Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 59 страниц)

Конечно, это не сделает и не может сделать Аменемхета правым. Меритамон никогда не простит брату того, что он сделал, какие бы причины ни побудили его такое совершить. Но она не хотела, чтобы этот преступник умер. Сейчас Меритамон понимала Хепри, ту любовь и ненависть, что он испытывал к матери.

– Тамит сбежала, – пробормотала она. – Смогла бы я держать его за руку, обнимать его, зная, что его мать умерла по… по нашей вине?

По вине господ…

Меритамон совсем забыла, что она в чужом месте, более того, во дворце. Но вдруг обнаружила перед собой одного из тех одетых в золото слуг, что подпирали стены дома фараона. Прислужник молчал, держа перед собою поднос с угощением – вином, гранатами и медовыми лепешками. Меритамон вдруг ощутила, как подвело желудок, чуть не напомнивший о себе неприличным урчанием.

Она протянула руку, чтобы взять поднос, но тут неожиданно подумала, что ничего не знает о том, кто готовил и подавал эту еду…

Она сходит с ума!

И Меритамон бормотала вслух, а слуга, должно быть, все это время стоял рядом. Но теперь уже ничего не сделаешь.

Госпожа взяла поднос себе на колени и стала есть. Она сжевала целых две лепешки с красивого серебряного блюда, как услышала тяжелые шаги, а потом увидела того, кого обещали к ней прислать, точно ее подданного.

Хорнахт был одет в тончайшую длинную желтую юбку с тонким позолоченным поясом, присборенную по моде; его торс был обнажен, смуглые мускулистые плечи украшены каждое парой золотых браслетов с каменьями. На груди висело неширокое – в несколько рядов золотых звеньев – ожерелье с голубой эмалевой подвеской, не скрывавшее боевых шрамов прошлых лет, казавшихся бледнее и заметнее из-за густого загара.

Лоб Хорнахта венчал золотой обруч – как и раньше, начальник строительных работ был без парика, и его длинные черные волосы неопрятно свалялись после многочасовых занятий с фараоном. Должно быть, они обсуждали план нового храма самого царя. Только эта погрешность во внешности заставила Меритамон преодолеть благоговейный страх перед своим могущественным старшим другом.

Она встала, неловко держа в руках поднос; Хорнахт хотел забрать его у нее и отставить, но Меритамон дрожащим голосом предложила ему присоединиться к трапезе. Хорнахт не отказался. Он сел напротив нее на подушку, жадно откусывая от нетронутой лепешки. Увидев, что единственный кубок остался у Меритамон в руках, а лепешки кончаются, Хорнахт щелкнул пальцами, и тот же слуга, что прислуживал дочери Неб-Амона, бросился ухаживать за господином.

Меритамон заметила, что на руках у него длинные черные волосы, и в подмышках тоже растут волосы. Привыкшая к гладким рукам жрецов, она поежилась. И тут Хорнахт прервал молчание:

– Что привело тебя во дворец, госпожа? Зачем я тебе нужен?

Меритамон наконец вспомнила, зачем он ей нужен, и чуть не бросилась перед ним на колени. Из последних сил сохраняя достоинство, стиснула подлокотники своего кресла.

– Господин Хорнахт, меня привело к тебе огромное несчастье. Мой брат арестован, ему грозит смертная казнь.

Хорнахт опустил последнюю лепешку, которую только что поднес ко рту. Лепешка стала крошиться в его пальцах.

– Что?

Меритамон кивнула и разрыдалась, представив прекрасное лицо брата, его улыбку; вспомнив любовь и гордость за Аменемхета, с которой она росла с колыбели. И его убьют!..

– Что он сделал? – воскликнул Хорнахт, вскакивая на ноги. Меритамон вздрогнула, вжавшись в спинку кресла.

– Он убил своего отца, – пробормотала Меритамон. Она плохо понимала, что говорит, и часто мигала, глядя сквозь пелену слез на человека, стоявшего перед нею.

Разве можно было это понять? Как Аменемхет мог убить отца? Как это возможно?..

– Убил отца? – воскликнул Хорнахт. – И ты просишь меня о ходатайстве за этого негодяя?

Меритамон встала, протягивая к своей единственной надежде слабые руки.

– Я умоляю тебя, – пробормотала она.

Хорнахт с отвращением попятился.

– Вы все одинаковые! Сын как отец! – выкрикнул он, не заботясь о том, что его далеко слышно. – Я ничего для него не сделаю, можешь… уезжать, госпожа!

Он едва не сказал “убираться”.

Меритамон забыла всякую гордость и стала перед Хорнахтом на колени.

– Я прошу тебя, выслушай меня, – рыдая, сказала она. Ошеломленный этим поступком, Хорнахт некоторое время стоял, глядя на ее макушку с высоты своего роста, а потом схватил ее и посадил снова в кресло.

Меритамон вскинула голову.

– Выслушай меня! – воскликнула она, давясь слезами.

– Хорошо, – сказал Хорнахт.

Меритамон говорила долго, и за все это время Хорнахт ни разу ее не прервал.

Когда она закончила, молодая женщина поняла, что отвращение Хорнахта к ее семье не уменьшилось, но сочувствие к ней – увеличилось. И он был готов помочь ей, хотя презирал Аменемхета.

– Я сейчас же расскажу обо всем этом его величеству, – произнес начальник строительных работ. – Может быть, в своей мудрости и милосердии он смягчит наказание…

Хорнахт встал.

– Жди здесь, – приказал он, и тотчас же вышел. Меритамон хотела кинуться за ним, до смерти перепуганная его намерением, но опоздала – Хорнахт скрылся. А сама она не смела покинуть эту комнату.

Она села обратно в кресло и впала в оцепенение.

Меритамон ожидала появления Хорнахта, но вместо него появился незнакомый слуга.

– Его величество желает видеть тебя, госпожа, – объявил он.

* Фараоном.

========== Глава 76 ==========

Меритамон медленно встала. Она ощутила, как по руке к запястью скользит холодная капля.

– Его величество? – повторила она, не слыша себя. В ушах у нее зазвенели систры.

– Да, госпожа, – ответил слуга. – Поспеши!

Меритамон ужасно позавидовала ему – его спокойствию; хотя внешне слуга был немного встревожен, его не должно было сегодня коснуться внимание фараона, и его родным не угрожала смерть. Она двинулась за мужчиной, думая, что от нее, должно быть, уже плохо пахнет, лицо перемазано черной и оранжевой краской, прическа потеряла форму. Разве станет его величество слушать такую, даже глядеть на нее?..

Меритамон думала о чем угодно, только бы не бояться предстоящей встречи.

Ее провели через весь огромный лазуритовый зал, а потом через целую анфиладу похожих друг на друга в своем великолепии комнат. Иногда Меритамон попадались на глаза слуги, сливавшиеся с обстановкой: они были так же нарядны и безмолвны. Она шла с таким чувством, точно это ее завтра казнят. А может быть, и так. Откуда ей знать, что решит в отношении ее семьи самое могущественное божество Та Кемет, которому принадлежат все земли, животные и люди этой страны?..

Ее ввели в какую-то небольшую комнату, похожую на ту, в которой она дожидалась Хорнахта. Меритамон почти рассеянно скользнула взглядом по мебели и стенам – ее уже не впечатляли ни резьба, ни кладка, ни роспись. Когда же наконец будет тронный зал?

Она вдруг заметила, что ее проводник исчез. Меритамон в панике огляделась и увидела, что он замер в земном поклоне!..

Молодая женщина взглянула перед собою и тотчас же совершила земной поклон сама. Она лежала, прижавшись лбом и ладонями к холодному мрамору, крепко зажмурившись и думая, что за нею и ее братом наконец пришла смерть. Перед ней был фараон! Этот человек, сидящий у дальней стены в кресле из электрума и серебра, был не человеком, а земным богом, и Меритамон немедленно казнят за то, что она не признала своего владыку!..

– Встань, – услышала она. Меритамон не успела распознать голос. Он не был ни высоким, ни низким, и показался ей немолодым; но разве бог может стареть?

Дочь Неб-Амона поднялась и взглянула в лицо неподвижно сидевшему на троне человеку.

***

Недавно его величество отпраздновал тридцатилетие с начала своего славного царствования – это празднество должно было возродить его силы*. Рамсесу исполнилось пятьдесят четыре года.

Справа от кресла фараона Меритамон заметила двух неподвижно стоящих женщин – одну совсем юную, другую постарше. Должно быть, это были царевны или придворные женщины. По левую руку от кресла-трона стоял Хорнахт. Взгляд Меритамон метнулся в сторону этих фигур, таких же бессильных сейчас, как статуи; потом она покорно, в отчаянии взглянула в глаза повелителю обеих земель.

Рамсес не двигался и не улыбался; все время, пока Меритамон пыталась совладать с собою, он изучал взглядом ее лицо и фигуру. Меритамон подумала, что этот пожилой человек, наверное, был в молодости хорош собой – у фараона было тонкое лицо с близко посаженными, но красивыми глазами, а фигура и сейчас не утратила стройности и силы, только, может быть, немного высохла. Потом дочь верховного жреца осознала, что думает все это о боге.

Она погибла!..

И почему фараон ничего не говорит? Она настолько разгневала его, что он подыскивает подобающие слова, дабы обрушить их на ее голову?..

И тут Рамсес заговорил – но не с нею. Он повернулся к одной из своих женщин, дочери или наложнице, и что-то сказал ей; Меритамон ничего не расслышала, но ей показалось, что оба собеседника улыбнулись. В выражении лица фараона сквозь улыбку промелькнуло презрение или гнев; но, может, несчастной женщине так только показалось.

Рамсес сделал кому-то в комнате знак, и этот знак, несомненно, относился к ней; Меритамон хотела уже снова упасть на колени, как вдруг почувствовала легкое прикосновение к своему плечу.

Меритамон резко повернулась, но увидела только улыбающуюся рабыню. На девушке была легкая юбочка и ожерелье из цветов. Она жестом пригласила Меритамон следовать за собой, и та, в ужасе и недоумении, повернулась и покинула комнату. Что может все это значить? Куда ее ведут, почему ей определили такого странного палача?..

Ее долго вели какими-то коридорами и комнатами, потом она и рабыня пересекли широкий мощеный двор и вошли в другую половину дворца – по-видимому, совершенно отдельную его часть.

А потом Меритамон оказалась в купальне. Она ожидала этого меньше всего. Она стояла как столб в облаках горячего ароматного пара, почти такая же бесчувственная к тому, что ее раздевают чужие руки, что ее одежду куда-то уносят. С ней делали все то же самое, что служанка делала дома: но теперь это совершалось с насильственной быстротой, хотя и с большой ловкостью. Сколов волосы шпильками, Меритамон вымыли, выбрили волосы на теле, умастили несколькими бальзамами. Потом принесли другое платье взамен ее собственного. Она в испуге подумала, что ее венчик и ожерелье украли; но и то, и другое принесли тоже.

Ее посадили на скамью и стали красить ей лицо, а Меритамон все не могла понять, зачем владыке это понадобилось. Неужели Хорнахт неправильно доложил ему, и фараон не знает о судьбе, уготованной Аменемхету? Или Меритамон была настолько неопрятна, что его величеству стало противно даже глядеть на нее?

Ей поднесли зеркало, и Меритамон едва не оттолкнула его ладонью. Но, опомнившись, сделала над собою усилие и посмотрелась в затуманенную паром полированную медь.

Меритамон с изумлением подумала, что никогда еще не видела себя такой красивой. Она очень напоминала сейчас свою мать в юности – как будто Ка-Нейт подстригла волосы… но не перестала быть покорительницей сердец. Ее мать до того, как заболела, и еще долго после считалась первой красавицей в городе.

Меритамон повели обратно. Ей было очень неуютно в синем платье с золотой каймой, в которое ее нарядили; этот наряд казался слишком прозрачным. А может, Меритамон выросла в чрезмерной строгости, а здесь другие порядки?

Она с презрением к себе подумала, что предается таким пустячным мыслям в то время, как ее брату грозит смерть. Но тут дорога кончилась – ее снова ввели в ту же комнату. Фараон по-прежнему сидел в кресле, но теперь более свободно; он слегка опирался на подлокотник, склонившись в ту сторону, где стояли его женщины. Впрочем, теперь они сидели, на подушках у подножия трона; Хорнахт по-прежнему стоял по левую руку от повелителя. Даже не взглянув на своего покровителя, Меритамон почувствовала, какое беспокойство его снедает.

Опомнившись, она снова поверглась ниц. Ей не приказали встать; но через несколько мгновений молодая женщина почувствовала прикосновение к плечу, и теперь это оказался сам фараон.

Рамсес присел перед нею, беззастенчиво рассматривая ее. Меритамон шевельнула губами, не смея заговорить сама, но ощутив, что дольше не выдержит…

– Ты и вправду красавица, госпожа Меритамон, – произнес Рамсес. – Мне не солгали, сказав, что ты похожа на свою мать, прославившую Уасет своей прелестью и добротой. Я начинаю сожалеть, что слишком рано покинул этот город*.

Придворные учтиво посмеялись – женщины; Хорнахт еще больше помрачнел. Он не отрываясь смотрел на своего владыку и Меритамон, приоткрыв рот и взволнованно дыша.

– Великий Хор… Мой брат… – Меритамон наконец обрела способность говорить. Фараон остановил ее жестом, лицо его стало холодным.

– Мое величество знает о том, что совершил этот человек, и обо всех обстоятельствах, сопутствовавших этому преступлению, – сказал Рамсес. Он встал и отступил, наконец избавив Меритамон от своей близости; она немного помедлила на коленях, потом нерешительно встала тоже. Молодая женщина попятилась, сложила руки на груди, глядя с мольбой на человека, которого вся страна почитала богом. Это и был бог. Меритамон никогда еще не видела таких странных богов, которые вели бы себя как люди, легко увлекаемые страстями.

Она никогда бы не поверила, если бы ей сказали, что его величество, даже не выслушав родственницу обвиняемого, прикажет вымыть ее, чтобы он мог получше рассмотреть ее красоту!..

Меритамон искала хоть какой-нибудь поддержки, но ни сесть, ни опереться было не на что.

– Я отложу вынесение приговора твоему брату, госпожа Меритамон, – сказал Рамсес. – Он тяжко виноват и не может быть прощен. Но милосердие моего величества превосходит необоримые пустынные пространства, окружающие эту страну. Я благостен как мой отец Амон.

Он ненадолго замолчал, а Меритамон, трепеща, ждала продолжения.

– Этот молодой жрец был увлечен на путь зла против воли, – продолжал фараон. – Может быть, мое величество пожелает сохранить ему жизнь…

Молодая женщина ахнула.

Фараон смотрел на Меритамон с милостивой полуулыбкой, естественной или искусственной – было не понять. Меритамон даже не понимала, думает ли царь о тех людях, о которых сейчас говорит и на которых смотрит. Может быть, его величество только созерцает себя и свое безграничное милосердие?

– Однако пока этот преступник будет содержаться в темнице храма Амона. Мое величество повелевает так, – с тем же ясным, созерцательно-милостивым выражением сказал Рамсес и замолчал.

И Меритамон поняла, что все сказано.

Она опустилась на колени перед царем, бормоча слова глубочайшей признательности – в самом деле, разве могла она надеяться, что ее брата пощадят? Всерьез надеяться? После всего того, что Аменемхет натворил?

Меритамон поднялась, не вполне понимая, что ей следует сейчас делать. Но фараон вдруг сделал какому-то слуге знак, и ей под ноги подбросили пару подушек.

– Садись, госпожа Меритамон, – сказал он. – Ты, должно быть, утомлена.

Она села, как те царевны у подножия трона. Обе молодые женщины не произнесли за все время ни слова, только внимательно смотрели на нее.

Фараон сел рядом с нею, и тут Меритамон ощутила страх. Это был уже третий страх, овладевший ею здесь, и едва проникнув в сердце, он начал расти, оплетая ее холодными тенетами; Меритамон непроизвольно вскинула голову, словно этот страх был живым и подбирался к ее горлу.

Рамсес улыбался, словно они не говорили только что о ее преступном брате.

– Сколько тебе лет, госпожа? – спросил он, глядя в лицо Меритамон.

– Девятнадцать, повелитель, – сказала она.

– Ты кажешься совсем девочкой. Не правда ли? – спросил он, обернувшись к присутствующим, и к Хорнахту тоже; женщины послушно кивнули, улыбаясь, а Хорнахт побледнел.

Рамсес взял ее за подбородок. У него были твердые и сухие пальцы; Меритамон ощутила, какая сила исходит от этого… старика. Да, живой бог был стар!

– Ты боишься, – ласково сказал он, вглядываясь в лицо Меритамон. – Ты девушка?

– Госпожа Меритамон замужем, – впервые заговорил Хорнахт; его голос прозвучал надтреснуто, и от его слов повеяло таким горячим отчаянием, что фараон удивленно повернулся к нему.

– Замужем? За кем?

“Неужели он ничего об этом не слышал? – в крайнем изумлении подумала Меритамон. – А может, просто пропустил мимо ушей?”

– За заклинателем Амона Менкауптахом, сыном второго раба бога, – ответил Хорнахт. – У них есть шестимесячный сын.

– Вот как? – с некоторым удивлением и как будто холодностью переспросил Рамсес. – Я хочу увидеть этого Менкауптаха. Нет, – он вдруг встал. – Я не желаю его видеть! Мне надоели жрецы Амона!..

Меритамон попыталась что-то сказать, все еще сидя на полу, потом попыталась встать. Но Рамсес удержал ее, взмахнув рукой. Он резко повернулся к ней.

– Твоя красота достойна много большего, чем этот жрец! – заявил фараон.

***

Меритамон смотрела на царя снизу вверх, медленно осознавая, что ей сказали. Рамсес пожелал сделать ее своей наложницей. Меритамон понимала, какая это огромная честь.

Рамсес улыбнулся и кивнул, а ей вдруг захотелось умереть вместе с братом. Будь проклят тот миг, когда ей взбрело в голову идти ко двору!.. Она и помыслить не могла, что этот старый человек… бог настолько похотлив и легкомыслен, что способен ради утоления своего желания отнять жену у мужа и мать у маленького сына, вторгнуться в семью одного из высших жрецов Амона…

А вдруг именно этого фараон и захотел? Показать заносчивым слугам, кто их единственный властелин?

Меритамон опустила глаза и снова поклонилась в ноги Рамсесу. Он поднял ее с земли, а потом, положив руку на плечо, подвел к своему небольшому трону.

– Госпожа Идут, встань, – сказал он одной из царевен, той, что была постарше. – Ты можешь пересесть на место госпожи Меритамон.

Идут посмотрела на фараона и его новую избранницу снизу вверх, и Меритамон показалось, что на словно бы опухшем и немного сонном личике молодой женщины промелькнула обида. Но ничего более. Идут лениво поднялась и, поклонившись Рамсесу, села на подушки напротив трона, лицом к его величеству.

Меритамон села рядом со второй женщиной, казавшейся на несколько лет младше ее самой. И эта царевна неожиданно дружески улыбнулась ей; Меритамон увидела, что лицом она напоминает Рамсеса. Это действительно была его дочь, Меритамон не ошиблась; и именно с нею фараон шептался в начале приема.

А вот вторая женщина…

Меритамон, не удержавшись, посмотрела на Идут, и на мгновение с лица этой госпожи пропала вся сонливость. Из-под ее тяжелых век сверкнула ненависть, и Меритамон поняла, что угадала положение придворной женщины – наложница, любимица Рамсеса… Конечно, она уступала красотою ей самой…

Меритамон сжала руки, низко опустив голову, и подумала, что охотно вернула бы Идут все, что фараон собирался отнять у этой наложницы в ее пользу. Почему ее судьба так нелепа!..

– Мапуи, – громко приказал царь, не поднимаясь с места, и в комнату вошел какой-то толстый и безобразный человек, очень ярко накрашенный и в очень пышном парике и длинных складчатых одеждах. Он ждал за дверью? Придворные обладали изумительной способностью становиться незаметными и являться бесшумно.

Мапуи подобострастно улыбнулся, растянув широкий жабий рот; потом тяжело опустился на колени и коснулся лбом пола. Он тотчас же встал, подавив гримасу боли и кряхтенье. Как видно, ему было разрешено не утруждать себя слишком.

– Мапуи, отправь вестника в храм Амона, – объявил фараон, по-прежнему не двигаясь с места – Меритамон становилось все более неуютно и страшно рядом с этой божественной фигурой. – Пусть вестник объявит волю моего величества. Жрец Амона Аменемхет, содержащийся в темнице храма Амона, не будет осужден, пока этого не пожелает мое величество. Он должен оставаться там, куда его поместили, пока я не изволю поступить с ним по своему усмотрению, – закончил Рамсес.

Мапуи поклонился в пояс, потом повернулся и вышел, так и не сказав ни слова.

Рамсес погладил сидящую у его ног Меритамон по голове, и она подняла голову, пытаясь улыбнуться.

– Ты безгранично добр, Могучий Бык*, – прошептала она.

Рамсес кивнул.

– Могу ли я попросить тебя еще об одной милости? – прошептала Меритамон, ненавидя себя и прелестно краснея от этой ненависти.

– Обо всем, чего пожелаешь, – сказал фараон. Его рука скользнула к ее щеке и погладила подбородок. От него пахло миррой, обычный запах храмов и знатных людей.

– Позволь мне увидеться с моим братом, – попросила она. – Меня даже не пустили к нему в темницу!

– Не пустили?

Рамсес нахмурился, потом резко встал и сделал знак Меритамон подняться тоже.

– Господин Хорнахт, – сказал он, обращаясь к страдающему начальнику строительных работ, у которого уже во второй раз отнимали образ возлюбленной. – Сопроводи госпожу Меритамон в тюрьму храма Амона и прикажи моим именем провести ее к брату!

Хорнахт низко поклонился.

– А также передай, чтобы об этом преступнике как следует заботились, – сказал Рамсес. – Пусть хорошо кормят его и дают мыться… и что еще понадобится, ты увидишь сам.

Хорнахт еще раз поклонился.

– Потом ты вернешься во дворец, госпожа Меритамон, – сказал Рамсес, обращаясь к своей новой женщине.

Она уже и не ждала другого.

– Я не смогу увидеться с моим сыном? – робко спросила Меритамон.

– С сыном?

Рамсес совсем забыл об этом досадном обстоятельстве.

– Его привезут к тебе, – сказал он. – Я прикажу назначить ему кормилицу.

– У него есть кормилица, Могучий Бык, – прошептала Меритамон.

– Превосходно!

Рамсес счастливо улыбнулся, глаза загорелись предвкушением.

– Значит, все решено. Хорнахт, отправляйся в тюрьму вместе с этой госпожой. Но помни, что госпожа Меритамон отныне удостоена моей особой милости.

Прекрасно понимая, что подразумевает фараон, Хорнахт поклонился в третий раз, еще глубже и печальнее. Он кивнул Меритамон, и они вместе направились к выходу.

Меритамон шла, низко опустив голову; идущий рядом Хорнахт как будто состарился от грусти. Они не обмолвились ни словом. Приближенный фараона вывел ее из дворца, потом приказал кому-то подать носилки и стражу.

Разумеется, отдельные носилки – отныне Меритамон запрещалась близость с любым посторонним мужчиной.

Она сидела, закрыв глаза, не в силах радоваться уже ничему – даже предстоящему свиданию с братом. У нее в один миг отняли все – родной дом, сына, возлюбленного и мужа. Меритамон сейчас была бы рада остаться даже с глупым Менкауптахом. Ее сделали собственностью Рамсеса, пусть высокопоставленной, пусть это было почетнейшим положением, до которого могла подняться женщина… но Меритамон знала, что ей грозит худшее заключение, чем ее брату. Худшее, чем то, в котором жила Тамит – Тамит принадлежала человеку.

Не Амону на земле.

Меритамон была с Хепри так недолго – всего три ночи. В первую, когда она отдалась ему. В ночь накануне посещения Тотмеса. И в последнюю ночь – после посещения верховного жреца, когда над Аменемхетом нависла угроза смерти, они с Хепри любили друг друга долго…

Но этого было ничтожно мало в сравнении с долгими тоскливыми годами в гареме, которые ей уготованы.

Меритамон услышала шум голосов снаружи, почувствовала толчок, которым ее подбросило на подушках; потом носилки опустились.

– Выходи, госпожа, – сказал Хорнахт, заглянув к ней и тут же отступив, чтобы не смотреть на нее дольше, чем положено. Он даже не подал ей руку, когда Меритамон вышла из носилок. Сделал знак стражникам, и они направились вперед по храмовому двору.

Меритамон не смотрела на одетых в белое жрецов, у нее сейчас вызывали отвращение даже священные статуи и пилоны, испещренные божественными знаками. Скоро она покинет все это навсегда – эти люди храма намного свободнее ее, хотя и называются рабами Амона.

– Вам объявлена воля его величества относительно узника Аменемхета? – громогласно спросил вдруг Хорнахт, и Меритамон вздрогнула. Приближенный фараона огляделся, выискивая недовольные лица. Он их не нашел. И не нашел бы, подумала Меритамон, жрецы такие притворщики, что Хорнахту и не снилось.

Конечно, они уже приготовились к этому вмешательству в судопроизводство Амона…

Хорнахт окликнул задумавшуюся Меритамон, и они направились вперед. Вдруг Меритамон вспомнила, куда они идут, кого она сейчас увидит, и забыла обо всех остальных, даже о фараоне. Она увидит Аменемхета! Он спасен! Могла ли она надеяться?..

Перед нею открыли какую-то дверь, и ее повели вниз по ступенькам. На изнеженную Меритамон повеяло таким смрадом, что она на мгновение остановилась; потом двинулась вперед, чувствуя нетерпение замыкавшего шествие Хорнахта.

Неужели он будет присутствовать при ее разговоре с братом?

Спуск кончился, и Меритамон повели вперед по коридору мимо толстых дверей, в которых были проделаны маленькие оконца. Она подумала, что в одной из этих камер, в спертом смрадном воздухе, на вонючей соломе дожидается смерти ее брат. Объявили ли ему волю фараона? Или, из ненависти к преступнику и желания продлить его мучения, жрецы скрыли ее от него?

Ведь извещать Аменемхета о помиловании приказа не было…

Они остановились, потом один из стражников Амона обогнул Меритамон и выкрикнул в самое окошко камеры, перед которой они стояли:

– Преступник! Твоя сестра пришла увидеться с тобой!

– Эй, легче! – возмутился Хорнахт, видя, что от слова “преступник” Меритамон закачалась на грани обморока. Начальник строительных работ забыл о том, что теперь Меритамон принадлежит фараону, и приобнял молодую женщину за плечи, давая ей прийти в себя.

Но через мгновение она резко оттолкнула Хорнахта. Не оттого, что он обнял ее, а оттого, что к двери камеры подошел Аменемхет.

* Речь о празднике Хеб-Сед, знаменовавшем тридцатилетие с начала правления фараона: эта церемония, название которой означает “Львиный Хвост”, должна была возродить угасающие силы правителя. Она заменила собою ритуальное убийство вождей в племенном обществе.

* Рамсес II основал собственную столицу на месте старинного города Таниса, назвав ее Пер-Рамсес, или “Дом Рамсеса”. Фивы он посещал нечасто и только в силу необходимости, как священный город и место ведения широкого строительства.

* Один из титулов фараона.

========== Глава 77 ==========

Меритамон едва не упала в объятия Хорнахта, без колебаний поддержавшего ее за талию твердой рукой – впрочем, никто не обратил на это внимания. Стражники фараона, сопровождавшие Меритамон, с изумлением глядели на человека, стоявшего у оконца камеры, человека, почти потерявшего человеческий облик. Аменемхет пристально смотрел в глаза сестры, как будто задался целью как можно сильнее поразить ее своим видом. Поразить ее. Сделать так, чтобы она никогда больше не смогла радоваться снова.

Аменемхет улыбнулся, белые зубы блеснули в черной щетине, покрывшей подбородок и верхнюю губу. Голова его тоже начала скрываться под волосами, и это казалось очень странным Меритамон, которая с колыбели видела брата с обритой головой. Аменемхет перестал быть тем, кем был – священным слугою Амона. А еще он очень исхудал, так что широкая и гладкая гордая шея стала тонкой, на ней выступили сухожилия, как у старика; щеки ввалились, под глазами возникли черные тени… даже на лбу, кажется, появились морщины. И все это за одни сутки?..

Как же с ним обращались здесь, подумала молодая женщина.

– Аменемхет, – позвала она.

– Ты пришла позлорадствовать перед тем, как меня уничтожат? – спросил Аменемхет. Старым, сиплым голосом. – Кто тебе помог попасть сюда – этот твой любовник?

Он кивнул на Хорнахта.

Меритамон услышала, как начальник строительных работ шумно выдохнул над ее головой, он почти до боли сжал ее талию.

– Аменемхет, тебя не казнят, – сказала Меритамон, пытаясь проглотить оскорбление; она старалась думать о том, что эти жестокие слова принадлежат приговоренному к смерти, но не получалось. Вдруг нахлынули мысли о том, что она смотрит на убийцу своего дорогого отца, и гнев стал душить ее.

– Фараон помиловал тебя! – выкрикнула она, сжав кулаки. – А этот господин, которого ты оскорбил, просил за тебя перед его величеством!

Да, они спасли его! Но на лице Меритамон сейчас была ненависть, а не жалость и любовь. Аменемхет несколько мгновений смотрел в пустоту, пытаясь осознать, что он помилован, что будет жить; потом встретился взглядом с сестрой, и его лицо окаменело в выражении ответной ненависти.

– Ах, вот оно что, – сказал он. – И давно ты… пользуешься благосклонностью начальника строительных работ? Верно ли я слышал, что он был влюблен в матушку… ты ему ее заменила? Бедный твой муж!

– Мерзавец! – крикнула Меритамон, громко рыдая; и стражники Амона, и стражники фараона возмущенно зароптали. Хорнахт шагнул к окошку.

– А ну замолчи! – выкрикнул он, хотя Аменемхет уже молчал, удовлетворенно улыбаясь своей мести.

– Ты действительно мерзавец, – процедил приближенный фараона, пытаясь поймать взгляд молодого человека. – Ты не только не раскаиваешься в том, что совершил, ты еще и смеешь так говорить со своей спасительницей! Если бы не доброта твоей сестры, наутро тебя бы жестоко казнили, отцеубийца!..

Аменемхет напоказ расхохотался.

– А мне все равно, – сказал он, говоря не с Хорнахтом, а с Меритамон – точно этого господина тут не было. – Лучше смерть, чем жизнь здесь, – сказал ей Аменемхет. – Хочешь зайти ко мне, сестра? Хочешь, я покажу тебе, как славно устроен сын великого ясновидца? А его дочь, как я погляжу, так и цветет… после того, как легла перед царским вельможей, чтобы он оказал ей милость…

Меритамон пожалела, что не может ударить его через это окошко. Она была готова к тому, что, может быть, брат озлобится… но такой лютой ярости, непримиримости, отказа от раскаяния и полного отсутствия благодарности за свое спасение и представить не могла.

– Хорнахт, его величество приказал позаботиться о нем, – тихо сказала Меритамон, обернувшись к своему другу.

– Я помню, госпожа, – ответил Хорнахт, хотя на лице его было написано, что он с удовольствием побил бы ее брата вместо того, чтобы о нем заботиться. Меритамон чувствовала то же самое.

Загрохотала дверь камеры. Меритамон быстро отвернулась и отошла, зажимая рот ладонью, потому что вдруг ощутила тошноту. Она слышала, как Хорнахт приказывает убрать помещение, сменить платье на узнике, а потом принести ему хорошей еды и свежей воды.

Меритамон не поворачивалась, пока дверь камеры не грохнула снова.

Было приказано еще вымыть Аменемхета, но она догадывалась, что Хорнахт не хочет, чтобы Меритамон стала свидетельницей этого унизительного и длительного, наверное, купания.

Ей хотелось как можно скорее уйти отсюда. Но она снова обернулась к брату – и встретила тот же ненавистный взгляд.