Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 59 страниц)

“Приди ко мне, мой господин – это очень важное дело, – медленно, нахмурившись, прочитал он. – Если ты не придешь, в скором времени прегорько раскаешься”.

– Ах ты, блудница, – пробормотал юноша, комкая письмо. – Хочешь еще? Я приду к тебе только тогда, когда Хапи обратится вспять!..

Но вдруг он подумал, что дело может быть и другое – эта бесстыжая женщина могла обдумывать козни, о которых он должен знать… Может быть, потребуется откупиться от нее… Ах, тварь!..

– Хорошо, я приду, – пробормотал он, глядя перед собой сверкающими глазами. – И ты сама прегорько раскаешься, что просила меня об этом!

Он отправился к женщине в тот же день. По дороге в его воображении проносились все способы, какими он мог бы наказать ее… ах, как она пожалеет, что связалась с ним!..

Аменемхет вошел, даже не взглянув на сегодняшнюю стражу, и направился прямо в дом, откинув голову и широко шагая. Юноша казался – и был – божьим бичом, который готовился поразить преступницу.

Аменемхет вошел в дом и направился в ее спальню. Может быть, женщина действительно была столь глупа, что надеялась на удовлетворение – сейчас он ее удовлетворит. Так, что похотливые мысли оставят ее навсегда.

Женщина сидела у столика, как в тот день, и на нем стояла новая лампа, взамен сломанной Аменемхетом. А может, и столик тоже был новый. Мягко, однако, с ней обходятся.

– Что тебе надо? – вместо приветствия грубо спросил сын верховного жреца.

– Сядь, – попросила Тамит; сегодня она была одета прескромно, даже голова окутана покрывалом. Женщина чуть улыбнулась, робко, словно извиняясь. Аменемхет усмехнулся и сел – нет, воссел в кресло.

– Говори, что тебе надо, – приказал он, откинувшись на спинку. – Быстро!

Тамит снова грустно улыбнулась и прикрыла обеими руками живот.

– Я тебя огорчу, господин, – сказала она. – Амон пожелал, чтобы наше свидание принесло плоды.

– Что? – выдохнул юноша, приподнимаясь; глаза его широко раскрылись. Почему-то он ожидал чего угодно, кроме этого – неужели и вправду считал Тамит старухой? Да, она была немолода, но не настолько же…

– Я беременна, – с такой же грустью сообщила Тамит.

Ему захотелось сжать руки на ее горле, и юноша стиснул их в кулаки.

– Ты лжешь, – прошептал Аменемхет, но уже знал, что Тамит не лжет.

Она покачала головой.

– Увы, нет, – сказала женщина. – Я говорю правду перед тобой, как перед самим Амоном… Что ты теперь будешь делать?

“Убью тебя”, – закрыв глаза, подумал Аменемхет; Тамит испуганно вздохнула и откинулась назад, видя, как меняется и бледнеет его лицо, а руки стискивают подлокотники.

Наконец юноша глубоко-преглубоко вздохнул и открыл глаза. Аменемхет встал; сейчас он казался совершенно спокойным.

– Ты говорила об этом кому-нибудь еще? – спросил он.

Тамит встала, потом опустилась на колени перед ним.

– Нет, – прошептала она, сложив руки. – Нет, мой добрый господин…

На мгновение его охватила жалость к ней – при свете дня он видел на ее лице признаки возраста, но Тамит была все еще достаточно красива, чтобы вызывать сострадание.

Аменемхет хватил ладонью по подлокотнику кресла, ужасно досадуя на себя.

– Встань, – холодно сказал он. – Тебе вредно сейчас стоять на коленях.

Она встрепенулась, словно хотела сказать, какой он заботливый, потом встала и быстро села снова. Она следила за ним взглядом, точно он и вправду мог несколькими словами разрешить все ее трудности…

Аменемхет прошелся по комнате, схватившись за подбородок отцовским жестом.

– Ты давно составила этот план? – спросил он наконец, повернувшись к женщине. Ему просто нечего было больше сказать – она загнала его в угол, в ловушку, из которой было не выбраться.

Тамит подняла брови.

– Нет, господин – никакого плана! Как я могла знать, что ты навестишь меня? Ведь даже собственный сын меня забыл!

Аменемхет покачал головой и кашлянул, пытаясь скрыть, что на миг к его презрению снова примешалась жалость.

– Ты заслуживаешь смерти, – сказал он. – Зря я не слушал всех тех людей, что оговаривали тебя, и собственного отца. Они были правы во всех своих обвинениях.

Тамит пожала плечами.

– Наверное, заслуживаю, – сказала она с подкупающей наивностью и смирением. – Но ведь ты не поступишь так с матерью своего ребенка, добрый господин?

Аменемхет резко отвернулся и непристойно выругался.

– Не смей никому говорить! – пригрозил он женщине – хотя по-прежнему не имел понятия, что с ней делать.

– Конечно, – согласилась Тамит. – Но ведь ты понимаешь, господин, что я недолго смогу это скрывать.

Вдруг Аменемхет сощурил глаза, подозрительно уставившись на нее:

– А если это не мой ребенок, женщина? Что тогда?

Тамит всплеснула руками.

– Чей же еще? – воскликнула она. – Меня держат здесь взаперти и не спускают глаз день и ночь! Меня всюду сопровождают стражники!

– Это может быть ребенок стражника, – с усмешкой сказал юноша. Бесстыдство этой женщины, равного которому он еще не встречал, почти забавляло его.

– Что ты! – шепотом воскликнула Тамит. – Они стерегут меня по двое, господин, ты же знаешь, и сменяются каждый день по распоряжению жрецов! Неужели какой-нибудь из воинов пошел бы на такое нарушение долга – ведь их могут казнить, если это откроется!

Аменемхет покачал головой, но признал, что она права. И признал, что, почти наверняка, она носит именно его ребенка – ее положение заключенной обеспечило ее… целомудрие.

– Вообрази, – прошептала Тамит с ужасом за него, который казался почти настоящим, – что я рожу здесь ребенка… и люди посмотрят в его лицо и скажут: какой красивый! Мы знаем эти черты – это лицо благородного Аменемхета, сына великого ясно…

– Замолчи! – рявкнул побелевший юноша.

– Или еще раньше люди увидят мой округлившийся живот, – грустно прошептала Тамит. – Мне ведь не запрещается гулять по городу, господин, но я всюду хожу со стражей… И все скажут: чье дитя может носить эта женщина? Ведь она заключенная!..

– Молчать! – выкрикнул Аменемхет; его трясло. – Молчать, или, клянусь, я тебя убью!..

– Ах, нет! – воскликнула Тамит, откидываясь на табурете и поднимая руки. – Нет, господин, добрые слуги Амона не убивают – а те, кто это делает, бывают наказаны богами!

На лице ее при последних словах вместо мольбы появилась угроза – и такая, что юноша вздрогнул, поняв ее намеки.

– Тебя ожидают вечные муки, – срывающимся голосом прошептал Аменемхет. – Если, конечно, тебя похоронят вообще. Ты полностью заслуживаешь участи своего мужа.

При этих словах Тамит всерьез испугалась, но страх на ее лице быстро сменился злостью.

– Пусть, – ответила она. – Но до этого далеко. Реши, что ты будешь делать сейчас, Аменемхет.

Он вздрогнул от гнева при звуке своего имени в таких устах, но промолчал – юноша уже понимал, как беременным женщинам вредно всякое волнение. И ведь это и в самом деле его ребенок, будь она проклята!..

Аменемхет глубоко вздохнул.

– Мне нужно время на раздумье, – сказал он. – Какое-то время ты ведь сможешь это скрывать – не так ли?

Тамит кивнула.

– Да, да. Но не более нескольких месяцев, – сказала она. – Так что не забудь меня, господин. Прости, что ввергла тебя в такое несчастье.

Аменемхет закатил глаза.

– Простить? – воскликнул он, сотрясаясь от ярости. – Ты не… Ты самая…

– Тише! Услышат!

Тамит, махая руками, вскочила.

– Успокойся, мой дорогой господин, прошу тебя! Волнение нам обоим вредно!

Вот теперь она могла уже и управлять им – пользуясь своим положением!

В это мгновение он мечтал убить ее – но это было невозможно в ближайшее время, если вообще возможно. Тамит была матерью его ребенка.

– Я не забуду, – сказал Аменемхет. – Я навещу тебя… не позднее, чем через четыре месяца. Жди.

Тамит поклонилась. Аменемхет гордо отвернулся и быстрым шагом вышел, проклиная ее и свою жизнь.

Несколько дней он лихорадочно обдумывал свое положение – и все мысли, приходившие ему в голову, начинались с рассказа отцу.

Аменемхет был смелым юношей, но не самоубийцей. Отец сейчас…

И так ужасно обозлен – мягко говоря.

А через неделю ему прислали письмо из дома – отец требовал его к себе: матери опять стало совсем худо, и опасались худшего. Страх перед отцом тут же уступил место настоящему ужасу – перед матерью. Как он скажет такое смертельно больной матери?..

Да даже если бы она и была здорова! Это совершенство доброты, семейной любви и целомудрия услышит такое о сыне… Нет, лучше Аменемхет сам умрет…

Он отправился домой с твердым намерением признаться во всем отцу и отдаться на его милость, только умолив ничего не говорить матери.

Но едва он переступил порог дома, такие мысли оставили его – дом наполняло горе, и в нем не было места для чужих распутных женщин и распутства сыновей. Мать умирала. Не оставалось никаких сомнений… и никаких надежд.

Аменемхет вошел в спальню Ка-Нейт, где уже были Меритамон, постоянная, как пирамиды, Мерит-Хатхор и отец. На него было страшно смотреть – но на мать страшней.

Аменемхет преклонил колени у ее ложа и прижался губами к холодной руке. Ка-Нейт повернула голову и открыла глаза – что-то мелькнуло на ее губах, как будто улыбка, но это больше походило на гримасу боли.

Она все еще была прекрасна – как восковая статуя. Казалось невозможным, чтобы эта неподвижная маленькая женщина встала и ожила; но, наверное, этого уже не произойдет…

Аменемхет не понимал, что плачет, пока мать не стала утирать слабой рукой его слезы.

– Как жестоко, – прошептал юноша, сознавая, что ропщет на богов, и желая этого. – Как жестоко!..

– Нет, – слабо возразила Ка-Нейт. – Это облегчение, мой дорогой – для вас и для меня. Я долго мучила вас… простите. И мои страдания тоже кончатся.

Аменемхет поднял голову и увидел, что плачет и отец.

Он вскочил на ноги и бросился ему в объятия – это было единственное, что могло произойти; Неб-Амон крепко прижал сына к себе, а тот зажмурился, ощущая, как по щекам бегут обжигающие слезы боли и вины. Боли обо всем… Вины за все…

– Всем следует оставить госпожу, – сказала Мерит-Хатхор, но голос ее прозвучал без привычной уверенности. Неб-Амон не ответил и не двинулся с места; Аменемхет покачал головой.

– Нет, боюсь, что…

Мерит-Хатхор шикнула на него. Аменемхет снова опустился на колени у постели матери и взял ее за руку, потом положил голову на ее ложе, и она стала тихо гладить сына по голове…

Меритамон давно плакала в углу, а Мерит-Хатхор, губы которой подозрительно дрожали, утешала ее.

– Выйдите, – снова попросила наперсница Ка-Нейт через несколько минут, и в этот раз послушались все, даже господин.

Мерит-Хатхор осталась с госпожой вдвоем.

Это было ее право.

Она вышла через некоторое время, и все застыли, ожидая приговора. Меритамон всхлипнула, готовясь зарыдать – ей было легче всех, она могла рыдать, не боясь уронить себя…

Мерит-Хатхор покачала головой.

– Нет, госпожа спит.

Ка-Нейт умерла этой ночью, как ее мать – во сне, тихо и милосердно.

========== Глава 45 ==========

Весь дом рыдал – хотя к этой смерти готовились давно, госпожа была так любима всеми, что, даже перестав занимать главное место в доме, занимала главное место в сердцах своих слуг. Женщины вопили, как полагалось вопить, провожая покойника; но в их плаче слышалась неподдельная скорбь.

То, личная служанка госпожи, несмотря на свое горе, сейчас была занята едва ли не больше всех – бегала с поручениями, которых требовала такая значительная смерть. Неб-Амон готовился хоронить свою жену как царицу.

Он плакал над ней скупо, но лицо застыло маской скорби – казалось, в один день он состарился на несколько лет. Этот некогда блестящий, полный сил муж – прежде такой красивый, что с уст всех видевших его срывались восхваления – сейчас казался на десять лет старше своих пятидесяти пяти.

Мерит-Хатхор сейчас была нужна дому как никогда: чтобы поддержать слабеющие силы господина дома, в полную силу вести большое хозяйство и, как мать, призреть осиротевших детей. Когда-то госпожа вверила их ее заботам, уже предвидя, чем все кончится…

Меритамон много плакала, но не вызывала у домоправительницы такого беспокойства, как господин дома и его сын. Стареющий мужчина и юный так страдали по любимой женщине, что Мерит-Хатхор всерьез опасалась за их здоровье и будущее. Она знала, что Неб-Амон в конце концов овладеет собою и вернется к своим обязанностям – закаленный жрец – но его жизнь смерть жены сократит намного.

Юноша, всегда казавшийся очень здоровым и сильным духом, был потрясен намного больше, чем Мерит-Хатхор ожидала – хотя она знала, как мать дорога Аменемхету; но ведь это был закаленный ученик школы Амона и сын великого отца… это был очень сильный, хоть и юный, мужчина. Аменемхет ужасно осунулся в дни траура и не мог браться ни за какое дело. Почти все семьдесят дней, в которые он, конечно, оставался дома, выполняя необходимые для души матери обряды, юноша промолчал, не разговаривая даже с нуждающейся в утешении сестрой – а ведь Аменемхет всегда был добрым и сострадательным. Нет: когда только мог, юноша закрывался в своей комнате и в одиночестве предавался своему горю.

А ведь его отец, пораженный случившимся в самое сердце, так нуждался в сыновней поддержке! Никто не мог сделать для него того, что его любимый сын и наследник – но Аменемхет отказывался.

Мерит-Хатхор даже показалось, что именно отца он избегает больше всех.

Провинился перед ним? Но разве сейчас время об этом думать!

Юношу как будто тяготило пребывание дома – не из-за смерти и траура, а по какой-то другой причине…

Но Мерит-Хатхор было некогда задумываться еще и об этом. У нее было слишком много дел.

Наконец настал день похорон – саркофаг розового гранита в сопровождении множества жрецов и плакальщиц доставили к реке; и по дороге к процессии присоединялись все новые люди, знавшие и любившие Ка-Нейт. Многие плакали – не потому, что требовал обычай, а искренне.

Но погребение было намного скромнее, чем рассчитывал великий ясновидец – а может, он теперь на это и рассчитывал? Слишком велика была его любовь и печаль, чтобы вот так обнажить свое сердце перед всеми, кто готов поразить его. А таких было очень много.

Чем больше человек, тем больше он имеет врагов.

К погребальной трапезе семьи присоединились многие посторонние люди, скорбевшие по Ка-Нейт – они самовольно пересекли на лодках реку, сопровождая ладью, которая везла саркофаг, и слились с процессией, направлявшейся в город мертвых. Среди этих людей были Са-Монту и Хорнахт, который так и не женился.

Сейчас Неб-Амон почти не испытывал к этим двоим неприязни. Он вообще почти перестал испытывать какие-либо чувства к посторонним людям.

***

Аменемхет сидел отдельно от всех в тени большого камня – гордая спина согнулась, золотой амулет на шее висел на перекрученной цепочке. Он радовался, что никто его не замечает – все так привыкли к его возмутительному равнодушию к страданиям близких, что перестали обращать на Аменемхета внимание… осуждая, конечно… но это было несравнимо с тем позором, который ему придется пережить, когда люди обо всем узнают.

О, проклятая шлюха.

Сказать отцу сейчас – убить его. Он так обессилен смертью своей возлюбленной жены, что такого удара не выдержит.

Юноша не заметил, как к нему подсела сестренка – красавица в свои двенадцать лет, несмотря на слезы и размазанную по опухшему от плача личику краску. Аменемхет улыбнулся и обнял ее, а Меритамон обрадованно обхватила брата за шею. Она так соскучилась по его вниманию.

– Мама очень страдала, – прошептала девочка. Она притянула юношу ближе и прошептала ему на ухо:

– Я даже рада, что мама наконец ушла к богам – ей теперь легче. Правда?

– Правда, – с улыбкой ответил Аменемхет, проводя рукой по испачканной нежной щеке Меритамон.

А он больше всего был рад, что матушка ушла до того, как услышала о позоре сына.

Вдруг он задумался – а сколько времени уже прошло с тех пор, как… Он приходил к Тамит через шесть недель после того дня*. А сейчас уже прошло!..

Аменемхет вскочил, напугав сестру выражением своего лица. О Амон! Шакал и девять пленников*!..

Пять месяцев – а он обещал прийти через четыре; да это и не так важно. Даже если бы женщина не замышляла против него зла, ее положение может со дня на день стать всем известным. И уже тогда нетрудно будет найти виновного: люди неглупы, даже простолюдины.

Аменемхет сел и застонал, закрыв лицо руками. Почувствовав ласковую руку сестры, обвившую его плечи, чуть не вырвался.

– Успокойся, милый брат, – прошептала Меритамон.

Это он должен был ее сейчас утешать – как мужчина и старший брат.

И девчонка понятия не имела, отчего он на самом деле страдает.

Аменемхет надеялся, что Меритамон уйдет, не получив ответа на ласку; так и случилось. Девочка отняла руку и встала; она быстро ушла, гордая и обиженная. В жилах его сестры тоже текла кровь Неб-Амона.

Аменемхет снова закрыл лицо руками и заплакал.

Он появился у Тамит на другой день после того, как вернулся в школу – через три дня после похорон матери.

Аменемхет не чувствовал сейчас и половины той силы и уверенности, что много месяцев назад, когда приходил к ней как утешитель; ему казалось, что вот-вот его остановят и изобличат. Что вот-вот стражники, охраняющие Тамит, задержат его и потребуют ответа за его преступление! Они не могли не понять за это время, что женщина беременна!

Но никто его не остановил, никто ничего не сказал, и Аменемхет так же свободно, как и раньше, вошел в дом и направился в спальню Тамит. Он краснел от стыда, сердце стучало от страха; сильный юноша хватал воздух ртом, чтобы не задохнуться. Проклятая. Проклятая!..

Он резко отворил дверь и вошел, почти ввалился внутрь; Аменемхет так боялся увидеть женщину, что чуть не потерял сознание – в глазах потемнело.

Он потряс головой, к которой жарко прилила кровь, и, сжав кулаки, огляделся. Тамит сидела в углу и смотрела на него с удивлением и сочувствием; взгляд Аменемхета, даже не поднявшись к лицу, метнулся к ее животу.

На ней было надето длинное платье и накидка, под которыми ничего не было заметно. Как будто бы.

Аменемхет перевел дыхание, держась за грудь. Он не сознавал, что все еще ловит ртом воздух, как утопающий.

Тамит проворно подбежала к нему и обняла за плечи, помогая оставаться на ногах. – Здоров ли ты, мой дорогой господин? – нежно спросила она, заглядывая ему в лицо. – Я слышала о твоем горе – ты похоронил мать…

– Прочь от меня!..

Он толкнул ее, только в последний миг сдержав свой порыв. Тамит не упала, только покачнулась, широко раскрыв изумленные глаза.

– Осторожней, Аменемхет!

Юноша сжал кулаки и стиснул зубы. Снова перевел взгляд на ее живот.

– Я задержался, – выговорил он. – Никто ничего не знает?

– Нет, – успокоила его Тамит, улыбнувшись. – Нет, нет, ты пришел вовремя. Уже скоро признаки станут заметны – вот, гляди…

Она сбросила накидку и потянула кверху подол.

Аменемхет тут же повернулся спиной. Он молил бога послать ему терпение, чтобы не убить эту развратную гадину на месте.

Женщина тут же обежала его и оказалась лицом к лицу со своим любовником.

– Не сердись, дорогой, – улыбаясь, сказала она. – Ты должен посмотреть, как выросло твое дитя – ведь это твоя кровь, не забывай об этом…

– Ну, показывай, – буркнул юноша, не сразу сообразив, что значит это разрешение. Тамит, улыбаясь, снова медленно подняла подол до самой груди…

У нее была тонкая талия и прекрасные округлые бедра; смуглый живот выступал, совсем немного – это не портило ее фигуру. Но не было сомнений, что женщина и вправду беременна. Никакой надежды не осталось.

Под платьем, конечно, ничего не было – Аменемхет, точно им управлял какой-то злой дух, опустил взгляд и уставился между ее бедер. Потом его рука, словно обретя собственную волю, потянулась туда же; он подавил стон, ощущая, что хочет ее, и так сильно, что должен бежать отсюда, чтобы все не повторилось прямо сейчас.

Проклятая Тамит, конечно, не отстранилась, но охотно подтолкнула его к греху; женщина улыбнулась, глядя любовнику в глаза.

– Иди ближе, я тебя приласкаю, – прошептала она, обняв его и поглаживая напряженные до боли плечи. – Это безопаснее, чем с другими женщинами – я уже беременна, мой дорогой господин…

– Ты шлюха, – выдавил юноша, возводя глаза к небу – точно искал там Амона, перед ликом которого так страшно грешил. Но вместо Амона он увидел только плоский низкий потолок.

Он больше не сопротивлялся Тамит, которая быстро расправилась с его набедренной повязкой, а потом одним движением стянула через голову платье. Было еще светло, и он видел ее всю.

– Посмотри, как я красива. Приласкай меня, – прошептала женщина, раскинувшись перед ним.

И Аменемхет крепко прижал ее к себе, уткнувшись лицом между тяжелых грудей и вдыхая ее запах; рука пробралась туда, куда так жаждала проникнуть. Безумие сдерживаться во грехе – все равно потом расплачиваться сполна. Тамит страстно вцепилась в него, притянув к себе и откинув голову.

– О, как сладко… Ты лучший любовник на свете, – задыхаясь, шептала она, подаваясь ему навстречу; и вдруг он почувствовал, что хочет еще, хочет ее признаний и стонов. Он отвел обнаженную женщину к кровати и уложил лицом к себе; и немедля взял ее, с каким-то мстительным восторгом глядя ей в глаза. Она улыбалась с восторженным изумлением, и когда он с силой сжал ее грудь, тихо вскрикнула и прошептала, как ей нравится.

Аменемхет с яростью толкнул ее на спину и стал делать все, что нравилось ему.

Потом он лег на живот и прошептал, восстанавливая силы, переводя дыхание:

– Я презираю тебя.

Тамит улыбнулась и прошептала, поцеловав его красивую спину, влажную от трудов:

– Ты прекрасен, мой господин.

Он закрыл глаза. Тамит легла на его спину щекой, улыбаясь и нежно гладя юношу по плечам.

***

Собрался он так быстро, что Тамит едва успела загородить ему выход и потребовать того, о чем юный мерзавец, кажется, забыл – покровительства. Аменемхет понял, что не может оттолкнуть ее с дороги, и с яростью уставился в яростное лицо любовницы.

– Я тебя опозорю, если ты меня бросишь – совсем скоро, – свистяще прошипела Тамит. – Так опозорю, что ты никогда не займешь не только поста верховного жреца, но даже места носильщика факела в процессиях, ты, благочестивец, прелюбодействующий в тюрьме!..

Он понимал, что Тамит не преувеличивает. Женщина злобно улыбнулась и показала на свой живот – свою непробиваемую защиту.

– Я вернусь через несколько дней, – бросил Аменемхет и ушел. Оставалось только одно – рассказать отцу. Хуже того, что с ним произошло, ничего уже быть не может.

Когда Аменемхет вернулся в школу, его друг даже не подошел – издали увидев, как тот несчастен и мрачен. Хепри был слишком умен и проницателен, чтобы объяснить все скорбью о матери. Он не знал в точности, куда ходил Аменемхет, но догадывался… почти был уверен.

Ночью Хепри не выдержал и подошел к Аменемхету. Тот лежал лицом вниз, неподвижно – но Хепри не сомневался, что друг услышал его приближение и только притворяется спящим.

Он вообще не спал.

– Аменемхет, – тихо и скорбно сказал мальчик.

Тот дернулся.

– Уйди, – так же тихо ответил Аменемхет, не меняя положения.

– Нет, – ответил Хепри. – Расскажи мне все, иначе я не уйду.

Аменемхет резко сел, и мальчик чуть не попятился и не споткнулся о чужой тюфяк при виде его лица, но устоял.

– Уходи прочь, – тихо и очень грозно сказал Аменемхет. – Я приказываю.

Хепри помотал головой, скрестив руки на груди.

– Это моя мать, – едва слышно ответил он. – Я люблю ее. Рассказывай.

Аменемхет несколько мгновений так смотрел на него, что, будь это Неб-Амон, Хепри уже умер бы или опозорился со страха.

– Ты что, не понимаешь приказаний? – наконец тихо сказал сын великого ясновидца. – Убирайся, я не желаю об этом говорить.

Хепри нагнул голову, как бычок. Он был простолюдином и, наверное, останется на всю жизнь маленьким человеком; но он был сыном своего отца – проявившего изумительную стойкость в самых мучительных испытаниях.

– Расскажи, – тихо потребовал он. – Расскажи мне о моей матери.

Аменемхет так выругался, что мальчик чуть не подскочил, а соседи с ворчанием подняли головы – и тут же легли обратно, увидев, что происходит.

– Если желаешь, отправляйся к ней сам. Она тебе и расскажет, и покажет, – сказал Аменемхет, и вдруг лицо его исказилось и он разразился ужасным смехом. – Ты очень удивишься, маленький Хепри.

Тот несколько мгновений смотрел на Аменемхета в изумлении и ужасе, боясь, не сошел ли тот с ума – но понял, что продолжать настаивать неблагоразумно. Хепри ушел, решив последовать совету друга на другой же день: это, к счастью, был день отдыха, и подросший мальчик мог уйти почти беспрепятственно, даже не прибегая к покровительству Аменемхета.

Хепри шел домой, а в голове его появлялись и множились самые страшные предчувствия. Но это было ничто в сравнении с тем, что ему предстояло узнать.

Мальчик приблизился к калитке, и его чуть не прогнал подоспевший стражник – Хепри так долго не был дома, что его все забыли. Но он почти без страха поглядел в глаза охраннику и назвал себя: куда больше его пугала встреча с матерью, о которой он единственно думал.

Воин посторонился, и Хепри вошел и побрел по дорожке в дом. Он с каждым шагом все меньше напоминал полного достоинства будущего жреца, и все больше – маленького слугу, который идет на расправу за большую провинность. И едва ли надеется пережить наказание…

Мать не вышла ему навстречу, хотя наверняка видела из окна; а может, она больна? Может, обезумела… умирает?

Хепри побежал. Он ворвался в дом, промчался по коридору, спеша к своей матери, всхлипывая от любви и страха за нее; вбежал в спальню…

– Мама!.. – крикнул он, ничего не видя от слез.

– Здесь я, здесь!

Теплые руки обняли его, и он, рыдая, прижался к материнской груди.

– Успокойся, малыш, – шептала Тамит, целуя его и гладя по голове. – Успокойся, милый, я жива и здорова. Все хорошо.

Слово “малыш” вдруг смутило почти тринадцатилетнего мальчика, как и эта ласка; он отстранился и утер слезы, пытаясь разглядеть мать, вместо которой видел только смутный, но такой дорогой образ – белое платье, черные волосы…

– Ты не забыл меня! – сказала Тамит. Радость, почти ликование в ее голосе неожиданно испугали Хепри, который вспомнил, как вел себя с ним друг. Что такое случилось между ними?

Мальчик в последний раз протер глаза и увидел Тамит ясно – поразившую его в первый миг морщинками на лице и сединой, такой яркой в черных волосах. Потом новый образ слился со старым, тоже немолодым; мысль о возрасте матери была привычной, и мальчик успокоился.

– Аменемхет нажаловался мне на тебя, – сказал он. – Что случилось, мама?

– Нажаловался? – изумилась Тамит.

Не тому, что юноша затаил обиду, а тому, что нажаловался. Господин – слуге!

Хепри сел.

Так обида была!..

– Что ты сделала ему, мама? – робко спросил он, уже трепеща в ожидании ответа.

Тамит села рядом и снова улыбнулась – теперь так злобно и вместе с тем счастливо, что напугала сына окончательно. Матушка, содрогаясь, думал он. Дорогая…

Тамит обняла мальчика за плечи, точно затем, чтобы он не сбежал от ее признания. А потом наклонилась к его уху и нежно прошептала:

– Аменемхет влюбился в меня, и я жду его ребенка.

Хепри вскочил и отпрянул от нее, как от прокаженной. Мать смеялась; мальчик упал на колени и обхватил руками голову…

– Ты шутишь? – умоляюще воскликнул Хепри. Мать весело мотнула головой.

– Нет, дорогой.

– Но как ты могла!..

Мальчик вскочил на ноги, пытаясь разгневаться, но это было жалко – довлеющий ужас душил возмущение. Маленькие люди всегда жалки.

И он – жалок рядом с любовью своего юного господина к своей красивой старой матери…

– Как ты могла, – прошептал Хепри, закрывая лицо руками.

Мать была чудовищем, она была ужасна – но другой Хепри никто не даст. Он побрел к ней, и Тамит снова обняла его.

– Это был он – он пришел ко мне как утешитель, а потом обнял меня и овладел мною, – пробормотала женщина. – Ты же знаешь, как он силен.

“Но как он мог влюбиться в тебя? Ты же стара!” – подумал Хепри, но промолчал, полный ужаса.

– Давно это случилось? – спросил несчастный мальчик.

Тамит промычала что-то утвердительное, потом сказала:

– Пять месяцев назад. У меня уже большой срок.

Хепри почувствовал, что не может больше слушать эти бесстыдные слова, вырвался и сел, отвернувшись от матери.

Он хотел сказать, что ненавидит ее, но это была неправда. Он ее любил, всем своим маленьким сердцем, и все бы сделал для ее счастья. Он помог бы ей в любом обмане – только бы эти морщинки разгладились, только бы она снова стала смеяться без злобы, снова стала его красивой обожаемой матерью.

Ведь он был так виноват перед ней – отказался от мести.

– Я тебя люблю, – прошептал Хепри, снова прижимаясь к ней, и мать с готовностью приняла сына в объятия.

– Я тоже тебя люблю. Ты мой самый дорогой малыш, – нежно улыбаясь, ответила Тамит. Она коснулась рукой живота и подумала, что тот, кого она носит, ей ничуть не менее дорог – а может, и более дорог, чем Хепри. Драгоценнейшее орудие сладчайшей мести – если она лишится его, то хоть бы и не жить, ни ей, ни сыну… угоднику.

Тамит постаралась скрыть мгновенное отвращение и презрение к Хепри, заставившему ее мстить таким способом. Снова отдавать себя – как будто ее тело и душа ничего не стоят.

Мальчик встал, потупившись.

– Прости меня, – попросил он.

– Конечно, прощаю, – улыбаясь, ответила мать. Было за что прощать – прекрасно, что мальчишка это понимает.

– У твоего друга скоро будет брат или сестра, – сказала она. Вдруг ей захотелось поразить и испугать Хепри. Пусть прочувствует, трус.

Мальчишка уставился на нее, ничего не понимая, а потом спросил:

– Как это… брат или сестра? Ведь это… его ребенок?

Последнее Хепри произнес шепотом.

Тамит засмеялась.

– Неужели ты думаешь, что Неб-Амон позволит, чтобы узнали, что это ребенок его сына? Ему придется представить все так, точно это его собственное дитя…

Женщина сладко зажмурилась, вообразив такое. Благочестивейший верховный жрец признается, что у него была любовница, пока жена болела… Любовница-простолюдинка! Такая красивая, что он не смог управлять своей похотью, как последний блудодей!..

Конечно, это будет опасно для его имени, но Неб-Амон устоит – он слишком могущественный человек, чтобы даже такие слухи поколебали землю под его ногами. Это не юноша, который ничего еще не заслужил и для имени которого опасно все.

И убить беременную от сына Тамит верховный жрец не посмеет – не посмеет перед смертью взять на душу такой грех: ведь он боится богов, убийца.

Интересно, когда Неб-Амон возьмет ее в свой гарем? Хотя гарема у него нет – что ж, появится. Поздновато начинать, но ничего не поделаешь…

Тамит смеялась и смеялась, даже не заметив, что сын ушел.

Аменемхет стоял перед дверью в покои отца, как много лет назад его маленький друг – и с таким же, если не большим, страхом ожидал отцовского суда. Наконец слуга, докладывавший великому ясновидцу о приходе сына, появился из дверей и почтительно пригласил Аменемхета войти…