Тхи Дьем, как полагают, и написала свою поэму «Жена воина, ушедшего в дальний поход». Точнее, она переложила на вьетнамский язык одноименную поэму Данг Чан Кона (ум. в 1745 г.), написанную на ханване, но по своей художественной силе произведение Доан Тхи Дьем превзошло первоначальный вариант Данг Чан Кона.

Когда в небе и на земле поднимается ветер и пыль,

Много горя и бед у розовощекой красавицы, —

такими словами начинается поэма, в которой война воспринимается как бедствие и звучит глубоко прочувствованная лирическая исповедь женщины, проводившей мужа в поход. И хотя о конкретных исторических рамках происходящего говорится весьма туманно, есть основание полагать, что мысли и переживания героини порождены событиями XVIII в., когда предпринимались военные походы для подавления крестьянских восстаний.

С болью в сердце думает женщина о своем муже, находящемся на поле сражения, «где туманы и ветры», где «тысячи змей и тигров». Согласно феодальным установлениям, женщине полагалось молча терпеть и повиноваться, однако героиня осмеливается роптать. Ее душу снедают не только горесть разлуки, но и заботы о детях, о престарелых родителях. На протяжении всей поэмы присутствует пейзаж, создаваемый обычно двумя-тремя общими штрихами и гармонирующий с настроением героини. Захватывала вьетнамского читателя и оригинальная, изысканная форма произведения.

Доан Тхи Дьем положила начало традиции писать нгэмы размером саунг-тхат люк-бат – две семисложные строки, затем шестисложная и восьмисложная с концевой и внутренней рифмой. Поэма отвечала настроениям эпохи, когда правители предпринимали многочисленные непопулярные походы для подавления восстаний. На протяжении XVIII в. появилось на вьетнамском языке еще два переложения поэмы Данг Чан Кона.

Утверждению жанра лирической поэмы способствовал поэт Нгуен За Тхиеу (1741—1798), происходивший из знатной семьи. Его мать была дочерью властителя Северного Вьетнама князя Чинь Кыонга, и он с детских лет воспитывался при княжеском дворе. Впоследствии Нгуен За Тхиеу прославился как строитель великолепных пагод и дворцов, сочинитель удачных музыкальных пьес, создатель превосходных картин, но более всего – как автор лирической поэмы «Жалобы королевской наложницы».

Внимание поэта привлекали судьбы наложниц князей Чиней. Сотни женщин влачили скорбное существование в роскошном заточении, а князь не мог их всех даже и запомнить. Нгуен За Тхиеу говорит о трагедии женщины из гарема, которую «властитель весны» сначала одарил благосклонностью, но вскоре бросил и забыл. «Жалобы» – это страстная мольба покинутой женщины о счастье. И хотя в поэме доминирует мотив печали, в ней рассказано и о счастье, и об искре надежды, внезапно вспыхнувшей среди отчаяния и гнева. Такая широта была новой даже для лирической поэмы.

Портрет героини и описание ее талантов создают идеальный образ, навеянный литературной традицией. Но далее героиня Нгуен За Тхиеу обретает нетрадиционные черты: вот она погрузилась в воспоминание о своем девичестве, и перед нами – высокомерная и тщеславная девушка, отказывающая всем женихам и наконец осчастливленная тем, что на ее долю выпало стать одной из бесчисленных наложниц государя. Она так упивается своей красотой, что ей мнится, будто «деревья и травы вскипают страстию туч и дождей» при ее появлении.

Подобной самохарактеристики героини мы не найдем в предшествующей вьетнамской литературе. Вельможа XVIII в., Нгуен За Тхиеу рисует образ аристократки в соответствии с идеалом, выработанным придворной средой. Он отмечает в своей героине черты индивидуализма. Однако счастье героини поэмы оказалось мимолетным: «В глубокую пещеру заглянул луч солнца и померк».

Чем дальше отходит поэт от описания своего аристократического идеала женского счастья – роскошной жизни в атмосфере дворца, тем с большим сочувствием начинает читатель относиться к его героине. Горе преобразило ее, мы узнаем в кичливой аристократке страдающую женщину: «Смерти меня предают не клинком,//Смертной тоской убивает жестокость!»

Покинутая женщина загорается желанием вырваться из гарема, порвать «счастливую» («красную» по дальневосточной символике) нить супружества: «Руку тяну, оборвать хочу красную нить,//Стены покоев в гневе обрушить и выйти на волю!»

Эта смелая фраза, немыслимая в более ранние времена, отражала, по-видимому, и настроения самого поэта. Однако восклицание героини – лишь мгновенная вспышка негодования. Женщине чудится, что ее вновь зовут к государю, и она машинально тянется к пудре.

Нгуен За Тхиеу сделал шаг вперед не только в отражении противоречивой психологии человека, но и в совершенствовании поэтического слова. Видный поэт первой половины XIX в. Ли Ван Фык (1785—1849) писал о поэме: «Сотню, тысячу раз отточены строки,//Слова приводят в трепет людей».

Однако для поэмы Нгуен За Тхиеу характерно чрезмерное обилие слов письменного языка, труднодоступных литературных и исторических реминисценций, что мешало популярности произведения.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ ПОЭМА. НГУЕН ЗУ

В XVIII в. все смелее входит в литературу семейная и бытовая тематика. Внимание поэтов привлекает личность человека и его судьба. Жанр повествовательной поэмы (чуен) выступает в качестве своеобразного эквивалента прозаических жанров, которых литература на вьетнамском языке почти не знала вплоть до начала нашего столетия (существовала лишь ритмическая проза). Произведения этого жанра, выходя за узкие рамки изображения личной жизни, затрагивали большие общественные вопросы эпохи.

Поиски истоков повествовательной поэмы уводят нас к народному поэтическому творчеству: к народной песне с развитым сюжетом. В частности, повествовательные поэмы в XVIII в. писались стихотворным размером люкбат, характерным для народной песни: в них чередовались шести– и восьмисложные строки, скрепленные между собой внутренней и концевой рифмой.

Главным предметом изображения в поэме XVIII – начала XIX в. был человек, заявлявший о своем праве на счастье, но положительный идеал в поэмах был ограниченным: герой их после длительных приключений обычно находит любимую девушку и становится достойным чиновником или добрым монархом. Персонажи в большинстве повествовательных поэм изображались прежде всего в поступках.

В поэмах присутствует и волшебство, что, видимо, идет от народной сказки, подарившей повествовательной поэме немало любопытных сюжетов и мотивов; со сказочными традициями связана также идеализация положительного героя.

В поэмах дана широкая перспектива жизни феодального общества с характерными для него гнетом и произволом, которые, правда, обычно изображаются как некие отклонения от нормы. Знаменателен для эпохи конфликт, который часто встречается в произведениях: в борьбе за свое счастье герои сталкиваются с феодалами-чиновниками. Так, героиня поэмы Фам Тхая «Светлое зерцало и драгоценный гребень» кончает с собой, чтобы не выйти замуж за нелюбимого, к чему ее принуждал всесильный наместник.

Эти поэмы по стилю и идейному звучанию довольно четко делятся на два типа. Одни, близкие к фольклору и по сюжету, и по характеру изложения, созданы, очевидно, в менее образованной среде (возможно, профессионалами певцами, сказителями – кеве и хатсамами). Эти, произведения не сверкают искусной отделкой стиха, образностью поэтического языка. Но именно в них мишенью для обличения становится порой даже сам монарх. Примером может служить гротескный образ Чанг-выонга – бесчинствующего государя из поэмы «Фам Тай и Нгаук Хоа». Он требует, чтобы юноша Фам Тай отдал ему свою жену, и сулит при этом: «Поделим с тобой триста красавиц, что населяют мой дворец». Он уподобляется главарю разбойничьего стана, созывая своих сановников на совет, чтобы обсудить на нем, как убить честного подданного и завладеть его женой. Автор поэмы, обличая «злого» государя, ратует за государя «доброго». Обращаясь нередко к жизни двора и сановников, такие поэты обычно обнаруживают незнание придворного быта и нравов, но, не смущаясь этим, восполняют пробел собственными, часто наивными, представлениями о том и о другом, что также свидетельствует о близости автора этих произведений не к служилой среде, а к народу.

Отважная и верная Нгаук Хоа кончает с собой, чтобы не попасть в лапы к распутному королю Чанг-выонгу, Фам Тай умирает от руки палача. Кажется, сюжетная линия уже исчерпана. Однако автор повествовательной поэмы не может завершить произведение торжеством несправедливости. И в потустороннем мире Фам Тай и Нгаук Хоа продолжают добиваться праведного суда. Они обращаются с прошением к властелину преисподней Зием-выонгу; тот восстанавливает справедливость, и герои возвращаются на землю. За свои преступления Чанг-выонг брошен в котел с кипящим маслом, а Фам Тай становится вместо него государем.

В другой анонимной поэме, «Тхать Сань», нашла свое преломление древняя эпическая традиция, осложненная буддийскими мотивами. Заимствуя волшебно-героический сюжет, автор на протяжении всей поэмы стремится подчеркнуть простонародность своего героя, воплощающего в себе силы добра и созидания. Тхать Сань вступает в жестокую борьбу со злыми чудовищами – Великим Грифом, Страшным Удавом, Девятиглавым Тигром – и побеждает их. Но победы Тхать Саня присваивает себе торговец вином Ли Тхонг, который втирается в доверие к государю и получает чины и награды. А Тхать Саня неблагодарный Ли Тхонг всячески пытается погубить.

В поэме этот конфликт явно строится под влиянием сказочного сюжета о двух братьях, контуры которого еще отчетливо видны даже в том, что Тхать Сань и Ли Тхонг – побратимы. Если Тхать Сань сочетает в себе черты угнетенного человека и эпического богатыря, то фигура Ли Тхонга реалистична – это лукавый и корыстный торгаш.

В этой большой поэме не описывается внешность персонажей, но набедренная повязка, единственное, из чего состоит «костюм» Тхать Саня, достаточно ясно символизирует социальную принадлежность героя. Государи «восемнадцати вассальных стран», оскорбленные тем, что принцесса Куен Нга выбрала в мужья не кого-либо из знати, а бедняка Тхать Саня, передавали друг другу возмутительную новость: «Взяла в мужья не отпрыска знатного рода, а носящего лишь набедренную повязку». Стилистическая разнородность поэмы, сочетание в ней древних эпических элементов с более поздними чертами бытовой сказки могут служить аргументом в пользу того, что поэма «Тхать Сань» создавалась неизвестным поэтом на обширном и разнообразном фольклорном материале.

Авторы повествовательных поэм XVIII в. нередко разрабатывали готовые сюжеты, и популярностью сюжета в немалой степени предопределялся читательский интерес к произведению.

Поэмы на сюжеты из китайской литературы создавались, как правило, в более образованной, аристократической среде. Перенесение действия в отдаленную эпоху и в иную страну – обычно в Китай (в единичном случае – в Корею) – было также средством «этнографической» идеализации персонажей. В этих произведениях сказывается начитанность и более высокая поэтическая культура их авторов, как, например, в поэме «Фан и Чан». Сюжет ее очень прост, число персонажей невелико, автор делает акцент на изображении внутреннего мира двух главных героев – юноши Фана и девушки Чан Кьеу Льен.

Действие поэмы происходит в Китае во времена династии Сун (960—1279). Это любовная история, выдержанная в светлых, жизнерадостных тонах. Герой и героиня поэмы – выходцы из почтенных чиновничьих семейств – были просватаны друг за друга еще до того, как появились на свет. Время шло, и вот старый Фан уже провожает своего сына в столицу на экзамены, наставляя его: «Не тянись к вину, женской красе и забавам».

На экзаменах молодого Фана ждала неудача. Он поселяется в буддийском монастыре, встречает там юную послушницу Зьеу Тхыонг, и наставления отца мигом вылетают у него из головы. Страсть юноши преодолевает все: он добивается любви послушницы.

Всячески сочувствуя влюбленной паре, неизвестный автор пытается снять конфликт между феодальной моралью и новыми этическими нормами, ввести отношения юного Фана и послушницы в «законное» русло. Автор призывает на помощь случайность: Зьеу Тхыонг оказывается переодетой Чан Кьеу Льен, невестой молодого Фана... Искусственность такого разрешения очевидна, но она как нельзя лучше демонстрирует, сколь нерешительно было то новое, что входило тогда во вьетнамскую литературу.

В жанре повествовательной поэмы написаны «Стенания истерзанной души» Нгуен Зу (1765—1820) – вершина вьетнамской классики. В дальнейшем поэма получила известность под названием «Ким, Ван и Кьеу», или просто «Кьеу». О времени ее создания существует три гипотезы, относящие поэму к 1790—1800, 1805—1809 гг. или к периоду после 1813 г. Последняя наименее вероятна. Это произведение в известной мере сходно с поэмой «Фан и Чан», хотя и далеко превосходит ее.

Нгуен Зу был сыном сановника и полководца, достигшего высших почестей при дворе. В 1789 г., когда последний государь династии Ле в страхе перед тэйшонами бежал в Китай, Нгуен Зу, тогда еще молодой военачальник, не последовал за ним, а остался во Вьетнаме.

Отношение поэта к тэйшонам было сложным: он отказался от сотрудничества с ними, скитался по стране и долгие годы прожил в Тиендиен – родной деревне своих предков. Есть, однако, основания полагать, что он положительно оценивал некоторые стороны деятельности тэйшонов. Из его стихотворения ясно, что он ездил в гости к своему брату, служившему у тэйшонов. После же подавления восстания в 1802 г. Нгуен Зу становится правителем уезда и впоследствии занимает ряд высоких должностей. Дальновидному государю За Лонгу казалось выгодным украсить свой двор великим поэтом, который еще при жизни вошел в список «пяти непревзойденных».

Нгуен Зу писал и по-вьетнамски, и на ханване. На вьетнамском языке написан, например, «Ответ юноши из мастерской островерхих шляп в Тиендиен» – стихотворение, в котором передано томление влюбленного, тоскующего по своей возлюбленной. Лирическое начало здесь тесно переплетается с юмором, сочувственная улыбка поэта озаряет все стихотворение, которое построено на умелом использовании образов народной песни и сказки.

Поэма «Стенания истерзанной души» написана на сюжет, заимствованный не из вьетнамского фольклора, а из китайского романа «Повествование о Цзине, Юнь и Цяо», который принадлежал писателю, скрывшемуся под псевдонимом Цинсинь Цайжэнь (Талантливый человек с молодой душой) и жившему, по-видимому, в XVII в. Творческая самостоятельность Нгуен Зу выразилась в новой трактовке образов, в изменении всей художественной ткани произведения (даже его жанра), в создании нового поэтического мира.

Первые строки поэмы – это своего рода философский пролог к ней:

Пока до конца не иссякнут наши земные года,

Талант и судьба везде и всегда

Дышат слепой обоюдной враждой.

Седую пучину морскую тутовник сменил молодой,

Но только горем, только бедой

Бремя жизни на плечи легло.

(Перевод А. Штейнберга)

В суждениях поэта звучат буддийские фаталистические мотивы; вместе с тем он изображает гнет и произвол, царившие в обществе его времени, и показывает, что это общество враждебно яркой человеческой личности. Причины трагедии героини своей поэмы – девушки Кьеу – Нгуен Зу усматривает в том, что она одарена красотой и талантом, именно за одаренность ей мстит жестокая судьба (здесь буддийская карма). По убеждению поэта, талантливого человека ждет несчастье, рок. Но за мистическими причинами несчастья своей героини поэт угадывает и причины реальные, конкретно-исторические.