Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 59 страниц)

Но ведь Уну не раб, его нельзя удержать силой…

Аменемхет, как любезный хозяин, сам распорядился о том, чтобы собрали вещи гостей и приготовили им носилки. Слуги дома вывели к носилкам всех слуг, приехавших с его сестрой.

Не хватало врача, который ей не принадлежал и который был больше всего нужен.

Глядя на невозмутимо-выжидающего брата, Меритамон сжала губы и подозвала к себе свою служанку.

– Приведи врача Уну, – шепнула она.

То кивнула и убежала.

Вскоре она вернулась с врачом, который как будто дожидался неподалеку, но не решался выйти к носилкам заранее. И тут лицо Аменемхета изменилось – исказилось страхом и гневом, лишившись своей красоты.

– Что это значит, сестра?

– Уну перешел на службу ко мне, – сказала Меритамон, выступая вперед, точно она, беременная женщина, могла защитить старика. – Он едет со мной.

Аменемхет несколько мгновений смотрел на нее с таким растерянным выражением, что Меритамон могла бы торжествовать, не будь она его сестрой. Потом он что-то решил, и лицо его стало жестким.

– Хорошо, забирай его, – сказал молодой господин.

***

Семидесятидневный траур должен был продлиться почти до срока родов Меритамон – очень неудачно. Похороны Неб-Амона приходились едва ли не на самые роды. Меритамон пыталась подсчитать, какой срок у ее соперницы, но не получалось: об этом знали только сама Тамит и ее любовник.

Они затаились в доме Неб-Амона, как звери в норе… но как выкурить их оттуда?

Иногда Меритамон чувствовала, что готова отказаться от борьбы. Как ни стыдно ей было в этом признаться, она очень боялась женщины брата. Гораздо больше, чем его самого – брат еще сохранил какие-то понятия о добре и чести, какие-то остатки милосердия, тогда как у этой женщины не было никаких.

Меритамон думала, что она вполне способна прийти на похороны ее отца. Тамит была бы счастлива поглумиться над его останками, будь у нее такая возможность.

Неужели брат держит ее у себя, понимая все это?

Нет – брат не знает свою любовницу…

Дожидаясь родов и похорон отца, Меритамон посетила Дом жизни и ознакомилась с завещанием Неб-Амона. Да, согласно завещанию, все наследство получала она и ее дети – казалось бы, не было ничего проще, чем вступить в свои права: вернуться домой, предъявить завещание и приказать Аменемхету убираться.

Меритамон представила себе, как явится к Аменемхету… беременная и беспомощная…

Кто помешает брату столкнуть ее с лестницы, а потом сказать всем, что сестра погибла случайно? Кто сможет обвинить его тогда?

А если у него не хватит на такое духу, с Меритамон справится его наложница. А брат смирится со смертью сестры. Он теперь поместил всю свою любовь в эту женщину, он будет почти равнодушен к гибели своих близких, даже если они умрут все.

Меритамон раньше в самом страшном сне не могла представить того, что сейчас происходило с нею наяву.

Посовещавшись с мужем, она решила дождаться родов – тогда она будет не так уязвима, как теперь. Свекру Меритамон ничего о завещании не сказала, потому что второй пророк Амона, конечно, решил бы восстановить справедливость и потревожил бы Тамит раньше, чем можно. Зная характер этой женщины, Меритамон не сомневалась, что, располагая деньгами и знакомствами брата, она найдет способ уничтожить ее, как пыталась уничтожить Ка-Нейт. Тогда она была одна, и ей это едва не удалось; а сейчас…

Меритамон нечем отразить ее удар – второй пророк Амона совсем не богат. И он никогда не свяжется с людьми, которых использует для своих гнусных целей Тамит. От Менкауптаха этого тоже нечего ждать – он чистоплюй и трус.

А в одиночку Меритамон действовать не сможет. Особенно теперь.

Она выжидала, чувствуя, что чем дальше, тем труднее ей будет вернуть свое достояние. Помимо прочего, слуги тоже привыкают к своим господам; и когда люди Неб-Амона свыкнутся со своим новым молодым и красивым господином и полюбят его, намного труднее будет заставить их ему изменить. Ведь бывшие слуги Неб-Амона считают его первенца и единственного сына наследником отца – так делается всегда, Неб-Амон поступил необычно, оставив дом дочери.

Слуги привыкнут и к Тамит… она прекрасно умеет обольщать…

Помучившись бездействием какое-то время, Меритамон уступила неловким уговорам мужа и стала дожидаться погребения верховного жреца. Она за всеми этими дрязгами совсем забыла, что назревает очень значительное событие, от которого в большой степени будет зависеть ее судьба и судьба всей страны. Амон должен был избрать себе нового первого слугу.

Менкауптах приносил жене из храма мало новостей – он был так же неуклюж в делах, как и со своими домашними; и он ничего не знал о том, о чем говорят между собой высшие посвященные Амона и какие среди них настроения.

Меритамон не сомневалась, что брат знает об этом все.

***

– Тотмес, – сказал Аменемхет.

Он держал Тамит на коленях и нежно гладил ее живот. Казалось, его вовсе не утомляет двойная тяжесть; его угнетали только тяжелые мысли, от которых не могла отвлечь даже близость возлюбленной.

– Ты думаешь, он? – спросила женщина, откинувшись любовнику на плечо и положив руки поверх ласкающих ее живот рук.

Она мимолетно подумала о своем среднем сыне, Аменхотепе, который был где-то здесь с няньками. Он так и не признал Тамит матерью – он никогда не знал ее и вырос нелюдимым ребенком; но сейчас Тамит занимало другое. Конечно, важнее всего было, кто станет новым верховным жрецом Амона. Надежды на то, что изберут Аменемхета, давно не было никакой – даже когда Неб-Амон был еще жив, все понимали, что Аменемхет слишком молод… он не успеет созреть для такой должности к моменту смерти отца…

– Я уверен, что изберут Тотмеса, – сказал Аменемхет. – Я слышал, о чем между собой говорили второй и третий пророки бога, а также слышал разговоры придворных. Что думает об этом фараон.

– Ну, и что же? – спросила Тамит.

Ее не на шутку испугала мысль, что великим ясновидцем станет Тотмес – человек, который терпеть не мог и ее, и ее господина.

– Фараон давно не вмешивается в дела Амона – разве ты не знаешь? – сказал Аменемхет. – Избрание верховного жреца не зависит от его величества. Так было с моим отцом. Так будет и теперь, все решит бог…

– О, я знаю, как решает бог, – усмехнулась Тамит.

Ей ли не знать!

Она когда-то давно заставила Амона приказать своему первому мужу жениться на ней. Тамит не сомневалась, что точно так же происходит и избрание жрецов. Они все обманывают друг друга.

А может, с кем-нибудь из них и вправду разговаривает Амон – но остальные об этом ничего не знают: все дела Амона совершаются в тайне.

Как бы то ни было, Аменемхет не может на это повлиять, он еще недостаточно высок.

– У нас есть время, – сказал Аменемхет, целуя ее. – Я еще молод, я умен и богат, и я могу подождать. Даже если верховным жрецом станет Тотмес. Когда-нибудь бог подарит мне такую возможность, и я займу место отца – будь уверена…

Тамит взглянула на него, и любовник наклонился к ее губам для поцелуя; но женщина повернула голову.

– Не забывай, что это богатство не твое, – прошептала она. – Пока. Ты ведь знаешь, что твой отец отдал все Меритамон, и нам нужно действовать, пока она не потребовала с тебя своего достояния.

Аменемхет усмехнулся.

– Не тревожься. Она ничего не потребует – боится за своего ребенка.

Тамит улыбнулась, наслаждаясь глубиной падения своего любовника. Аменемхет даже не сознавал, какие мерзкие речи произносит; так человек, привыкший питаться тухлятиной, теряет отвращение к ней.

– А если она смелее, чем ты думаешь? Если твоя сестра явится сюда… и прикажет тебе убираться? – спросила Тамит.

Аменемхет вздрогнул, чуть не скинув ее с колен. Очевидно, представил себе такое оскорбление; Тамит видела, что он пережил в этот миг, по его лицу… блеску глаз, движению губ…

– Невозможно, – наконец выговорил ее молодой властелин.

– Вполне возможно, – возразила Тамит. – Что ты сделаешь тогда?

Аменемхет молчал.

– Я не советую тебе пойти на преступление, – вкрадчиво продолжила женщина, внимательно следя за выражением его лица, – но хочу помочь тебе вооружиться, господин, на крайний случай…

– Ну? – прервал ее Аменемхет.

С раздражением и нетерпением.

Тамит улыбнулась и, обняв его за шею, стала шептать на ухо.

Когда она закончила, Аменемхет долго смотрел на женщину, потом сказал:

– Нет, я не могу.

Он не проклял ее, не ударил, даже не пригрозил – просто сказал, что не может… Но это только пока…

Тамит терпеливо улыбнулась.

– Я тебя не принуждаю – как бы я могла, господин, – сказала она. – Я только хочу помочь тебе своими словами. Кроме того, не забывай, что у твоей сестры теперь Уну, он может свидетельствовать против нас, – напомнила женщина.

Аменемхет встал, однако, не сбросив наложницу с колен, а бережно ссадив.

– У него нет доказательств! Правосудие в Та Кемет не верит пустым словам!

Тамит пожала плечами.

– Может быть. А может быть, и нет – ведь тебя никогда не судили, Аменемхет, – заметила она, слегка улыбаясь.

Аменемхет задрожал.

– Уйди!..

Тамит не ожидала этого, но ослушаться не посмела: поклонилась и ушла, притворив за собою дверь. Она не очень испугалась – знала, что Аменемхет скоро раскается. Он слишком зависит от нее.

Аменемхет действительно скоро пришел к ней и стал просить прощения – улыбками, ласками и поцелуями. Тамит простила своего раба, и он был счастлив.

***

Должность первого пророка Амона не могла ждать окончания траура по бывшему первому хему нечер: он был слишком долог, а дел накопилось слишком много. И брешь в набожности людей, пробитая смертью верховного жреца, требовала восстановления.

Через неделю после ужина у Аменемхета на площади перед храмом было объявлено, что Амон призвал Тотмеса, третьего хему нечер.

========== Глава 65 ==========

Уну отговаривал госпожу идти на похороны отца, пока не понял, что от его слов Меритамон только больше упорствует. Тогда он настоял на том, чтобы сопровождать ее.

Восемь месяцев с лишним!

Врач был в ужасе. Но Меритамон не могла не почтить отца – она единственная из его семьи еще питала к нему должное уважение. Она намеревалась почитать его за двоих, тем более, что Неб-Амон как никто этого заслуживал… великий отец…

Таким мог бы стать и брат; в нем видели второго Неб-Амона, будущего Неб-Амона, пока он не связался с Тамит…

Ее Меритамон почти не опасалась: она знала, что на похоронах такой значительной особы будет многолюдно, и Тамит не решится показаться там вместе со своим любовником – о них заговорят все, и для них все будет кончено. Кроме того, в своем положении эта женщина, уже далеко не юная, не посмеет проделать такой путь. Это было еще одной причиной, по которой Меритамон поехала.

Она взяла с собой нескольких слуг и мужа, хотя он, скорее всего, только помешает. Но Менкауптах неожиданно крепко уперся и не соглашался отпускать жену одну.

Они ехали сначала на носилках – Менкауптах отдельно, а с госпожой сидел врач, старик не мог путешествовать пешком и из-за возраста, и из-за боязни за свою подопечную. Когда они поднялись на борт лодки, Уну сразу велел госпоже укрыться в каюте, хотя они с мужем устроились под навесом. Было очень жарко. Врач наложил хозяйке на лоб мокрую повязку, но после не ушел – не только из-за ее состояния, а еще и потому, что, очевидно, хотел поговорить наедине.

– Я опасаюсь за тебя, госпожа, – сказал Уну. – Ты не понимаешь коварства женщины, которая живет с твоим братом.

– Понимаю, – ответила Меритамон. – Но она же не так глупа, чтобы прийти на похороны. Да брат ее и не отпустит…

Уну рассмеялся.

– Ты слишком молода, ты не понимаешь, что испытала эта женщина и как она тверда. Она ничего не боится – я видел, как она распорола себе грудь кинжалом: немного глубже, и я не смог бы ее спасти, – сказал врач. – А теперь она стала намного хуже… и не боится за свою душу…

– Почему? – спросила Меритамон.

– Потому что знает, что уже сгубила себя окончательно, – сказал старик.

Меритамон вздрогнула.

– Не может быть… Я не верю, что на земле могут жить люди, которые так думают о себе…

– То, что ты не веришь, не меняет того, что есть, – сказал Уну.

Меритамон прикрыла глаза.

– Что мне делать, Уну?

– Я бы сказал тебе – ехать домой, – резко ответил врач. – Но ты не послушаешь меня.

Меритамон покачала головой.

– Что мне делать с этой женщиной и ее детьми? Ведь это дети моего брата… Как я оставлю их без крова?

Врач тронул ее за руку и вынудил открыть глаза.

– Оставишь – если не хочешь, чтобы без крова остались твои дети и потомки твоей матери.

Меритамон затаила дыхание, вглядываясь в темные глаза без ресниц. Они казались глазами судьбы, такие были старые…

– Разве можно делать так? – спросила молодая госпожа. – Разве это не большой грех?

– Большой, – сказал Уну. – А ты знаешь, почему твой брат сейчас гибнет, госпожа?

– Из-за Тамит, – немного удивленно ответила Меритамон.

– Нет, – ответил врач. – Из-за праведности твоей матушки. Она долго жалела эту женщину… до тех пор, пока Тамит не совратила ее собственного сына…

– Так ты обвиняешь мою мать в этом, – тихо и гневно воскликнула Меритамон. – Как ты можешь!..

Врач поднял руку.

– Я никогда бы не подумал обвинять эту благороднейшую госпожу, которая была святее многих жрецов, – тихо сказал он. – Но я говорю тебе, что большое добро может обернуться к большому злу… Иногда нужно не испугаться согрешить, – тихо сказал Уну, щурясь и потирая морщинистые коричневые пальцы.

Меритамон снова закрыла глаза.

На реке было шумно, а на дороге, которая вела в западную часть города, тихо, от общей почтительности и ожидания – хотя там было множество людей. Неб-Амона сопровождала намного более пышная свита, чем его жену – хотя Ка-Нейт была редкостно добра и многих сделала счастливыми.

Но Ка-Нейт не воплощала в себе веру… в то, что далее смерти…

Меритамон ехала в носилках, держа за руку своего старого мудрого врача, и мрачно прислушивалась к плачу и восклицаниям, полным отчаяния.

– Тотмеса не любят так, как любили отца, – заметила она.

– Тотмес очень достойный жрец Амона, – сказал Уну. – Но ему не хватает божественной силы.

– О чем ты говоришь? – нахмурившись, спросила Меритамон.

– Вспомни, каким был твой отец, и ты поймешь, – печально ответил Уну.

Меритамон вспомнила – и поняла.

Глядя на Неб-Амона, она видела его сокровенного бога, а слыша его речь – слышала речь бога…

– Будь осторожна, – сказал врач, резко переходя на другое. – Я бы посоветовал тебе вовсе не покидать носилок. Сейчас люди могут начать давить друг друга, когда повезут саркофаг.

– Его еще нет? – спросила Меритамон, высовываясь из носилок; врач чуть не дернул ее за руку.

– Нет, – сказал он. – Будь осторожна! Напрасно ты поехала!

– Ах, да перестань, – оборвала Меритамон слугу. Она снова высунулась из носилок, оценивая, далеко ли еще до города, и тут увидела, что они уже въехали.

– Стойте! – воскликнула госпожа, и выпрыгнула из носилок прежде, чем Уну успел остановить ее. Меритамон огляделась, возбужденно дыша. Плач толпы, толкотня, даже опасность пострадать из-за давки, несмотря на печаль, как-то радостно волновали ее – ведь это ее отцу сегодня воздавали почести. Как будто здесь Неб-Амону воздавали за то, что он претерпел дома. Многократно.

– Где же мой брат? – спросила она, сама не зная кого.

– Госпожа Меритамон?

Она вздрогнула и испугалась – но это был знакомый, друг ее отца. Меритамон, к своему стыду, не могла вспомнить его имени, и удивлялась, что он узнал ее – ведь этот человек перестал бывать у них, еще когда была жива мать… а Меритамон не исполнилось и двенадцати…

– Что ты делаешь здесь одна? – спросил этот господин.

Меритамон вдруг осознала, что потеряла где-то мужа. А где ее носильщики? Врач?

– Уну! – воскликнула она, но нигде не видела его.

– Это твой муж, госпожа? – спросил друг отца.

– Нет!.. – чуть не плача, воскликнула Меритамон. – Это мой врач!..

Насколько врач был важнее мужа!

– Я отведу тебя в сторону, – сказал этот господин, имени которого Меритамон так и не вспомнила. – Тебе опасно быть здесь!

Он схватил ее за локоть и отдернул с пути какого-то чернокожего великана, который ничего не видел из-за слез. Скорбь по Неб-Амону чуть не погубила его дочь!

Друг отца усадил Меритамон в тень, а сам все боялся отойти – старый, уже тоже больной с виду человек, отягощенный париком, из-под которого катился пот. Он был весь в синем, траурная одежда казалась еще темнее из-за испарины.

– Оставь меня, господин, меня найдут! – попросила Меритамон, пожалевшая этого незнакомца, словно близкого друга.

Он покачал головой, поднял руки, словно чтобы возразить, но потом с извиняющимся видом скрылся в толпе. Меритамон этого не ожидала и была разочарована и испугана.

– Уну!.. – воскликнула она.

Никого из знакомых! Никакой помощи!

Меритамон встала, она была в ужасе. Впереди действительно началась давка – потому что наконец показался саркофаг из красного гранита, который несли на своих плечах старшие жрецы Амона, тесный дом отца, на который дочь смотрела круглыми от страха глазами. Он казался ей сейчас предвестником собственной смерти.

Жрец завел тягучее, заунывное песнопение; ему ответил жреческий хор и крики скорби, которые начали напоминать безумные. Все эти плачущие люди словно превратились в одно многоглавое, многоголосое чудовище, грозившее растереть дочь Неб-Амона в порошок.

Молодая женщина решилась и, выставив локти, двинулась вперед, расталкивая толпу – никто не ругался, потому что толкались все и никому не было дела до Меритамон. Она оглядывалась, хотя не представляла, где искать свою свиту. Вдруг толпа раздалась; людская волна чуть не сшибла Меритамон с ног, но она чудом устояла и отступила вместе со всеми, схватившись за чью-то одежду – этот человек, кажется, даже не заметил.

– Госпожа? – вдруг шепнул ей в самое ухо нежный голос.

Меритамон обернулась и чуть не родила прежде времени от ужаса. Рядом, улыбаясь, стояла Тамит – облепленная мокрыми от пота волосами и одеждой, с фигурой, обезображенной беременностью и измененной временем, но все еще прекрасная… единственная в своем роде…

– Что ты здесь делаешь? – спросила Меритамон.

Тамит не ответила – показала вперед.

– Видишь – несут саркофаг. Твой отец спускается к своему месту.

Меритамон повернулась и наконец увидела, почему расступилась толпа: саркофаг верховного жреца спускали вниз по ступеням. Она ощутила, что Тамит положила ей руку на плечо, ласковым, дружеским жестом.

– Я говорила тебе, что ты очень похожа на свою мать? – с улыбкой прошептала женщина. И тут Меритамон поняла, что она сейчас сделает – за мгновение до того, как это произошло: Тамит заносила ногу, чтобы пнуть жертву под колено. Меритамон упадет, и ее затопчут насмерть…

Меритамон развернулась и изо всей силы ударила Тамит в лицо, расшибив кулак о ее скулу; она успела увидеть, как падает женщина, ее изумленные глаза… такое выражение могло быть у лисы, на которую напал заяц. Время словно застыло на миг, а потом обрушилось на Меритамон: крики, гнев, угрожающие лица.

– Как ты смеешь мешать! Негодница! Крокодилам бросить такую!..

– Я его дочь! – выкрикнула Меритамон, уже не надеясь, что ее кто-то услышит и поймет. – Его дочь!

– Это его дочь! – вдруг крикнул мужской голос со стороны – сильный, спасительный голос, который Меритамон так хорошо откуда-то знала.

– Это дочь Неб-Амона! Дайте дорогу! – крикнул Хепри, отталкивая от Меритамон какого-то разозленного человека и хватая ее за локоть. – Расступитесь! Расступитесь! – кричал сын грабителя могил так, точно был господином, и все расступались перед ним. Он тащил за собой молодую женщину, которая была почти в обмороке. Вдруг Меритамон почувствовала, как Хепри подхватывает ее на руки и несет…

– Все хорошо? – спросил юноша, склонившийся над нею.

Меритамон кивнула. Она не видела никого больше, кроме него… потом различила впереди людей, гробницы и стены. Они были все еще в городе мертвых, в стороне от остальных, но толпа значительно поредела.

Госпожа протянула Хепри руку, и он поднял ее.

“Кажется, я убила его мать”.

– Где мои слуги и муж? – спросила Меритамон, отворачиваясь. Хепри был уязвлен таким полным безразличием спасенной.

– Не знаю, – резко ответил он. – Почему ты вообще явилась сюда? Разве ты не понимаешь, что…

Меритамон ощупала живот.

– Понимаю, – сказала она. – Но я…

– Госпожа!..

– Уну! – взвизгнула Меритамон, и бросилась к своему врачу, плача от радости; она едва не стиснула старика в объятиях.

– Где мои носильщики? – воскликнула она. – Где муж?

Угрюмый Хепри сначала попятился, потом скрылся в тени памятника.

– Все здесь, госпожа, – сказал врач; он не улыбался, потому что был очень сердит на хозяйку. – Слава Амону, ты уцелела. Сейчас мы поедем домой, – закончил Уну, подводя Меритамон к ее бесполезному мужу.

Меритамон уцелела, но оказавшись в носилках, начала плакать – сначала тихо, а потом все сильнее и сильнее. Врач понял, что произошло что-то очень серьезное.

– Что случилось, госпожа?

– Я…

Меритамон рыдала.

– Я убила ее, – всхлипнула она. – Я убила ее, а потом ее сын вытащил меня из толпы, он этого не знал!..

Уну осторожно положил руку на руку госпожи.

– Кого убила? – спросил он, вглядываясь в невидящие от слез глаза. – Кого, госпожа?

Он догадывался, что случилось… он готовился возликовать, хотя радоваться чужой смерти было недостойно врача. Но эта женщина была не человек… она заслужила…

– Она напала на тебя, а ты защитила себя? – спросил врач. – Тамит?

Меритамон кивнула.

– О, как я смогу смотреть ему в глаза, – плакала она. – Этот юноша – лучший из всех, кого я знаю! Я уби…

– Тихо!..

Врач оборвал ее.

– Расскажи мне, что произошло – все, – сказал Уну.

– Я стояла и ждала, когда понесут саркофаг, – сказала Меритамон, опустив глаза. Ее слезы вдруг утихли, их сменили какое-то уныние и усталость. – А потом она подошла ко мне и приготовилась пнуть меня, чтобы я упала под ноги людям… Я ударила ее в лицо!..

Короткий, яростный восторг осветил лицо Меритамон, а потом она снова разрыдалась.

– Тамит упала, и я больше не видела ее, – сказала молодая госпожа. – Потом на меня стали кричать, потому что я нарушила церемонию, и толпа чуть не набросилась на меня. Хепри вытащил меня на руках. Он не знал, что под ногами этих людей лежит его мать!..

Уну несколько мгновений молчал под рыдания хозяйки. Он все понял. Как он был бы рад, если бы опасения госпожи подтвердились – это ни в коей мере было бы не преступление: это было бы божественное правосудие.

При мысли о новой подлости Тамит он едва сдержал гнев. Пнуть госпожу, чтобы она упала под ноги людям! Мерзавка заслужила, чтобы ее саму отдали на растерзание этой толпе!..

– Ты уверена, что эта женщина погибла? – спросил он. – Я думаю, что она очень живуча, госпожа. Вероятнее всего, она вскочила сразу же после того, как упала… и это не нанесло ей большого вреда.

Меритамон затихла.

– Ты вправду так думаешь?

Уну кивнул со всей убежденностью.

Даже если госпожа убила Тамит, говорить ей об этом сейчас нельзя. Пусть сначала разрешится от бремени.

– Я хорошо изучил здоровье и характер этой женщины, – сказал врач. – Не беспокойся о ней. Она выживет. Думай лучше о себе, госпожа Меритамон – ты должна очень беречь себя, ты должна успокоиться… напиться, вымыться и соснуть…

Меритамон слабо улыбнулась.

– Спасибо. Я буду рада, если все обойдется – ведь она беременна, ее дитя ни в чем не виновато…

При этих словах ее носик сморщился, и госпожа снова расплакалась.

Уну сдвинул редкие седые брови. Да, это неприятно – что Тамит беременна, да еще и от господина. Но никакая война не обходится без жертв.

– Подумай, госпожа, ведь эта женщина хотела убить твоего ребенка, – заметил Уну. – Она не пожалела его.

При этой мысли жалость и вина исчезли из черных глаз госпожи; она вскинула голову, и в ее слезах сверкнул гнев.

Уну кивнул.

– Это жестоко, госпожа – но ты не могла поступить иначе.

Меритамон кивнула и сжала губы.

– Я не буду больше плакать, – с внезапной решимостью объявила она. Уну, внимательно наблюдавший за нею, подумал, что госпожа меньше похожа на свою мать, чем ему казалось – или просто он не знал как следует госпожу Ка-Нейт…

Меритамон закрыла глаза.

– Я очень устала, – сказала она и положила руки на живот. – Мы очень устали…

Меритамон до самого дома не разговаривала ни с врачом, ни с мужем – но и не плакала, лицо ее было каким-то устало-умиротворенным. Вернувшись домой, она в точности последовала советам Уну: напилась, тщательно вымылась и легла в постель. Она проспала до самого вечера, и проснулась… со слабой улыбкой на устах…

Менкауптаху, который так ни о чем и не узнал, и в голову не пришло послать к ее брату узнать новости. Уну тем более не заговаривал с нею о таком. А сама Меритамон как будто забыла о том, что Тамит и ее ребенок существуют.

***

До самых родов – всего неделю, как оказалось – Меритамон ничего не слышала ни о брате, ни о его любовнице. Она закрыла для них свое сердце и разум, она сделала это нарочно. Уну все понимал и одобрял.

Роды начались утром – и Меритамон, вначале почти не испугавшись и почти не морщась от боли, сама сходила за врачом. Она больше никого не хотела видеть… разве что То. В муже она не чувствовала никакой нужды.

Он, правда, постучался в ее дверь, но его услали, наказав передать сестрам, чтобы сидели в своей комнате, а лучше вышли в сад – чтобы девушки не услышали того, что будет происходить. Когда Уну отдал такой приказ, Меритамон сразу же вспомнила о Неферу-Ра и едва справилась с приступом страха, накатившим вместе с приступом боли. Но врач успокоил госпожу. Он знал, что все пройдет хорошо… был почти уверен…

Он сам обеспокоился, когда роды затянулись дольше, чем он предполагал – хотя врач и знал, что первые роды чаще всего длительные, Уну не мог избавиться от воспоминаний о Неферу-Ра. До нее – когда Уну был совсем молод и неопытен – умерла от родов еще одна женщина, за которую он отвечал, но смерть Неферу-Ра была самой страшной из всех, что он видел…

Однако роды прошли хорошо, несмотря на все треволнения. Врач был опытен, а роженица здорова. В середине следующей ночи Уну принял первенца Менкауптаха – мальчика.

Счастливый и еще больше поглупевший от счастья Менкауптах отправил вестника к брату своей жены, чтобы сообщить ему радостную новость. Аменемхет ответил молчанием, полным ненависти…

Меритамон хорошо сделала, что не узнавала о здоровье любовницы брата до самых родов.

***

Когда она бросила Тамит под ноги толпе, женщина действительно сумела вскочить – но не избежала удара спиной и головой о землю; оглушенную на короткое время, ее несколько раз пнули в живот и бока, пока она не очнулась. Когда Тамит выбралась из толпы, она была вся в синяках, а боли в животе показали, что испытание не прошло для нее бесследно. Она успела добежать до своих носильщиков, ожидавших в стороне, и, забравшись в носилки, приказала как можно скорее нести ее домой.

Роды начались в носилках – когда поблизости не было никого, кроме этих очень сильных, но не имевших никакого опыта в таких делах рабов. Тамит всегда рожала быстро. Быстро ребенок вышел и сейчас – на песке, вдали от города мертвых и от реки, вдали от всех, кроме этих существ, которые могли только высадить госпожу из носилок и наблюдать за происходящим, выкатив глаза и открыв рты от страха!..

Тамит всегда знала, что рабы не вполне люди и не обладают разумом… и она казнила бы этих, всех четверых!..

Когда Тамит почувствовала, что выталкивает ребенка, она крикнула, чтобы ее посадили обратно в носилки… чтобы хотя бы родить не на горячий песок, а на полотно; и это оказалось ужасной ошибкой. Ребенок вылетел из носилок и ударился головкой о землю, и умер. Это произошло мгновенно.

Это был сын – ее третий сын, самый желанный из всех.

А потом у женщины открылось кровотечение, и она поняла, что умирает. Ее потащили к реке бегом, положив к ней в носилки мертвое тельце, уже почти безразличное матери; Тамит знала, что ее не довезут живой. Но боги в который раз сжалились… или посмеялись над нею.

Она не истекла кровью, и Аменемхет получил ее назад живой. Полумертвую любовницу и мертвого сына.

Аменемхет любил ее. Тамит только сейчас поняла это, когда увидела его ужасно искаженное лицо и услышала рыдания, какие не исторгались из его груди даже в день смерти отца. Он бил себя в грудь и стенал, обратив к безжалостному небу полные слез глаза и искривленный рот, полный проклятий. Аменемхет приказал, чтобы мальчика бальзамировали и похоронили с почестями как его сына и наследника, а потом вернулся к своей женщине и не отходил от нее, заливаясь теперь счастливыми слезами…

Для него нет выше счастья, чем видеть Тамит живой, шептал молодой человек, осыпая ее поцелуями. Тамит со слабой улыбкой указала на свое окровавленное платье и простыни, и Аменемхет сам, с осторожностью опытнейшего врача, снял с нее одежду и сменил белье. Он сел рядом, прижимая к губам руку своей возлюбленной, и прошептал, что отомстит тем, кто в этом виноват…

“Рабы”, – хотела сказать Тамит.

Но разве это было так?

Виновата была Меритамон, сестра ее господина. И именно ее надлежало покарать.

– Рабы не помогли мне, – сказала она, чтобы испытать любовь Аменемхета.

Аменемхет вскочил, как разъяренный лев, и выбежал в коридор. Он закричал, чтобы всех четверых носильщиков немедленно избили палками и вышвырнули из дома. Потом вернулся к Тамит.

– Кто еще? – спросил он, всматриваясь в ее бледное лицо. – Кто еще, моя возлюбленная? Я вижу – ты утаиваешь главное…

Тамит чуть улыбнулась.

– Твоя сестра. Она ударила меня в лицо, встретив в городе мертвых, и я упала людям под ноги.

– Сестра? – медленно спросил Аменемхет.

Казалось, он не вполне понимает, что сказала Тамит и что он сказал сам.

– Сестра? – медленно повторил молодой жрец и взглянул женщине в глаза…

– Повтори, – приказал он. – Я хочу услышать еще раз, что моя сестра убила моего ребенка… услышать из твоих уст…

Его губы растянулись в страшной улыбке.

– Это была твоя сестра, – так же улыбаясь, повторила Тамит, глядя в глаза своему любовнику.

========== Глава 66 ==========

Ребенка назвали Анх-Осирис – “жизнь Осириса”. Так решил второй пророк Амона, по-настоящему светлый человек, которого Меритамон всем сердцем полюбила… вместо отца.

Любить Менкауптаха как мужа у нее не получалось, хотя она и старалась. Он не дотягивал до ее любви, и, кажется, понимал это и сам. Он был недостаточно смел. Он был недостаточно умен. Он не был и вполовину так красив и силен, как брат, рядом с которым она выросла… и не был и вполовину так решителен и хорош собой, как Хепри…

Трогательное благочестие и преданность Менкауптаха заставляли Меритамон чувствовать себя виноватой за то, что она не может его любить.