Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 105 страниц)

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ВЕКА. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИДЕЙ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В несколько иных условиях протекало развитие белорусской литературы во второй половине XVIII в. Затяжной экономический и идеологический кризис сменился некоторым оживлением. Тон в общественной мысли, в публицистике начали задавать реформаторы (И. Хрептович, М. Бутримович, М. Карпович, И. Еленский), многие философы Белоруссии стали поборниками идей Просвещения (М. Почобут-Одляницкий, Б. Добшевич, А. Довгирд и др.). Постепенно средневековая схоластика и обскурантизм времен Контрреформации уступали место религиозному скептицизму и рационализму. Расширялась сеть светских школ, типографий, значительного подъема достигло театральное (придворные театры), декоративно-прикладное (например, знаменитые слуцкие пояса и уречское стекло) и изобразительное искусство. В 1772—1795 гг. земли Белоруссии вошли в состав Российской империи, что создало благоприятные условия для дальнейшего экономического и духовного развития, проникновения сюда произведений русской классики (Ломоносова, Державина, Радищева).

Белорусская литература второй половины XVIII в. испытала влияние польского, русского и западноевропейского Просвещения. Она все решительнее освобождалась от средневековых канонов, становилась все более светской. Однако часто новые идеи отчетливее всего проявлялись не в собственно белорусской литературе, а в многоязычной литературе Белоруссии (польские произведения А. Нарушевича, И. Быковского, Т. Глинской, И. Ляхницкого, русские оды И. Сокольского, И. Голеневского, латинская поэзия М. Корицкого). С середины XVIII в. барокко утратило свое значение. Литература и искусство Белоруссии стали все больше следовать канонам классицизма и сентиментализма, проникавшим сюда преимущественно при посредничестве польской литературы. Нормативная эстетика классицизма оказала на белорусскую литературу двойственное воздействие: стимулировала развитие одних видов и жанров и замедлила или приостановила развитие других (дидактическая поэзия, любовная лирика, пародийная проза). Просторечье, каковым считался белорусский язык, признавалось пригодным лишь для низких, комических жанров, для выражения же высокого – эпического или трагического содержания употреблялись польский или латинский языки.

Две тенденции, обусловленные воздействием классицистической эстетики, прослеживаются в белорусской поэзии. Религиозная и панегирическая поэзия перешла преимущественно на польский язык. В редких исключениях (стихотворения на смерть Антона Соллогуба, на приезд в Дубою польского короля Станислава Августа) чувствуется сознательная архаизация, возвращение к высокой лексике древней белорусской литературы. Успешно развивается бурлескная поэзия, пародирующая канонические духовные тексты. В колядках второй половины XVIII в. («В Вифлееме, доме убогом», «Старый Осип бородатый», «Того дня весьма славного») от библейского содержания остаются лишь традиционные имена. Отношения небожителей напоминают реальные отношения людей. Достоверно передаются реалии повседневной жизни крестьян. В конце XVIII в. возникло травестийное «Воскресение Христово и сошествие его в ад», являющееся свободной переделкой украинской «Вирши на Велик день». В нем ярко выразилось просветительское вольнодумство. Христос, апостолы, святые, пророки наделены человеческими слабостями, ведут себя как обыкновенные грешники:

Ринулся силач Самсон,

Что охочий был на сон,

И от страха заорал,

Чтоб его кто подождал.

Тут пришел черед Мойсею —

Он поднял его скорее,

Чтоб дорогу дать Якубу,

Ибо сзади, как на сгубу,

Мчал Илья на жеребцах, —

Гром пущал такой – аж страх!

«Студная», бурлескная поэзия, создававшаяся странствующими школярами, сыграла, по словам современного исследователя М. Лазарука, прогрессивную роль как наиболее соответствующая тому времени «форма для развития народной по своему характеру литературы, для введения в литературу образов, картин, сцен, взятых из жизни простых людей». Книжные, барочные и классицистические традиции сливались здесь с фольклорными. Многие пародийные произведения стали народными и записывались собирателями вплоть до XX в.

Во второй половине XVIII в. развивается политическая поэзия. По горячим следам Семилетней войны написаны «Указ горячий» и «Проект» (1762). В них дана резко отрицательная оценка политике Петра III, всему царскому двору. События польского национально-освободительного восстания под руководством Т. Костюшко подробно изображены в стихотворном «Разговоре в письмах императрицы с Игельстромом», изданном в 1794 г. в Варшаве. В политической поэзии наиболее значительна «Песня белорусских солдат 1794 года», направленная против царской России и кайзеровской Пруссии. Она призывала крестьян взять в руки «косы да янчарки», чтобы сообща отплатить внешним и внутренним врагам за все социальные и национальные обиды:

Помним добре, что творили,

Как нас драли, как нас били.

Что ж терпеть ярем проклятый?!

Хватит бабиться по хатам.

Народные, крестьянские массы объявляются в «Песне» главным вершителем исторических судеб. Только они способны, устроив объединенными силами «жатву», освободить «батьковщину». Неизвестный автор апеллирует к чувству собственного достоинства белорусского народа, призывает его пожертвовать ради победы своим имуществом, осуждает предательство шляхты. Одновременно в «Песне» ощущаются и слабые стороны просветительской идеологии – чрезмерная надежда на социальные реформы, на «доброго» пана, который, признав крестьян людьми, даст им «вольность».

Значительные изменения произошли в белорусской драматургии. В середине XVIII в. иезуиты потеряли прежнюю монополию на школьные представления. Одновременно белорусская интермедия появилась на православной и униатской школьной сцене, приобретя там новое социальное звучание. Вольнодумство белорусского народа, его отрицательное отношение к католицизму и религиозным догмам проявились в интермедиях «Крестьянин в костеле» и «Крестьянин на исповеди», которыми в 1752—1755 гг. сопровождалась смоленская постановка драмы-моралите «Декламация» М. Базилевича. Герой первой из них, подвыпивший Терех, услышав органную музыку, пустился в костеле в пляс, за что был закован в цепи. Крестьянин и его сын, возмущенные насилием, избивают шляхтича. Просветительская идея естественного равенства всех людей выражена в интермедии «Слепой, хромой, потом пан и тивун», показанной на сцене Жировичской униатской школы в 1751 г. В той же школе исполнялись польско-белорусские орации, осуждавшие феодальную анархию и продажность шляхты во время выборов в сейм.

Развитие школьной драматургии переходного периода нашло логическое завершение в произведениях, поставленных на сцене Забельской коллегии, где на интермедийной основе возникла «Комедия» (1787) Каетана Марашевского – наиболее значительное явление белорусской литературы второй половины XVIII в. В «Комедии» еще ощущается зависимость от барочной драмы-моралите (назидательность финала, отсутствие женских ролей, использование библейских мотивов); отдельные сцены напоминают вставные интермедии. Однако в целом в «Комедии» преобладают уже черты новой литературы.

В злоключениях главного героя Демки виноват прежде всего пан, не считающий крестьян за людей, затем корчмарь-арендатор, спаивающий и обманывающий сельчан, наконец, черт, предстающий перед героем в облике панича. Демке же кажется, что первопричина всех несчастий – в «первородном грехе» библейского Адама. Черт заключает пари, что Демка не сможет промолчать и получаса. Ставка в споре – демкина душа. В соответствии с фольклорными принципами мужик трижды нарушает обет молчания. Формально пари выиграл черт. Но морально победил Демка, ибо во всех трех случаях он заговорил по своему бескорыстному благородству. Своим поведением он опроверг самого себя, доказал, что ни первородный грех, ни божий рок не имеют отношения к человеческой судьбе, так как все зависит от самого человека.

Такая просветительская тенденция «Комедии» была полемически направлена против средневековой схоластики, насаждавшейся во времена Контрреформации. Но панацею от всех социальных бед Марашевский видел в нравственном усовершенствовании человека. Поэтому социальный конфликт, наметившийся в «Комедии», разрешается в чисто морально-этическом плане. Позиция автора двойственна: с одной стороны, он симпатизирует своему герою, одобряет его протест, с другой – призывает к смирению, к послушанию.

«Комедия» К. Марашевского написана в соответствии с канонами классицистической эстетики. В ней соблюдено единство времени, места и действия, чувствуется рационалистическая заданность. Но автор стремился вдохнуть жизнь в схематические образы. Демка не только тип, обобщенный интермедийный «русин» или «литвин». У него есть имя, характер и индивидуальность. Речь героев индивидуализирована, насыщена народными фразеологизмами. Предназначенную крестьянскому зрителю «Комедию» надлежит, следуя за В. Н. Перетцем, отнести к «категории пьес народного, национального театра».

Таким образом, неблагоприятные общественные условия существенно замедлили развитие белорусской литературы в XVIII в.; сыграло свою негативную роль многоязычие, сложившееся на белорусских землях. Литература на белорусском языке стала преимущественно рукописной. Но те же условия побуждали анонимных авторов ориентироваться на народного читателя, народную поэтику. Профессиональное художественное слово впервые приблизилось к фольклору. Белорусская литература XVIII в. – литература переходного типа. Новое часто сосуществовало в ней одновременно со старым. Однако лучшие произведения XVIII в. относятся уже не столько к заключительной стадии древней литературы, сколько к начальной фазе новой белорусской литературы, окончательно сформировавшейся в XIX – начале XX в.

РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ

-=ЛИТЕРАТУРЫ ПРИБАЛТИКИ=-

ВВЕДЕНИЕ

В литературах Прибалтики, как и во многих других литературах, XVIII век является гранью между двумя культурно-типологическими системами – древней и новой литературой. Сохраняется преемственность традиции, идущей от первых письменных памятников на национальных языках, но вместе с тем внутри старой системы начинает проявляться новое. Происходит дифференциация литературных функций, подготавливается почва для создания литературы нового типа.

Общественные условия способствуют политической и культурной консолидации прибалтийских народов и всего культурного региона. В начале столетия (1710 г.) в состав Российской империи входит Эстония (Эстляндия и Лифляндия) и северная часть Латвии (Видземе), в 1772 г. – Латгалия (Латгале), а в 1795 г. – Курземе и Великое княжество Литовское. Таким образом, вся Прибалтика, за исключением Малой Литвы, оказывается под эгидой одного государства. Между прибалтийскими народами крепнут экономические и культурные контакты. Основой эстонского литературного языка становится североэстонский диалект, и тем самым преодолевается языковая раздробленность литературы, возникшая в связи с соперничеством между Таллинским и Рижским епископствами. Центр интенсивного развития литовской литературы перемещается в Восточную Пруссию (Малую Литву). Здесь создается поэма «Времена года» К. Донелайтиса – памятник, выделяющийся на фоне древней литературы Прибалтики. К концу столетия намечаются признаки преодоления стагнации и в литературе, создаваемой на территории бывшего Великого княжества Литовского. Именно здесь позднее, в период формирования буржуазных наций, будет заложена основа национальной литовской литературы.

Господствующая феодальная система сталкивается с развитием капиталистических отношений. Несоответствие между производительными силами и производственными отношениями обостряет социальные противоречия. Усиливается сопротивление народных масс крепостному гнету. Политический протест проявляется в форме религиозного сектантского движения. При всей его противоречивости и неоднородности оно имело позитивное значение для прибалтийских литератур. В Восточной Пруссии борьба между ортодоксальным протестантизмом и пиетизмом отражала недовольство литовских крестьян насилием официальной церкви, ущемлением прав литовского языка. В Эстонии и Латвии движение гернгутеров, направленное против системы крепостного гнета, привлекло к литературному творчеству представителей коренного местного населения. В русле традиций рукописной литературы гернгутеров вырос первый известный поэт латышского происхождения Екабс из Кикулиса. Его песни, выражая типичную для патриархального крестьянства веру в доброго государя, вместе с тем поднимают главные социальные вопросы эпохи кризиса крепостного строя.

Вопреки апологии крепостного права и проповеди церковного послушания в Прибалтику проникают идеи Просвещения. Под их воздействием в защиту прав угнетенных народов выступает прогрессивная немецкая интеллигенция Прибалтийского края. Огромное влияние на развитие латышской и эстонской общественной мысли оказала литературная деятельность Г. Х. Меркеля. В его трудах крепостной строй подвергается критике с позиций разума и справедливости; прибалтийские помещики обвиняются в насилии и бесчеловечности, выдвигаются проекты освобождения крестьян. Неволе и деспотизму, оскверняющим век Просвещения, противопоставляется свободная жизнь и самобытная культура прибалтийских народов до немецкого вторжения.

Потребности экономического развития благоприятствуют развитию просвещения. Увеличивается число школ, растет спрос на книги на национальных языках. В Эстонии и Латвии зарождается периодическая печать, складываются традиции книгоиздания. Появляется постоянная читательская аудитория, которая требует развлекательной литературы, дидактических повествований, элементарной научной популяризации. Создаются предпосылки для непрерывного развития литературы.

Стремясь удержать народные массы под своим идейным воздействием, организаторы культурной жизни Латвии, Эстонии и Малой Литвы (преимущественно немецкие пасторы) вынуждены изучать местные языки. В Восточной Пруссии оживленно обсуждаются основные принципы литовского литературного языка, усиливается интерес к разговорной речи, материал которой составляет основу словарей и грамматик. В Латвии аналогичные тенденции проявляются в языковедческих трудах Г. Ф. Стендера. Вынужденные считаться с крестьянством как с серьезной политической силой, власти обращаются к нему на его родном языке. В Восточной Пруссии на литовский язык переводятся многочисленные указы прусских королей. В 1794 г. на литовском языке публикуют воззвания к крестьянам и восставшая шляхта, и царское правительство.

В XVIII в. в прибалтийских литературах преобладала религиозная письменность – идеологическая опора господствующих классов. Важно, однако, что к концу века ее монополии приходит конец. Религиозную схоластику вытесняют проблемы рационального устройства земной жизни.

Первые произведения светского характера – типичные для литературы барокко стихотворения «на случай» – создаются с ориентировкой на жанровые каноны других литератур (ода, приветствие, панегирики, эпиграмма, литературное письмо). Дидактическая установка, перешедшая в сочинения светского содержания из церковной письменности, определила популярность басни и назидательных повествований. Адресату литературы – крепостному крестьянину – внушается мысль о неизменности социального строя, улучшении своего состояния прилежным трудом, скромностью и бережливостью.

В культуре прибалтийских народов XVIII в. как дополнительные системы существуют, с одной стороны, церковно-дидактическая письменность, которая развивает навыки чтения и эстетического восприятия, создает основу средств художественного выражения для дальнейшего литературного развития, и, с другой стороны, фольклор как традиционное средство эстетического общения. Начавшийся процесс их сближения имел значительные последствия для национальной специфики прибалтийских литератур. Живой отклик находит идея культурной самостоятельности малых народов, выдвинутая немецкими просветителями. Особенно значительна для Прибалтики деятельность И. Г. Гердера, открывшего для европейской эстетической мысли ценность словесного творчества литовцев, латышей и эстонцев. В 1764—1768 гг. Гердер занимал должности сначала учителя в церковной школе, а потом проповедника в двух главных церквах Риги.

Отношение авторов письменной литературы к народному творчеству двойственно. И ортодоксальный протестантизм, и пиетизм отвергали фольклор как недостойные потехи и пережиток язычества. Г. Ф. Стендер стремился своими собственными сочинениями вытеснить народные песни из крестьянского быта. Однако он же публиковал латышский фольклор как этнографическую и языковую ценность, а в отдельных случаях сам пользовался элементами фольклорной поэтики. Устное народное творчество (главным образом изречения) широко использовалось в языковедческих трудах литераторов Малой Литвы. Во «Временах года» Донелайтиса недоброжелательному отзыву о народных песнях, идущему от этических установок пиетизма, противостоят связи с фольклором на уровне мировосприятия и фразеологии.

Поэма Донелайтиса выступает на фоне литературы XVIII в. как выдающийся памятник художественного слова и воплощение идеологии патриархального крестьянства. Литовский крепостной крестьянин (бурас) здесь не только объект и адресат изображения, но и носитель главных идеологических и эстетических ценностей. Автор и персонажи выступают от имени коллектива, сплоченного общей судьбой, горем, заботами, взаимной зависимостью. Предметом изображения является жизнь бураса – его повседневные заботы и радости, постоянство природного и аграрного циклов. Закрытому, статичному миру патриархальной общины противопоставляется среда поместного дворянства. С точки зрения угнетаемого крестьянина раскрывается непримиримый классовый антагонизм. Высмеивается образ жизни помещиков, их мораль и поведение. Автор поэмы пробуждает чувства социального и национального достоинства бурасов, провозглашает идею природного равенства всех людей. Во «Временах года» личность крепостного крестьянина впервые выступает как мера человеческой жизни.

Идейная позиция Донелайтиса определяет художественное своеобразие поэмы. Характерная для эпохи классицизма ориентация на античную литературу, торжественный гекзаметр здесь своеобразно сочетается со стихией народной речи. Как и в разговорной речи, здесь сливаются грубоватость и нежность, вещи называются своими именами, демонстративно отвергаются эвфемизмы. Пользуясь народными изречениями, Донелайтис тяготеет к низкому стилю фольклорной речи, к поэтике «низа», «тела», материальности. В поэме дает себя знать связь с архаичными формами сознания – в унаследованных от фольклора архетипах, в структуре художественного пространства и времени. Конкретной языковой образностью поэма Донелайтиса оказала плодотворное влияние на становление и развитие реализма в литовской литературе.

В отличие от «Времен года» точка зрения народа на главные вопросы эпохи во многих других памятниках прибалтийских литератур XVIII в. не была выражена. Прибалтийское немецкое дворянство, крепко удерживая рычаги просвещения в своих руках, не допускало открытого протеста против социального и национального гнета. Немногочисленные авторы латышского и эстонского происхождения либо отстранялись от активной литературной деятельности, либо были вынуждены придерживаться установленного направления. По мере того как новые социальные сдвиги пробуждают в Прибалтике национально-освободительные движения, прежняя ориентация литературы коренным образом меняется.

*Глава первая*

ЛИТОВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ

Во второй половине XVII в. и в XVIII в. литовская литература продолжала развиваться на территории двух государств – Речи Посполитой, к которой принадлежало Великое княжество Литовское, и Пруссии, в состав которой входила так называемая Малая Литва.

Если в Великом княжестве Литовском в XVI в. наблюдался некоторый подъем в культурной и литературной жизни, то примерно с середины XVII в. положение постепенно меняется. Хотя количество издаваемых литовских книг увеличивалось, однако их художественный и полиграфический уровень ухудшился. Доминировала в этот период также религиозная письменность. Просветительские тенденции проявились в деятельности так называемой Эдукационной комиссии (1773—1794), но первые признаки нового культурного и литературного подъема стали ощущаться здесь лишь в самом конце XVIII в.

В Восточной Пруссии известную роль в развитии литературы сыграли семинары литовского языка, предназначавшиеся для будущих сельских пасторов, организованные в Кенигсбергском (с 1723 г.) и в Галлеском (1727—1740) университетах. В стране нарастала борьба между ортодоксальным протестантизмом, пиетизмом и рационализмом. Характерный для Восточной Пруссии пиетизм расценивал искусство как «выдумку злого духа» и укреплял в литературе дидактические тенденции.

Соперничество между пиетистами и ортодоксами способствовало подготовке и изданию литовских книг. Популярная в те времена форма общения просвещенных людей, так называемые «застольные беседы», а также первые «нравоучительные еженедельники» поощряли пасторов уделять больше внимания языку, вести литературную переписку, сочинять стихи «на случай». Пасторы, деятельность которых протекала в местностях преимущественно с литовским населением, были вынуждены больше интересоваться литовским языком, понятным народу. М. Мерлин в брошюре «Основной принцип литовского языка» (1706) настаивал на необходимости издания книг религиозного характера на литовском языке. Протестантский архиепископ Й. Квант организовал в Кенигсберге коллективный перевод Библии на литовский язык (1735; 2-е изд. – 1755 г.), который в языковом отношении значительно превзошел уровень религиозных книг того времени, издававшихся в Великом княжестве Литовском. Успехи в развитии языка отражаются и на сборниках духовных песнопений (например, сб. А. Шимельпенига, 1750). О возможностях литовского языка писал П. Руйгис в «Суждениях о литовском языке» (1747). Появился ряд работ о нормах литовского языка: словари, грамматики. В объемистом незаконченном словаре Й. Бродовскиса (написан примерно в 1740 г.) много народных пословиц и поговорок. Авторы языковедческих сочинений стремились привлечь к ним внимание общественности. Так, например, одно из трех вступлений к словарю К. Милкуса (1800) написал немецкий философ И. Кант, подчеркнувший значение языка литовцев как очень древней народности для уяснения истории миграций европейских народов.

Внимание отдельных деятелей к литовскому языку сочеталось с изучением литовского устного поэтического творчества. От фольклора как источника лексических иллюстраций постепенно подошли к фольклору как искусству, преодолевая господствовавшее в XVIII в. пренебрежительное отношение к устному народному творчеству вообще и к литовскому в частности. В «Суждениях о литовском языке» П. Руйгиса впервые были опубликованы три литовские народные песни, признанные в других странах. «Какое наивное остроумие! Какая очаровательная простота!» – писал Лессинг в 1759 г. и приводил переводы двух этих песен. Гердер в 1779 г. опубликовал переводы уже восьми литовских песен. Одна из них – «Не раз я матушке твердила» – привлекла внимание Гете, включившего ее целиком в свой зингшпиль (пьесу с пением) «Рыбачка» (1782).

Уже в религиозных сочинениях, особенно в молитвах и духовных песнях о стихийных бедствиях, изображается не только природа, но и реалии народной жизни. В поэзии все чаще встречаются светские мотивы, И. Шульц перевел на литовский язык десять басен Эзопа. Это была первая книга светского содержания («Басни Эзопа», 1706). К. Милкус оставил вольные переводы басен Геллерта. В своей небольшой поэме «Пилкайнис» (примерно 80-е годы) К. Милкус осуждал набеги крестоносцев на Литву, говорил о роли литовского народа в разгроме врага и о его трудолюбии. Поэма отличается композиционной стройностью, яркими развернутыми сравнениями и параллелями.