Текст книги "Над пропастью юности (СИ)"
Автор книги: Paper Doll
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 60 страниц)
Субботнее уро продолжалось размеренно и неспеша. Проснувшись к собственному удивлению достаточно рано, Фрея позволила себе ещё около часа поваляться в кровати, прислушиваясь внимательно к тишине, среди которой рождались мысли, не задерживающиеся в голове подолгу, сменяя друг друга, как кадры в фильме. Поднялась с кровати, лишь когда из коридора начали доноситься приглушенные голоса, разрушающие уютный теплый кокон, в котором она ненадолго спряталась, вообразив себе другое место, другое время и других людей. Оказавшись в ванной, Фрея умылась, почистила зубы, причесала аккуратно волосы, собрав их в незатейливую неаккуратную косу, и переоделась, облачившись в теплый кардиган и шерстяные чулки до самых колен.
Фрея намеревалась немного порисовать, может быть, почитать художественную литературу до тех пор, пока чувство голода не одолеет. Завтракать она не любила, а потому зачастую пропускала эту часть дня, но не в выходные, когда на двоих готовила Алисса, что вошло в привычку. Фрея решительна была в намерении немного убраться, но оставила это занятие до воскресенья, оставив субботу всецело и полностью для собственных незатейливых прихотей. Единственным счастьем было не замечать течения времени, которое Фрея наверняка нашла бы чем занять.
Было позднее утро, лениво приближающееся к обеду, когда она случайно вспомнила о книге, спрятанной от посторонних глаз под матрасом. И случайная мысль о ней вдруг не дала ей покоя, а потому Фрея ничем другим не находила смысла заниматься, когда даже мысленно захотела зарыться со стыдливым румянцем на щеках между страниц, чтобы знать, что мог подразумевать «выбор», который она пока ещё не готова была сделать.
Достав книгу, обтянутую голубой тканью и тисненными золотым буквами, обозначающими название, режущее глаз, – «Особенности женского тела», Фрея бросила её на кровать. Прошла тихо по холодному кафелю ванной, чтобы приоткрыть смежные двери и убедиться в том, что Рейчел ещё безмятежно спала. Вернувшись в комнату, заперла двери на замок, прежде чем сесть на кровать тихо, не издавая лишнего звука, перекинуть ноги и взяться за чтение.
Вырванная из альбома зарисовка канделябра, попавшегося на глаза в местной антикварной лавке, служила закладкой, которую Фрея зажала между пальцев. Она решилась открыть раздел, что тщательно избегала прежде. Недавний разговор с Алиссой, да и всё связанное с Джеймсом в целом вызывало у неё любопытство наряду со страхом. В своей наивности Фрея не знала, как всё было устроено на самом деле и, задумавшись об этом впервые, успела перейти черту, откуда не было обратной дороги. В книгах, что она читала, о сексе было ни слова, отец с ней об этом не заговаривал, между узкого круга друзей обсуждение подобного считалось неприличным, невзирая на то, что мало кто вообще мог вообразить, что именно неприличного во всем этом деянии было.
«Акт соития или проникновение» – звучало ужасающе неприятно, но она пыталась вообразить себе это, приобретая знания, что должны были сменить детскую наивность суждения касательно прежде всего собственного тела, о важных свойствах которого Фрея даже не подозревала.
Невзирая на научный стиль повествования, Фрея ощутила внизу живота уже знакомую тягу, когда глаза отыскали слова, непроизносимые вслух в приличном обществе. Она усердно пыталась разобрать каждое новое понятие и термин, как будто это было ещё одним домашним заданием, за которое ей нужно было отвечать перед всем классом, доказывая умственное восприятие прочитанного материала. Сама не заметила, как крепко сжала вместе ноги, ощущая между ними влагу. Нахмуренное лицо было полно серьезной сосредоточенности.
Теперь Фрея понимала, что доселе незнакомые позывы тела назывались «возбуждением», к которому с помощью нехитрых манипуляций мужчина должен был её привести. Рассматривая картинку строения собственной интимной части тела Фрея решительно не могла понять, где находился внутри неё клитор, отвечающий за наиболее высокую грань принесения удовольствия. Кроме того в краску вгоняло и простое перечисление тайных точек на теле, бережное касание к которым должно было её возбудить, с чем Фрея справлялась и без этого.
«Первое проникновение мужчины в тело женщины, как правило, сопровождается для неё болью и кровотечением» – она неприятно поморщилась, воображая эту картину. Фрея поджала ноги к себе, стиснув колени вместе, влажные ладони сжались. Мысль о чьем-то «проникновении» в её тело не во многом утешала. Она подняла глаза к потолку, пытаясь вспомнить лицо девушки, рядом с которой застала Джеймса врасплох совершенно случайно. Лица вспомнить не получилось, но в памяти отпечатался изгиб её тела, в котором было мало болезненного скручивания. Да и стонала она явно не от боли.
Воображая эту картину, Фрея не заметила, как вообразила на месте той девушки себя. Вот только она была не участницей действия, прежде для неё неизвестного, а немой наблюдательницей. Находила в размытом лице собственные черты. И это её светлые волнистые волосы были раскинуты на подушке, её вернувшееся к прежней бледности тело подавалось вперед в изгибе спины. Рука спустилась вниз по внутренней стороне бедра, когда Фрея откинулась на подушке, продолжая упрямо рассматривать потолок, позабыв о приличиях, от которых в мыслях не осталось и следа.
Мягкие подушечки пальцев чувствовали выступающие сквозь кожу острые кости бедер. Скользнув под теплый свитер, Фрея почувствовала, как живот под плотной резинкой нижнего белья невольно втянулся, когда под кожей прошелся рой мурашек. Ощутила и выступающие ребра, что давали знать о том, как она успела отвыкнуть от домашней еды, но на них рука задержалась. Задержала дыхание и выдохнула через рот, испытывая неловкость и стыд, свалившееся как снег на голову.
Рассеянный взгляд снова обратился к книге. Она продолжила читать более подробное описание всего акта без прежней внимательности. Вот только стоило глазам зацепиться за слова о том, будто окончание всего ознаменовало излияние мужчины белой жидкостью внутрь женщины, как её чуть было не стошнило. «Высшая точка достижения удовольствия ознаменуется оргазмом. Женщины в разы меньше испытывают его, поэтому чаще всего после испытания оргазма мужчиной сексуальный акт считается завершенным». Фрея захлопнула книгу, отбросив её на кровать Алиссы.
Она больше не воображала ни себя, ни Джеймса. Видение было разрушено отвращением, застрявшим тошнотворным комом посреди горла. Невообразимая мерзость – иначе Фрея не могла объяснить того, что ей пришлось прочитать. Книга посвятила её в секрет за запертыми дверьми, известный каждому, но в тоже время остающейся тем, о котором нельзя было лишним словом упоминать, сохраняя напускные приличия. Полупрозрачные намеки, прозрачной нитью вплетенные в рядно сплетен хранили в себе грязь, избегая слов, для которых ни у кого не было вразумительного объяснения.
В то же время Фрея была рада, что обо всем узнала, невзирая на то, что это оставило её в ужасном смятении. Она испытывала стыд, от которого всё лицо пылало жаром, будто Фрея наочно была обучена тому, о чем всего лишь прочитала. Воображение повторило картину, что сперва вызывала самые сладостно приятные ощущения, а затем она была омрачена отсутствием полного представления того, как всё происходило на самом деле. Теперь она была осведомлена в перспективе того, что её могло ожидать, хотя в то же время не была уверена, что готова была испытать на себе описанное.
С долей большего удивления Фрея теперь пыталась вообразить, действительно ли той девушке приносило удовольствие «проникновение» Джеймса в неё и каково было бы чувствовать его внутри себя.
Рассуждения её не могли продолжаться долго. Чертыханье за дверью в ванную заставили Фрею пугливо соскочить с места, будто оставались считанные секунды до уличения. Она поскользнулась на флисовом пледе и с грохотом упала вниз. Ушибленное место болело, и внизу спины должен был вырасти огромный синяк, но Фрея не стала мешкать. Поднявшись с пола, ухватилась за книгу и быстро затолкала её обратно под матрас. Закладка с канделябром, след от которого остался внутри желтоватых страниц, продолжала безвольно лежать на кровати. Потирая поясницу, Фрея обратно вскочила на кровать, взяв в руки другую книгу, что скучающе лежала на подоконнике, выжидая своего времени. Открыв её перед собой и состроив сосредоточенно невозмутимый вид, она продолжала чувствовать, как лицо горело.
Вопреки взволнованным ожиданиям Рейчел не спешила разрушать её покой. В голове стоял суетливый шум, но сквозь него Фрея сумела расслышать, как что-то с грохотом упало в ванную, по эмалированной поверхности которой прокатился шум, а следом за этим и тихие приглушенные всхлипы Рейчел.
Фрея неуверенно поднялась с места, оставив раскрытую книгу перевернутой на кровати. Шурша по деревянному полу шерстяными чулками, она подошла к двери и положила ладонь на ручку, чувствуя как жар оставлял лицо. Наострив слух, Фрея прислушалась к звукам за дверью ещё раз, чтобы убедиться, что ей не показалось. К сожалению, Рейчел разразилась ещё громким плачем, что не вызывало теперь сомнений.
Открыв двери, Фрея обнаружила Рейчел сидящей на бортике ванной. Она упиралась обеими руками о скользкую поверхность. Волосы были небрежно собраны кверху, шелковая ночная рубашка всё ещё была на ней. Опустив голову вниз, девушка содрогалась от плача, и даже скрип боковых дверей не заставил её поднять голову вверх. Фрея заметила на ноге Рейчел кровоподтек, пустившейся из открытой длинной царапины, затем внимательный взгляд обнаружил в руке подруги бритву, крепко сжатую в руке.
Фрея подошла к Рейчел, чтобы аккуратно забрать из её рук лезвие и в следующую же секунду крепко обнять, не спрашивая ни о чем. Рейчел не стала отталкивать её, напротив уткнулась влажным шмыгающим носом в предплечье и скользнула руками вверх по спине подруги, обнимая ту в ответ ещё крепче.
Они простояли так некоторое время. Фрея всё ещё испытывала чувство стыда, хоть причин на то было немного и все они были безосновательны. Она гладила Рейчел по голове, как ребенка, испытывая к себе отвращение за то, что мысли по-прежнему всполошено кружились вокруг прочитанного, даже во время успокоения Рейчел.
– Тебе нужно обработать рану, – мягко произнесла Фрея, чуть отстранившись от Рейчел, которая кивнула головой в ответ, выпуская подругу из кольца сомкнутых на её спине рук. – Со мной такое тоже часто случается, – произнесла только чтобы снять напряженную обстановку, повисшую в воздухе, как туман, серость которого ограничивала взор.
Рейчел неподвижно сидела на месте, когда Фрея копошилась вокруг. Нашла вату и дезинфицирующее средство, попросила подругу протянуть ногу вдоль бортика, прежде чем приняться обрабатывать не такую уж смертельную рану.
– Ты вообще когда-нибудь влюблялась? – Рейчел продолжала шмыгать носом, даже когда перестала плакать. Подперев сжатой ладонью щеку, она неотрывно наблюдала за Фреей и каждым её аккуратным движением.
– Как можно узнать, влюблен ты или нет? – Фрея кротко улыбнулась, взглянув на подругу лишь краем глаза.
– Значит, ты не влюблялась. Иначе это понимаешь сразу. Просто чувствуешь целую смесь разного и не понятного, и поделать с этим ничего не можешь, – Рейчел смешно двинула плечами. – Я влюблялась так много раз, Фрея. И каждый раз мне казалось, что это навсегда, – она мечтательно подняла голову вверх и развела руками в воздухе, задев Фрею, что заставило обеих девушек весело хохотнуть.
– Как ты тогда можешь быть уверена, что это была любовь, а не обычная симпатия? – покончив с обработкой царапины, Фрея села рядом с Рейчел на бортик ванной, сжав в руке кровавый шарик ваты. – Разве любовь не должна быть одна и навсегда?
– Дорогая, так бывает только в книгах и фильмах. Жизнь свободна от этих границ, ведь может же муж после смерти своей жены с той же искренностью, что и прежде, полюбить другую женщину. То же касается и вдов, – продолжала вслух рассуждать Рейчел, глядя прямо.
– Есть ли тогда смысл поиска?
– Поиска чего?
– Своей любви, единственной и неповторимой. Молодые люди нашего поколения встречаются и расстаются, убежденные в том, что любили друг друга. Но они не остаются вместе, потому что это была не та любовь, в которой они нуждались. Так есть ли смысл искать ту самую, если и она в один момент иссякнет? – на выдохе произнесла Фрея, совершенно неуверенная в смысле всего произнесенного.
– Может, смысла в этом и нет, как и во многих других вещах. Недостаток чувств в том, что они непостоянны и неподконтрольны нам. Насколько легче было бы жить, если бы мы могли управлять, не только силою ума, но и сердца, – Рейчел тихо хихикнула, будто произнесла что-то жутко забавное. – И всё же любить, даже то короткое время, что умею это делать я, прекрасно. И всё же, кажется, я всё ещё люблю Джеймса, – грустно продолжила девушка, опустив голову вниз на сложенные перед собой руки.
Фрея почувствовала неприятный укол от нарочного упоминания Джеймса. Случайные встречи, неожиданные поцелуи и равнодушные заверения в том, что с Рейчел он давно покончил. Забавные истории, жалящая ирония, раздражение и злость. Возбуждение, стыд и ощущение собственной недостаточности из-за мыслей, неправильность которых приводила в бешенство. Разыгравшееся воображение, отвращение и неуверенность. Это всё был Джеймс – ураган, от которого ей негде было спрятаться, невзирая на что она всё ещё пыталась это сделать. Надежды на то, что тот не сокрушит даже самые крепкие стены, что Фрея могла выстроить вокруг себя, не было, поскольку она сама не заметила, как тот попал в дом.
– Тебя это огорчает? – спросила Фрея, испытывая своего рода огорчение из-за того, как скверно всё получалось.
– Меня огорчает то, что мы не можем быть вместе. Уверена, он и сам успел проникнуться ко мне чувством, хоть и понять того не успел, но нам придется расстаться, – глаза Рейчел снова начали слезиться, и она принялась ребром ладони вытирать невидимые слезы. – Он принадлежит другой девушке, – полушепотом произнесла она, будто кто другой ещё мог их подслушать. Рейчел смотрела теперь в упор на Фрею, подавая многозначительные намеки.
– Прости, кажется, я тебя не понимаю, – Фрея растерянно мотнула головой, вопросительно подняв брови. Рейчел положила руку ей на колено и легонько сжала, выдавив грустную улыбку, что ко всему выдавалось странным.
– Всё ты понимаешь, – Рейчел поднялась с места и медленно лавировала обратно в свою комнату. Разжав ладони, Фрея даже не заметила, как на внутренней стороне вместе с полумесяцами тисненных ногтей на них остался и кровавый след от сжатого комочка ваты, что выпал из рассеянных рук. Она последовала за Рейчел в её комнату, полную того же беспорядка, что творился в голове.
– Разве дело может быть только в этом? – спросила, чувствуя новый прилив жара к щекам. Почему-то ощущение того, что речь шла именно о ней, было таким сильным, что Фрея и представить не могла, что Рейчел могла иметь в виду кого-то другого, ей прежде незнакомого. И она испытывала вину за то, чего наверняка не знала, но самым ужасным было то, что сердце Фреи предательски откликнулось на выдуманное предположение. – Разве он тебе что-то говорил об этом?
– В таком он никогда и ни за что не признался бы, за что его едва можно винить, – Рейчел грустно засмеялась, выискивая в платяном шкафу платье, которое намеревалась надеть. – Я узнала об этом ненароком, и это разбило мне сердце. Парни только и способны на то, чтобы разбивать наши нежные сердца, – последние слова она почти что пропела.
– Так ты знаешь, о ком идет речь? – спросила Фрея, заламывая руки за спиной от волнения.
– Да, как и ты, – Рейчел вытащила из шкафа дурацкое платье и посмотрела на Фрею с загадочной полуулыбкой на розовых губах. – Впрочем, я не хочу этого обсуждать. Это разбивает мне сердце. Парни остаются парнями, но мы должны держаться вместе до самого конца, – она подошла к Фрее, чтобы положить на её плечо руку и сжать дважды. Полупрозрачные намеки были всё более явственны, но всё же уверенности в действительности предположения было мало.
– Ладно, – только и смогла выдавить из себя Фрея, растянув губы в неуверенной улыбке. – Надеюсь, всё будет хорошо.
– Надеюсь, скоро я смогу влюбиться снова. Порой это проще, чем кажется, – Рейчел снова весело хохотнула. – А прежде не хочешь спуститься позавтракать вместе? Затем мы могли бы прогуляться. Ты всегда предпочитаешь для этого занятия Алиссу, но в этот раз у тебя нет выбора.
Фрея могла бы возразить, что это Рейчел предпочитала их с Алиссой компанию другим своим подругам, но не стала этого делать. Она оставалась в оцепенении, поэтому даже когда случайно обнаружила на столике Рейчел вскрытый конверт, подписанный именем Марты Каннингем, то не вспомнила о том, что была с ней на самом деле знакома.
Глава 14
Мистер Кромфорд заявился в город не для того, чтобы просто повидаться с сыном, за которым успел соскучиться спустя несколько месяцев проведенных порознь в ссоре, но для того, чтобы выразить Джеймсу своё одобрение. Осведомленный в положении дел, отец был рад, что Джеймс сумел взяться за голову и начать последний учебный год с большей решимостью и усердием, чем были впустую истрачены предыдущие два. Он хвалил парня, от чего тому становилось тошно и неприятно. Отец добился того, чего намеревался, но в то же время и сам Джеймс не многое потерял.
Невзирая на те скромные хвальбы, которыми мистер Кромфорд не обделил сына, потешаясь его успехами в учебе, на большие привилегии Джеймсу не стоило надеяться. Банковский счет продолжал быть закрытым, отец не оставил ни единого фунта, но к удивлению самого парня, его это нисколько не задело и не покоробило. Напротив он даже подумал о том, что если бы отец вернул всё, как было, он смог бы от этого отказаться. Потешать эго отца собственной слабостью Джеймс не был намерен, а потому и словом не обмолвился о собственном затруднительном положении.
Оба изрядно напились, но стойкий к алкоголю Джеймс не стал рассказывать мистеру Кромфорду ни о своей работе, ни о длинном списке долгов, ни о друзьях, ни о девушках. Он никогда не был близок с отцом и сближаться с ним уже не был намерен, считая это лишним. Они были во многом схожими, но отрицание этого Джеймсом отталкивало его от родителя. Мистер Кромфорд без особой охоты хотел делиться с сыном положением собственных дел, а потому их разговор касался общих тем, обсуждения чего-то далекого, вовсе не связанного с ними напрямую.
Единственное, о чем Джеймс спросил у отца, это о Марте, а именно об их помолвке, обусловленной за закрытой дверью между родителей. Он был решителен в намерении не жениться на девушке, которую знал с самого детства и любил не более чем сестру, но которая, очевидно, предалась самоубеждению, что её любовь к нему была другого рода. Иллюзия и самообман – вот с чего была сделана её любовь. Или в этом напрасно убеждал себя сам Джеймс.
– Для меня не так важно женишься ты на Марте или ком-то другом. Для меня важно, чтобы ты остепенился, об остальном болтай с матерью. Это было её решение свести вас вместе, – только и ответил отец, поставив на этом деле точку.
Они спустились в бар. Оба пьяные, они ещё и немного прикурили. Невзирая на долги, Джеймса были рады видеть в этом грязном месте, вот только сам он уже не получал прежнего удовольствия от пребывания там. Когда отец занял место за карточным игральным столом, Джеймс уединился в темном углу с девушкой.
Они разошлись, когда было далеко за полночь. С отцом попрощался бегло, без лишних сантиментов. Не просил передать чего-либо матери, не давал обещания в дальнейшем писать. Отец в свою очередь не дал сыну напутственного слова, восхвалительной речи, не просил не беспокоить мать или написать брату хоть пару-тройку слов. Пожал его плечо, грустно улыбнулся и выдал вдруг пьяное – «И всё же чем-то она похожа на мать».
Следующие несколько дней Джеймс решил прогуливать занятия, будто бы отцу назло. Это было глупо и совершенно не имело смысла, но его похвалы более расстроили парня, нежели придали вдохновения продолжать в том же духе. Мистер Кромфорд был доволен, поскольку его дурацкая затея избавить сына в одночасье денег взяла вверх и заставила того суетиться. В конце концов, Джеймсу пришлось принять объявленные отцом правила, одна мысль о чем сильно угнетала.
Он шатался по городу без дела, что выдавалось не таким уж веселым занятием, когда карманы были пусты. Денежной платы мистера Клаффина вполне хватало на мелкие расходы, вроде еды, но на большее Джеймсу не стоило рассчитывать. Казалось, он успел забыть, каково это было сорить деньгами, терять счет дням в пьяном забвении, чувствовать приятное жжение глаз от разъедающего дыма чего-то более крепкого, чем сигареты. Посиделки до утра, веселая игра на фортепиано и пляшущие вокруг девушки, поднимающие юбки выше, чем следовало. Вместо тонких намеков – грубые поцелуи, вместо путающей недосказанности – молчаливое согласие и запретная близость.
В то же время Джеймс не испытывал большой необходимости в мнимых развлечениях. Даже мысли о них не приносили прежнего удовольствия. Оказавшись в баре вместе с отцом, Джеймс больше не чувствовал собственной причастности к этим людям, компания которых теперь ему была чужда. Он выпил, покурил, уединился с девушкой, но этого оказалось недостаточно. Это было вовсе не то, чего ему хотелось. Чего хотелось на самом деле, парень не стал себя спрашивать, предвещая разочарование от исходящего ответа.
Был последний день, прежде чем Джеймс решил вернуться к занятиям, осознавая всю важность их пропуска. Денег, как и заступничества, после приезда отца не прибавилось. Его жизнь по-прежнему зависела исключительно от него самого, с чем приходилось без особой охоты мириться.
Джеймс сидел в пабе, где была обусловлена встреча со Спенсером и Дунканом. Мистер Клаффин отпустил его намного раньше, поскольку вдохновение подводило, чего никто не мог изменить. Мужчина был сдержано раздражительным, и Джеймс не знал, в чем было дело. Его работой оставалась печать под диктовку и никакого вмешательства, с чем он справлялся, как нельзя лучше. Джеймс считал неуместным спрашивать, в чем было дело, а потому просто следовал всему, что ему говорили.
Он заказал бокал холодного пива и жареный картофель, но за время ожидания так и не притронулся к ним. По дороге в паб Джеймс встретил Джереми Мерелла, который был изрядно подвыпившим, да и к тому же обкуренным. Запах травы резал ноздри. Под воздействием смеси веществ он много болтал, но едва ли внятно, вынуждая Джеймса всякий раз улыбаться всему, что говорил. Глядя в упор на Джереми, Джеймс с грустью подумал о том, что тот был частью того общества, с которым он когда-то хотел себя связать и, в конце концов, так и сделал. Он уподоблялся этим людям, восхищался ими, но теперь наблюдая за ними со стороны, видел всё совершенно иначе. Джеймс хотел оставаться верным смыслу поиска удовольствия, но искать его теперь был намерен в другом месте.
Вечер был пронзительно холодным, и ему хотелось быстрее добраться до паба, в чем Джереми его изрядно задерживал. Кто-то окликнул парня, и Джеймс был готов выдохнуть с облегчением. Он изрядно устал. Был голоден и хотел спать, не растрачивая сил на пустые разговоры с кем-то, вроде Джереми.
– Кстати тебе ужасно повезло, что отец оплатил твой долг, – Джереми весело хихикнул, потормошив Джеймса за плечо на прощание. – Ты чёртов счастливчик, друг! – он ещё и станцевал незатейливый танец, повеселив публику, разразившуюся смехом, а затем ушел искать приключений в другом месте с другой компанией людей.
Осев в пабе, Джеймс не мог перестать думать о странном поступке отца. Ему было не по себе от этой новости, хоть, в сущности, ничего плохого не произошло. У него оставался приличный долг за карточным столом, который Джеймс намеревался оплатить частями к Рождеству, питая мнимую надежду на то, что у него получиться к тому времени собрать всю сумму. Теперь он чувствовал себя должником отца, что было в разы худшим чувством. Джеймс должен был испытывать благодарность, но вместо этого ощущал, будто это одолжение сковало его в цепи, делало зависимым от воли отца. Его услуга легла на шею Джеймса ярмом, вес которого хоть сейчас был неощутимым, что могло измениться в любую минуту. Он знал, что в самом близком будущем мистер Кромфорд обязательно упрекнет этим, ненавязчиво намекнет и попросит своей платы, в чем сын не сможет после этого отказать, невзирая на отсутствующее благородное чувство долга.
Когда в пабе появились Дункан и Спенсер, Джеймс, чтобы отвлечься, рассказал им бегло о короткой встрече с Джереми, опустив замечание о том, что тот успел сказать напоследок.
– Он мне никогда не нравился, – серьезно заявил Спенсер, сложив руки впереди себя. На поверхности стола ещё оставались крохи от подсушенных соленых сухарей и разводы от растертого пива, но Спенс, кажется, этого не заметил.
– Тебе вообще никто не нравиться, – фыркнул в ответ Джеймс, подвигая ещё полную тарелку с жареным картофелем на середину стола.
– Ему нравиться Рейчел, – Дункан первым потянулся к картофелю, сгребая пальцами сразу несколько ломтиков, легко уместившимися во рту. – Похоже, Спенс снова в деле.
– К вашему сведенью я успел навести некоторые справки. Рейчел большая поклонница Агаты Кристи. Она обожает её детективные истории, поэтому я сумел договориться, чтобы нас добавили в список участников на следующую встречу клуба «Тринадцати загадочных случаев», – он подхватил двумя пальцами ломтик картофеля и подбросил в воздухе, открыв широко рот. Тот пролетел мимо, оказавшись на полу. Оба друга громко рассмеялись.
– Что это ещё такое? Впервые слышу об этом клубе, – спросил Дункан, прежде чем громко отхлебнуть пива из своего бокала. Джеймс неприятно поморщился от этого звука. В попытке не обращать на это внимания он достал сигареты. Вытащив для себя одну, оставил на столе пачку, предлагая прикурить и друзьям.
– По большей мере это клуб поклонников Агаты Кристи. Ничего такого, что привлекло бы ваше внимание. Тем более, что число участников ограничено – всего тринадцать.
– И одного из них тебе пришлось убить, чтобы занять его место? – выдыхая вверх дым, спросил Джеймс, вынудив Дункана прыснуть от смеха. – Мы твои друзья, ты можешь не бояться признаться в подобном. Мы тебя не осудим.
– Вы идиоты, – без тени доброго смеха ответил Спенсер, принимавший любую шутку близко к сердцу. – Помимо этого я беседовал с Фреей. Попросил её передать Рейчел приглашение и уговорить прийти, если Рейчел вдруг не согласиться, – он с озадаченным выражением лица потерел лоб. Джеймс усмехнулся от одного упоминания имени Фреи, чего сам не мог объяснить.
– Лучшим для тебя было бы побеседовать с самой Рейчел. Не поверишь, но целые поколения людей именно так заводили знакомства – разговаривали друг с другом, – с той же иронией ответил Джеймс.
– Куда мне до тебя. Ты благодаря своему языку уламываешь людей и на большее, – раздраженно ответил Спенсер, испытывая волнение от обсуждения столь личностного вопроса. Он не умел разговаривать с девушками, как это умели делать Джеймс и Дункан. Последние отношения завершились для него не самым удачным образом, а потому теперь открывать своё сердце заново перед кем-то было сложнее, чем это могло представиться несерьезному Джеймсу или разговорчивому Дункану. Спенсер ненавидел их небрежность в отношении к тому, что имело значение для него. Порой шутливость их речи едва ли была уместной.
– Поверь, ты даже представить не можешь, как ловко я умею справляться своим языком, – ответил Джеймс, лихо усмехнувшись. Дункан, посмеиваясь над обеими, поднялся с места, когда бармен сообщил о том, что ещё одна порция картофеля была готова. Спенсер неприятно поморщился, не желая подобного представлять.
В компании друзей Джеймсу удалось ненадолго забыть о своих проблемах с отцом. Облегчая жизнь, мистер Кромфорд не мог не подразумевать ответной платы. И всё же забыть о его поступке было наиболее благоразумным решением. Зачем мучать себя догадками о том, что произойдет, если произойдет обязательно то, о чем никогда не догадаешься? Забывать Джеймс умел быстро. Угнетающие мысли никогда не задерживались в его голове подолгу, а потому до следующей встречи с отцом, он окончательно решил не терзать себя вопросами, на которые всё равно единолично не нашел бы ответов.
***
Джеймс уснул на маленьком узком диванчике в редакции студенческой газеты, дожидаясь пока Дункан закончит работу. Это был последний день перед выпуском газеты в редакцию, а потому к шести вечера обстановка вокруг была напряженной. Двери открывались и закрывались каждые пять минут, впуская в комнату холод из пустых длинных коридоров, создавая сквозняк в и без того неутеплённом помещении, где к зиме должно было быть невыносимо холодно.
Пятнадцать произнесенных наспех «ещё немного», и Джеймс уснул прямо на диване. Ему не мешали ни громкие голоса, бурно обсуждающие размещение текста на странице, ни звук печатной машинки, по клавишам которым били с тем же усердием, что по клавишам музыкального инструмента. Прошло, по меньшей мере, два часа с момента его прихода, но Дункан и не думал заканчивать, а потому был намерен отправить друг восвояси, пока не заметил, как тот уснул. На время он даже забыл о присутствии Джеймса, не заметив, как тот вдруг перестал сквозь зев бросаться ироничными шутками.
Он проснулся от того, что кто-то резко тормошил его, крепко вцепившись пальцами в плечи, вырывая из уютных объятий темноты. Ему ничего не снилось, но просыпаться всё равно не хотелось. Открыв с трудом глаза, Джеймс даже не сразу смог вспомнить собственное местонахождения, а потому оглянулся вокруг, пытаясь через затуманенный взор узнать обстановку, пока в тусклом свете не узнал лица Спенсера, исказившегося в безобразной гримасе беспокойства и необузданного страха.
– Чёрт, Джеймс, проснись! – он продолжал тормошить друга, даже когда тот потирал глаза в попытке окончательно проснуться. Джеймс не заметил, как за окном успело стемнеть, что в осеннее время случалось непростительно рано, из-за чего он ненавидел холодные поры года, проживая жизнь в вечном ожидании лета.
– Какого чёрта? Что произошло? – парень грубо двинул плечом, оттолкнув Спенса от себя. Оглянувшись ещё раз вокруг, он не заметил в комнате Дункана, что сбивало с толку. Казалось, это была часть сна, с которого Джеймс на самом деле не вышел, продолжая находиться внутри своей головы.
– Ты должен пойти на встречу вместо меня! Поднимайся скорее, чтобы успеть, – Спенсер продолжал суетливо подталкивать его, вынуждая подниматься с дивана, чего Джеймс не намерен был делать. Откинувшись на мягкую спинку, он закрыл глаза. Если это был сон, ему хотелось уснуть внутри него, чтобы увидеть другой, где не было бы Спенсера и его непонятливой суеты. – Джеймс, я не так часто о чем-то тебя прошу.
