Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 59 страниц)

Тамит сохранила свою редкостную красоту – и это еще более вызывало сочувствие охранников-мужчин. Она была уверена, что, сдавая ее начальнику тюрьмы, воины скажут о ее положении, а еще эта весть дойдет до Ка-Нейт…

Добрая госпожа Ка-Нейт! Единственная надежда, злейшая насмешка богов!..

Их провели через весь город – тяжкий путь, полный общего гнева, насмешек, оскорбительного любопытства; Тамит под конец стала молиться, чтобы поскорее попасть в темницу, где ее избавят хотя бы от этого…

Поскорее – в темницу! Но теперь Тамит знала, что может быть хуже этого!

Она недолго гадала, куда именно их ведут – конечно, в храм Амона, ведь Хепри был жрецом и подлежал храмовому суду… а Тамит была его женой…

Тамит горько улыбнулась знакомому месту. Могла ли она знать, что вновь сойдет по этой лестнице, уже как преступница! Но теперь она хотя бы знала, что ожидает внутри.

Босые ноги, измученные долгой ходьбой по раскаленному камню и горячей земле, приятно прохладил камень подземелья. Тамит и вообразить не могла, что этот загаженный пол когда-нибудь доставит ей удовольствие…

Однако она вздрогнула от омерзения, ощутив тюремные запахи. Что ж, остается надеяться… надеяться, что это ненадолго!

Такие преступления, как ее, караются не тюремным заключением. Ее выпустят отсюда в скором времени, навстречу свободе – или…

Тамит взглянула на Хепри – и он через мгновение заметил ее взгляд. В потухших темных глазах блеснула мольба, любовь… он шагнул к жене, но его грубо рванули прочь. Через мгновение его втолкнули в камеру, и толстая дверь захлопнулась.

Тамит почувствовала руку на своем плече – не грубую, но непреклонную.

– Пойдем.

Женщина посмотрела через плечо на охранника:

– А нельзя мне к нему?..

Тот покачал головой.

– Нельзя.

Зачем Тамит попросила об этом? Что-то странное шевельнулось в ее душе под горячим взглядом Хепри, что-то нежное, размягчающее… Она вдруг поняла, что больше никто во всем мире не посмотрит на нее так.

В груди, в сердце, вдруг стало больно.

Тамит уже не сопротивлялась направляющей ее руке. Ее почти без грубости подтолкнули внутрь камеры и захлопнули дверь.

Она осталась одна – на перегнившей соломе, среди запахов прежних заключенных; но не чувствовала сейчас ничего, кроме огромного одиночества. Одиночества сердца.

Тамит села на прелую подстилку и, уткнувшись лбом в колени, тихо заплакала. В груди становилось все больнее, но она знала, что эту боль не выплакать и не избыть слезами.

Через некоторое время открылась дверь, и Тамит зачем-то согнали с ее места. Женщина вскочила, утирая слезы и недоумевая; она вдруг перепугалась, что уже выходить…

Но ей только меняли подстилку – сгребли всю гниль и бросили большую охапку свежей соломы. Еще поставили рядом воду, миску похлебки и положили лепешку.

Тамит улыбнулась и поблагодарила. Стражник ответил коротким кивком и вышел; дверь аккуратно закрылась.

Она определенно вызвала жалость… жалость и убежденность в своей невиновности…

Почему эта мысль впервые не радует ее?

Тамит посмотрела на стену, разделявшую ее с ее мужем. Одна стена, но они разделены, как если бы между ними была тысяча стен. Как он сейчас там? Страдает ли? Конечно, страдает… бедный…

Тамит подбежала к двери и постучала в нее. Никто не ответил. Тогда женщина приподнялась на носках и прижала лицо к окошку:

– Господа стражники! Эй!

Звук шагов, и почти сразу же перед ней возникло лицо стражника – скорее участливое, чем враждебное:

– Что тебе?

– Как мой муж? – воскликнула Тамит. – Вы позаботились о нем?

Стражник отступил и брезгливо кивнул.

– Что вы сделали? – настаивала Тамит, и охранник вдруг озлился:

– Сделали что положено! Что положено таким преступникам!..

Тамит шагнула назад, не решаясь дальше сердить его. Ей представился человек, который так ее любил – этот человек, лежавший сейчас в грязи, избитый, истощенный, но думающий сейчас не о своих страданиях, а о ней…

Женщина бросилась к окошку, словно в атаку:

– Позвольте мне увидеться с ним! Умоляю! Я беременна!

– Тихо ты! – испугался стражник.

Он с досадой посмотрел на нее, потом огляделся.

– Не положено.

– Знаю, – сказала Тамит. – Но позвольте нам… Нас скоро разлучат совсем!

Стражник ушел, и Тамит подумала, что ей отказано. Но через несколько мгновений послышался звук открываемой двери, а еще через несколько к ней втолкнули ее мужа. Дверь захлопнулась.

– Только быстро! – крикнул стражник.

Тамит плакала, глядя на измученное тело мужа. Он был так еще молод… и столько перестрадал, из-за нее, из-за нее! Кто еще мог бы стольким пожертвовать ради нее?

Он отдавал ей свою жизнь.

– Милый, – Тамит обхватила руками голову мужа, и плакала, покрывая его поцелуями; ее пальцы кололи отрастающие волосы, на нее смотрели изумленные и благодарные темные глаза… а Тамит думала, что скоро его молодость будет уничтожена во имя нее, и оплакивала эту жертву…

– Моя возлюбленная, – прошептал Хепри, перехватив ее руки и поцеловав ладони. – Моя дорогая госпожа… Как я счастлив, что могу умереть с твоей любовью…

Тамит оборвала его рыданиями, и они стали целовать друг друга как безумные.

– Эй вы, там! Заканчивайте! – крикнули им в окошко.

Они ничего не слышали – не осталось ничего, кроме глаз, глядящих в глаза с одним чувством, сердец, бьющихся рядом, поцелуев, которые говорили то, что никогда не могли сказать слова…

Их оторвали друг от друга, и Хепри уволокли в камеру.

– Я люблю тебя! – крикнул юноша, и тут же раздалась брань и удар. Хепри не вскрикнул – вскрикнула Тамит.

– Не бейте его!

– Худо ему придется не сейчас – потом, – мрачно ответил ей стражник. И тут Тамит вспомнила, что предстоит ее мужу.

Нет, это невозможно вынести…

Тамит никогда в жизни не страдала за других так, как сейчас.

– О, неужели ничего нельзя сделать! – воскликнула она.

– К несчастью, ничего, – ответил стражник – неужели с искренней жалостью?

– Прошу тебя, – Тамит припала к окошку и закричала, рыдая, – прошу тебя, скажи госпоже Ка-Нейт, супруге великого ясновидца, о нашем положении! Пошли к ней человека! Госпожа Ка-Нейт одна может помочь!..

– Не знаю, – с сомнением ответил стражник. – Кто здесь может помочь? Все решит великий Амон…

– Скажи! – воскликнула Тамит.

Он кивнул и не ответил. Может, просто чтобы она замолчала – а может, и вправду скажет?

Тамит не знала, сколько просидела здесь – не притрагиваясь к пище, захолодав, как мертвая, то плача, то молясь; потом она впала в оцепенение.

Ей показалось, что к ней снизошла богиня – настолько чудесным было это явление… Прекрасная госпожа, облаченная в чистейший белый лен, со светлым лицом и нежными руками, могла спуститься сюда только таким же чудом, как божество.

Ка-Нейт быстро приблизилась к сжавшейся на соломе Тамит, и женщину окутало облако благовоний. Прикосновение госпожи было ласковым и утешающим, в глазах любовь и огромная жалость…

– Что ты делаешь здесь, госпожа? – спросила Тамит, поднимаясь. В глазах потемнело, ноги и спину свело. Ни слова, ни движение не показывали ее изумления; но изумление Тамит было слишком большим, чтобы выразить его словами – как эта госпожа вошла сюда? Кто ее… допустил? Кто допустил, чтобы она соприкоснулась с такой грязью, как Тамит?

– Что ты делаешь здесь? – прошептала женщина.

Ка-Нейт огляделась.

– Нет, – воскликнула она с неожиданным гневом, – это что ты делаешь здесь? Ты женщина, подобная мне, в таком же положении! Неслыханно, чтобы женщину, носящую дитя, держали в таком месте!

Тамит была равнодушна к своему окружению; но от слов Ка-Нейт ее с нечесаной головы до босых грязных ног окатила волна ужаса.

– Мой муж… – прошептала она. – Мой Хепри… Госпожа, его каз…

Она опустилась к ногам Ка-Нейт – даже плакать не могла, ей сдавило горло. Мысль, что это так любящее ее существо убьют, была непереносима… непереносима. Она тогда умрет сама.

– Я знаю, – с глубоким состраданием сказала Ка-Нейт.

Неужели эту женщину могли называть жестокой и служащей одной себе! Все такие люди раскаялись бы, если бы увидели ее сейчас, подумала Ка-Нейт.

– Пойдем, – сказала госпожа, без тени отвращения поднимая Тамит – ужасно грязную и, должно быть, смердящую – под руку.

– Куда? – оторопело спросила Тамит.

– Сейчас тебя отведут в твой дом, – сказала Ка-Нейт. – Никто не отнял его у тебя. Ты будешь пока содержаться под стражей, но тебе отдадут твою старую кухарку, которая нашла прибежище у меня, и твою личную служанку, ее привезли из Коптоса.

– А как мой муж? – взвизгнула Тамит, из всей этой речи понявшая только, что ее уведут, а Хепри оставят здесь.

– Он останется здесь, – сказала госпожа.

Она сдвинула черные тонко очерченные брови – скорбная складочка появилась между ними; отвела глаза. Богиня Ка-Нейт была не всесильна.

Тамит открыла было рот, чтобы выкрикнуть, что никуда не пойдет, но положила руки на живот и замолчала. Это очень неразумно.

Она покорно последовала за госпожой, в благоуханном облаке ее милости – ее спасут, но ее Хепри умрет… Умрет… Этого не может быть, мир тогда рухнет!

Нет, мир не рухнет, он не гибнет из-за смертей каких-то слуг.

Тамит бросила взгляд в окошко его камеры, когда ее проводили мимо, но не успела ничего разглядеть. Вот коридор уже кончился, они стали подниматься по лестнице. А потом Тамит ощутила солнечный свет.

Вдохнула чистый воздух.

Ее даже почти не задели враждебные и брезгливые взгляды жрецов и стражников… она наслаждалась свободой. Мысль о том, кто остался внизу, в темноте, холоде и грязи, была слишком тяжела, и Тамит откинула ее.

Госпожа Ка-Нейт не обманула – Тамит вернули домой, и уже через час после выхода из тюрьмы ее выкупала ее верная девушка, кажется, единственная из слуг, кто испытывал к Тамит привязанность. Потом ее накормили; но когда Тамит вышла в сад, ей преградил дорогу стражник.

Это заставило ее тут же забыть радости, которые ей вернули, и вспомнить то, без чего она не вынесет жизни… любовь.

Тамит молилась, чтобы ее мужа сохранили для нее, но слова не выговаривались, губы не открывались. Она знала, что есть преступления, которые перед богами не искупаются ничем.

Наступила ночь.

Тамит сидела на крыше – заметив, что она поднялась на крышу, стражник взбежал следом и попытался стащить ее оттуда, может быть, опасаясь, что женщина попытается убить себя, кинувшись вниз; но Тамит мотнула головой и села к ногам охранника. Тот в растерянности отпустил ее руку, не решаясь сволакивать беременную женщину как мешок, ему оставалось только это…

– Уйди, – сказала Тамит, не глядя на него, и он ушел.

Теперь она сидела, бесчувственным телом здесь, а душою в тюрьме, со своим несчастным мучеником-мужем, которого никому не жаль, кроме нее… А может, кому-то и жаль. Но такие никогда этого не покажут – здесь, в Та Кемет, где отверженные и проклятые истинно отвержены и прокляты.

Тамит сидела, окутанная мягкой ночью; кричала в темноте охотница-сова, доносился отдаленный лай сторожевых псов… ветер гладил темно-зеленые кроны кипарисов в усадьбе напротив… скоро, может быть, уже завтра, Хепри убьют, и вся эта жизнь ничуть не потускнеет без него, как будто он никогда и не жил на свете. Как такое может быть? Как такое может быть справедливостью?

Женщина положила руку на живот. Должно быть, ей следует утешиться тем, что у нее будет ребенок… но как это может утешить? Как ребенок может заменить мужчину, который любит?

Тамит казалась совершенно безучастной, но на самом деле вся, с головы до ног, кипела и жила ненавистью. Она разорвала бы сейчас на куски любого, кто приступил бы к ней со словами успокоения. Но такого не найдется.

Тамит ждет презрение до конца жизни… иногда ей хотелось, чтобы эту жизнь прекратили прямо сейчас, ее и ее ребенка, чтобы ему не мучиться, как ей, не жить согнувшись под бременем позора, который навлекли на себя его родители. Хотя сейчас Тамит почти не заботил этот ребенок. Пусть бы его не было вообще.

– Госпожа?

Тамит обернулась. Что за насмешка?

Ее девушка, робко улыбаясь, подала ей поднос с едой. Тамит почувствовала, как комок ненависти в груди размягчается; глаза обожгли нежданные слезы…

– Спасибо.

Служанка поклонилась.

– Останься, поешь со мной, – попросила Тамит, и девушка, не удивляясь и ни о чем не спрашивая, устроилась у ее ног и взяла с подноса пшеничный хлебец с пряностями.

Тамит ела, не чувствуя вкуса.

– А скажи, – вдруг почти весело произнесла она, прожевав и проглотив листик салата, – может быть, мне тоже стоит сейчас умереть?

Девушка уронила хлеб. Тамит с улыбкой показала на край крыши.

– Нет, нет, – служанка подняла руки и с ужасом встала на колени – чтобы удержать госпожу; как будто это было возможно, если Тамит и вправду захочет умереть.

– Нет, госпожа, боги за это покарают! – воскликнула девушка.

Тамит рассмеялась, запрокинув голову.

– Ты думаешь? Разве может быть кара хуже этой?

Девушка молчала, испуганная и растерянная. Она знала, что должна что-то сказать, помешать…

– У тебя будет дитя, госпожа, – сказала она. – Нельзя его убивать…

Тамит обернулась к ней, как разъяренная тигрица.

– Что ты сказала?

Служанка отпрянула – такой вид был у госпожи.

– Вон! – выкрикнула Тамит, и прекрасное лицо исказилось мукой; она схватилась за лоб, пряча безобразие своих мучений. – Пошла вон!.. – сдавленным голосом крикнула она, и бедная девушка почти кубарем скатилась по лестнице в спальню.

– Ребенок, – пробормотала Тамит; ей почти разрывало горло болью от тоски. – Какой ребенок?

В этот самый миг, быть может, казнят ее мужа!

Тамит зарыдала, бросившись ничком на крышу, не думая ни о ребенке, ни о себе. На ее крики и рыдания прибежали стражники и схватили ее за руки, пока она корчилась, как припадочная, и осыпала их проклятиями. Ее утащили вниз, в ее спальню, и, уложив на кровать, привязали веревками. Она долго еще рыдала и выла, потом, обессиленная, затихла.

Когда Тамит открыла глаза, в окно заглядывало солнце.

С рычанием женщина рванулась, ощутив, что привязана; тут же к ней бросилась ее служанка. Тамит схватила бы ее за шею, если бы руки были свободны.

– Развяжи меня, негодная, – простонала она, извиваясь и ненавидя всех на свете, и больше всех эту девицу. – Развяжи!

– Нет, госпожа, не велено, – испуганно ответила девушка. – Сейчас я дам тебе поесть…

– Как мой муж? – сквозь зубы простонала Тамит. – Узнай немедленно!

Девушка поклонилась и убежала.

Ее долго не было.

Тамит билась так, что чуть не разорвала веревки и изранила себе руки и ноги. Под конец прибежал стражник с обнаженным мечом, и только ощутив оружие у своей груди, женщина стихла. Она плакала и бормотала проклятия.

Прибежала служанка.

Тамит попыталась сесть, отчего веревки врезались в грудь и живот.

– Я ничего не знаю, госпожа! – воскликнула девушка – глаза были все еще круглые от страха: она решилась сбегать в храм, чтобы разузнать о преступнике, и ничего не добилась. Все молчали, как будто такого человека никогда не существовало, а когда девушка стала умолять, грубо приказали убираться, пригрозив карой и ей…

Госпожа не оценила ее смелость.

– О жестокие боги этой земли, – простонала она. – Ты подобна навозу! Ты, никчемное существо!

Она замолчала. Вдруг она осознала, что ее слуги – люди и могут отомстить ей, если Тамит будет проявлять свой гнев, хотя бы и заслуженный…

– Поди к госпоже Ка-Нейт, – приказала Тамит. – Сейчас. Узнай у нее, что сделают с моим мужем – госпожа должна знать!

Девушка повернулась и ушла, опустив голову и плечи.

«А если служанка вернется и скажет, что Хепри казнен?»

– Развяжи меня, – попросила Тамит стражника сиплым от слабости голосом. – Развяжи, вы меня так измучили, что я ничего не сделаю – ты не видишь?

Мужчина усмехнулся и дернул за веревки, поддевая их ножом.

– Ты можешь много сделать, – заметил он. – Ты красивая женщина, которая кажется слабой, но которая очень опасна…

Тамит скривилась от такой неожиданной проницательности. Села, растирая плечи и руки.

– Мой дорогой муж умрет, – сказала она. Взглянула на стражника и опустила глаза. – Я бы убила всех, кто его казнит! Я бы убила и тебя!

– Уймись!..

Стражник шагнул к ней, с таким видом, что Тамит замолчала. – Подумай о себе, женщина, – сказал он. – Еще неизвестно, к чему приговорят тебя саму!

Об этом Тамит не подумала.

Она забыла, что и сама заключенная, которой только из-за беременности и большой милости ее покровительницы обеспечили такие условия содержания! Над нею самой занесен меч!

Она беззвучно проговорила проклятие стражнику, но вслух слова так и не были произнесены. Тамит была усмирена и угасшим голосом попросила есть.

Но кусок не полез ей в горло – Тамит не могла даже приступить к еде, не узнав, что с ее мужем. Сейчас его судит тот, в кого Тамит была так влюблена… ее страсть судит ее любовь…

О насмешники-боги.

Наконец девушка явилась.

Она вошла медленно, как будто ее сковывали цепи – и одна эта походка сказала Тамит половину. Женщина прижала руки к сердцу, готовая умереть на месте, услышав слова своей посланной…

– Сегодня на рассвете был суд, – очень тихо сказала девушка, не поднимая глаз. – Господина судили высшие жрецы Амона и сановники его величества… это дело богов и фараона…

– Дальше! – выкрикнула Тамит. – Дальше, мучительница!

– И господина… приговорили…

Губы девушки затряслись, и она зарыдала.

Тамит подлетела к ней и с размаху отвесила пощечину, потом другую; подбежавший стражник заломил ей руки за спину и оттащил назад.

– Я тебя снова свяжу! – крикнул он.

– Да будь ты проклят! – взвыла Тамит. Дернулась, и ее отпустили.

– Рассказывай! – крикнула она служанке.

Та, повесив голову – на щеках горели отпечатки жестоких рук – продолжила.

– Господина приговорили к… к забвению на этой земле, все его изображения будут стерты, имена во всех списках уничтожены… и… его имя нельзя произносить, – белыми губами закончила девушка. – И тебе нельзя, госпожа…

– Что с ним сделали? – выкрикнула Тамит.

– Его нет, – прошептала девушка. – Его… нет… он среди тех, кто забыт…

Тамит сжала кулаки.

– Среди кого? – свистяще прошептала она.

Девушка, плача, качала головой.

– Его отправили туда, откуда не возвращаются, – прошептала она.

– Казнили? – спросила Тамит, широко раскрыв глаза.

– Ты смеешься надо мной? – рявкнула она, не слыша ответа.

– Он отправлен добывать золото, на юг, – прошептала служанка. – Это место живых мертвецов – те, что сосланы в рудники, никогда не возвращаются и не имеют гробниц…

Она опустилась на колени и закрыла лицо руками.

– Я хочу видеть госпожу Ка-Нейт, – едва выговорила Тамит.

Стражник вдруг усмехнулся.

– Еще чего захотела! Ты забыла, что ты сама еще не осуждена? Это твоя тюрьма!

Он обвел комнату рукой и похлопал по мечу, изливая злость на то, как Тамит себя вела.

– Суд над тобой еще не состоялся, – сказал стражник.

– Но почему? – прошептала женщина. Только сейчас она вполне осознала, какая опасность нависла над нею самой.

Он пожал плечами.

– Должно быть, потому, что долго решают твою судьбу, – ответил воин. – Спорят о том, какой участи ты заслуживаешь…

– Я не виновата, – прошептала Тамит.

Стражник рассмеялся.

– Ты невинна как дитя – не иначе, – качая головой, сказал он. – Нет, госпожа Тамит, за каждый поступок боги требуют ответа, – уже серьезно сказал воин.

Тамит повалилась на постель, заткнув уши. Чтоб вам всем провалиться, думала она. Чтоб вам сгореть, утонуть, стать пищей червям. Если бы ненависть могла убивать, все вокруг нее уже корчились бы в агонии.

За нею прислали этим вечером.

========== Глава 30 ==========

Тамит вышла в сопровождении обоих стражников, приставленных к ней – справа и слева. Она благодарила богов, что идет в сумерках и у ее позорной прогулки мало свидетелей… Женщина надела свое лучшее платье, тщательно причесалась, перетянув голову лентой… хотела надеть украшения, но вовремя остановилась.

Это может наполнить злобой сердца судей – украшения, возможно, отнятые у мертвых. Хотя у Тамит не сохранилось ничего из украденного. Все, что было на ней, было подарено другим преступником.

Она шла, думая о тысячах мелочей, плохо понимая, куда идет. Плохо понимая, что, может быть, никогда не вернется в свой дом и никогда не увидит не только мужа, но и света.

Тамит споткнулась, и один из стражников поддержал ее под руку.

– Осторожно, госпожа.

Ее легко было принять за госпожу тем, кто ее не знал – Тамит была рождена для высокой доли. Почему же получает только унижения и мучения – всю жизнь?

Они снова направлялись в храм Амона – прошли аллеей гигантских сфинксов, мимо обелисков, потом попали в храмовый двор. Тамит множество раз ходила этим путем, но никогда он не был настолько страшен.

Женщина сжималась, робко поводила головой, не решаясь ловить взгляды слуг богов: каждый такой взгляд казался выносящим ей смертный приговор. Хотя в действительности на нее почти не смотрели, и двор был почти пуст: немногочисленные жрецы были заняты своими делами. Видеть осужденных, которых вели на храмовый суд, для них было не в новинку.

Тамит ввели в какую-то низкую дверь, а потом – вниз по лестнице. Зал суда находился в подземелье. Неудивительно. Тамит отмечала все это, точно посторонняя – слишком страшно было думать, что это происходит с нею самой…

Когда они спустились и пошли по освещенному факелами коридору, ей показалось, что ребенок перевернулся в ее утробе. Хотя этого, наверное, не может быть – ребенок слишком мал…

– Сюда, – ее направили в какую-то дверь. Тамит ожидала, что это очередной переход, но оказалась в зале суда.

Это было просторное помещение с низким потолком, поддерживаемым мощными колоннами, освещенное факелами на всей протяженности. В конце зала, накрытая покрывалом, стояла статуя Амона… но у Тамит возникло чувство, что Амон в этом заседании участия не примет. Ее будут судить только его посвященные.

Тамит видела их – люди в белых, желтых и зеленых одеждах, холеные, представительные и сверкающие драгоценностями, сидели на скамьях в конце зала. Женщина заметила пышные парики и тяжелые ожерелья высших сановников фараона – чати, казначея бога… но ее пугали не они. Ее пугали обнаженные головы и простые белые одежды, обозначавшие самых безжалостных людей в этом собрании.

Тамит остановилась перед своими судьями, чувствуя себя так, точно она в цепях, хотя была ничем не связана – пока.

Лязгнуло оружие по сторонам ее – оба ее стражника преклонили колени. У Тамит мелькнула сумасшедшая мысль о побеге; но тут воины одновременно поднялись и ближе примкнули к ней. Тамит подумала, что ей следовало поклониться тоже, наверное, пасть ниц… но спина одеревенела. Когда она увидела поднявшегося со скамьи человека, который направился к ней.

Когда-то Тамит он казался живым богом – и сейчас…

– Тамит, дочь семдет Ахетху из храма Амона, ты сейчас предстоишь суду Амона, который возглавляю я, первый хему нечер и верховный судья бога, – бесстрастно сказал Неб-Амон. – Тебе будут задавать вопросы, на которые ты должна будешь отвечать. Тебе все понятно?

Тамит взглянула ему в глаза – эти обсидиановые глаза могли принадлежать статуе.

Несомненно, Неб-Амон знал, что она беременна, однако ей не предложили даже сесть.

– Да, господин, – ответила Тамит. По спине потек пот.

Так же без всякого выражения Неб-Амон начал допрос.

– Давно ли ты знаешь того, кто был жрецом Амона и носил имя Хепри?

Был. Носил.

Как будто его уже нет.

– Да, господин, – сказала Тамит. Она едва понимала, что говорит и что это может для нее означать – для них обоих…

– Знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда стала его женой? – спросил Неб-Амон.

Тамит чуть не сказала третье “да”, и едва спохватилась.

– Нет, господин…

Неб-Амон шагнул ближе. Тамит ощутила аромат здорового преуспевающего мужчины – восхитительную смесь запаха холеного тела и тонких благовоний. У нее закружилась голова.

Красивое лицо, которое она когда-то боготворила, было совсем близко, и, однако же, так же недоступно, как лицо Амона под кисеей там, у стены… Тамит даже отступила, чтобы ненароком не коснуться этого господина. Но этого бы и не произошло, он остановился сам.

Слишком далеко, чтобы коснуться ее, и достаточно близко, чтобы пугать.

– Знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда стала его женой? – тише, но тем же тоном и так же отчетливо повторил верховный жрец, глядя ей прямо в глаза. Неодолимо хотелось сказать “да”. Подчиниться.

– Нет, господин, – сказала Тамит, сжав за спиной холодные пальцы. Грудь ее часто вздымалась.

Неб-Амон отступил, с таким же выражением – без всякого выражения.

– Тамит, дочь семдет Ахетху, знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда жила с ним как жена? – спросил он.

Совершает богомерзкие преступления. Совершает богомерзкие преступления. Эти слова как будто вколачивали в нее, лишая воли и собственных ответов.

– Нет, господин… – прошептала Тамит. – Нет…

Губы Неб-Амона дрогнули, и он отвернулся, на несколько мгновений перестав быть божеством – превратившись в раздосадованного человека. Но потом он снова повернулся к ней, и был так же невозмутим.

– Тамит, дочь семдет Ахетху, был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?

Тамит задыхалась и терялась под градом вопросов, как под градом стрел.

– Нет…

Неб-Амон чуть улыбнулся – словно бы удивился. Впервые.

– Нет? Есть свидетель, видевший, как ты покидала свой дом в сопровождении этого человека, одетого как богатый господин. Ты знаешь, как наказывают за лжесвидетельство?

– Да, господин… – прошептала Тамит и положила руку на похолодевший живот.

Неб-Амон указал ей на скамью позади, словно приказывая, а не оказывая послабление, и она облегченно упала на нее.

– Если ты ответишь правду в этот раз, тебя не накажут за ложь, – сказал Неб-Амон и повторил: – Был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?

– Да, – сказала Тамит, опустив голову.

Неб-Амон выпрямился, и Тамит показалось, что в его глазах блеснуло удовлетворение. Он быстро отошел к другим судьям – посвященным и непосвященным – и, подсев к ним, быстро и тихо заговорил. Они некоторое время слушали, потом ему ответил один из жрецов. Неб-Амон невозмутимо, но быстро возразил – в ответ что-то сказал казначей его величества. Тамит ничего отсюда не слышала; вдруг ей захотелось закрыть уши ладонями, чтобы ничего не слышать наверняка. Она уронила между колен холодные руки и замерла, едва дыша от страха. Понимают ли эти господа, что перед ними человек… беременная женщина?

Наконец поднялся не Неб-Амон – другой жрец. Тотмес.

– Тамит, дочь семдет Ахетху, – с удовольствием, которое он скрывал куда хуже, чем великий ясновидец, произнес третий пророк Амона, приблизившись к ней. – Ты виновна в тягчайшем преступлении – осквернении Запада. И только милость Амона и твое положение… – он чуть поморщился, – смягчают справедливое наказание, которого ты заслуживаешь.

Тотмес сделал паузу. Тамит затрепетала.

– Ты лишаешься титула госпожи, – сказал жрец. – Ты лишаешься слуг. Ты лишаешься всего имущества, кроме того, которое храм Амона определит для твоего пропитания и пропитания твоего ребенка. Тебе запрещается покидать город и свой дом, кроме как для посещения храма, – жрец сделал паузу, – и омовения в реке.

Тамит открыла рот, чтобы перебить высокопоставленную особу, и жрец, видя это, замолчал раньше, чем Тамит удержалась от такого поступка.

– Как же я буду получать пропитание? – шепотом спросила она. – Если я буду лишена имущества и заперта в доме?

– Ты будешь работать на храм, – хладнокровно ответил Тотмес. – Слуги бога будут посещать тебя, давать тебе работу и давать тебе еду и одежду из храмовых кладовых.

Тамит захотелось расцарапать жрецу лицо. Как же хорошо она помнила, что приходила к нему как гостья, госпожа…

– Мой дом у меня не отнимут? – уже громче, оскорбленно спросила она.

Тотмес пожал плечами.

– Его не станут сносить, – брезгливо произнес он.

Тамит вдруг вспомнила, что Нечерхет был его другом… Хорошим другом…

– Ты останешься в этом доме, поскольку храм – неподходящее для тебя место, – сказал третий пророк Амона.

“Он хотел сказать, что я оскверняю дом Амона”.

– Однако этот дом, как и прочее твое имущество, отходит Амону, – спокойно заключил сухощавый Тотмес.

Тамит прикрыла глаза. Она схватилась за лоб – он был холоден и весь покрыт капельками пота, оросившим ей пальцы.

Какая мука, какой стыд. Лучше бы она умерла.

– Это все, господа? – шепотом спросила она. – Могу ли я идти?

Тотмес ответил не ей – одному из ее стражников:

– Доставь ее в отведенный ей дом.

Даже этими словами жрец показывал, что дом ей больше не принадлежит.

Стражник осторожно поднял женщину со скамьи.

– Пойдем…

Чуть не прибавил “госпожа”, но удержался. Он повел пошатывающуюся Тамит к выходу – она слышала только громкое биение своего сердца. Она начала задыхаться – скорее отсюда, скорее. О Амон, неужели ты никогда не бываешь милосерден?

Они поднялись по лестнице и вышли в храмовый двор – в ночь. Ночь ее жизни. Мне двадцать лет, подумала Тамит, а я чувствую себя старухой…

– Ты тоже будешь при мне постоянно? – спросила Тамит стражника, сопровождавшего ее.

– Нет, – ответил он, но тут же прибавил:

– Но стража при тебе будет постоянно, если ты говорила об этом. Тебя будут сопровождать везде, куда бы ты ни пошла – для обеспечения твоего послушания.

Тамит усмехнулась. Это были тупые удары, уже почти не причинявшие боли.

– Мне жаль, – сказал воин.

Тамит взглянула на него.

– Правда?

– Да, – сказал стражник. – Мне жаль тебя, Тамит, ты очень красивая женщина и могла бы добиться лучшей доли.

Он не смотрел на нее – но, кажется, говорил искренне.

– А ты не думаешь, что я заслуживаю лучшей доли? – спросила Тамит, пристально глядя на него.

– Нет, не думаю, – ответил мужчина. – Ты заслужила то, что получила, хотя могла бы служить добру.

========== Глава 31 ==========

Заключение было для Тамит двойною пыткой – телесной и душевной. При ней все время состояли двое стражников Амона: женщина подозревала, что жрецы подобрали самых набожных и верных воинов… и никогда не присылали к ней одного…

Причины не требовали разъяснения.

Тамит сейчас не испытывала не только влечения – почти отвращение к посторонним мужчинам: но она сделала бы попытку соблазнить охранника, если бы только это в чем-то могло ей помочь. Помочь тому, кто сейчас погибал ради нее… Тому, кто так ее любил…

О том, что делается на золотых рудниках на юге, Тамит, как и все свободные люди, знала только понаслышке… но достаточно, чтобы мучиться этим дни и ночи. Это было истинное место живых мертвецов: на такой работе от жары, жажды, истощения и болезней осужденные погибали очень быстро – а остаток их жизни был отдан тяжелейшему труду под неусыпным надзором надсмотрщиков. Они не жалели тех, кто был им вверен. Люди, сосланные в рудники, почти все были преступниками, чужеземными пленными или рабами. Порою отчаяние подвигало их на бунты, подавлявшиеся жесточайшим образом; работали они только под кнутом или дубинкой, потому что других побуждений к труду у них не было – и надсмотрщики не жалели ни того, ни другого: богатая и сильная страна постоянно пополняла запас людей, которые могли быть выведены в такой расход. Тот, кто умирал – прямо на глазах у товарищей и надзирателей, исходя кровью изо рта и носа – немедленно заменялся другим.