Текст книги "История всемирной литературы Т.5"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 105 страниц)

В центре трагедий Сумарокова – конфликт между государственным долгом монарха и подданного и их личным, эгоистическим чувством. Моральным критерием разумного поведения человека служит честь. Сюжеты трагедий несложны, сценическое действие почти отсутствует, число персонажей ограничено (от четырех до восьми), строго соблюдается правило трех единств (лишь в самой ранней трагедии, «Хорев», и в «Гамлете» допущено нарушение единства действия). Все трагедии делятся на пять актов. Сюжеты сумароковских трагедий, за исключением двух («Гамлета» и «Артистоны»), почерпнуты из истории Древней Руси. И хотя историзм этих пьес был еще достаточно условным, обращение к отечественному прошлому, поиски в нем примеров гражданских подвигов – самобытная, характерная особенность русской драматургии второй половины XVIII – первой четверти XIX в., отличавшая ее от драматургии западноевропейского классицизма, где прямое обращение к национально-историческим сюжетам встречалось редко и чаще заменялось системой исторических аллюзий.

Сумароков был зачинателем и русской комедии. Ранние из них («Тресотиниус», «Третейный суд», «Ссора у мужа с женою» и др.) – комедии в одном действии. Это объясняется, возможно, тем, что ставились они на тогдашней русской сцене по обыкновению вслед за трагедией в качестве «малой пиесы». Комедии эти с их бесхитростным сюжетом, почти полным отсутствием действия, фарсовым комизмом связаны в значительной степени с традициями итальянской комедии масок, а в какой-то мере и с практикой русского народного театра. Речь подьячего изобилует у Сумарокова канцеляризмами, речь щеголя – макароническими сочетаниями. Охотно прибегает он в комедии и к портретному и памфлетному изображению персонажей.

Сумарокова можно назвать также родоначальником русской басни (хотя басенный жанр встречался и до него). Первые его басни (притчи) относятся к середине 50-х годов и основаны на многообразных источниках – от басен Федра и Эзопа до русского народного анекдота. Разностопный (вольный) ямб, которым пользовался Сумароков, стал позднее традиционным стихотворным размером русской басни. Наряду с ранними песнями басни Сумарокова были у современников наиболее популярными. В баснях (как и в сатирических очерках в прозе, которые он печатал в основанном им журнале «Трудолюбивая пчела») Сумароков обличал взяточничество судейских чиновников, жестокое обращение помещиков с крепостными.

А. Лосенко. Владимир и Рогнеда. 1770 г.

Ленинград. Русский музей

На масленице в 1763 г. в Москве было организовано, в связи с недавней коронацией императрицы Екатерины II, маскарадное уличное шествие «Торжествующая Минерва». В программу празднества, разработанную актером Ф. Г. Волковым и писателями М. М. Херасковым и А. П. Сумароковым, входило сатирическое осмеяние пороков, распространенных в отечественной действительности. По этому случаю Сумароковым был написан «Хор ко превратному свету». В «Хоре» изображается некая «заморская» страна, где все противоположно тому, что поэт видит на родине: «за морем подьячие честны», откупы здесь «не в моде», помещики «людьми не торгуют», не проигрывают в карты своих деревень, дворянские дети – юноши и девушки – получают образование, «язык отцовский не в презреньи», все считают своим долгом служить отечеству, а «работящий крестьянин» предпочтен «господину тунеядцу». Откровенность этих намеков была очевидна, а потому «Хор ко превратному свету» в полном виде не был допущен к исполнению, да и в печати появился с купюрами.

В отличие от Ломоносова идеалом для Сумарокова были не поэтическая возвышенность, не смелая образность, не мощный динамизм языка, а чистота стиля, «приятность» и гармония. Свое художественное кредо он высказал в стихотворной формуле: «Чувствуй точно, мысли ясно, // Пой ты просто и согласно». Эта формула стала заветом Сумарокова многочисленным его друзьям и последователям, развивавшим вслед за ним традиции русского классицизма в поэзии, трагедии и комедии (М. М. Херасков, А. А. Ржевский, В. И. Майков, Я. Б. Княжнин и др.).

ЛИТЕРАТУРА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ВЕКА

С 60-х годов открывается новый период в истории русской литературы и общественной мысли XVIII в. К тому времени резко углубились политические и социальные противоречия в жизни страны. Усиление эксплуатации заводских, государственных и помещичьих крестьян вызвало бурный подъем крестьянского движения. В 1773—1775 гг. крестьянская война под предводительством Пугачева грозила привести дворянско-самодержавную империю «на самый край конечного разрушения и гибели» (слова Д. И. Фонвизина). Жестокая расправа с восставшим народом на время приглушила крестьянское движение, но уже вскоре волнения в деревнях вспыхивают снова, а в 1796—1797 гг. вызывают опасение повторения пугачевщины.

Настроения народных масс находят непосредственное выражение в произведениях «низовой», рукописной, народно-демократической сатиры и публицистики («Плач холопов», указы, манифесты и воззвания Пугачева, «Челобитная к богу от крымских солдат», «Жалостное сказание», стихи беглого крепостного В. В. Подзорова); Сквозь непритязательную, часто безыскусную словесную форму в подобных произведениях пробивается нередко подлинная сила народного гнева: уже Пушкин оценил одно из воззваний Пугачева как «удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного».

В условиях роста бесправия крестьянства, расширения сословных прав и преимуществ дворян проблемы государственного и общественного устройства привлекают к себе растущее внимание передовых русских умов. В пользу необходимости ограничения личной власти помещиков над крепостными раздаются голоса в Комиссии для сочинения нового Уложения, созванной Екатериной II: часть демократически настроенных депутатов высказались здесь в защиту человеческих и гражданских прав крестьян. Это послужило причиной быстрого прекращения занятий Комиссии (под предлогом начавшейся в 1768 г. войны с Турцией) – Екатерина II меньше всего была расположена предоставлять трибуну для суждений, идущих вразрез с видами ее и интересами помещичьего класса.

В конце 60-х – начале 70-х годов в России появляется ряд публицистических и философских произведений, антифеодальных по своей идейной направленности. В них обличается социальное неравенство, доказывается историческое, а не божественное происхождение христианской религии и монархической власти, выставляется требование гласного судопроизводства («Философические предложения», 1768, Я. П. Козельского; «Слово о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции», 1768, и «Юридическое рассуждение о вещах священных», 1772, С. Е. Десницкого; «Рассуждение из натуральной богословии о начале и происшествии натурального богопочитания» Д. С. Аничкова, 1769).

Русский образованный читатель в подлиннике знакомится с произведениями Локка, Монтескье, Вольтера, Гольбаха, Гельвеция, Руссо, Мабли, Рейналя, Дидро. Выходят в свет первые русские переводы многих сочинений французских просветителей, в том числе статей из «Энциклопедии». То, что по цензурным причинам не могло попасть в печать, распространяется в рукописи.

ПРОЗАИЧЕСКИЙ РОМАН И ПОВЕСТЬ.ЛИТЕРАТУРА И ФОЛЬКЛОР.

КОМИЧЕСКАЯ ОПЕРА. «СЛЕЗНАЯ ДРАМА»

Несмотря на развитие книгопечатания и расширение книжной торговли, в русских читательских кругах долгое время сохраняются в обращении и рукописные книги. Ко второй половине XVIII столетия относится значительная часть рукописных сборников, в составе которых дошли до нас произведения оригинальной и переводной повествовательной литературы XVII – первой половины XVIII в. Влияние рукописной повествовательной литературы можно обнаружить и во многих произведениях русской прозы последней трети XVIII в., рассчитанных на читателя из среды мелкопоместных дворян, купцов, грамотеев-крестьян и мещан.

Прозаический бытовой роман, повесть, анекдот были запретными жанрами для писателей классицизма. Сумароков посвятил жанру романа специальную статью («О чтении романов», 1759), где писал: «Пользы от них (романов) мало, а вреда много». Отрицательно относились к чтению романов и лубочных книжек и последователи Сумарокова, видевшие в них «погубление времени» людей «неблагородных» – «несмысленного подьячего» и купца.

И тем не менее русская литература XVIII в. создала интересные образцы авантюрно-нравоописательного романа и бытовой повести, находившие своего усердного читателя в низовой дворянской и третьесословной среде. Плодовитым романистом был Ф. А. Эмин (1735—1770), автор ряда авантюрных любовно-героических и политико-воспитательных романов. В конце жизни он выпустил первый русский эпистолярный роман «Письма Ернеста и Доравры» (1766) – назидательно-моралистическую переработку «Новой Элоизы» Руссо. Заложенную здесь Ф. А. Эминым традицию русского сентиментально-психологического романа продолжил его сын, Н. Ф. Эмин (ок. 1767—1814), «Роза» (1788), «Игра судьбы» (1789). Большой любовью низового читателя пользовались рукописные и печатные сборники переводных и оригинальных рассказов и анекдотов, развивавшие традиции литературы XVII в. и авантюрных повестей петровского времени, в том числе «Похождения шута и плута Совестдрала» (переделка польского перевода немецкой народной книги о Тиле Уленшпигеле), «Жизнь и приключения Ваньки Каина» – московского вора и разбойника, ставшего впоследствии сыщиком; обработанная М. Комаровым авантюрная «Повесть о приключении английского милорда Георга» и др. В 1785—1786 гг. вышел завоевавший большую популярность сборник «Похождения Ивана Гостиного сына» И. Новикова. Одной из самых читаемых и любимых широким русским читателем конца XVIII – начала XIX в. книг был «Письмовник» Н. Г. Курганова (первое издание – 1769) – своеобразная энциклопедия разнообразных знаний и литературная хрестоматия, содержавшая обширный образовательный и воспитательный материал. С 1769 по 1837 г. она выдержала 10 изданий.

Импонировал простому русскому человеку образ Мартоны, героини романа М. Д. Чулкова (1743—1793) «Пригожая повариха» (первая часть – 1770; вторая не вышла по цензурным условиям), – вдовы убитого под Полтавой солдата, ловкой, смелой и находчивой женщины «низкого звания», без особых угрызений совести пользующейся доступными ей средствами для достижения успеха в жизненной борьбе. Автор «Пригожей поварихи» и его друг, М. И. Попов (1742—1790), оба разночинцы по происхождению, сыграли заметную роль в популяризации образов славянской мифологии и собирании русского фольклора («Краткое описание древнего славянского языческого баснословия», 1768, Попова; «Абевега русских суеверий», 1782, Чулкова). Интересом к авантюрно-бытовым, к волшебно-сказочным сюжетам отмечены сборник рассказов и сказок Чулкова «Пересмешник, или Славенские сказки» (1766—1768), «Славенские древности» (1770—1771) Попова, десятитомные «Русские сказки» (1780—1783) В. А. Левшина.

Связи русской литературы XVIII в. с рукописной повествовательной традицией многообразны. Очевидна явная преемственность между демократической сатирой XVII в. и прозой новиковских сатирических журналов конца 60-х – начала 70-х годов. Но и русская поэзия XVIII в. испытывала влияние образных, стилистических и языковых средств устного народного творчества. К середине XVIII в. относится и самое начало собирания русского фольклора. В это время составляется знаменитый впоследствии сборник былин, записанных Киршей Даниловым (впервые издан в 1804 г.). Около тысячи пословиц и поговорок включено в состав литературных прибавлений к «Письмовнику» Курганова. Свыше тысячи текстов устной народной поэзии собрал Попов. При его участии Чулков выпустил в 1770—1774 гг. «Собрание разных песен» (переиздано в 1776 и 1780—1781 гг., второй раз – с дополнениями Н. И. Новикова). Сборник текстов народных русских сказок был издан в 1787 г. Петром Тимофеевым (до этого они печатались в литературно обработанном виде, например, в составе «Русских сказок» Левшина и других собраниях).

Близко подошел к духу песенной народной поэзии не только Сумароков в «Хоре ко превратному свету», но и Попов, автор песен «Не голубушка в чистом поле воркует...» и «Ты бессчастной доброй молодец...». Русские пословицы, мелодии и отрывки народных песен придают народно-этнографический колорит комическим операм того же Попова «Анюта» (1772) и А. О. Аблесимова «Мельник – колдун, обманщик и сват» (поставлена в 1779 г.). В произведениях Фонвизина, Державина, Радищева схвачены и переданы особенности живой народной речи. Росту более широкого интереса к фольклору и памятникам древней литературы способствовало открытие в 90-х годах «Слова о полку Игореве», а также увлечение оссианизмом, характерное для эпохи сентиментализма. Оно дало новую художественную форму для элегического прославления отечественной старины и национальной героики.

В некоторых своих образцах становилось достоянием фольклора и книжное литературное творчество. Около пятнадцати притч Сумарокова было перепечатано в 60—70-х годах XVIII в. в качестве текстов к лубочным картинкам. Широко отражены в лубочной печати «Русские сказки» (1780—1783) В. А. Левшина,

в которых сюжетный материал былин обработан в стиле волшебно-рыцарских романов.

На сцене быт народа – «крестьянское житье и плохо, и убого» – предстал перед лицом зрителей в комической опере Попова «Анюта». В словах батрака Филата прозвучали ноты социального протеста («хресьяне // умеют за себя стоять, как и дворяне»). Отрицательное отношение крестьян к помещикам («Барское счастье – наше несчастье, // Барское вёдро – наше ненастье») не скрыто и в другой комической опере – «Розана и Любим» (1776) Н. П. Николева. Написанная после подавления пугачевщины, пьеса эта ставила своей целью вызвать в зрителе-дворянине «грызение совести» и побудить его к гуманному обращению с подвластными ему крестьянами. В отличие от «Анюты» Попова в комической опере Николева нравственное превосходство оказывается на стороне крестьян, а не их владельцев. Новым для русской драматургии был идейный мотив, положенный в основу сюжета «Розаны и Любима» – «добродетель неравенства не знает». Этот социальный мотив получил дальнейшее развитие в литературе русского сентиментализма и романтизма вплоть до Карамзина и Жуковского.

Одна из особенностей русского литературного процесса, вызванная его ускоренным характером, – тенденция к слиянию элементов разных стилей: освободившись от традиций барокко, русский классицизм стал очень скоро испытывать воздействие других литературных течений, как проникавших в него извне, так и осложнявших его изнутри. Всего через десять лет после театральных дебютов Сумарокова его друг и ученик М. М. Херасков выступает с трагедией «Венецианская монахиня» (1758). Идейная суть этой пьесы, обличающей религиозный фанатизм, сближает ее с трагедиями Вольтера, проповедующими веротерпимость. Перенос действия в современность, повышенная эмоциональность, мелодраматизм сюжета сближают трагедию со средним жанром западноевропейской просветительской драматургии – жанром мещанской драмы. В начале 70-х годов вопреки энергичному протесту Сумарокова, убежденного сторонника соблюдения принципов классической трагедии, на русскую сцену «вполз новый и пакостный род слезных комедий», в которых высокое смешивалось с трогательным, а порой с комическим. Успех у публики перевода «слезной» комедии Бомарше «Евгения», вызвавший комическую отповедь Сумарокова, – свидетельство того, что этот «пакостный род» драматургии был тепло принят русским зрителем. Таким образом, классицизм отступал под натиском самой публики.

РУССКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

Основная духовная проблематика русской литературы второй половины XVIII в. развивается под знаком идей Просвещения. Просвещение в России было тесно связано в своем развитии с западноевропейским, прежде всего французским. Большое воздействие на русскую просветительскую мысль и литературу оказали и английские философы-просветители, в особенности Дж. Локк. Его сенсуалистические идеи своеобразно сочетались на русской почве с просветительским рационализмом, учением о верховной власти разума и с представлением о естественной, вечной природе человека.

В связи с критикой теории «врожденных идей» и распространением сенсуалистических представлений нет, пожалуй, ни одного сколько-нибудь значительного литературного деятеля России XVIII в., который в той или иной форме не затронул бы тему воспитания. Вслед за Н. Н. Поповским, учеником Ломоносова, профессором Московского университета, написавшим стихотворное «Письмо о пользе наук и о воспитании во оных юношества» (1756), с дидактической поэмой «Плоды наук» (1761) выступает М. М. Херасков. Темам воспитания уделяется большое внимание также в комедии и сатире. «Следствиями худого воспитания» объясняют общественные пороки, в то время как идеал человека представлен образом достойного гражданина, строгого блюстителя закона, «истинно честного человека», «друга честных людей».

С обращением к темам воспитания, формирующего нравственный и гражданский облик человека, взаимосвязаны другие проблемы, постановка которых характерна для литературы русского Просвещения – проблемы общественных нравов, законности, политического и гражданского долга. Тема идеального монарха раскрывалась в литературе не только посредством утверждения положительного примера, но и путем доказательств от противного – обличения царей – тиранов и деспотов. В эпоху Ломоносова идеал просвещенного абсолютизма, воплощенный в образе Петра I, служил укреплению новой русской государственности. Теперь же с позиции этой теории прямо или косвенно развенчивалось екатерининское самодержавие.

Особенностью русского просвещения было постоянное пристальное внимание общественной мысли и литературы к крестьянскому вопросу. Оно было вызвано специфическими условиями русской действительности, бесправием крепостного крестьянства, ростом его движения против помещичьего произвола. Этим объясняется то поистине исключительное по своему значению место, которое с конца 60-х годов XVIII в. крестьянская тема – в ее различном освещении – заняла в русской литературе.

«Трудолюбивая пчела»

Титульный лист. Спб. 1759 г.

«Трутень»

Титульный лист. Спб. 1769 г.

Иллюстрация: «Живописец»

Титульный лист. Спб. 1772 г.

САТИРИЧЕСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА. НОВИКОВ

Заметным рубежом в политической и культурной жизни России XVIII в. стал 1762 год – год вступления на престол Екатерины II. Умная и проницательная Екатерина стремилась привлечь на свою сторону русское и западноевропейское общественное мнение. Она разыгрывает роль «просвещенной» монархини, объявляя себя поклонницей французских просветителей, переписывается с Вольтером, приглашает в Россию Дидро и других энциклопедистов. Дидро она дает ряд поручений, в частности, по реорганизации системы образования в стране. В 1766 г. Екатерина устраивает конкурс в Вольном экономическом обществе на лучшее сочинение об «устройстве» помещичьих крестьян, а в 1767 г. созывает законодательную Комиссию для составления Нового уложения. Императрица сама сочиняет «Наказ» депутатам этой комиссии, положив в его основу идеи Монтескье и Ч. Беккариа. На деле как эти, так и другие мнимо либеральные жесты Екатерины не имели реальных социально-политических преобразовательных последствий, в годы ее правления придворный фаворитизм и тяжесть крепостнического гнета достигли в России своего предела. Растущее притеснение народных масс привело в 1774 г. к широкому разливу народного возмущения – восстанию казачества и крестьянства под руководством Пугачева, переросшему в крестьянскую войну. Она поставила под угрозу власть императрицы. Пугачевщина, а затем Великая французская революция конца XVIII в. заставили императрицу сменить вехи. Поклонница просветителей на деле оказалась жестокой охранительницей устоев крепостнической монархии, гонительницей передовой мысли.

Желая привлечь на свою сторону симпатии общества и учитывая при этом общественную роль литературы, Екатерина в первую половину своего царствования не только пытается создать себе славу русской «Минервы» – официальной покровительницы наук и искусств. Она и сама берется за перо, выступая в качестве переводчика, плодовитого драматурга, историка, издательницы журналов. С помощью всех этих литературных начинаний Екатерина стремится захватить идеологическое лидерство в литературе, превратить ее в орган не общества, а правительства, поставив на службу своим политическим задачам и целям.

В 1769 г. Екатерина II выступает в качестве негласной издательницы сатирического журнала «Всякая всячина». В программу его входило «человеколюбивое», «снисходительное» высмеивание «вечных» общечеловеческих недостатков, не затрагивающее «особ» – реальных, живых носителей общественных пороков. Призывая следовать ее примеру, «Всякая всячина» писала: «Я вижу бесконечное племя Всякия всячины. Я вижу, что за нею последуют законные и незаконные дети...»

Этим приглашением поспешили воспользоваться издатели других сатирических журналов. Вслед за «Всякой всячиной» появились «И то и сио» (1769) М. Д. Чулкова, «Смесь» (издатель не установлен, 1769), «Адская почта» (1769) Ф. А. Эмина, «Трутень» (1769—1770) Н. И. Новикова, «Ни то ни се» (1769) В. Г. Рубана, «Поденщина» (1769) В. В. Тузова. Но при этом далеко не все они захотели следовать по пути, предначертанному императрицей.

Выдающийся русский просветитель и издатель Николай Иванович Новиков (1744—1818), издатель журнала «Трутень», выдвинул в противовес либерально-умеренной программе «Всякой всячины» программу иной – острой, общественно направленной сатиры. Только язвительная и беспощадная сатира «на лицо», по утверждению Новикова, может стать типической. И лишь тогда она со временем может приобрести также общечеловеческое значение. Полемика «Трутня» со «Всякой всячиной» была поддержана двумя другими сатирическими журналами – «Смесью» и «Адской почтой».

Сатира Новикова была идейно тесно связана с предшествующей русской сатирической литературой XVIII в. от Кантемира до Сумарокова. Эпиграф к «Трутню» – «Они работают, а вы их труд ядите» – заимствован из притчи Сумарокова «Жуки и пчелы». В образах «Злорадов», «Стозмеев», «Себелюбов», «Несмыслов», «Недоумов», «Безрассудов» Новиковым и его сотрудниками выведена целая галерея вельможных «трутней». Все они полагают, что «крестьяне не суть человеки», и забывают, что в барине и слуге, помещике и крестьянине одна и та же плоть и кровь. Не затрагивая, подобно своим предшественникам, первопричины бедственного положения крестьян, крепостного права, Новиков тем не менее открыто и смело ополчался на «худых помещиков», которые «едва ли достойны быть рабами у рабов своих». Он обещал показать со временем на страницах «Трутня» и «отцов-помещиков», но – по-видимому, не случайно – для них на страницах журнала так и не нашлось места: недаром, печатая сатирическую «отписку» старосты к помещику, Новиков включил в нее строки, иронический авторский подтекст которых очевиден: «С Антошки за то, что он тебя в челобитной назвал отцом, а не господином, взято пять рублей. И он на сходе высечен. Он сказал: я-де это сказал с глупости и напредки он тебя, государь, отцом называть не будет».

Тема помещичьего произвола и тяжелого положения крестьян была (на что указывал выбранный Новиковым эпиграф) главной по значению, но далеко не единственной темой, к которой обращался «Трутень». Возведенное в закон взяточничество чиновников, грубое невежество подавляющей массы дворян, их «чужебесие» и «французомания» метко и беспощадно высмеивались на страницах журнала. Все это стало причиной и большого спроса на «Трутень» со стороны читателей, и его временного (по-видимому, насильственного) прекращения, последовавшего вслед за предостережениями «Всякой всячины». Возобновленный «Трутень» был вынужден ослабить силу своих обличений, на это намекало изменение эпиграфа: «Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много» (из притчи Сумарокова «Сатир и гнусные люди»). Вынужденный под давлением сверху переменить «прошлогодний свой план», «Трутень» 1770 г., как было заявлено самим издателем, «совсем стал не тот», а в конце апреля и вовсе перестал выходить. Еще раньше прекратил свое существование его высочайший антагонист – «Всякая всячина».

Первостепенное литературное и общественное значение имел и другой сатирический журнал Новикова, «Живописец» (1772), где с первого номера издатель заявил о приверженности принципам «Трутня». «Отрывок из путешествия в *** И *** Т ***» и «Письма к Фалалею» – блестящие образцы обличительной прозы «Живописца». Подобного по смелости, правдивости изображения тяжелого положения крепостной деревни, какое дано в «Отрывке», ни разу не появлялось в русской литературе до «Путешествия» Радищева.

Нарисованная в «Отрывке» убийственная по своей жуткой правде картина «деревни Раззоренной» замечательна отбором деталей. «Бедность и рабство повсюду встречалися со мною во образе крестьян», – заявляет рассказчик, и все дальнейшее повествование подтверждает это обилием конкретных примеров (расположение деревни в болотистой низине, крытые соломой полуразвалившиеся хижины, грязь, зловоние и «бесчисленное множество мух» в избах, лишенные присмотра грудные дети, застращенные «именем барина» полуголые ребятишки, крестьяне, торопящиеся убрать господский хлеб, «пока дожди не захватили», и не имеющие времени «управиться» со своим, и т. п.). «Отрывок» вызвал со стороны многих читателей-дворян упреки в том, что издатель «огорчает целый дворянский корпус». В ответ на это он заявил, что владелец деревни Раззоренной – «помещик, не имеющий ни здравого рассуждения, ни любви к человечеству, ни сожаления к подобным себе... дворянин, власть свою и преимущество дворянское во зло употребляющий». Тут же Новиков утверждал, что «худое рачение помещиков о крестьянах» пагубно отражается на экономике страны. Следовательно, обличение их подсказывается интересами нации и государства. Описание деревни Раззоренной не без основания расценено было впоследствии русской революционно-демократической критикой в лице Н. А. Добролюбова в статье «Русская сатира в век Екатерины» (1859) как произведение, где «слышится уже ясная мысль о том, что вообще крепостное право служит источником зол в народе» и «бросается сильное сомнение на законность самого принципа крепостных отношений». Намерение автора «Отрывка» (до сих пор ведется спор, был ли им сам Новиков или молодой Радищев) показать на страницах «Живописца» «жителей Благополучныя деревни» осталось неосуществленным. Зато в новиковских «Письмах к Фалалею» перед читателем предстали колоритнейшие образы невежественных, жестоких и суеверных уездных помещиков-крепостников Трифона Панкратьевича и Акулины Сидоровны, у которых «год от году все больше мужики нищают». Сатирическим мастерством раскрытия характеров, точностью воспроизведения колоритной бытовой речи провинциальной помещичьей среды «Письма к Фалалею» прокладывали дорогу Фонвизину.

Новиков проявил большую изобретательность в создании образцов и приемов сатирической публицистики на основе обращения к жанрам внелитературным. Его «Копии» с отписки старосты Андрюшки к помещику Григорию Сидоровичу, с указа помещика крестьянам тонко воспроизводят стиль русской деловой прозы. По справедливому замечанию Н. А. Добролюбова, они производят нередко на современного читателя впечатление подлинных документов эпохи.

В своих сатирических журналах Новиков ориентировался на вкус не только дворянского, но и широкого третьесословного читателя. Он уверял, что только «книги, на вкус наших мещан не попавшие» залеживаются в книжных магазинах и, наоборот, книги, которые нравятся «сим простосердечным людям», выходят повторными изданиями. И не случайно «Живописец» с успехом переиздавался в 1773, 1775, 1781 и 1793 гг. (причем начиная с издания 1775 г. в него были включены и наиболее острые материалы «Трутня»).

70—80-е годы были временем широкого распространения в среде русского дворянства масонского движения. «Странная смесь мистической набожности и философического вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия» были, по замечанию Пушкина, на русской почве примечательными чертами этого «полуполитического, полурелигиозного общества».

В масонских организациях, кроме Новикова, принимают участие М. М. Херасков, В. И. Майков, И. П. Елагин и ряд других последователей Сумарокова.

С печальной судьбой просветительских начинаний передовой части дворянства, входившей в масонскую организацию, связан трагический конец Новикова. В 70-х годах он выступает в качестве крупнейшего русского книгоиздателя-просветителя («Опыт исторического словаря о российских писателях», 1772; десять томов материалов по русской истории XIV—XVII вв. – «Древняя российская вивлиофика», 1773—1775, и др.), в 1779 г. берет в аренду московскую университетскую типографию, а в 1784 г. организует в Москве вместе с другими деятелями масонства «Типографическую компанию», издавая несколько журналов и огромное по тем временам количество книг – оригинальных и переводных. Активная просветительная деятельность Новикова навлекла на него преследования церкви и гнев Екатерины. В 1792 г. он был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость, откуда вышел в 1796 г., после восшествия на престол Павла I, умственно и физически разбитый.