Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 105 страниц)

Конец XVIII – начало XIX в. отмечены стремлениями, знаменующими уже третий – заключительный и одновременно переходный – этап литературного процесса просветительской эпохи. С одной стороны, в теории и творчестве эпигонов кристаллизуется догматическая интерпретация классицистической поэтики, наблюдается отход от социально-политических тенденций минувшего периода (при определенном продолжении его философской и этической доктрины). С другой – писатели старшего поколения и их молодые последователи остаются во время общеевропейского кризиса идеологии Просвещения верными прежним идеалам, творчески развивая их эстетические тенденции (в том числе в предромантическом и романтическом направлении).

В годы возрождения католицизма, растущей популярности Шатобриана и немецкой идеалистической философии появляется описательная поэма Трембецкого «Зофьювка» (1806; ныне Софиевка – парк в Умани). Вызвавшее восторг молодого Мицкевича поэтическое мастерство сочеталось в этой поэме с материалистическими воззрениями. Просветительскими тенденциями были проникнуты конфискованная цензурой историко-философская поэма С. Сташица «Род человеческий» (первый вариант 1791—1797, изд. 1820), романы Ю. У. Немцевича, С. К. Потоцкого, Я. Потоцкого и множество других произведений разных жанров. Литературные направления Просвещения преобладали вплоть до 30-х годов XIX в. и лишь к 50-м стали окончательно угасать, когда начал отходить на второй план и вытеснивший их романтизм, уступая в свой черед место реализму.

После упадка времен сарматского барокко (конец XVII – первая половина XVIII в.) польское Просвещение возродило национальную литературу. Обновляя ренессансные традиции, опираясь на национальные достижения высокого барокко и обратясь к современному искусству Запада, художники Просвещения создали новый литературный язык, ставший основой современного, начали совершенствовать и углублять художественное познание действительности, вводить новые жанры, обогащать образно-версификационный и ритмический строй. Именно в эту эпоху окончательно складывается та система литературных родов и жанров, которая будет характерна для литературы XIX—XX вв. Формирование литературной эстетики просветительского типа (которая пришла на смену школьной поэтике и риторике), распространение ее в учебных заведениях и печати, создание литературных журналов и возникновение литературной критики (в современном понимании), наконец, само творчество писателей – все это было частью общественно-политической деятельности просветителей и одновременно действенным орудием их борьбы за реформы, которая преобразила духовную жизнь страны.

Без созданных просветителями художественных ценностей был бы немыслим взлет романтиков (начинавших в духе классицизма, сентиментализма и рококо). Творчество таких художников-просветителей, как Ю. У. Немцевич, К. Бродзиньский – «родоначальник романтической школы», по определению Мицкевича, – поэзия Я. П. Воронича, В. Реклевского, А. Бродзиньского, эволюция художественной прозы, увлечение фольклором и его влияние на историко-культурные и философско-эстетические концепции – все это продолжало тенденции второй половины XVIII в. К наследию Просвещения обратится затем художественная мысль и практика реализма (разработка общественной проблематики, обращение к обыденности, бытовым явлениям, социально-психологическая типизация персонажей, живой разговорный язык).

Произведения талантливейших художников польского Просвещения еще при их жизни стали переводиться на языки окружающих и западноевропейских стран. Переводить и переиздавать их продолжают вплоть до наших дней, что само по себе свидетельствует об их эстетической ценности. В Венгрии уже традиционный к XVIII в. интерес к Польше усилился вследствие во многом сходной общественно-политической ситуации. Польская тематика встречается поэтому в творчестве Я. Бачани, Ф. Казинци, Й. Гвадани. Привлекали и художественные достижения, польский опыт реформы литературного языка. Переводятся Нарушевич, лирика Конарского. Польская литература XVIII в. сохраняла ведущее место в славянском мире. Будители западных славян обращались к опыту польской языковой реформы. С. Рожнаи, А. Пухмайер и другие переводили Красицкого,

Карпиньского, Князьнина, Немцевича и других как образцы новой национальной литературы. В первой половине XIX в. польские веяния проникают к южным славянам, о чем свидетельствуют переводы Красицкого на хорватский и словенский языки. В состав Речи Посполитой, как говорилось, входили литовские, украинские, белорусские, латышские, молдавские земли. В польских городах издревле значительную часть населения составляли немцы и евреи; среди национальных меньшинств были также армяне, чехи, словаки, венгры, татары и др. Сосуществуя в границах единого государства, эти народы непосредственно общались между собой, что отразилось и в сфере литературы (социальные проблемы, художественные веяния, мотивы, персонажи).

В русской литературе польские веяния заметны особенно в первой половине XVIII в.: по-прежнему переиздаются, распространяются в рукописях и начинают проникать даже в фольклор произведения, переведенные в прошлом столетии («Зерцало», рыцарские романы, фрашки, жарты, фацеции, песни, светские и духовные вирши и канты). Силлабическая система оставалась единственным эталоном стихосложения вплоть до реформ Ломоносова и Тредиаковского.

На польскую поэтику опиралась литературная концепция Феофана Прокоповича и его последователей. Теория и практика польской школьной сцены использовалась в русских постановках и театрализованных зрелищах. Во второй половине XVIII – начале XIX в. при явном французском преобладании интерес к польской литературе сохранился. Появились переводы Красицкого, Нарушевича, Немцевича, комедий Богомольца и Богуславского. Статья Красицкого «О романах» перепечатывается в «Вестнике Европы», а его романы влияют на русскую прозу (Булгарин, Сенковский и другие поляки, писавшие по-русски).

Многие представители русской образованной среды знали польский и были хорошо осведомлены в польской культуре и искусстве, в том числе благодаря личным знакомствам. Много поляков перебывало в России, в частности в Петербурге. Здесь в своей типографии Я. Потоцкий издал на французском языке «Рукопись, найденную в Сарагосе» (1804—1805) – роман, получивший европейскую известность (отзвуки его можно найти и в творчестве Пушкина). Переводчик Немцевича, будущий декабрист К. Ф. Рылеев обращался (по-польски) к этому национальному герою Польши: «Любовь к правде и ко всему, что связано с Родиной, воодушевили меня предложить вниманию моих соотечественников великие подвиги русских героев и друзей всего рода человеческого. Ваши «Исторические песни» были для меня изумительным образцом, из-за которого я выучил язык, украшенный именами Кохановского, Красицкого, Трембецкого и Немцевича». А посвящая автору свой перевод «Думы о князе Михале Глиньском», Рылеев писал: «Плоды гения являются всеобщим достоянием, и я смею заверить уважаемого Нестора польской литературы, что и на берегах Невы молодые в царстве наук поколения с восторгом упиваются сладкими звуками сарматской лютни».

*ГЛАВА 2.*

ЧЕШСКАЯ И СЛОВАЦКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ (Никольский С.В.)

Первые две трети XVIII в. в истории чешского народа – время глухой реакции. Как известно, после битвы у Белой Горы (1620) Чехия оказалась в составе империи Габсбургов. Начался длительный период Контрреформации, жестокого феодального гнета, германизаторской политики. Поработители стремились искоренить в сознании «еретического» народа гуситские традиции, память о первой в Европе антифеодальной крестьянской войне и о чешской государственности. Шляхта и подавляющая часть городского населения были онемечены. Чехи насильственно обращались в лоно римско-католической церкви. Все иные вероисповедания жестоко преследовались. Иезуиты запретили и уничтожили огромное количество чешских книг (только иезуит Кониаш собственноручно сжег 30 тысяч томов).

В XVIII в. печатные издания на чешском языке уже почти не появлялись. Известное исключение составляли отдельные религиозные сочинения и «поучительная» литература, приспособленная к уровню простонародья и проникнутая духом официального католического барокко с характерным для него противопоставлением вечной загробной жизни бренному земному существованию. Упадок чешской письменности был настолько сильным, что еще в конце XVIII в. один из крупных чешских ученых, Й. Добровский, высказывал сомнение, не стал ли чешский язык уже мертвым, подобно латинскому и старославянскому.

Традиции национального языка и отечественной культуры сохраняло, однако, крепостное крестьянство – прежде всего в своем устном творчестве. В крестьянской среде возникали и бытовали предания и легенды (о Яне Жижке и гуситах, о бланицких рыцарях, спящих якобы в горной пещере, чтобы в урочный час пробудиться и освободить народ); песни (о Яне Гусе, збойницкие песни – о благородных разбойниках, песни о крепостной неволе, народные баллады, духовные, в частности евангелические, песни); сказки (об удачливом народном герое – «глупом» Гонзе). В произведениях фольклора народ хранил память об антифеодальной борьбе и своих героях, воплощал мечту о свободе и светлом будущем. Многие фольклорные сюжеты и образы впоследствии обрабатывались чешскими писателями XIX в. и стали одним из важнейших источников национальной литературы.

Известное распространение получила в XVIII в. также рукописная литература, изготовлявшаяся «письмаками», которые переписывали старые, в том числе запрещенные, памятники или создавали новые сочинения. К их числу относится своеобразный вид крамаржских, т. е. ярмарочных, песен, тексты которых в списках распространялись на ярмарках. Возникают также оригинальные народные музыкальные спектакли – зпевогры (нечто вроде народной оперы) – и народный кукольный театр, искусство которого плодотворно развивалось и сохранилось до наших дней в виде профессионального чешского кукольного театра, одного из лучших в мире. Влияние народного мироощущения испытывала иногда школьная драма (драма о королеве Доротке). Народные традиции национальной культуры имели огромное значение для так называемого национального возрождения, которое начинается с последней четверти XVIII в.

Кризисными явлениями в феодальной экономике и волнениями крестьянства (самым мощным было крестьянское восстание 1775 г.) обусловлены реформы Марии Терезии и Иосифа II в духе просвещенного абсолютизма: отмена личной зависимости крестьян (при сохранении барщины), патент о веротерпимости, временная отмена цензуры и др. Все это, наряду с влиянием общеевропейского просветительского движения, содействовало в Чехии оживлению национальной культурной жизни.

Ранний этап чешского национального возрождения (конец XVIII – первые годы XIX в.) прошел под знаком просветительского движения, направленного против духовного гнета Контрреформации, под знаком борьбы за светский характер мышления и самоутверждения национальной культуры. В Чехии просветительское движение носило довольно умеренный характер, хотя и испытало влияние идей французских просветителей – Руссо, Монтескье и др. В основном оно выливалось в разнообразные начинания, отражавшие процессы восстановления и развития национальной культуры.

Развертывается борьба за права чешского языка. Показательно возникновение публицистических трактатов (В. Тама и др.) в защиту чешского языка, носивших обычно антиклерикальную и антишляхетскую окраску. Предпринимается переиздание старочешских памятников, гонения на которые рассматриваются теперь как мракобесие «непросвещенной» эпохи. Постепенно усиливается сознание исторической преемственности: национальное возрождение связывается в сознании просветителей с традициями Реформации. Характерен также интерес к истории и письменности других славянских народов, особенно русского и польского. В общеславянском патриотизме, в осознании принадлежности к славянскому миру чехи черпали моральную поддержку своим национальным стремлениям. Интенсивно развилась филологическая наука с ярко выраженным интересом к общеславянской традиции.

Крупнейшим чешским филологом был видный ученый-просветитель Йозеф Добровский (1753—1829).

Общая направленность его деятельности выражалась в утверждении права мысли на эмансипацию от «иерархического деспотизма», от духовного плена Контрреформации. Превыше всего он ставил авторитет человеческого разума, истины, доказанного факта. Начал он свой путь в науке со смелого доказательства подложности Евангелия от Марка, которое четыреста лет слыло оригиналом и почиталось как святыня. Добровский не поднялся выше умеренного деизма, но его правило всегда «безбоязненно говорить правду, чистую, голую, неприкрашенную правду», разоблачать мнения, «скорее набожные, чем научные», его представление о своей эпохе как «ясном полдне, когда заря просвещения изгоняет тьму из людских умов» – все это было для того времени незаурядным проявлением свободомыслия, достойным общеевропейского просветительского движения.

Добровский заложил основы не только чешского, но и общеславянского языкознания. Среди его многочисленных трудов – «История чешского языка и литературы» (1792, на нем. яз.), сборники и альманахи, которые играли роль литературных журналов. Позднее появился его капитальный труд «Основы старославянского языка» (1822, на лат. яз.). Добровским были обоснованы и разработаны силлабо-тонические принципы чешского стихосложения.

Чешская поэзия эпохи национального возрождения ведет начало от сборника старочешских, а также переводных и оригинальных стихотворений. Издавший его в 1785 г. Вацлав Там (1765 – ок. 1816 г.) стремился показать поэтические возможности чешского языка. К концу века выдвинулась группа поэтов, получившая название Пухмайеровской школы (Антонин Пухмайер, 1769—1820; Шебастиан Гневковский, 1770—1847 и др.). В конце XVIII – начале XIX в. они выпустили семь поэтических альманахов, где печатались и словацкие авторы (Ю. Палкович, Б. Таблиц). Свою просветительскую и патриотическую миссию Пухмайер и его сподвижники усматривали в том, чтобы заложить основы отечественной поэзии – разработать прежде всего литературный язык и поэтическую технику. Необходимо было возродить во многом утраченную литературную культуру.

Опираясь на труды Добровского, они на практике освоили силлабо-тоническую систему стихосложения, которая затем утвердилась в чешской литературе. Большая заслуга Пухмайеровской школы и самого Пухмайера состояла также в освоении разнообразных поэтических жанров. Среди них были патриотическая ода, жанры анакреонтической лирики, дружеские послания, пасторали и т. д. Басни Пухмайера, представлявшие собой переложение иноязычных, главным образом польских, текстов, отличались естественным чешским звучанием и национальным колоритом. Несколько иной характер носило творчество Гневковского, автора баллад и ироикомических произведений. Сентиментальные мотивы часто переходят у него в бурлеск, насыщаемый плебейским юмором. Наиболее значительное его произведение – ироикомическая поэма «Девин» (1805), основанная на чешском предании о так называемой «девичьей войне» – войне между мужчинами и женщинами.

По отношению к поэзии того времени трудно еще говорить о созревших, выявившихся тенденциях. Преобладающая классицистическая окраска сочеталась в ней с веяниями рококо и сентиментализма, интерес к которым был порожден реакцией на католический аскетизм и религиозную схоластику и отражал становление светской лирики. Из рационалистических, просветительских идеалов эпохи вытекала дидактическая и назидательная направленность поэзии. Отсюда – и поэтика, основанная на соотнесении изображаемого с принципами «просвещенного разума». Наставительно-морализаторский характер, ярко выраженный в баснях и одах, по-своему сказывался и в бурлескных балладах, осмеивавших невежество и предрассудки, и в лирических стихотворениях, которые часто создавались как похвалы: похвала естественной жизни на лоне природы, похвала любви и светским удовольствиям и т. д. «Предметом нынешней поэзии, – писал Гневковский, – являются по большей части здравые правила разума, мудрость жизни, красота естественного, возвышенного духа, радость, любовь, остроумие и бодрые занятия».

В конце XVIII в. возник чешский театр. В создании его большая заслуга принадлежит Вацлаву Таму. Между 1786 и 1792 гг. было поставлено около трехсот пьес на чешском языке, переводных, главным образом немецких, и оригинальных. Среди последних преобладали рыцарские драмы, которым была придана патриотическая окраска, а также фарс. Театр во многом носил плебейский характер, а спектакли имели антишляхетскую направленность. Пьесы тогда не печатались и за исключением единичных случаев не сохранились. Однако дошедшие сведения позволяют достаточно определенно судить об их содержании. Чешский литературовед Ян Якубец, исследовавший театральную жизнь этого периода, пишет: «Культивировались драмы с явной социальной тенденцией. В них изображались конфликты между привилегированными сословиями и простым, бесправным человеком. Писатель, как правило... стоял на стороне естественного права и искренной человечности, на стороне угнетенных, особенно крестьянина, которого и защищал против произвола знати и ее приспешников, главным образом управляющих. Бедняк обычно оказывался благородным человеком, ему противопоставлялся алчный, бесчувственный богач». Часто – в духе времени – в пьесах фигурировал просвещенный правитель, вставший на сторону народа и защищавший его от произвола шляхты. С восстановлением цензуры в театральной деятельности наступает спад.

Сходным в основных чертах было положение в Словакии, которая входила в империю Габсбургов как порабощенная часть Венгрии. Словаки, таким образом, испытывали двойной гнет. Единый язык национальной письменности здесь не сложился. Чаще всего использовался чешский язык, в той или иной степени приобретавший местную словацкую окраску. Вместе с тем в Словакии больше, чем в Чехии, сохраняла определенные позиции гонимая протестантская церковь, особенно евангелическая.

Традиции словацкого национального искусства в XVIII в. жили тоже главным образом в народном творчестве. Особенно выделяются легенды и песни о благородных народных разбойниках (збойниках), которые мстили панам и помогали беднякам. Центральным персонажем збойницкого фольклора стал полулегендарный народный герой Яношик, который «у богатых брал, а бедным давал». Позднее он был воспет многими словацкими поэтами. Литература в собственном смысле слова развивалась в основном как рукописная, не выделившаяся подчас из синкретической письменности. По преимуществу была она связана, особенно в начале XVIII в., с барочными тенденциями (проповеди, школьная драма, панегирические произведения).

К концу XVIII в. первые веяния национального возрождения были ознаменованы появлением исторических сочинений, которые отражали рост национального самосознания и попытки с патриотических позиций осмыслить роль словаков в истории венгерского государства. К числу таких сочинений относятся прежде всего «История словацкого народа, о королевстве и королях славянских, об общественных и церковных отношениях как старого, так и нового века словаков» (1780) Юрая Папанека и «Древнейшее положение Великой Моравы и первый приход и нападение венгров на нее» (1784) Юрая Скленара (последнее несет на себе заметную печать беллетризации).

Лучшее произведение словацкой литературы XVIII в. – «Пастушеская школа – житница нравов...» (1775) Гуголина Гавловича (1712—1787) – осталось в рукописи и напечатано было лишь много позже. Сюжетные мотивы Ветхого Завета, которыми открывается каждая из двадцати двух песен сочинения, служат Гавловичу поводом для размышлений о современной жизни словацких крестьян и пастухов, для создания своеобразных притч и сатирических обличений. Нравоучительная тенденция выливается в критику социального неравенства и феодального гнета, в осуждение панов и глубокое сочувствие крестьянству, чей труд в представлении Гавловича – основа всей жизни. С позиций нравственного закона автор порицает и осмеивает родовую спесь и алчность шляхты, рисует картины непосильного труда голодающих крестьян. Поэма, использующая некоторые мотивы античной и ренессансной поэзии, в то же время впитала фольклорную мудрость. Ее слог часто заставляет вспоминать народные пословицы и поговорки. Стихийно-рационалистическая тенденция, хотя и непоследовательная, стремление опереться на собственные наблюдения («вещь всегда познается нами из опыта») делают Гавловича предшественником словацкого просветительства. В рукописи остался и осуществленный в Словакии в 1778 г. перевод «Приключений Телемака» Ф. Фенелона.

В конце века в атмосфере оживления национальной жизни предпринимаются попытки создания словацкого национального языка. Первая из них принадлежит Йозефу Игнацу Байзе (1755—1836), который написал также авантюрный роман «Юноши Рене приключения и испытания» с критическими зарисовками социальных отношений в Словакии. Более цельной и продуманной была система письменного словацкого языка, предложенная Антоном Бернолаком (1762—1813). На этом языке возникла даже литература, хотя впоследствии он вышел из употребления. Современный словацкий письменный язык, в основу которого было положено среднесловацкое наречие (Бернолак отправлялся от западнословацкого), был создан в 40-х годах XIX в.

Сподвижником Бернолака был и самый радикальный словацкий просветитель – Юрай Фандли (1750—1811), испытавший влияние французского Просвещения и выступавший с идеями, навеянными йозефинистскими реформами. Острой критикой феодальных отношений, имущественного неравенства, национального неравноправия и особенно церкви отличалось его публицистическое сочинение «Доверительная беседа монаха с дьяволом...», приобретающее местами сатирическую окраску. Оно прозвучало резким обвинением корыстного духовенства, которое живет по́том и кровью крестьянства.

Другие писатели, особенно евангелики, продолжали пользоваться чешским языком. Со школой Пухмайера были связаны близкие ей по духу Юрай Палкович (1769—1850), автор поэтического сборника «Муза словацких гор» (1801), и Богуслав Таблиц (1769—1832), который издал в 1806—1812 гг. четыре книги «Поэзии и записок». Творчество их содействовало становлению светской лирики, разработке литературной техники. Поэзия обоими рассматривалась как средство морального и национального воспитания; при этом носителем добродетелей был для них простой народ. Оды Б. Таблица одухотворяла идея славянского единства. Эта идея поддерживала веру словаков в собственное будущее.