Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 59 страниц)

* Город к северу от Фив.

* Древнеегипетские центры духовной жизни, своего рода университеты; согласно П.Монтэ, так могли называться общественные больницы, основанные великим врачевателем Имхотепом.

========== Глава 26 ==========

На другой день после того, как они вселились в дом, Хепри повел свою возлюбленную на рынок – искать прислугу. Она, как настоящая госпожа, ходила и присматривалась к людям, предлагавшим себя в слуги, расспрашивала, что они умеют делать и сколько берут.

Хепри сказал ей не жалеть денег и брать лучших людей.

Тамит пугалась этого все больше. Ничтожный мальчик-прислужник за какие-то полгода превратился в опасного, таинственного и ловкого человека. Неужели страсть к женщине и в самом деле может совершать такое с людьми? Наверное, только с теми, в ком эти свойства дремлют изначально…

Она подобрала себе троих – кухарку, слугу-привратника и садовника и служанку по дому. Личная служанка у нее была. Тамит даже жалела, что берет стольких людей, но Хепри только рассмеялся и заплатил всем троим вперед.

Он был как ребенок, неожиданно заполучивший груду золота и стремящийся скупить все удовольствия на свете.

Тамит было страшно.

Они вернулись в дом и занялись своим новым жилищем. Дом был уже благоустроен – с мебелью, оставшейся от прежних хозяев, простой, но красивой; тонкими занавесями и циновками, даже кое-какой утварью – прекрасной фаянсовой и медной посудой, горшками, тазами, ступками… Тамит удивилась, что все это оставлено.

Хепри пожал плечами, когда она поделилась с ним своими тревогами, и сказал, что, должно быть, хозяевам понадобилось срочно уехать куда-то налегке. Он не спрашивал, почему такой дом продают – был рад возможности.

“Они уехали или бежали – как мы”.

– Должно быть, это были знатные люди, – сказала Тамит.

Те, кто жил здесь, имели тонкий и прекрасный вкус.

– Да, – простодушно согласился молодой человек.

А Тамит смотрела на него и все думала, откуда на него излилось богатство. Которое он едва ли удержит в руках.

– Завтра мы с тобой поженимся, – вдруг сказал Хепри.

Тамит вздрогнула, когда он обвил рукой ее талию. Откинув голову, она посмотрела в глаза молодому человеку, с которым, если она ничего не предпримет, уже завтра ее свяжут навсегда.

Тамит не могла сказать, что любила его, и не могла сказать, что полюбит – ей было хорошо с ним ночью и приятно днем, потому что он мог удовлетворить ее желания… сейчас. Она совсем его не знала и не хотела узнать – того, что он сделал ради нее.

Почему она обречена желать только того, что недоступно? Почему даже сейчас с болезненной страстью вспоминает покоряющий взгляд черных глаз Неб-Амона, золотой амулет на его широкой смуглой груди, плавные, безупречно выверенные движения сильных рук, прикосновение которых она так жаждала ощутить… с того мгновения, как увидела великого ясновидца? И почему румянец на ее щеках и томление вызваны вовсе не тем, кто с такой же страстью желает ее саму?

Хепри поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, госпожа.

Тамит закрыла глаза и прижалась к его плечу. Ветерок колыхал ее одежду, садящееся солнце уже не пекло, а пригревало… это был прекрасный миг. Если не открывать глаз. И если не думать, что этот человек с нею рядом не на миг, а навсегда.

Нет, не навсегда, а пока его не схватят за то, что он совершил, подумала Тамит.

На другой день Хепри повел ее в Дом жизни, составить брачный договор. Тамит не чувствовала, насколько все серьезно, пока беглый жрец не поставил свое имя – священного скарабея – под договором и не вложил кисть для письма в ее руку.

– Ты умеешь писать, госпожа? – вдруг обеспокоился он.

Тамит оскорбленно поджала губы и поставила свое имя. И только потом поняла, что наделала.

Писец уже сворачивал папирус.

– Желает ли господин изготовить копию договора, чтобы она сохранялась в Доме жизни? – бесстрастно спросил он. – Так положено.

– Да, – сказал Хепри и покраснел. Он не мог привыкнуть, что он господин… и хорошо, подумала Тамит. Это ненадолго.

Потом Хепри договорился со жрецами, пригласив их к себе домой назавтра… уже назавтра, для совершения церемонии. Тамит было страшно смотреть на эти бритые головы и ничего не выражающие лица – хотя она видела слуг богов тысячи раз… но тогда еще ничем не провинилась перед ними.

Понимают ли они, что перед ними – бывший жрец Амона, виновный в тяжком преступлении? Тамит знала, что слуги богов связаны между собою и оповещают друг друга обо всем. Но, может быть, жрецам коптосского Дома жизни нет дела до храма Амона в Уасете…

Тамит подумала, что должна отказаться, бежать… но боялась. Куда она побежит? Каким образом доберется до столицы?

И отпустит ли ее Хепри?

Конечно, нет.

Он не отдаст то, за что заплатил своей душой.

***

Они поженились как сказал ее похититель, в соответствии со всеми священными правилами. Тамит краснела, слушая, что отныне поступает под защиту и покровительство этого молодого человека – даже, наверное, младше ее – казавшегося ей таким же ненадежным, как ветер в ветвях в ее саду.

Жрецы удалились, а Тамит осталась сидеть в объятиях человека, которому принадлежала теперь по закону, чувствуя себя так, будто сидит одна… ее наполняло холодное недоумение. Она не понимала Хепри. Куда он ведет ее, этот безумец?

Ее муж поднял ее, мягко подхватив под руку, и повел в спальню – утвердить свое право. Тамит изумлялась. Неужели влюбленные действительно слепнут и глупеют? Неужели Хепри не замечает, что она его не любит?

Должно быть, его любви ему хватает на них обоих. Он восполняет ею все то, чего не получает от Тамит, он счастлив уже тем, что его возлюбленная рядом…

Она легла и закрыла глаза, позволив ему делать с нею все, что он хотел. Она не отвечала ему сегодня на любовь, как до свадьбы, не тратила свои ласки, но это не умерило пыла ее молодого мужа. Он с таким увлечением посвятил себя ей, что заставил откликнуться на свою страсть, заставил забыть себя, стонать, вскрикивать и извиваться. Тамит, забывшая свою душу и превратившаяся в одно безумное тело, не видела улыбки своего мужа, лица, сиявшего полным торжеством…

А он не знал, что в миг этого торжества она видела другого.

А когда ее муж уже заснул, прижимая ее к себе, Тамит подумала, что может быть уже беременна. Ужас от этой мысли заставил ее сбросить с себя любящие руки; она мгновенно похолодела и отодвинулась. Она не чувствовала себя женой, лежащей рядом с мужем. Его объятия были как зыбучий песок.

***

Ка-Нейт удивилась, когда ей доложили, что пришла женщина-служанка и просит принять ее на кухню, со стариком-слугой, который тоже умоляет призреть его… он готов делать все, что прикажут, только бы не идти в незнакомый дом…

“Неужели мой дом известен им? Откуда?”

Еще больше госпожа удивилась, когда узнала обоих слуг. Оба были из дома Тамит – старик смотрел на прекрасную хозяйку как на добрую богиню, он запомнил ее милостивое посещение.

– Что случилось с вашей госпожой? – спросила изумленная Ка-Нейт.

– Госпожа уехала, – ответил слуга. – Госпожа уехала с господином жрецом…

Тут он замолчал, точно сказал лишнее. Ка-Нейт была безмерно удивлена. Но, наверное, Тамит решила как лучше – этот господин, должно быть, ее друг…

– Конечно, я приму вас, – с тревожной улыбкой сказала госпожа дома, подумав, что ее господину это может не понравиться. Их дом богат, но в нем уже очень много людей…

Но не отказывать же этим несчастным!

И что случилось с их госпожой?

Ка-Нейт распорядилась, чтобы этих людей накормили, отвели им место в доме и приставили к работе. Вернее, к работе приставили только женщину, потому что слуга был уже совсем стар и ему пора было удалиться от дел.

Но старик со слезами благодарности поклонился ей в ноги и попросил разрешения работать – сказал, что не может обременять собой такую госпожу, как она, и не приносить пользы.

Устроив этих людей, госпожа пошла к себе, почувствовав потребность прилечь. Она не чувствовала таких недомоганий, как в первую беременность, но, как и тогда, быстро уставала. Ка-Нейт легла на спину и положила руку на живот, улыбаясь мысли, что это, может быть, девочка… Она хотела бы дочку, маленькую Меритамон…

Услышав две пары шагов – вернее, шаги и шажки – Ка-Нейт с улыбкой повернулась на бок, протягивая руки к двум любимым существам.

Мерит-Хатхор подвела к ней за ручку сына, чей длинный локон юности был перевязан серебряной лентой, а личико, частично утратившее младенческую округлость, теперь еще больше напоминало лицо отца.

– Мама, – сказал Аменемхет, протягивая к ней руку и улыбаясь. Глядя не бессмысленно, а совершенно разумно; Ка-Нейт со смехом соскользнула с кровати и прижала к себе мальчика, а его уже крепкие ручки обхватили ее шею.

– Отдохни, госпожа, я присмотрю за ним, – сказала Мерит-Хатхор, осторожно, но твердо разлучая их.

Ка-Нейт почувствовала ревность, а ее наперсница удовлетворение, когда ребенок охотно ушел с нею: Аменемхет был привязан к Мерит-Хатхор почти так же, как к матери.

Вечером Неб-Амон заметил старика-слугу и спросил жену о нем. Ка-Нейт надеялась, что его удастся спрятать…

Но теперь уже поздно.

– Это садовник и привратник из дома… Тамит, – сказала госпожа.

Красивое лицо великого ясновидца передернулось, и он сделал движение, чтобы подозвать своего личного слугу и приказать немедленно выставить пришлеца вон.

– Он не может быть ни в чем виноват! – в ужасе воскликнула Ка-Нейт. – Он совсем стар, господин, и он ищет только покоя и заботы, мы не можем изгнать бедного старика!

Жрец покачал головой, потом уронил руки на колени и откинулся в кресле, отвернувшись от жены. Это бесполезно – наставлять ее, она ничему не внемлет.

Он мог приказать ей слушаться его, но не мог изменить ее сердце. И не мог применять к ней насилие… даже мысль, что Ка-Нейт можно ударить, наполняла его ужасом и гневом. Временами ему хотелось преклониться перед нею и припасть к ее стопам. Ему казалось, что эта женщина пришла к нему с небес.

Но Ка-Нейт никогда не угадывала таких его мыслей, и оставалась преисполненной почтения, как и следует. Он – верховный блюститель воли Амона и ее господин.

– Что с этой служанкой? – по-прежнему не глядя на жену, брезгливо спросил верховный жрец. – Почему ее слуги ищут прибежища у меня?

– Она покинула свой дом с каким-то жрецом, – ответила Ка-Нейт, в голосе появилось изумление, от которого она до сих пор не оправилась.

И тут же она спохватилась, вспомнив, с кем разговаривает.

– С жрецом? – спокойно спросил первый пророк Амона. – С каким?

Ка-Нейт молча покачала головой.

– Я не знаю.

– Кто бы это ни был, доступ в мой храм ему отныне закрыт, – со спокойной брезгливостью, под которой угадывался гнев, сказал Неб-Амон. Он подумал мгновение и подозвал своего слугу.

Ка-Нейт уже знала, что это означает, и испуганно сжала руки.

– Приведи ко мне слугу из чужого дома, который сегодня нашел у меня убежище, – негромко приказал великий ясновидец.

Мужчина поклонился и ушел.

Через несколько минут он ввел в зал едва живого от страха старика, который у самого порога, не смея ступить далее, распростерся ничком.

Неб-Амон поморщился.

– Встань, я не собираюсь тебя наказывать. Подойди.

Бедняга с трудом встал и подковылял к неподвижно сидевшему в кресле красивому осанистому человеку, внушавшему благоговейный ужас всей стране.

Старик поднял облысевшую голову, часто моргая от напряжения, потом опустился на колени, будто желая снова уткнуться в пол лбом; но он больше не смел.

– Что угодно моему господину? – дрожащим голосом спросил слуга.

– Кто был тот жрец, с которым сбежала твоя хозяйка? – негромко спросил великий ясновидец.

Старик встрепенулся, взглянул на Неб-Амона, точно радуясь тому, что может все рассказать, потом вдруг сник и побледнел. Прижал узловатую руку к груди.

– Господин, я знаю, что это младший жрец Амона из Опета Амона, – сказал слуга. Он засипел и прокашлялся. – Но я не знаю его имени и сана… прости… умоляю…

– Куда они бежали? – продолжил допрос великий ясновидец.

– Я не знаю… прости, господин…

Старик сложил трясущиеся руки.

Неб-Амон стиснул в кулак руку, скрытую просторным одеянием, но на бесстрастном лице появилась улыбка.

– Я не сержусь. Ступай, ты останешься у меня.

Слуга, плача от благодарности, припал к ногам великого ясновидца и поцеловал край его одежды. Потом встал и, пятясь, покинул зал.

Неб-Амон задумался, склонив голову на руку и не замечая даже встревоженной жены. Кто этот жрец, и куда и почему он сбежал? Он это непременно выяснит.

***

Несколько дней Хепри провел со своей женой в уединении. Казалось, ему ничего больше не нужно – только любить ее и восхищаться, и удивляться тому, что наконец ею завладел. Тамит была снисходительно-покорна, не более… спокойна… но Хепри был совершенно счастлив. Он готов был дарить и дарить свою любовь.

Молодой человек целовал алые губы, ласкал желанное оливково-смуглое тело, перебирал черные волосы и был счастлив уже тем, что может это делать. Как будто он дослужился… поднялся до жреца самой прекрасной и недоступной богини на свете, и обладание ею – лучшее, чего он может желать. Тамит казалось, что кто-то закрыл этому юноше глаза и он не видит, кто с ним на самом деле.

Дорогая коптосская служанка по приказу молодого господина готовила для них лучшие блюда, какие только умела, из самого дорогого мяса, птицы, фруктов, с приправами, какие завозили в Та Кемет издалека. Хепри приглашал музыкантов, как делают только самые знатные господа, и они ужинали в саду под звуки арфы и флейты, как будто и в самом деле были знатными господами. Один раз молодой человек пригласил танцовщицу, чтобы она развлекла их, но и он, и Тамит почувствовали неловкость от ее сладострастной пляски и ее неуместность.

То, что в богатых домах само собою разумелось, здесь казалось скверной игрой. И играли прежде всего хозяева – как дети, изображающие царя и царицу и укравшие для этого настоящее золото. Но такая игра прекратится не поркой, а их смертью…

Тамит казалось, что ее уносит река, а берег уплыл уже далеко.

Она только в первые дни больше с изумлением, чем с удовольствием пробовала господские блюда и ходила по господскому дому. Потом ею завладело ощущение, что она воровка и самозванка, ощущение надвигающейся расплаты.

Один раз она снова приступила к мужу, требуя рассказать, что он сделал.

Хепри улыбнулся и поцеловал ее.

– Не бойся.

– Я не боюсь! – рявкнула Тамит, выведенная из терпения. – Я требую рассказать то, что ты от меня скрываешь!

И тут юноша наотмашь хлестнул ее по щеке.

Тамит в ужасе и изумлении села на землю, держась за саднящую щеку, потом показала мужу ладонь, словно на ней была кровь. Крови не было.

Хепри побледнел словно от раскаяния, но лицо оставалось злым.

Тамит хотела встать на ноги, но тут молодой муж упал рядом с ней на колени и зло, жарко прошептал ей в лицо, схватив ее за запястья:

– Слуги могли услышать. Не говори больше так и не кричи об этом – ты погубишь нас, понимаешь?

Вся ярость на него улетучилась, на ее место пришел огромный страх.

– Что ты натворил? – прошептала Тамит. – Что?

Хепри обнял ее, прижавшись гладко выбритым виском к ее щеке. Стал покачивать ее.

– Прости, – прошептал он. – Прости, пусть у меня отсохнет рука, если я еще раз ударю тебя… Ты не знаешь, как я тебя люблю…

Тамит заплакала – громко, судорожно, так что плечи и спина стали сотрясаться. Муж прижал ее к себе еще крепче, но мог успокоить ее не больше, чем ветер, перебиравший ее волосы.

– Я никому не дам тебя в обиду, – прошептал Хепри и поцеловал ее в лоб.

Он поднял ее с земли, и Тамит поняла, что он больше ничего не скажет. Боится слуг… власти… а может, и ее тоже боится?

Вечером Хепри отдал какой-то приказ их новой коптосской домашней служанке – Тамит видела, но не слышала его слов. Служанка коротко поклонилась и ушла. Тамит успела увидеть, как женщина принимает у ее мужа деньги.

Тамит спросила мужа, что это значит, но он прижал палец к губам и сказал, что хочет порадовать ее.

Служанка вернулась, и не одна – с нею был мужчина в дорогом коротком парике и аккуратной белой юбке, который нес под мышкой несколько свертков драгоценнейших тканей, один – почти прозрачная зеленая материя, вышитая золотом и серебром. Портной с улыбкой сложил эти свертки к ногам госпожи, а Тамит даже отодвинулась, чтобы ненароком не наступить на такие сокровища.

– Что из этого ты продашь? – прошептала женщина, горящими глазами глядя на свертки. Нечерхет покупал ей хорошие платья, но надеть такие ткани… она даже не мечтала…

– Это все твое, прекрасная госпожа, – с улыбкой ответил портной. – Прошу тебя, встань, я обмерю тебя. Из этой материи я сошью тебе платья и накидки.

Тамит встала, не в силах сказать что-нибудь в ответ. Такой голубой и алый лен, такую прозрачную кисею она видела только на царевнах во время больших праздников.

Портной ушел, а Тамит осталась стоять, ошеломленно глядя перед собой. К ней подошел улыбающийся муж, но даже ему Тамит оказалась способна ответить только потрясенным взглядом.

– Откуда у тебя такие?.. – прошептала она и осеклась, увидев предостерегающее движение его руки.

Тамит почувствовала прикосновение холодного тяжелого металла к своей шее и уже как должное ощупала золотое ожерелье с лазуритом.

– Божественный камень*, – прошептал Хепри, и его лицо озарила блаженно-безумная улыбка. – Божественный, как ты…

Он прикоснулся к ее уху, и Тамит послушно убрала волосы, позволяя ему вдеть серьги, оттянувшие ей мочки. Уши и шея онемели от этого убора.

Не свое. Незаслуженное.

Хепри обнял ее за талию и повел в обеденный зал.

Их накормили сегодня так же изысканно, как и раньше. Тамит смотрела на мужа, который больше любовался ею, чем ел, и ей показалось, что она купается в меду. Она получила все, слишком много всего и сразу… так, что от этого только больно. А самое главное – все это ей не принадлежит и должно быть отнято.

А она – казнена как сообщница преступника.

На другое утро Тамит проснулась в постели одна. Это повергло ее в такое недоумение и страх, что она даже не вставала, пока не вошла ее служанка. Тамит почти полюбила это существо – единственное, что у нее осталось настоящего.

– Где мой муж? – спросила Тамит.

Служанка покачала головой.

– Я не знаю, госпожа, господин ушел рано утром и не сказал куда.

Тамит упала в постель и закрыла лицо руками.

Хепри вернулся вечером – очень довольный. Жена, похудевшая за день от волнения, чуть не набросилась на него с упреками, но он рассмеялся и сказал, что боги были милостивы. Он занял место старшего писца в Доме жизни.

– Меня проверили, – с улыбкой сказал молодой человек. – Сначала посмотрели на мои гладкие руки и золото на моих запястьях и одежде…

Он сухо рассмеялся.

– Потом я показал, как ловко я пишу и считаю, и меня сразу же взяли старшим писцом, госпожа. Если бы я показал свое искусство, придя одетый как бедняк, меня бы взяли только младшим писцом при младшем писце этого места.

Тамит увидела, как зло сверкают глаза бывшего слуги Амона. Как она понимала эту ярость, и как разделяла ее…

Он вдруг придвинулся к ней и прошептал на ухо:

– Я дал начальнику кольцо золота.

Теперь рассмеялись оба.

После этого Хепри стал уходить на целый день. Тамит могла бы быть спокойна, зная, куда он отлучается – если бы она могла быть спокойна.

***

После нескольких дней наблюдений и расспросов верховный жрец твердо уверился в том, который из слуг Амона сбежал со служанкой Тамит.

Хепри, один из лучших жрецов, которого Неб-Амон намеревался в скором времени повысить в должности. Поставить его на место одного из тех, кто был недостоин своего поста – таких жрецов, увы, было много.

Неб-Амон знал, что Хепри покинул храм несколько месяцев назад, и действительно сожалел о его уходе; он, однако, допускал, что талантливый молодой человек нашел себе хорошее место, может быть, даже место писца. Но теперь великий ясновидец не сомневался, что за его уходом кроется преступление. Он бежал – невиновные не бегут. А если он сбежал с Тамит, значит, стал любовником этой служанки и, вероятно, сделался преступником именно из-за нее…

Но это его не оправдывает.

Великий ясновидец отрядил стражников, чтобы те расспросили живущих близ храма Амона людей, не видели ли они, когда Тамит покинула свой дом и куда направлялась. Может быть, кто-нибудь видел ее саму, ее лодку или колесницу.

Конечно, едва ли это колесница, немногие жрецы и еще меньше женщин умеют ею управлять; Хепри казался хрупким неловким юношей, которому недостает упражнений… Но кто знает…

Люди верховного жреца подробно описывали сбежавшую женщину и ее спутника – женщину как очень красивую, ее друга как стройного молодого человека, выглядевшего младше нее, но вообще непримечательного.

С помощью уговоров, угроз и посулов в конце концов нашли свидетеля. Правда, только острый ум верховного жреца опознал его как свидетеля – пожилой писец Амона рассказал, что видел трех человек, под покровом ночи удалявшихся от дома Тамит, из которых только один был мужчина. Женщина, его спутница, была действительно очень красива – свидетель вспомнил, как она один раз обернулась: лицо у нее было бледное, зато черты тонкие и черные глаза очень большие, а черные волосы густые, как покрывало Нут*. Но мужчина рядом с ней вовсе не казался непримечательным юношей – это был богато одетый молодой господин.

– Господин? – переспросил великий ясновидец, и на его губах появилась улыбка.

Если бы Хепри видел эту улыбку, он заживо зарылся бы в землю.

* Лазурит считался у египтян священным камнем: вообще пользоваться им было привилегией особ царской крови.

* Богиня неба.

========== Глава 27 ==========

Тамит почти не осознавала окружающего богатства. Она понимала, что все, что вокруг, красиво и должно радовать ее; понимала, что ест вкусные и нежные блюда, но удовольствие было так перемешано со страхом, что страх его почти отбивал.

Еще усиливавшийся, когда муж уходил, оставляя ее одну на произвол всех сил, которые захотят причинить ей вред. Тамит знала, что не защищена ничем – защиту имеют только господа, но не зарвавшиеся слуги.

Коптосские слуги казались ей чужими и враждебными, да такими они и были. Ее девушка-служанка, с которой несчастная женщина от тоски пыталась играть и любезничать, слишком явно боялась ее. Тамит была так одинока, что спросила бы служанку, забыв о гордости, привязана ли она к ней… хотя бы немного…

Но что может сказать это существо? Только не правду, если правда неприятна хозяйке.

Через несколько дней после того, как Хепри занял должность в Доме жизни, пришел портной с первым готовым платьем и накидкой – из того самого, прекраснейшего материала: зеленое полупрозрачное платье прикрывало одно плечо, а накидка, надевавшаяся поверх него, – другое. Тамит примерила наряд и, взглянув на себя в зеркало, засмеялась от счастья. Если бы только кто-нибудь мог изобразить ее такой, какая она сейчас, чтобы эта красота сохранилась.

Но таких, как она, не изображают. Уничтожают все их изображения, которые существуют, и все записи о них.

Побледневшая Тамит уронила медное зеркало и угрюмо спросила, сколько с нее хотят за работу. Обиженный мастер сухо назвал цену, от которой Тамит закачалась на табурете.

– Принеси деньги, – сжав кулаки, сказала она служанке.

Та хотела бежать, но вдруг остановилась и испуганно посмотрела на портного, потом на госпожу.

– Я не знаю, где деньги, – сказала девушка. – Деньги у господина.

И тут Тамит вспомнила, что своих денег у нее нет ни дебена.

– Приходи вечером, – не глядя на мужчину, сказала она. – Мой муж рассчитается с тобой.

Мастер ушел даже не поклонившись.

Вечером Тамит, скупо приветствовав мужа, сразу же рассказала ему о посещении портного и потребовала денег. Молодой человек, усталый после дневных забот, чуть не рассердился на такой тон, заставший его врасплох.

– Мне было стыдно! – почти со слезами воскликнула женщина, и Хепри сразу перестал сердиться.

– Конечно, – сказал он. – Мне следовало предусмотреть это самому.

Он помолчал.

– Мне следует также пересчитать наши деньги.

Наши деньги. Тамит улыбнулась.

Подсчет супругов не обрадовал.

Остатка казавшегося нескончаемым богатства им хватило бы еще только на две недели такой жизни… если не платить слугам.

Тамит едва удержалась от того, чтобы не начать кричать, топать ногами, швырять в мальчишку всем, что попадется под руку. Ведь он знал, знал, что так будет! Он не только себя погубил, но и ее!.. А говорил, что любит!..

– Тише, – расстроенный, но не отчаявшийся Хепри схватил ее за плечи. – Тише, госпожа, это поправимо.

Тамит сразу затихла.

– Опять?.. – прошептала она. Хепри, сдвинув брови, махнул рукой, призывая к молчанию. Потом огляделся и кивнул.

– Да.

Тамит покачала головой.

– Опомнись, муж мой, ты еще не схвачен, так опомнись! – заговорила она, быстро, зло и со слезами, но ее слова ей самой казались камешками, отскакивающими от статуи – Хепри. Он слушал с непроницаемым лицом, сложив руки на груди.

– Не губи себя совсем! – шепотом воскликнула Тамит.

– Нет, – тихо и твердо ответил Хепри. – Я не погублю себя. Я озолочу тебя и себя, госпожа, я не допущу, чтобы ты стала жить как раньше. Ты достойна золота, а не грязи.

“А когда-то он радовался своей жизни и не роптал против моей”.

Тамит сникла, закрыв лицо руками.

– Ты даже не рассказываешь мне ничего, – пробормотала она.

Бывший жрец заколебался.

– Я не хочу, чтобы ты знала – знать об этом так же опасно, как и делать, – сказал он и быстро ушел, чтобы Тамит не ослабила его решимости.

Хепри не стал ужинать.

Он только съел несколько сушеных фиников для подкрепления, запив их водой, потом переоделся – так, что узнать в нем прежнего господина было невозможно. Молодой человек смыл краску с лица, став неотличимым от бесчисленного множества жрецов Та Кемет, снял все украшения, дорогую рубашку и сменил длинную юбку на короткую набедренную повязку. Через плечо он повесил просторную сумку, которой Тамит раньше не видела и о содержимом которой не догадывалась. Зато в набедренной повязке – самой простой, как у рабочих, которой без всякого искусства обматывали бедра и поясницу – спрятал нож.

Тамит успела увидеть, как он прячет оружие, и против этого не сказала ничего – пожалела только, что сама не мужчина и не может так же надежно прятать нож или кинжал в своей одежде. На пороге она остановила молодого человека и повернула изумленного Хепри к себе.

– Пусть будет тверда твоя поступь, – прошептала женщина и крепко поцеловала его. Хепри прижал ее к себе, со страстью отвечая на поцелуй, потом с силой оттолкнул и ушел прежде, чем она успела сказать хоть слово.

Хепри выскользнул через заднюю дверь дома – слуги не заметили его. Он наловчился так скрываться… в минуты смертельной опасности, и с легкостью смог сейчас. Молодой человек пошел по улице, похожий на рабочего или младшего храмового прислужника. У него было приятное лицо, но не отличавшееся запоминающейся красотой – и сейчас он ничем не отличался от десятков таких же простолюдинов на улицах Коптоса. Так же, как они, Хепри давал дорогу носилкам или пешим господам, иногда кланяясь, но сохраняя озабоченный вид – как десятки других простолюдинов, спешащих по делам. Никто не замечал его и не запоминал.

Хепри чувствовал, как наливаются силой руки и ноги, готовясь к испытанию – он был гораздо крепче, чем выглядел. Он стал таким за те полгода, что добивался своей возлюбленной.

Молодой человек добрался до склада у пристани. Склад охранялся только одним сторожем, который, однако, чутко вглядывался в темноту, сидя на небольшой скамейке за стеной.

Мужчина вскочил при виде Хепри, но тот повернул к нему ладонь и сторож увидел знак. На ладони у молодого человека было начертано его собственное имя, скарабей, который когда-то открыл ему дверь в темницу храма Амона…

Теперь священный образ Амона открыл ему много других дверей.

– Дион здесь? – шепотом спросил бывший жрец.

Сторож кивнул.

– Да, господин.

Он ничуть не притворялся – он чувствовал благоговение перед этим бедным на вид юношей-жрецом, который шел на такое опасное дело.

– Сегодня? – шепотом спросил сторож. Хепри кивнул.

Без дальнейших слов мужчина ушел вглубь складского помещения и вскоре вернулся с тем самым пожилым голубоглазым чужестранцем, который привез в Коптос Хепри и его невесту.

Эллин кивнул своему товарищу, потом широко улыбнулся, прищурив яркие глаза.

– Время испытать удачу?

Бывший жрец остался так серьезен, что улыбка Диона тоже увяла и опустилась рука, которой он хотел похлопать Хепри по плечу.

– Пойдем, пора поспешить, – сказал Хепри, и оба направились к реке.

Через небольшое время от пристани отчалила барка, направлявшаяся в сторону Уасета, в столицу.

– Ничего, господин, – доложил разочарованный стражник. Он поклонился и остался стоять, переминаясь с ноги на ногу и глядя в землю.

Верховный жрец медленно обошел его.

– Совсем ничего? – тихо спросил он. Воин покачал головой, не поднимая глаз.

– А может, вы плохо искали? – так же тихо спросил Неб-Амон. – Мне не нужны ленивые люди, мне нужен этот человек. За его побегом кроется очень большое преступление.

– Да, господин, – глухо ответил стражник.

– Тех, кто поймает его, я вознагражу… очень щедро, – сказал великий ясновидец. – Неловкие могут лишиться места. Ты это понимаешь?

Начальник поискового отряда кивнул. Он сдерживал волнение и страх, грозившие захватить его при этих словах – ему нужно было кормить семью…

– Иди, – разрешил Неб-Амон.

Он сел в кресло, стиснув подлокотники, опустил голову, бледный от разочарования и гнева. Он начал догадываться, чем промышляет Хепри… тот, самое имя которого следует истребить…

Как же неудачно упустили его отъезд – можно было только гадать, куда он уплыл, на север или на юг, обладая такими деньгами, преступник мог найти убежище в любом городе… Но Неб-Амон не прекращал поиски. Такое преступление, одно из самых страшных, каралось смертью под пытками и вечным проклятием.

Расхищение сокровищ гробниц – сокровищ мертвых.

Хепри переждал остаток дня на барке, стоявшей у причала, как множество других торговых судов: молодой человек отсыпался в каюте, скрытый от всех глаз.

Ночью с барки сошел небольшой отряд – три человека, возглавляемые Хепри, хотя он был самый младший. Все четверо были похожи: простые набедренные повязки, сумки… и чепцы. Чепцы скрывали все головы, две бритые и две черноволосые: один из отряда был тоже беглый жрец, а двое других – не такие ученые, но такие же отчаянные люди.

Сейчас все четверо походили на ремесленников. Это было третье такое предприятие, но шли они на него с не меньшим трепетом – все понимали, что им грозит в случае поимки…

Отряд далеко обошел ворота города и стражу, даже не заходя на мощеную дорогу, и приблизился к стене с другой стороны.