Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 59 страниц)

Тамит иногда хотелось подбежать к ней и, схватив ее за руки, закричать ей в лицо:

“Понимаешь ли ты, что ты пируешь среди нищих? Понимаешь ли, как редко твое счастье? Чем ты его заслужила, чем – тем, что ты родилась госпожой?..”

И Тамит прокричала бы это в лицо госпоже, если бы ее не отгораживала от Ка-Нейт стража жены великого ясновидца, ее собственная стража и ненавидящая Тамит преданная охранительница, которая была зорче всех этих мужчин.

Тамит знала, что Ка-Нейт рассказывает детям об отце и своей семье. А что она скажет своему сыну?

Хепри уже начал разговаривать – ему было около года, когда мальчик стал отчетливо говорить. Слово “мама” в его устах доставило Тамит неожиданную сильную, почти пьянящую радость. Только осколок той радости, что испытывают счастливые в семье женщины.

Ка-Нейт купается в море такого счастья.

Мальчик долго не знал и не спрашивал, что такое “отец” – Тамит с ужасом думала о той минуте, когда придется ему рассказать.

Это произошло, когда Хепри было почти два года – Тамит вывела его на обычную прогулку со стражей. Мальчик знал, что с “мамой” всюду ходят “стражники”, и, наверное, думал, что так полагается. Он был сообразительным и здоровым миловидным ребенком, и по мере того, как он подрастал, Тамит почувствовала, что в ней пробуждается та самая любовь к нему, о которой она только слышала – она узнавала его глаза, эти темные глаза, которые уже давно навеки закрылись… Узнавала тон его голоска и даже жесты…

– Мама, а где мой отец? – спросил ее сын, когда она во время прогулки задумалась, глядя на улыбающихся родителей, обнимающих маленького мальчика. Оказалось, что он тоже на них смотрел.

Тамит вздрогнула.

– Отец?

Кто ему сказал?

– Это – отец того мальчика, – сказал Хепри, показывая на ребенка с таким видом, точно и вправду понимал, что такое “отец”. – А где мой отец?

Он так серьезно и трогательно… так знакомо смотрел на нее, что у Тамит сжалось сердце; вдруг ей захотелось упасть перед мальчиком на колени, зарыдав, сжать его в объятиях со словами: бедный мой возлюбленный… Она уже никогда не обнимет так того, кого сейчас зовет ее сын.

– Он очень далеко, – ответила Тамит.

Ее охранник, смотревший на эту сцену, даже не поторопил их – тоже взволновался.

– Когда он придет? – серьезно спросил Хепри.

Тамит почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она упала на колени и крепко обняла ребенка, зажмурившись и стиснув зубы, чтобы не зарыдать на всю улицу. – Мама? – изумленно спросил мальчик. Тамит глухо всхлипнула, чувствуя, что еще немного, и…

– Тихо, тихо, – Тамит вздрогнула, почувствовав руку на своем плече и ощутив запах кожи и мужского пота. Стражник довольно резко разнял их с сыном; Тамит вскрикнула от негодования.

– Идем домой – там наплачешься, – сказал мужчина, избегая ее взгляда. Он жалел ее! Жалел!

Тамит снова всхлипнула.

– Тихо ты… Потерпи… – Мужчина взглянул на нее и отвернулся, взволнованный намного больше, чем ему полагалось.

– Мама, это – мой отец? – спросил Хепри, взволнованный и заинтересованный.

– Нет, – буркнул стражник.

Он выругался сквозь зубы, кажется, чувствуя себя слишком неудобно. Ему не полагалось так жалеть женщину, к которой он был приставлен.

– Далеко твой отец, – сказал он, взглянув на ребенка. – Очень далеко.

Мальчик вздохнул и замолчал.

Дома Тамит накормила молчаливого ребенка, потом привычно сама обрила ему головку, выпустив на плечо локон юности. Прядка была почти уже такой длины, как у сына Ка-Нейт.

А головка… эта беззащитная голова, казалось, только вчера лежавшая у нее на коленях, только вчера прижимавшаяся к ее груди. Казалось, только вчера ее возлюбленный брал в рот ее грудь, лаская ее губами, как сейчас делал только сын.

Тамит убежала от недоумевающего мальчика в другую комнату и, забившись в угол и утопив лицо в подушке, долго рыдала, так рыдала, что ее начало рвать. Потом немного успокоилась… и снова зарыдала.

Стражник внизу морщился, потом зажал уши и ушел как можно дальше, но все равно слышал эти звуки. Ему было очень жалко Тамит, так жалко, что он боялся уронить себя.

Чем, в самом деле, так провинилась эта женщина, что ее настолько строго содержат? Разве недостаточно, что замучен ее муж и отец этого ребенка?

Хотя это не его дело – он должен исполнять то, что ему велят. А приказ был очень строгий – следить за этой женщиной в оба глаза, никогда не оставлять ее одну… слушать, что она говорит…

Нет, у него есть стыд и он не соглядатай. Пусть себе поплачет по мужу одна. Что она может сделать?

Наплакавшись, Тамит пришла к сыну и, обняв его, стала шептать на ухо про злых людей, которые разлучили их с отцом. Пока он почти ничего не понимал. Но скоро он поймет – это умный мальчик, у него отцовская сообразительность.

Или материнская?

***

Смеющаяся Ка-Нейт бегала за маленькой Меритамон по комнате, пытаясь поймать ее, чтобы заплести волосы. Девочка не давалась и заливисто хохотала, принимая это за игру.

Вдруг госпожа пошатнулась, глаза ее закатились и она так резко упала, что оказавшаяся рядом служанка едва успела подхватить ее под плечи, уберегая голову. Ка-Нейт была в обмороке.

– Госпожа Мерит-Хатхор! – закричала перепуганная То. – Госпожа!..

Малышка Меритамон заплакала, глядя на мать.

Мерит-Хатхор прибежала и отняла у служанки любимую госпожу.

– Очнись, – шептала она, осторожно нажимая Ка-Нейт на виски. Госпоже было двадцать пять лет, возраст полного расцвета… но она никогда не отличалась силой, а материнство, большое хозяйство, заботы о бедных и просителях, приемы, которые приходилось постоянно устраивать для важных гостей, очень ее утомляли…

Ка-Нейт открыла глаза.

– Отчего я упала?..

– Пойдем, – Мерит-Хатхор осторожно подняла хозяйку на ноги и отвела в постель. Она унесла бы ее на руках, но та не допустила бы.

Мерит-Хатхор догадывалась, что с госпожой – должно быть, она снова беременна. Хотя госпожа не беременела после того, как родила Меритамон. А ведь это было три года назад.

Великий ясновидец рад был бы иметь большую семью – но не все в воле людей. Мерит-Хатхор помнила, что госпожа Нофрет родила только одного живого ребенка – еще одного она скинула, а третий родился мертвым.

Ка-Нейт не от кого было унаследовать крепкое здоровье и плодовитость. Конечно, великий ясновидец ничего не должен был об этом знать.

Ка-Нейт скоро встала с постели, ее небольшое недомогание прошло… хотя слабость и бледность остались. Она снова почувствовала себя спокойной и счастливой в объятиях мужа, который заметил, что Ка-Нейт бледнее обычного и, прижав к себе и целуя, спрашивал о причине…

Она пока молчала, не будучи уверена в причине своего состояния.

Через несколько дней ей снова стало дурно… появилась слабость, которую она не могла преодолеть, головная боль, ночью выступила сильная испарина. Но тогда же стало ясно, что она не беременна. Ка-Нейт была рада, что муж проведет последующие несколько ночей отдельно от нее – она не хотела тревожить его своим недомоганием.

Не только ей, но и Мерит-Хатхор стало ясно, что она больна.

========== Глава 33 ==========

Вскоре после того, как проявилась болезнь Ка-Нейт, занемогла Нофрет. Госпожу Нофрет осмотрел опытный Уну и, покачав головой, сказал, что у нее слабое сердце… должно быть, с молодости… но только сейчас это обнаружилось…

Нофрет было пятьдесят два года – старая, хрупкая, но красивая женщина, продолжавшая, как в молодости, слишком густо подводить глаза, резко и шумно выражать свои чувства, хотя это было ей вредно. Она не слегла в постель, а продолжала жить как жила, возясь с внуками, вникая во все дела дома и постоянно споря с дочерью насчет воспитания детей и домашних мелочей, пока однажды не почувствовала сильную боль в груди, сильный страх смерти и слабость – ни с того ни с сего. Нофрет уложили в постель и предписали полный покой. Врач поил ее укрепляющими снадобьями, но они помогали мало.

Вскоре госпожа встала с постели и вернулась к прежней жизни, хотя дочь плакала и упрашивала ее поберечь себя.

– Зачем я буду лежать? – возмутилась Нофрет.

Через неделю приступ сердечной болезни повторился, с еще большей силой. Врач, тщательно выслушавший сердце госпожи, повторил ей то же самое – покойно лежать и избегать волнений, но очень помрачнел. Он шепнул Ка-Нейт, что опасается, будто часть сердца ее матери умерла.

Ка-Нейт закрылась в уединенной комнате и долго плакала. Она никому не говорила, что и сама чувствует недомогание; муж часто спрашивал ее, почему она так бледна, а Ка-Нейт улыбалась и отвечала, что причина в тревоге за мать. Сейчас у нее нарушился сон, чаще выступала испарина по ночам и накатывала такая слабость, что Ка-Нейт едва могла скрывать ее.

Тою же ночью Нофрет умерла – во сне.

Ка-Нейт было так плохо, что она не могла как полагалось соблюсти траур – слегла. Ее шестилетний сын выполнял все божественные предписания за нее – молился, участвуя во всех обрядах наравне с отцом, красивый, печальный и серьезный. Иногда Ка-Нейт казалось, что перед нею маленький жрец. Аменемхет был удивительно похож на отца – порою, встречая его глубокий взгляд, мать ожидала, что он начнет поучать ее, как ее господин. Но мальчик воспитывался в полном почтении к ней и к старшим.

Меритамон была более легкомысленной и веселой – она развеивала печаль матери и торжественность этого дома. Это дитя почти полностью принадлежало Ка-Нейт: отец не отказывал девочке во внимании и ласке, но всегда так, точно снисходил к ней. Точно его мысли занимали более серьезные предметы – сын.

Вот и сейчас девочка была рядом с матерью, когда господин дома и его наследник говорили с богами. Меритамон щебетала о чем-то, играя со своими куклами, а мать с грустной улыбкой следила за ней – полулежа в постели, с разбросанными по подушке черными волосами и тенями вокруг запавших глаз. Ка-Нейт не могла понять, отчего ее разбила такая слабость, что она едва может ходить – словно вдруг состарилась. У нее ничего не болело… а иногда казалось, будто все тело больно.

Девочка вдруг оставила игру, подошла к матери и погладила ее по лбу нежными ручками.

Ка-Нейт прослезилась.

– Ты любишь меня, моя дорогая?

– Люблю, – ответила Меритамон. – Почему ты лежишь, мама?

– Я сейчас встану, – с улыбкой сказала Ка-Нейт и села в постели. Это потребовало такого усилия, что молодая женщина испугалась.

– Нужен врач, – прошептала она. Нашла взглядом служанку и попросила ее привести к ней Уну.

Врач явился и, взглянув на госпожу, тут же выслал всех из комнаты, отчего-то сразу сильно встревожившись. Он очень внимательно осмотрел Ка-Нейт, долго глядел в глаза, выслушал и выстукал ее органы… потом велел госпоже одеться и надолго задумался.

Ка-Нейт плотно завернулась в свое белое широкое ночное одеяние, с тревогой наблюдая за Уну. Потом спросила:

– Ты подозреваешь какую-то серьезную болезнь, почтенный Уну?

Он кивнул.

– Боюсь, – негромко сказал врач, – что тебя поразил опасный недуг, госпожа. Он не поражает никакой отдельный орган – гнездится во всем теле… Его можно сдержать, но вылечить вполне…*

Врач покачал головой.

– Вся надежда на богов, – сказал он. Потом посмотрел на госпожу и улыбнулся, хотя улыбка вышла сухой и жесткой. – Ты молода, – сказал Уну. – Молодые люди могут долго бороться с этой болезнью.

Ка-Нейт улыбнулась, бодрясь, хотя слова врача ее испугали.

– Надеюсь на богов, Уну. Спасибо тебе, ты лучший из лекарей.

Он только покачал головой, поднял руки, точно в безмолвной мольбе к богам.

– Послушай меня, – сказал врач. – Береги себя, госпожа. Ты очень дорога всему этому дому… и сердце господина в твоих руках. Ты знаешь, как ценен для страны великий пророк Амона – береги его, береги себя. Сложи пока с себя свои обязанности – тебе это простят, твое здоровье дороже…

– Конечно, – с улыбкой ответила Ка-Нейт, но врач знал, что она не послушает.

Ка-Нейт вернулась к своим обязанностям, но вечером ей снова стало плохо – возвратившийся господин застал ее в постели.

Он даже не подумал ее упрекать – но засыпал полными тревоги вопросами о ее состоянии, точно сам был врачом; потом грозно призвал к жене Уну и потребовал с него ответа, будто это он наслал на госпожу болезнь.

Бледный врач, однако, держался.

– Мне неизвестен этот недуг, господин, – сказал он. – Быть может, есть лекари, которым он известен, но я таких не знаю.

Неб-Амон потемнел.

– А если я прогоню тебя и на твое место возьму того, кто знает? – прорычал верховный жрец.

Уну смиренно поклонился, хотя у него дрожали руки и подбородок.

– Я в твоей воле, господин.

– Нет, – вмешалась Ка-Нейт, садясь в постели. – Уну мудрейший из врачей, много лет хранивший наш дом. Несправедливо – отсылать его, господин.

Даже сейчас она думала о справедливости, а не о себе!

Неб-Амон обнял ее, целуя в лоб. Он не представлял, что с ним будет, если Ка-Нейт умрет.

– Если она умрет, – сказал он Уну так, точно жены здесь не было, – то тебя тогда…

– Я не умру, – спокойно вмешалась Ка-Нейт; она улыбалась, но губы ее дрожали. – Я не умру, пока нужна тебе, мой возлюбленный.

– Госпоже нужен покой, – вставил храбрый Уну. – Я предписал госпоже покой, но она не послушала меня – и вот сейчас болезнь одолела ее.

– Почему ты не послушала врача?

Неб-Амон обернулся к жене, гневаясь теперь на нее.

– Я нужна этому дому, – ответила Ка-Нейт.

– Ты нужна мне, – перебил ее Неб-Амон. – Все обязанности, которые тебя утомляют, будут переложены на других. Я не допущу, чтобы ты тратила свое здоровье.

Он немедленно осуществил свое намерение. Едва верховный жрец вышел от жены, Мерит-Хатхор оказалась перед ним, точно ожидала такого решения, и предложила принять на себя обязанности госпожи… временно…

– Госпоже нужен отдых, – сказала она. – Госпожа нужна всем нам. Я готова заменить ее в чем угодно.

В других обстоятельствах великий ясновидец изумился бы такой дерзости, но сейчас был только рад. Только бы жена поправилась.

Как же он ее любил – ему казалось, что он до сих пор не понимал этого…

Теперь Мерит-Хатхор стала настоящей госпожою дома – до этого она была опорой хозяйки, но опорой, пользовавшейся таким влиянием, что Ка-Нейт даже опасалась, как бы наперсница не отняла у нее ее положение. Сейчас это произошло.

Мерит-Хатхор была слишком сильна, чтобы всю жизнь оставаться тенью. И сейчас Ка-Нейт, принимая ее неустанные заботы, порою чувствовала сильную неприязнь к столь любимой ею женщине. И тут же корила себя за это.

Мерит-Хатхор видела, как тяжело госпожа переносит свое испытание, и говорила:

– Я – плечо, подпирающее тебя, госпожа. Ты – сердце этого дома, и ты должна беречь себя. Скоро ты поправишься.

Ка-Нейт грустно улыбалась и благодарила.

– Надеюсь, Мерит-Хатхор.

Но обе знали, что эта перемена – навсегда.

Несмотря на свою беспомощность, Ка-Нейт ярче, чем раньше, чувствовала справедливость слов Мерит-Хатхор. Она была сердцем этого дома, и она была сердцем своего супруга. Великий ясновидец словно еще сильнее полюбил ее, когда она заболела… болезнь не омрачила ее красоты и душевной прелести, и сейчас, слабая, она была ему так дорога, что он готов был отдать весь мир за одну ее улыбку.

Ка-Нейт пугало это. Она знала, что не заслуживает такой любви – никто в мире не может стоить такого поклонения, кроме божественного фараона.

– В мире много других людей, – говорила она мужу. – Я не одна, господин… Даже если… если мы разлучимся… ты сможешь жить и быть счастливым…

– Никогда! – гневно перебил ее муж. – Как ты смеешь так говорить! Как смеешь смиряться!

– Мы должны смиряться перед богами – ты сам говорил, Неб-Амон, – ответила Ка-Нейт.

Он прижал ее к себе и стал целовать ее волосы, лоб, щеки. Этот сильный и деятельный человек, хотя вся жизнь его основывалась на поклонении, не мог склониться сам, когда жизнь требовала. Нет, Неб-Амон знал, что будет бороться до конца, он вдохнет в жену свою жизнь, если ей недостанет собственной силы…

Он приглашал к ней лучших врачей, каких мог найти – но ни один из них не сказал больше того, что Уну; ни один не предложил никакого способа исцеления.

Он устраивал для нее такие пышные молебствия, что Ка-Нейт пришла бы в ужас, если бы видела это; если бы слышала рев и видела потоки крови десятков жертвенных быков, льющиеся на алтарях во имя ее спасения. Конечно, Неб-Амон даже не упоминал об этом ей – но ему и в голову не приходило, что он может стать слабым и смиренным, подобно женщине, и отказаться от борьбы за Ка-Нейт. Всеми средствами.

Он даже думал о человеческих жертвоприношениях.

Когда-то это совершалось в Та Кемет – и он готов был возродить кровавое поклонение свирепому Сетху*, у верховного жреца хватило бы сил и средств, чтобы совершать такие дела и скрывать их.

Но до этого не дошло.

Вскоре Ка-Нейт встала на ноги и вернулась к прежней жизни – стала хозяйкой дома. Мерит-Хатхор, однако, по-прежнему выполняла значительную часть обязанностей, взятых на себя во время болезни госпожи; между ними установилось молчаливое соглашение об этом… женщины прекрасно понимали друг друга.

Ка-Нейт было больно и обидно, но она была слишком благородна, чтобы говорить наперснице что-нибудь, кроме слов благодарности.

***

Тамит совсем недавно решилась начать посещать храм Амона – опасалась людской памяти и злобы… Действительно, иногда она замечала неприязненные взгляды и слышала шепот, даже оскорбительные слова – но это было вовсе не так часто, как Тамит ожидала, и не повторялось ни покушений, ни выпадов против нее и сына. Людская память коротка – гораздо короче, чем хотелось бы приговорившим ее жрецам.

Память о ее муже и его преступлении изгладилась – с тех пор появилось бесчисленное множество других преступников, и наверняка не менее страшных: при таком устройстве жизни, как в Та Кемет, и не могло быть иначе. Поэтому на красивую женщину с сыном в сопровождении стражника только иногда косились. Она была только песчинкой в этом городе.

Тем более, что этот стражник – заступавший на пост около нее раз в две недели, а то и реже – жалел ее и никогда сильно не стеснял, даже держался чуть позади, чтобы ей не было слишком стыдно. Хитроумные слуги Амона никогда не назначали ей постоянной стражи – чтобы между нею и ее охранниками не возникло привязанности и воины не нарушили свой долг. Но сердце сильнее ума, и Тамит запоминали… и сочувствовали…

Вот и сегодня она чувствовала себя в храме почти как свободный человек. Во дворе была большая толпа, и Тамит легко было слиться с этими людьми и слушать, что они говорят. Ее стражник не препятствовал.

– Сегодня великий ясновидец прислал десять быков – белых быков с вызолоченными рогами, – услышала женщина отчетливый мужской голос. Она затаила дыхание, вслушиваясь.

– Я видел сам, как их принимал храмовый раб, – сказал богато одетый господин другому богато одетому господину. Его собеседник печально кивнул.

– Госпожа Ка-Нейт?

– Да, она. Да помилуют ее боги. Самая красивая и милосердная женщина в Уасете – ее все любят, а бедняки боготворят… Она осчастливила всех, кто знает ее…

– Пойдем, – сказал его собеседник, кладя другу руку на плечо. – Помолимся, и не забудем ее – великий ясновидец сам готов заболеть от горя.

Господа ушли. Тамит стояла как столб, открыв рот и глядя им вслед, не замечая, что ее толкают, и даже не чувствуя, как мальчик вцепился ей в руку.

– Эй, шевелись!

У ее стражника кончилось терпение, и он пробрался к ней сквозь толпу.

– Пойдем, – сказал мужчина. – Что такое ты услышала, что стоишь и не двигаешься?

– Ничего, – изобразив улыбку, ответила Тамит. – Идем. Идем, Хепри.

Мальчишку пришлось дернуть за руку – так внимательно он слушал, что говорит мать, и так внимательно наблюдал за нею.

– Госпожа Ка-Нейт больна непонятной болезнью – это всем известно, – неожиданно заговорил воин, когда они покинули храм. – Великий пророк Амона каждодневно молится за нее и приносит большие жертвы. Дай ей боги поправиться.

– Ты любишь ее? – спросила Тамит.

– Да, – ответил мужчина, и тут же поперхнулся, осознав двусмысленность этих слов. – Все любят ее, – сказал он, отвернувшись. – Должно быть, это враждебные Амону демоны одолели ее – они всегда поражают любимцев бога.

Он не видел, что Тамит улыбается.

На душе было удивительно хорошо – так, точно она уже попала к богам… Значит, есть на свете справедливость…

Неужели в самом деле есть – неужели Ка-Нейт действительно больна и ей ничего не помогает?

Тамит хотела бы сидеть у ее ложа – глядеть ей в глаза и наслаждаться ее страхом. Пусть почувствует, как это – быть приговоренной к смерти в двадцать семь лет… Жаль, что Ка-Нейт не почувствовала, что значит быть приговоренной к смерти в девятнадцать, как Хепри – тот, кого не называют…

На глазах у женщины выступили слезы. Она утерла их, но стражник заметил это движение и след черной краски, оставшийся на ее виске.

– Тебе жалко ее? – хмуро спросил воин.

Тамит кивнула.

– Да, Миу…

Стражник недовольно пошевелился при звуке своего имени в устах заключенной, но не возразил. Тамит чуть не посмеялась – его звали просто “кот”. Вот уж кто на кота совсем не похож, так это этот суровый мужчина.

– Бедная госпожа Ка-Нейт, – задумчиво сказала Тамит. – Как бы я хотела, чтобы она поправилась. Она всегда была так добра ко мне…

– Госпожа Ка-Нейт? – вдруг звонко спросил ее сын.

– Тише, – испугалась Тамит. А ну как вздумает расспрашивать? Но Хепри уже понимал, что такое нельзя – и кого можно спрашивать, а кого нельзя.

– Как жаль, что у моего маленького сына нет товарищей, – пожаловалась Тамит, совершенно искренне. – Его-то не за что держать в тюрьме!

– Да, не за что, – отозвался стражник. – Но это не мне решать.

Он остановился, пропуская мать с сыном через калитку.

– Я поговорю с твоими надзирателями – там, в храме, – вдруг сказал Миу. – Может быть, твоего ребенка и разрешат выпускать, ведь он ни в чем не виноват.

– Я тоже не виновата, – со слезами в голосе сказала Тамит.

Стражник отвернулся.

– Этого я не могу знать, – пробурчал он. Но Тамит чувствовала, что он уже полностью верит в ее невиновность и только служебный долг мешает ему это сказать.

– Мама, а кто такая госпожа Ка-Нейт? – спросил ее сын, когда они вошли в дом.

– Одна госпожа, которую наказал бог Амон, – ответила Тамит. – Бог наслал на нее болезнь.

Хепри подумал.

– Наказал? А почему ты хочешь, чтобы она поправилась?

Тамит тихонько посмеялась.

– Я не хочу, чтобы она поправилась, малыш, – сказала женщина. – Я сказала, что хочу, чтобы стражник не рассердился. Понимаешь?

– Да, – серьезно ответил Хепри. – Стражники помогают злым людям, которые убили отца, – прошептал он, оглянувшись на окно.

Ему было уже пять лет, и он был большой умница. Тамит с удовольствием поцеловала сына.

– Я буду работать, а ты беги играй, – сказала она мальчику.

– Хорошо, мама, – ответил он. Помедлил, глядя, как мать достает свои бесхитростные принадлежности.

– Я больше не хочу играть один, – сказал Хепри. – Мне очень скучно.

Тамит кивнула.

– Знаю, малыш. Может быть, тебе скоро разрешат выходить…

Он потоптался на пороге и ушел, не очень-то в это веря. Тамит тоже не особенно верила в такую возможность, но кто знает… Если боги благосклонны в одном, может, помогут и в другом?

Тамит вдруг отложила работу и взяла со стола зеркальце. Когда-то ей разрешили иметь его, еще несколько лет назад… и Тамит смотрелась в него каждый день, просто чтобы убеждаться, что она – еще Тамит, что она еще молода и красива, что она еще живет.

Тамит с удовольствием коснулась своего отражения. Руки были темные и загрубелые – нечем было защищать их от солнца, нечем спасать от работы… но лицо было лицом молодой, полной здоровья женщины. Тамит знала, что ее не точит изнутри никакой недуг, а красоту легко восстановить – если есть здоровье.

Она знала, что Ка-Нейт скоро умрет. Как жаль, что не завтра. Как жаль, что ее поразила не проказа – чтобы ее мужу расхотелось обнимать ее и соединяться с нею, чтобы от нее отшатнулись все, кто ее любил.

Руки женщины перелетали над прутьями, быстро и ловко переплетая их, а мысли были далеко, и с губ не сходила улыбка. Она не чувствовала, сколько прошло времени, погрузившись в приятные мечты.

И вдруг ее работа была прервана радостным возгласом:

– Мама, мне разрешили выходить! Мне разрешили гулять в городе!

Всегда серьезный Хепри подпрыгивал в дверях – так его распирало счастье.

– Да что ты говоришь! – воскликнула мать, вскакивая с табурета.

И тут же ее охватила тревога.

– Смотри, будь осторожен, – сказала она. – К чужим людям не подходи. Собак и колесниц остерегайся, не упади в реку…

– Хорошо, – обещал мальчик, и Тамит знала, что он не ослушается. Он умница.

– А к чужим детям можно подходить? – спросил Хепри.

Она рассмеялась.

– К чужим детям можно.

Интересно, выпускают ли одних гулять детей Ка-Нейт? Ее мальчишке уже семь лет – да он почти взрослый, должен быть сейчас учеником жреческой школы…

Наверное, родители без памяти любят его – еще бы, он так похож на отца.

В этот день Хепри вернулся поздно – ужасно возбужденный, усталый, грязный и голодный. Мать вымыла его и накормила, не задавая никаких вопросов, и мальчишка тут же упал и уснул. Тамит знала, что сын очень любит ее и доверяет – и непременно все расскажет сам.

А потом, может быть, Тамит начнет давать ему маленькие поручения… и он справится, должен справиться. Таких мальчишек, как он, не запоминают – их в городе тысячи.

На другой день ее сын снова убежал гулять – с самого утра, а Тамит отправилась на обычную прогулку. Она решила опять пойти в храм и послушать, что там говорят. Когда она оказалась в храмовом дворе, стражник неожиданно задержал ее и указал на группу людей впереди – Тамит сообразила, что там великий ясновидец.

Ей и отсюда хорошо было видно его – Тамит очень давно не сталкивалась с человеком, из-за которого испытала все возможные несчастья, человеком, одаренным и красотой, и властью, и золотом, и любовью… Сейчас Тамит даже с первого взгляда не поняла, что это он. Белые одежды жреца как будто потускнели, а лицо стало пепельным от горя.

Да это же старик! с восторгом подумала Тамит, жадно вглядываясь в эти черты и ища новые морщины. Ты будешь повержен, старик! Неужели ты думал, что твое торжество вечно?

По дороге домой женщина снова с наслаждением вспомнила все свои радости. Она пожала плечами и недоуменно улыбнулась, изумляясь, как могла так страстно желать этого человека – как могла так страстно желать принадлежать ему. Да ему уже пора уходить к его месту – на Запад. Вместе со своей женой.

– Что ты так веселишься? – спросил стражник, заметивший ее ужимки. Этот ее не любил.

– Радуюсь, что мой невинный сын получил свободу, – ответила Тамит.

Да, она очень этому радовалась, и сейчас особенно.

* Нейроинфекция. До недавнего времени они были абсолютно неизлечимы, сейчас лечатся только длительными курсами антибиотиков.

* Действительно, на заре древнеегипетской истории культы, как и сами боги, были значительно более жестокими, чем в эпоху Нового царства, во время которой разворачиваются события. Практиковались человеческие жертвоприношения, в том числе и массовые – например, при погребениях царей: считалось, что убиенные жены, слуги и приближенные будут сопровождать усопшего в загробный мир. Впоследствии древнеегипетским умершим было достаточно только изображений близких и слуг на стенах своих гробниц.

========== Глава 34 ==========

Просветление длилось недолго – вскоре состояние Ка-Нейт ухудшилось снова, так что она надолго слегла. Домашний врач измучился, пытаясь выдумать ей укрепляющее средство, которое могло бы придать госпоже сил, если не вылечить… и эти средства помогали, но ненадолго. Было замечено, однако, что госпожа чувствует себя лучше, если питается мясом и рыбой, исключая сладкие фрукты и белый хлеб, и для нее стали готовить совершенно отдельно. Ка-Нейт смущало и мучило, что приходится давать и без того занятым поварам лишнюю работу.

Господин дома с трудом удержался, чтобы не сказать, что готов замучить сколько угодно поваров, только бы ей стало легче.

Ка-Нейт начала страдать от болей в мышцах, головных болей, а днем ее неодолимо клонило в сон, сколько бы она ни проспала ночью. Врач придумал вынести постель госпожи в уголок сада, засаженный кипарисами и кедрами, чтобы она проводила часы дневного сна здесь и дышала целебным воздухом около этих деревьев. Ка-Нейт больше не имела сил возражать против таких забот – хотя страдала, что ради нее изменился весь порядок в этом доме, что ее болезнь поглощает столько сил.

Ее муж стал даже пренебрегать ради нее своими обязанностями – замечал, что ей легче, когда он рядом… и часто оставался с нею, пока Ка-Нейт спала, уложив ее голову себе на плечо и держа ее за руки. У нее постоянно были теперь холодные руки, какая бы ни стояла жара. Ка-Нейт как-то попросила его не утруждать себя так… но у нее не хватило сил сопротивляться ему и возражать против страстного и яростного отказа.

Неб-Амон рад был бы не отходить от нее совсем – какие труды! Какие неудобства!

Он заметил, что лучше всех лекарств ей помогает близость с ним – и ночи с ним. Вначале Неб-Амон хотел поберечь жену, но она упросила его… его скорее нужно было удерживать, чем упрашивать…

– Я еще приятна тебе? – робко улыбаясь, спросила Ка-Нейт.

О, если бы только она знала, насколько… приятна…

Но он боялся, что повредит ей – а вдруг она забеременеет сейчас? Ведь это опасно!

Ка-Нейт тогда попросила врача о средствах против зачатия, до того она о таком только слышала. И муж снова стал проводить с ней ночи – полные небывалой ранее нежности, словно дарил Ка-Нейт лучшее и самое дорогое лекарство… любовь.

Он ни на минуту не думал, что может перенять ее болезнь. Это были лучшие мгновения для их тел и душ; жена как будто возрождалась после этого…

Однако приступы слабости приходили все чаще и становились все более долгими. Вокруг Ка-Нейт часто собиралась вся семья, и любящие ее слуги теперь возвращали госпоже те заботы, которыми она окружала их, когда была здорова. Аменемхет, как отец, подолгу держал руки Ка-Нейт в своих и глядел ей в глаза, задавая вопросы о ее здоровье… толковые вопросы, как взрослый; а малышка Меритамон просто улыбалась матери и прикасалась к ней. Лучшее лекарство… но Ка-Нейт было неприятно, что дети видят ее в таком положении и огорчаются.

– Пусть поогорчаются – только это уберегает юные сердца от порока, – заметила Мерит-Хатхор. – Пусть учатся любить мать, пока могут.

Ка-Нейт только подумала, что уже все верят, что ее смерть близка – она не сказала этого вслух. Ни к чему.

– Ты хорошо заботишься о моих детях, Мерит-Хатхор, – сказала она наперснице. – И у тебя прекрасное здоровье – Хатхор любит тебя… в самом деле…

– Перестань! – угадав смысл ее слов, сердито ответила Мерит-Хатхор, точно это она была здесь госпожой. – Не смей смиряться – ты нужна всем в этом доме! Боги не отступятся от тебя!