Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 59 страниц)

Преступник опустил голову и шагнул внутрь.

* Египетских, разумеется – одиннадцатидневных.

* Символ Фив.

========== Глава 46 ==========

Аменемхету не пришлось пересекать преддверие спальни Неб-Амона и раздвигать занавески – отец вышел ему навстречу сам и обнял его.

Это было неожиданно – так, что юноша чуть не забыл ответить на объятие. Потом отец взглянул ему в лицо, и Аменемхет увидел, каким он сам станет в старости, если переживет такие страдания, какие довелось пережить отцу.

– Что случилось? – устало спросил Неб-Амон.

У него не было сил на гнев, и он надеялся, что не придется их собирать. Это был уже далеко не тот несокрушимо здоровый человек, каким он был целых сорок пять лет, пока не заболела жена.

– Отец, я виноват, – прошептал юноша, которому было ужасно жалко его… жалко почти как бедного старика…

Неб-Амон глубоко вздохнул.

– И из-за этого ты отвлекся от учебы и приехал? Настолько виноват, что не можешь терпеть?

Юноша чувствовал, как разгорается отцовский гнев – слушать сейчас признания в каком-то большом проступке, в то время, когда в доме царит горе! А его сын ведет себя как неразумное дитя!

Нет, отец, как мужчина, усмехаясь, подумал Аменемхет.

– Я очень тяжко согрешил, – тихо сказал он и опустился на колени. – Ты не простишь меня, и боги не простят.

Лицо Неб-Амона изменилось, и он отступил. Ему стало ясно, что это не мальчишеская шалость – действительно большой грех!

– Говори! – резко приказал он.

– У меня есть любовница, и она беременна, – прошептал Аменемхет и склонился к ногам отца, пряча лицо в ладонях.

Неб-Амон настолько оторопел, что несколько мгновений не мог ничего сказать. Он только смотрел на плачущего от стыда и раскаяния сына, казавшегося ему уже мужчиной, который владеет собой – нет, это был мальчишка в теле мужчины! Мальчишка с мужской похотью!..

– Встать! – крикнул Неб-Амон.

Аменемхет вскочил, и отец со всей силы отвесил ему пощечину. Юноша пошатнулся, не смея защищаться и даже отстраниться, и получил вторую – которая чуть не свалила его на пол.

Неб-Амон очень постарел, но вовсе не был бессильным стариком.

– Имя! – выкрикнул великий ясновидец. – Кто она? Давно это продолжается?

Аменемхет снова упал к его ногам, закрываясь руками.

– Ты убьешь меня за это, – прошептал он. – Я достоин смерти, отец. Я последний нечестивец.

– Это так, – подтвердил Неб-Амон, прожигая взглядом беззащитную спину и затылок. – Я приказываю тебе сию минуту назвать имя этой женщины, или твое наказание будет еще более жестоким. Распутник!..

Аменемхет вздрогнул на полу у его ног, он сейчас был ничтожным мальчишкой перед всесильным карателем.

– Это мать моего друга, – прошептал юноша. – Мать Хепри.

Он ожидал немедленного удара, но несколько мгновений ничего не происходило – Неб-Амон снова приходил в себя. Но когда Аменемхет хотел уже подняться, получил такой пинок жестким носком сандалии, что тот чуть не сломал ему ребра. Он скорчился, закрывая руками голову.

Отец с чудовищной силой вздернул его на ноги, схватив за плечо.

– Боги тебя покарают, распутник, – сказал он: тихо от ярости, которая была так велика, что не находила выражения. – Но прежде это сделаю я.

Он громко хлопнул в ладоши, и вбежал слуга.

– Розог!.. – крикнул господин дома.

Вечером Аменемхет лежал на кровати в своих покоях – он был так избит, что не знал, как завтра сможет подняться, несмотря на все свое здоровье. Отец высек его собственноручно и безжалостно, испортив его красивое тело. Но Неб-Амон явно считал, что сын слишком заботился об этом теле… так, что дошло до любовницы и ее беременности…

Отец не знал о том, как все произошло, но Аменемхет винил себя не меньше, чем Неб-Амон. И он представлял, каково его отцу было услышать, с кем именно связался сын… осознать, какой позор он навлек на их дом…

Нет, с Аменемхетом обошлись очень мягко, даже несмотря на то, что отныне ему запрещалось выходить к общему столу и заговаривать с отцом… неизвестно, как надолго, может быть, навсегда… но отец был прав. Сын так опорочил дом, оскорбил священную память Ка-Нейт, что не заслуживает прощения вообще.

Аменемхет понимал, что выполнить свое обещание Тамит ему не удастся – он к ней не придет, переступать порог ее дома, подходить к ней и говорить с нею ему запрещается. Это было ясно без всяких разговоров. Так же было ясно и то, что Неб-Амон сам позаботится о его женщине.

Вдруг Аменемхет вспомнил, как она смеялась и шептала ему слова любви, как чудесно было ее тело, как остроумны речи… и ощутил мучительную тоску.

Он понимал, что таких женщин очень мало. Почему одна из тех, к кому его действительно влечет, простолюдинка, преступница и годится ему в матери?

Почему она злоумышляет против него и его семьи? Почему она вдова преступника, которого любила?

Аменемхет знал, что придет время – и отец женит его на девице из жреческого сословия, у которой не будет ничего, кроме молодости, знатности… тех же истин в голове, которые вдолбили жрецы ему самому… может, послушания, а может, надменности… но ни ума, ни красоты Тамит, потому что такие ум и красота у женщины очень редки.

Его отец в первый раз женился именно так – и если бы Мут-Неджем не умерла, по-прежнему жил бы в этом строгом и тесном браке. Может быть, Аменемхету еще встретится девушка, которая его увлечет… но он уже не придет к ней таким чистым и свободным, каким мог бы до того, как пал в объятия Тамит. Сможет ли Аменемхет отдать кому-нибудь сердце, если часть его эта женщина со своим ребенком уже присвоила навсегда?

Вдруг юноша снова подумал, как когда-то думал мальчиком – как он был бы счастлив, если бы Тамит была на двадцать лет моложе, имела чистое имя и он мог жениться на ней. Он никогда бы не захотел никакую другую женщину.

Аменемхет ожидал, что на другой день его отправят в школу, но отец удержал его дома, и не просто удержал – посадил под замок и выставил стражу у его покоев. Неб-Амон чувствовал, что если бы не это, сын отправился бы к шлюхе, которая его соблазнила. Она умела увлекать. Даже если сын ненавидит ее, он все равно к ней пойдет, потому что похоть самый сильный из соблазнов.

Неб-Амон давно мечтал казнить блудницу, но она сделала это невозможным… теперь, совратив его сына. Эта женщина должна была умереть давно, Неб-Амон ненавидел ее, как не ненавидел ни одну из своих жертв: обычно, даже осуждая за тяжкие преступления, он оставался бесстрастен. Необходимая привычка. Тем более, что большинство преступников и не стоили ненависти и размышлений.

Но эта…

Еще ни одну преступницу-простолюдинку Неб-Амон так не ненавидел и не думал о ней так часто. Эта женщина была каким-то проклятием, которое неотступно преследовало его семью.

Но ее нельзя было умертвить, иначе Неб-Амон навлечет проклятие на самого себя и своего блудника-сына – убийством не только невинного ребенка, но и своей плоти и крови. Даже не всякий преступник пошел бы на такое, а Неб-Амон был блюстителем Маат и образцом для людей.

Он должен заботиться о своих детях и смотреть за их здоровьем и благополучием, каким бы образом те ни произошли на свет. Неб-Амон понимал, что если он отошлет эту женщину далеко, далеко разойдутся и слухи… о том, что он нагрешил и теперь пытается избавиться от своего ребенка… особенно когда она родит и все увидят сходство ребенка с ним и его сыном – и ведь ее лживый рот не заткнешь; а отрезать язык ей невозможно, она беременна. Это ужасная боль и опасность захлебнуться кровью.

Не то чтобы Неб-Амон хоть сколько-нибудь ее жалел – но он жалел своего ребенка, которого она носила. Наверное, ему придется… стать его отцом, и начать заботиться о его здоровье уже сейчас – его мать не должна терпеть больших притеснений, иначе это скажется на ребенке. Неб-Амон знал, как спокойствие и удобства матери важны, чтобы с ребенком было все благополучно…

За что он так наказан!?

Но если уж ему придется это принять, пусть лучше пойдут слухи, что он нагрешил и отвечает за свой грех. Неб-Амон никогда не имел женщин, кроме жены, и был в своих обыкновениях намного строже низших жрецов… это ему простят. Гораздо хуже будет, если заподозрят его сына – вот он должен быть безупречно чист.

Он соберет кенбет и отменит приговор суда, вынесенный этой женщине тринадцать лет назад – пожизненное заключение; это будет не так трудно… прошло много времени.

Он возьмет эту тварь в свой дом – ему больше ничего не остается: чем дольше Тамит на виду, тем больше о ней будут говорить. Да достаточно даже, чтобы узнал один или двое: эти люди расскажут всем. Неб-Амон знал людей.

Все подвержены страстям, а сдерживать страсти умеют немногие – и одной такой шлюхи достаточно, чтобы развратить множество человек.

Он будет молить богов покарать ее как можно ужаснее. Он не знал ни одной кары, которой эта женщина не заслужила бы. Но пока он должен терпеть свое проклятие.

Что до ее безвредности сейчас, то у нее есть сын, за которого она боится – ее всегда можно будет припугнуть его смертью; хотя мальчишка, кажется, не испорчен и жаль будет его убивать. Но, может, и придется. И хотя бы сколько-нибудь ребенок в ее чреве должен смирить ее – если эта женщина сделала такое, она должна понимать, что только ребенок защищает ее от смерти. Особенно теперь, когда она будет под надзором людей великого ясновидца – очень близко к нему: ее и нужно держать на виду…

Может быть, позже он ее убьет – тем более, что это будет намного легче, когда ее станут стеречь его собственные люди, а не воины Амона, и ее приговор не будет больше ей защитой – приговор к жизни, пусть и жизни в тюрьме… Понимает ли эта женщина, что в конце концов сделанное ею обратится против нее самой?

Но пока он не может тронуть ее. Неб-Амон простерся перед золотым образом бога, который обитал в его спальне, и долго молил Амона укрепить его и дать терпения – больше, чем любому смертному: ему это понадобится.

***

Тамит спала, когда в ее комнату вошли несколько незнакомых мужчин, непохожих на стражников; она испуганно закричала, но ее ловко схватили и зажали рот, почти не причиняя боли, но и не позволяя вырваться. Что это?.. Что!?.. Она рванулась, и вот тут стало больно: щелкнул сустав в умело завернутой за спину руке.

– Вяжите, – приказал один из державших ее разбойников; ее стали скручивать не веревками, а широкими льняными полосами, так что в два оборота обезвредили ее руки, а в три – ноги. Еще один кусок мягкой ткани затолкали Тамит в рот. Она мычала и извивалась, но теперь была совершенно бессильна. Ее не ударили; один из разбойников перекинул ее через могучее плечо и легко вынес из комнаты.

“Стража!.. Увидят!.. Кто это?!..”

Никакой стражи снаружи не было – кромешный мрак и пустота; Тамит чуть не умерла от страха, когда ее озарила догадка. Это люди верховного жреца, и они пришли ее убивать – просто отослали стражников, а ее сейчас оттащат к реке и утопят… Он все-таки решился на это…

Неужели думает, что и богов сможет соблазнить своим золотом?..

Но сейчас несчастная женщина могла только корчиться и мычать, спеленутая, как мумия. Что бы с ней ни хотели сделать, она уже не окажет сопротивления.

Ее вытащили за калитку, и там неожиданно сунули в носилки и быстро понесли. Тамит плакала, кусая простыню во рту. Почему бы им сразу не перерезать ей горло – все равно никто не видит!?

Она не знала, сколько ее несли – один раз попыталась выкатиться на дорогу, но ее тут же пихнули обратно; Тамит знала, что до реки дорога короче…

Так, может, ее не убьют?

Женщину осенило, что происходит, когда она почувствовала, что носилки поворачивают направо – река была по левую руку… Это Аменемхет все рассказал отцу, и тот поступил так, как Тамит и рассчитывала – добился отмены ее приговора и теперь убирает ее с чужих глаз. Куда же ее несут?

Она не получила ответа, но догадывалась… это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой!..

Как только Тамит так подумала, ее вытащили из носилок, и над собой она увидела деревья, а впереди очертания светлого богатого дома. Таким же образом ее внесли внутрь, и над Тамит сомкнулась враждебная благоуханная темнота дома Неб-Амона.

Ее подняли вверх по лестнице, а потом – ни одна душа в доме не проснулась – внесли в комнату, показавшуюся Тамит сном. Она сейчас проснется и увидит свою тюрьму… вечную тюрьму…

Ее кинули на широкую богатую кровать, потом один из разбойников стал распутывать ей руки, а другой вынул кляп изо рта. Она вскрикнула, но рот тут же зажала ладонь.

– Молчи! – дохнули ей в ухо. Тамит кивнула и смирно лежала, пока ее не развязали. Она знала одно: ее пока не убьют.

Она села на кровати и стала разглядывать свои руки – никаких следов. Тамит улыбнулась. Она подняла глаза и увидела, что осталась одна.

Нет, не одна.

Послышались шаги, и к ней вошел великий ясновидец.

Тамит судорожно втянула носом воздух и стала перебирать руками и ногами, отползая по кровати – такой вид был у ее бывшего господина. Он не сохранил почти ничего из своей прежней красоты, а нрав его, несомненно, ухудшился значительно.

Неб-Амон, не приближаясь, сел на табурет у изножья кровати. Глаз с нее он не спускал.

– Слушай и запоминай, блудница, – тихо сказал верховный жрец. – Я обладаю полной властью, чтобы уничтожить тебя и твоего сына, если ты подашь мне хоть малейший повод к неудовольствию.

Тамит усмехнулась, хотя едва могла думать от страха – это было совсем не то, что в одиночестве строить планы мести: сейчас тот, кого она мечтала низвергнуть, сидел перед ней и вовсе не напоминал жертву ее планов. Тамит начало казаться, что жертва снова она и она сама сделала себе это…

– Ты пойдешь на убийство? – спросила она, сама не зная зачем. – Не боишься богов?

Неб-Амон не рассердился на ее дерзкий тон – только улыбнулся, как низшему существу, неспособному ничего понять.

– О страхе перед богами должна вспомнить ты, – сказал он. – Едва ли для тебя еще остался путь, которым ты можешь получить прощение за свои мерзости. Может быть, если ты раскаешься…

Тамит засмеялась, не веря, что слышит такое.

– Ты убивал и обманывал, и снова собираешься убивать, – сказала она. Почему-то у нее прошел страх перед откровенным разговором с верховным жрецом – как будто женщина понимала, что сейчас она в полной безопасности. Как будто он пришел к ней как жрец, перед которым она очищает себя… а может, он перед ней?

– Почему боги должны покарать меня, а не тебя? – спросила она.

Неб-Амон возвел глаза к небу.

Потом взглянул на нее и улыбнулся с изумлением. Неужели эта шлюха действительно ничего не понимает?

– Величайшее падение – это когда сердце грешника не только не знает, что грешит, – медленно и веско сказал Неб-Амон, – но когда грех представляется ему добродетелью. Ты уже пала так низко, как я вижу. У тебя очень мало надежды на оправдание.

Он встал с видом сожаления и брезгливости. Тамит подумала, что все жрецы говорят это, чтобы люди их слушались, но вдруг ее сердце на миг сжал холодный ужас. А если Неб-Амон прав?

Она встряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли, и произнесла, тонким голосом:

– Как ты можешь убить меня? Ведь я приговорена к заключению, это откроется…

Неб-Амон усмехнулся.

– Приговор отменен вчера вечером, – сказал он. – Но не радуйся. Это означает, что теперь ты в полной моей власти – мои люди убьют тебя, как только я прикажу. Ты это понимаешь?

Тамит так растерялась, что кивнула. Она и не думала, что отмена приговора может повернуться к ней такой стороной.

– Ты понимаешь, что твой сын также под угрозой? – спросил Неб-Амон. – Если ты не будешь вести себя как полагается, я могу отдать приказ, чтобы его убили.

– Мой сын невинен! – в ужасе воскликнула Тамит, до сих пор не осознававшая, что за человек Неб-Амон. Ей казалось, что она может управлять им, пользуясь его страхом перед богами… как глупо!

– Нельзя его убивать, – прошептала Тамит.

Верховный жрец пожал плечами и спокойно улыбнулся.

– Ну и что? – спросил он.

Этим было сказано все.

Тамит обхватила себя руками, словно защищаясь от взгляда этого человека, спокойно рассматривавшего ее… может быть, только с оттенком брезгливости…

– Что я должна делать? – смиренно прошептала она.

Неб-Амон улыбнулся.

– Беспрекословно подчиняться, – ответил он. – Мне и людям, которых я к тебе приставлю. Пока с тобой будут обращаться хорошо… ты можешь высказывать просьбы, и если они разумны, их выполнят. Но если ты подумаешь, что имеешь здесь власть, и обнаглеешь…

Тамит помотала головой.

– Нет, господин.

Он нисколько не доверял ее испуганному виду. Но если… когда эта шлюха обнаглеет – великий ясновидец не сомневался, что в скором времени это случится – она поймет, что он не шутил.

– О чем я могу просить? – спросила женщина.

Неб-Амон развел руками.

– О том, что считаешь нужным для своего благополучия. Я озабочен тем, чтобы ты была здорова… но не настолько, чтобы не наказать тебя подобающим образом, если ты подашь к этому повод…

Их глаза встретились.

Он нисколько не шутил.

– Будь разумна, – заключил Неб-Амон. – Ты умна, я это знаю. Так не веди себя глупо.

В первый раз он ее похвалил, да еще и так лестно. Тамит почувствовала удовольствие – нет, почти блаженство оттого, что ее признали.

– У дверей стоит стража и слуга, – сказал Неб-Амон, неторопливо направляясь к выходу. – Тебя никуда не выпустят, но высказывать просьбы ты можешь.

Он вышел, не сказав – ни надолго ли она здесь, ни в каком она крыле, ни что ей разрешается… конечно, умышленно. Неизвестность обессиливает.

Тамит легла на кровать, теперь в своем праве. Она с улыбкой перекатилась на бок, вдруг поняв, насколько устала и насколько счастливо для нее прошло свидание с господином. Женщина оглядела комнату и блаженно вздохнула – насколько эта тюрьма лучше той.

И ее приговор отменен. Словно у нее с ноги отстегнули цепь, приковывавшую ее к земле… это было так хорошо, что Тамит тихо засмеялась.

– Ты родишься свободным, маленький господин, – прошептала она, гладя свой живот.

Потом перекатилась на спину, раскинула руки и уснула в благоухающем белье с выражением блаженства на лице. Как это хорошо – попасть в гарем.

Она проснулась поздно – теперь не было нужды вставать рано и работать; теперь больше не будет жрецов, перед которыми она отчитывается… мозолей, скудной пищи… теперь ее будут кормить вволю, чем она хочет, и ухаживать за ее телом, как она попросит.

Тамит хлопнула в ладоши, но никто не явился. Она села, поджав губы, потом крикнула:

– Эй!

Явился безмолвный слуга.

Тамит несколько мгновений смотрела на него открыв рот – она-то ожидала увидеть женщину.

– Я хочу вымыться. Пусть ко мне пришлют женщину для услуг, – сказала она.

Тамит на миг испугалась, что зарвалась, но слуга так же молча повернулся и вышел. Потом к ней вошла такая же безмолвная женщина. Тамит не могла припомнить, чтобы видела ее раньше – определенно не из тех, кто прислуживал Ка-Нейт.

Ее повели куда-то по коридору – Тамит не узнавала ничего; неужели в ту самую купальню, куда ходят господа?

Конечно, нет, в этом доме их должно быть несколько…

Тамит прожила в доме великого ясновидца несколько лет, но так и не узнала расположения всех помещений – как служанка она имела доступ только в небольшую их часть.

Ее привели в купальню, и женщина стала ее раздевать, не дожидаясь указаний.

– Погоди.

Тамит капризно оттолкнула ее руку, подавив страх – вдруг ее накажут за это?

– Принеси мне зеркало, – начала она перечислять, видя, что ничего не произошло, – бальзам для смягчения кожи и масло для умащения, красную охру для губ и краску для глаз… еще краску для волос, и пусть мне покрасят волосы в черный цвет. А еще пусть подстригут и покрасят ногти. А еще мне нужен массажист.

Она томно вытянула руку, чувствуя себя настоящей наложницей. Через мгновение рука дрогнула и опустилась, и Тамит с ужасом подумала: вот та самая наглость, которой господин от нее ожидал. Что за это сделают с ее сыном?..

– Ты слышала? – дрожащим голосом спросила она служанку.

Та кивнула и вышла. Очевидно, она ждала, не добавит ли Тамит что-нибудь еще. Так значит, все ее просьбы будут выполнены!..

Значит, это “разумные просьбы”! Ах, как хорошо!..

Вскоре служанка вернулась, и с нею были другие женщины и юноша. Тамит округлила глаза, вспомнив, что обнажена, но потом догадалась, что это массажист. Она улыбнулась ему, решив, что больше и не подумает стесняться; если его… взволнует ее тело, пусть страдает сам.

Служанки выкупали ее, потом оттерли загрубевшие ступни и локти, а потом массажист указал ей на каменную скамью. Она заметила, что он старается не встречаться с ней взглядом, и усмехнулась.

Тамит легла на бок, вовремя вспомнив о ребенке, и ей стали разминать спину, одновременно умащая ее маслом. А пока это делалось, женщины занимались ее волосами.

Через час Тамит потребовала зеркало.

Она долго с неописуемым наслаждением разглядывала себя – сегодня ее омолодили если не на десять… то на восемь лет. Волосы, снова ставшие черными, избавили ее от пяти совершенно ненужных лет; от массажа щеки разрумянились, тело разгорелось и окрепло, а от бальзамов кожа разгладилась…

Конечно, несколько морщинок останется. Но любой мужчина, который сейчас с ней заговорит, их и не заметит, заметит только ее красоту и соблазнительность.

Вдруг Тамит вспомнила, что единственный мужчина, который может с ней заговорить – это Неб-Амон, и сразу помрачнела. Да, он теперь был ее хозяином, и ее тело принадлежало ему, пусть даже он никогда к нему не прикоснется.

Как бы она хотела сейчас предстать перед юным Аменемхетом и приласкать его. Если бы он только мог ее сейчас видеть… он стал бы ее рабом.

А что, если ей удастся рассорить сынка с отцом?

Она помнила, с какой страстью Аменемхет ласкал ее – это было непохоже на простое желание удовлетворения; он хотел обладать именно ею и был пленен именно ею. Он делал с ней такое, чего не станет делать мужчина, который просто хочет утолить свою похоть.

Но ведь Аменемхет и не таков – он не может совокупляться просто для развлечения… он не так прост, груб и себялюбив – это не простолюдин, не умеющий любить. Он сын своего отца, который всю жизнь был предан одной женщине…

Тамит закатила глаза и засмеялась, вообразив, что будет, если сын захочет отобрать свою любовницу у отца, который завладел ею, чтобы очистить имя этого сына… Даже если Неб-Амон не прикоснется к ней сам, сынок будет ревновать. Она знала мужчин… и знала этих двоих мужчин.

Это было вполне, вполне возможно.

Тамит припала губами к своему отражению, оставив на серебре зловещий красный поцелуй, и, улыбаясь и покачивая бедрами, покинула купальню.

========== Глава 47 ==========

Аменемхет был отправлен в школу в тот же день, когда Тамит попала в дом – их пути едва ли могли бы пересечься, даже если бы юношу задержали. Великий ясновидец отвел… своей наложнице уединенный уголок большого сада, отгороженный деревьями и стеной от общей его части, где гуляли дети. Этот дом, выстроенный не теперешним хозяином, когда-то имел помещения для женщин господина, давно уже пустовавшие и выходившие только сюда.

Очень кстати.

Неб-Амон не думал, что когда-нибудь воспользуется этим гаремом, но вот теперь он пригодился. Лучше всего было то, что никто из домашних сюда не заходил, привыкнув, что это крыло необитаемо. Из всех слуг о Тамит знали только верные люди Неб-Амона, умевшие хранить секреты – как мужчины, так и женщины – и домоправительница Мерит-Хатхор. Эта женщина была достойна большого доверия; она, единственная, знала и то, что Тамит носит ребенка Аменемхета, а не Неб-Амона…

Неб-Амону понравилось, в какой гнев пришла эта женщина, узнав обо всем – гнев на эту шлюху; она винила единственно ее. Неб-Амон считал виноватым и сына, но был очень доволен такой преданностью, зная, что Мерит-Хатхор будет молчать как немая и в случае необходимости сама поможет устранить любовницу сына.

Неб-Амон давно уже понял, что эта женщина похожа на него самого – они о многом одинаково думали; она была очень хороша тем, что не имела женских пороков. И он не жалел для нее наград.

Такие люди намного дороже золота.

Хепри чувствовал, как изменился его друг – раньше Аменемхет мог говорить с ним обо всем… почти… и мог не прятать от него свое сердце. А сейчас как будто половина его сердца была занята другим.

Хепри все понимал и не винил друга.

Но это было очень тяжело.

Мальчик до сих пор помнил, как почувствовал себя, когда услышал из уст Аменемхета, что его мать забрали в дом Неб-Амона. Почувствовал, будто его вешают и вот-вот выбьют из-под ног опору…

Мама!

Кем бы она ни стала – наложницей, обманщицей, убийцей – пусть только не бросает его, не умирает! Во всем мире их было только двое друг у друга, с какими бы людьми мать и сын ни сходились. Но Хепри чувствовал и гнев на мать… не потому, что она такая, а потому, что она отнимает у него его друга и покровителя. Он ее не винил. Но он не мог не страдать и не гневаться.

Когда Аменемхет вернулся из дома, Хепри увидел на его спине заживающие следы от побоев – отец побил его за Тамит… как все это ужасно, как по-взрослому ужасно. Неужели взрослая жизнь именно такая?

Хотя ему ли, сыну преступника, об этом спрашивать?

Из дома Неб-Амона к Хепри приехал не друг, а отчужденный, позврослевший и страдающий господин. Аменемхет был всегда старше его по положению, а когда он взял его мать, стал ему словно бы отчимом – как бы страшно это ни звучало. И это уже никогда не изменится.

Хепри попытался все это понять и вместить в свое еще не созревшее сердце – получалось плохо, но надо стараться. Никто ему в этом не поможет, и меньше всего его друг… бывший.

Хорошо было хотя бы то, что Хепри никто не трогал, все товарищи привыкли, что он под покровительством Аменемхета. Наверное, он по-прежнему мог на него полагаться, и радовался этому, потому что мало чему сейчас мог радоваться, и еще меньше было того, на что он мог рассчитывать.

Аменемхет и в самом деле много думал о Тамит – пятнадцатилетний юноша, который всегда был взрослее и серьезнее своего возраста, теперь чувствовал себя словно обделенным отцом и мужем… никогда бы не подумал, что будет так, ведь эта женщина обманула его. Но теперь ему было почти безразлично, как она поступила с ним, он хотел быть с ней. Его желание еще увеличилось от отцовского запрета видеться с Тамит и запрета всем рассказывать о ней и ребенке; Аменемхет понимал, что теперь Тамит – собственность отца, все будут считать, что она носит ребенка Неб-Амона. Это оскорбляло гордость юноши, почувствовавшего себя мужчиной, и услуга отца казалась ему возмутительным наказанием.

Но ничего не сделать. Неужели он может пожертвовать своим добрым именем, чтобы быть с Тамит? Нет, конечно.

Он знал, что должен учиться как раньше и быть благочестивым как раньше – и делал это. Но много мечтал о праздниках Амона, которые должны были наступить совсем скоро: тогда он вернется домой. Может, ему посчастливится увидеть Тамит?

Тамит блаженствовала и отдыхала, набирая красоту, как плоды спелость. Она сейчас не думала ни о чем, позволив себе отвлечься от всех забот – зная, что чем больше она будет озабочена, тем меньше очарования к ней вернется. А она должна стать очень красивой.

Благодаря упругости кожи и мышц ее растущий живот оставался аккуратным, делая ее не уродливой, а скорее более… женственной. Тамит похорошела от беременности, как когда-то это случилось с Ка-Нейт; хотя она была и старше Ка-Нейт, но была намного крепче и… опытнее.

Ее кожа стала мягче, лицо просто цвело, а волосы… единственное, что ее огорчало, были волосы, не желавшие молодеть. Но для волос существует краска. Тамит была почти так же красива, как в дни юности, и даже лучше – она знала, в чем для мужчин состоит красота женщины. В обещании наслаждения, которое она может подарить. А ее любовный опыт был теперь намного больше.

Тамит проводила время как знатная госпожа – ублажала свое тело, которое было ей очень благодарно; ела тонкие блюда, которые готовились для нее по первому требованию, дремала под деревьями в саду… вышивала пеленки для маленького господина, который рос в ее животе… только папируса и чернил ей не давали. Ничего, это подождет.

Тамит никого не видела, кроме слуг, и господина дома тоже – но этому была только рада.

Интересно, когда приедет ее юный любовник? Увидится ли она с ним? Тамит чувствовала, что сам Аменемхет этого очень хочет – еще больше от разлуки.

Скоро праздники Амона. Аменемхету уже пятнадцать лет, какой он, наверное, станет красивый… Тамит просто облизывалась, представляя его тело. А уж он, наверное, ее съест, когда увидит.

Отец взбесится, конечно, если сын попытается увидеться с его наложницей, но ведь на то Аменемхет и смелый юноша, которому нравится преодолевать преграды. Чем больше трудностей, тем слаще цель.

Не так ли?

Аменемхет действительно приехал на праздники Амона; и действительно возмужал и похорошел, хотя и меньше, чем ожидала Тамит – от переживаний. Он ожидал, что отец по-прежнему не будет с ним разговаривать и что ему по-прежнему будет запрещено выходить к общему столу – но Неб-Амон удивил его, сказав, что ему разрешается вести себя как раньше.

Как раньше. То есть до Тамит.

Аменемхет был умен и сообразил, что это значит – отец не хочет, чтобы его отношения с сыном вызвали подозрение у непосвященных слуг, а, главное, у Меритамон, почти девушки-невесты… ей совсем ни к чему такое знать о брате. Меритамон ведь умна и любит брата, и допытается, за что он наказан.

До сих пор дочь и домашние слуги ничего не знали о Тамит, и Неб-Амон был намерен держать позор сына в тайне как можно дольше. Необходимость этого понимал и умный Аменемхет.

Но помимо ума, он обладал и страстью.

Мысль, что здесь в доме живет его женщина, будущая мать его ребенка, которую он не может даже увидеть, была мучительна.

И на второй день после приезда Аменемхет решился. Он догадывался, что Тамит живет в бывшем гареме – в необитаемой части дома; и знал, как туда проникнуть. Для этого потребуется пересечь стену. Ночью к Тамит, должно быть, не подобраться – ведь ее охраняют; и снаружи в эту часть сада не войти, у калитки стоит стража. Но Аменемхет может перелезть через стену. Он стал еще сильнее, и это не составит большого труда.

Может быть, Тамит окажется в своем саду?

Пусть будет так… прошу тебя, Амон!

Аменемхет уже и не помнил, что когда-то каялся перед богом в том, что намеревался сейчас сделать с его помощью.

После обеда, когда дом погрузился в дремоту и бдительность ослабла, Аменемхет выскользнул из дома и побежал к стене садов гарема. Быстрые крепкие ноги домчали его туда в две минуты; под стеной он никого не видел, а у самой стены росло высокое дерево. Слабому человеку было бы страшно и трудно взобраться по такому, но не Аменемхету. Он вскарабкался по стволу, перехватил одной рукой ветку и перепрыгнул на стену, упав на нее животом; потом соскользнул вниз и разжал руки.