Текст книги "Над пропастью юности (СИ)"
Автор книги: Paper Doll
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 60 страниц)
Кларисса не ответила ни слова. Обдала сына всё тем же ледяным взглядом, к которому он уже было привык, и молча спустилась вниз. Джеймс не был уверен, что разговор остался законченным, но и без того чувствовал по всему телу разливающуюся усталость. Хотелось не видеть ни гостей, ни родителей. Улечься спать, чтобы наутро обнаружить себя в гостевой комнате подле Фреи, которая продолжала бы спать, чтобы он мог смотреть на неё и словить себя на мысли, что всё произошедшее этим вечером было лишь сном.
– Должно быть, вы обсуждали неожиданное исчезновение трех наших гостей, – мистер Кромфорд спрятал руки в карманы брюк и неторопливо подошел к сыну. Джеймсу не хватало ещё и выслушивать нотации отца. Разговор с матерью забрал все силы, и он не хотел ничего, кроме как забыться. – Наверное, праздничный кекс исчез из кухни неспроста. Надеюсь, он им понравиться, – мужчина похлопал сына по спине, предлагая следовать за ним в кабинет, прямо по коридору.
Джеймс чуть ослабил галстук, прежде чем спрятать руки в карманы и последовать за отцом. Хуже этот вечер уже не мог быть.
Кабинет мистера Кромфорда не отличался той же просторностью, что остальные комнаты, из-за того, что он сумел заполнить пустоту вещами. Книжные шкафы, большой дубовый стол, несколько мягких кресел и диван, где он бывало засыпал, небольшой бар и много разного, на чем по большей мере скапливалась пыль.
В детстве Джеймс любил эту комнату больше остальных, хоть и имел редкий шанс попасть внутрь. Ему нравилось созданное отцом нагромождение вещей, среди кипы которых было не так одиноко. Они создавали атмосферу, полную таинственности – что хранилось в том шкафчике или другом? Зачастую Джеймс пробирался сюда тайком, крадя у горничной, которая каждое утро убиралась в комнате, ключ, на который запирались двери. Их было всего два, и второй хранился у отца, которого парень не осмеливался обмануть.
Мистер Кромфорд открыл перед ним двери, пуская внутрь. Зашел следом, включив свет. Указал Джеймсу на диван, предложив присесть, когда сам подошел к бару. Достал оттуда выдержанный коньяк, разлив янтарную жидкость в два стакана, один из которых предложил сыну. Джеймс выпил залпом, из-за чего неприятно поморщился. Коньяк был слишком крепким, но, похоже, сегодня это было именно то, что ему нужно.
– Значит, похоже, у тебя с той девушкой всё серьезно, – мистер Кромфорд удобно развалился в одном из кресел, перекинув ногу за ногу. Напиток он смаковал медленно, глоток за глотком, чтобы не только прочувствовать вкус, но и получить от этого, прежде всего, эстетическое удовольствие, в чем находил особое развлечение.
– Похоже, на то, – он оставил пустой стакан на полу, откинувшись на спинку дивана.
– И насколько серьезны твои намерения? – Джеймс недоуменно посмотрел на отца, на лице которого застыло непроницаемое выражение, которое нельзя было так просто прочитать – глумился он над ним или же был серьезен.
Джеймс нахмурился, отвернув голову в глубоком раздумье. Алкоголь ударил в голову, поэтому собраться с мыслями стало затруднительно. Наверное, после всего выпитого коньяк был лишним, но в то же время, как нельзя, необходимым. Джеймс пытался ухватиться за слова, но всё, что видел перед глазами, это лицо Фрея. В голове звучал её смех, как живой. Прикрыв на минутку глаза, парень совсем потерял рассудок в её образе. Как будто теперь она была рядом – он чувствовал под пальцами нежную бархатную кожу и ощущал прикосновение мягких губ.
– Я намерен жениться на ней, – заявил вдруг. Казалось, язык мимоволи повернулся произнести эти незнакомые для него слова. Джеймс и сам удивился тому, что выдал, как будто это сделал не он вовсе. И всё же отклик сказанному нашелся внутри.
Джеймс посмотрел на отца, губы которого изогнулись в улыбке, что немало озадачивала. Он не мог понять, насмехался ли тот над ним или же поддерживал. Парень чувствовал себя странно, как будто только что случился важным переломный момент его жизни. Он окончательно и бесповоротно признался в том, что предал прежние идеи, изменил собственным убеждениям, что прежде было лишь печальном мыслью, которая теперь имела очертания произнесенного вслух слова. Опустив тяжелую голову вниз, Джеймс внезапно для самого себя усмехнулся.
Голову вдруг пронзила мысль, что предательством было не дать себе шанса однажды полюбить. Намного проще было принять иллюзорность чувства, нежели позволить себе слабость испытать его. И чем больше было сопротивление, тем сильнее, в конце концов, любовь ударила по Джеймсу, сведя в одночасье с ума. Может быть, всё было бы намного проще, если бы он с самого начала не сопротивлялся природе своей души, а Фрея не боялась очередного сердечного обмана. Предательством всё это время было не верить самим себе. Отречение от долголетнего самообмана не должно было иметь места для сожаления. Почему столь очевидным это стало только сейчас?
– Тогда я благословляю тебя на помолвку, – голос отца прошел сквозь его сознание. Джеймс поднял голову и бросил в мужчину недоумевающе растерянный взгляд. Казалось, он ослышался, но, может быть, просто не был готов услышать подобное после небольшого сражения с матерью? – Ты не ослышался, – мистер Кромфорд больше не стал сдерживать улыбки.
– Но как же…
– Кларисса, безусловно, будет вне себя от злости. Она всегда хотела для вас обоих только лучшего, хоть и в свой достаточно необычный способ. Ей придеться смириться с тем, её сыновья стали достаточно взрослыми, чтобы вправе самим решать, с кем связывать жизнь, – мужчина достал портсигар и выудил оттуда сигарету. Предложил закурить и Джеймсу, отчего тот не отказался, невзирая на то, что всё ещё ничего не мог понять.
– Разве женитьба на Марте не была условием того, чтобы я мог вернуть себе обратно деньги?
– Единственным условием было образумить тебя и вынудить оставить прежние привычки. Ты меняешься и, если в этом есть хоть доля заслуги этой девушки, то почему я должен препятствовать ей менять тебя к лучшему и дальше? – мистер Кромфорд сделал глубокую затяжку и с первым же глубоким выдохом заполнил пространство между ними серой табачной дымкой.
Джеймсу не понравилось, как отец расценивал значение Фреи в его жизни. Она была намного больше, чем поводом стремительного исправления. Фрея была его лекарством, но вместе с тем ядом. Крайностью превратившейся в безумие жизни. Нерешенным вопросом и в то же время ответом на множество других, единственным утешением и самым главным огорчением, причиной неуверенности во всем и уверенности в самом себе. Она стремительно стала всем, в чем Джеймс и не подозревал, что нуждался.
– На самом деле я уж было засомневался, что тебя что-нибудь сможет уязвить. Но всё же меньше всего удивлен, что это сумела сделать именно она, – отец покачал головой, продолжая выдыхать клубы дым. Он остановил взгляд на едва различимом виде за окном, будто предался мыслям о чем-то далеком и недосягаемом, давно забытом, но значимом.
– Ты был знаком с ней? – взволновано спросил Джеймс, невольно вспомнив, как отец смотрел на Фрею при первой встрече, а затем в гостиной, где все собрались перед ужином. Парень почувствовал в горле неприятное жжение, которое испытывал потребность затушить, с чем вряд ли помог бы ещё один стакан коньяка. Тем не менее, он поднялся с места, чтобы налить себе немного, зажав между губ сигарету.
– Нет. Только с её родителями, – мистер Кромфорд мотнул головой, будто в попытке отогнать перед глазами призрака. Сделал последнюю затяжку и потушил сигарету о пепельницу. Казалось, его проняла меланхолия по прошлому и упрямо не желала отпускать. – Можешь воспользоваться моим телефоном, если хочешь. Я спущусь вниз. Твоей матери нужна поддержка. Всё-таки мы остались без праздничного кекса, – он похлопал Джеймса по спине, а затем ушел.
Это был странный разговор, которого прежде между ними не случалось. Отец был строгим, но всё же не таким многословным, как мать. Их беседы были короткими, но всегда по сути. Обычно, всё проходило по одному и тому же заезженному сценарию – мистер Кромфорд цеплялся за любой недостаток сына, в приказном тоне велел от него избавиться, взяться наконец-то за голову, перекроить свою суть, неизменно угрожая избавлением несчетного количества денег, которыми у парня была привычка бездумно сорить. Джеймс выслушивал отца вполуха, не внимая угрозам, что оставались пустыми. Через час, а порой и меньше, он вообще забывал об их разговоре, будто того между ними и не случалось.
В детстве всё было иначе. Мистер Кромфорд был достаточно мягок с обоими сыновьями, не вбивая им в голову нравоучения, как это делала его жена. Он позволял им делать порой то, что запрещала Кларисса – давал после ужина по конфете, разрешал читать после себя газеты, курить и распивать в умеренных количествах алкоголь, порой даже разыгрывал на троих карты. Иногда брал мальчиков на охоту, изредка читал для них и никогда не заставлял играть на чёртовом фортепиано.
Всё вышло из-под контроля само по себе. Сопротивляясь указаниям матери, Джеймс невольно обратил во врага и отца, который в определенный момент постепенно стал готовить сына к тому, чтобы тот однажды стал его заменой. Чем больше обязанностей родители пытались на него возложить, тем больше парень упирался им, действуя по собственному усмотрению. Действуя им назло, он будто заигрался. Принял понравившейся образ жизни за единственную цель, которой несколько лет не изменял. Если жизнь всего одна, то должна быть полна удовольствий. По крайней мере, таковым было решение Джеймса, который не нуждался в большем.
Он давно потерял связь с обеими родителями и полагал, что безвозвратно. С матерью, так точно. Разговор с отцом был исключением, и Джеймс не обнадеживал себя тем, что их отношения станут лучше. Может быть, однажды будут немного сноснее теперешнего, но обрести мир у них всех вряд ли когда-нибудь получиться. Джеймс винил в этом мать, которая разрушила семью прежде, чем сумела создать. Навязанными нравоучительными предубеждениями она разделила их, превратила в чужаков, которым приходилось терпеть общество друг друга, и искать дом где-угодно, но не здесь.
Джеймс занял место отца за большим дубовым столом. Налил себе ещё коньяка, но не спешил выпивать. Прежде придвинул к себе телефон и набрал номер Фреи. Они должны были закончить разговор. Он должен был признаться ей в ответ в любви. Она должна была сказать, что снова погорячилась и не хотела ничего сильнее, чем увидеться.
Один пропущенный. Два. В конце концов, третий. Длинные гудки вызывали головную боль. От скуки Джеймс выдвигал полки стола и шарил в них, будто там могло найтись что-то интересное. Ничего кроме кипы документов, там не было. Да и те были всего лишь бумагой, хламом, половина которого должна была оказаться выброшенной, покуда всё важное отец хранил в сейфе.
Прижав телефонную трубку к уху, Джеймс лениво просматривал буклеты с театральными программами, что не ожидал обнаружить. Не находил ничего интересного, пока между страниц одного из них не выпало фото. Он тут же подхватил его и зажал между двух пальцев. Включил близ стоящий торшер, чтобы лучше рассмотреть знакомые лица.
На нем были запечатлены двое молодых людей – парень и девушка. Он сидел на диване и что-то рассказывал, будто не замечал ни фотографа, ни камеры. Она же сидела напротив зеркала, в отражении которого была заметна оголенная спина, просматривающаяся через расстегнутые пуговицы платья. Незнакомка сидела лицом к парню, но, кажется, его не слушала. Наклонив голову на спинку стула, она с грустной улыбкой смотрела в объектив фотоаппарата, из-за чего её черты лица были намного более распознаваемы, чем его.
«Моя любовь никогда не будет похожа на твою, но она сможет любить тебя правильно. В.П.»
Джеймс перевернул фото и пытался узнать лицо девушки, покуда оно выдавалось ему знакомым. Он низко наклонился над снимком, будто это могло помочь лучше рассмотреть его, пока голос сменивший гудки не заставил чертыхнуться от испуга.
– Ты можешь угрожать мне смертью, но в этот раз я действительно бессилен в том, чтобы заставить её подойти к телефону, – и снова Дункан. Джеймс обречено вздохнул, отодвинув торшер от стола. Положил фото перед собой, когда рука потянулась к стакану.
– Я не хотел бросать трубки. Чёрт, это даже не я сделал, – он влил в себя прожигающую горло жидкость, ощущая, как та быстро достигла желудка, в котором тут же рассосалась, пустив жару в кровь. В голову ударил градус. – Можешь, хотя бы попытаться ей это объяснить?
– Нет, – Дункан замялся, будто намеревался сообщить другу неутешительную новость, что должна была вывести его бесповоротно и окончательно из себя. Невзирая на плохое предчувствие, Джеймс пытался сохранять спокойствие. – Она заперлась в комнате и просила не беспокоить. Думаю, будет к лучшему так и сделать, – парень умолк, ожидая ответной реакции, но Джеймс не стал произносить и слова.
В глазах вдруг начало расплываться. Голова чуть кружилась. Он часто заморгал, а затем снова взял в руки фото и приблизил к глазам. Лицо девушки было слишком знакомым.
– Каким было имя матери Фреи? – спросил внезапно.
– Прости, что? – голос друга звучал недоумевающе. Похоже, этого вопроса он ждал в последнюю очередь.
– Как звали миссис О’Конелл? – нетерпеливо повторил.
– Ванесса.
– Ванесса Певензи? – Джеймс перевернул снимок, отметив ещё раз оставленные инициалы – В.П.
– Да. Именно так. Какая к чёрту разница? – голос Дункана перенял нетерпение друга. Джеймсу стоило подумать о том, что логики в его расспрашивание было мало, но рассудок был слишком затуманен для этого. Объяснять что-либо у него не было ни сил, ни желания.
– Никакой, – ответил устало. – Пусть Фрея позвонит мне. В любое время дня. Я буду ждать.
– Ладно, – Дункан тяжело вздохнул. – Не знаю, что произошло, но, похоже, в этот раз она надолго спряталась в своей ракушке. Наверное, больше всего ей сейчас нужно время.
– А мне больше всего сейчас нужна она, поэтому я прошу тебя сделать это для меня.
– Счастливого Рождества, Джеймс, – произнес на прощание парень.
– Счастливого Рождества.
Он первым положил трубку. Бросил ещё один взгляд на фото, на котором черты лица девушки стали более узнаваемы. В памяти пытался сравнить её с изображением, что прежде с интересом рассматривал в оксфордской комнате Фреи. Рассудок оставался затуманенным, из-за чего управлять им удавалось с трудом. Намного проще было распознать в лице Ванессы Певензи некую схожесть с дочерью. Джеймс даже усмехнулся про себя, когда заменил в уме их лица и не мог развидеть Фрею, даже когда потер слипавшееся от усталости глаза.
Это и была та самая причина, по которой отец так легко дал ему благословение на помолвку с девушкой. Джеймсу даже не пришлось прилагать усилия, чтобы прийти к простому умозаключению, что юношей на снимке был мистер Кромфорд и послание было написано специально для него. Пробежался глазами по театральной программе, когда взгляд зацепился за имя Ванессы Певензи, что не давало повода для сомнения.
Его отец был влюблен в мать Фреи. Джеймс откинулся на мягком стуле и провел ладонью по лицу, прежде чем зарыться длинными пальцами в волосы, чтобы оттянуть их назад в попытке собраться с мыслями, что разлетались подобно снегу за окном. Почему-то это выдавалось невероятным и совершенно невозможным, что нельзя было осязать разумом, особенно когда тот утопал в алкогольном забвении. Джеймс даже рассмеялся вслух, настолько это вдруг показалось ироничным.
Мистер Кромфорд будто бы с отданным благословением сыну дал ещё один шанс себе. Поддался ностальгии за прошлым, что было безвозвратно и неизменно. Утонул в воспоминании о той, любовь которой, похоже, никогда так и не стала похожей на его. Невольно Джеймс даже задумался, какой была любовь Джеральда Кромфорда – похожей на ту, что испытывал он, или отличительно другой? Любил ли он Клариссу так, как любил Ванессу? Или всё же никогда не любил её, отчего она и стала такой холодной и угрюмой в отношении ко всему?
Ванесса отвергла старшего Кромфорда, но Джеймс был уверен, что они с Фреей не пойдут тем же путем. Девушка призналась ему в любви всего меньше, чем час назад, хоть у него не была повода сомневаться в её чувствах и прежде. Он не успел признаться ей в ответ, но был убежден, что Фрея и без того всё знала. По крайней мере, должна была знать.
Джеймс не стал возвращаться вниз к гостям. Спрятал фото обратно в брошюру, а ту предусмотрительно в одну из выдвижных полок в столе. Сделал ещё несколько глотков обжигающе крепкого напитка прямо из горла, прежде чем оставить на столе бутылку открытой. Покинул кабинет отца, выключив свет, но оставив дверь приоткрытой. На ватных ногах добрался до своей комнаты и упал на кровать, не в силах даже раздеться. Уткнувшись лицом в подушку, сделал последнее усилие сбросить обувь, прежде чем потерялся во сне.
Проснулся только пополудни, и первая пронзившая отрезвевший рассудок мысль не была утешительной. Джеймсу не хватало несколько минут забвения, чтобы не помнить ни стремительного ухода Фреи, ни размолвки с матерью, ни телефонного разговора с Дунканом. Ему отчаянно не хотелось помнить прошлый вечер, что, кажется, с самого начала был обречен на провал. У них не было шанса пережить его без очередной потери друг друга, покуда они всё ещё не научились разговаривать.
Утро чёртового Рождества не приносило большой радости. Ещё сутки назад он представлял его совсем по-другому. Достаточным было проснуться подле Фреи, увидеть её рядом, услышать, прикоснуться и почувствовать. Оказавшись в просторной удобной постели в собственной комнате, Джеймс чувствовал себя менее уютно, чем в гостевой комнате в её доме. Не слишком ли запоздалым было осознание того, что дело было не в самом празднике, а в людях?
Парень продолжал лежать в постели, пока под кожей мурашками не пробежало опасение, что он пропустил звонок от Фреи. «Пусть позвонит мне в любое время». Когда Джеймс проверил время на наручных часах, был уже полдень. Она могла звонить. Может быть, даже несколько раз. После последнего сорванного звонка, оставить пропущенным хотя бы один выдавалось непростительной ошибкой, совершение которой могло стоить им ещё большего отдаления друг от друга.
Джеймс не хотел спускаться вниз, но и деваться больше было не куда. Первым делом он вышел в коридор, перехватил одну из горничных, чтобы узнать, не поступало ли ему звонка. Та чуть отшатнулась, покуда запах перегара, которым разило от парня, был невыносим, но всё же резко покачала головой, прежде чем оставить его.
– Дебби, – девушка очень удачно попалась ему на глаза. – Сегодня в течение утра звонил телефон? – его голос звучал взволновано, почти что отчаянно.
– И вам счастливого Рождества, мистер Джеймс! – Дебби прижимала к себе комплект выглаженного постельного белья и вся сияла, как рождественская ель. Хотя бы кому-то было весело. – Вы пропустили завтрак, но я могла принести вам…
– Дебби, – голос парня обрел стальных ноток. Он наклонил голову, упрямо глядя на нее в ожидании ответа. Улыбка Деборы стала менее уверенной и жизнерадостной. Она заметно напряглась, прижав комплект белья к себе ещё сильнее. – Меня кто-то спрашивал?
Дебби подошла к нему, чтобы грубо взять за локоть и отвести в сторону. Она оглянулась вокруг, будто их мог кто подслушивать или подстерегать, что должно было для обоих обернуться неприятностью. Джеймс в ответ на опасения девушки лишь закатил глаза. Ему было плевать, даже если бы в ту же секунду из ниоткуда появилась мать и застала их врасплох. Было важно узнать, звонила ли Фрея, когда всё остальное оставалось пустячным.
– Звонил мистер Дункан. Трубку снял мистер Оливер здесь на втором этаже, и я случайно подняла на первом и…
– Дебби, мне плевать, если ты прослушиваешь телефонные разговоры. Что сказал Дункан? – он нетерпеливо потряс её за плечи. Джеймс не боялся говорить громко, отчего девушка взволновано оглянулась вокруг.
– Он хотел встретиться с вами в парке Уотерлоу. Кажется, это где-то в Хайгейте. Мистер Оливер должен был вам передать это, но он ушел час назад и…
– Во сколько он хотел встретиться со мной? – Джеймс снова потряс Дебби за плечи. Она бросила быстрый взгляд на его наручные часы.
– У вас есть час.
– Спасибо, – на радостях он поцеловал девушку в щеку, что заставило её пошатнуться на месте, а затем не стал терять времени и бросился обратно в комнату, чтобы привести себя в порядок.
Может быть, это Фрея попросила Дункана позвонить и назначить встречу, чтобы ненароком не попасть на Клариссу Кромфорд, с которой не было охоты иметь дело и у самого Джеймса. Может быть, это она должна была прийти в чёртов парк, чтобы увидеться с ним. Может быть, он всё это только придумал.
В душе случайно вспомнил о найденном в отцовском столе фото. Казалось странным, как слова написанные рукой незнакомки, въелись в память слово в слово. Джеймс мысленно насмехался над отцом, повторяя про себя, что у них с Фреей всё иначе, покуда они любили друг друга одной и той же любовью. Не больше, ни меньше – одинаково.
Джеймс вернулся в комнату, преисполненный наилучших предчувствий. Может быть, этот день был не так уж плох. Может быть, в Рождестве всё же было своего рода волшебство, в которое он никогда не верил прежде. Может быть, они наконец-то научаться понимать друг друга.
Кровать уже была убрана, поверх покрывала лежал чистый выглаженный костюм. Тот, в котором он был вчера, нигде не было. Джеймс мысленно поблагодарил Дебби за неизменную помощь. Переодевшись, ушел из дому через заднюю дверь, оставшись никем не замеченным.
Джеймс до последнего полагал, что увидеться с Фреей. Сумел убедить себя в этом настолько, что вовсе забыл, как Дункан, а не сама девушка, назначил встречу, как именно с ним накануне разговорил по телефону. Предвкушение перед встречей с Фреей было столь же приятным, насколько горьким оказалось разочарование от встречи с Дунканом.
– Я не был уверен, что Оливер передаст моё послание, – друг встретил его неловким объятием и скромной улыбкой, как будто ничего не случилось.
– Он ничего не передал. Где Фрея? – тон Джеймса отдавал ледяной прохладой. Дункан достаточно быстро понял, что на его месте парень ожидал увидеть кузину.
– На самом деле, я не видел её со вчерашнего вечера. Она заперлась в своей комнате и решительно никого не пускает.
Это была правда. Фрея отделила себя от остального мира, заперевшись в четырех стенах комнаты, будто один сделанный наружу шаг мог её уничтожить. Едва за девушкой захлопнулась дверь, как она сбросила дурацкое платье, небрежно отбросив его ногой в сторону, подальше от себя. В одночасье в нем стало слишком жарко, тесно и неудобно. Словно кто пропитал мягкий атлас ядом, что жег кожу, оставляя безобразные красные пятна.
Полураздетой Фрея села на край кровати, пропуская через себя холод неотопленных стен. Дункан должен был справиться с отоплением, что заполняло дом медленно, переходя из комнаты в комнату, когда она физически нуждалась в том, чтобы немного остыть. Опустив тяжелую голову, девушка закрыла глаза, сжала тонкими пальцами грубое одеяло, поверх которого сидела, и прерывисто дышала, содрогаясь от озноба. Фарфоровая кожа вмиг покрылась мурашками, грудь поднялась вверх, завязавшейся внизу живота узел не отдавал привычной сладостной истомой, скорее вызывал внутреннюю слабость.
Фрея сжала глаза настолько сильно, что и сама не заметила, как вниз по щекам пустились горячие слезы. В который раз за день она плакала, за что порядком ненавидела саму себя. Ладони опустились на колени, и Фрея впилась ногтями в мягкую кожу, в попытке вырвать с корнем слабость, что прошибла её насквозь. Ругалась тихо под нос, рассыпалась в проклятиях, в неистовости царапала саму себя, пока не прекратила плакать. Затем грубо начала тереть ребром ладони глаза, пока не увидела цветные пятна, затмевающие действительность, что не была к ней милосердна.
Она не стала прилагать усилия к тому, чтобы переодеться, умыть испачканное в размытой слезами косметике лицо или освободить волосы из плена простой прически. Фрея залезла под холодное одеяло и устремила глаза в окно, пытаясь выбросить из головы Джеймса, миссис Кромфорд, Марту и весь чёртов вечер. Смотрела в окно, испытывая боль в горле, что сдавливал ком, сотканный из обиды и жалости, но слез себе нарочно не позволяла, даже когда чувствовала, как от них жгло глаза.
Посреди ночи Фрея просыпалась трижды. Долго вертелась в постели, не находя себе места. Стоило глазам сомкнуться, как рассудок поражал очередной кошмар, что вынуждал подниматься из постели и раз за разом восстанавливать сбившееся дыхание.
Наверное, впервые в жизни утро Рождества было ей столь ненавистно. Осознание того, что это был праздник, давило на голову ещё большей болью, покуда в душе было, как никогда глухо и пусто. Больше не хотелось плакать, только громко и безудержно кричать, как это когда-то делала Алисса. Закрывая глаза, Фрея делала это, но только внутри головы, разрывая тонкие хитросплетения нервных клеток, что, кажется, стремительно погибали во внутренней борьбе с самой собой. Она кричала громко, как банши, и, казалось, от этого крика разрывались легкие, хоть не произносила ни единого звука.
Откинув одеяло, Фрея всё же поднялась с кровати, когда давление мочевого пузыря стало невыносимо. Потянулась, и воздух пронзил легкий хруст костей. Затекшие мышцы отдавали пощипывающей болью. Не глядя на собственное отражение, Фрея набросила на плечи тонкий халат и, никем не замеченная, выпорхнула в коридор, чтобы через считанные секунды замкнуться в ванной, откуда также незаметно вернулась обратно в комнату.
Она заперлась изнутри и не отвечала ни Алиссе, ни Дункану, которые отчаянно пытались достучаться. Они делали эту попытку по очереди, хотя Фрея была уверена, что под дверью стояли вместе. Оба раздражали её, хоть она и понимала, что была жестокой в своем молчании, что оказалось слишком громким. Ей нужно было время, чтобы кричать, пока внутренний голос не сорвётся или не оставит её в покое. Фрея ждала, пока в голове утихнет бесконечный вой, но прежде не хотела никого ни видеть, ни слышать.
Затруднительным оказалось даже думать. Фрея не могла собраться с мыслями, когда те утопали в громогласном крике, в котором медленно тонула и она сама. Сложно было понять, было ли это следствием слов миссис Кромфорд, что девушка отчасти находила справедливыми, пронзительного взгляда Марты, выдающего её превосходство, или безответного признания Джеймсу в любви, оказавшемся унизительным. Фрея просто пыталась стерпеть головную боль, переждать ураган всколыхнувшего во всем теле неистовства, унять порыв ненависти к себе.
Это продолжалось три дня кряду. Она меряла шагами комнату, лежала, сидела, но больше ни разу не заплакала. По-прежнему покидала комнату незамеченной по естественным нуждам. Алисса и Дункан наведывались всё реже, что способствовало восстановлению. С каждым днем крик становился всё тише, к рассудку возвращалась ясность.
Посреди ночи, когда внутренний крик превратился в тихий шепот, Фрея пробралась в гостевую, где жил Джеймс. В комнате всё ещё хранились его вещи. Постель оставалась всё также неубранная после того самого утра, когда они проснулись вместе, сохранив очертания их тел, но не тепло. Сперва показалось, что из темноты выглянул его призрак, отчего Фрея невольно поежилась, пока не поняла, что это была лишь тень от уличного фонаря.
Она не стала медлить. Достала из-под кровати чемодан Джеймса и стала забрасывать в него вещи из шкафа. Соблазн тщательно перебрать их, аккуратно сложить и вспомнить, как каждая из них смотрелась на нем, безусловно был, но Фрея ему не поддалась. Её движения были резкими, и оттого небрежными, как будто всё вдруг стало безразлично. Застегнув чемодан, она внезапно даже почувствовала усталость, словно проделала тяжелую работу, сбившую с ног.
Фрея намеревалась вернуться обратно, когда вдруг позволила себе слабость сесть на краю его кровати. Затем голова сама коснулась подушки, глаза невольно закрылись, а нос без особых усилий обнаружил родной запах, впитавшейся в подушку. Крепкий табак, пряное мыло и резкий крем для бритья – это был он. Тонкие руки обвили подушку, Фрея крепко прижалась к ней, раскинувшись на кровати, прежде чем уснула.
Рано проснувшись, она впервые за несколько дней спустилась вниз и первым делом позвонила в дом Кромфордов, позвав к телефону Джеймса. Когда он снял трубку, его голос оказался сонным. Стоило ему произнести раздраженное «Кто это?», как она вздрогнула, будто кто холодными пальцами провел по позвонкам. Словила себя на том, что не могла произнести и слова, но всё же отважилась, когда он пригрозил положить трубку. Похоже, Джеймс был растерян и искренне не мог понять, кто мог побеспокоить его в это время.
Фрея назначила ему встречу и, не дождавшись ответа, положила зажатую обеими ладонями трубку. Сердце грозило разбиться о грудную клетку, так сильно билось. Девушка не заметила, как задержала дыхание. Села возле телефона и ещё несколько минут продолжала на него таращиться, будто тот должен был разорваться от ответного звонка, которого так и не последовало.
Вернувшись наверх, Фрея наконец-то привела себя в порядок. Приняла быстрый душ, грубо расчесала запутанные волосы, переоделась в простое скромное платье, приготовившись к встрече с парнем. Вернулась в его комнату, чтобы забрать чемодан, с которым спустилась вниз. Время поджимало. Она почти была уверена, что хоть и ненадолго, но опоздает. Джеймс сможет подождать её минут пять. В конце концов, ему ведь хватило терпения ждать её всё эти дни? По крайней мере, Фрее так хотелось предполагать.
Вот только ждать ему пришлось намного дольше, чтобы, в конце концов, не дождаться вовсе. Спустившись вниз, Фрея обнаружила в просторной гостиной отца, который встретил её с распростертыми объятиями и не был намерен куда-либо отпускать.
