Текст книги "Над пропастью юности (СИ)"

Автор книги: Paper Doll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 60 страниц)

– Я нравлюсь тебе, или привлекаю, как другие девушки, с которыми ты привык проводить время? – Фрея продолжала стоять на своем, делая прозрачные намеки. Она по-прежнему сжимала в запотевшей ладони ленту телеграммы, впиваясь ногтями в нежную кожу, оставляя на ней красноватые следы. Она чуть покачивалась на месте, руки едва заметно дрожали.

– Мне все нравятся одинаково, – слова царапали горло. Ему хотелось, чтобы это была правда, а не ложь, неприятный укол которой заставил его поморщиться, как будто кто подсунул под язык лимон. – Я не понимаю, почему ты вообще решила, что…

Незамысловатую речь Джеймса прервала звонкая пощечина. Фрея звучно вздохнула, в следующую же секунду закрыв лицо обеими ладонями, будто её кто вынудил это сделать.

– Прости, я действительно не в себе… – она опустила руки вниз, но не успела договорить, как Джеймс прервал её поцелуем, противореча всем своим словам в одночасье. Не оглядываясь вокруг, не внимая устроенной ею истерике, он поцеловал Фрею, недолго думая о том, насколько уместным это вообще было.

Она поддалась ему, не став отталкивать в этот раз. Плечи опустились, руки расслаблено легли на плечи парня, внутри всё заново перевернулась наизнанку. Ощутив в поцелуе соленый привкус, Джеймс чуть отстранился. Глаза Фреи были закрыты, но вниз по лицу текли слезы, искажающие черты лица ещё больше.

– Какая это всё глупость, – шепотом произнесла, ребром ладони вытерев слезы. Сделала шаг назад, покачала головой. – Это всё только я виновата. Только я, – Фрея развернулась на пятках. Опустила голову и побрела дальше улицей. Джеймс не стал идти следом.

Она ещё не успела ощутить стыда от собственной глупости из-за того, что в горячности обострившихся чувств наговорила лишнего, чего ни за что не произнесла бы при чистом рассудке. Ей нужно было знать, иметь сиюминутную определенность. Мысль об этом вырвалась из клетки подсознания и поразила в мгновение воспаленный новостью разум. Даже если заданные ею вопросы не мучали её прежде, они всё равно жили где-то под кожей и ждали своего часа, чтобы несдержанным потоком вылиться на голову парня.

Его ответ должен был расстроить Фрею, но в своем смятении она ничего не соображала. Двигалась вперед, не различая сквозь пелену слез дороги, чувствуя внизу живота скручивающий мышцы спазм и остроту в горле. Она перестала плакать, но глаза ещё щипало, поэтому каждые десять секунд Фрея терла их натянутым рукавом кардигана. Они сильно покраснели и опухли. Прохожие начали оглядываться вокруг, но она не внимала им, как было прежде.

Про себя повторяла «это всё только моя вина», даже когда добралась до своей комнаты и упала в чем было на кровать. Она не была расстроена, но чувствовала себя разбитой. В смеси эмоций Фрея не могла определить, что взывало к тому безумству, к которому она обратилась, как к отчаянной мере. Отчетливо помнила удивление, поразившее её как гром среди ясного неба, а затем сразу как будто в пропасть, в самую гущу пустоты. Фрея ощущала себя рыбой, которую волной вынесло о берег, о который она с усердием билась, отдаляя своё маленькое упругое тельце лишь дальше от воды.

Джеймс был на самом деле не при чем. Он просто попался под руку, как нельзя кстати, поскольку более других взывал в зарытому глубоко внутри чувству неуверенности. Приняв один удар, Фрея нанесла второй, но большого облегчения это не принесло.

– Ты ведь обещала прийти! Я всё ждала тебя, не знала, как отделаться от Дункана. Веришь или нет, мне помогла в этом Рейчел. Кстати ты знала, что она умеет водить? – сходу начала Алисса, как вдруг поймала на себе пустой взгляд Фреи, вынудивший в ту же секунду умолкнуть. – Что случилось? – она подошла к подруге и села на краю её кровати.

Фрея молча протянула вперед руку, где всё ещё был зажат клочок телеграммы. Алисса аккуратно развернула её. Буквы успели стереться на надломе изогнутой бумаги, своё дело сыграли и впитання из рук влага. Пока Алисса пыталась разобрать напечатанные слова, Фрея обняла обеими руками колени, подтянув их к себе ближе, и положила на них голову.

«Не пиши мне. Я больше тебя не люблю. Кольцо можешь оставить себе, – Джон», и ни слова больше.

– Я получила последнее письмо два дня назад, а это пришло мне сегодня, – устало произнесла, наблюдая стеклянными глазами за Алиссой, по искаженному смесью удивления и отвращения выражению лица которой можно было понять, что она закончила с чтением.

– Здесь написано о кольце. Каком это кольце? – смяв клочок бумаги, Алисса бросила его на свою кровать. Поджав под себя одну ногу, она вопросительно смотрела на подругу, обреченно вздохнувшую.

– Мы были обручены, – в голосе произошел надлом, но Фрея попыталась взять себя в руки, проведя ладонью по глазам, что снова наполнились неприятной влагой. – Мой отец не дал своего благословения, но я согласилась выйти за него, прежде чем… – она замялась.

– Прежде чем поняла, что не была влюблена на самом деле, – Алисса закончила предложение вместо подруги. Фрея посмотрела в ответ со смесью благодарности и упрека, невзирая на то, что всё было правдой. – И не поняла, что влюблена в другого.

– Нет, всё не так, – она упрямо начала качать головой, чувствуя неприятное жжение внутри грудной клетки.

– Дорогая, человек начинает понимать, что не любил другого человека, только испытывая чувства к третьему. Без явственного сравнения ты бы ни за что не поняла, что не любила Джона или любила его недостаточно. Тебе остается только смириться с этим. Прости, если расстроила.

Алисса раскрыла перед Фреей руки, и та подалась вперед, чтобы крепко обнять подругу, положив голову ей на плечо. Туман, окутавшись непроглядной серостью рассудок, начал расстворяться. Подруга была отчасти права, но Фрее требовалось время для того, чтобы обдумать её слова, дать им жизнь и окончательно принять их честность.

– Я так зла на него сейчас, – произнесла в плечо Алиссы, из-за чего голос звучал сдавленно и тихо. Она не стала говорить, на кого именно злилась – Джона или Джеймса? Была ли в этом вообще разница, когда на себя Фрея злилась в разы больше, принимая эту злость, как неотъемлемую часть себя. – Я так ужасно зла, – из всего спектра она выбрала именно это чувство, ухватившись за него в отчаянье.

Они продолжали сидеть в тишине некоторое время. Слова были лишними, они нуждались в молчании. Присутствия было достаточно, как и осознания того, что она была не одна, что ей было на кого опереться, с кем поговорить и поплакать, кому доверять. Среди друзей прежде у неё были только Оливер, с которым была возможность видеться лишь летом, и Дункан, крепкая связь с которым была оставлена в детстве, да и к тому же оба были парнями. Иметь на своей стороне подругу было важно для неё. Дружба с Алиссой много означала для Фреи, и страх потерять её успел пустить в душе корни.

– Что ты говорила о Рейчел? Она, правда, умеет водить? – первое, что спросила Фрея, расслабив объятие, прежде чем дать подруге свободу. Алисса кротко улыбнулась в ответ и, устроившись поудобнее, принялась рассказывать.

Глава 16

Небо вобрало в себя серые краски, омрачая не только внешний пейзаж, но и настроение. Мелкая морось наполняла воздух влагой и холодом, вернувшейся в этот раз до самой весны. Джеймс остановил взгляд на скудном виде за приоткрытым окном, пускающим внутрь прохладу, что покрывала кожу мурашками. Руки с закатанными рукавами теплого свитера неподвижно повисли над клавишами печатной машинки. Открытые настежь шторы пускали в комнату слабый свет, всецело направленный только на него и буквы, смешивающиеся воедино в голове.

Весь день он был рассеянным и неуклюжим. Впрочем, подобное происходило с ним на протяжении нескольких последних дней, что Джеймс провел наедине с вопросами Фреи, заевшими в голове, как пластинка. Ему хотелось разобраться в собственных чувствах, но то, к чему он приходил, ни разу не радовало, а скорее смущало, приводило в смятение и, в конце концов, злило. Вывод о собственной неравнодушности к Фрее был честным, но в то же время противоречащим всему, во что он привык верить. Привязанность к ней стала своего рода предательством собственным убеждениям, в чем кроме самого себя его едва ли кто-нибудь ещё мог изобличить или обвинить в измене.

– Прости, я не слышу, как ты печатаешь, – взволнованный голос мистера Клаффина будто пробудил его из самозабвенного сна. Элли, уснувшая у ног парня, открыла сонные глаза и чуть приподняла голову, будто её саму кто окликнул. – Всё в порядке, Джеймс?

– Да, – он встряхнул головой, как собака, отгоняя навязчивые мысли, что преследовали со времени случайной встречи в библиотеке, обернувшейся внезапно в катастрофу. – На самом деле, нет. Я не знаю, – Джеймс вытянул под столом ноги, откинувшись на спинке скрипучего стула. Провел обеими ладонями по лицу, оттягивая назад волосы, выпуская из груди тяжелый вздох.

– Проблемы с учебой? – мистер Клаффин занял место на краю своей кровати, перестав расхаживать по комнате. Элли лениво поднялась с места и потянулась, прежде чем запрыгнуть на постель следом. Она положила голову на ноги хозяина, когда тот начал поглаживать её по голове. – Или, может, быть с девушкой? – на лице мужчины промелькнула хитрая улыбка, которую Джеймс успел заметить краем глаза, как и испачканный соусом краешек губ.

– У вас всё сводиться к одному, – Джеймс и сам вяло усмехнулся в ответ. Помутненный взгляд мистера Клаффина был устремлен прямо, но даже глаза его будто насмехались над парнем и его поражением. – Я никогда не был безнадежным романтиком, вроде вас. Вряд ли когда-нибудь стану, ведь по своей натуре я скептик. Хотя, по мнению моей матери, я просто богохульный бездельник.

– Моя мать тоже не была обо мне лучшего мнения, – мистер Клаффин двинул плечами, опустив голову вниз. Закрыл глаза, будто пытался представить себе мать, о которой в рассказе пока не было и слова. Джеймс даже ни разу не задавался вопросом, почему так было, выполняя техническую часть своей работы, не предаваясь сантиментам. – По большей мере виной этому было её психическое расстройство, но это сейчас не так важно, – он махнул рукой, нахмурив густые мохнатые брови. – В чем же тогда дело?

– На самом деле, в девушке. Или скорее во мне…

– Должно быть, дело в вас обоих, – мистер Клаффин перебил его приглушенный ропот, едва различимый в своей бессвязности.

– Должно быть, – Джеймс поджал губы, остановив взгляд на серости промозглого небо, испещренного тучами. Напротив стоял другой коттедж, на первом этаже которого была небольшая продовольственная лавка, а на втором – комната его владельца. Шторы в комнату были закрытыми, поэтому Джеймс мог только таращиться на испещренное следами жиденького дождя окно, сосредотачиваясь на мыслях. – Кажется, я сделал кое-что, что заставило одну девушку решить, будто я неравнодушен к ней, когда на самом деле я делал всё неосознанно. Не то, что бы я жалел о сделанном, потому что эти мелочи были приятны и мне самому, но всё это кажется мне теперь неправильным. Это заставило задуматься, действительно ли я к ней не равнодушен или же это всего лишь временное помутнение?

– Разве то, что ты сейчас думаешь о ней, не есть самим по себе ответом?

– Знаете ли, она не первая девушка, которая заставила меня думать о себе, – Джеймс нахмурился, вспомнив мимолетно о Марте, сердце которой безвозвратно разбивал. Короткая мысль не таила в себе и капли сожаления, но была полна злости, ведь следом за вспоминанием приятного лица Марты пришло раздражённое и злое лицо матери, упрямой в своем решении женить его на девушке.

– Но она, наверное, первая, о которой ты думаешь в другом значении, чем прежде, – мягко ответил мистер Клаффин, продолжая гладить уснувшую снова Элли.

– Это не совсем то, чего я хочу. Я давно решил, что отношения и женитьба вовсе не для меня, поэтому отверг всякую мысль об этом. Если бы можно было оставить всё, как есть, не обязывая себя чем-то большем, что всё равно ни к чему не приведет. Во многом меня в ней привлекала возможность не быть вместе, – Джеймс отодвинул машинку чуть ближе к окну, чтобы облокотиться о стол и подпереть тяжелую голову руками.

– Ты хочешь иметь всё, не прилагая к тому каких-либо усилий, – мистера Клаффин вздохнул. Элли тихо заскулила, когда он попытался подняться с места. – Что же тебя так сильно ужасает в возможности быть с ней вместе? – мужчина стал рыскать рукой в воздухе, пытаясь найти трость. Джеймс ловко подхватился с места и всучил ему её в открытую ладонь.

– Куда вы собрались?

– Вряд ли сегодня нам удастся поработать. Давай лучше спустимся вниз, выпьем по чашечке чая и вместе найдем ответы на твои вопросы, – пустые глаза мистера Клаффина устремились прямо на Джеймса. Казалось, будто он его на самом деле видел, что было невозможно.

– Тогда мне нужно вытащить бумагу и…

– Оставь это. Сделаешь всё перед уходом, – мужчина взял его за локоть, едва Джеймс успел отвернуться обратно к столу.

В машинке оставался лист бумаги, до середины исписанный словами, что Джеймс пытался краем уха улавливать, пока вовсе не потерялся в темной глубине своих мыслей. Он даже не окончил абзац, пропустив мимо несколько последних фраз, произнесенных мистером Клаффином.

Они спустились на кухню, когда Элли осталась спать на кровати. Мрак этого дня давил на глаза, наполняя всё тело томной сонливостью. Джеймс и без того последние несколько дней ходил, будто во сне. Границы действительности были стерты, когда он не заметил, как поселился внутри своей головы. Мысли давили на виски головной болью, заполняли его всего доверху усталостью.

Уже привычными движениями, отточенными до идеальной точности и безошибочности, мистер Клаффин справился с газовой плитой и чайником. Кроме чая предложил Джеймсу ещё и тыквенный пирог, приготовленный соседкой, молодой вдовой, которая ежедневно посещала его и на некоторое время была единственной компанией, убирая и принося с собой еду.

Отвечая на вопрос мужчины о том, почему его так сильно ужасала возможность быть вместе с Фреей, Джеймс и сам не был уверен в правдивости собственных доводов. Он рассказал мистеру Клаффину о вероятности изменения девушки после начала отношений. Осознание и принятие ею признательности парня может исказить выдуманные обоими чувства, превратить их в обязанность, сковать цепями самозабвенного контроля и ревности. Самая милая девушка в отношениях меняет свое очарование на заносчивость и навязчивость, противные ему больше всего. Ей неизменно захочется большего, а потому отдавая свою любовь ей, он, в конце концов, исчерпает её всю, оставив затем обоих с разочарованием.

Джеймс не хотел в том признаваться, но по большей части ему мешали собственные убеждения, которые он не намеревался нарушать в силу собственной упрямости. В глубине его души жил страх разрушить данное себе обещание, которым он делился со многими, убеждая и себя, и окружающее общество в намерении оставаться непреклонным в своем решении не влюбляться. Джеймс не верил в любовь и доселе, невзирая на то, что привязанность к Фрее вдруг стала слишком обременительной в отношении того, что чем больше он ей противился, тем сильнее она становилась.

Он и не думал о том, чтобы быть с ней вместе, не мог себе этого даже представить. Впрочем, как и с кем-либо другим. Джеймс умел быть лишь в тех отношениях, что не обременяли ответственностью, что с Фреей было невозможно. Даже если она напрямую того не требовала, она в ней нуждалась, как и любая другая девушка. Он был крайне плох в обещаниях, особенно подобного рода, потому что они ограничивали свободу, забирали часть его самого.

– Она не так уж особенна, на самом деле, – Джеймс сжимал между ладоней охладившуюся чашку с остатками чайных листьев, прилипших ко дну. Глаза утопали в серости наружного пейзажа. – Милая, но не совсем примечательная, – он нахмурился, представляя в голове внешний облик Фреи. – Скромная и тихая, но может дать отпор, когда это потребуется, – лицо прояснилось в улыбке при воспоминании об их самой первой встрече, оставившей неизгладимо плохое первое впечатление. – Часто злиться и противиться всему, что я говорю. Любит спорить, морализировать, взывать к совести.

– Не похоже, что она не так уж особенна, – мистер Клаффин наклонился над столом, чтобы взять его кружку, которую Джеймс ему неуклюже подвинул вперед. – Ты будто не меня убеждаешь в нерешительности своих чувств, а самого себя. Мы знакомы не так уж хорошо, но позволь мне сделать вывод, – он оставил чашки у раковины, прежде чем занять свое место за столом напротив Джеймса. – Ты не похож на робкого, стеснительного парня, которого легко смутить одним неловким замечанием. Ты должно быть из тех, что уверены в собственной непоколебимости и стойкости перед всякого рода нежностями, вроде малейшей симпатии. Ты убедил себя, что всё для тебя нипочем, поскольку ничто прежде не трогало твоего сердца, которое превратилось в крепкий камень. Теперь оно сломлено тем, что ты отчаянно отрицал. Это должно быть неприятно и уничижительно, но от этого вряд ли уже избавишься. Если кто задел твое сердце, то куда намного лучше не отталкивать этого человека, а напротив возложить все усилия на то, чтобы быть с ним.

Джеймс поджал губы, внимая каждому слову мужчины. В них была доля неопровержимой правды, и любые доводы могли обернуться, в конце концов, против самого парня. Он всё ещё не был уверен, что дело зашло настолько далеко, чтобы можно было начать беспокоиться, измучивая себя глупыми мыслями, в которых всё равно не было толку. Дело было в дурацкой телеграмме, содержания которой он даже не мог предположить, забыв о ней напрочь.

– Она обручена, – произнес внезапно, когда затянувшаяся пауза заполнялась лишь приглушенными неровными ударами моросящего дождя. Джеймс изучил лицо мистера Клаффина, что оставалось непроницаемым, невзирая на его личностную историю любви, с которой он был достаточно хорошо знаком, хоть они ни разу не обсуждали её между собой. – Тем не менее, она не любит его. Я знаю это наверняка.

– Она сказала тебе об этом? – в голосе мистера Клаффина появилась заметная прохлада, которой он не мог скрыть.

– Нет, – сухо ответил Джеймс. Хотел добавить, что Фрея напротив заверяла его в своей любви к парню, с которым намеревалась убежать и обручилась против воли отца, но это сыграло бы против него самого. Было глупо убеждать мистера Клаффина в том, что заверением остывших к Джону чувств было то, что Фрея ответила на поцелуй Джеймса, шутила с ним и оставила в прошлом привычку напоминать, что ему стоило держаться от неё подальше. Это всё были сущие детали, что использовать их, как убеждение, было наивно и глупо. Он не хотел этим выгораживать себя, демонстрируя лишний раз собственное неравнодушие, что не имело значения теперь.

– Тогда тебе стоит спросить об этом у неё самой, – ответил мужчина, прежде чем откашляться, испытывая во рту сухость.

Джеймс без лишних слов понял, что с этой минуты участие мистера Клаффина обернулось против него. Он был когда-то брошенным женихом, а теперь Джеймс делился с ним тем, что стоял на пути у кого-то другого. Он даже не понял, зачем выпалил это, будто кто спрашивал. Сдержанность мистера Клаффина заслуживала уважения.

Разговор иссяк. Мужчина поднялся из-за стола, чтобы помыть посуду, а Джеймс поднялся в это время наверх. Запер окно, достал из печатной машинки бумагу. Погладил на прощание Элли, которая во сне смешно двигала лапами, будто гналась за кем-то, и спустился обратно вниз.

На улице будто стало ещё холоднее. Джеймс поднял ворот чёрного пальто, в карманах которого спрятал руки, покрасневшие почти сразу. Наклонил голову вниз, прячась от мелкой неприятной мороси, всерьёз раздумывая над словами мистера Клаффина. Поговорить с Фреей выдавалось не такой уж безумной идеей, вот только он едва мог представить, что мог бы сказать ей. Признаваться ещё было не в чем, как и убеждать в чем-либо. Поцеловать, передав через касание губ все несказанные вслух слова, или подловить невзначай, притворившись, будто того неловкого разговора не было? Оба варианта были по-своему привлекательны, вот только исполнение хоть одного из них выдавалось Джеймсу не своевременным.

Он вышел из автобуса на другой остановке, ближе к её общежитию. Подумал, что решит по ходу дела, о чем заведет разговор и как тот пойдет дальше. Джеймс не мог предугадать, чем обернется тот злосчастный день, как теперь не находил смысла предугадывать, чем сможет обернуться этот. И хоть на встречу с Фреей его по большей мере толкало эгоистичное намерение избавиться от назойливых мыслей о ней, по пути он набрался решимости расставить все точки над «і».

– Эй, куда спешишь?! – он даже не заметил идущего напротив Дункана, который остановил его на полпути, когда Джеймс чуть было не прошел мимо. – Ничего вокруг не видишь, – парень перебросил на плечо друга руку и развернул его на месте. – Ты забыл, что мы договаривались об ужине?

– На самом деле, да, – Джеймс чуть притормозил, останавливая и Дункана. Становилось темнее, медленно зажигался ряд уличных фонарей, освещая усеянную вялыми истоптанными листьями дорожку. – Откуда идешь?

– Я помогаю Алиссе кое с чем. Мы возвращались с редакции, и я проводил её домой, – на лице Дункана сияла улыбка, которую он даже не пытался скрыть. Друг весь светился от счастья, что отозвалось в Джеймсе уколом ревности. Он сдержанно улыбнулся в ответ, не разделяя с Дунканом радости от того, что его усилия наконец-то стоили чего-то. Добился парень малости, но довольствовался и этим.

– Фрея была с вами? – спросил рассеяно, как будто между прочем. Они медленно брели в обратную сторону, отдаляясь оттуда, куда Джеймс так сильно спешил.

– Я не виделся с ней уже несколько дней, – выражение на лице Дункана вдруг сменилось. – По словам Алиссы, она сейчас не в порядке. Я пытался встретиться с ней и поговорить, но она почти не выходит из дома. Поймать её стало почти невозможно. Не уверен, но, кажется, у неё проблемы с тем парнем, Джоном, – Дункан пожал плечами, будто речь шла не о Фрее, а о какой-нибудь совершенно незнакомой им обоим девушке. – Так, куда ты направлялся?

– Никуда, – Джеймс рассеяно почесал лоб. Всё же для разговора теперь вряд ли было время. Фрея не готова была к нему в равной степени, как и он сам, спешивший всего лишь покончить со всеми угрызениями и терзаниями.

Фрея действительно превратилась в затворницу. Из комнаты выходила изредка и только на занятия, которые всё чаще стала пропускать. Она много спала и мало ела, слоняясь вокруг, как привидение. Над головой будто замерло грозовое облако, из которого беспрерывно шел дождь, невзирая на то, что вид ей удавалось сохранять более или менее безразличный.

Она с большим усердием принялась искать внутри себя мятеж, тень которого легла грузом на душу. Купила на отцовские деньги несколько полотен и масляные краски, пытаясь сперва уловить и запечатлеть чувство на бумаге, что получалось крайне скверно. Фрея пачкала в красках руки, одежду и стол, но на белоснежном листе не оставалось того, что было в голове. Сломала несколько кистей, разорвала добрый десяток листов, оставляла на шее полумесяцы своей злобы. Всё с момента получения телеграммы от Джона шло не так, ведь вместо ожиданного облегчения Фрея испытывала собственную недостаточность, неполноценность, неправильность, что стали неназванными причинами скоропостижного разрыва.

– Как дела? – спросила Алисса, вернувшись в комнату. В руках у неё был бережно упакованный завтрак для Фреи, которая по уходу девушки ещё спала. У неё вошло в привычку просыпаться не раньше половины одиннадцати, даже если занятия начинались на несколько часов раньше. Для Алиссы завтрак в компании Рейчел был не самым приятным времяпровождением, но временно приходилось довольствоваться только одной подругой.

Фрея сидела в ночной рубашке, поверх которой набросила на плечи колючий плед, и согнулась над столом, вырисовывая с особой тщательностью то, что не подлежало изображению, не имело физического облика, не было подвластно её воображению.

– Чёрт, – она ругнулась под нос и с силой хлопнула ладонью по столу. Алисса подошла к ней, поставила рядом пакет с едой и краем глаза заметила, как вниз по бумаге была протянута тонкая небрежная линия. Она не могла понять, что было изображено на рисунке, даже когда пыталась присмотреться. – Всё в порядке? – спросила аккуратно, положив ладонь на спинку стула.

– Да. Всё замечательно, – Фрея одним резким движением схватила лист и сжала его в комок, бросив на свою кровать. Карандаш с тихим грохотом покатился дальше по столу. – Разве может быть иначе? – она сбросила на спинку стула плед, подхватившись резко с места. Прошла мимо Алиссы прямиком в ванную, не запирая за собой дверей.

Алисса села на краю кровати Фреи и взяла в руки испорченный рисунок, разгладив его. Сидела в пальто, чувствуя подступающий к телу жар, но не внимала ему, пытаясь понять, что было в голове подруги и мучало её на протяжении нескольких последних дней. Чуть отдалив зарисовку от себя, сумела рассмотреть едва распознаваемые черты лица, повторяющееся в нескольких поворотах головы. Узнать кого-то определенного было затруднительно, и вряд ли Фрея намеревалась рисовать знакомое лицо, но из-за подобной неузнаваемости Алисса с большим затруднением могла понять общую концепцию.

– Оставь это. Оно отвратительно, – Фрея вернулась в комнату. На свежевымытом лице ещё оставались капли воды, несколько прядей прилипло ко лбу.

– У меня есть идея. Собирайся живее и пойдем, – Алисса отбросила в сторону неудавшейся рисунок и поднялась с места. – Я не буду терпеть возражений. Довольно хандрить, – она резво подошла к комоду, распахнула его и вынула оттуда несколько вещей подруги, бросив ей их прямо в лицо.

– Со мной действительно всё в порядке. Я просто немного устала, – Фрея взмолилась, принявшись собирать вещи упавшие мимо рук. – На самом деле, кажется, я просто немного заболела.

– Можешь убедить в этом Рейчел, но меня провести не сможешь. Давай, живее!

Фрея одевалась нарочно не спеша, поглядывая всё время в сторону Алиссы, которая сложила руки на талии, не отрывая от подруги пристально строгого взгляда. Она была непоколебима в своем решении вывести подругу из дому и выбить из неё всё дурное настроение, что как будто даже наполняло окружающий их воздух тяжестью. Смотреть на её уныло раздраженное выражение лица больше не было терпения, но больше всего она не могла терпеть Рейчел, с которой всё чаще приходилось оставаться один на один, поскольку присутствие Фреи стало привычно безучастным.

Небо хмурилось на пару с Фреей, которая состроила нарочно недовольное выражение лица, оказавшись на открытом пространстве в выходной, что намеревалась провести взаперти. Алисса взяла её под руку и тащила за собой вперед, как упрямого ребенка, который, что было сил, упрямился и привередничал. Это раздражало девушку, но она пыталась держать себя в руках, испытывая долю сострадания по отношению к подруге.

– Куда мы идем? – Фрея спрятала руки в карманах нового пальто, между ворсинок которого застревали мелкие капли мороси. Опустила голову вниз, втянув в плечи. Холод проникал под ворот пальто, касаясь ледяными пальцами расцарапанной кожи на шее. Вмиг похолодели уши и щеки, нос набрал влаги, но зато ноги оставались в тепле.

– Мы уже пришли, – голос Алиссы был полон энтузиазма, что не был заразительным. Вид у Фреи действительно был болезненным, но дело было вовсе не в простуде.

– Ты привела меня на кладбище? – Фрея притормозила, едва они оказались у ворот. Нерешительно подняла голову на табличку, заглянула за прутья невысокого забора и перевела ошарашенный взгляд на Алиссу. Ей будто кто на голову вылил ведро холодной воды, и Фрея наконец-то очнулась, вернувшись за доли секунды в действительность. – Разве дело настолько плохо? – она неуверенно покачала головой, когда Алисса в ответ лишь закатила глаза.

– Довольно тебе. Я часто сюда прихожу, когда мне грустно, – девушка потянула её за руку за собой, не внимая сопротивлению.

– И как часто тебе бывает грустно? – Фрея сумела немного расслабиться, хоть обстановка едва к этому располагала, после чего Алисса отпустила её руку.

– Бывает время от времени, – она грустно улыбнулась в ответ и вышла чуть вперед.

Фрее было не по себе оказаться в месте, полном призраков людей, с которыми она никогда прежде не была знакома и более не будет. Она не была на похоронах собственной матери и никогда не посещала её могилы. Когда появилась возможность сделать это, Фрея воспротивилась этому, как будто в её визите должно было быть что-то неправильное. Облик матери стерся с памяти, оставшись лишь на старых фотографиях. Фрея не была близка с ней, а потому не хотела обманывать её даже после смерти вынужденной скорбью. Порой появлялось ощущение и того, что если бы Ванесса всё ещё была жива, она не смогла бы стать для дочери той матерью, в которой та нуждалась. Бывало Фрею одолевали сомнения на счет того, не станет ли она со временем такой же, но предугадать это было почти невозможно.

Она была на кладбище лишь однажды, когда ей было не больше восьми. Это были похороны дедушки, с которым прежде ей приходилось видеться не более трех раз. Ей безразлична была его смерть, поэтому понять того, почему за ним скорбели остальные, Фрея искренне не могла понять. Лишь приятельство Дункана спасло её от плохих воспоминаний о том дне, что невольно слился в памяти с остальными, оставшись непримечательным.

Они ступали по влажной траве, направляясь куда-то вперед. Фрея заметно отставала, останавливаясь на доли секунды возле каждого надгробного камня, чтобы прочитать вслух то или другое имя. Она не отдавала себе отчета в том, зачем это делала, но и просто пройти мимо не могла.

– Куда мы идем? – спросила, заметив, что Алисса остановилась, чтобы подождать её. Она опустила голову вниз, роясь носком туфли в гнилых листьях, принесенных откуда-то ветром. Фрея остановилась в который раз напротив большого склепа. Это место было завораживающе жутким.

– Вон к тому дереву, – Алисса указала немного вправо. За её спиной чуть поодаль разбросил крепкие ветви дуб, под которым стояла лавка со спинкой, усыпанная вялыми листьями. В нескольких метрах от неё в ряд было выстроено ещё, по меньшей мере, три поросших вобравшим в себя влагу мхом надгробные камни.

Неуклюже подбежав к Алиссе, Фрея снова взяла её под руку, и они пошли вперед вместе. Положила подруге на плечо голову и глубоко вдохнула холодный воздух, полон мороси, застревающей между прядей волос и застывавший на ресницах. Чувствовала себя в уюте и тепле рядом с девушкой, хоть грусть всё ещё бросала тень на израненную душу.