Текст книги "Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 59 страниц)

Меритамон покраснела.

Она была не девушка – жена.

– Я замужем, – шепнула она, опустив глаза. Вдруг Меритамон догадалась, от кого ее брат научился обращению с женщинами, и почувствовала, как ее затопляет благодарность к Тамит. Ведь именно она сделала супружескую жизнь Меритамон приятной.

– Ты чудесная женщина… – прошептала Меритамон.

Тамит ласково рассмеялась, склонив голову к плечу.

– Я только твоя служанка. Я счастлива тем, что могу видеть тебя.

Она помолчала, потом робко спросила:

– Скажи, здоров ли мой сын?

Вдруг Тамит перестала быть чаровницей и превратилась в полную беспокойства мать. Сердце Меритамон окатила горячая жалость.

– Да, Тамит, здоров. За ним внимательно смотрят.

– Не знаю, как и выразить благодарность тебе, – сказала Тамит.

Теперь она заговорила в полный голос, оставив шепот; голос у нее оказался необычным, мелодично-высоким и холодноватым – но был так же красив, как и все в ней.

– Только мне грустно, что я не могу видеть Аменхотепа, – произнесла женщина. Она взглянула на Меритамон – вся беспокойство, материнская любовь и печаль; Меритамон показалось, что в огромных глазах блестят слезы.

Потом Тамит вдруг словно спохватилась.

– Забудь мои дерзкие слова, госпожа. Я знаю, что ты ничем не можешь мне помочь, и не смею даже просить тебя об этом. Ты и так очень утешила меня.

– Ну что ты, – начала Меритамон, но Тамит качнула головой; качнулись обрамлявшие лицо гладкие черные волосы, густые и казавшиеся очень мягкими на ощупь.

– Нет, госпожа, я знаю, что сказала лишнее. Прости. И я не смею задерживать тебя – ведь это для тебя опасно.

Она встала, и Меритамон встала следом.

– Поспеши, госпожа.

И Тамит вдруг опустилась на колени и поцеловала ногу Меритамон: восхитительное ощущение теплых губ, дыхания, обхватившей ступню теплой руки и волос.

– Я еще раз благодарю тебя, – подняв глаза, прошептала женщина. – Но не сомневайся в своем отце – он очень мудр и справедлив…

“Неужели?”

Меритамон покинула обитель Тамит, как покинула бы храм богини любви: пошатываясь, едва сознавая себя… плененная этой пленницей.

Придя в себя, она немедленно отправилась на поиски брата – но его уже не было. Жрец отбыл в храм Амона.

========== Глава 55 ==========

Меритамон не удалось повидаться не только с братом, но даже с отцом: оба высоких служителя Амона были очень заняты. Она услышала от Мерит-Хатхор, что Аменемхет готовится получить новое назначение, так что поднимется на две ступени выше ее мужа, которому только-только исполнилось девятнадцать лет…

Меритамон стало немного неприятно, но гораздо больше она обрадовалась. В конце концов, известно, кто такой Менкауптах, а кто такой Аменемхет. Ее обожаемый брат. Прекраснейший из юношей Амона, уже настоящий божественный отец.

Конечно, Тамит любит его, и, конечно, Аменемхет платит ей не меньшей любовью.

Юная госпожа попыталась добиться для этой чудесной обездоленной наложницы чего-нибудь, пока гостила у отца: для этого требовалось переговорить с Мерит-Хатхор. Именно она вела дела дома, пока господин отсутствовал.

– Позволь Аменхотепу повидаться с матерью, – попросила Меритамон эту суровую женщину, которая руководила ею и ее домом все детство. Но до сих пор Меритамон не принимала в расчет значения Мерит-Хатхор и не пыталась оценить, сколько будет весить ее слово против слова Мерит-Хатхор. Теперь она это почувствовала.

– Нет, – коротко ответила домоправительница.

– Почему? – уже возмущенно воскликнула Меритамон.

Вдруг она поняла, что ничего не может сделать – она, госпожа, была совершенно бессильна против этой низкорожденной женщины. Мерит-Хатхор приобрела свой вес своею преданностью и полезностью. Даже если бы брат Меритамон изъявил сейчас свою волю насчет собственного сына, это ничего не значило бы против слова Мерит-Хатхор, которая была в доме волей, рукой и опорой его господина.

– Почему ребенку нельзя увидеться с матерью? – повторила Меритамон.

– Потому что это запрещено, – ответила Мерит-Хатхор. – Потому что его мать – подлая тварь, которая развращает людей, и легче всего невинных детей.

– Что ты говоришь! – воскликнула Меритамон.

Она никак не ожидала такой злобы, и была скорее изумлена, чем ответно рассержена.

– Разве ты знаешь наложницу отца? – понизив голос, спросила госпожа. Она вовремя вспомнила, что нужно скрывать правду о Тамит.

Мерит-Хатхор усмехнулась и промолчала. Она сложила руки на груди, и глянцевитая немолодая кожа сильного плеча заблестела на солнце: обе женщины стояли под открытым небом с непокрытыми головами, и Меритамон вдруг почувствовала, что сейчас испечется или ее стошнит. Мерит-Хатхор, казалось, нисколько не страдала от зноя.

– Уйдем в тень, – попросила госпожа, и двинулась к дому; Мерит-Хатхор последовала за ней. И только тогда Меритамон вспомнила, что так и не получила ответа на свой вопрос, и повторила его.

– Разве ты знаешь Тамит?

– Да, я знаю ее, – ответила домоправительница. – Я знаю ее давно… эта женщина отмечена многими преступлениями, госпожа, и прославилась своим коварством. Тебе лучше не видеться с ней, – Мерит-Хатхор взглянула на госпожу, и та подумала, что женщина догадывается о ее проникновении в гарем.

– Я не верю, – прошептала Меритамон, но сердце уже заболело от сомнения. Мерит-Хатхор никогда не лгала, и все знали, как она умна и как редко ошибается…

И разве это не коварство – соблазнить юношу, ученика жреческой школы? Меритамон задумалась, сколько лет было брату, когда у Тамит появился ребенок. И ужаснулась. Пятнадцать – а значит, зачал его он в четырнадцать лет. Он тогда сам был ребенком.

“Развращает людей, и легче всего невинных детей”.

Меритамон потрясла головой.

– Я не верю, – повторила она упрямо.

Брат любил эту женщину!

Мерит-Хатхор мягко усмехнулась.

– Конечно, не веришь. Твоя мать была так же добра и доверчива, госпожа, и несколько раз едва не погибла от происков бесчестных преступников. Эта женщина так испорчена, что могла бы лгать даже на последнем суде перед лицом богов.

– Ты говоришь страшные слова, – пробормотала Меритамон. Она ожидала, может быть, упреков Тамит, может быть, даже гнева… но такого? Чтобы столь нежная и прекрасная женщина была настолько испорченной?

Мерит-Хатхор погладила госпожу по руке, но та отдернулась; после прикосновения Тамит эта ласка показалась грубой и грязной. Меритамон обхватила себя за плечи и ушла быстрым шагом, не попрощавшись. Мерит-Хатхор только покачала головой и грустно улыбнулась, глядя ей вслед – как знакомо было ей это возмущение, этот протест против заявления, что люди могут быть злодеями…

Меритамон уехала после полудня, так и не попрощавшись с домоправительницей.

***

Аменхотепу сказали, что его мать умерла.

Он уже понимал, что это значит – но не заплакал, а только насупился, маленький дикарь, удивлявший всех в доме своей молчаливостью и капризами, причин которых не мог понять даже врач. Неб-Амон старался быть ласковым с ребенком, как человек, поднявшийся выше мести неразумному дитяти за то, в чем он не виноват – но чувствовал к нему неприязнь, усиливавшуюся по мере того, как мальчик подрастал. Великий ясновидец рано задумался о его судьбе и решил, что отдаст его в школу, не принадлежащую храму Амона, а потом приставит к занятию, не имеющему касательства к жрецам или жреческому служению. Может быть, сделает писцом при каком-нибудь чиновнике: мальчишка должен быть умен… а нужда в грамотных людях велика, и это занятие – почетно.

Хотя мучением было выбирать для этого мальчишки почетное занятие… так, как будто он был законным наследником Неб-Амона.

Этот неизгладимый позор, который уже ходил, говорил и задавал вопросы. Иногда. Больше мальчишка молчал и слушал.

Он ничуть не напоминал ни приемного отца, ни настоящего. Лицом он был в мать, причудливым умом и характером – неизвестно в кого; Неб-Амон все сильнее опасался, что в нее же. Мерит-Хатхор, заботившаяся о ребенке не меньше, чем об Аменемхете и Меритамон, казалось, не производила на него вовсе никакого влияния: этот слабый ребенок был уже сформирован, как и сердце его.

Неб-Амон услал бы его прочь, но люди стали бы говорить – непременно.

И он оставался под надзором и опекой Мерит-Хатхор, которая, несмотря на все свои заботы, урывала у себя время, чтобы воспитывать мальчика. Вернее, делать такие попытки. Потому что Аменхотеп плохо поддавался воспитанию даже столь сильной и опытной женщины.

В тот день, когда Меритамон поссорилась с домоправительницей из-за Тамит, Мерит-Хатхор вывела мальчика на прогулку. Она устроилась на циновке в тени, приглядывая за ребенком из-под опущенных век: на самом деле в саду почти нечего было бояться, кроме змей, а беречься их Аменхотеп уже был научен. Еще он мог бы свалиться в пруд, но и эту опасность мальчик уже понимал.

Он вообще лучше и раньше всего научился избегать опасностей.

Незаметно Мерит-Хатхор задремала, что даже в жару днем случалось с нею редко. Ее немолодая усталая голова откинулась на циновку, руки упали на колени. Аменхотеп сидел на корточках в стороне, играя камушками, которые где-то раздобыл; его почти не заинтересовало, что нянька заснула – громким и заметным шалостям он предпочитал тихие. Например, спрятаться под кровать и сидеть там, пока женщины искали его, натыкаясь друг на друга и громко зовя своего воспитанника. Он знал, что няньки боятся его потерять, и любил так пугать их.

Вдруг внимание мальчика привлекла блестящая спинка змеи, скользнувшая в сухой траве мимо; Аменхотеп вскрикнул и вскочил, но гадюка уже проползла, он был в безопасности. Ему показалось, что змея исчезла, но вдруг он увидел, что она свернулась около Мерит-Хатхор.

Мерит-Хатхор спала, она даже не пошевелилась. А змея подняла голову; блеснули черные глазки.

Первым побуждением Аменхотепа было крикнуть, разбудить свою воспитательницу, но вдруг он вспомнил, как она наругала его и отшлепала вчера – за то, что он спрятал сандалии кормилицы. Но ведь кормилица уже давно его не кормила.

Змея вползла на колени к Мерит-Хатхор, а Аменхотеп молчал, часто дыша и глядя на это с каким-то ужасом и восторгом. Он еще мог бы крикнуть, но ему словно что-то мешало.

Гадюка бросилась на руку домоправительницы, и тогда закричала и вскочила она; змея несколько мгновений болталась, вцепившись в ее запястье зубами, а потом отвалилась и упала в траву.

Мерит-Хатхор приглушенно вскрикнула и села на землю, держась за укушенное место; она была страшно бледна.

– Аменхотеп… – задыхаясь, прошептала женщина. – Беги, позови людей…

Аменхотеп повернулся и побежал в дом, крича:

– Змея! Мерит-Хатхор укусила змея!

Мерит-Хатхор еще слышала это, и крики, начавшиеся в доме; потом она ощутила сильнейшую боль в сердце. Женщина прижала к груди руку, на которой полыхал укус, потом повернула голову туда, куда умчался Аменхотеп; а потом упала навзничь.

Когда прибежал врач, а за ним все слуги дома, Мерит-Хатхор была еще жива – но когда Уну предпринял отчаянную попытку спасти ее, расширив ранку и высосав яд, он понял, что опоздал. Женщина стала задыхаться; у врача опустились руки. Отрава уже разошлась в крови, и самая любимая и почитаемая из людей дома была обречена.

Плачущие слуги подняли свою домоправительницу и понесли в спальню, но в постель они уложили уже мертвую женщину.

Неб-Амон и Аменемхет вернулись домой вдвоем – они приехали в одной колеснице: молодой жрец полюбил такие упражнения, как все, что позволяло развивать силу. Но Неб-Амон вошел в дом первым, и первым услышал плач и причитания.

Великий ясновидец остановился, чувствуя, что случилась страшная беда, и боясь… уже боясь спросить, какая. Да, его сила стала подаваться, и иногда он бывал просто малодушен.

Но тут к нему подбежала захлебывающаяся рыданиями служанка Ити и бросилась к ногам, прикрывая голову, точно боялась удара; жрец отступил.

Он сжал кулаки.

– В чем дело? – потребовал Неб-Амон.

– Госпожа Мерит-Хатхор умерла, – всхлипнула Ити, потом подняла голову, вскрикнула и отпрянула от господина при виде его лица. Но он не собирался ее бить.

Великий пророк Амона опустился на колени, потом сел, опираясь на пол ладонью.

– Как? – выдохнул он. Жрец глядел перед собою и не видел; глаза его заволакивали слезы – не горя, а опустошенности и старческой слабости.

– Ее укусила в саду змея, – всхлипывая, тонко проговорила Ити. – За два часа до того, как ты прибыл, господин, сейчас госпожа Мерит-Хатхор лежит в спальне.

– О великий Амон… О Хепри в своей барке, о глава Девяти богов… – прошептал верховный жрец и склонился к земле, закрыв лицо руками. Плечи его вздрогнули, и Ити, вытаращив глаза, впервые в жизни увидела, как этот богоподобный человек плачет при слугах.

Аменемхет – очень красивый в белых одеждах старшего жреца – стоял в дверях; смуглая гладкая грудь его часто вздымалась, он не отрывал взгляда от отца. Только сейчас он понял, что силы Неб-Амона на исходе.

И только сейчас понял, как тяжело будет это принять.

Молодой человек с горячей любовью двинулся к великому ясновидцу, чтобы утешить его, но тут Неб-Амон встал сам. Напряженное лицо было сведено мукой, но глаза были сухими.

– Где она? – хрипло спросил господин дома.

Его, теперь уже без страха, почтительно и скорбно, проводили в спальню, где лежала женщина, которая подпирала его долгие годы.

Неб-Амон сел рядом – он страдальчески улыбался, как когда-то сын у ложа жены. А потом вдруг склонился над Мерит-Хатхор и запечатлел поцелуй на ее лбу, точно она и в самом деле была его женой…

Увидевшие это слуги поспешно отвернулись, стараясь никаким звуком или движением не выдать своего изумления. Но больше не от чего было отгораживаться – Неб-Амон больше не сделал ничего, что нарушало бы приличия. Верховный жрец встал, поддергивая широкие белые рукава; он опустил все еще очень сильные руки, стиснув их так, что хрустнули суставы.

– Пошлите за бальзамировщиками. Так жарко! Почему это все еще не сделано? – спросил он, и слуги, кланяясь, попятились к дверям, видя его нарождающийся гнев.

Аменемхет подоспел к отцу; он хотел положить руку ему на плечо, но не решился оскорбить его или поколебать его самообладание таким жестом. Молодой человек взглянул на неподвижно лежащую Мерит-Хатхор, неподвижно стоящего над нею отца – и быстро вышел, не дожидаясь приказа.

Неб-Амон снова сел рядом с женщиной и надолго застыл, спрятав лицо в ладонях.

Аменемхет в одиночестве вышел в сад – там никого не было. Все слуги или были заняты дома, или разбежались по поручениям; юноше казалось, что его все еще преследует плач по главной женщине дома. Он сам чувствовал что-то сродни странной отцовской скорби – пустоту и слабость. Как будто смерть Мерит-Хатхор подточила его хребет.

Однако у Аменемхета осталось достаточно сил, чтобы сделать то, чего он сейчас больше всего желал. Молодой жрец, почти не чувствуя своих усилий, взобрался на дерево и перепрыгнул на стену гарема, а с нее – вниз: казалось, все вместе заняло не больше пары мгновений. Он знал, что найдет свою женщину в саду, и там и нашел ее – Тамит всегда была так чутка к тому, что происходило в доме…

Аменемхет со стоном прижался к ее груди, так что изумленная женщина осела в траву под его весом; но потом она покорно легла, и молодой человек лег на нее, всхлипывая и целуя ее лицо, шею…

– В нашем доме поселилась смерть, – шептал он. – О моя возлюбленная, успокой меня.

Он не знал, поняла ли Тамит все – но она обвила его шею руками и, успокаивая его поцелуями и ласками, отдалась ему. Он плакал, овладевая ею, и она тоже начала всхлипывать – они никогда еще не любили друг друга так.

– Бедный, дорогой мой господин, – прошептала Тамит, лаская его своей волшебной рукой.

Он прерывисто вздохнул, потом перевернулся, чтобы не задушить ее своей тяжестью, и женщина устроилась у него на груди. Аменемхет гладил ее волосы, и слезы все еще стекали по его щекам.

– Мерит-Хатхор умерла, – прошептал он.

Ему показалось, будто Тамит застыла; ее рука вдруг так крепко сжала его плечо, что он охнул от изумления и боли. Сел.

– Что с тобой?

– Ничего, – глухо проговорила Тамит. Она уткнулась лицом в его грудь, и теперь заплакала сама – и он стал утешать ее в ответ, даря ей такие же ласки.

– Отчего она умерла? – пробормотала Тамит, не поднимая головы, спрятанной на груди любовника.

– От укуса змеи, – прошептал Аменемхет. – Нежданное несчастье. Все верили, что Мерит-Хатхор проживет еще долго – она была так сильна.

– Тебе жалко ее? – прошептала Тамит.

Он крепче обнял возлюбленную. Это душистое, прекрасное утешение и блаженство – тайное, для него одного, только для него одного.

– Очень жалко, – ответил Аменемхет.

Он только сейчас осознал, что это правда. Смерть Мерит-Хатхор отняла от него почти столько же, сколько от отца.

Тамит вздохнула и обвила руками широкие плечи юноши. Прижалась к его шее поцелуем.

– Успокойся, дорогой, – прошептала она. – У тебя есть я. Я вся для тебя…

Аменемхет сжал ее в объятиях – он это знал; и все же как был благодарен, слыша такое признание из ее уст.

Потом юноша быстро встал и, взяв ее за голову, поцеловал Тамит в уста.

– Моя любовь, – с огромной нежностью сказал он, держа ее лицо в ладонях и глядя ей в глаза. – Моя сестра…

Тамит робко улыбнулась – она снова плакала.

– Я могла бы умереть, услышав такие слова, господин…

В этот миг она не лгала.

Аменемхет улыбнулся еще раз, такой же любящей улыбкой, потом бережно отстранился; а потом бегом бросился к стене. Скорее, скорее – чтобы не навлечь подозрения на свою возлюбленную; о себе он в этот миг не думал.

Тамит несколько мгновений смотрела на стену своей тюрьмы, а потом вдруг стала смеяться. До колик, до новых слез; она села на траву, держась за живот, Тамит почти стонала от смеха. Аменемхет даже не вспомнил, что нарушил строжайший запрет, налагаемый трауром: воздержание от возлежания… Он приходил плакаться на груди Тамит – а сам так оскорбил женщину, которую оплакивал!..

Тамит еще долго смеялась, уткнувшись лицом в землю; а потом сгребла траву в обе горсти, и смех ее превратился в стоны.

Сколько сердца у нее еще осталось? Что она делает со всеми?

***

Меритамон вернулась на другое утро – и сразу же бросилась в объятия брата, и они вместе заплакали о своей дорогой утрате. Аменемхет ощущал в своих объятиях благоухающее женское тело, слышал женские рыдания, и видел не сестру – а Тамит. Как бы он хотел сейчас прийти к ней снова, и снова успокоиться на ее груди…

Он вчера нарушил траур.

При мысли об этом юноша едва не оттолкнул Меритамон, но потом расслабился снова. Это ему простится, он был в таком горе, что не владел собой… И он пришел к той, которую любил…

– Бедный мой брат, – прошептала Меритамон, чувствуя, как он словно окаменел в ее объятиях. – Дорогой Аменемхет. У тебя есть я…

Аменемхет улыбнулся, глядя в полные любви глаза сестры – он видел сейчас другие глаза и слышал другой голос.

Он мог бы пожертвовать любовью Меритамон, если бы потребовалась такая цена за любовь Тамит.

========== Глава 56 ==========

Неб-Амон оделся в синее с головы до ног, как тогда, когда носил траур по жене. Он не плакал при людях – нет; но, видя его в эти дни, многие удивлялись, как этот человек все еще живет.

Аменемхет траура носить не стал.

Хотя, конечно, соблюдал предписания… он был вдовцом и, как полагали все, даже его отец, жил в воздержании. Наверное, только сестра догадывалась, как живет ее брат на самом деле.

Интересно, любила ли его все еще Меритамон или только терпела – видя, во что превратился этот жрец, будущий хранитель мертвых и блюститель благочестия живых?

А может, многие жрецы так лгут своими делами? Аменемхет мало что знал о юности отца и, конечно, не смел задавать нескромные вопросы. Но то, что он наблюдал с тех пор, как узнал Неб-Амона, было безупречно.

Это был истинный великий ясновидец.

Аменемхет знал, что свое назначение на пост первого пророка Амона его отец получил в тридцать девять лет – а ему самому сейчас было девятнадцать. Конечно, должность верховного жреца уже давно передавалась по наследству; но эти наследники редко бывали такими поздними детьми, как Аменемхет. Что ждет его, когда отец умрет?

Иногда Аменемхет казался себе самым несчастным человеком на свете.

Судьба смеялась над ним во всем – в любви, в деле, в дружбе. Хотя он очень хотел заполучить Тамит для себя одного, он представить себе не мог, как сделает это и что ожидает его потом. Он знал, что почти наверняка уничтожит таким поступком остатки привязанности Хепри, лучше кого-либо другого понимавшего все нечестие того, что творил его друг.

Аменемхет уже обманул его – он ни разу не увиделся с юношей с тех пор, как навестил Хепри после смерти своей жены.

Он просто не мог смотреть ему в глаза.

***

Хепри, наверное, стал бы смеяться, если бы ему сказали, чью хижину он занял после окончания храмовой школы – хижину своего отца и своего тезки. А может, и не стал бы, этот горько наученный жизнью нищий приблуда.

Он всегда знал, что это справедливо, и знал, что так и будет.

“Это повторишь и ты”, – когда-то сказала ему Тамит, подразумевая судьбу его отца. Хепри получил ту же самую должность, что и отец: помощника распорядителя обрядов; ему положили самое низкое содержание – одежды, только чтобы прикрыться, и пищи, только чтобы не умереть с голоду. Хепри не обижался. Он знал, что людей Амона слишком много, чтобы удовлетворять всех, как они хотят – кому-то нужно оставаться и нищим. То, что это он, только справедливо.

Тамит говорила и о том, что, может, когда-нибудь ее сына навестит Аменемхет – великолепный господин, который снизойдет к бедняку; но в эти слова Хепри не верил.

Пока это не случилось.

Ему начало казаться, что мать наделена пророческим даром – то, что представлялось юноше с ее слов, сбылось в точности, как он и представлял. Хепри упал на колени перед разодетым молодым “божественным отцом”, величественно ступившим в его хижину, и только спустя несколько мгновений узнал в нем Аменемхета.

Как он стал похож на своего отца – и в то же время по-своему красив: моложе, тоньше, но вместе с тем свежее и сильнее. Шея и плечи Аменемхета окрепли и раздались, на обнаженной груди висела тяжелая золотая цепь, запястья охватывали широкие браслеты, а пальцы были унизаны перстнями. Белое одеяние было распахнуто, позволяя видеть золотое шитье и сложный покрой желтого пояса-схенти. Хепри едва не ухмыльнулся, подумав, что простое одеяние жреца скрывает истинную натуру его молодого господина. Потом подумал, с каким именно предметом связал эту истинную натуру, и покраснел.

– Встань, – досадливо, но вместе с тем удовлетворенно и милостиво сказал Аменемхет. Хепри встал, и господин обнял его. Это было мучительно, как унизительный обряд, который нельзя не выполнить.

Обнимая его за плечи своей отягощенной золотом рукой, Аменемхет сел с другом на тростниковую циновку на полу.

– Как ты живешь? – спросил он.

Хепри пожал плечами.

– Я доволен, господин.

Он почувствовал гнев Аменемхета, хотя упорно не смотрел на него. Но Аменемхет сдержался; его настроение вдруг изменилось.

– Умерла Мерит-Хатхор, наша домоправительница, заменившая мне мать, – прошептал он. Хепри с изумлением повернулся к другу, и, увидев его лицо, без всяких усилий над собой подался к нему и обнял. Тот прижал его к себе, мучая обоняние своим благоуханием и причиняя боль своими драгоценными украшениями.

Юноша ожидал, что Аменемхет прибавит еще что-нибудь, но Аменемхет снова его удивил.

– Два дня назад мы погребли Мерит-Хатхор и сняли траур, – прошептал молодой человек. – Это значит, что я могу жениться снова.

Хепри воздел руки. Он был поражен. И поведением великого ясновидца, и поведением его сына.

– Это снова решил твой отец? – спросил юноша.

Аменемхет дернулся, точно сбрасывая с плеч свою белую одежду или чьи-то назойливые руки.

– Ну конечно! Не я же! – выкрикнул он.

В этом возгласе было столько огня и гнева, что Хепри вскочил.

– Что ты задумал? – воскликнул он, вставая перед своим господином, точно приказывая ему. Как будто это было возможно… в какую угодно минуту!

Аменемхет улыбнулся, ничуть не потревоженный таким выступлением. Он был встревожен только тем, что происходило в его доме и его сердце – Хепри был для этого слишком мелок.

– Успокойся, – сказал он другу. Потом встал и сразу оказался выше его, а шире в плечах и груди не переставал быть, стоял или сидел. Если бы он сдавил Хепри горло, как тогда, много лет назад, то задушил бы.

– Я пришел к тебе не затем, чтобы говорить о моей женитьбе, – произнес он.

О своих любовных делах Аменемхет уже никогда с ним не заговорит. Кто-то из них двоих лишился такого права – старший или младший.

– Я пришел похлопотать о твоем повышении, – сказал молодой жрец. – Теперь я могу это сделать.

– Аменемхет, не нужно! – воскликнул Хепри, но Аменемхет уничтожил его снисходительной улыбкой.

– Это уже решено, – сказал господин. – Сегодня я говорил с жрецами, и завтра ты пройдешь следующую ступень посвящения. Ты переселишься отсюда, – он, нахмурив брови, оглядел скромную келью. А Хепри всегда думал, что именно в такой подобает жить жрецу.

– Спасибо, господин, – угасшим голосом поблагодарил он, и вдруг вскрикнул и качнулся, получив увесистый подзатыльник. Это было еще больнее от перстней, украшавших пальцы его господина.

Аменемхет улыбался, но тяжело дышал, а в глазах был гнев.

– За что, господин? – пробормотал Хепри, ощупывая голову.

– За это! – бросил Аменемхет. – Чтобы я больше не слышал от тебя такого обращения! Ты мой друг!

– Конечно… “господин”, – чуть не закончил Хепри. Он подавил усмешку и кивнул.

– Спасибо, друг, – пробормотал он, пряча глаза. Аменемхет вздохнул, подавляя раздражение, потом поднял руки и глаза к небу, моля послать ему терпения с этим юнцом, который не умеет даже быть благодарным.

Потом взял жмущегося мальчишку за плечи и привлек к себе – тот не сопротивлялся, но застыл; Аменемхет почти ритуально, улыбаясь, расцеловал его.

– Вот так, – сказал сын великого ясновидца, удовлетворенный собой. – Мои друзья не могут страдать в безвестности.

Потом он снял со своей руки самый тяжелый и дорогой перстень и надел его на послушную руку Хепри. Рассмеялся, наслаждаясь его смущением и неспособностью противостоять всем этим милостям.

А Хепри видел перед собою лицо матери. “Он подарит тебе золотой браслет или перстень… Верх твоих мечтаний, скромный жрец…”

– Думаю, я устрою, чтобы тебя вернули в твой прежний дом – ведь это собственность храма Амона, – сказал Аменемхет.

Он помрачнел.

– Это жилище было тюрьмой, но оно лучше моего. В моем доме поселилась смерть.

“Я знаю ее имя. Ее зовут Тамит”, – подумал Хепри.

Он не выдержал.

– Кто же теперь ведет дела твоего дома вместо Мерит-Хатхор? Может ли моя мать видеться со своим сыном?

– Дела дома ведем мы с моим отцом, – нахмурившись, ответил Аменемхет. – Больше этим занимаюсь я, у отца слишком много забот в храме, на строительстве, при дворе его величества и в городе мертвых…

Он рассмеялся, видя крайнее изумление друга.

– Ведь мне уже девятнадцать лет, мой друг. Я могу быть полновластным господином и распорядителем в собственном доме.

– Так значит, ты можешь заботиться о своем сыне? – осторожно спросил Хепри. – Ты можешь показывать его матери?

Аменемхет пожал плечами и покрутил головой; усмехнулся.

– Опомнись, дитя. Мой сын отцом считает моего отца, а мать он считает мертвой. Так что я ему, – он помрачнел и выплюнул, – брат!

– Ты дружен с ним? – спросил Хепри.

Плохой вопрос. Аменемхет поежился, и даже утратил свой здоровый вид.

– Нет. Этот ребенок не дружит ни с кем. Он очень странен.

– Должно быть, тоскует по матери, – предположил Хепри, и тут же обозвал себя глупцом. Аменемхет воздел руки, потом уронил и рассмеялся.

– Вероятно!

– Я хотел бы увидеть его, – сказал Хепри.

Аменемхет, не отвечая, направился к выходу; а потом вдруг остановился и обернулся к другу – нет, просто покосился с какой-то жестокой усмешкой.

– Может, я приглашу тебя на мою вторую свадьбу.

Он резко вышел, в последний момент сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Хепри сел и заплакал, как дитя, утирая глаза кулаками – сухая обветренная кожа царапала щеки.

На другое утро его испугали своим появлением торжественные старшие жрецы, которые посвятили его в обещанный другом сан заклинателя Амона. Ему подарили новенькие церемониальные одежды, а потом сказали, что вечером он может отправляться в тот дом, где жил прежде. Дом Нечерхета, казненного мужеложца, и Тамит, сообщницы казненного грабителя могил…

Дом его матери…

Вступившему в свой дом через четыре года юноше казалось, что этот дом все еще полон ими – распутными хозяевами. Материнский шепот касался его уха ветерком, занавеси ласкали его плечи, как материнские руки. Мама, прошептал Хепри и заплакал, как тот мальчик, которым он когда-то был. Как же он ее любил. Так, как сын, ее не любил никогда и никто – даже его отец, даже Аменемхет, который совсем не знал эту преступную женщину.

Юный заклинатель Амона опустился на колени перед холодной постелью матери, как перед алтарем, и начал горячо молиться о ее счастье. Пусть ей удастся все, чего она хочет.

***

Меритамон, озабоченная состоянием отца и брата, часто возвращалась домой во время траура, а потом осталась дома на несколько дней подряд. Отец не препятствовал этому. Брат – тоже: оба были слишком поглощены каждый своим несчастьем.

Один раз Меритамон попытался вернуть домой муж, у которого, несмотря на всю кротость, кончилось терпение.

Меритамон устало улыбнулась сердитому Менкауптаху, поцеловала его и предложила остаться с ней. Менкауптах послушался.

А на самом деле Меритамон искала способ свести Тамит с ее сыном, а также с ее любовником. Она прекрасно понимала, как брат вредит себе, совершая такой грех, и все думала… как сделать его любовь законной.

Она не знала, как сможет сделать это – как вообще это возможно… пока жив отец.

Слова Мерит-Хатхор о том, что Тамит опытная преступница и лгунья, когда-то громко прозвенели в ушах Меритамон, но уже отзвенели. Она видела только то, что Тамит прекрасна, что брат любит ее, что он отец ее ребенка и без нее не будет счастлив…

Меритамон знала, что стражники, охраняющие гарем, не предубеждены против этой женщины, как была домоправительница; а также знала, что не все они так преданы долгу, как следовало бы. Госпожа помнила, как легко оказалось убрать с дороги того, кто стоял на карауле изнутри, с той стороны, откуда легче и безопаснее всего проникнуть в крыло наложниц. С другими, наверное, будет труднее. Особенно если потребуется провести внутрь не только женщину и госпожу, но и мальчика; а может, и вывести наложницу из тюрьмы… Хорошо, что брат теперь стал вторым после Неб-Амона господином дома; но ведь Тамит по-прежнему принадлежит его отцу.