Текст книги "Над пропастью юности (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 60 страниц)

Глава 11

Было всего девять, но Джеймс чувствовал, как глаза слипались, затуманивая взор. Он медленно плелся мощенной улицей домой, намерен как можно скорее принять душ, прежде чем упасть на жесткую кровать и погрузиться в безмятежный сон, далекий от угнетающей действительности.

За прошедшую неделю его ни разу не замечали за игральным столом, как впрочем и в самом баре. Долг оказался достаточно приличным, чтобы ему хватило здравого рассудка избегать этого места, обходить его стороной. Джеймс был по своей натуре игроком и всякий проигрыш для него был болезненным, тем не менее, он был недостаточно заядлым, чтобы посвящать игре всего себя, подчиняя волю и разум зависимости. Его большим преимуществом было умение держать себя в руках, когда потребуется, только благодаря этому он всё ещё удерживался на плаву. Это замечал и отец, возлагая на парня куда больше надежд, чем тот знал или предполагал. Именно поэтому мистер Кромфорд больше полагался на Джеймса, чем на Оливера, невзирая на больший ряд недостатков в старшем сыне.

Из окон их небольшой квартирки светилось. Они никогда не ложились раньше полуночи, разве что гораздо позднее в редкостных случаях. Джеймс почти всё лето провел в доме Клеменсов, где свет не гаснул до самого утра, поэтому привыкать к новому режиму было сперва затруднительно. И вот он свыкся с ним настолько, что хотел спать уже ближе к девяти, что было слишком уж непривычно.

Тихий хлопок двери всполошил с места Спенсера. Он вышел в коридор встретить Джеймса, будто они были закоренелой супружеской парой. Картина, нарисованная маслом, – жена встречает мужа, задержавшегося на работе. Ужин остыл, дети уже давно спят. И вот она, в лице Спенсера, стояла перед ним, Джеймсом, сложив руки на груди, в молчаливом выжидании непонятно чего.

– Ты сегодня рано, – подметил парень, провожая Джеймса на кухню, где тот бегло помыл руки, прежде чем приоткрыть подоконник и закурить сигарету. Перед походом в душ, ему нужно было собраться с силами, остаток которых очень быстро иссякал. – Снова проиграл? – без тени упрека спросил Спенс, но всё же одно это замечание неприятно укололо Джеймса.

– Я не был в баре, – он выдохнул густой дым в открытую форточку. С улицы в комнату проникал пронизывающий вечерний холод, полон осенней влаги. – Не поверишь, но я даже не был с девушкой, – Джеймс усмехнулся, покосившись на Спенса, в арсенале которого было не так уж много предположений на счет местоположения друга. – Писал чёртов доклад в библиотеке. Это ужасно. Как ты справлялся с этим все эти годы? – он устало потер глаза, прежде чем сделать следующую глубокую затяжку.

– Я никогда не говорил, что мне было легко, – парень скромно улыбнулся в ответ. Тем не менее, Джеймс сумел удивить его правдой. – Пришло письмо от Марты. Я оставил его на столе, – с меньшей уверенностью произнес Спенс, облокотившись о кухонную тумбу.

– Нужно было положить его рядом с другими, – небрежно бросил Джеймс, как будто произошло что-то обыденно заурядное, что было не далеким от правды.

Это было уже седьмое, а, может, даже восьмое письмо девушки, но открытым оставалось лишь первое. Писала она рьяно, будто сама не знала, на чем стоило сосредоточиться – начала с пустых угроз, что он без неё не сможет, лучше варианта для женитьбы не найдет. Затем надавила на мозоль многолетней дружбы, упрекнув в том, что сама позволила нечто большее. Джеймс понял, что Марта имела в виду, хоть и напрямую она не писала, будто кто-нибудь кроме него мог изучать её корреспонденцию. Он и сам уже жалел, что решил пойти на большее. Все эти поцелуи и касания за закрытыми дверями были ошибкой, которая не могла вернуть их отношения в прежнее русло безмятежности и свободы. В конце концов, закончилось всё жалкими признаниями в любви, что окончательно вывели его из себя.

Ответ был коротким и не подразумевал оспаривания. «Моё мнение о браке остается неизменным и таковым будет всегда. Я не стану твоим мужем, Марта, но желаю тебе всего наилучшего. Будь счастлива». Не смогли размягчить сердца даже следы соленых капель, что размыли несколько строк, оставив неровный след на бумаге. Он не смог почувствовать ничего, кроме раздражения и жалости к девушке, которая когда-то была его наилучшим другом. Всё бесповоротно изменилось, вот только последующие несколько писем свидетельствовали о том, что Марта упрямо отказывалась это принимать.

– Это неправильно. Она ведь думает, что вы обручены, – Спенс вскинул руками в воздухе, когда Джеймс потушил сигарету о пепельницу, оставив там и окурок.

– О Благороднейший принц Спенсер, если вам так угодно, можете написать Прекрасной Марте письмо от моего имени и унять пыл её души, а вместе с тем ранить сердце ещё сильнее, – с нарочитой торжественностью произнес Джеймс, сделав подобие реверанса, но прежде соскочил с подоконника и с силой захлопнул форточку, из-за чего стекло чуть не вылетело из рамы. – Спенс, ты уже порядком надоел своими дурацкими моралями. Почему ты не читаешь их Дункану?

– Хочу заметить, что я был единственным, кто отговаривал его от той дурацкой затеи. И чем, в конце концов, всё обернулось?

– Лёд тронулся. Вот, чем всё обернулось, – сквозь зубы прошипел Джеймс, подавляя внутри себя желание ударить друга. – Хотя я тоже не вижу смысла в усилиях Дункана, но…

– Тебе ведь и усилий не надо прикладывать, – фыркнул Спенс, сложив руки на груди. – Как дела с Рейчел? – иронично спросил.

– Ты поименно знаешь всех девушек, с которыми я вожусь? – Джеймс закатил глаза, подавляя внутри себя желание выкурить ещё одну сигарету. Легкие требовали дыма, уставший мозг не мог без хотя бы капли никотина продолжать этот дурацкий разговор. – Запрещаешь даже смотреть в сторону Фреи, уговариваешь ответить Марте. Как я должен поступить с Рейчел? – тон его голоса был заметно повышен. В нем просачивались нотки раздраженности, даже не вследствие усталости, а скорее искреннего негодования.

Спенсер бессовестно нарушал границы его личного пространства, когда прежде ему было всё равно. Джеймс умел привлекать внимание небрежностью, напускным безразличием, пустотой в темных глазах, которую каждой хотелось заполнить собой, настолько сильно, что они позволяли парню заполнять доверху свои сердца и впечатлительные умы. Дункан впечатлял тем, что умел говорить. Он был забавным и смешным, что неизменно привлекало противоположный пол. Они на пару гуляли с девушками, сменяя одну на другую с той же неизбежностью, что менялась погода.

И всё же Дункан был более разборчив. Можно было на пальцах одной руки сосчитать девушек, с которыми у него доходило до постели, поскольку с каждой из них у него завязывалось более продолжительное общение. Он успевал мысленно построить перспективу обозначенного общественными устоями будущего, прежде чем та разбивалась о скуку, поверхностность и серость его схожих между собой избранниц. Дункан неизменно разрывал отношения первым, но делал это настолько осторожно и мягко, что ещё ни одна из девушек не была им обижена или оскорблена.

У Джеймса всё было иначе. У него не было ни принципов, ни перспектив, которые останавливали бы его от получения того, чего он хотел. Вопреки этому Джеймс оставался учтив и рассудителен, поэтому принимал любой отказ, не злоупотребляя настойчивостью и физической силой. Он не находил в принуждении ничего приятного, а потому оставлял выбор не только за собой. И всё же это всегда влекло за собой сожаления и обиды, вроде тех, которыми прониклась Марта, возложив на плечи Джеймса ответственность, которой он никогда не признавал.

У Спенсера всё было намного сложнее. В первый учебный год он встречался с девушкой – Мелани Кингсли. Их отношения длились всего полгода, но после них Спенс замкнулся в себе ещё на год, погрузившись с головой в учебу. Ни Джеймс, ни Дункан не знали было ли между ними что-то. Мелани бросила Спенсера, и после этого разрыва он не заговаривал о ней ни с кем, не смотрел в сторону других девушек и зачастую был пятым колесом в их компании.

– Между вами уже что-то было? – укоризненно спросил Спенс, подняв на друга глаза, полные отчаяния и злости. Джеймс нахмурился. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы всё понять и внезапно рассмеяться вслух от собственного предположения, что даже в голове звучало абсурдно.

– Чёрт побери, она ведь тебе нравиться. Ты положил на неё глаз, – он запрокинул руку на плечо другу, когда входная дверь открылась, ненадолго впустив внутрь холод, вместе с которым вошел и Дункан. – Дун, можешь поверить в это, Спенсер вновь открыт для отношений?!

– Надо же, и кто она? – вяло спросил парень, взъерошивая непослушные волосы. Оказавшись на кухне, он первым делом набрал в кружку воды и разом осушил её.

– Рейчел, – даже с некой гордостью заявил Джеймс. – Так вот почему ты такой угрюмый в последнее время? – он больно ущипнул друга за щеку, когда тот хлестнул его по руке. Спенсер пытался освободиться, уйти, спрятаться от их глупых насмешек, но Джеймс крепко удерживал его рядом.

– Подожди, та самая, с которой встречаешься ты? – Дункан вопросительно посмотрел на обоих друзей.

– Я ни с кем не встречаюсь. Запомни это раз и навсегда, – Джеймс обреченно закатил глаза. – Но в общем, да. Та самая Рейчел.

– Она мне нравиться, но не нужно раздувать из мухи слона. Я явно не в её вкусе, поэтому не питаю больших надежд, – ущипнув Джеймса за руку, Спенсер выбрался и подался в спальню. Всё обернулось против него самого, и он жалел, что вообще задел друга.

Джеймс и Дункан вопросительно уставились друг на друга, пожав плечами. Оба знали, что Спенсер был впечатлительным и мягким. Верил в любовь с первого взгляда и был слишком безнадежен в своих взглядах на жизнь. Легко замыкался в себе и чувствовал всё в разы сильнее остальных. Кроме того рассудительности ему было не занимать, поскольку именно он был голосом здравого ума в их небольшой компании на троих. Пусть зачастую Джеймс и Дункан утягивали его следом за собой, но попытки остановить любую выдуманную ими глупую затею были по-своему важны, поскольку разжигали в них ещё больше нетерпения и желания совершить надуманное.

Именно благодаря своей мягкосердечности он куда быстрее нашел общий язык с Алиссой и Фреей, в чем было его единственное преимущество. Они были приятными собеседницами, хорошими друзьями, но Спенс не находил в них ничего того, что в них привлекало Джеймса и Дункана. Полны путанных противоречивых мыслей и одарены сложностью характера они были по-своему причудливы и милы, но ему не хватало чего-то более простого и незамысловатого на противопоставление собственной незаурядности.

– Между нами ничего не было, – заявил сходу Джеймс, подавшись следом за другом в комнату. Мозг по-прежнему нуждался в никотине, а тело – в горячем душе и крепком сне. – Мы целовались, но до большего не доходило, если это для тебя что-то меняет.

Джеймс не хотел признаваться, что с радостью спихнул бы Рейчел на плечи друга, поскольку та была слишком надоедливой и глупой. Склоняя её к уединению, он в большей мере надеялся, что девушку это расстроит, разочарует, оттолкнет раз и навсегда. Тем не менее, Рейчел согласилась, хоть, как он сам позже понял, сама не знала, на что. Она была совершенно неуклюжа и неосведомлённая в происходящем, пока он не стал более настойчивым. Затем в голове девушки затрубил тревожный звонок, вынудивший оттолкнуть его от себя, чему Джеймс мысленно был рад, не впервые ли в жизни.

Его тон был нарочито разочарованный и строгий одновременно, только бы вынудить Рейчел почувствовать себя виноватой, оттолкнуть Джеймса от себя и возненавидеть. Он не щадил её чувств, хоть и не переусердствовал с этим, не выставлял себя злодеем, разбивая сердце девушки с мягкой жестокостью.

Ноги сами подвели к двери Фреи. Он помнил о её близком соседстве с Рейчел, а потому оказался рядом, испытывая нерешительное стремление постучать невесть зачем. В сущности, Джеймсу не было что сказать девушке, не таким уж непреодолимым было желание увидеть её и уверенности в том, что она вообще могла оказаться в комнате, была не большой. Тем не менее, звезды сложились так, что она первой открыла двери и оторопела, прежде пустить в выражении лица тень негодования и злости.

Она всё слышала. Джеймс понял это сразу, невзирая на то, что злилась Фрея на него уже скорее из привычки. И глядя на неё, он испытывал неодолимую тягу, что и была той самой причиной, что подвела его к дверям. Джеймс подозревал, что ничем хорошим это закончиться не сможет, но подался вперед и поцеловал её. Отсутствие сопротивления приятно удивило, вынудив его забыть о злостных перепалках, всех пощёчинах и неодобрительных испепеляющих взглядах. Забвение не было долгим. Всё пришло к тому, к чему должно было прийти.

И всё же Джеймсу показалось, что что-то изменилось. Он не осознавал, что именно, но чувствовал – всё было уже не так, как прежде. Было это к лучшему или худшему Джеймс не подозревал, но это было определенно странно. И это чувство продолжалось до того самого момента, как он выдернул из рук Фреи письмо, и имя отправителя вернуло сознание в норму. Джеймс будто опомнился после долгого сна, избавился помутнения рассудка. Всё вернулось на круги своя, невзирая на то, что он так до конца и не понял, что произошло.

– Это не имеет значение, покуда она не заинтересована во мне, – уныло продолжал Спенсер. – Полагаю, ей нравиться другой тип парней.

– Менее скучный? – Джеймс не смог удержаться от укола, заставившего Спенса неприятно поморщиться. Удар Дункана пришелся прямо в живот, что было вполне заслужено. Подняв руки вверх в знак отступления, он сел на краю своей кровати, став немым наблюдателем беседы двух друзей.

– Тогда стань тем, кем она заинтересуется, – Дункан ступил чуть вперед. Вырвал из рук Спенсера книгу, которую тот нервно сжимал в руках, пряча глаза в мелком шрифте, и бросил на кровать. – Это не так уж сложно.

– И это говорит парень, безуспешен в привлечение внимания другой девушки, – фыркнул Спенсер, сложив руки на груди. Подняв глаза на друга, он тут же пожалел о сказанном, поскольку подобная безжалостность была скорее в стиле Джеймса, нежели его. – Прости, – неуверенно бросил в спину парня, который устало упал на кровать, заметно поникший из-за этого замечания.

– Всё в порядке. Алисса ведь совершенно другое… – мечтательно начал Дункан, воздав глаза к потолку.

– Вы оба идиоты, и больше мне нечего добавить, – Джеймс перебил друга на полуслове, не желая выслушивать долгие речи об Алиссе, ничем особенным перед ним не выдающейся. Пусть она была не такой заносчивой, как Рейчел, но напускная холодная отчужденность, граничащая с высокомерием, по большей мере раздражала. Было бы в ней поменьше серьезности, они даже могли бы найти общий язык, что, очевидно, не интересовало ни Алиссу, ни самого Джеймса.

– Не ты ли на днях расспрашивал о некоем Джоне Томпсоне? – с ироничной насмешкой спросил Дункан, в мгновенье ока стерев самодовольную улыбку с лица Джеймса, который заметно напрягся при упоминании этого имени.

– Кто это? – растеряно спросил Спенсер, переводя вопросительный взгляд от одного друга к другому, которые уже и позабыли о нерешенности его намерений касательно Рейчел. Он уже и успел пожалеть, что так просто прокололся, выдал себя.

– Я спросил о нем вскользь и между прочем, – раздраженно ответил Джеймс, резко подхватившись с места. – К тому же, как оказалось, сделал это зря, потому что ты ни черта о нем знаешь, – злость подожгла в нем кровь, вытеснив из тела усталость. Парень быстро покинул комнату, только бы избежать разговора, что не сулил закончиться чем-то хорошим.

– Ради тебя я мог бы подружиться с парнем своей кузины, – бросил ему вслед Дункан. Спенсер по-прежнему ничего не мог понять, хотя одно невзрачное упоминание Фреи многое объясняло.

Джеймс пробыл в душе недолго. Опустив голову вниз, закрыл глаза в отчаянной попытке привести всполошившееся мысли в порядок. Спрашивать у Дункана о парне было изначально глупой затеей, но он не смог удержаться, поскольку прежде безымянный Джон был не более, чем призраком, выдуманным персонажем, написанной воображением Фреи истории. Для Джеймса он так вовсе оставался глупой шуткой, не вызывающей даже короткого смешка, о которой забывают прежде, чем она будет произнесена до конца. И обнаружив сжатый в ладони конверт, подписанный чужим именем, Джеймс испытал на себе смесь незнакомых ему прежде эмоций, во главе которых было разочарование, развеявшее чары того самого дурацкого поцелуя.

Он не почувствовал укола ревности или хотя бы толики волнения, но всё же то, что его это сумело задеть, уже было тревожным знаком, которому Джеймс решил не уделять много внимания. Ночь с Джейн Озборн, которая была вот уже несколько месяцев обручена, помогла ему забыться, но, как оказалось, ненадолго. Большим открытием для Джеймса оказалось то, что учеба отвлекала от дурных мыслей лучше секса, поэтому в последние дни он был погружен в книги больше, чем когда-нибудь прежде.

Короткий укор Дункана отозвался внутри глубоким сожалением о том, что он вообще стал спрашивать о дурацком Джоне Томпсоне, будто было в этом что-то постыдно неприличное. Мало того, что Дункан почти ничего не знал о парне, кроме как, что он был старше Фреи на пять лет и являлся сыном прислуги, так теперь, похоже, намерен был упрекать его в живом интересе.

Джеймс и сам не мог дать вразумительного ответа, зачем ему нужно было знать что-нибудь о Джоне Томпсоне? Что полученные им сведения должны были изменить? Он чувствовал себя глупо, но в то же время странно, будто контроль над его разумом вдруг взял кто-то другой. Кто-то, чьи руки вечно были измазаны цветными пятнами краски или серым графитом. Кто-то, у кого были пушистые светлые волосы, собранные неизменно в скучную прическу, из которой пряди всё время выбивались. Кто-то, кто краснел и поправлял волосы чаще, чем он слышал собственное имя.

Душ немного снял напряжение, и он был намерен вернуться в комнату, спрятаться под теплым тяжелым одеялом и не внимать замечаниям Дункана, если тот не успел забыть об этом.

– Она обручена с ним, но не думаю, что это серьезно, – Джеймс остановился у приоткрытой двери, едва слуха коснулся голос Дункана. Парни выключили свет, приготовившись ко сну. Лишь широкая полоса отсвета уличного фонаря делила комнату пополам и заканчивалась в коридоре. Это была та черта, которую он не пересекал, прижавшись к стене, чтобы подслушать разговор, что должен был прекратиться с его появлением. – Фрея никогда не пойдет против воли отца. Наверняка не теперь, когда у него проблемы со здоровьем.

– Думаешь, Джеймс знает об этом? – тихо спросил Спенсер.

– Вряд ли Фрея стала бы ему рассказывать о состоянии отца, – Дункан хохотнул. Джеймс закатил глаза, ведь первее понял, в чем была суть вопроса.

– Я имел в виду, знает ли он, что Фрея обручена, – раздраженно объяснил Спенсер.

Откуда ему было об этом знать? Он знал исключительно о том, что она должна была сбежать с тем парнем в Америку, что он бросил её одну и что Джеймс обнаружил её заплаканную, сокрушенную и разбитую на песчаном берегу. Полагал, что на этом история была завершена. Джон уехал, оставил её одну, а ей только и оставалось, что лечить израненное первой любовью сердце.

Вот только всё было не так. Они были обручены, и парень, скорее всего, был намерен вернуться за той, которая вверила ему руку и сердце. Слишком тривиально и мелодраматично. Джеймс уже начал убеждаться, что Фрея была лучше всего этого, но, очевидно, она была всем этим. В конце концов, она была девушкой. Они не могут жить без мелких драм, что помогают воображать, что в их жизнях есть немного больше смысла, чем на самом деле.

– Они жили в одном городе почти всё лето. Он должен знать об этом, – сквозь зевок ответил Дункан.

– Тогда тебе не кажется его внимание к ней несколько повышенным? Кажется, он заинтересован в ней, – осторожно произнес Спенсер, вынудив Джеймса тихо вздохнуть, закатив глаза. Он опять взялся за старое. Только теперь ещё и за его спиной.

– Нет. Уверен, это всё любопытство, но не более. Ему нравиться её раздражать, потому что её это заметно задевает, но ничего серьезного в этом нет, – беспечно ответил Дункан. – Хотя должен признать, было бы не так уж плохо, если бы они были вместе, – эти слова будто пригвоздили Джеймса к полу. Он нахмурился, испытывая смешанно противоречивые чувства, когда не должен был, наверное, не чувствовать ничего. Эта мысль могла бы вызвать насмешливую улыбку на лице, ироничную шутку в ответ, но точно не замешательство, в которое он с головой погрузился, будто допускал то, что это действительно могло быть не так уж плохо.

– Мне кажется… – начал было Спенсер, но запнулся на полуслове, когда Джеймс решился зайти в комнату, прервав тихий разговор. Выслушивать опасения Спенса, в которых он представлялся злодеем, а Фрея невинным милым существом, было уже слишком. Он услышал достаточно и больше не находил смысла в подслушивание. Он не хотел знать о большем или даже того, что успел невольно подслушать.

***

Мир обретал новые краски. Всё вокруг пестрило горячим желтым и обжигающим красным, что согревали глаз, невзирая на холод, медленно подводящий к зиме.

Было всего семь утра, когда Джеймс возвращался домой после ночи проведенной у девушки, которую встретил в пабе, куда заглянул поздним вечером пропустить бокал эля. Ему пришлось выпрыгнуть из окна, когда в её комнату постучалась соседка, которой та обещала сделать праздничную прическу невесть для чего так рано. Он не был уверен, что видел её прежде, и под утро имя совершенно стерлось из памяти. Медленно бредя домой, Джеймс задумался о том, что уже успел забыть и черты её лица. Тело изнывало от боли – кровать была слишком неудобная, к тому же почти всю ночь незнакомка либо толкалась, либо лежала на нем. Он был намерен вернуться домой и поспать до обеда, не раньше, а затем провести весь день дома, не выходя на промозглую улицу лишний раз.

Холодные лучи осеннего солнца совершенно не согревали. У Джеймса першило в горле, которое пронзала боль. Глаза слипались ото сна, рука всё время тянулась ко рту, чтобы скрыть зевоту. Утром всегда было намного прохладней, чем днем или даже ночью, но он всё равно не мог заставить себя идти быстрее. Благо тому, что улицы пустовали в это время. В субботнее утро никто никуда не торопился, позволяя себе ещё час беззаботного сна, о котором мечтал и Джеймс.

Ему показалось, что он уснул на ходу, и действительность обернулась сном, когда заметил знакомую фигуру девушки, озирающейся вокруг, прежде чем перейти дорогу. Проезжали редкие машины, но их движение не поднимало много шума, поэтому город всё ещё был сонным и неповоротливым. Джеймс остановился и потер глаза, когда Фрея продолжала идти напротив. И едва её глаза нашли его, как она наклонила голову набок, сжав губы в тонкую полоску, испытывая неловкость предстоящей встречи.

– Даже не хочу знать, откуда ты возвращаешься, но вид у тебя, откровенно говоря, побитый. С этой прической ты особенно похож на бродячего пса, – заявила сходу, чуть притормозив, оказавшись рядом с парнем. Он улыбнулся, ожидая более напряженного начала разговора, который не случался после той самой нелепой выходки Дункана.

– Куда ты выбралась в такую рань? – Джеймс развернулся на месте, когда Фрея прошла мимо и продолжила идти вперед. Спрятав руки в карманы брюк и втянув голову в приподнятый ворот пиджака с теплой подкладкой, он неспеша посеменил за ней.

– Искать вдохновение. Нужно нарисовать пейзаж, но воображение меня подводит, – он только теперь заметил прижатый к бедру большой кожаный портфель, где, скорее всего, хранились принадлежности для рисования. Фрея чуть обернулась, будто бы проверяла, продолжал ли Джеймс следовать за ней.

– В такую-то рань? – сквозь зевоту спросил он.

– Не спиться.

Он быстро догнал её, чтобы идти в один ряд и видеть выражение на лице, что было непривычно спокойным и безмятежным. Фрея была в хорошем расположении духа, и ему хотелось знать причину этому. Сам Джеймс ужасно хотел спать, буквально изнывал от усталости, но всё равно продолжал идти в противоположном от дома направлении, будто и выбора у него другого не было. Он заметил на щеках румянец, что скорее был вызван холодом, нежели стеснением. Ему нравилось, что волосы она собрала в низкий хвост, а не подобрала наверх, как делала обычно.

– Ты идешь в определенном направлении или…

– Нет, – Фрея посмотрела на него украдкой и кротко улыбнулась. – Я не знаю, куда направляюсь на самом деле. Просто ищу красивые места, – стегнув плечами, призналась.

– Тогда тебе повезло, что ты встретила меня, – Джеймс резко притормозил, вынудив и Фрею остановиться, чтобы посмотреть на него вопросительно. – Я знаю самое красивое место в городе. И даже безвозмездно для тебя его открою.

Наклонив голову чуть набок, она смотрела на него неуверенно, не решаясь соглашаться. Нос и мочки ушей покраснели от холода, ледяные руки прятались в натянутых рукавах кардигана, что, казалось, совершенно не согревал. В глазах застыла сонливость, которую испытывал теперь и он, но вместе с тем сомнение. И чем дольше продолжалось молчание, тем ощутимее было безрассудство Джеймса, вгрызающееся внутрь мерзким отвращением к нелепым попыткам навязаться, что он делал не весьма осознанно.

– К чёрту. Будет лучше оставить тебя одну, – он вскинул в воздухе руками, готовый развернуться и уйти, испытывая разочарование, вскрывающее внутри чёрную дыру. Джеймс всё ещё упрямо напоминал себе, что не должен был чувствовать чего-либо, но противиться тоже не мог.

– Нет, стой, – Фрея отдернула его за рукав пиджака, хоть он и не успел двинуться с места. Тонкая ладонь выскользнула из-под рукава кардигана, и он бросил на неё быстрый взгляд, отметив, что кольца на безымянном пальце не было. – Покажи мне дурацкое место. В любом случае я либо потеряюсь здесь, либо просто обойду несколько кварталов и вернусь ни с чем, – она отпустила его, хоть Джеймс даже не успел двинуться с места. Он пытался выискать взглядом вторую её руку, которая тоже оставалась неокольцованной.

Они медленно побрели вверх по улице, углубляясь в жилые кварталы, подальше от студенческой суеты. Закусочные ещё были закрыты, как и магазины. Они проходили мимо низких кирпичных домиков, сложенных вместе, как домино, и поднимались всё выше и выше, пока небо понемногу хмурилось, набираясь серых красок.

Осенний пейзаж завораживал. Фрея только то и дело, что с интересом рассматривала переодетые в яркий желтый деревья, ногами поддевала шуршащие листья и шмыгала влажным носом. Они болтали лениво, но непринужденно.

Фрея первая начала разговор о кузене и его дурацкой выходке. Это побудило Джеймса рассказать об их выходках в первый учебный год, когда подобные представления они устраивали достаточно часто.

Это был закрытый клуб, участие в котором было тайной, запечатанной за семью замками, разглашение которой стоило обусловленной цены. Оговорившегося привязывали к импровизированному постыдному столбу, у которого виновник должен был простоять целый день, от полночи к полночи прямо посреди кампуса. Деятельность этого клуба заключалась в том, что прямо посреди городских улиц, кампуса, порой даже библиотеки или столовой разыгрывались короткие театральные сцены. Все участники действия переодевались в соответствующие костюмы и надевали маски, чтобы оставаться неузнаваемыми, а потому зачастую оставались безнаказанными за нарушенное спокойствие.

– Зачем ты мне рассказал это, если это запрещено? – Фрея не могла перестать улыбаться, воображая всё это безумство.

– Я больше не участвую в этом, потому могу свободно болтать. К тому же я уверен, что ты никому об этом не расскажешь, – он стегнул плечами, подавляя зевоту. Чем выше солнце поднималось вверх по небосклону, тем теплее становилось. И всё равно ему хотелось спать.

– Я могла бы рассказать об этом Алиссе. А если бы об этом узнала Рейчел, то вскоре и весь город, – Фрея украдкой взглянула на парня, прежде чем оба засмеялись. Упоминание Рейчел оказалось безвредным. – Почему ты бросил это?

– Был слишком плох в зубрежке текстов. И в целом я не большой поклонник театра. Мы пришли, – Джеймс опередил Фрею, которая намеревалась спросить ещё о чем-то.

Они остановились у подножия холма, по которому вверх вела тонкая тропинка. Джеймс вышел чуть вперед, прежде чем подал девушке руку, за которую она схватилась сперва слишком неуверенно. Но стоило ей немного поскользнуться, как Фрея ухватилась крепче, с силой сжав холодной ладонью теплую руку Джеймса. Взобравшись наверх, она застыла в изумлении.

– С одной стороны город, с другой – пригород, – объяснил Джеймс, когда Фрея вращала головой, как суетливая птица, выбирая для себя вид получше.

На возвышении стояла старая деревянная скамейка, поросшая мхом и пропитана дорожной пылью. Джеймс тут же упал на неё, приглашая и девушку сесть рядом. Она всё же выбрала чудный пейзаж пригорода, более испещренного красками осени, когда Джеймс оставался лицом к лицу со знакомыми очертаниями старого города с его мощенными улицами, медленно пробуждающимися ото сна.

Фрея достала альбом и начала сперва орудовать карандашом, черкание которого заполняло временное молчание. Её движения были резкими, оточенными до механичности. Когда Джеймс обернулся к ней, то заметил на лице сосредоточенность, застывшую между складок нахмуренного лба.

Они вместе потянулись к её волосам, соприкоснувшись ладонями. Он не знал, зачем хотел поправить надвинувшуюся на лоб волнистую прядь, но рука сама потянулась, будто не принадлежала ему. Фрея повернула к нему голову, рука застыла над листом бумаги. Серые холодные глаза не выражали негодования или злости. Она по-прежнему была спокойна, как никогда прежде. И Джеймс чуть наклонил голову, подаваясь вперед, намеренный пойти на поводу у притягивающего желания, как Фрея всё разрушила.

– Что происходит между тобой и Рейчел? – она опустила голову вниз, переводя дыхание, что невольно задержала. Карандаш снова скользнул по бумаге, нанося звучные штрихи. – Зачем ты продолжаешь обнадеживать её?

– Я не обнадеживал её в чем-либо в самого начала, – Джеймс громко выдохнул, вытесняя из груди горячий воздух. Когда Фрея с силой сжимала карандаш, его пальцы крепко ухватились за края скамейки. – Мы виделись, кажется, позавчера. Она хотела отдаться мне, – он посмотрел на Фрею, которая ещё сильнее нахмурилась от его слов, сжав зубами нижнюю губу.

– Я не хочу об этом знать, – неуверенно произнесла, вдавливая карандаш ещё сильнее в бумагу.

– Просила извинения, просила дать ей шанс исправиться, заверяла в своей любви, – Джеймс усмехнулся. Достал из внутреннего кармана пиджака сигареты и поджег одну, испытывая сладостное упоение от того, как Фрея с каждым словом всё больше взбухала. – Тем не менее, она этого не хотела. Она только и хотела, что внимания.